Поделиться
У нас в гостях была актриса, соучредитель фонда поддержки людей с особенностями развития «Я есть» Ксения Алферова.
Мы говорили о литературных посиделках нашей гостьи, о восприятии классической литературы современным читателем, а также разговор шел о пасхальных мотивах в произведениях известных поэтов и писателей.
Ведущая: Алла Митрофанова
А. Митрофанова:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Христос Воскресе, дорогие слушатели!
Кс. Алфёрова:
— Воистину Воскресе!
А. Митрофанова:
— Шепчет в ответ наша удивительная гостья сегодняшняя Ксения Алфёрова, актриса, соучредитель благотворительного фонда поддержки людей с особенностями развития «Я есть». Ксения, здравствуйте.
Кс. Алфёрова:
— Здравствуйте. Христос Воскресе!
А. Митрофанова:
— Воистину Воскресе! Очень рада вас видеть, тем более повод для нашей встречи невероятно радостный тоже. Это ваши «Пасхальные посиделки» — уже традиционная встреча, четвёртый год вы их уже проводите.
Кс. Алфёрова:
— «Литературные посиделки» — да, они традиционные, несколько раз в месяц я их провожу, где рассказываю о тех или иных поэтах и писателях. То есть я рассказываю не о поэтах и писателях, а о людях. Моя задача — погрузить вас, я читаю всё, что можно о том или ином поэте или писателе.
А. Митрофанова:
— Погружаете в эпоху, в контекст, в образ мыслей?
Кс. Алфёрова:
— В этого человека. Поскольку то, что я говорю, это такая импровизация, то есть я читаю и, как мне кажется, что мне кажется важным, такой субъективный мой взгляд, даже не взгляд, а чувствование этого человека — вот так я бы сформулировала. Моя задача — погрузить вас в его атмосферу, у каждого же человека она своя, и рассказать вам о человеке в первую очередь, вот как я его поняла. Меня называют «адвокатом», у меня первое образование юридическое, мне многие сказали, что оно мне помогает, что я как адвокат выступаю часто. Ну не знаю, я просто люблю тех, про кого я рассказываю. И в принципе моя задача, чтобы потом человек... когда ты знакомишься с кем-то как с человеком, то есть он же тебе уже близкий становится, он как друг твой в какой-то степени, и тогда хочется открыть книгу его. Но ты по-другому открываешь уже совсем, в контексте того, что он пережил, через что прошёл этот человек. И я точно знаю, и это такая моя, могу теперь без ложной скромности сказать, победа, что люди открывают книгу и пишут мне часто: «Я заснуть не могла, всю ночь читала Цветаеву...»
А. Митрофанова:
— Потрясающе!
Кс. Алфёрова:
— Да. И я каждый раз думаю: «Да! Да! Да!» А когда сейчас ещё приходят прямо... у меня есть, я смотрю уже так, с замиранием думаю: придёт или не придёт в следующий раз? Когда мама приводит, предположим 11-летнего или 15-летнего подростка, мальчика ещё, например. Я говорю: «Зачем мальчика привели на Цветаеву?» Нет, и приходят и в следующий, и ещё раз, и ещё раз. Я думаю: «Да!» А «Пасхальные посиделки» — это премьера на самом деле. Потому что у нас есть традиционные «Рождественские посиделки», которые мы традиционно делаем вместе с Егором. Они немного другие. То есть задача, наверное, тоже про атмосферу, то есть про праздник я рассказываю, про традиции, про то, как что. Потом, у каждого поэта или писателя обязательно есть какие-нибудь маленькие воспоминания и про Рождество, и про Пасху. И мы читаем разные рассказы и стихи, и так же будет на «Пасхальных посиделках», то есть какие-то они пасхальные. Но просто пасхальных рассказов как таковых, вокруг Пасхи, не так много. Но есть же ощущение праздника, моё например.
А. Митрофанова:
— Есть, и оно у всех тоже разное, кстати говоря. И у кого-то более очевидное, у кого-то более, может быть, закамуфлированное даже, но по сути абсолютно пасхальное.
Кс. Алфёрова:
— Но всё равно радость, то есть это какая-то радость жизни, бытия. Потом, это же весна, и мне кажется, что вообще я вдруг поняла, что не зря Рождество — это зима, причём независимо от того, есть снег или нет в той или иной стране, всё равно зимой другое немножко состояние. Оно какое-то более медленное, более такое задумчивое, особенно если снег, то оно такое всё светлое, белое, когда жизнь готовится к чему-то, к росту. А весна — это же такой буйство, когда ты вдруг начинаешь чувствовать, появляются запахи, их много, звуки, и они постепенно-постепенно нарастают. Потом почка — она так раз, раз, раз, и вдруг такое буйство. Буйство всего начинается, жизни. Но вот больше, наверное, «Пасхальные посиделки» будут про это — про про радость, про мгновения, которые нужно ценить. Вообще, мне мне хочется, чтобы в идеале в финале, два часа идут посиделки, чтобы в конце люди так немножко вылетели из зала.
А. Митрофанова:
— Вылетели — в том в смысле, чтобы у них отрасли крылья, а они чтобы скорее убежали.
Кс. Алфёрова:
— Нет, нет, нет, вылетели, чтобы вот наполнить такой радостью какой-то, любовью.
А. Митрофанова:
— Всё-таки на крыльях.
Кс. Алфёрова:
— На крыльях улетели, да. На маленьких, но крыльях. Я вообще с удивлением обнаружила — я же впервые к «Пасхальным посиделкам» готовилась, — что вот именно специальные пасхальные рассказы, где прямо про Пасху, они в основном все любовные. Так интересно. Почему-то они про то, что вот не было, не было и вдруг что-то с человеком происходит. Или он с бывшей женой соединяется, или вдруг влюбляется, хотя до этого не хотел никого ни видеть, ни слышать — они все любовные.
А. Митрофанова:
— Есть разные варианты, но, дорогие слушатели, вы бы видели сейчас, как выглядит наша студия. Она превратилась на ближайший час в читальный зал, потому что Ксения Алфёрова привезла вместе с собой к нам сюда своё настроение и чемодан книг.
Кс. Алфёрова:
— Но тут маленькая часть, совсем маленькая.
А. Митрофанова
— Каждая книга испещрена закладками, и все эти закладки разноцветные. Это всё так прекрасно. В нашу эпоху электронных носителей для меня, человека, который любит бумажные книги, то, что вижу сейчас, это бальзам и витамины для глаз. Ксения, вы пришли с текстами ведь не случайно вы хотите, может быть, нас с какими-то фрагментами познакомить и погрузить уже в атмосферу «Пасхальных посиделок»?
Кс. Алфёрова:
— Да, вдруг они придут на «Пасхальные посиделки».
А. Митрофанова:
— Давайте объявим когда — даты. У нас, смотрите, в Москве 27 и 28 апреля, то есть завтра и послезавтра...
Кс. Алфёрова:
— Всё верно. Галерея «Нико», чудесная такая, кстати, очень красивая. Я очень советую, чудесное место. Нико Никогосян — это был такой потрясающий совершенно архитектор и художник армянский. Вот он не так давно на самом деле ушёл, и вот его дочь... Очень хорошая галерея, очень красивая, там очень красиво. Там много его работ как раз в том зале, где посиделки. Получается такой симбиоз искусств, я бы так сказала. И там обязательно есть такие маленькие экспозиции современных, очень интересных и хороших художников, которые всё время там периодически выставляются. Потому что там это недорого, насколько я понимаю, поэтому есть возможность познакомиться с творчеством разных художников.
А. Митрофанова:
— Я очень люблю такие места, спасибо вам за наводку. Движемся дальше по датам: 29 апреля — Звенигород.
Кс. Алфёрова:
— Впервые в Звенигороде делаю я посиделки. Мне просто очень нравится этот город, он мне кажется особенно очень таким интеллигентным каким-то, хотя сейчас это слово, мне кажется, уже немножко другое, нежели оно было раньше. Интеллигенции как таковой... хотя вот там она как раз ещё сохранилась — ещё те осколки.
А. Митрофанова:
— Будем употреблять это слово в том значении, которое в него вкладывал, например академик Лихачёв.
Кс. Алфёрова:
— Вот-вот. В Звенигороде, мне кажется, есть очень много звенигородцев, которые как раз носители тех самых традиционных ценностей, за которые многие из нас сейчас боремся, бьёмся, за их сохранение.
А. Митрофанова:
— И 12 мая — Петербург.
Кс. Алфёрова:
— Санкт-Петербург, да. Уже в третий раз мы туда везём «посиделки» с Егором, и там особенная публика. Там маленький такой зал очень, крошечный прям совсем.
А. Митрофанова:
— С Егором Бероевым, замечательным артистом, вашим супругом, у вас тандем творческий.
Кс. Алфёрова:
— На некоторые посиделки я его приглашаю, потому что это мой проект такой. Я, в общем, одна обычно рассказываю про это, но на пасхальные мы будем вместе.
А. Митрофанова:
— Возможность увидеть Ксению Алфёрова и Егора Бероева за чтением замечательных текстов русских авторов. Давайте теперь тогда к текстам перейдём.
Кс. Алфёрова:
— Да, давайте я вам прочитаю, просто чтобы настроение поддержать. Я думаю, что сейчас у всех оно и так должно быть особенное.
А. Митрофанова:
— «Особенное» — это правда, точное слово.
Кс. Алфёрова:
— Да, я вчера просто думала и понимаю, что за час всё-таки... посиделки идут два часа, за час, плюс ещё разговоров наших, невозможно много всего прочитать, но давайте начнём с Фета и Тютчева, потому что они как-то незаслуженно забыты, на мой взгляд, по себе сужу. Я думаю, что если уж мной забыты, то большинством точно забыты. Не в том смысле, что я такой суперзнаток, специалист по литературе.
А. Митрофанова:
— Ну, пожалуй, кроме «умом Россию не понять», а всё остальное действительно на периферии оказалось.
Кс. Алфёрова:
— Просто они для меня были открытием, потому что это те поэты и писатели... вот я буду Пришвина ещё — обязательно мне финале успеть прочитать. Просто есть какие-то поэты и писатели, которые испорчены школой, на мой взгляд. То есть они вызывают такую — я по себе опять же сужу — зевоту, когда тебя говорят про Фета, Тютчева, Пришвина, и ты так внутренне зеваешь.
А. Митрофанова:
— Паустовский ещё из их числа.
Кс. Алфёрова:
— Из Паустовского я обязательно прочитаю кусочек. Я их как раз и взяла, потому что они как-то совсем неправильно... и произведения, которые отбираются, правда, такие какие-то для детей неяркие, что ли, не запоминающиеся.
А. Митрофанова:
— Будем рвать шаблоны.
Кс. Алфёрова:
— Будем! Так, давайте Фет — Афанасий Фет. Смотрите, как красиво — про весну. Мы просто начали с весны, и на посиделках тоже сначала всё-таки хочется погрузить в весну людей, в это особенное состояние, и лучше Фета и Тютчева, мне кажется, это мало кто делает, если мы говорим про настроение как раз, про природу. Я совсем недавно нашла это стихотворение, смотрите:
«Пришла, — и тает всё вокруг,
всё жаждет жизни отдаваться,
И сердце, пленник зимних вьюг,
Вдруг разучилося сжиматься.
Заговорило, зацвело
Всё, что вчера томилось немо,
И вздохи неба принесло
Из растворённых врат Эдема.
Как весел мелких туч поход!
И в торжестве неизъяснимом
Сквозной деревьев хоровод
Зеленоватым пышет дымом.
Поёт сверкающий ручей,
И с неба песня, как бывало;
Как будто говорится в ней:
Всё, что ковало, — миновало.
Нельзя заботы мелочной
Хотя на миг не устыдиться,
Нельзя пред вечной красотой
Не петь, не славить, не молиться».
А. Митрофанова:
— Потрясающе! Я вас сейчас слушала и вспоминала слова директора Государственного литературного музея имени Владимира Даля Дмитрия Петровича Бака. Он говорил, что восемь строк Фета изменят ваш мозг. В каком смысле, как это работает? — стихи Фета и Тютчева, и вообще высокая поэзия наша. Но Фет, Тютчев — это же такая философская поэзия во многом...
Кс. Алфёрова:
— Поэтому её лучше читать глазами.
А. Митрофанова:
— Глазами, да, и медленно. Для медленного чтения, для внимательного погружения, для проживания. И таким образом мы выпадаем из того круговорота новостного потока, в котором мы все находимся и пленниками которого стали.
Кс. Алфёрова:
— Из суеты. Но на самом деле так работает любая классика, я вам хочу сказать, абсолютно любая. Давайте я прочитаю Тютчева и своё наблюдение расскажу. Я, думаю, многие со мной согласятся и устыдятся, как я однажды самой себе.
А. Митрофанова:
— Почему?
Кс. Алфёрова:
— Сейчас объясню. Смотрите, Фёдор Тютчев:
«Чему бы жизнь нас ни учила,
Но сердце верит в чудеса:
Есть нескудеющая сила,
Есть и нетленная краса.
И увядание земное
Цветов не тронет неземных,
И от полуденного зноя
Роса не высохнет на них.
И эта вера не обманет
Того, кто ею лишь живёт,
Не всё, что здесь цвело, увянет,
Не всё, что было здесь, пройдёт!
Но этой веры для немногих
Лишь тем доступна благодать,
Кто в искушеньях жизни строгих,
Как вы, умел, любя, страдать,
Чужие врачевать недуги
Своим страданиям умел,
Кто душу положил за други
И до конца всё претерпел».
А. Митрофанова:
— Актриса, соучредитель благотворительного фонда поддержки людей с особенностями развития «Я есть» Ксения Алфёрова сегодня в нашей студии с удивительным пасхальным настроением. И буквально вот уже завтра и послезавтра «Пасхальные посиделки» Ксении Алфёровой пройдут в Москве, а потом в Звенигороде и в Петербурге. Информацию об этих встречах можно найти в телеграмм-канале «Литературные посиделки с Ксенией Алфёровой» — верно?
Кс. Алфёрова:
— Да, всё верно вы сказали. По поводу устыдиться, по поводу суеты: на самом деле классика любая, хорошая, настоящая, талантливая, великая классика работает ровно так. Вот обратите внимание, что если долго читать любые соцсети, вот вы сидите, листаете, листаете, а потом берёте книгу в руки. И я с ужасом вдруг поняла, что нужно 3-4 страницы прямо преодолеть себя, чтобы в неё войти и включиться. Раньше со мной, например, такого не бывало, потому что у тебя что-то переключается внутри, то есть тебе тяжело воспринимать длинный текст — даже мне. Когда я поняла, что это мне сложно... то есть ты как будто устаёшь внутренне, то есть тебе нужно совершить над собой работу, чтобы туда погрузиться. Когда ты уже погружаешься, тебе не хочется оттуда выходить. Но вот если со мной такое происходит, человеком, который знает, как хорошо тебе там, что же говорить о наших детях бедных. То есть это такое насилие над собой, в хорошем смысле слова. Я просто поняла, что посиделки-то, собственно говоря, от этого и появились несколько лет назад, когда я поняла, что у меня количество книг, которые я покупаю и складываю около кровати, которые хочу прочитать, растёт. А а я беру вечером, как все, мне кажется, телефон в руки, потому что там какая-то важная очень информация, нужно сейчас мне новости посмотреть несколько минут. И потом ты вдруг понимаешь, что прошло не несколько минут, а значительно больше времени, и ты уже хочешь спать, а книга так и осталась нераскрытой. Когда я вдруг это поняла, я сказала: «Так, стоп, подождите, так нельзя, так не работает, это плохо!»
А. Митрофанова
— Понимаю, о чём вы говорите очень хорошо. И явление это — раздробленность нашего сознания, которая мешает нам воспринимать цельные и длинные, сложные тексты, а русская классика это зачастую именно длинные, сложные тексты...
Кс. Алфёрова:
— Это не абзац, да, какой-то маленький.
А. Митрофанова:
— Естественно, да. Это называется «мозаичный резонанс», это изучено, это понятная и объективная штука. То есть это не то что там мы какие-то не такие, нет, это действительно примета времени. Но с этим можно что-то делать, тренировать свой мозг. Есть фитнес для тела, для мозга есть...
Кс. Алфёрова:
— На мой взгляд, это навязанная нам примета времени. Вот я как-то с «Телеграмом» сейчас не очень дружу, не очень понимаю этот вот формат. Он какой-то не очень творческий, «Телеграм-канал», он больше новостной такой.
А. Митрофанова:
— Он иной, да.
Кс. Алфёрова:
— Я не могу понять, что надо там писать из того, что мне бы хотелось. А мне интересны всегда комментарии людей, потому что у меня всё-таки люди приходят... те, которым неинтересно, предположим, что я пишу, они быстро уходят, и слава Богу. И пытаются объяснить многие, что это же вот так цивилизация развивается, это научно-технический прогресс, что это как бы хорошо, неизбежно, и поэтому всё, что ненужное, отпадает. Но это вообще не так, потому что оно не ненужное, а оно необходимое нам для жизни, для дыхания. И это навязанное нам, то есть это навязанная нам скорость, навязанная суета, навязанные какие-то вот эти нетрадиционно-традиционные, которые нам пытаются объяснить, ценности новые. Просто страшно, с какой мы лёгкостью отказываемся от того, что было и верим в то, что это так вот нужно, что это же прогресс. Но это не прогресс, а это регресс. И если мы будем так и дальше делать, то мы не успеем оглянуться, как мы превратимся в очень не думающих и не чувствующих существ. Потому что я, особенно во время этой так называемой пандемии, пыталась объяснить всем, зачем нужны книги. То есть человека читающего невозможно обдурить. Потому что когда у тебя такие собеседники и когда ты читаешь, то есть ты учишься думать, анализировать, критически мыслить. Плюс та информация — с тобой же делятся размышлениями, это энергия тоже определённая, талант — это всегда дар некий, он всегда от Бога. Те, кого мы называем великими, это всегда дар от Бога, который они нам несут и через страницы нам передают. Поэтому таких людей, которые читают, их невозможно обдурить и оболванить, потому что они думают, они анализируют, они сопоставляют, они по-другому не умеют. Поэтому выгодно нас всех отучить читать, чтобы нами можно было управлять. Ну правда, я прям это поняла.
А. Митрофанова:
— Но в конечном счёте всегда всё равно наш выбор.
Кс. Алфёрова:
— Абсолютно!
А. Митрофанова:
— И ответственность тоже на нас. И соответственно, мы можем поменять своё решение.
Кс. Алфёрова:
— И должны, на мой взгляд.
А. Митрофанова:
— Вы сейчас Паустовского взяли в руки?
Кс. Алфёрова:
— Я взяла в руки Паустовского, да, потому что это ещё один незаслуженно забытый писатель. Я много уже посиделок делала о Паустовском на самом деле. Более того, его все современники говорили о том, что Паустовский учит их — имеются в виду поэты, писатели того времени, известные, хорошие, учёные, не говоря уже об обычных людях, — что он учит их радоваться жизни, как бы обращать внимание на жизнь вокруг, на те детали, которые мы пропускаем. А мы-то ещё быстрее с вами живём. И принято считать, что Паустовский — это так скучно, он про природу. А он как раз про людей всегда, и всегда про любовь, в любом её проявлении: к жизни ли, к бабушке или к мужчине, женщине. Он удивительный писатель. А сейчас всем нам непросто — какие-то нас одолевают разные думы и переживания тяжёлые. Вот для того, чтобы заразиться, подзарядиться именно радостью жизни, — это Паустовский. Потому что когда ты открываешь, начинаешь читать, у него прям искрятся страницы рассказов. Просто нет времени целиком какой-нибудь рассказ прочитать. Я просто вам маленький кусочек прочитаю. Я, просто прочитав Паустовского, в том числе в своё время... у меня так не получается, как у его бабушки, как это было принято раньше, я имею в виду готовиться к Пасхе, потому что это же особенное время было — Страстная неделя. Вот то, как начищали и намывали дома, квартиры и перед Рождеством, и перед Пасхой. То, как закупали постную еду, а потом приготовлялись к самой Пасхе.
Вот когда ты читаешь Паустовского... У Шмелёва, вообще, про это — про еду и про эти базары безумные. Вот у Шмелёва пасхальных этих тоже много... эти вот постные базары. Какое-то всё такое живое было, причём это было не формально: ой, сейчас надо покрасить яйца, потому что... Каждое действие — за ним стояло, во-первых, понимание того, зачем это надо, и искреннее желание очиститься, не знаю, перед Богом, себя, свой дом. То есть какое-то очень живое ощущение Бога. Вот когда читаешь, ты понимаешь, что люди... Сейчас мы, может быть, прям специальные какие-то делаем... вот мы идём в храм, ещё что-то — чуть ли не подвиг это для многих нас. А люди жили каждый день с этим ощущением. Вот когда ты читаешь про базары, про то, как праздновали, про то, как готовились, ты прям этим проникаешься — вот этим ощущением, что Он как бы здесь и сейчас, и вокруг, и поэтому ты не можешь не почистить, не приготовиться. И вот как они ждали, с таким прям трепетом, этой Пасхи. Это прям был такой... Потому что, когда ты читаешь, у тебя ещё вдвойне как-то эта Пасха возникает или любой праздник.
А. Митрофанова:
— Это точно. Паустовский.
Кс. Алфёрова:
— Сейчас маленький кусочек вам прочитаю, иначе мало времени. Ну вот, например, про Пасху у него такое есть чудесное... это «Повесть о жизни», повесть о его жизни, но она состоит из маленьких рассказов. Я вам очень советую прям брать и смело читать всё подряд:
«Однажды, я помню, была поздняя Пасха. В Черкассах уже зацвели сады. Мы приехали из Киева на пароходе, потом из Москвы приехала тётя Надя, — вообще это тёте Наде посвящён рассказ. — Я люблю Пасху, но боялся предпасхальных дней, потому что меня заставляли часами растирать миндальные зёрна или взбивать ложкой белки. Я уставала от этого и даже втихомолку плакал. Кроме того, перед Пасхой в бабушкином доме начинался беспорядок. Женщины в подоткнутых юбках мыли фикусы, рододендроны, окна и полы, выбивали ковры и мебель, чистили медные ручки на дверях и окнах. Нас вечно гоняли из комнаты в комнату. После уборки происходило священнодействие — бабушка делала тесто для куличей или, как их называли у нас в семье, для «атласных баб». Кадку с жёлтым пузырчатым тестом укутывали ватными одеялами, и пока тесто не всходило, нельзя было бегать по комнатам, хлопать дверьми и громко разговаривать. Когда по улице приезжал извозчик, бабушка очень пугалась: от малейшего сотрясения тесто могло сесть, и тогда прощай высокие, ноздреватый куличи, пахнущие шафраном и покрытые сахарной глазурью! Кроме куличей, бабушка пекла множество разных «мазурок» — сухих пирожных с изюмом и миндалём. Когда противни с горячими мазурками вынимали из печки, дом наполнялся такими запахами, что даже дедушка начинал нервничать в своём мезонине. — Дедушка просто очень редко выходил из мезонина. — Он открывал дверь и заглядывал вниз, в гостиную, где был уже накрыт тяжёлыми скатертями длинный мраморный стол.
В Страстную Субботу в доме наконец воцарялась прохладная чистота и тишина. Утром нам давали по стакану жидкого чая с сухарями, и потом уже весь день до разговения после заутрени мы ничего не ели. Этот лёгкий голод нам нравился. День казался очень длинным, в голове чуть позванивало, а требование бабушки поменьше болтать настраивало нас на торжественный лад. В полночь мы отправлялись к заутрене. Меня одевали в матросские длинные брюки, в матросскую курточку с золотыми пуговицами и больно причёсывали щёткой волосы. Я смотрел на себя в зеркало, видел страшно взволнованного румяного мальчика и был очень доволен. Мама надевала своё праздничное серое платье, а отец — чёрный костюм с белым жилетом. Потом появлялась бабушка — торжественная и красивая, вся в чёрном шелку с искусственным цветком гелиотропа, приколотым к корсажу. Её седые гладкие волосы были видны из-под кружевной наколки. Платье её шуршало, и двигалась она легко, — бабушка молодела в эту ночь. Она зажигала лампадки, после этого натягивала чёрные кружевные перчатки, и отец подавал ей мантилью с широкими завязками из лент. «Вы, конечно, не пойдёте к заутрене?» — любезно, но холодно спрашивала его бабушка. «Нет, Викентия Ивановна, — отвечал отец улыбаясь. — Я прилягу немного. Меня разбудят, когда вы вернётесь из церкви». «Ох, — говорили бабушка и вздрагивала плечами, поправляя мантилью. — У меня одна надежда, что Богу надоели ваши шутки и Он махнул на вас рукой». — «Я тоже сильно рассчитываю на это», — учтиво отвечал отец. Бабушка подымалась на минуту в мезонин попрощаться с дедом. Когда она спускалась от деда, в зал входила тётя Надя. Она всегда опаздывала«, — ну и так далее.
А. Митрофанова:
— Константин Паустовский в исполнении Ксении Алфёровой сейчас прозвучал в эфире Радио ВЕРА. Напомню, что Ксения — соучредитель благотворительного фонда поддержки людей с особенностями развития «Я есть», актриса замечательная и автор вот такого литературного формата, который называется «Литературные посиделки», а на Пасху называется «Пасхальные посиделки», сегодня в нашей студии. И буквально через минуту мы продолжим этот разговор.
А. Митрофанова:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Я — Алла Митрофанова. И с радостью напоминаю, что у нас в гостях сегодня Ксения Алфёрова, актриса, соучредитель благотворительного фонда поддержки людей с особенностями развития «Я есть». И наша встреча сегодня посвящена «Пасхальным посиделкам» с Ксенией Алфёровой и Егором Беровым: 27, 28 апреля — в Москве; 29 апреля — в Звенигороде; 12 мая — в Петербурге. Всю подробную информацию можно найти в телеграм-канале «Литературные посиделки с Ксении Алфёровой». А для всех наших слушателей сегодня эксклюзив.
Кс. Алфёрова:
— Да, маленький. Очень, правда, быстро я всё читаю, я пытаюсь успеть побольше, но ничего.
А. Митрофанова:
— Медленное чтение будет для тех, кто придёт на «Пасхальные посиделки».
Кс. Алфёрова:
— У нас вообще не только чтение, но мы много чего рассказываем и говорим о каких-то вещах важных, которые всех нас волнуют, делимся какими-то своими чувствами.
А. Митрофанова:
— Вы уже да рассказали, что об авторах отдельный разговор бывает о, наверное, в связи с Пасхой, о смыслах.
Кс. Алфёрова:
— Да, но я, например, сейчас вспомнила, прочитав Паустовского, что я теперь очень внимательно отношусь к изготовлению куличей, потому что мы с дочкой их печём. И когда я прочитала, то, как бабушка их пекла, теперь я терроризирую всех своих близких, вот ровно так, как бабушка Паустовского. То есть так на меня это впечатление произвело. Я их тоже укутываю теперь, думаю: это же так важно, действительно. Специальное место для кулича теперь есть у нас.
А. Митрофанова:
— Вы знаете, моя двоюродная бабушка была глубоко церковным человеком, и её процесс изготовления куличей очень похож на то, о чём вы сейчас прочитали: не шелохнуться, «идите, идите, бегайте не здесь!». А какие сильные руки должны быть, чтобы вымесить вот эту кадку, этот чан огромный с тестом?
Кс. Алфёрова:
— Это такй процесс совершенно чудесны, я вам хочу сказать.
А. Митрофанова:
— Творческий, синхронизирующий сознание, я бы тоже так сказала.
Кс. Алфёрова:
— Я не знаю, что он там синхронизирует, но он правильный и для женщины, для человека, потому что я ещё стараюсь, когда вымешиваю, чтобы какие-то мысли хорошие были, чтобы молиться, потому что всё-таки кулич — это такая вещь особенная. Я поняла, что надо печь хлеб самим и находить на это время не только в Пасху. Потому что, конечно, с такой любовью когда сделано что-то, что ест вся твоя семья, это же... вообще, такая женская... Я надеюсь, что, может быть, мы вернёмся к тому, как это было, когда...
А. Митрофанова:
— Когда мы находили на это время. Вы очень хорошо это сказали, да.
Кс. Алфёрова:
— Это же просто женская энергия и творчество. Ведь дом — это же тоже творчество и это то, что даёт женщине энергию. А вот это всё: бизнес, бизнес, бизнес — это не наша территория. Вообще везде, где надо бороться, соревноваться, это всё очень мужская энергия, она такая достаточно агрессивная. Это вообще не про нас, и нас это очень портит. А когда ты позволяешь себе вернуться к истокам, к себе самой, ты очень много получаешь от этого этого. Это очень важно.
А. Митрофанова:
— Сейчас, конечно, совсем не об этом разговор, но коль скоро вы упомянули этот важный аспект, связанный с женской природой, вставлю тоже себя, извините, пять копеек. Мне кажется, вы абсолютно правы. Дело в том, что часто сейчас женщина заходит вот на эту территорию конкуренции с мужчиной, и потом мы удивляемся, почему в нас не видят женщин, почему нас начинают воспринимать, как...
Кс. Алфёрова:
— Мы боремся.
А. Митрофанова:
— Да, то есть это прекрасно, когда мужчина и женщина в чём-то на равных, но не надо делать нас одинаковыми. Вот эта разность наша природная, данная Господом Богом, тоже, конечно, очень важна.
Кс. Алфёрова:
— Хочу прочитать маленькое стихотворение Надсона. Мы отвечаем за любовь всё-таки, за наполнение миром, любовью, мужчин в первую очередь, которые идут, борются за нас, защищают нас. Сила любви, а любовь откуда-то должна взяться в тебе. И вот был такой поэт Семён Надсон в XIX веке, он, к сожалению, не так много прожил, совсем немного. Чудесное совершенно у него стихотворение есть маленькое, называется «Сила любви»:
«Верь в великую силу любви!
Свято верь в её крест побеждающий,
В её свет, лучезарно спасающий,
Мир, погрязший в грязи и крови,
Верь в великую силу любви!»
Это действительно великая сила.
А. Митрофанова:
— Прекрасно. Вы знаете, опять же вот заметка такая на полях: помню, ещё в конце февраля, когда у нас очень резко изменился новостной фон, и мы, в общем-то, пытались понять, как с этим жить, что с этим делать, одна моя замечательная знакомая поделилась своим опытом. Она говорит, что, «вы знаете, слушаю лекции Лотмана. Очень медленный темп речи, который совершенно непривычен для нас, современных людей. И при этом через какое-то время ты начинаешь перестраиваться, и он тебя начинает формировать, что ли, заново из осколков».
Кс. Алфёрова:
— Тут же не только в темпе дело, а в том, что он рассказывает. И это тебя погружает в определённую атмосферу как раз правильно расставленных акцентов. У каждого своё место есть в этой жизни, на мой взгляд: у женщины, у мужчины, у ребёнка, у начальника, подчинённого и так далее. Я хочу прочитать по поводу чудес. Просто Пасха всё-таки. Я, например, тоже всегда жду такого чуда. Ну вот мы постимся долго, целых сорок дней.
А. Митрофанова:
— 49 даже.
Кс. Алфёрова:
— Да, но это неважно. И часто забываешь, когда вот так соблюдаешь: гречка, рис, есть молочное, нет молочного, — сейчас мы всё равно как-то очень так серьёзно к этому относимся все, как к диете. И забываешь, что суть-то поста была в том, чтобы немножко что-то исправить в себе или простить — у каждого своё. И ждёшь вот этого чуда. Думаешь, что если там за сорок с лишним дней, предположим, это не произошло, то, может быть, вот в эту пасхальную ночь. Она же такая, правда, особенная. Вот когда после крестного хода батюшка провозглашает «Христос Воскресе!», я так всегда это жду, это такое особенное чувство. Во-первых то, что ты вместе со всеми — это так... Это такой особенный, такой правильный праздник в том смысле ещё, что он объединяет. Вообще, Церковь же объединяет людей. Это так нам надо, просто жизненно необходимо. Вот когда ты идёшь вместе, это так красиво и ночь. А если ещё батюшка такой настоящий, то он так это говорит, с особенным таким счастьем, радостью, с какой-то прям энергией такой. Я вот вспомнила стихотворение такое, хотела другое. Смотрите, у Майкова есть маленькое — буду маленькие читать:
«Повсюду благовест гудит,
Из всех церквей народ валит.
Заря глядит уже с небес...
Христос Воскрес! Христос Воскрес!
С полей уж снят покров снегов,
И реки рвутся из оков,
И зеленеет ближний лес...
Христос Воскрес! Христос Воскрес!
Вот просыпается земля,
И одеваются поля,
Весна идёт, полна чудес!
Христос Воскрес! Христос Воскрес!»
А. Митрофанова:
— Воистину Воскрес.
Кс. Алфёрова:
— Воистину! По поводу чудес: есть ещё да время, да, чтобы успеть?
А. Митрофанова:
— Есть. У нас ещё Пришвин, кстати, записан.
Кс. Алфёрова:
— Да. Цветаева Марина, моя любимая. Я вот часто о ней делаю посиделки, потому что она незаслуженно в последнее время оклеветана, так бы я сказала. В соцсетях и по телевизору любят рассказывать о том, какая она была ужасная мать — это неправда. Люди, которые не читали биографию Кудрова или Белкина, знают, что это не так, или кто был у меня на посиделках. Я прям много времени на это трачу — на то, чтобы рассказать, что это вообще не так. Это совершенно удивительный и замечательный светлый человек. И у неё есть, помимо стихов, кто не знает, проза, и она особенная. Это прямо удовольствие невозможное, и она вообще ни на кого не похожа. Даже не знаток литературы, если он однажды прочитает хоть кусочек из Цветаевой, он прямо её сразу узнает — там такая энергия особенная у неё.
И вот у неё есть по поводу чудес тех самых маленьких, которые происходят, есть у неё такое воспоминание 1919 года. Называется «Пасха 1919 года» это из «Повести о Сонечке». Это самый страшный год был в жизни Цветаевой, абсолютно голодный, как раз когда она чуть не потеряла старшую дочь и потеряла младшую дочь. Вот такой у неё есть рассказ, смотрите:
«Была Страстная суббота, поздний вечер её. Убитая людским и дружеским равнодушием, пустотой дома и пустотой сердца (Сонечка пропала, Володя не шёл), — это Сонечка Голлидэй, с которой они дружили в тот момент, и такой близкий друг, актёр студии Вахтангова, — я сказала Але, — это старшая дочка: — Аля, когда люди так брошены людьми, как мы с тобой, нечего лезть к Богу, как нищие. У Него таких и без нас много! Никуда мы не пойдём, ни в какую церковь, и никакого «Христос Воскресе» не будет, а ляжем с тобой спать, как собаки. «Да, да, конечно, милая Марина! — взволнованно и убеждённо залепетала Аля, — к таким, как мы, Бог Сам должен приходить. Потому что мы застенчивые нищие, правда? Не желающие омрачать Его праздника». Застенчивые или нет, как собаки или нет, но тут же улеглись вместе на единственную кровать — бывшую прислугину, потому что жили мы тогда в кухне. Теперь я должна немножко объяснить дом. Дом был двухэтажный, и квартира была во втором этаже, но в ней самой было три этажа. Как и почему — объяснить не могу, но это было так: низ, с тёмной прихожей, двумя тёмными коридорами, тёмной столовой, моей комнатой и Алиной огромной детской, верх с той самой кухней, и ещё другими, и из кухни ход на чердак, даже два чердака, сначала один, потом другой, и один другого — выше. Так что, выходит — было четыре этажа. Всё было огромное, просторное, запущенное, пустынное, на простор и пустоту помноженное. И тон всему задавал чердак, спускавшийся на второй чердак и оттуда распространявшийся на всё помещение вплоть до самых отдалённых и как будто бы сохранных его углов.
Зиму 1919 года, как я уже сказала, мы — Аля, Ирина и я — жили в кухне, просторной, деревянной, залитой то солнцем, то луною, а — когда трубы лопнули — и водою, с огромной разливанной плитой, которую мы топили неудавшейся мушиной бумагой какого-то мимолётного квартиранта (бывали и неизменно сплывали, оставляя всё имущество: этот — клейкую бумагу, другой — тысяч пять листов неудавшегося портрета Розы Люксембург, ещё другие — френчи и галифе... и всё это оставалось, пылилось, видоизменялось, пока не сжигалось)... Итак, одиннадцать часов вечера Страстной Субботы. Аля, как была в платье — спит, я тоже в платье, но не сплю, а лежу и жгу себя горечью первой в жизни Пасхи без «Христос Воскресе», доказанностью своего собачьего одиночества... Я, так старавшаяся всю зиму: и дети, и очереди, и поездка за мукой, где я чуть голову не оставила, и служба в Наркомнаце, и рубка, и топка, и три пьесы, начинаю четвёртую, и столько стихов, и такие хорошие, и ни одна собака... И вдруг — стук. Лёгкий, резкий, короткий. Команда стука. Одним куском — встаю, тем же, не разобравшимся на руки и ноги, вертикальным пластом пробегаю тёмную кухню, лестницу, прихожую, нащупываю задвижку. На пороге Володя, узнаю по отграниченности даже во тьме и от тьмы.
— Володя вы?
— Я, Марина Ивановна, зашёл за вами — идти к заутрене.
— Володя, заходите, сейчас, я только подыму Алю.
Наверху шёпотом (потому что это большая тайна и потому что Христос ещё не воскрес): «Аля, вставай! Володя пришёл. Сейчас идём к заутрене». Разглаживаю впотьмах ей и себе волосы, бегом сношу её по темнее ночи лестнице.
— Володя, вы ещё здесь? — Голос из столовой: «Кажется, здесь, Марина Ивановна. Я даже себя потерял — так темно». Выходим. Аля, продолжая начатое и за спешкой недоконченное: «Я же вам говорила, Марина, что Бог к нам Сам придёт. Но так как Бог — Дух, и у Него нет ног, и так как мы бы умерли от страху, если бы Его увидели...» — «Что? Что она говорит?» — Володя. Мы уже на улице. Я, смущённая: «Ничего, она ещё немножко спит». — «Нет, Марина, — слабый отчётливый голос изнизу, — я совсем не сплю. Так как Бог не мог Сам за нами прийти — идти в церковь, то Он послал за нами Володю, чтобы мы ещё больше в Него верили. Правда, Володя?» — «Правда, Алечка».
Ну, в общем, дальше — как они были в храме. Это просто была, правда, такая последняя степень отчаяния. У Цветаевой такое часто бывало, и не только у Цветаевой, просто Цветаева про это писала, а мы про это не пишем, когда Бог как-то так незаметно и через разных людей или события берёт нас за руку и выводит, чтобы мы окончательно не отчаялись. Я думаю, что это как раз то, что сейчас тоже со всеми нами на уровне страны произойдёт, когда нас возьмут за руку, если мы начнём молиться много, и выведут.
А. Митрофанова:
— Главное, чтобы мы захотели за эту руку браться — это тоже ведь очень важно. Несмотря на это состояние, казалось бы, отчаяния и даже богооставленности в этом фрагменте, чувствуется это всё через цветаевский слог. Внутри-то всё равно вот это детское желание: папа, папа, можно к тебе на ручки? И вот это происходит.
Кс. Алфёрова:
— Конечно. Но просто они так воспитаны, они жили... Вот я про что говорю? Когда ты про это не говоришь и никому там... ты так живёшь, ты живёшь с этим ощущением всегда, каждую секунду. Как у Гумилёва есть, например:
«Есть Бог, есть мир, они живут вовек, а жизнь людей мгновенна и убога. Но всё в себя вмещает человек, который любит мир и верит в Бога».
А. Митрофанова:
— Точнее не скажешь, да, это правда.
Кс. Алфёрова:
— Кстати, этому тоже учишься. Я хочу сказать, что когда ты это читаешь... то есть это как с родителями, то есть ребёнку бессмысленно что-то говорить. Мы же учимся, если мы видим, как живут рядом люди. И вот когда ты читаешь этих совершенно замечательных, просто талантливых или великих, или гениальных поэтов и писателей, то вот это их ощущение жизни, и Бога в том числе, Бог же и есть жизнь, любовь, оно как будто перетекает в тебя на самом деле. Потому что, когда ты читаешь один на один, ты же открыта, эмоционально ты открыта, и это в тебя входит. И ты, как ребёнок, этому тоже начинаешь учиться бессознательно — это вот так работает, почему надо брать хорошие книги. Как вот стихотворение «Слово» замечательне у Гумилёва есть — вот слово так работает. Поэтому надо прям много-много читать.
А. Митрофанова:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Напомню, что в нашей студии актриса, соучредитель благотворительного фонда поддержки людей с особенностями развития «Я есть» Ксения Алфёрова, автор замечательного формата «Литературные посиделки». Мы сейчас про «Пасхальные посиделки» говорим, информацию о которых можно найти в телеграм-канале «Литературные посиделки с Ксенией Алфёровой». Ксения, обращаюсь к своей записи — галочка у меня тут поставлена.
Кс. Алфёрова:
— Пришвин?
А. Митрофанова:
— Да, Пришвин, всё верно. Вы проговорились, что часто выступаете в качестве адвоката авторов, за которых берётесь. Многим из нас, наверное, адвокат Пришвина будет очень полезен, потому что, как вы совершенно справедливо отметили в начале разговора, мы вот этими школьными, наверное, для 1-го, 2-го, 3-го класса учебниками по классному или внеклассному чтению немножечко травмированы, что ли, в отношении этого автора замечательного. Ну что там? Какие-то про природу...
Кс. Алфёрова:
— Да, но на самом деле то, как у Пришвина про природу, это в детских рассказах это не отражено. Это Егор, когда я делала как-то посиделки о Пришвине, но это больше про любовь было на самом деле, он говорит, что он сумасшедший, потому что описывает на трёх страницах паутинку, например. Но как описывать? То есть на самом деле, не побоюсь этого слова, но у него многие описания природы очень чувственные, потому что они живые. У него есть потрясающая совершенно повесть, и там любовь оленей, но то, как он описывает олениху, — я бы хотела, чтобы меня так описывали, правда. Давайте я прочитаю, а то я смотрю уже время у нас — Пришвин сам за себя всё скажет. Это я прямо советую, там такие коротенькие, это прям осилят даже те, кто уже давно в руки книги не брал, исключительно новостные... Потому что «Фацелия» — это одно из последних его произведений, оно построено на маленьких таких зарисовках, вообще в формате соцсетей, я бы сказала. Прям начните с них — это удивительно совершенно, вам не может не понравиться. Ну смотрите, у него там есть такая одна из самых длинных зарисовок, которая называется «Неведомому другу». Мне кажется, вот финал — это прямо...
«Солнечно-росистое это утро, как не открытая земля, неизведанный слой небес, утро такое единственное, никто ещё не вставал, ничего никто не видал, и ты сам видишь впервые. Допевают свои весенние песни соловьи, ещё сохранились в затишных местах одуванчики, и, может быть, где-нибудь в сырости чёрной тени белеет ландыш. Соловьям помогать взялись бойкие летние птички — подкрапивники, и особенно хороша флейта иволги. Всюду беспокойная трескотня дроздов, и дятел очень устал искать живой корм для своих маленьких, присела вдали от них на суку просто отдохнуть. Вставай же, друг мой! Собери в пучок лучи своего счастья, будь смелей, начинай борьбу, помогай солнцу! Вот слушай, и кукушка взялась тебе помогать. Гляди, лунь плывёт над водой: это же не простой лунь, в это утро он первый и единственный. И вот сороки, сверкая росой, вышли на дорожку, — завтра так точно сверкать они уже не будут, и день-то будет не тот, — и эти сороки выйдут где-нибудь в другом месте. Это утро единственное, ни один человек его ещё не видел на всём земном шаре: только видишь ты и твой неведомый друг. И десятки тысяч лет жили на земле люди, копили, передавая друг другу, радость, чтобы ты пришёл, поднял её, собрал в пучки её стрелы и обрадовался. Смелей же, смелей! Враг мой, ты вовсе не знаешь, и если узнаешь, тебе никогда не понять, из чего я сплёл радость людям. Но если ты не понимаешь моего лучшего, то чего же ты хватаешься за мои ошибки и на основе таких мелких пустяков поднимаешь своё обвинение против меня? Проходи мимо и не мешай нам радоваться. И опять расширится душа: ёлки, берёзки, — и не могу оторвать своих глаз от зелёных свечей на соснах и от молодых красных шишек на ёлках. Ёлки, берёзки — до чего хорошо!»
А. Митрофанова:
— Должна вам признаться, вы потрясающе Пришвина читаете. Одно ваше чтение — это уже его адвокатура. И серьёзно, серьёзно вам говорю, потому что хорошо помню в том числе и свои детские впечатления, а многие из нас ведь на них и застывают, от Пришвина. И всё, дальше, потом, когда начинаются, не знаю, какие-то... сейчас кто-то комиксы смотрит, у нас в детстве была «Одиссея капитана Блада», «Три мушкетёра» или что-то ещё — движуха, приключения. Вот это книги, вот это класс!
Кс. Алфёрова:
— Ой, вы что! У него одна сплошная движуха — у Пришвина! У него — движуха.
А. Митрофанова:
— Понимаете, чтобы это разглядеть, это же важно его открыть.
Кс. Алфёрова:
— Сделаю обязательно посиделки о Пришвине в ближайшее время.
А. Митрофанова:
— «Литературные посиделки с Ксенией Алфёровой» очень рекомендую. О Пришвине, и о Цветаевой у вас там тоже, да? И вообще, каких авторов вы чаще всего берёте?
Кс. Алфёрова
— Ой, ну у меня уже большая коллекция. Это практически весь Серебряный век, это Маяковский, Гумилёв, Ахматова, Цветаева, Есенин, Блок, Пришвин, Паустовский, Платонов, Высоцкий, Роберт Рождественский, Чехов. Я перечисляю тех, про кого я делала. И сейчас очень много уже забыла, про кого делала. Пушкин, Лермонтов...
А. Митрофанова:
— За четыре года «Литературных посиделок» Ксения Алфёрова...
Кс. Алфёрова:
— Друнина.
А. Митрофанова:
— Серьёзно? Про Юлю Друнину?
Кс. Алфёрова:
— Будет про Друнина 16 мая, и 23-го будет Друнина. Она потрясающая, какая у неё жизнь была — ох! какая любовь у неё была — ах!
А. Митрофанова:
— Это нужно в двух словах объяснить, кто такая Юлия Друнина.
Кс. Алфёрова:
— Это поэтесса потрясающая советская. Она прошла всю войну медсестрой от начала и до конца, у неё потрясающие стихи. И Каплер — вот людям взрослым эта фамилия очень знакома, это её вот такая любовь большая была, который её взял в свои большие, тёплые объятия, обогрел. Когда его не стало, ей, конечно, стало практически невозможно. Она прошла всю войну, и она стала свидетелем вот этого развала нашей страны в 90-е, который ей сложно было пережить.
А. Митрофанова:
— И она его не пережила, к сожалению. Юля Друнина фактически родилась во время войны в поэты. Война, как это часто бывает, пробудила в ней какие-то такие очень важные cилы, которые в итоге дали удивительного поэта.
Кс. Алфёрова:
— Она училась писать ещё до, но когда ты четыре года существуешь на грани жизни и смерти, и столько на твоих руках умирает людей, которых ты тащишь и тянешь на поле боя.
А. Митрофанова:
— «А ещё сияющий комбат руку мне протянет после боя: медсестра родная, как я рад, что опять вернулась ты живою».
Кс. Алфёрова:
— Комбат — это её любовь первая, человек, в которого она была влюблена на фронте. И на её глазах он подорвался на мине — всех их через поле перевёл, они попали в окружение. Ну, в общем, я про это 16 мая буду рассказывать. Правда, это я очень её люблю, потому что у неё стихи наполнены такой энергией. Как многие фронтовики, она про это пишет... ой, сейчас если я начну рассказывать про Друнину, я уже не остановлюсь. Давайте я прочитаю «Счастливое мгновение», или мы уже не успеем?
А. Митрофанова:
— Ещё успеем. Подождите секундочку, про Друнину в Москве будет?
Кс. Алфёрова:
— Да. Я либо сделаю 16 мая Друнину, а 23 мая Симонова, либо не знаю... на странице «Литературные посиделки с Ксенией Алфёровой» в «Телеграме» можно будет про это прочитать.
А. Митрофанова:
— А сейчас опять Пришвин?
Кс. Алфёрова:
— Да, можно закончить «Счастливым мгновением» — про то, что просто мы пропускаем жизнь на самом деле. Мы так суетимся, мы не видим жизнь, а потом жалуемся, какая она скучная, нехорошая. А жизнь в каждую секунду здесь, и можно здесь найти такое количество... не говоря уже про живых людей, которые... Ну, вот давайте «Счастливые мгновения»:
«Ранней весной до того непостоянно в природе, что радоваться можно только мгновениями. Для всех грязь, ветер стужей дождь, но для избранных есть такие мгновения, каких не бывает во всём году. Ранней весной никому нельзя к погоде приспособиться: лови мгновенье, как дитя, и будь счастлив. А вся-то беда людей состоит в том, что они привыкают ко всему и успокаиваются. Ранней весной каждый раз мне кажется, что не я один, а и все могли бы быть счастливы и что счастье творческое могло бы сделаться религией человечества. Творческое... а какое ещё бывает счастье? Я ошибся — не творческое, а просто счастье, потому что нетворческое счастье — это довольство человека, живущего за тремя замками».
А. Митрофанова:
— Насчёт религии, кстати, если копнуть слово «счастье», что это такое — быть частью, с частью, и «причастие» — это однокоренные слова, частью с Богом, друг с другом...
Кс. Алфёрова:
— А я однажды спросила духовника, давно ещё, чудесного духовника, такой у нас есть отец Алексей Потокин, в чём смысл жизни. Мне был интересен его ответ. Он ответил, — чтобы быть счастливым. Я помню, тогда ещё подумала: ну что за глупость такая? А потом я поняла, что нам, людям, очень сложно быть счастливыми. Потому что быть счастливым — равно быть благодарным Богу за всё. А нам всё время так, да не так: ну вот немножко здесь подправить, тут изменить. Тепло, но дождик, или солнце, но дождика нету.
А. Митрофанова:
— Это та самая привычка концентрироваться на том, чего у нас нет. Согласна с вами. И вот это умение замедляться, мне кажется, возвращаясь к началу нашего разговора, книги помогают этот навык себе вернуть, даже если он улетучился, всё равно. Вот лекции Лотмана, чтение хорошей литературы, чтение стихов, вглядывание в стихи, попытка их внутри себя разместить.
Кс. Алфёрова:
— У меня есть ещё на странице в «Телеграме», раньше в «Инстаграме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)» это делала — три раза в неделю я выкладываю, это называется «Спокойной ночи с Ксюшей и Мишаном». Я читаю детские книги, сейчас мы «Поллианну» читаем. Я, например, делаю так: я обязательно каждый раз, мы начинаем с этого, что, вообще, уже изобрели машину времени — это книга. Потому что благодаря книге мы можем попасть куда угодно и познакомиться с кем угодно, и обрести огромное количество друзей. Поэтому каждый раз, я помню, когда с «Ксюшей и Мишаном» я открываю книгу, или с ребёнком когда мы на ночь читали, я делала так, что вот мы как бы отправляемся, предположим, к Поллиане или к Блоку домой в гости, или ещё куда-то. И мы вот так открыли книгу, и всё, и мы уже в другой как бы реальности, в другом мире. Мы туда выверяем и плывём, в это путешествие отправляемся. И вот ребёнку тогда интересно, для него это сразу как игра такая.
А. Митрофанова:
— Что-то мне подсказывает, что после такого дети сами уже за книгами лезут и, может быть, даже... вот раньше читали с фонариком под одеялом: «Отбой уже был, быстро спать!»
Кс. Алфёрова:
— Сейчас это не так, они какие-то немножко особенные...
А. Митрофанова:
— Конечно, об этом тоже много размышляют, исследуют, в чём дело. Раньше книга была фактически единственным источником информации, а сейчас один из многих для детей. У них точно так же соцсети есть, «Ютуб» или что-то ещё, и никуда мы от этого не денемся. Однако поделиться с детьми тем, что мы очень любим сами, подсадить их, в хорошем смысле слова, на книги...
Кс. Алфёрова:
— Это, знаете, хороший способ ещё о чём-то поговорить. Я всё время вас перебиваю, какой-то ужас, простите. У нас столько проблем, и часто разговор с детьми заканчивается: как там школе, что ты сделал? — или ещё что-то. А если ты вместе что-то читаешь, пусть даже он не читает, она не читает, но это повод о чём-то поговорить. Я имею, что это же какие-то темы, которые поднимаются. Вот когда мои эти «Спокойной ночи» импровизированные, мы так делаем, я какие-то темы стараюсь... так что приходите.
А. Митрофанова:
— Сколько раз в неделю, вы говорите?
Кс. Алфёрова:
— Три раза в неделю я выкладываю: четверг, пятница, суббота, или пятница, суббота, воскресенье.
А. Митрофанова:
— Телеграм-канал «Литературные посиделки с Ксенией Алфёровой».
Кс. Алфёрова:
— Да, на «Литературных посиделках» тоже выкладываем.
А. Митрофанова:
— Так, друзья, поскольку у нас стремительно близится к завершению сегодняшняя программа, а мне очень жаль, хочу напомнить ещё раз, что есть продолжение. Можно увидеть Ксению Алфёрову и Егора Бероева на «Пасхальных посиделках»: в Москве — 27 и 28 апреля; в Звенигороде — 29 апреля; и в Петербурге — 12 мая. То есть ближайшие — это уже завтра и послезавтра. И вся информация про «Литературные посиделки с Ксенией Алфёровой» в одноимённом телеграм-канале. Пожалуйста, его найдите, подпишетесь, будете в курсе всех встреч. И вдохновение на чтение, и важнейший вот этот импульс, заряд, как открыть книгу и погрузиться в неё, провалиться в автора...
Кс. Алфёрова:
— И хочется наполнить радостью, любовью людей. У меня такая задача, в принципе, этих посиделок ещё в том числе — наполнить чем-то хорошим людей, чтобы им хватило.
А. Митрофанова:
— Спасибо вам за это огромное.
Кс. Алфёрова:
— Это у меня бабушка просто Ксения такая есть, ей сто лет уже, она начала новый век жить. И она говорит: «А сто лет — это немного, я ещё хочу жить дальше», — вообще активная такая. Она просто научила всю нашу семью любить жизнь. То есть это навык, который нам бабушка дала, потому что как-то так она нас научила, теперь я знаю, как это...
А. Митрофанова:
— Поклон вашей бабушке, многая лета ей, нам есть к чему стремиться и у кого учиться, и это большое счастье. И спасибо вам огромное, что сегодня пришли и поделились с нами вот этой своей пасхальной радостью, это прям дорогого стоит, спасибо.
Кс. Алфёрова:
— Я сама подзарядилась ещё больше, я хочу сказать, от вас.
А. Митрофанова:
— Ксения Алфёрова, актриса, соучредитель благотворительного фонда «Я есть», фонд, который поддерживает людей с особенностями развития, сегодня была в нашей студии. Говорили мы про «Пасхальные посиделки». И все желающие могут прийти и более глубоко погрузиться в те тексты, которые Ксения для нас открывает. Спасибо. Я, Алла Митрофанова, прощаюсь с вами: до свидания.
Все выпуски программы Светлый вечер
