«Опасность перегибов в воспитании детей». Татьяна Воробьева

У нас в гостях была психолог высшей категории Татьяна Воробьёва.

Мы говорили о том, как не стоит наказывать детей, и что можно посоветовать родителям, когда ребёнок ведет себя против их ожиданий.

Ведущие: Анна Леонтьева, Константин Мацан.

---

А. Леонтьева:

— Добрый светлый вечер!

Сегодня с вами Анна Леонтьева...

К. Мацан:

— ... и Константин Мацан.

Добрый вечер!

А. Леонтьева:

— Сегодня у нас в гостях наш любимый герой — Татьяна Владимировна Воробьёва, заслуженный учитель, психолог высшей категории.

Добрый вечер!

Т. Воробьёва:

— Добрый вечер, мои дорогие — Костя и дорогая моя Анна!

А. Леонтьева:

— Татьяночка... ну, мы с Вами, тему за темой, разбираем какие-то, довольно, порою, сложные, жизненные ситуации. И сегодня мы, вообще, взяли тему, как любит говорить Константин, на разрыв аорты. Это... она, в общем, звучит, как «Насилие в семье над детьми».

Дело в том, что... это, вообще, очень горькая, острая, очень неудобная тема — насилие в семье, но очень сложно её... вот, как мы обсудили с Вами... очень сложно её поднимать, касательно взрослых людей. Потому, что здесь целый комплекс... там... зависимости с созависимостью... всё очень индивидуально...

Но — дети... это совсем другая тема. Она, для меня... вот, сейчас я ехала, и поняла, что она для меня очень тяжёлая и сложная. И я хочу, наверное, начать её — от простого.

Есть такой у меня друг — педагог, заслуженный педагог — я помню его диалог со взрослой дочерью.

Отец говорит:

— Ты знаешь, я, вообще, — он кому-то рассказывает, дочь присутствует — никогда не наказывал свою дочь. Поэтому, она такая выросла — свободная! Потому, что я, когда она делала что-то не то, я просто её игнорировал, я переставал её замечать.

На что взрослая дочь мне на ухо говорит:

— Поэтому я всю жизнь хожу к психоаналитику!

Вот... и, в связи с этим, знаете... вопрос такой. Вообще, вопрос про наказания, и про то, как его отмерить, и — что такое слово «наказание»?

Мы все знаем, что такое «наказание» в отношении Бога, да? «Наказание» — это не ударить палкой по голове за какой-то проступок, а это некий «наказ», некое «наставление»...

Т. Воробьёва:

— Это — помощь, несомненно. Это — помощь во вразумлении себя.

Простите, Аня, перебила Вас... Но, тем не менее, перебила, чтобы не забыть самую главную нить.

А что мы понимаем под словом «дети»? И «родители».

«Дети». Какой возраст у этих детей, скажите, пожалуйста, относительно родителей? Он имеет, разве, возраст? Он не имеет возраста. Для родителей, дети всегда будут детьми. Сколько им будет — полтинник, тридцать, пятнадцать, двенадцать — это всё будут их дети. И все родители — мы говорим, априори, о родителях... ну, действительно, родителях, которые... действительно... любят своих детей.

Поэтому, мне бы хотелось сказать... Вот, первый вопрос Ваш был очень серьёзный — насилие.

Насилие. Само слово «насилие» уже предполагает что-то против нашей воли, что-то вопреки нашему желанию, нашему пониманию и нашему видению. И я, вот, хочу остановиться на этой проблеме. Она, действительно, очень непростая. И, в то же время, удивительно простая.

Вот, сейчас, буквально, перед выходом, был звонок. Звонит человек, которого я много лет знаю, и... так... деток её знаю. Звонит и говорит о том, что дочь — а дочь в 10-м классе — наклеила себе ресницы, сделала какую-то себе супер-пупер причёску... что делать?... мы не разговариваем...

Вот, я хочу ей сказать: остановись. Это — возраст юности. Это возраст утверждения. Это возраст себяподнятия — ну, чуть-чуть выше... ну, вот, посмотрите, какая я! Вот, если не видите моих каких-то особенностей, талантов, то, может быть, увидите мою незаурядную внешность, мои глаза с необыкновенными ресницами!

Не мешайте. Наоборот, скажите: «Я всё понимаю. Если тебе, вот, так — нравится... я ничего тебе не скажу. Я не говорю, что делай так. Я скажу: я ничего тебе не скажу. Ты уже взрослая. Я просто тебя понимаю».

Вот, это «я понимаю» — это та лакмусовая бумажка, которая связывает и душу ребёнка, и волю его, и мать с её мудростью, что она — понимает. Она не идёт на амбразуру: «Сейчас же сними! Это безобразно, это вульгарно!» — ну, наверное, и безобразно, и вульгарно... наверное, всё так... но вы... Поэтому, я и говорю: какие дети?...

К. Мацан:

— А, можно, я сразу спрошу...

Т. Воробьёва:

— Да...

К. Мацан:

— Поскольку, у нас программа про сплошную пользу, хоть мы и говорим сегодня про очень тяжёлую тему, но, вот...

Мне доводилось... ну, я как-то стараюсь вот эту фразу «я понимаю тебя» своим детям говорить, хотя они пока маленькие... ну, относительно.

Но, вот, допустим, я понимаю, что... когда, там, что-то случается у пятилетней дочки, на её пятилетнем уровне, и что-то ей не нравится, или чего-то она не хочет делать, но надо, я говорю: «Я тебя понимаю очень хорошо. Давай, поплачем, а потом мы, всё-таки, это сделаем!» — я задаю себе вопрос, и хочу, чтоб Вы мне сказали: а в этом возрасте ребёнок на эту вещь реагирует? Он это понимает? То есть, это — работает в этом возрасте?

Т. Воробьёва:

— Можно сразу отвечу? Работает. Работает Ваша интонация. Работает мир Вашей души. Работает качество Вашего чувства, о котором Вы сказали. Это — энергия. Помните, я говорил? Это — дух! Тот дух любви и терпения, который ребёнок безошибочно принимает.

Почему младенец, который не понимает ещё слов, почему он плачет и кричит, если вы поссорились, и подошли к нему рывком, или... там... просто, по сути, вошли возбуждённый? Малыш начинает кричать. Что он понимает? Он же не понимает, что Вы скандалили, что Вы раздражены — он не понимает. Он понимает то... не понимает, а принимает то, что Вы излучаете.

Ребёнок пяти лет... может быть, действительно, он ещё не осознал то, о чём Вы говорите. Ни глубину, ни простоту, ни благодарность... он принимает то, как Вы говорите. Вот, поэтому, очень важно... я всегда говорю: прежде, чем сказать, давайте, подумаем — что скажу, и как скажу... и как, и когда скажу. Вот, как и когда — это обязательные условия того, что мы будем сейчас говорить ребёнку, когда мы хотим вразумить, наставить, остановить, и так далее. Поэтому, это очень важно — как я скажу, и когда я скажу.

Когда он занят, когда он возбуждён — надо ли это говорить? Да, нет, он — слепоглухонемой, у него иррадиирующее возбуждение в коре головного мозга. Да, в прямом смысле слова. А Вы говорите: «Я же стараюсь... я же по-хорошему...» — нет, конечно, он не слышит, он, действительно, не слышит. Это ребёнок! Это ребёнок, ему пять лет. У него эмоционально-волевого контроля ещё нет — он только формируется под нашим воздействием. Под нашими словами, под нашей тональностью, под нашими требованиями — они, тем не менее, уже есть. Поэтому, не случайно есть такая, мы скажем, закономерность: сначала слово «надо», потом — «должен», а потом — «обязан». Смотрите, как тут под возрастную градацию идёт... правда?

«Надо»: надо слушать папу и маму — это мы должны первое нашим детям дать, как аксиому. Как аксиому! Вот, просто авторитарную аксиому. Не бойтесь этого! Это очень важно. Ребёнок, таким образом, ещё не осознавая — ещё раз говорю — он чувствует защищённость папой и мамой. Если мы это исповедуем, если мы говорим: «Есть мама и папа — есть всё! Мамочка — самая добрая, папа — самый сильный, самый умный!» — не по бицепсам, ведь, по духу сила, по твёрдости, по... не по количеству слов, а может быть одно слово, но столь ёмкое для ребёнка, что он его услышит.

Поэтому, вот, в этом возрасте, мы говорим «надо». Мы учим тем первым шагам соподчинения, которые лягут потом в мотивацию будущего поступка — когда стоит эмоционально-волевой контроль. Подчинить свои чувства слову «надо», «должен», и потом только — «обязан». «Надо», «должен», «обязан».

«Обязан» — это мы с вами. Это уже к нам, деткам большим, относится слово «обязан». Обязан — в тех обязанностях, которые нам диктует общество. Идти или не идти в армию, кормить родителей или лучше сдать в Дом престарелых, и так далее... и, вот, здесь — то, что мы заложили, вот, в этот благодатнейший возраст, мы то и будем получать в исполнении обязанностей. Не заложили — ну, и обязанностей никаких не будет. Они будут... знаете... аморфными, льющимися, неустойчивыми. Вот, здесь мне надо — да, тогда я сделаю. Не надо — и делать не буду.

Поэтому, говорить важно, вот, эти слова для доченьки — она слышит дух. Она не слышит жёсткости, непримиримости. Жёсткость, непримиримость, строгость. Между жёсткостью и строгостью есть разница. Потому, что жёсткость — это жёсткие слова. Строгость — это слова строгие, но они не жёсткие. Они, тем не менее, очень любящие. Правда?

Когда мы говорим: «Не лезь в эту грязь!» — ребёнок, всё равно, в неё полезет, но — он познаёт мир. Когда он влез, мы сказали: «Ну, вот, видишь... сейчас что будет? Мама устанет — надо стирать, надо мыть... смотри, сколько!» — это строго. Можно и мягко, но строго сказать. А, вот, жёстко: «Не смей! Никогда!» — это интонация другая, правда? Это всё... сам акцент другой.

Поэтому, правильно, что говорите. Обязательно говорите. У ребёнка рождается доверие к Вашему слову — что Вы поймёте. Ведь, ругать надо тоже поэтапно, правда? Первый раз — прощается, второй — запрещается, а на третий — навсегда... хорошо бы, навсегда... закрываем ворота!

Поэтому, будем говорить. Памятуя, только, о том, что ребёнок — как и мы с вами, взрослые — воспринимает дух, каким мы говорим. Любя, или говоря хорошие слова, мы говорим с лицемерием.

Знаете, у преподобного Паисия Святогорца есть такие слова: «благочестивое лицемерие». Когда он не хотел открывать своих подвигов, то он сказал о том, что: «Я, вот, ради этого, делаю то-то», — то есть, то, что было мирским людям понятно. Но не сказал, что это духовный подвиг, он совершенно другой позицией измеряется.

Ну, а для нас лицемерием не является, всё-таки, понимание наших детей. Это — не лицемерие, это принятие того, что они могут, что мы дали, или что мы не дали, и над чем надо работать.

К. Мацан:

— Татьяна Владимировна Воробьёва, заслуженный учитель, психолог высшей категории, сегодня с нами в программе «Светлый вечер».

А. Леонтьева:

— Татьяночка, я хотела с Вами вернуться к звонку, о котором Вы рассказали — звонку мамы, у которой девочка что-то, там, начала... красить, наклеивать и так далее.

Я очень много сталкивалась с историями, когда родители начинают очень здорово... особенно, это свойственно, уж простите, православным родителям...

Т. Воробьёва:

— Да, к сожалению...

А. Леонтьева:

— ... которые всё знают — как можно, как нельзя, и начинают очень здорово давить на ребёнка в том возрасте ( то есть, переходном )... ну, что это — 14,15,16...

Т. Воробьёва:

— ... 13,12 — возьмите раньше! Сегодня это — раньше... сегодня это раньше намного...

А. Леонтьева:

— ... когда он начинает... да... начинаются какие-то... разноцветные волосы... раскрас боевой... тату вот это вот — прям, для православных родителей, как «красная тряпка». Потому, что, вот, тату: «Искажаешь образ Божий», — говорят они ребёнку... и, вообще, очень сильно начинает разгораться конфликт. Причём, родители... ну, я просто говорю... я слышала эти истории... очень часто встают в, такую, достаточно жёсткую, позицию, именно потому, что, вот, «образ Божий», и всё тут! Вот, не наклей на него ни реснички, ни в зелёный цвет не покрась... Вот, что бы Вы сказали?

Т. Воробьёва:

— Я скажу Вам то, что, однажды, молодой женщиной, я испытала.

Я ждала своего первенца. Это был март месяц. Ещё слякоть, грязь, я сижу у окна... Прошёл фильм — «У озера». И я начинаю так горько плакать... я так горько плачу! Я плачу потому, что — вот, он... вот, он — идеальный образ девушки! Вот, он — идеальный образ!

Но почему я раньше его не встретила, этот идеальный образ? Как... как я хочу быть похожей на неё! Но мне — двадцать три... я другая.

Это был... действительно... скорее всего, конечно, Божий посыл ко мне... человек всегда ищет какого-то идеального образа. Он всегда ищет.

Поэтому, вот, отсюда идёт невольный ответ на вопрос... и вольный ответ на вопрос. Когда создавать идеалы? Как они нужны? Ведь, почему, для одних, Ольга Бузова и миллионная аудитория, а для других — мы закрываем общение интересным и значимым? Кто является идеалом? Сумели ли мы?

Когда мы говорим — вот, идеал — Богородица... я боюсь даже эти слова говорить... это очень высоко! Но никто никогда не поднялся высоко, не преодолев, хотя бы, первую ступеньку лестницы. Поэтому, нужно давать ту меру возможности восприятия — приятия, прежде всего — того, что мы называем «какой ты должна быть». А, вот, для этой «какой ты должна быть»... вот, скажу банальные слова — это мама.

Но в маме, ведь, мы не видим ничего! Это настолько «лицом к лицу лица не увидать»! Мы видим то, что мама — ну, вот, мама... она всегда есть, она всегда, вот, здесь, вот... и так далее, и тому подобное.

Но, когда отец — между прочим, или прямо, или косвенно — говорит о том, какая мама обаятельная... ой, что такое обаяние? Что такое не «обаяние», с позиции дурного слова, а «обаятельность» с позиции женственности? Той внутренней красоты, которая совершенно не внешне выражена, а выражена внутренним обликом человека.

«Какая она терпеливая... какая она мягкая... как она умеет промолчать, и, в то же время, молчанием своим показать...» — это надо демонстрировать! Как можно раньше. Потому, что самый близкий образ — это образ матери. Этот образ — либо ляжет в основу потом, когда ты будешь женой, либо не ляжет. Либо лягут слова подружки: «Да, ты — что? Да, он — такой-сякой... да, вот, это...»

Нет. Не лягут. Поэтому, о доброте, о женственности, о красоте, о вкусе... ну... никогда мама об этом не скажет. Как правило, она это не скажет. Ну, где та мама, которая скажет: «Ну, посмотри на меня — какая я у тебя!» Это скажет отец. Либо, это скажут ближние люди. Либо это скажет третий человек. Нам не важно, кто это скажет. Нам важно, чтобы это было сказано: «Посмотри... ты знаешь, в чём — обаяние? Оно — в мягкости. Оно — в отсутствии злого или злобного лица. Оно — в том тоне, которым говорит с тобой мама».

«Да, — вы скажете, — это идеально!» Да от большого малое-то всегда получится! А, вот, когда ничего нет, то... вон, та Даша Сидорова, у которой ресницы на пол-метра и волосы красные, и «татушка», а за ней все бегают — она для неё идеалом становится. Она становится для неё идеалом. И не потому, что Даша Сидорова — плохая, а потому, что на неё обращают внимание.

Что значимо для детей, для юношества, для ребёнка? Чтобы обратили внимание. Что я... вот, я чуть-чуть... но я выделяюсь! Это важно очень. Почему?

Когда мы говорим... есть понятие такое, о котором мало психологи знают... понятие информационного показателя: что является самым главным, сочетающи в себе различные аспекты — учёба, поведение, и так далее, и тому подобное... Так, вот, в этом возрасте, самым главным является потребность в дружбе, потребность в выбранности, потребность в заявленности.

Ты можешь быть отличником, ты можешь быть умным, тебя любят, и уважают, и ты — не то, что, там, «ботан» и так далее — нет, уважают за ум, уважают однозначно. Но... но ты неинтересен! У тебя, вот, сейчас... когда, вот, списать что-то, помочь что-то — ты значим, но на этом заканчивается твоя значимость.

А вот эта яркость раскраски боевой и небоевой — это значимо. А, самое главное, значим авторитет у девчёнок ( у мальчишек ): у мальчиков — девчёнок, у девочек — мальчишек...

Поэтому... это — информационный показатель. А что он показывает? Он показывает, какие идеалы исповедует ваш ребёнок. А если... ну, слово «идеал» — большое слово, правда? Для ребёнка — это большое слово, не надо его употреблять. Но, что ему — нравится? То есть, это — уровень его ценностных ориентаций. Правда?

Второе. Это — уровень его притязаний. На каком месте он хочет быть. Согласен он со вторым местом, с третьим... десятым... одиннадцатым? Ну, есть дети, которые говорят: «Ну, и что? Мне это не нужно...» — есть такие дети. Поверьте, я этим живу и работаю с детьми — есть такие дети, которых, до поры, до времени, это не волнует. Это не манифестируется, это не заявляется, а что в душе — это великая тайна. Поэтому, вот, копать — так, вот, так — не надо. Если нет поведенческих каких-то аномалий.

Третья позиция. Это понятие — собственное понятие — о своём месте. Вот, то, что я сказала — уровень притязаний, на что ты претендуешь. И, тем не менее, трезвая оценка себя. Есть она у ребёнка, или её нет.

Четвёртая позиция — целеустремлённость. А как ты хочешь занять это место? И приведу маленький пример.

В хоккейной команде — детской команде, отроческой команде — идёт выбор капитана команды. Ну... там есть хорошие... те, кто забивает, бомбардиры — прям, вот, у них всё хорошо и с голами, и так далее, и есть ребёнок, у которого скорость феноменальная, но, при забросе шайбы — что человек переживает? — он трусит, он начинает думать, а за это его ругают, и так далее. Все, соответственно... там... пишут. Этот человек — пишет себя. «Командиром команды прошу назначить меня». Ставит свои факсимильные данные и отдаёт эту бумажку. Но больше никто, никто не поддержал этого несостоявшегося командира. Слёзы! Огромные слёзы. Слёзы такие... потом и тренер к этим слезам добавил. Добавил то, что: «Всё! Из первого звена — в третье... или в четвёртое! Вообще, на скамейку! Думаешь, там... и так далее... в первом звене!»

Что сказал его отец? Мама сцепила зубы: «Нет. Я пойду разговаривать с тренером!» — ну, это мамина позиция. Пошла биться. А что сказал отец? Вот, почему я говорю: отцы должны быть очень мудрыми. «Ты знаешь, у тебя скорость, действительно, прекрасная — ты лучше всех катаешься. По скорости — да. Но пойми: при каждой возможности — бей! Будет бумажка валяться — на фанерку встал, и бей клюшкой!»

Они пришли к мудрой бабушке, и бабушка говорит: «Я тебе скажу слова одного высокопоставленного человека. Он сказал: когда предстоит драка, бить надо первым. Так, вот, запомни: бей всегда! Есть возможность, шайба у тебя — бей! Не рассчитывай, не смотри — бей! Из ста ударов — ну, один ты забьёшь».

Так, чем же кончилась эта душещипательная история? Он собрал все награды на последнем матче. Он забил три шайбы, и собрал все номинальные награды — как лучший игрок, как лучший... там... бомбардир... как лучший! То есть, он собрал!

Вот, правильная наша позиция, родительская — чтобы не набросились на него: «Вот, давай, сейчас, идём!...» — нет, нет! Мама ещё упорней стала заниматься — мама занимается хоккеем! Папа сказал свои мудрые слова, к которым ни прибавить, ни убавить: «Тренируйся, и ты займёшь своё место!» Любимая бабушка сказала: «Бей! При всякой возможности, бей!» Результат оказался не плачевным, а позитивным.

Вот, поэтому, от того, что мы с вами будем делать... я начала от того, что в этом возрасте информационным показателем являются вот эти четыре основных статуса — видите, как они сочетаются, это всё личностные показатели — в результате, это личность ребёнка. Здесь и наличие волевого контроля — правда, здесь наличие целеустремлённости, здесь наличие самооценки своей — как всё в одном показателе!

Вот, поэтому, мы с вами, когда наших деток рассматриваем, мы памятуем, что в школьном возрасте информационным показателем является место в общении. Место в общении. Оно очень значимо. И, чем дальше... а, вот, чем дальше... до которого времени? Так нельзя говорить: «до которого». Все мы разные... все мы не поддаёмся каким-то, действительно, трафаретам, тестам, к которым я очень отрицательно отношусь, и так далее... все мы разные.

Но... происходит удивительная метаморфоза, особенно у мальчишек. После 13 лет, для них показателем является учёба. Вот, та самая цель — куда, для чего, и так далее. Помните, «должен»? Вот, в 13 начинается...

К. Мацан:

— А у девочек?

Т. Воробьёва:

— У девочек это... очень продиктовано очень важной мотивацией — мотивацией самолюбия. Мотивацией значимости — какой она себя чувствует в кругу сверстников — сверст-ни-ков, подчёркиваю. Если она... ну, скажем, ей позиционирует мальчик, хорошо учащийся, она будет из всех сил стараться подтянуться. Не быть глупее, не быть хуже. Не быть... там, где не может, там свои, чисто женские, штучки идут в ход. То есть, мотивация самая разнообразная. Ну, и... вы знаете... когда смотришь детей, то чего только не увидишь! Но, самое главное, мотивация — с кем ты хочешь дружить. Будет ему интересно с тобой, или не будет — это очень сильная мотивация. Это мотивация, которая, действительно, обусловливает: «Я вырвусь! Я буду! Я буду!!!» — и, действительно, это работает. Это очень сильный мотив.

Так, что, продолжаем...

А. Леонтьева:

— Татьяночка, всё-таки, мне хотелось бы получить ответ на вопрос: вот, родителям — как им не воевать с этими, вот, разноцветными, раскрашенными подростками? Надо ли, вообще, воевать с ними? Или — как, вообще, себя вести? Потому, что я знаю всякие разные варианты...

Т. Воробьёва:

— Хороший вопрос, очень верный вопрос. Но слово «воевать»... оно неверное. Потому, что, помните... в спорах не рождаются истины. В спорах рождаются свары. Чем больше мы воюем, тем больше мы... это, как всё по закону физики: напряжение... сопротивление равно напряжению. Вы один раз напрягли — ещё, там, потерпел ребёнок. Вы второй раз подходите с этой темой — но уже больше жмёте. Идёт большее сопротивление. Третий — идёт грубость, идёт протест, идёт бунт. Значит, неверный путь. Ведь, по плодам мы узнаём, верно я выбрал, или неверно.

Поэтому, здесь всегда... всегда, всё-таки, предшествовать должны ваши человеческие отношения. Ваша материнская любовь, ваша материнская чуткость. Вспомните себя — вам не хотелось?... ну, мне не хотелось, ладно... я росла в других условиях... ну, тем не менее...

К. Мацан:

— Можно просто напомнить слушателям, что Ваше детство прошло в Детском доме...

Т. Воробьёва:

— Да, поэтому... это было исключено полностью. Но, тем не менее... лучше сесть рядком, и поговорить ладком. И, прежде всего — сначала, тихая беседа.

«Ты знаешь, я не говорю о том, что ты нарушаешь образ Божий. Я говорю о том, что когда-нибудь тебе станет неловко, и ты будешь это закрывать. И ты будешь это закрывать.

Знаешь, ты захочешь это удалить, даже без заморозки — чтобы только не было видно этой „татушки“!

И ты не знаешь, человек, который тебя полюбит... а не оттолкнёт ли его от этого? Вот, эта „татушка“ — не станет ли для него началом размышлений о том, а — какая ты? Может быть, ты — легкомысленная? Может быть, ты — вульгарная?...» — и так далее.

Опять... что значимо в возрасте? Всегда памятуем о том — каждый возраст имеет свои колоссальнейшие — колоссальнейшие! — особенности. Вот, колоссальные — что значимо.

Я, помните, сказала: значимо приятие. Что значимо для девочки? Конечно, будущая любовь! Конечно, чтобы быть выбранной! Что для мальчишки важно? Сейчас это не так для него важно.

Вот, работая в Детском доме с мальчиками, я очень часто слышу разумные слова: «Нет, сначала надо закончить учёбу...» — ну, это то, что мы, вот, взрослые... так сказать... действительно, исповедуем. Насколько это живо и... будет для ребёнка, действительно... так сказать... камнем преткновения в выборе — это трудно сказать. Жизнь, она... мы сегодня говорим — так, а завтра это будет так, как это будет. Слово «будет» принадлежит только Богу. Мы — хотели бы, но... но.

Поэтому, для девчёнки очень значимо услышать слова, что к тебе твой муж — вдруг, отнесётся брезгливо? Подумает, что ты из какой-то грязной тусовки... ух, какие слова больные, правда?

Поэтому, я и говорю: тональность-то одна должна быть — мирная. А слова должны быть — не для головы! Вот, всегда говорю — не надо к голове давать инструкцию — там мозг. Инструкцию надо давать к сердцу. Только к сердцу, только к душе. Вот, надо задеть, зацепить душу! Вот, тогда это работает. А когда мы мозговые атаки ведём, это не работает — это ушло и пришло, кратковременная память, неустойчивая — всё! Это законы тоже психологии — никто их не отменял.

Поэтому, долговременная память — это память сердца, это память души. «Что скажет о том, кто захочет с тобою дружить, общаться? А, вдруг, именно эта „татушка“ приведёт к совершенно другому представлению о тебе? Поэтому, не торопись... не торопись мазать своё тело... не торопись! Уж, если не можешь... ну... аппликацию себе поставь, которую можно тут же стереть, понимаешь? А ещё лучше, вообще этого не делать. Кожа — дышит, и, когда ты болеешь, кожа на себя берёт функцию дыхания. Ну, а ты её взяла — и замазала, забила, и так далее... она уже видоизменена...» — то есть, ищите такие аргументы, которые для ребёнка значимы.

Для ребёнка с ипохондрией, для мальчишек, очень значима позиция «кожа не дышит». «Кожа не дышит — и у тебя развивается... ух!...» — и нарисуйте, что там развивается. Все мальчишки — ипохондрики. Болеть не хотят, болеть очень боятся, и так далее, и тому подобное. То есть, памятуем особенности наших детей. Вот, это единственный, саамы верный, самый валидный, надёжный аргумент, который мы с вами должны всегда держать и в голове, и в сердце нашем — памятуем об особенностях возраста.

А. Леонтьева:

— Напомню, что сегодня в студии — Анна Леонтьева, мой дорогой коллега Константин Мацан, и у нас в гостях — заслуженный учитель, психолог высшей категории Татьяна Владимировна Воробьёва.

Не уходите, мы вернёмся через минуту.

К. Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается.

С нами сегодня в студии Татьяна Владимировна Воробьёва, заслуженный учитель, психолог высшей категории.

Мы продолжаем наш разговор о такой непростой теме, как насилие в семье, связанное с отношениями детей и родителей. И пока, конечно, мы говорим об очень... таких... мягких формах...

Т. Воробьёва:

— Очень мягких. А впереди — формы, достаточно...

К. Мацан:

— Ну, вот, наверное, сейчас к этому и нужно обратиться.

Т. Воробьёва:

— Да...

А. Леонтьева:

— А можно... ещё одну «мягкую» форму?

К. Мацан:

— Будем постепенно переходить...

А. Леонтьева:

— Да... жёсткость наращиваем...

Я, просто, когда писала книжку — вот, про подростков и их депрессию «Я верю, что тебе больно», я общалась с американским психологом. То есть, это русская женщина, которая давно очень живёт в Америке, и там лечит подростков.

И, когда идёт речь о выборе профессии, и очень часто, ребёнок ещё не понимает, что ему... причём, она сказала, что когда... вот... определить, есть ли у ребёнка депрессия, или нет — потому, что это не всегда быстро можно определить — можно, поговорив с ребёнком о будущем. Но не так: «Кем ты хочешь стать — приличным человеком, адвокатом, как твой отец, или дворником?»

Вот, это было, конечно, смешно... но, на самом деле, родители, и я по себе это знаю, очень часто, соответствуя своим амбициям... пытаясь, вернее, чтобы ребёнок соответствовал их амбициям, пытаются, всё-таки «продавить» какими-то силовыми методами свои идеи о том, кем ребёнок должен стать...

Т. Воробьёва:

— Вопрос я услышала, да... вопрос актуальный. Актуальный — в чём?

Действительно, ко мне очень часто приходят на консультацию именно с этим вопросом. И я всегда говорю: «Это какое-то у вас ложное представление обо мне — я не занимаюсь профориентацией». Но, вот, почему-то у родителей такое мнение, что, вот, сейчас Татьяна Владимировна посмотрит — и скажет. Это, конечно... не есть истина, и... вообще...

Но, тем не менее, да — действительно, можно по каким-то косвенным позициям предположить... это всегда условно-вариативный прогноз.

Но, когда должны прийти ко мне на консультацию, я всегда задаю эту ниточку мотива — ребёнка нельзя привести, это неправильно. Всё, что идёт через насилие — это никакого плода не будет! Мне важно, чтобы он сам захотел прийти ко мне. И я часто это использую: «Вы скажите ему, что я посмотрю, какие у него задатки, какие у него способности, чем ему заниматься?» — и это работает. Это работает потому, что и мальчишки, и девчёнки — все хотят услышать, какие они талантливые...

Я не говорю слова о таланте — я никогда это слово не говорю. Я говорю всегда о задатках, которые, при труде, станут способностями, а способности перерастут... вот, это я уже не говорю дальше — во что они перерастут. Но, тем не менее.

Вопрос очень важный — насилие. Всё дело в том, что есть ряд специальностей и профессий, которые, действительно... как бы... ну... Богом проставлены, что они идут из поколения в поколение.

Это — врач. Это, действительно, профессия, которая, как правило, сохраняется в семье — если не все, то, обязательно, из семьи кто-то будет продолжать эту профессию. Это, действительно, так.

Учёные. Нет... совсем нет. Способности — будут, задатки будут. Там... скажем... математические... я по-другому называю — рациональное мышление... творческое мышление... креативное... видов мышления очень много, не буду здесь сейчас лекцию читать... и так далее. Да, есть, действительно, задаточки, есть задаточки... но это не значит, что его надо толкать в науку, и так далее.

Однажды, юноша, которого изо всех сил толкали в науку — и школа физтеха, и школа МИФИ, и блестящие везде поступления, без экзаменов — везде без экзаменов, везде... но, однажды, он сказал: «Я не хочу в науку. Я не хочу быть таким же нищим, как папа». И это, тем не менее, мотивация, понимаете? Это — мотивация. Для ребят — она действенная, она значимая.

Что он хотел? В Строительный институт. Но там же мат-перемат! Ну, благородные родители — как они могут, вообще, в Строительный институт допустить? А, ведь, это, собственно говоря, служение людям. Ведь, это... если бы правильно это увидели, может быть, это было бы лучше? Может быть, это было бы лучше и значимее? Не с позиции материальной, а с позиции реализации себя. Ведь, он сказал, что он — хочет.

«Ну, зачем? Что ты... что ты... что ты?! У тебя — физика и математика... да... русский язык... безупречные. Да, сочинения пишет мама. А всё остальное у тебя — отсутствие всякого присутствия! Только туда!» — вот, это насилие.

Поэтому, когда ребятам 15-16, спрашивайте! Пусть, он пока не осмысливает — уже не осмыслит. Осознать — это первично ( знание ), а осмысление ( мышление ) — это вторично всегда. Запомним это.

Он уже имеет набор. Сегодня такая возможность техники, и так далее... можно везде полазить, посмотреть... рейтинги, и так далее, и тому подобное... сколько стоит, сколько будут платить... мальчики из Детского дома очень часто задают вопрос: «А сколько будут платить?»

Был такой мальчик прекрасный, математика просто прекрасна, просто прекрасна! И, когда я говорю: «Ты знаешь, так и так... тебе надо... давай, подумаем... в Бауманку...» — ну, в результате: «А сколько там будут платить?» Я говорю: «Знаешь, наука всегда нищая. Я не знаю, сколько будут платить, но, тем не менее...» Мы уходим от темы, я понимаю... сейчас вернусь.

Так, вот... детей спрашивать обязательно надо. Не с позиции акцентуации депрессивной психопатии, ни в коей мере. А с позиции...

А. Леонтьева:

— Какие слова-то...

Т. Воробьёва:

— ... да... ну, потому, что есть такая классификация — она присутствует... и мы не будем...

А. Леонтьева:

— Не чтобы распознать, да? Переведя на русский...

Т. Воробьёва:

— Да. А чтобы... ну... это, ни в коем случае, не является надёжным. Если он не знает, кем он хочет быть, это не является знаком nota bene ( обрати внимание ) — ребёнок... вот... у него есть аномалия в психике. Ни в коем случае... ни в коем случае! Это... опять, столько факторов, обусловливающих это!

Это и условия, в которых растёт ребёнок, это уровень его знаний, это уровень семьи, которая работает, это уровень родителей, которые рассказывают о своей работе, и так далее... здесь так много факторов объективных и субъективных, которые, собственно, и позволяют ребёнку выбирать или отказываться!

Так, вот... когда мы говорим о том, что знает ли он, кем он хочет быть... нет, в этом возрасте очень трудно определиться! Очень трудно определиться!

Один мальчик писал на мою... проективную методику проводила перед Рождеством, и он написал о том, что: «Я люблю очень животных. Я хочу лечить животных или людей». Будет ли это? Но, вот, сейчас, в этом возрасте, эта зацепка — очень благородная. Я говорю: «Давайте литературу! Джеральда Даррелла, Сетон-Томпсона, Конрада Лоренца — всё то, что о зверях, о животных... давайте, подсовывайте, и так далее! Может быть, мы это сейчас — вот, маленькую любовь — разовьём, действительно, в желание заниматься».

Поэтому, от нас зависит... не позиция депрессии, а позиция, действительно, акцентуировать — и тут, и там, — что он выберет. Что он выберет? Дать свободу выбора. Нету у детей ещё конкретности «я буду тем-то и тем-то» — это крайне редко бывает. Это бывает крайне редко. Поэтому, это — определённая возрастная незрелость, социальная незрелость наших детей.

Потому, что для многих складывается профессия из того, сколько будут платить. Бухгалтера, юристы... помните, поток? Сейчас айтишники — поток... и так далее. Можно подумать, что врачи больше не нужны, учителя — не нужны... вообще, больше никто не нужен! Это неправильно. Поэтому, не позиция зарплаты, а позиция служения. Помните, я сказала слово в конце — «обязан»? Вот, это — обязан служить. А кто будет служить? Если не ты, то — кто?

Есть профессии, которые всегда были нищими. Это врач — это нищая профессия. Это — учитель. Это — учёный. Это нищие профессии. Но, тем не менее, космос работает, ракеты летают, самолёты летают, пароходы плывут... тем не менее, кто-то же их создал! Люди выздоравливают! Мы говорим, что рак — это страшно, но это... значит, кто-то — находит это! Кто-то гангрены лечит. И кто-то для суставов отрезанных — находит другие суставы, которые функциональны, которые не делают человека в полной мере инвалидом.

Поэтому, понимаете, значит, есть и люди, которые думают, работают, и не всегда за деньги.

Сумеем это преподнести? А это надо преподносить. Я в этом глубоко убеждена. Поэтому, тогда и идёт выбор, действительно, кем ты будешь.

А сначала, конечно, ориентироваться на, действительно, задатки ребёнка. Они, как правило, к 15 годам однозначно уже имеют чёткую проявленность. Чёткую проявленность. Кто будет гуманитарием, кто будет технарём... ну, «будет» я не говорю... у кого какие задатки.

И, вот, здесь — насилие родителей. «Я не состоялась! Вот, я не написала диссертацию — ты должен её написать!» Или: «Вот, вы знаете, у моих соседей дети — все поступили! Один — в МГУ на филфак, другой — ещё, там... третий — МГИМО... а ты!...»

Ну, нельзя эти вещи вообще... это не является позицией выбора! Это позиция: «ты — серый», «ты — недостойный», это позиция ревности и зависти. Это позиция нелюбви. А самое главное — это позиция самая страшная... в чём? Обиды на родителей. За то, что не оценили, не поняли, не нашли, не сказали: «У тебя, вот, это очень хорошо... ты подымешься, я верю!» Опять к родительской мы приходим тональности, и словам, которые они скажут!

Нет, не то, что у меня не состоялось, нет! А — у тебя! Ты... обязательно, у тебя получится! У тебя, вот, здесь — такие способности... вот, у меня такого не хватало... у меня такой возможности не было. И я очень верю — ты сделаешь то, в чём ты будешь сам — самым сильным«. Даём фору. Конечно, даём фору убеждённости в возможностях ребёнка! А не сравниваем его ни с кем. Это разные вещи. Фора личностная, или сравнение с Ивановым-Петровым.

Вот, это, вот — простая мудрость.

К. Мацан:

— Можно, я тоже спрошу по поводу личной пользы один вопрос, и потом перейдём к другим темам...

А, вот... у меня ребёнок занимается... ну, как многие мальчики любят кружок инжиниринга...

Т. Воробьёва:

— Да, да...

К. Мацан:

— ... то, что раньше называлось «Очумелые ручки»... такой...

Т. Воробьёва:

— Господи Боже мой!...

К. Мацан:

— ... ну, как-то, вот... раньше это называлось... там... моделирование... там... «Юный техник»...

Т. Воробьёва:

— Да...

К. Мацан:

— ... был кружок «Юный техник»...

Т. Воробьёва:

— ... совершенно верно...

К. Мацан:

— ... а сейчас называется хорошим словом «Инжиниринг»...

Т. Воробьёва:

— Ну, тоже хорошее слово...

К. Мацан:

— Но... кстати... само слово и профессия инженера... как-то её возвышать тоже полезно. И я, искренне, когда мой ребёнок девяти лет рассказывает, что «мы там подключили плату такую-то...», я говорю: «Да я слов таких не знаю, какие ты знаешь!»

Вот... и, с одной стороны, мне кажется, что я его подбадриваю — то есть, ты знаешь и умеешь то, чего я не умею... не знаю... а, с другой стороны, может быть... как-то... не нужно так папин авторитет ронять?

Т. Воробьёва:

— Это не... папин авторитет от этого не падает. Папин авторитет от этого только растёт — что папа может сказать: «Вот, этого я не знаю». «А, вот, здесь, вот, сын — если ты меня спросишь, я тебе расскажу».

Будет тысяча моментов, при которых авторитет отца всегда будет утверждён. Это, прежде всего — его отношение к ребёнку. А то, что «я не знаю»... однажды мы все прожили момент, что вдруг мы понимаем, что мы этого — не знаем, что наши дети давно перешагнули нас, и так далее. Но от этого авторитет-то наш — не упал. А, более того... а в ряде моментов... есть такое понятие «социальной симуляции» — это хороший момент, кстати, для женщин особенно. «Да, что ты... я совершенно не разбираюсь в электричестве! Куда... в какую розетку... что ты? Ты хочешь, чтобы у меня всё сгорело?» «Мам, давай, я сделаю сам...» «Ой, как хорошо... сделай сам!»

То есть...

А. Леонтьева:

— Это — моя позиция!

Т. Воробьёва:

— Хорошая позиция! Ничего в ней страшного...

К. Мацан:

— А я говорю, что, если я сам приготовлю борщ... слушай... куда здесь что класть... я не понимаю... сейчас всё пересолю, переперчу...

Т. Воробьёва:

— Всё правильно! От этого растёт авторитет мамы, забота о маме, в силу нашей социальной симуляции. Авторитет мамы... действительно, только мамочка может так приготовить! А папа — честно говорит, что «это я не могу»... «это не моё»...

К. Мацан:

— Я только съесть могу!

Т. Воробьёва:

— ... да... это я могу съесть, с удовольствием, и похвалить, и, вообще, сказать все добрые слова...

К. Мацан:

— Да, это — сколько угодно!

Т. Воробьёва:

— ... сколько угодно! Вот, и славно! Поэтому... быть простыми и искренними — вот, это самая главная задача. Простота и искренность. С детьми надо быть искренними. С детьми — надо.

Я не говорю, что надо рассказывать детям то, о чём рассказывать нельзя — об отношениях супругов, и так далее. Это — табу. Это — не предлежит ни обсуждению с детьми... и так далее. Это — та ситуация, о которой я хотела сказать, по степени нарастания накала проблемы.

Это — когда мы, в наших конфликтах, в наших ситуациях, которые возникают в каждой семье... невозможно прожить жизнь, и не вступить ни в болото, ни в песок не попасть, ни увязнуть — всё в жизни бывает. Это не потому, что мы всё принимаем, а потому, что — бывает. Но то, что бывает между мужем и женой, я всегда говорю — принадлежит только кому? Мужу и жене. И никогда — детям. И никогда детям это не принадлежит.

А почему так?

И приведу тоже, такую, очень грустную, историю — консультативную историю, как обычно.

Супруг — влюбился, и так далее... там женщина, у неё ребёнок... Он — хороший отец, он переживает за своих детей — двое мальчишек. Всё... всё... проживает, и переживает, и так далее.

Но, однажды, он решил повести своих мальчишек на знакомство с этой новой супругой... не супругой, а... женщиной...

А. Леонтьева:

— Любовью.

Т. Воробьёва:

— ... да, любовью... назовём так... с её дочерью. И мать, как тигрица, бросилась — она его ударила. Она правильно поступила. Потому, что сейчас она спасала своих детей.

Почему она спасала? Она спасала их от будущего лицемерия, от будущего осуждения, от невозможности принятия ситуации! Ведь, как дети бы среагировали на эту ситуацию? Мы не знаем. Но пошла бы разборка — кто прав, кто виноват. Это — первое.

Вторая ситуация, которая наиболее часто встречается — по консультациям я это знаю — это ситуация, когда ребёнок, когда ему надо, он говорит отцу о маме то, что удобно слышать отцу, а маме — то, что удобно слышать ей... и так далее. Что происходит? А происходит грех Хама. Грех Хама. Ты дерзаешь осуждать одного или другого. То есть, ты дерзаешь встать в роль судьи или в роль адвоката.

Нет. Муж и жена. Здесь есть понятия «сын», «дочь»? Нет.

Сын? Отец и сын. Мама и сын. Вот, там — да. Вот, понятие тебя касается — отцовское понятие и материнское понятие. А, вот, муж и жена — понятия тебя не касаются. Не допустить! А часто, как раз, мы пытаемся перетянуть на свою сторону, и начинаем объяснять, почему такой-сякой...

А. Леонтьева:

— Обсуждать друг друга... да!

Т.Воробьёва:
— ... обсуждать... или объяснять причину конфликта — не надо этого делать! Этого делать нельзя. Надо сказать только о том: «Это наши отношения. Когда ты вырастешь... ты видел мою боль, моё страдание? Вот, никогда не допусти в своей жизни такой ситуации. Потому, что она рождает боль и страдание». Вот, что мы должны сказать.

К. Мацан:

— Татьяна Владимировна Воробьёва, заслуженный учитель, психолог высшей категории, сегодня с нами в программе «Светлый вечер».

Ну, вот, мы медленно подходим в последней части нашей программы, может быть, к разговору о самом болезненном. Мы тему заявили, как разговор о насилии в семье, и сузили её, всё-таки, до отношений родителей и детей — то есть, насилие, которое, как правило, направлено от родителей к детям. И, понятно, что, когда мы слово «насилие» произносим, ассоциативно, первое, что мы думаем, это — физическое насилие, это — какие-то побои, и так далее.

И я даже как-то пытаюсь для себя понять, как вопрос сформулировать для Вас... потому, что об этой теме можно говорить много и с разных сторон... но, наверное, спрошу так.

Если насилие в семье случилось, то, значит, уже многие процессы были запущены. Причём, слово «запущены» — в двух смыслах. Они уже запустились, и их — запустили, за ними не следили. Вот, где та точка, в которой ещё можно отследить, чтобы потом насилие не произошло? На что родителям, взрослым, обращать внимание? Чтобы, вот: «Вот, тут сигнал... и здесь надо внимательным быть. Потому, что, если сейчас на это внимания не обратить, потом может быть только хуже».

Т. Воробьёва:

— Вопрос сложный. Вопрос сложный — потому, что он неоднозначный.

Я всегда говорю, что мерилом верности и неверности является наша совесть. Ведь, каждый из нас, накричав... даже не ударив ребёнка, а просто накричав — наорав... давайте, прям, по тональности, да?... навизжав, и так далее... когда отходит, то понимает — переборщил. Плохо сделал. Плохо. И — один бежит подлизываться, другой — ещё что-то... и так далее. Мы пытаемся... нет хвоста... виляя улыбкой, начинаем думать, как исправить эту ситуацию.

Хорошо, если в этой ситуации мы, действительно, знаем, что можно подойти и сказать: «Господи, прости меня!» — простые слова. Вот, от всего сердца.

Никто не гарантирован, что он когда-то не накричит, когда-то он не навизжит, когда-то он... нет такой гарантии.

А. Леонтьева:

— А можно спросить...

Т. Воробьёва:

— Да...

А. Леонтьева:

— Ну... отойти, и сказать: «Господи, прости меня!» — или подойти, и сказать... там... сыну: «Прости меня!»?

Т. Воробьёва:

— Сначала подойти к Господу. Что — начало? Начало — Бог. И в Его власти изменить в одну секунду всё. В одну секунду — всё. Понимаете? Потому, что, когда мы подходим уже, просто сказав эти простые слова, только искренне понимая и веря, что сейчас в Его только власти изменить, вот, ту тональность, которая у нас зазвучала. В Его власти.

Ведь, как посмотрим. Можно посмотреть... и маме броситься, как тигре, на отца... или, наоборот, там... отцу, что бывает гораздо реже, на маму, и так далее... в неправости выяснять отношения, уже между собой, забыв ребёнка, забыв всё — это совершенно тупиковый путь. Потому, что чаще происходит то, что: «Ну, и делай сама! Ну, и поступай, как знаешь!» — всё! Хуже ситуации придумать нельзя. Нет. Потому, что отец и мама отвечают вдвоём за воспитание своего ребёнка. А тут: «Я отошёл, потому, что — да, я облачаем совестью, что всё не так сделал... да ещё жена накричала... всё — делайте сами, вы знаете, как вам лучше». Это — тупиковая ситуация. Ни в коем случае!

Поэтому: приласкать ребёнка матери, если она увидела. Матери. Второму — пожалеть его, поцеловать.

Вот, скажут: «Да Вы что рекомендуете-то? Там, может быть, и праведный был гнев?» — скорее всего, и праведный. Но, ведь, помните слова: в гневе истины не рождаются. Помните, я сказала первое слово: слепоглухонемой. Совершенно верно! Поэтому, успокойте. Успокоили, слёзы вытерли, всё вытерли. А, вот, тут, когда успокоился — вот, тут уже говорить.

«Отец так кричал! У него же могло что-то там случиться... я боялась, что сейчас он упадёт! А почему это случилось?...» — вот, это время для разборки ситуации. Потому, что очень важно ситуацию разобрать.

Почему это случилось? Что ты сделал не так? Пойдём, скажем: «Пап... прости нас!»

Вы скажете: идеальный случай. Нет, не идеальный. Он мною часто практикуем. В смысле, вот, в ситуациях... и, вообще, в ситуации такой.

Поэтому, разберитесь отдельно — тот, кто не участвовал в конфликте. Дайте тому, кто участвовал в этой ситуации, действительно, самому прийти в себя, почувствовать, что он натворил... это очень важно... вот, осмысление себя уже... какие слова нашёл... и так далее.

Действительно, встать к Тому, кто душу приведёт в мир. Да, от всего сердца сказать: «Господи, прости меня!» Это очень важно.

А. Леонтьева:

— Татьяночка, Вы знаете... то, что Вы говорите, очень часто... мы же живём в цивилизованном обществе, да? Мы же...

Т. Воробьёва:

— Ну, да — мы к Богу не обращаемся...

А. Леонтьева:

— ... такие, в принципе, люди культурные. И очень часто бывает, что отец... ну, как бы, он знает, что он не должен кричать на ребёнка — вот, как Вы говорите — наорать, навизжать, и по нарастающей. И он очень долго терпит.

Т. Воробьёва:

— Да.

А. Леонтьева:

— И, вот, это терпение — оно может вылиться в какую-то уже вообще не контролируемую форму. Потому, что...

Т. Воробьёва:

— Может.

А. Леонтьева:

— ... оно просто накопилось, и плотина должна прорваться. Вот, как...

Т. Воробьёва:

— Может... помните, мы с Вами говорили эти слова. Напряжение...

А. Леонтьева:

— ... как? Почему-то я про отцов говорю, но...

К. Мацан:

— Да... а почему это ты про отцов-то?

Т. Воробьёва:

— А потому, что мама — более гибкая... мама — более эмоционально гибкая...

А. Леонтьева:

— Просто, по опыту личному.

Т. Воробьёва:

— Да. Это... нет, это потом... это женское начало. Мама — более гибкая, более эмоционально и стрессово устойчивая, как бы там ни было. Отцы, действительно, которые работают, которые имеют огромный прессинг социогенный, такой... поэтому, они более находятся... им надо скорее... им надо успокоиться — прежде, чем они будут воспитывать детей. Покормить, напоить, дать возможность отдохнуть, а потом — рассказывать о ситуации.

Итак, вернёмся, всё-таки, к закону, который никто отменить не может. Это: сопротивление равно напряжению. Какое напряжение будет, такое будет и сопротивление. Если эта ситуация не первична, и она идёт по нарастающей — что и бывает, что и приводит к взрыву... просто так взрыв не приходит... хотя, и такие вещи бывают — просто, пришёл и сорвал зло — и такое бывает, к сожалению... но это уже, просто... вот, это называется, действительно, насилием, истязанием... это — как бы дети сказали — это нечестно. Вот, это — нечестно. Действительно, с позиции ребёнка — это нечестно: ты пришёл, и сорвал зло на мне. Это — страшно. Но здесь просить... обнимать, просить прощения — наотмашь! Вот, здесь — да... здесь просить ребёнка простить меня. «Да, ты, сын, прав. Я, действительно, очень устал...» — и так далее.

А в этой ситуации... ведь, начала ситуация проявляться уже не сегодня. Сегодня она была та, которая привела к взрыву.

Значит, по первому напряжению... но опять — с глазу на глаз. Не говорим педсоветом семейным, ни в коей мере! Вот, это — когда третий человек присутствует. Это — не будет искренности, это — не будет простоты. Потому, что у меня — своё видение, у вас — своё видение, а у ребёнка — третье видение. И мы все находимся... не согласованы, у нас нет знаменателя.

Далее. Подойдите к нему. Помните, я сказала? И доверительно скажите: «Сын ( дочь )... ты знаешь, я понимаю тебя, но...» — и, опять, мотив того, что за этим последует. «Что для тебя значимо?» — помните?... Все эти простые слова я уже сказала. «Что для тебя значимо?... А, вот, эта позиция — она приведёт к твоему краху. Я тебя очень люблю!» — всё! «Я тебя очень люблю!» — закрыли дверь. На этом все сентенции должны закончиться. Никогда не стремитесь говорить много и долго — это неправильно. Остаётся — эффект края в законе психологии — начало и конец. Вот, наша задача: начать — и закончить. Опять, помните? Не для этого... а для этого.

Всё: «Я тебя люблю!» — оставились слова в душе эти. Эти слова. С них можем и начать. «Ты мне очень дорог». И, опять, как скажем? Прикровенно, с любовью. Вы знаете, услышат.

Ситуация, тем не менее, продолжает развиваться — она идёт негативная.

Значит, вторая ситуация. Сын ( или дочь ), ты знаешь, я думала, ты зрелее. Я очень хочу, чтобы ты сейчас не попал в беду«, — и опять закрыли дверь. Не надо, опять, много говорить. Дали звонок тревоги. Дали звонок тревоги.

Ситуация дальше растёт.

За этой ситуацией должно расти: «Остановись, сын!»

Однажды, ко мне пришёл юноша, который с гордостью мне сказал: «Я — решала!» Я говорю: «Во-первых, мне это слово очень не нравится. Оно какое-то... оно какое-то — из мест, не столь отдалённых. Ты знаешь, — а у него День рождения, я пишу ему, — не хочу, чтоб ты был „решалой“. Я хочу, чтоб ты был человеком. И чтоб ты знал, кого и куда приведёт твоё решение. Чтоб ты понял, что ты отвечаешь за других, с кем ты решаешь проблемы. Что ты за них отвечаешь. Вот, я тебе желаю этого».

Поэтому, третья позиция — это когда мы уже, да, показываем праведный гнев. Он должен быть. Должен быть. Праведный гнев имеет право быть. Но — праведный. Когда эта ситуация может выйти не просто из-под контроля, а когда она опасна для души человека. Поэтому, здесь — пожалуйста. Но хлопните дверью — один раз. Хлопните так, чтобы ребёнок понял, что с ним закончено общение. Вот, это самое страшное — вдруг, наше родительское молчание! Вдруг, наш отказ...

А. Леонтьева:

— С чего Вы и начали, да...

Т. Воробьёва:

— ... от общения. Это — самое страшное.

К. Мацан:

— Ну, поэтому, этим можно пользоваться один раз, как говорит Татьяна Владимировна...

Т. Воробьёва:

— Один раз. Это — только по нарастающей! Один раз. Это — вещи редкие. Это — как уличать во лжи. Вы начинаете уличать, уличать... и вам кажется, вы делаете праведное — вы уличаете. Но вы делаете страшную глупость. Вы учите, как можно лукавее, выходить из положения. А, вот, так — поверили? А если — вот, так? А если — вот, так?... А если, вот, так?... И — тысячи вариантов! А это всё — уроки, которые мы — не прямо, но косвенно — предлагаем нашему ребёнку.

Нет. Остановить. Поняли, что лжёт, не верите, так и сказать: «Я слышу тебя... но разговор окончен». Всё! Оставили опять. Не с этим, а с этим оставили. «Почему закончен? Не поверила... а я — так!» — всё, мы остановили ложь, и показали своё отношение.

Пройдёт время — у кого-то сразу, у кого-то не сразу... там всё зависит от самого ребёнка — придёт, и скажет: «Да, пап, я солгал», или: «Мам, я соврала» — и так далее.

Вот, эти ситуации тоже для себя надо понимать. Когда мы заканчиваем разговор, не упражняя во лжи.

И ещё хочу — о самом страшном, пожалуй, наиболее часто встречающемся — опять по консультациям говорю — в наших семьях.

Наши дети выросли. Вот, им восемнадцать, девятнадцать, двадцать... вот, они хотят жениться... вот, они хотят выйти замуж... Кто будет женой? Кто будет мужем? Ну, конечно, вопрос для родителей, ну, конечно, значимый! Ну, конечно, значимый! И так хочется — и посмотреть на «неё», и о «ней» услышать...

Просите, но ненавязчиво. «А — какая она, расскажи... она добрая?» — задавайте эти вопросы. «Она внимательная? Она заметила, какой у тебя там... а она спросила тебя, ты не голоден?» — вытаскивайте то, что значимо для души человека. Какой человек — внимательный, заботливый, жертвенный... какой он? Спрашивайте потихоньку. Не обрушивайте! Один вопросик...

«Ну, как погуляли?» «Нормально». Это — лучший ответ, который мы получаем. В лучшем случае.

«Ты знаешь... а она увидела, что ты сегодня был очень уставший? Она заметила это?» «Да, нет, мам... не знаю...»

Тихонечко, немножко пролонгированно во времени, так... растянуто... набирайте информацию. Но только очень тихонько. Вот, это — можно. А что — нельзя?

А нельзя — выдавать своё мнение, свою точку зрения. «Ты знаешь, беги от неё! Она такая-сякая...» — это очень опасно. Особенно, когда человек ещё влюблён, когда ещё отрезвление не началось. Вот, это очень опасно. Это рождает такие страшные вещи... такие страшные вещи, что мы даже, вот, предположить не можем!

Совсем недавно был такой, очень трудный, разговор... очень тяжёлый. Мама, желая... так сказать, любя своего сына, и видя девушку, с которой встречается её сын, она всеми фибрами души не принимает её. И она сыну начинает говорить, какая она плохая. Он приходит с девушкой, приходит ещё подруга... «Вот, такая, как подруга, должна быть!»

В конце концов, брак состоялся. Но — что же в этом браке? В этом браке — жалобы сына на маму. Почему он не хочет ехать, и не везёт туда свою жену. Жалобы на мать! Третьему человеку. Маме своей жены. Это, просто, прямое предательство! Это, просто, прямое предательство!

Забыто всё — всё забыто! Вот, это — насилие, которое нельзя совершать. Какими бы мы опытными ни были, свободная воля Богом дана априори. Каждому. Вот, маленький — и то у него свободная воля. А уж большому...

Закон один: дети наши — воля не наша. Он должен принять сам решение. Я буду страдать переживать. Я буду мучиться. И только на поставленный вопрос я дам ответ.

Нет вопроса — не бегите, не торопитесь вразумлять, наставлять! Кроме обратной реакции — вот, той, самой страшной реакции жалобы на мать, лицемерия перед родителями... лицемерия!

«Не приезжаю потому, что...» «Ой, я приехал, но ненадолго...» — идёт враньё, идёт ложь. Вот, что мы породили своим материнским отношением, как нам казалось, самым...

А. Леонтьева:

— Насилием... насилием...

Т. Воробьёва:

— Прямым насилием.

А. Леонтьева:

— Навязыванием своего мнения.

Т. Воробьёва:

— Прямым насилием над его волей.

Вот, об этом насилии я хотела сказать: родители, будьте мудрыми! Во все годы вашего отцовства и материнства — то есть, до дней последних донца. Будьте мудрыми, пожалуйста, и памятуйте: только на поставленный вопрос есть ответ. Нету вопроса — нет ответа.

Потихоньку. Потихоньку наблюдайте, смотрите. Тихонько можно — издалека, между прочим, косвенно... но не прямо. Осторожней. Это — дети.

Насилие над ребёнком — это не ремень, нет! Это — самое не насилие. Насилие над ребёнком — ваше навязывание, без понимания того, что проживает ребёнок. Вот, это бы мне хотелось, чтобы вы поняли.

К. Мацан:

— Спасибо огромное за наш сегодняшний разговор!

Татьяна Воробьёва — заслуженный учитель, психолог высшей категории, была сегодня с нами в программе «Светлый вечер», и это уже прекрасная традиция — с Татьяной Владимировной на волнах Радио ВЕРА общаться. На самые непростые темы. И, каждый раз, как-то, в конце разговора уходишь — утешенным. Спасибо огромное!

Т. Воробьёва:

— Спасибо, Константин! Спасибо, Анна!

А. Леонтьева:

— До новых встреч!

К. Мацан:

— Анна Леонтьева, я — Константин Мацан.

До свидания!

А. Леонтьева:

— До свидания!

Т. Воробьёва:

— До свидания!

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Распространение христианства на Руси». Павел Гайденко
• «Христианские смыслы в сказках». Прот. Павел Карташев
• «Развитие города в Древней Руси». Анастасия Федорина