«Образование — чему и как учить детей?» Священник Вячеслав Клименко

Наш собеседник — клирик храма иконы Божией Матери «Целительница» в Краснодаре священник Вячеслав Клименко.

Мы говорили о том, какова должна быть роль родителей в образовании детей, как выбирать школу и ВУЗ и как помочь ребенку найти свой путь в жизни.

Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова

---

А. Ананьев

— Добрый вечер, дорогие друзья. В очередной раз за семейным столом вас приветствует ведущая Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— Ведущий Александр Ананьев.

А. Ананьев

— Я хочу уточнить, это очень важно для нашего сегодняшнего разговора: помимо того, что Алла Сергеевна блестящая ведущая...

А. Митрофанова

— Ох, ну куда там.

А. Ананьев

— Она еще и преподаватель — уже полтора десятка лет она преподает русскую литературу в одном из ведущих вузов страны. И это важно для нашего сегодняшнего разговора, поскольку сегодня мы будем говорить об образовании. Меня зовут Александр Ананьев. А к нашему разговору мы сегодня пригласили руководителя направления фандрайзинга в Екатеринодарской епархии, заместителя председателя Императорского Православного Палестинского Общества в Краснодаре, клирика храма иконы Божией Матери «Целительница», священника Вячеслава Клименко. Добрый вечер, отец Вячеслав, здравствуйте.

Иерей Вячеслав

— Да, дорогие друзья, добрый вечер.

А. Ананьев

— Насколько я знаю, вы долгое время занимались еще и преподаванием, учили детей и юношей и, в принципе, с проблемами образования знакомы не понаслышке. Так это или нет?

Иерей Вячеслав

— Да, некоторый опыт был и в общеобразовательных учреждениях, в одном из светских вузов и в семинарии здесь, в Краснодаре, поэтому, да, о каких-то проблемах не то чтобы слышал, с какими-то проблемами иногда сталкивался.

А. Ананьев

— Вот вопрос, который несколько, что называется, является спойлером нашей дальнейшей беседы. Сегодня дети отличаются от детей, скажем, 20 лет назад? Сегодня образование сталкивается с каким-то новыми требованиями, по сравнению с прошлыми годами?

Иерей Вячеслав

— Знаете, сложно рассуждать о том, что было 20 лет назад, потому что 20 лет назад я сам еще учился в школе. Но судя, наверное, больше судя по моим собственным детям или там по моей младшей сестре, которая сейчас до сих пор еще является школьницей, мне кажется, сегодня (я могу ошибаться, да, но мое такое ощущение), сегодня образование потеряло одну очень важную нотку — это нотка воспитания. Потому что еще когда я учился в школе, я помню, что, по-моему, даже в средних классах нам ставили отметки за поведение. Вот отдельная графа была: поведение. Сейчас такого нет. Когда я учился, была школьная форма. То есть вот эти два момента, они говорят о дисциплине. Почему, на мой взгляд, в образовании важна дисциплина, почему важно ребенка сызмальства приучать к дисциплине? Потому что во взрослой жизни вот сегодня же мы сталкиваемся с таким модным понятием как тайм-менеджмент, как какие-то там личные границы и прочее, вот эти психологические вещи — я говорю именно о модных вещах, я не говорю сейчас о психологии как таковой, я говорю о моде, о том, что мы видим в массмедиа. И вот здесь очень важно, что если ребенку с детства не прививали чувство ответственности, то во взрослом состоянии такой ребенок потом сталкивается с очень большими проблемами в семье — проблемами в семье, проблемами в общении с друзьями, проблемами в исполнении собственных обязанностей. И, конечно, во что это выливается, здесь уже — ну там каждый человек индивидуален, уникален, но можно также судить, во что это выливается — иногда в порчу отношений, в потерю рабочего места и так далее. То есть вот этот, казалось бы, маленький элемент, который, может быть кто-то, считает лишним (если бы его не считали лишним, наверное, он бы не пропал), но тем не менее вот этот маленький элемент, который, очевидно, сегодня несколько утерян, он ведет вот к таким нехорошим, на мой взгляд, последствиям.

А. Митрофанова

— Подождите, отец Вячеслав, важное уточнение: вы считаете, что школьная форма каким-то образом может повлиять на отношения вот этого человека, который сейчас в школе и он еще растет и формируется, а когда вырастет, на его отношения в его собственной семье, на его собственной работе с его близкими и коллегами?

А. Митрофанова

— Думаю, нужно внести уточнение — маленькая разница, если позволите, в выражениях: школьная форма, может быть, как один из элементов, может повлиять на все то, о чем я говорю. Потому что, мне кажется, это косвенно связано. И при этом это же не означает, что исключительно наличие или отсутствие школьной формы влияет там на взаимоотношения потом человека в его семье, то есть это один из элементов. Но то, что этот элемент важен, я могу подтвердить: да, он важен. К тому же, как человек финансово, может быть, не особо-то обеспеченный — для меня, как для родителя, вот у меня растут двое детей, а скоро (ну как скоро — там старшему сыну через два с половиной года, там через три года идти в школу) и я тоже встану перед этим выбором: в чем его отправлять в школу. Для меня форма, школьная форма — это финансовое спасение. Ну если вы понимаете, о чем я говорю — именно во внешнем виде, да, то есть это еще и помощь родителям в том числе. К тому же ну вот что мы сегодня видим? Не знаю, ну мне часто приходится в разных местах бывать, где-то не просто общаться с людьми как священник, но и вести переговоры для того, чтобы привлекать людей в какие-то наши социальные проекты. И что я вижу: очень часто, даже в серьезных организациях, люди, они, может быть, так пытаются следовать некоему стереотипу или некоей модели поведения, там, на мой взгляд, безусловно, гениальных личностей современности, таких как там Стив Джобс, например, или тот же Марк Цукерберг, которых мы очень часто можем увидеть выступающими где-то на важных конференциях там просто в джинсах и футболке. И мы видим точно также людей, сотрудников какой-нибудь серьезной организации тоже в джинсах и футболках. Я не против джинсов и футболок, но мне кажется, когда мы общаемся с более-менее там серьезными каким-то организациями, то есть уже некие протоколы общения, протоколы дресс-кода и так далее. И они точно также говорят о дисциплине. Я не говорю сейчас о творческих профессиях — я не говорю об айтишниках, да, не говорю там о крупных каких-то корпорациях, где люди научились именно таким образом поддерживать деятельность корпорации, именно это важно для их сотрудников. Но если я как клиент приду, ну я не знаю, ну не как клиент даже, как партнер, если я приду в какое-нибудь из банковских отделений здесь, в Краснодаре, в джинсах и футболке и скажу: ребята, у нас гениальный проект, вам он будет интересен — скорее всего первый же попавшийся менеджер просто попросит меня выйти и для начала как следует переодеться. Но ведь это идет из детства, это просто элементарное воспитание. И я к таким вещам привык с детства. Человек, который к этому не привык с детства, мне кажется, он столкнется, ну как минимум, с непониманием, то есть собственным непониманием: а почему вообще от меня это требуют? Ладно, почему это требуют, почему от меня вообще что-то требуют? Кто-то что-то требует от меня. То есть понятие ответственности в этой дисциплине оно тоже, мне кажется, может потеряться. То есть, повторюсь, я думаю, что и школьная форма на это может повлиять, как один из факторов.

А. Ананьев

— Отец Вячеслав, позвольте личный вопрос. В следующем году ваш ребенок пойдет в школу — православная школа или светская образовательная? Это первый вопрос. И второе: как вы считаете, вам предстоит определять вот образование, направление образования вашего ребенка или ему самому?

Иерей Вячеслав

— Смотрите. Пойдут дети однозначно в образовательную школу, потому что у меня здесь несколько элементов моего убеждения, и я не знаю, кем вырастут мои дети, и далеко не факт, что они пойдут по стопам отца, ну то есть меня. Наоборот, я в семьях священников нередко встречаю то, как их дети не хотят идти по стопам родителей, а они хотят, наоборот, заниматься чем-то другим, по-честному оставаясь при этом православными христианами, понимая, что они где-то морально или нравственно просто не тянут это служение. Ну там вот что далеко ходить, вот у моей супруги двое старших братьев — вот точно также они не хотят быть священнослужителями и занимаются просто светской работой, потому что они считают, что вот так, как папа, они не тянут, они не могут. У них есть идеал священства, у них есть отец, которому они там, может быть, и хотели подражать, ну вот там есть другие убеждения в жизни. Из-за того, что я не знаю, кем станут мои дети, я не могу, знаете, в инкубационном каком-то пространстве их воспитывать. А в православной школе, на мой взгляд, у православной школы, конечно, есть хорошие элементы — отсутствие там какого-то негативного влияния, воспитания там. Но у меня есть личная убежденность, так как я общаюсь со священниками, которые преподают в православной школе, с педагогами, с родителями детей, чьи дети учатся в православной школе, у меня, конечно, есть некая убежденность, что православная школа — это вот некие такие тепличные условия, близкие к безопасном условиям, да, где детям будет меньше вреда нанесено, хотя бы со стороны самих же детей, то что сегодня тоже можно встретить. Но я не понимаю, как потом эти дети, воспитанные вот в такой манере и в такой культуре, попадут в обычный светский вуз, с чем они там столкнутся. Я просто знаю, с чем они там столкнулся, потому что я сам преподавал какое-то время в светском вузе, и я частный гость в светском вузе — ну вот там Кубанский аграрный университет у нас есть, Кубанский государственный университет. И справятся ли с этим дети после того, как у них были определенные идеалы и потом они видят, что мир там совершенно другой. Понятно, что воспитываться в православной школе — это не значит, что у тебя только православные друзья, что вот ты там во дворе никого нигде увидишь, понятно, что все равно социальное общение есть. Но я сторонник того, чтобы мои дети получали обычное классическое образование в обычной школе, тем самым это научит — знаете, я сейчас плохое выражение скажу, но я в нем вижу некие хорошие нотки — это научит быть обычным, быть таким же, как все. Не в том смысле, что не выделяйся, не высовывайся — нет. А в том, что ты не особенный, ты не привилегирован, ты обычный, такой же, как и все. То есть я немножко с этой точки зрения смотрю. И опять-таки, когда они пройдут обычную светскую школу — я учился в светской школе, моя супруга училась в светской школе, — когда они пройдут ее, им немного проще потом сталкиваться с каким-то точно с таким же негативом в университете. А порой оказывается, что наоборот, в университете намного милее и приятнее, просто потому что там люди взрослее, которые уже умеют справляться со своими эмоциями.

А. Ананьев

— «Семейный час» со священником Вячеславом Клименко, клириком храма иконы Божией Матери «Целительница». Здесь Алла Митрофанова и Александр Ананьев. И хочется копнуть немножко вглубь, дорогой отец Вячеслав. Удивительное дело, мы с Алечкой часто говорим об этом, само слово «образование» можно даже найти в церковных русских книгах уже в XVII веке — то есть оно не могло попасть туда из Германии, из Европы. И что оно означает, ясно из самого звучания этого слова, хотя мы об этом не всегда задумываемся: образование — образ, приближение к образу, к подобию Божиему через получение знаний и опыта, причем знаний и опыта в первую очередь духовного. Скажу больше, слово «просвещение» тоже этимологически восходит к слову «свет» — как известно, Бог есть свет. Получается, сам процесс обучения должен вести нас к Богу, вести наших детей к Богу. Но как происходит на самом деле? И как вы сами, отец Вячеслав, оцениваете или понимаете вот такие лексически неслучайные параллели, особенно в свете сегодняшнего дня?

А. Митрофанова

— Ну здесь важно все-таки заметить: у нас образование светское в стране, и это действительно сложность определенная. Если мы говорим об этимологии: образ, как восходящий к образу и подобию Божиему, при этом образование светское. И вряд ли правильно было бы делать его духовно окрашенным.

А. Ананьев

— Неужели преподавательница Алла Сергеевна Митрофанова сейчас говорит, что образование не должно вести ребенка к Богу?

А. Митрофанова

— Я такого не сказала.

А. Ананьев

— Отец Вячеслав, как вы считаете?

Иерей Вячеслав

— Смотрите, с одной стороны, я с вами соглашусь, потому что первый диплом, который я защищал, он звучит: «Принципы реализации православной педагогики в условиях современной средней школы», да. А мой научный руководитель Андрей Александрович Остапенко — это профессор Кубанского университета, он также преподает на курсах в Москве (вот, правда, в ПСТГУ или в каком-то из других вузов, я не знаю), он с лекциями часто ездит там по Европе, по Китаю. И, конечно, здесь, естественно, из-за того, что он профессор, понятно, что он доктор наук, педагогических наук, всю жизнь действующий учитель физики в школе. И, конечно, я придерживаюсь его мнения, и вот того, что вы сейчас озвучили, что образование идет от слова «образ». То есть мы же не говорим обучение: вот система обучения в Российской Федерации, она вот там все... Люди привыкли называть это, всю эту сферу образованием. Может ли образование вести к Господу? Я считаю, что да, по одной простой причине, когда мы проводим... Не просто может, а должно. Почему? Потому что я убежден примерно в следующем умозаключении. Мы когда проводим беседы перед Крещением для наших родителей, крестных, очень часто я вспоминаю, что в моменте Крещения мы задаем вопрос крещаемым — ну чаще всего ребенку, да, и за него отвечают крестные: веришь ли ты Ему? Про кого этот вопрос? Этот вопрос про Христа. И они говорят: да, я верю Ему как Царю и Богу. И вот ту мы и начинаем разговаривать о доверии: что, оказывается, мы доверяем только тем, кого мы знаем. Кого мы не знаем, мы, как правило, не доверяем, да, мы сначала знакомимся... То есть когда я смогу ответить на вопрос, что я верю Христу — тогда, когда я Его знаю. И дальше мы говорим о том, что есть два способа познания Христа: естественный и сверхъестественный. И вот разговаривая о естественном, начиная с камней, там простейших, растений, потом заканчивая уже животными и самим человеком, мы начинаем понимать, что естественный путь познания Бога — это когда мы наблюдаем за видимым миром, находим в нем гармонию, считаем гармонию прерогативой разума и через это уже приходим к познанию там: Бог есть и какой Бог — пытаемся через это все открыть. То есть, по сути, наука занимается естественным познанием Бога или там с помощью науки можно естественным образом пытаться познавать Бога. Да, этого недостаточно, но это уже говорит нам о том, что в самом по себе процессе образования мы так или иначе все равно двигаемся к Богу. Что говорится о светскости, вот Алла сказала сейчас, да, и здесь я уже, если разрешите, как раз таки скажу, какие лекции в университете читал — лекции были о правовом положении религиозных организаций в Российской Федерации. Потому что в семинарии я преподавал как раз таки церковное право, и на этой почве в университет меня пригласили эти лекции почитать. Но уже не говоря о церковном праве, говоря о праве светском относительно церковных организаций. Так вот светскость нашего государства и светскость нашей системы образования предполагает не полное отсутствие религиозности в них, а равные права для всех религиозных групп в системе образования, как школьного, так и высшего, и дошкольного точно также. Поэтому здесь все зависит от педагога, здесь зависит от руководителя образовательной организации, здесь все зависит от родительского комитета. На мой взгляд, знаете, родительский комитет это на самом деле, мне кажется, при должном подходе очень такой мощный инструмент воздействия на систему образования. Если этот комитет работает, если он там не для галочки, просто на бумажке существует, а если он реально работает. Но для этого родители, которые входят в такой комитет, они должны, конечно же, посвящать время именно этой общественной работе. То есть тогда, мне кажется, такие люди, они должны ну работать, наверное, не на полную ставку, мне кажется. То есть это должен быть человек, который реально может немножко погрузиться в эту деятельность — пусть даже на время, пусть это будет один год. Но это намного лучше, чем там в течение десяти лет, с начала обучения до конца обучения, там будет сидеть один и тот же родитель, который никогда не присутствует ни на каких собраниях и никаких вопросов не решает. Поэтому совместными усилия родителей, педагогов и руководства образовательного учреждения мы можем двигаться в этом направлении — пожалуйста, в направлении познания Бога. Нам законодательно ничто не мешает это делать. В крайнем случае пригласить — пожалуйста: родители попросили пригласить священника — пригласили священника, родители попросили пригласить какого-нибудь другого служителя другого культа — пожалуйста, пригласили. Если это законно существующая религия на территории нашей страны.

А. Митрофанова

— Законно существующие и православие, и католицизм, и иудаизм, и буддизм — самые разные, пожалуйста, да религиозные течения, конфессии и так далее. Представляю себе картину: вот, скажем, кто-то из наших слушателей приходит на собрание родительского комитета или в чате, как сейчас часто бывает, ведется переписка на эту тему и человек выступает с инициативой: слушайте, а давайте действительно как-то, может быть, священника пригласим в класс к нашим детям. И нарывается на лавину... ну, скажем мягко, встречных реплик: задолбали вы с этой своей религией! Итак из каждого утюга эта ваша религия прет! Да что вы тут развели? У нас школа светская, оставьте наших детей в покое, когда вырастут, сами определятся, что им в жизни надо... Ну вот примерно по такой схеме. Это самый общие и стандартные ответы я сейчас озвучиваю. Ну и привет. И выясняется, что гораздо проще, чтобы в такие дискуссии глубоко не уходить, потому что они же еще имеют свойство потом на личности переходить. У нас в родительских чатах зачастую мамы, мамы существа эмоциональные, гораздо более включенные эмоционально, скажем так, в подобные диалоги, чем папы. И чтобы это все далеко не заходило, проще замолчать и больше с этой инициативой не выступать. А вопрос с образованием от слова «образ», стремящийся к подобию, решать на уровне семьи. Вот я думаю, что многие таким путем в итоге и идут. Либо действительно отдают своих детей в православные школы и гимназии, где подобный вопрос решается еще на берегу: мы круг единомышленников, если мы привели ребенка в эту школу, мы понимаем, что наши семьи разделяют общие ценности — всё. А вот как в родительском комитете конструктивно... Ну счастлив тот человек, которому удалось конструктивно этот вопрос решить.

А. Ананьев

— Да, выйти из родительского чата.

А. Митрофанова

— Ну тогда уже всё — ничего решить тебе не удастся и отстоять что-то не удастся, если ты вышел из родительского чата. Вот как-то так.

А. Ананьев

— Смотрите, здесь, с одной стороны, умение вести диалог, мне кажется очень важным. А другой момент — подождите-ка предлагать кого-то привести в школу. А давайте-ка мы, как родители, сами с этим человеком сначала встретимся и с ним пообщаемся. То есть вот с чего надо начинать: дорогие родители, давайте мы встретимся вот с таким-то человеком, посмотрим на него, вопросы ему позадаем, посмотрим, чем он вообще по жизни занимается. И, может, от него какая-то польза для наших детей будет? Посмотрите, как там Степа Машу за косички дергает, там Витя кого-нибудь кулаком в глаз ударил — надо что-то с детьми делать. Мы все работаем, мы все не успеваем там детям уделить внимание. Пусть этот человек каким-то образом повлияет на них. Следующая проблема — приобретение так называемого значимого взрослого. Очень часто именно кто-то из педагогов, а еще чаще кто-то из тренеров, если в школе есть какие-то спортивные кружки, да, именно такой человек становится для детей вот этим самым значимым взрослым, которому ребенок начинает доверять — ну там в период эмоционального взросления, когда доверять своим родителям он перестает. И вот тут самим же родителям будет крайне выгодно иметь такого человека, который сможет, с одной стороны, положительно влиять на их детей и, с другой стороны, при этом успевать прислушиваться к мнению родителей и к каким-то вопросам именно самих родителей. Но у нас, к сожалению, если говорить, то тут не только система образования, воспитания, мы будем говорить и о семьях тоже. У нас же ведь нередко случается, к сожалению, так, что и сами родители могут быть невоспитанными людьми. Я это нередко наблюдаю на детских площадках, когда мы с детьми посещаем — у нас есть площадка в нашем дворе, а есть площадка, которая находится на территории храма. И вот очень разное, знаете, такое отношение самих детей друг к другу и отношение взрослых к детям. Как сегодня взрослые и родители чаще всего себя ведут на детской площадке? В лучшем случае с телефоном в руках. Не дай Бог, с сигаретой в зубах. Вот как бы, да, с семьей тоже работать надо, а кто будет это делать, кто будет этим заниматься? Это тоже вопрос. И поэтому, мне кажется, вот такие вещи морального, нравственного ориентира, они, конечно же, необходимы. Прямо остро необходимы.

А. Ананьев

— Спасибо, отец Вячеслав. Сейчас на минуту прервемся, у нас полезная информация на светлом радио. А через минуту продолжим разговор об образовании. Каким должно быть образование, какой путь выбрать ребенку, который вот в эти как раз дни заканчивает школу и собирается подавать документы в вуз? Как преодолеть период потрясений и переживаний, связанный с выпускными и вступительными экзаменами без потерь и потрясений? И наконец самый главный вопрос: как научить детей учиться, а не выживать и потреблять? То что сейчас и происходит, на мой взгляд, с нашими детьми. Об этом и многом другом мы продолжим разговор через минуту. Не переключайтесь.

А. Ананьев

— И мы возвращаемся за семейный стол в светлой студии радио «Вера». Сегодня здесь священник Вячеслав Клименко, клирик храма Божией Матери «Целительница» в Краснодаре. Я Александр Ананьев, ну а также ведущая Алла Митрофанова.

А. Митрофанова

— Вы знаете, отец Вячеслав, был у меня буквально на днях разговор с нашей удивительной подругой, которая живет в Грузии, в Тбилиси, и она поделилась своим наблюдением за нами, за россиянами. Люди ведь часто приезжают в Грузию отдыхать, ну сейчас меньше и тем не менее, все равно. Она говорит: какое же напряжение в людях. Вот какое невероятное напряжение. Ну понятно, Грузия в этом плане многих исцелила. Ненадолго, к сожалению, но тем не менее какой-то терапевтический эффект эта поездка имела. Но приезжают люди вот прямо, знаете, как заведенные, с таким мотором внутри. Она говорит: что это такое, что с вами? И говорит: ведь это же не только во взрослых, но и в детях. В детях в меньшей степени, но тем не менее тоже. И дальше, размышляя на эту тему, она поделились своим разговором со знакомой, описавший график жизни своего сына. Знакомая живет в России, в большом городе. В 22.00 у ребенка отбой. К 22.00 ребенок доставляется мамой на машине домой после ряда кружков: то есть после школы она его везет в бассейн, после бассейна она его живет на шахматы, после шахмат она его везет на английский. И вот ребенок такой, all inclusive, доставляется домой и падает замертво — в 22.00 у него отбой. В принципе, насыщенный, хороший, продуктивный график. Каким вопросом задается, глядя на это, наша грузинская подруга: а когда же он живет? А родители его, они когда живут? И делится тем, как устроена жизнь в их семье. У нее трое детей, старший сын — вот сейчас ему подарили новый велосипед, он гоняет после школы по Тбилиси, оставляя после себя ветер и всполошившихся воробьев — он абсолютно счастлив. В школе он учится на тройки. Ну и что, говорит она. Он счастливый человек. Она говорит: мне не нужно, чтобы он стал академиком, чтобы он стал олимпийским чемпионом. Мне важно — пусть он будет человеком самой обычной профессии уважаемой, скажем, водителем автобуса, пусть он будет сборщиком мусора или что-то такое — то есть люди, благодаря которым наша жизнь прекрасно устроена, но эти профессии не требуют одного, двух, трех высших образований или степени MBA. Главное, говорит она, чтобы мой ребенок был в этой жизни счастлив, чтобы он видел небо над собой, чтобы он Бога благодарил за прекрасный день, который провел очередной в своей жизни и так далее. Может быть, с нами действительно что-то не очень так? Я вот задаюсь таким вопросом. Мы нацелены на то, чтобы вырастить из детей чемпионов, потому что из себя в свое время тоже растили чемпионов, мы себя тащили на всякие Эльбрусы, Эвересты — к золотым медалям, красным дипломам — per aspera ad astra, простите за выражение. Теперь то же самое хотим от детей. А счастье не всегда же про это.

А. Ананьев

— Коротко добавлю от себя. Я знаю эту женщину, о которой говорит Алечка, я ее знаю и очень люблю, но с ее подходом к обучению детей я не согласен. А вы, отец Вячеслав?

Иерей Вячеслав

— А я могу со всеми тремя не согласиться и сказать что-нибудь еще? Смотрите, ну вообще да, удивительную такую тему мы затронули. Такое, знаете, мне кажется, чаще... Вот Алла сейчас сказала, что мы когда-то там гнались, тоже достигали, еще что-то делали, и вот поэтому там точно также пытаемся воспитывать детей. А иногда может быть совсем наоборот: родители ничего не достигли в жизни и поэтому хотят, чтобы хоть что-то достиг ребенок, да, и там из кожи вон лезут для того, чтобы предоставить ребенку возможность. Там на последние копейки, если это там платные какие-то занятия и кружки, вот на последние копейки все это оплачивают, лишь бы ребенок занимался, занимался, занимался. А я вижу в этом положительный и отрицательный момент. Положительный в том, что у такого ребенка, ну первое — вряд ли он там окажется случайно в подворотне, вряд ли он попадает под влияние какой-нибудь нехорошей компании и вряд у него у самого будет время думать какие-нибудь плохие мысли — он занят просто с головы до ног. Отрицательно — да, действительно у него нет детства, у такого ребенка. Хотя я сам тот ребенок, который до вечера зависал на кружках. Но знаете, почему? Мне, я больше любил всякие компьютерные кружки — все что касалось там физики, химии там, компьютеров, точных наук — вот мне это было безумно интересно. Помимо меня была кучка таких же ребят. И, конечно, на кружках, чем отличаются кружки от уроков: во-первых, тебе это интересно, это вот прямо... Ну то есть, я, конечно, не знаю тонкости семей, но мне кажется, вряд ли родители поведут ребенка на тот кружок или на ту секцию, куда ребенок просто до омерзения он не хочет туда ходить, а родители: нет, вот иди именно туда и ты будешь там до конца своих дней работать именно в этой сфере. То есть туда хотелось идти. Это сильно отличается от уроков. Потому что в любой момент ты можешь задавать свои вопросы, в любой момент ты можешь болтать там со своим там другом, приятелем — да все что угодно может быть. И благодаря таким кружкам вот у меня, представьте себе: мальчишка из сельской местности, где кроме своих трех тысяч жителей мы там особо-то никого больше и не знали. И именно благодаря таким кружкам и дополнительным занятиям у меня была возможность потом ездить там в районные школы на какие-то олимпиады, соревнования, в Краснодар ездить, в Москву ездить — для меня это было невероятное что-то и потрясающее. Вот по нашим меркам сельской местности это было удивительно. А я так, кстати, и с Краснодаром и познакомился. Я однажды ездил в Краснодар на олимпиаду и мне безумно понравился город. Я приехал с улыбкой до ушей: мама, папа, я буду жить в Краснодаре. И еще в школе я им это заявил. То есть в этом есть какие-то положительные вещи. Но при этом родителям очень важно, понимаете, скорее всего сами родители тоже живут в таком же темпе. И вот здесь мы будем давайте говорить, есть детство у ребенка или нет, живет он или нет — мы будем говорить не про количество, а про качество. Я сам тоже, думаю, как и любой другой священник, как любой полицейский, как любой врач, как любой педагог, да, тоже имею очень мало времени побыть со своими детьми. Но мы стараемся с ними быть качественно. Пусть это будет 20 минут, но я могу засечь эти 20 минут там у себя на телефоне, телефон оставить в другой комнате, чтобы элементарно мне никто не дозвонился, меня никто не тревожил — и всё: мы с детьми будем играть в конструктор — и вот всё, больше занятий нет. Всё. Есть дети и есть важный для них конструктор. Вот таким вот образом намного больше оказывается, мне кажется, влияния. Потому что дети, они ведь запоминают поступки, и они живут каким-то эмоциями. Они же еще не имеют какой-то там логики мышления, прочих вещей. Вот моему сыну там пять лет, и он же не задумывается: а я вот вырасту... Я сейчас задаю ему вопрос: а кем ты хочешь быть? А он говорит: полицией. Я говорю: зачем? Я буду ловить бандитов. Я говорю: ну молодец. Потом проходит пять минут буквально, да. Кем ты хочешь быть? Бандитом. Зачем? С полицией гоняться. То есть однажды он, конечно, выдал мне такую замечательную вещь. Там на очередной вопрос: кем ты хочешь быть? Он говорит: я хочу быть строителем. Зачем? Я буду строить дома, чтобы людям было... Вот у нас там есть жилищная такая проблема, да, ребенок все время говорит: папа, а почему сестра живет в моей комнате? Я тоже хочу себе комнату. То есть такие вещи. И он постоянно вот это все напоминает: папа, нам нужна еще одна комната, и вот это постоянно у него звучит. И он говорит: я хочу быть строителем, чтобы строить такие дома, чтобы людям было где жить. Вот как бы это такая тоже детская эмоция, но он об этом говорит. Я-то сам в детстве мечтал там ученым быть, и космическим полицейским мечтал быть, и кем только ни мечтал. А в итоге жизнь сложилось немного иначе. Хотя что-то это вот похожее, да. Поэтому в семье родителям, конечно, очень важно находить время. За 20 минут, мне кажется, ну вот никакой катастрофы на самом деле не случится. Это наша привычка — держать себя в постоянной тревоге, постоянно руку на пульсе, постоянно телефон включен: а вдруг мне кто-то позвонит, а вдруг сейчас кто-то напишет. И отдыхать, как правило, мы тоже не умеем, да. Ведь когда семья уезжает куда-нибудь на отдых, чем заняты родители? Родители — тоже рука на пульсе, все на телефоне: а вдруг позвонят с работы, а вдруг что-то случится. И вот все, вот это все начинается. То есть здесь нам нужно (нам — я имею в виду взрослым), нужно учиться распоряжаться вот какими-то маленькими крупицами своего времени, уделяя это время реально своей семье, своим детям или самому себе, но прямо реально. Пусть это будет мало времени, но чтобы оно реально себе. Лучше 20 минут провести с детьми, чем целый час с ними, сидя в телефон. Мне кажется так.

А. Ананьев

— Отец Вячеслав, вы начали наш разговор с рассуждения о дисциплине. Вы отец двоих детей. Вам часто приходится заставлять детей что-то делать, что-то читать, чем-то заниматься тем, чем они не хотят? Или же есть какой-то другой путь — заинтересовать, мотивировать как-то? Я просто пытаюсь понять, вот как вы считаете, молодой отец, которому еще только предстоит делать за детей геометрию и химию, вот в поиске баланса между кнутом и пряником, в какую сторону все-таки склоняться, как вы считаете?

Иерей Вячеслав

— Хотелось бы сейчас скинуть на жену и сказать, что вообще-то она в нашей семье педагог и воспитанием занимается она, а папа занимается нравственной составляющей. Ну смотрите, по поводу чтения — здесь, конечно, все стало совсем легко практически сразу: библиотека находится в моем кабинете, и поэтому для детей книга — это нечто вот такое взрослое, папино, и на книгу надо получить разрешение. Чтобы получить книгу, надо, значит, либо убрать игрушки, либо там маме помочь, либо покушать — вот что-то надо сделать, тогда ты получишь книгу.

А. Митрофанова

— Простите, отец Вячеслав, сразу уточню: то есть вы сделали книгу привилегированным объектом, к которому еще не всякий дотянется. И вот если хочешь, то тогда потрудись, пройди определенный квест, и она тебе в качестве приза достанется? То есть вы максимально заинтересовали своих детей в том, чтобы однажды у них в руках оказалась книга?

Иерей Вячеслав

— Именно так. Во что это выльется — поговорим через десять лет. Но да, сейчас именно так. Причем меня какое-то время не было дома, они без моего разрешения схватили журнал. Между прочим, я вам скажу, журнал «Фома».

А. Митрофанова

— Я подумала о другом...

Иерей Вячеслав

— Да, ну они его схватили, и я его увидел там с помятой обложкой, он лежал на обеденном столе, что, конечно, мне очень не понравилось. Сын долго извинялся, долго просил прощения: папа, я виноват. Но тем не менее дети лишены были книг на некоторое время. Потому что ну у них книги, понимаете, они привыкли... Ну представьте себе, сколько сыну было — года четыре, может быть, три — я захожу в комнату... С каких пор я решил, что книги должны быть привилегией. Я захожу в комнату к детям, и сын сидит на полу, в уголку, в своей комнате, с книжкой Жана Бодрийяра «Симулякры и симуляция», которую он активно листает. И при этом, глядя на каждую страничку, вот что-то там бормочет: бада-бада, бада-бада... И переворачивает следующую, бормочет дальше. То есть их сразу же в книге интересует, ну я не скажу смысл, да, опять-таки история или эмоция. Пока что это какие-то там максимально простые книги. Мы можем полистать что-то сложное, я могу им прочесть там один абзац — и все. Их внимание, это максимум, на что хватает их внимания, да, там один абзац. Мы потом обсуждаем, что они из этого поняли, как бы они там... Ну больше, конечно, с сыном, потому что дочка чаще отвечает: не знаю. И с тех пор, когда я увидел, что книга Бодрийяра была у него — а я сам эту книгу на тот момент еще не дочитал, я думаю: так, книга должна быть всегда в порядке, поэтому книги без разрешения папы мы не трогаем. И с тех пор я решил, что книги мы не трогаем, и каким-то образом это становится привилегией. И это дошло до того, что однажды сын мне выдал фразу, я не помню, кажется, друзья были у нас в гостях, тоже разговор как-то зашел за книги, и сын — это очень распространенная фраза, и я не исключаю, что я очень часто ее в эфирах говорил, в трансляциях в Инстаграме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), еще где-то. Но как-то вот сидя с друзьями, и разговор зашел о книгах, сын сделал очень умный вид лица и произносит: вообще-то те, кто читают книжки, всегда будут командовать теми, кто смотрит мультики. Всё, для него это какое-то... Ну в книге есть какая-то сакральность, наверное, я вот так назвал бы. В нашей семье книга — это некий сакральный объект. Точно также как икона — помолиться они заслуживают. То есть просто так помолиться они не могут, нет. Они могут просто так помолиться в своей комнате. Но если хотят с родителями — значит, у нас есть обязательно форма одежды для молитвы — это всегда должны быть там штанишки, чистая белая маечка либо рубашечка, как сын любит называть, он говорит: это одежда ангелочка. Я пошел надевать одежду ангелочка, сейчас будем молиться. А мы не заставляем детей это делать. То есть вот именно заставить — у нас такого нет. Конечно, иногда перерастает там их нежелание прибраться в своей комнате, или когда они сильно шумят, да, или сходят с ума — это может перерастать в какие-то перепалки такие с ребенком. Но что касается вот основополагающих моментов, таких как молитва, пост (вот ребенок начал интересоваться тем, что такое пост) — вот в этих моментах мы пытаемся сделать все возможное, чтобы им захотелось в этом участвовать. То есть такого, чтобы мы говорили: пошли молиться, никогда не было. Я более того скажу вам, очень тонкий для меня, очень личный и очень тонкий момент именно для меня. Когда умер мой дедушка — это один из самых близких мне людей, я у него был любимый внук, могу об этом продолжать говорить, мне это доставляет радость некоторую, потому что дедушки с нами нет. И я решил, что об этом надо как-то сыну сказать, потому что сын бывал у него в гостях. Я говорю: помнишь вот моего дедушку, такого-то, дедушку Сашу? Он говорит: да, папа, помню. Я говорю: он умер. Он говорит: а что значит умер? Я говорю: ну все, мы его больше не увидим, я говорю, он теперь у Бога, молится о нас с тобой. Его больше нет. И у меня, естественно, я это говорю с таким нахлестыванием слез на глаза. И он говорит: папа, тебе грустно? Я говорю: да, мне грустно, сынок. А он берет меня за руку: пошли со мной. Ведет меня в свою комнату, ставит перед иконой и говорит: папа, давай молиться. Вот к какому поведению в итоге это приводит. Да, это такое, на мой взгляд, насколько это возможно, трезвое отношение к молитве, к книге, к дисциплине, к любви, к проявлению эмоций, ко всяким таким вещам.

А. Ананьев

— «Семейный час» на светлом радио. Алла Митрофанова, Александр Ананьев и замечательный священник из Краснодара, священник Вячеслав Клименко, клирик иконы Божией Матери «Целительница». И вы знаете, современным языком выражаясь, потрясающими кейсами поделился отец Вячеслав. Это действительно какое-то ноу-хау. Ну просто мы сейчас сидим с Алечкой и слушаем вас, отец Вячеслав, разинув рот буквально. Это настолько тонко, настолько мудро и настолько естественно. Во-первых, нет никаких сомнений, что это работает. Во-вторых, что это, в принципе, просто требует разве что какой-то сосредоточенности и дисциплины просто от самого родителя. И, в-третьих, это дает действительно поразительные результаты. Огромное вам спасибо за вот эти ваши очень личные, прожитые, прочувствованные истории.

А. Митрофанова

— А еще мне кажется, отец Вячеслав, вот отношение, которое вы формируете в своих детях к книге, к молитве, к знанию (в целом-то мы все-таки выходим на знание как таковое, которое из книги мы можем получить и из общения с Богом) — это отношение совершенно не потребительское. Саша озвучил в конце первой части нашего разговора вот эту важную, на мой взгляд, тему. Мы же люди, имеющие отношение к системе образования сегодня в России, нередко сталкиваемся с этой сложностью: из отношений «учитель — ученик» (я знаю, что Владимир Романович Легойда, например, на радио «Вера» и на других ресурсах довольно часто об этом говорит), из парадигмы «учитель — ученик» перешли в парадигму «продавец — покупатель». Покупателя надо заинтересовать. Для этого продавец какие-то ритуальные пляски на столе вплоть до того, что готов исполнить, какими-то побрякушечками завлечь, пообещать подарочную упаковку и красный бантик. И тогда, может быть, покупатель, вот он согласится, что, о’кей, хорошо, я не пойду в другой магазин, я останусь тут у вас. В таком положении зачастую сегодня педагоги оказываются. И это не вина детей, и не вина родителей, это какая-то наша общая беда, сложность, вызов, к которому мы нередко оказываемся не готовы, хотя должны быть готовы и должны понимать, что с этим делать. Что делать, когда такое отношение уже сформировано — ну отдельная огромная тема. А вот как такого не допустить — на мой взгляд, ваш подход в отношении книг, например, дает именно результат того, что ребенок не потребитель, а самое заинтересованное лицо в том, чтобы дорваться наконец до вожделенного издания, полистать его, может быть, почитать самостоятельно. А еще круче — это уже, прям, совсем, видимо, он тогда получит суперприз, джекпот сорвет — если что-то почитает папа. Это запредельно крутая история. Простите, что так говорю, наболевшая тема. Но если это работает, то, по-моему, действительно многим родителям стоит взять это на вооружение — формирование отношения к книге как к суперпризу, сакральному знанию, а не к чему-то, что ну вот, опять обязывает тебя что-то там посидеть и полистать вместо того, чтобы что-то посмотреть мультики. Очень здорово. Ну а значение и роль книг, когда включается воображение и у ребенка задействовано гораздо больше участков мозга, чем когда он смотрит мультики, я думаю, что это общее место, оно в пояснении не нуждается.

А. Ананьев

— У меня созрел частный вопрос, отец Вячеслав. Он, может быть, окажется интересен только вот мне и вам, поскольку вам на него отвечать. Судя по вашим рассказам, в жизни ваших детей, такое впечатление, что нет ни телефонов, ни смартфонов, ни планшетов, ни компьютеров — всех тех болячек, которыми грешат современные дети. Это так или нет?

Иерей Вячеслав

— Отвечу анекдотом на ваш вопрос. И первое, что я хочу, с Александром не согласиться, что для родителей это просто — это крайне непросто. Вот ну я не назову результатами, да, сыну пять лет — никаких результатов еще нет. Но какая-то заинтересованность там — хотя бы к книжкам у него есть, хотя бы к молитве есть, да. О результатах, мне кажется, мы сможем говорить, когда у него свои дети появятся, и вот тогда мы там сможем обсудить какие-то результаты. Но тем не менее это крайне нелегко для родителей, как для меня и для супруги это требует много терпения. Но на примере моей семьи можно сказать: да, это реально, это возможно. На примере семьи моего научного руководителя, у которого четыре дочки, можно сказать: это реально, это возможно. Смотрите, я не придумал, все что я рассказываю, я просто советовался с ним, с моим научным руководителем, который доктор педагогики, и как бы задавал вопросы ему. И вот здесь он очень часто говорил, что до трех лет вот вообще, хоть в грязи пусть копаются, можешь вообще ни на что внимания не обращать, а потом начнем. Вот что касается вашего вопроса, насчет всяких там гаджетов, отвечу анекдотом. Очень люблю этот анекдот. Советских детей, значит, пионеров повезли в горы, высоко-высоко, а там жил один дедушка, он очень долгую жизнь прожил, ему уже 113 лет, и вот хотят пионеров с ним познакомить, чтобы он научил, как жить, чтобы такого возраста достичь. И хорошая встреча была, полезная, и вот уже все собираются расставаться, и пионерам говорят: ну может, у вас к дедушке какой-то вопрос есть? И один пионер так неловко тянет руку. Ну дедушка говорит: да, дорогой, задавай, что у тебя за вопрос. А он говорит: дедушка, простите, но вот вы так долго живете — 113 лет, у вас, наверное, и вредных привычек даже никаких нет? Он говорит: есть внучок, есть, иначе я никогда не помру. А вот здесь примерно то же самое. Конечно, есть гаджеты в их жизни. И я вам больше скажу: гаджетов в их жизни нет на сегодняшний день, наверное, в последние полгода. Почему их нет? В какой-то момент мы, как все родители, пытались заткнуть детей мультиками. Да, мы контролировали мультики, так как, в принципе сегодняшнее поколение разбирается в гаджетах, но мне кажется, мой уровень, он несколько выше среднего пользователя, поэтому я знаю, как там со своего устройства контролировать устройство ребенка, все эти там детские фильтры и прочие вещи, любые настройки. Поэтому даже если они и оставались где-то без присмотра, все равно мы знали, что примерно они смотрят. Причем ребенок в этом плане научился пользоваться гаджетом. Он любит мультики именно про машинки, писать он не умеет — вот здесь меня поразила его находчивость, как он научился в поисковике искать именно мультики про машинки — он ставил смайлики с машинками. И ему поисковик выдавал именно эти мультики. Он запомнил пароли, то есть мы их меняли, он их запоминал. А там старое устройство было, поэтому пароль из четырех символов состоял, он очень легко их, быстро запомнил. Ну то есть есть какие-то полезные моменты. Но он разбил планшет. Хорошо, какое-то время мы прожили без планшета, поняли, что нам тяжело. Думаем: нужно что-то дать. И супруге как раз поменяли телефон на новый, мы старый телефон снова дали детям. Они разбили телефон. Ну и мы решили: хорошо, ребята, раз вы разбили два устройства, живите без них. Они и сегодня смотрят мультики. Например, вот сейчас мы с детьми смотрим «Утиные истории» линейку. Но каждый раз перед просмотром, во-первых, они смотрят один раз в день, у нас прямо такой ритуал засыпания есть (ритуал — я имею в виду набор действий): мы пришли с улицы, искупались, поужинали, посмотрели мультик и потом уже, насколько у них сил хватило, помолились... Дети у меня знают молитву «Господи, помилуй», знают молитву «Аминь» — для них это молитва. Там «Отче наш» пропеть — это уже что-то праздничное. И, значит, если у них есть силы помолиться — помолились. А иногда они во время просмотра мультика уже отключаются. Но они вспоминают, какую серию мы сейчас смотрим, о чем были предыдущие серии. После мультика, если они не спят, мы учимся, вот как можно поступать, как нельзя поступать — то есть мы это делаем, стараемся по крайней мере делать не бездумно, а именно с каким-то анализом, с какой-то пользой. Но гаджеты в их жизни присутствовали и присутствуют.

А. Ананьев

— Отец Вячеслав, у нас, к сожалению, уже не так много времени остается до конца программы, а очень хотелось бы отдельный разговор посвятить теме вашей семьи и отношений с детьми. А поскольку все-таки сегодня мы по большей части говорим об образовании, а сейчас лето и то время, когда многие выбирают для себя вузы, родители выбирают для детей помладше школы, куда они пойдут или, может быть, уже определились, а кто-то колеблется и так далее, как вы думаете, а на какие критерии стоит обращать внимание при выборе учебного заведения? Как должны эти критерии коррелироваться с устройством самого ребенка, вот этим внутренним его миром, который у каждого из нас индивидуален, на что внимание обращать? Сейчас оставляем в стороне хотелки, желания там родителей закрыть какие-то свои гештальты. Если сконцентрироваться на ребенке, на что в ребенке обратить внимание, чтобы понять, куда его направить?

А. Митрофанова

— Ну я думаю, здесь у любого родителя, как у взрослого человека, есть некая интуиция, да. Вот я изучаю этот момент сейчас в одном из вузов московских и понял, что интуиция —это такой набор навыков, опыта, который (и простите за такое современное выражение) можно прокачать. То есть интуиция — это такой накачиваемый духовный орган, который подвергается изменениям. Так вот, мне кажется, родительской интуиции для этого, в принципе, достаточно. То есть я понимаю, что в отношении своего сына — все спортивной направленности ему подойдет, а какой-то там аналитики — нет. У дочери — немножко наоборот. Хотя они еще маленькие, но по крайней мере сейчас мне в них это видно. А что касается конкретно выбора учебного заведения, здесь я, как верующий человек, стараюсь доверяться Господу. И по-честному скажу, что наше решение, оно на сегодняшний день не изменилось. Мы тоже задумываемся, в какую школу отдавать ребенка — и у нас один единственный критерий: ближайшая к дому школа. Все, больше критериев никаких нет. Мы в садик их точно также отдали. А я очень часто в общении с людьми насчет вот, знаете, есть вот это: а где-то надо найти старца... а вот священник этот к людям там так относится, а этот иначе... Я всегда всем людям говорю одинаково: лучший храм — это тот, который находится ближе всего к вашему дому. Все, лучше вы не придумаете. А здесь дальше уже раскручивать разворачивать эту мысль можно совершенно по-разному. Самое первое — это безопасность: чем ближе добраться из дома в школу, чем ближе добраться из школы домой, тем безопаснее будет путь. Это тоже то, о чем я переживаю. А почему я так думаю — здесь я полностью доверяю свой жене. Она несколько лет проработала в общеобразовательной школе, в лицее у нас в городе, причем это считается одна из там лучших школ города. Но проработав там много лет — она была и заместителем директора этого учебного заведения, — когда мы с ней поднимали эту тему, она мне именно так и сказала, что абсолютно любая школа подойдет нашим детям. Ну вообще любым детям подойдет любая школа. То есть вот каких-то особенных там критериев предъявлять, мне кажется, абсолютно не нужно. Другое дело, что в школе, которая рядом, может не быть мест — ну вот это уже, конечно, проблема и здесь уже просто вопрос наличия самих учебных заведений.

А. Ананьев

— Хорошо. Последний вопрос. Давайте представим себе юношу или девушку, которая вот сейчас дописывает последний экзамен ЕГЭ или уже дописали и должны подавать документы в вузы, и у них, в общем, что называется tabula rasa — нет ни малейшего понятия, что они хотят в жизни дальше. А так бывает очень часто. Да что там далеко ходить — я, когда закончил школу, я толком не понимал, а чего я хочу дальше от своей жизни, кем я хочу быть. Вы как священник, как отец какой бы совет дали человеку, который стоит перед вот таким, абсолютно непонятным выбором?

Иерей Вячеслав

— Сложно. Но я сам был в таком положении. Знаете, я на свой страх и риск сделал то, что захотелось именно мне и, может быть, это неправильно, я не знаю. А когда встал вопрос, куда мне поступать, родители хотели, чтобы я шел в военное училище. Старший наставник, друг моего тестя, сейчас он епископ, хотел, чтобы я поступал на историка в государственный университет. А я на тот момент хотел идти в семинарию. И я не послушал никого и поехал в семинарию. А, к слову, как бы да, мне это понравилось. Потому что первое — что это было мое желание, поэтому я прилагал максимальные усилия для того, чтобы вообще в нее поступить — а у нас был тогда большой конкурс, большой набор. Представьте себе, семинария в Краснодаре — нас поступало в мой набор 80 человек, а взяли 24 человека. А потом, после семинарии у меня горение и желание посвятить немножко там своего времени учебе оставалось, и я поступил в академию, проходил курсы повышения квалификации в аспирантуре уже в Москве. И знаете, в этом всем — здесь, может быть, я скажу юношам, которые хотят быль священнослужителями, — в этом всем, в этой всей деятельности всегда чувствовалась острая нехватка светского образования. Именно светского. И еще пока был жив владыка Исидор, я попросил его благословения и поступил в светский вуз, наконец-то все-таки на ту специальность, вот чем я, собственно, в епархии занимался, на такую специальность я и поступил. Я тоже боялся, что я не поступлю, потому что... То есть здесь что на руку, мне кажется, там духовенству уже действующему, молодому духовенству — то, что наше образование чаще всего никак не котируется, поэтому светское образование, которое мы будем получать, оно все равно является первым образованием по закону. И исходя из этого я сдал все испытания, какие были необходимы, и вот продолжаю свое обучение. В детстве, поверьте мне, у меня бы не было возможности попасть в этот вуз просто по одной простой причине: я бы вообще побоялся туда сунуться. Вот и все. То есть что я могу пожелать молодым людям, которые хотят куда-то поступать? Страхи в сторону, смело поступать туда, куда заходят.

А. Ананьев

— Прокачивайте интуицию и доверяйте Богу, другими словами.

Иерей Вячеслав

— Да.

А. Ананьев

— Спасибо вам огромное. Сегодня мы в программе «Семейный час» беседовали с клириком храма иконы Божией Матери «Целительница» в Краснодаре, священником Вячеславом Клименко. Очень много вопросов мы не успели задать. Но я надеюсь, что в следующий раз мы обязательно сможем продолжить беседу. Спасибо вам.

А. Митрофанова

— Да, про инклюзивное образование очень хотелось бы расспросить вас, о вашем опыте, он у вас есть. И давайте, действительно, в следующий раз этой темы тоже коснемся. Спасибо.

Иерей Вячеслав

— Спасибо большое.

А. Ананьев

— С вами была Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— Александр Ананьев.

А. Ананьев

— Услышимся в следующую субботу. До новых встреч.

А. Митрофанова

— До свидания.