Поделиться
Мстислав Изяславович начал свое великое княжение славным делом. Еще при жизни дяди Ростислава, в 1167 году, когда состоялось примирение всех князей он собрал братью свою и стал им говорить, что ежегодно Половцы уводят христиан в свои вежи, постоянно нарушают клятву и уже отнимают у нас все торговые пути. А затем предложил общий поход на Половцев, в котором приняли участие четырнадцать князей. Поход этот увенчался полным успехом. Став в 1168 году великим князем, Мстислав Изяславович тотчас же предпринял новый общий поход против Половцев. Поход этот тоже сопровождался большой удачей.
Нет сомнения, что мужественный Мстислав Изяславович не ограничился бы этими двумя походами, а предпринял бы последовательную борьбу с Половцами, чтобы в корне подорвать их могущество, но к несчастью, как обычно, ему помешала наступившая вскоре усобица. После окончания похода 1168 года, между Южными князьями вспыхнуло общее неудовольствие против него.
Поводом к этому послужили наветы двух бояр, братьев Бериславовичей, на Мстислава, который отослал их от себя за провинность. Эти два боярина стали уверять Рюрика и Давида Ростиславовичей, что Мстислав хочет их схватить во время обеда, на который он их пригласил. Те поверили, а великий князь, узнав про это — сильно обиделся. Так возникла между ними ссора. Скоро и другие Южные князья стали искать поводов к ссоре с Мстиславом. Все они видели, что ошиблись, призвав его на великое княженье, в расчете, что он, как не имеющий по своему старшинству права на Киев, будет с ними более уступчив. Теперь они решили искать себе другого старшего и обратились к Андрею Боголюбскому, который являлся, действительно, старшим во всем Мономаховом роде.
Мы видели, насколько Андрею были ненавистны все Киевские порядки, почему он навеки и порвал с Южной Русью, тайно бежав в Суздальскую Землю. Разумеется, занятие старшего стола не могло его сколько-нибудь прельщать и теперь. Но оставаться безучастным зрителем событий, происходивших вокруг Киева, он также отнюдь не мог для блага своей же Суздальской Земли, так как Земля эта примыкала к Землям Великого Новгорода и была с ними тесно связана множеством отношений. А поведение Новгородцев всегда зависело от того, кто занимал Киевский стол.
Андрею должно было быть крайне не по сердцу все происходившее в Новгородской Земле со времени вокняжения Мстислава Изяславовича в Киеве, а потому когда Южно-Русские князья, снесясь друг с другом и объявив Андрея старшим среди всех Мономаховичей, обратились к нему за помощью против Мстислава, то он им в этой помощи не отказал.
Однако, Андрей не выступил сам в поход, а послал войска против Киева под начальством сына своего Мстислава
Мстислав Изяславович получил сведения о собравшейся на него грозе слишком поздно. Все его противники соединились в Вышгороде и обступили город Киев.
Узнав о прибытии большой Суздальской рати, Киевляне почуяли, что им грозит большая беда. Они поняли, что в случае успеха — Суздальцы жестоко отомстят за своих братьев, безжалостно избитых Киевлянами после смерти Юрия Долгорукого. Поэтому на этот раз, Киевляне не заявили своему князю, как привыкли за время усобиц: «Теперь не твое время, иди из города», и не отворили ворот неприятелю.
Они заперлись с Мстиславом Изяславовичем в осаду и решили крепко отбиваться. Но через три дня защита города была сломлена, причем, Мстиславу еле удалось спастись во Владимир Волынский, а город был взят приступом «на щит», чего прежде Русские князья никогда не делали по отношению Киева.
Победители два дня грабили его. Не было никому и ничему помилованья. Жителей били и вязали, жен разлучали с мужьями и вели в плен, младенцы рыдали. Все церкви были пожжены и пограблены. В своем ожесточении победители осквернили множество самых дорогих для Русского сердца святынь. «Были в Киеве, тогда», — говорит летописец, — «на всех людях стон и тоска, плач неутешный и скорбь непрестанная». Это было в 1169 году.
Затем произошло и другое невиданное до сих пор дело. Андрей, признанный всеми старшим князем, войска которого взяли Киев, не пожелал сесть на его золотом столе. Он перевел сюда брата своего Глеба из Переяславля, а сам остался жить в далеком и мало еще известном Владимире на Клязьме.
«Этот последний поступок Андрея, — говорит историк Соловьев ..., — был событием величайшей важности, событием поворотным, с которого начинался на Руси новый прядок вещей».
Мы видели, что Андрей совершенно не искал ни Киева, ни старшинства, но когда это старшинство пришло к нему естественным порядком и его выбрала вся братия, то, конечно, Андрей не мог отнестись к своему новому званию как к пустой обязанности. Он сознавал, что она обязывает его отныне быть для всех князей и для всей Земли — Государем.
Это сознание возлагало на него священный долг — поднять значение старшего князя над Землею, так упавшее во время усобиц. А для этой цели Киев совершено не был пригоден как столица: слишком близко сидели отсюда остальные князья, вечно между собой враждовавшие и искавшие случая сесть самим на старшем столе. Слишком своевольна и слишком опытна в крамоле была Киевская дружина. И слишком распущено и избаловано было Киевское городское население.
Поэтому-то и понятно, что, после признания Андрея старшим он не переехал в это гнездо междоусобия и крамолы а, по простой необходимости жить покойно и безопасно, остался во Владимире на Клязьме.
