«Память о новомучениках, пострадавших в первые годы советской власти». Исторический час с Дмитрием Володихиным

Гость программы — писатель, автор романа «Багряные ризы» Наталья Иртенина.

Разговор шел о новомучениках, пострадавших за веру в России первые годы советской власти. Наталья рассказала, когда и как начались гонения на Церковь, и какие чудеса при этом происходили для укрепления в вере христиан. Наша гостья поделилась историями таких новомучеников, как священника Неофита Любимова, священника Константина Богородского и священника Иоанна Восторгова.

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И сегодня мы поговорим с вами о новомучениках, которые пострадали в эпоху гонений на Русскую Православную Церковь в первые годы существовании безбожной власти в России. Для того чтобы разговор не был беспредметным, общим, мы сегодня пригласили в студию замечательного православного писателя — Наталью Валерьевну Иртенину. И я уверен, она знакома вам по множеству книг, но сегодня у нас дополнительный повод, чтобы позвать ее — недавно вышел ее роман «Багряные ризы», как раз посвященный новомученикам, которые ушли из жизни по воле советской власти в 1918 году. И этот роман, кстати, когда-то был удостоен высокой награды, а именно премии «Новая библиотека», Издательского Совета Русской Православной Церкви. Я это не к тому, чтобы лишний раз поздравить лауреата, а к тому, что Церковь поставила на этой книге знак качества. Ну и я, хорошо знакомый с ее содержанием, могу также дать свою рекомендацию: роман стоит того, чтобы с ним ознакомиться. Итак, здравствуйте, Наталья Валерьевна.

Н. Иртенина

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели.

Д. Володихин

— Ну что же, мы начнем с того, что составляет одну из самых страшных страниц в истории нашей страны и в истории нашей Церкви — это гонения на Русскую Православную Церковь, и, в общем, хотелось бы, чтобы вы сначала уточнили, когда они происходили, когда начались, когда прекратились, какие волны там были.

Н. Иртенина

— Ну гонения на Церковь начались еще при временном правительстве, сразу после февральской революции, уже тогда было запущено то негативно-пренебрежительное, прямо сказать, диктаторское отношение власти к Церкви, которое потом подхватили и развили до крайней степени большевики. Но при временном правительстве священников еще не убивали, убийства начались сразу, как только к власти пришли большевики, партия большевиков. Первый новомученик был убит 31 октября в Царском Селе — это священник Иоанн Кочуров, и потом все пошло по нарастающей. За 1918 год было арестовано и убито, как минимум, десять архиереев. И зачастую их убивали самыми садистскими способами, придумывали им самые изощренные средневековые казни и пытки. А по рядовому священству у меня есть цифры, например, по Екатеринбургской епархии, где только за несколько месяцев 1918 года, летом и осенью, было казнено около сорока представителей духовенства. И по Пермской епархии — там за то же время было убито больше девяноста священников, диаконов и монахов, большинство из них сейчас прославлено в лике новомучеников.

Д. Володихин

— Ну или исповедников, если они уцелели, но претерпели страдания.

Н. Иртенина

— А вот эти вот 40 плюс 90 были убиты.

Д. Володихин

— Да, картина удручающая, страшная картина.

Н. Иртенина

— Советская власть, с самого начала она заявила себя как богоборческая и примиряться с существованием Церкви не собиралась до конца, до второй полвины 80-х годов.

Д. Володихин

— Если я не ошибаюсь, были своего рода волны гонений. Были какие-то послабления сделаны в 40-х начале 50-х, были какие-то послабления при Брежневе, но были, наоборот, и пики гонений — там хрущевские и так далее. Об этом сейчас поговорим. И вот хотелось бы только уточнить — вот это очень важный момент для нашей аудитории: в нашей литературе научно-популярной, в сети ходят мифы, что советская власть изначально к Церкви была ну почти что ласкова. Это потом, в «безбожную пятилетку», в конце 20-х — в 30-х ударили по Церкви всерьез. А из того, что вы говорите, выходит, что в первые же недели уже был нанесен удар по Церкви, и они не прекращались, эти удары, все первые годы советской власти.

Н. Иртенина

— В годы гражданской войны творилась просто жуткая расправа с духовенством, я повторюсь, им придумывались самые изощренные казни и пытки. Ну что касается физического уничтожения — если во времена Ленина и Сталина духовенство и верующие миряне уничтожались в огромном числе, то, как вы сказали, в годы поздней советской власти — при Хрущеве, Брежневе — уже не убивали, но травля Церкви и верующих продолжалась до самого конца советской власти. Наиболее активных священников и мирян сажали в тюрьмы, отправляли в лагеря, даже в психушки, как прочих диссидентов. За хождение в храм и участие в таинствах людей увольняли с работы, выгоняли с учебы. Существовал даже запрет на профессию для верующих — им запрещалось работать с детьми, с молодежью, то есть быть воспитателями, учителями, преподавать в вузах. Так что хранение веры почти до самых последних лет советской власти оставалось если не мученичеством, то исповедничеством, духовным подвигом.

Д. Володихин

— Ну а вот то, что говорят о том пике репрессий — именно назовем вещи своими именами: не скверное отношение, не притеснения, а репрессии в отношении Церкви конца 20-х и в особенности 30-х годов — действительно это пик, что там происходило?

Н. Иртенина

— Я недолюбливаю слово «репрессии», потому что оно слишком мягкое в отношении того, что тогда творилось.

Д. Володихин

— Душегубство, убийство.

Н. Иртенина

— Террор — гораздо точнее. А гонения действительно шли волнами, в довоенное время, до Великой Отечественной, было несколько пиков террора. Самыми тяжелыми периодами были годы гражданской войны и время «большого террора» — 37–38-й год. Между ними было еще несколько пиков поменьше — 22-й год, когда в ходе кампании по изъятию церковных ценностей Ленин заявил: чем больше духовенства мы расстреляем сейчас, тем лучше. Тогда же патриарх Тихон был посажен под домашний арест, отсидел почти год, готовился суд над ним с очень возможным смертным приговором, но это не состоялось, к счастью. Еще один пик — вторая половина 20-х, когда ужесточалось антицерковное законодательство.

Д. Володихин

— Вот «безбожная пятилетка», кстати, к тем же временам относится.

Н. Иртенина

— Да, и еще один пик — годы с 30-го по 33-й, когда через лагеря и ссылки прошло большое количество священников, обвиненных в антисоветской агитации.

Д. Володихин

— В особенности в сельской местности — их именовали «кулаками», «борцами за контрреволюционные идеалы».

Н. Иртенина

— Коллективизация проходила под лозунгами как раз вот «безбожной пятилетки» — закрывались храмы, арестовывались священники. Между периодами террора против духовенства в гражданскую войну и в годы «большого террора» есть значительные отличия. Если в гражданскую войну священников, ну вообще духовенство и верующих, убивали без всякого суда и следствия, зачастую просто походя или как заложников, то во время массовых операций 37–38-го года чекисты стремились соблюсти видимость законности, видимость борьбы с врагами государства — фабриковались дела, по которым духовенство и миряне обвинялись не просто в антисоветской агитации, как раньше, а в шпионаже, в диверсиях, в терроризме, в организации вооруженных подполий с целью свержения советской власти. И вот характерные заголовки газетных статей и книг, которые выходили в то время: «Диверсанты в рясах», «С крестом и маузером», ну и в таком же духе.

Д. Володихин

— Я вот вспоминаю, что у нас была передача с Екатериной Федорчук, автором романа «Трибунал», также о гонениях на Церковь, и там совершенно отчетливо было сказано то, что происходило в Саратове: сначала устроили показательный процесс (законодательную базу под юридически оправданное уничтожение духовенства подвести не смогли, потому что это все беззаконие), потом плюнули и просто убили.

Н. Иртенина

— Ну такое судилище для времен гражданской войны — это чуть ли не исключение. В конце 30-х Церковь всячески стремились представить как такую «пятую колонну», которая работает на внешних врагов СССР, на фашистскую Германию или Японию, и только и ждет, когда можно будет встречать этого варга с цветами на территории СССР. И еще одна особенность большого террора конца 30-х: все низовые структуры НКВД получили четкие инструкции фабриковать дела не на одиночек, не на каждого в отдельности, а объединять людей в групповые дела.

Д. Володихин

— Заговоры, организации.

Н. Иртенина

— Да, так было проще — экономилось время, не нужно было доказывать вину каждого отдельного человека, а если он проходит как участник «церковно-фашистского» как тогда именовалось подполья, то он уже виноват и подлежит расстрелу.

Д. Володихин

— Ну да, посидели за чаем, один сказал: «Ох-ох-ох, эта советская власть...», другой сказал: «Да, тяжеловато» — ну что же, контрреволюционная организация есть, можно человек двадцать уже посадить.

Н. Иртенина

— По таким групповым делам, можно было одним-двумя, максимум тремя ударами убрать, уничтожить большую часть духовенства в рамках целой области, не говоря уж о районах. Так, например, в Горьковской области в середине 30-х насчитывалось около 1600 представителей православного духовенства. К концу 38-го этого духовенства в Горьковской области осталось всего пять человек, в самом городе Горьком.

Д. Володихин

— А у нас в 1938 году осталось только четыре пребывающих на своих кафедрах архиерея, что само по себе показатель. Ну вот вы развернули перед нами ужасающую картину репрессий, террора. И я хотел бы задать вопрос по существу. А вот если мы в наше время в художественной литературе, в научно-популярной литературе затрагиваем эту тему, очень часто слышится голос: давайте ради единства общества не затрагивать такие больные проблемы, может быть, смягчить, скруглить, не будем, как сейчас говорят, разжигать. Вот с вашей точки зрения, как человека, который написал уже немало статей, написал роман на эту тему, как относиться к этой трагической теме?

Н. Иртенина

— Я полагаю, что смягчать ни в коем случае не нужно. Лучше всего говорить правду и только правду. Смягчение уместно в книжках для детей, а взрослый читатель имеет все-таки право знать все досконально, как происходило. А любые смягчения там, скругления острых углов, размывание разными трактовками четких и ясных фактов, они искажают картину. То есть в лучшем случае это полуправда, полуложь, то есть ну сокрытие истины — ложь. Я всегда говорю, что изучение истории — это один из способов богопознания. Потому что через события истории, которые Господь нам посылает или попускает им совершаться, Он говорит с нами, Он нас научает, вразумляет, нередко наказывает через разные беды и войны или, наоборот, благословляет. И если мы осмысливаем события истории в религиозном плане, если мы видим в них промысл Господень, если мы пытаемся извлекать из них нравственные уроки, то мы познаем благую волю Господню. А если мы этого не делаем, то получается, как в известном выражении: история учит только тому, что ничему не учит. История — это книга, которую пишут вместе человек и Бог. Поэтому мое твердое убеждение, что изучать историю и рассказывать ее нужно так, как читают Священное Писание — то есть вдумываясь в каждое слово, в каждый факт. Ни в коем случае не перевирать, не смягчать, не искажать.

Д. Володихин

— Как сказано в Священном Писании: да, да; нет, нет, а все остальное от лукавого.

Н. Иртенина

— Да, особенно это относится к истории Церкви.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, мы многое сейчас выслушали о гонениях на Церковь, о новомучениках и исповедниках. Хотелось бы напомнить, что их к настоящему моменту причислено к лику святых более тысячи человек. И я думаю, будет правильным, если прославление их сейчас прозвучит в эфире.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы беседуем с замечательным писателем, Натальей Валерьевной Иртениной, автором романа «Багряные ризы», который посвящен как раз проповеди и подвигам новомучеников, попавших под страшную косу советской власти в первые же годы ее существования, точнее говоря в первый год ее существования. Итак, несколько чрезвычайно крупных фигур русского духовенства, которые пострадали за веру в 1918 году, прошли по страницам вашего романа. Центральная фигура — это, наверное, отец Иоанн Восторгов, и я хотел бы, чтобы вы поподробнее рассказали о нем.

Н. Иртенина

— Отец Иоанн Восторгов — знаменитейший священник того времени, миссионер, проповедник, очень талантливый, обладавший острым умом, у него был совершенно удивительный талант проповедника и публициста. Отец Иоанн Кронштадтский в свое время назвал его «дивным человеком» и «златоустом» за его удивительные проповеди. Это был совершенно бесстрашный человек, он в 1918 году каждое воскресенье до своего ареста в конце мая проводил молебен на Красной площади и произносил проповеди, обличавшие злодеяния советской власти, призывал паству свою, весь народ опомниться, не участвовать в беззакониях, которые тогда всячески насаждала советская власть.

Д. Володихин

— Ну то есть, иными словами, этот человек был настолько храбр, что не боялся никого кроме Господа своего, и во имя Господа готов был встать и говорить в любую минуту.

Н. Иртенина

— Да. Надо было обладать удивительным мужеством, чтобы произносить такие речи прямо под носом у кремлевской охраны, на Лобном месте на Красной площади. А помимо проповедей были еще статьи, которые отец Иоанн печатал в церковных газетах, которые тогда еще не были закрыты.

Д. Володихин

— Ну какое-то время. Потом, конечно, их все закрыли.

Н. Иртенина

— Да, тоже очень смелые, обличительные статьи. Он прекрасно знал, что по всей стране за такие речи и проповеди просто убивают священников и архиереев, и тем не менее он исполнял свой долг пастыря и христианина.

Д. Володихин

— Вот с этой точки зрения гонения на Церковь и подвиги, духовные подвиги наших новомучеников — это ведь нечто необыкновенно близкое по смыслу и по форме к подвигам раннехристианских мучеников за веру.

Н. Иртенина

— Да, по сути, в XX веке повторилось то, что происходило в первые века христианства.

Д. Володихин

— Отец Иоанн Восторгов, каков был его мученический конец?

Н. Иртенина

— Как я уже сказала, его арестовали в конце мая 1918 года, обвинив в продаже епархиального дома — совершенно нелепое обвинение. На самом деле его арестовали именно за его церковную деятельность. Три месяца он просидел вначале на Лубянке, потом на Бутырке. В начале сентября 1918 года, в первый же день официального «красного террора», когда был объявлен декрет о «красном терроре», его расстреляли еще вместе с несколькими людьми — с епископом Селенгинским Ефремом (Кузнецовым), с несколькими царскими министрами. Уже на краю могилы, вырытой ямы, отец Иоанн вел себя очень мужественно. Вместе с епископом Ефремом они провели короткий молебен, попросили чекистов там десять минут, отсрочить смерть, отсрочить казнь. И после такого короткого молебна отец Иоанн первым шагнул к чекистам, сказал: я готов, — то есть он предлагал начать казнь с него.

Д. Володихин

— Ну что ж, формы, может быть, разные — кого-то много веков назад отдали диким зверям на растерзание, кого-то убили свинцовой пулей — но смысл один, что у раннехристианских мучеников, что у новомучеников Церкви Русской. Дорогие радиослушатели, помните это имя: отец Иоанн Восторгов, читайте те статьи, которые остались после него, они очень хорошо показывают, что это противостояние христианского и антихристианского было в основе революции и гражданской войны, это противоречие непримиримо. Но я хотел бы также напомнить, что в вашем романе, Наталья Валерьевна, есть и другие новомученики, поданные, как бы это сказать, крупно, портретно, и один из них — отец Неофит Любимов.

Н. Иртенина

— Да, отец Неофит Любимов. С его стороны было также активное неприятие революционной власти, он сохранял верность монархическим принципам государственности и был арестован в июле 1918 года и убит позднее только за то, что совершил панихиду по расстрелянному царю Николаю II через два дня после того, как это было официально объявлено. Было объявлено только об одном расстреле царя — власть побоялась признать, что она убила всю семью царскую.

Д. Володихин

— Давайте, кстати, напомним, в том числе и маленьких девочек, и мальчика убили.

Н. Иртенина

— Княжон, да, царевича. Но объявили о расстреле одного царя Николая — 19 июля, спустя два дня после расстрела. И 21 июля отец Неофит провел в Спиридоньевской церкви на Козьем болоте, она так называлась, панихиду. Он прекрасно знал, что это будет сочтено контрреволюцией, власть сочтет это контрреволюцией, и был готов к аресту и смерти. Тогда как другие священники отказывались проводить такую панихиду по царю.

Д. Володихин

— Ну что же, отец Неофит следовал тому правилу, что нельзя быть слугой двух господ, одновременно Господа Бога и мамоны, то есть власти безбожной, которая сама подчинена идеалу мамоны. Дорогие радиослушатели, еще об одном новомученике, который попал на страницы романа Натальи Валерьевны Иртениной мы поговорим после небольшого перерыва. А сейчас я должен вам напомнить, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы ненадолго расстаемся, чтобы буквально через минуту вновь встретиться в эфире.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы продолжаем говорить о гонениях на Церковь в первые годы советской власти и о новомучениках, которые пострадали тогда, и портреты которых силами, вернее средствами художественной литературы создала Наталья Валерьевна Иртенина в своем романе «Багряные ризы». Следующая фигура, о которой следует поговорить, это отец Константин или, иначе говоря, святой Константин Богородский — человек, который, в общем, проявил неменьшее мужество, даже если сравнивать с отцом Иоанном Восторговым и отцом Неофитом Любимовым.

Н. Иртенина

— Отец Константин Голубев был настоятелем Богоявленского собора в городе Богородске, это недалеко от Москвы — тоже известный миссионер, очень хороший протоивораскольничий миссионер, тоже человек монархических взглядов. В мае 1918 года он был одним из инициаторов приезда в город Богородск патриарха Тихона со множеством архиереев для торжественного крестного хода по случаю праздника Николы Вешнего — Николы Весеннего. Местные чекисты ненавидели отец Константина и не простили ему этого визита патриарха. И в сентябре 1918 года отец Константин был арестован. У нас нет сведений, за что именно его арестовали, но, очевидно, тоже за его церковную деятельность, за проповеди, которые отец Константин, как миссионер, умел делать яркими и доходчивыми.

Д. Володихин

— И мученический венец ему принес, очевидно, расстрел.

Н. Иртенина

— Не только сам расстрел, но и вся его твердая христианская позиция. Когда его вели на казнь, стали известны его слова, а свидетелями этого было множество людей, которые шли за чекистами, за конвойными, которые вели отца Константина на казнь. Он сказал, он молился точнее: «Господи, прости им, не ведают, что творят». И когда его расстреливали, его только ранили и живым сбросили в могилу, стали закапывать. Ну чекисты вообще любили такой способ казни.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, прошу вас, помните и эти два имени: отец Неофит Любимов и отец Константин...

Н. Иртенина

— Богородский.

Д. Володихин

— Святой Константин Богородской. Эти имена — это истинные драгоценности духовные. И если придут к вам великие испытания, ободряйте себя тем, что им тогда было хуже, им было безнадежно, может быть, плохо, как казалось, в ту пору тем, кто не имел столь сильной веры в Бога. Они понимали, что существует Господь, есть Царствие Небесное, наша жизнь не прерывается гробовой доской, длится вечно. Ну а вот что касается ободрения, то ведь было верующим Москвы и великое ободрение в то время, и оно отражено на страницах вашего романа, Наталья Валерьевна. Это чудо иконы святого Николая в Москве.

Н. Иртенина

— Да, надо сказать, что в первые годы после революции в России совершалось вообще немало чудес: обновлялись иконы на глазах у людей, обновлялись даже купола церквей, было явление в небесах Богородицы, в Архангельске, например. И чудо иконы святителя Николая на Никольской башне Кремля в ряду этих чудес стоит.

Д. Володихин

— Когда оно произошло?

Н. Иртенина

— 1 мая 1918 года. Советская власть решила украсить Кремль красными полотнищами там со всякими лозунгами, и вот икона святителя Николая была полностью закрыта полотнищем с надписью: «Да здравствует интернационал!» И 1 мая, после парада, на глазах у множества людей это полотнище стало отдираться от иконы, разрываться на ленточки и падать на площадь. Не от ветра, само по себе. И это чудо вспоминал позднее будущий архиепископ Иоанн Шанхайский, который наблюдал его своими глазами — он тогда бы подростком, и рассказал, как это происходило. Толпу людей разгоняли, охранники кремлевские выезжали на конях, стреляли поверх голов людей, но люди все равно собирались, смотрели, молились. Кто-то из красноармейцев даже стрелял в икону в то время. А Иоанн Шанхайский описывает такой случай: один из красноармейцев стал стрелять в икону, открывшуюся от этой завесы, а у него было совершенно бессмысленное выражение лица, у этого солдата, что очень удивило будущего отца Иоанна Шанхайского. И вот это чудо очень всколыхнуло верующую Москву.

Д. Володихин

— Какова была реакция публики? Ведь это было многотысячное собрание по поводу красного вроде бы праздника. И тут все увидели это христианское чудо.

Н. Иртенина

— Ну парад уже кончился, это было после парада. Праздник этот, 1 мая, советский был назван среди верующих «Иудиной пасхой», потому что он пришелся на Страстную среду, когда Иуда предал Христа. И в честь этого чуда церковное начальство решило провести торжественные крестные ходы на праздник Николы Вешнего — 22 мая, и буквально со всех московских церквей шли вот эти вот многолюдные крестные ходы, вся Красная площадь 22 мая была заполнена людьми, яблоку было негде упасть. Есть фотографии этого события в интернете, их можно найти, посмотреть, сколько там было людей.

Д. Володихин

— Ну если я правильно понимаю, что слухи, вернее, сведения о том, что произошло на Красной площади, моментально облетели всю Москву и полетели из Москвы по всей России. То есть Господь напомнил, что как бы ни лютовала власть светская, забывшая о Нем, Он существует, Он никуда не делся и Он помнит о тех, кто совершает подвиги и принимает мучения во имя Его.

Н. Иртенина

— Да, это чудо и последующие крестные ходы 22 мая многим верующим дали надежду, что Россия вскоре опомнится, возродится, вернется к своим религиозным корням, сбросит с себя этот революционный морок. К сожалению, этого не произошло.

Д. Володихин

— Ну в конце концов произошло, просто не так быстро. Вероятно, общество так глубоко погрязло в грехах, что его покаяние и его исправление ума, хотя бы частичное, могло быть достигнуто только после очень долгих испытаний.

Н. Иртенина

— Да, в те времена настоящего покаяния в народе не случилось. Большинство населения оставалось теплохладным, равнодушным к вере. Многие даже со злорадством наблюдали, как травят Церковь, один такой персонаж у меня в романе есть эпизодический.

Д. Володихин

— Ну а вот возвращаясь к новомученикам, понимаете, это ведь очень большая ответственность для писателя — портрет настоящего большого святого. И, соответственно, писатель должен рассказать о его речах, о его поступках, я не знаю, до какой степени уместно говорить, о мыслях — это все уже, в общем, чистая стихия воображения, может быть, от этого стоит и воздержаться. И у вас, кстати, ни одной строчки, ни разу не прошло в романе в духе: «отец Иоанн Восторгов подумал...» или «к отцу Неофиту Любимову пришла в голову идея...» — ничего этого нет. Но тем не менее вы ведь придерживалась в этом смысле определенной строгости. На чем вы строили свою методу создания вот таких портретов, портретов святых новомучеников?

Н. Иртенина

— Просто не было надобности что-то выдумывать, залезать в голову к людям, к священникам, придумывать, что они там себе мыслили. Я пользовалась широкой документальной базой — это биографические материалы и мемуары, воспоминания очевидцев тех событий, и литературное наследство самих моих персонажей, отца Иоанна Восторгова, который оставил огромное творческое наследие — это и книги, и статьи.

Д. Володихин

— Что-то сейчас, кстати, переиздается и довольно обильно.

Н. Иртенина

— Да, переиздается. Вымысел в романе связан только с главным персонажем, которого зовут Иван Востросаблин — это светский человек, военный, вот он персонаж выдуманный, и поэтому вот то, что связано с ним...

Д. Володихин

— Ну стихия вымысла, которая естественна для художественной литературы. Чуть погодя мы поговорим и о нем, и о вашем Востросаблине, он тоже, в общем, фигура, несущая и определенный самостоятельный смысл в вашей книге.

Д. Володихин

— А сейчас я хотел бы напомнить, уважаемые радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный православный писатель, автор романа «Багряные ризы», посвященного новомученикам Церкви Русской, Наталья Валерьевна Иртенина. А сейчас в эфире прозвучит мелодия, которая представляет собой фрагмент из саундтрека к советскому фильму «Последнее лето детства». И, с одной стороны, можно увидеть в ней ритм нэпа — эпохи гораздо менее трагичной, хотя для нашей Церкви очень неласковой. А с другой стороны, ну вслушайтесь — это ведь мелодия, которая в какой-то степени показывает советскую власть, советскую эпоху как нечто вроде паровоза, украшенного красными флагами и стремительно движущегося по рельсам, а именно, скажем, железную махину, движущуюся прямо и неумолимо. Если кто-то на эти рельсы попадает — ну что ж, его ждет судьба тех новомучеников, о которых мы сегодня говорили.

Дорогие радиослушатели, мы тут послушали эту мелодию. Может быть, стоит представить себе, как вот под такой бравурный ритм, ритм, как я уже говорил, паровоза, который едет по железной дороге с нарастающей скоростью, сшибая со своего пути все что попалось. И теперь наложите на эту мелодию судьбы тех, кто пал тогда, пал под колесами этого красного паровоза. Что ж, после этого мы продолжим разговор о речах и поступках новомучеников, как их должен отражать современный писатель — задача творческая, удивительно сложная, удивительно ответственная, как я уже говорил. Наталья Валерьевна уже начала говорить об этом, но я вижу, вы хотите продолжить и договорить.

Н. Иртенина

— Поступки персонажей священников, реальных исторических лиц в романе, взяты из документальных свидетельств, также как и речи их. Ну выдуманы только какие-то бытовые разговоры о несущественных предметах. Но когда речь заходит о вере, об идеологии, о политической ситуации в стране, о причинах всего того, что происходило и происходит в стране, это опять же подлинные слова этих людей.

Д. Володихин

— Ну насколько я понимаю, вот у отца Иоанна Восторгова наследие действительно огромное, и когда он говорит о чем-то, вы вставляете отрывки из его произведений, верно?

Н. Иртенина

— Совершенно верно. Отец Иоанн настолько выдающийся проповедник и настолько яркий публицист, что его формулировки настолько точные, емкие, глубокие по смыслу, что хочется...

Д. Володихин

— И безжалостные, в общем-то.

Н. Иртенина

— Да, безжалостные по отношению к советской власти, что хочется их запоминать и потом цитировать, что я, собственно, и делала в романе. Хотелось даже еще больше поместить в романе его высказываний, просто был бы уже перебор.

Д. Володихин

— Тогда было бы уже не художественное повествование, а сборник эссе и афоризмов от отца Иоанна Восторгова. Но что касается святого Константина Богородского и святого новомученика Неофита, там ведь не так много высказываний, вы в этом случае чем руководствовались?

Н. Иртенина

— Ну одна из проповедей отца Константина взята из его биографии.

Д. Володихин

— То есть в данном случае, может быть, это какие-то воспоминания современников, мемуары, дневники, которые отразили их судьбы или что?

Н. Иртенина

— Там, по-видимому, была запись проповеди в приложении к книге, я просто взяла оттуда кусок — то есть это его собственная проповедь, записанная кем-то.

Д. Володихин

— А что касается отца Неофита, то в данном случае вы просто-напросто использовали факты из его биографии, взятые из каких-то исторических источников.

Н. Иртенина

— Ну да, когда свидетельств было недостаточно документальных, то сами судьбы этих людей подсказывали логику их речей, их поступков. Например, в романе есть сцена несостоявшегося спасения арестованных священников Востросаблиным — этот эпизод выдуман, но реально отец Иоанн Восторгов, вне романа, я думаю, в таких обстоятельствах мыслил бы и поступил точно также.

Д. Володихин

— Ну то есть Востросаблин пытается спасти священника, которого ведут убивать...

Н. Иртенина

— Нет, их, троих священников, переводят из одной тюрьмы в другую.

Д. Володихин

— Тот видит, что, возможно, сейчас будет схватка со стрельбой, с кровью и...

Н. Иртенина

— Отец Иоанн просто отказался, ну он сделал жест, знак глазами, взглядом показал Ивану, что не надо этого делать, потому что будет кровь, будут трупы.

Д. Володихин

— Но это, насколько я понимаю, предел художественной вольности, которую вы позволили себе, работая с судьбами новомучеников.

Н. Иртенина

— Да, таких эпизодов в романе немного, в основном все документировано.

Д. Володихин

— Ну что же, мне хотелось бы здесь отвлечься от нашего разговора, уважаемые радиослушатели. Те из вас, которые являются литераторами, писателями, публицистами, журналистами, да даже хотя бы и блогерами — пожалуйста, вы послушали сейчас Наталью Валерьевну, совет, который идет из глубины души моей: пожалуйста, следуйте этой строгости, не пытайтесь, если вы любите новомучеников, если вы хотите их прославить, не пытайтесь прославить больше, чем это сделал Господь Бог. Время от времени в современной литературе встречаются вещи крайне неприятные, когда тому или иному большому православному святому приписаны слова и действия, которых он не совершал. Тому, кто это написал, кажется: ну я добавлю еще духовных подвигов, ну сделаю красивее, ну я сделаю, может быть, более радикальным, может быть, более драйвовым подвиг этого человека. А все это на самом деле лишнее. Это все равно что к хрустальному дворцу пристроить деревянную халупу — и по площади будет больше, а что касается общего вида, то вид будет просто страшный. Вот эта кристальная ясность, простота и следование тому, что было в жизни сей — абсолютно правильный подход. Надо отказывать себе в таких излишествах воображения, даже если очень хочется их допустить и никогда не пытаться рассказать о святом новые чудеса — вот чего не было, того не было. Через святых Господь Бог, может быть, рассказывает нам притчи. Стоит ли искажать эти притчи? Подумайте. Ну а те из вас, кто не писатели, а читатели, когда вы видите вот эту благородную строгость, пожалуйста, не пытайтесь дорисовать себе в воображении то, что было помимо нее. Этого достаточно. Возвращаясь к главному герою Востросаблину, о котором мы уже говорили, с одной стороны, он является своего рода проводником, который ходит от одного новомученика к другому, и его глазами, его ушами читатель воспринимает слова, поступки новомучеников. Это с одной стороны...

Н. Иртенина

— Да.

Д. Володихин

— То есть он не вполне самостоятельная фигура. Но все же это живой человек, хоть и выдуманный персонаж, но и он несет определенную нравственную нагрузку. Это очень странное создание — человек мечущийся, и трагедией революции и фактически уже тлеющей гражданской войны здорово нравственно искалеченный. Так вот до какой степени он изменился, пройдя через встречи со святыми новомучениками? До какой степени они оказали на него духовное влияние?

Н. Иртенина

— Ну в начале романа это действительно человек с еще не устоявшимся мировоззрением: ему всего 20 лет, он воевал на фронтах Первой мировой, потом попал в красногвардейский отряд, участвовал в подавлении антибольшевистского восстания в провинциальном городе. Он не верует в Бога и сам о себе говорит: я на войне у красных такого повидал, что и в Бога-то не верю.

Д. Володихин

— Он человек перекошенный, можно так сказать, и перекосила его сама эпоха. Он таков, каково общество — где-то верующий, где-то неверующий, а где-то можно сказать «поверивающий» — то есть и хотел бы уверовать, но ужасы, которые повидал, ему мешают. И вот хочется увидеть: его скитания — а он действительно ведь бесприютный странник по сути своей, — приносят ли они ему и его нравственному облику, его душе какую-то пользу?

Н. Иртенина

— Ну когда он был в красногвардейском отряде, он во время вот этого подавления антибольшевисткого восстания совершил тяжкое преступление. И этот тяжкий смертный грех камнем лег ему над ушу, отяготил его совесть. Но до поры до времени Ивану удается заглушать в себе голос совести. Он оправдывается тем, что он сбежал из красного отряда и примкнул к антибольшевистскому подполью в Москве, которое готовило восстание против советской власти во многих городах России.

Д. Володихин

— Ну попытался примкнуть, скажем так.

Н. Иртенина

— Иван последовательно знакомится со священниками — с отцом Иоанном, с отцом Константином, с отцом Неофитом, он общается с ними, слышит их проповеди, речи, видит, как они ведут себя...

Д. Володихин

— А там, кстати, на периферии повествования проходят и другие новомученики и исповедники.

Н. Иртенина

— Да, около десятка.

Д. Володихин

— Это, скажем, наиболее яркие фигуры, наиболее выраженные в тексте.

Н. Иртенина

— Эти трое, они просто даны крупным планом. Иван осознает жертвенность этих пастырей ради спасения душ своей паствы. И в какой-то момент совесть его начинает говорить громче, какие-то вещи, связанные с религией, он переосмысливает. Он понимает, что в текущей ситуации Церковь в стране единственная законная и авторитетная сила, что лучшие представители ее вполне могут противодействовать вот той эскалации безумия и беззакония, которые насаждала советская власть.

Д. Володихин

— Вы имеете в виду, что представители духовенства как люди, поставленные от Бога проповедовать и исправлять души, гораздо важнее в своей деятельности, чем, скажем, люди, которые хотели бы там бомбой убить какого-нибудь комиссара из подполья.

Н. Иртенина

— Безусловно.

Д. Володихин

— Востросаблин это понимает.

Н. Иртенина

— Да. За что этих священников, собственно, и убивают — чтобы они не мешали торжеству революционного хама и насильника. А Иван видит в этих пастырях образец для подражания, и в конце концов он сам совершает аналогичный поступок — он жертвует своей жизнью ради спасения жизни другого. И тем самым он спасает себя. Потому что Господь его помиловал, ибо сказано: нет больше той любви, когда кто душу положит за други своя. А Иван в тот момент еще далек от церковного покаяния. И вот Господь ему дает, дарует жизнь для совершения этого покаяния. Он буквально восстает из могилы, то есть и в прямом смысле, и в духовном воскресает душой.

Д. Володихин

— Это не значит, что он превращается в зомби. А просто он должен был погибнуть, но что-то вроде чуда его спасло.

Н. Иртенина

— Господь его спас. А он воскресает душой и оживляется верой в Бога, и в конце книги это уже совсем другой человек.

Д. Володихин

— Можно ли сказать, что здесь есть какая-то перекличка с современностью? То есть Востросаблин — это ведь в значительной степени человек наших дней, который запущен в странствие по эпохе великих гонений на Церковь, и есть в его преобразовании нечто, ну если не использовать такое слово «нравоучительное», то, может быть, попроще — душеполезное для наших современников.

Н. Иртенина

— Да, ну сейчас же очень многие люди тоже оказываются в плену атеизма, материализма, в плену этих левых революционных идей, этого морока. С ними может произойти тоже точно то же самое. Ну я не думаю, что повторится гражданская война, но вот...

Д. Володихин

— Ну надо надеяться, что Бог нас сохранит от этого.

Н. Иртенина

— Но гонения на Церковь могут вернуться в любой момент. Мы должны быть просто к этому готовы.

Д. Володихин

— Что же, флуктуация большой политики в наши дни может привести ко всему чему угодно. Хотя, конечно, не дай Господь.

Н. Иртенина

— И вот духовный путь, который он прошел, он вполне по силам любому человеку.

Д. Володихин

— Из наших современников. И мне хотелось бы (наша передача постепенно подходит к концу) задать вопрос, который нельзя не задать писателю, сидящему здесь, в студии, у микрофона: эта тема, она завершена, оставлена вами, по вашему ощущению? Или все же у вас есть творческие планы как-то продолжить работу внутри нее?

Н. Иртенина

— Я продолжаю тему новомучеников, планирую сейчас начать писать роман о 37-м годе. Основа романа опять же будет документальная — это сфабрикованное в Горьковской области групповое дело, сфабрикованное чекистами.

Д. Володихин

— Вы говорили об этом.

Н. Иртенина

— Да, дело, которое было названо чекистами «церковно-фашистской диверсионно-террористической шпионской организацией».

Д. Володихин

— Ну как их только не сделали еще агентами Венгрии и Японии.

Н. Иртенина

— Да. По этому делу было арестовано почти полтысячи человек и большинство из них было убито или погибло в тюрьмах на допросах или погибло в лагерях. Якобы эту организации возглавлял Горьковский митрополит Феофан (Поляков), которого на допросах очень жестоко пытали, выбивая из него показания. Митрополит Феофан будто бы, по версии чекистов, выполнял указания самого митрополита Сергия (Старгородского), тогдашнего главы Русской Церкви. А митрополит Сергий был родом из Нижегородской губернии, из Арзамаса. И вот осенью 1937 года именно, когда раскручивалось это дело, в Арзамасе арестовали его сестру и расстреляли именно по этому делу. Тогда в каждом районе Горьковской области чекисты как бы «вскрыли» филиалы этой организации и работали вот по этому делу, вычищали частым бреднем духовенство области.

Д. Володихин

— Ну что ж, время нашей передачи подошло к концу. Мне бы хотелось, дорогие радиослушатели, подвести итоги буквально в двух фразах. То, что пишет Наталья Валерьевна Иртенина, читать тяжело, читать страшно. Это настоящая большая литература и одновременно это русская жизнь, ничуть не выглаженная и ничуть не вычищенная от тех складок и пятен, которые оставили на ней годы безбожной власти. И порой создается впечатление, что на земле разверзся ад, и огненная преисподняя плясала безумно по нашей земле и выжигала духовенство, и верующих, и храмы. Потом думаешь: только ли это впечатление или все же именно так и было на самом деле? Мне остается от вашего имени, дорогие радиослушатели, поблагодарить Наталью Валерьевну Иртенину за сегодняшнюю передачу. И сказать вам: спасибо за внимание, до свидания.

Н. Иртенина

— Благодарю. До свидания.