«О семье, традициях и творчестве». Наталья Соловьева

У нас в гостях была писательница, автор книги «На берегу Тьмы» издательства «АСТ» Наталья Соловьева.

Наталья рассказала о семейных традициях и о том, почему для нее важна их преемственность, о знакомстве с мужем на Елисейских Полях в Париже, и о своем доме, как о семейном очаге. Также наша гостья говорила о своей книге «На берегу Тьмы»: как родилась идея её написания, о чем она, и что означает такое загадочное название.

---

Ведущие: Константин Мацан, Анна Леонтьева

А. Леонтьева

– Добрый светлый вечер. Сегодня с вами Анна Леонтьева...

К. Мацан

– И Константин Мацан. Добрый вечер.

А. Леонтьева

– Сегодня с нами Наталья Соловьева, писательница, автор книги «На берегу Тьмы». Добрый вечер.

Н. Соловьева

– Добрый вечер, Анна. Добрый вечер, Константин.

А. Леонтьева

– Дорогие, ну мы сегодня, как обычно, будем говорить о семье. Но хотелось мне, Наталья, наверное, спросить у вас: название необычное – «На берегу Тьмы», даже немножко мрачноватое.

К. Мацан

– Пугающее такое.

А. Леонтьева

– Пугающее, да.

К. Мацан

– Для «Светлого вечера» хорошее начало.

А. Леонтьева

– Хочется спросить, откуда такое название и как родилась идея книги?

Н. Соловьева

– Да, я с удовольствием объясню. На самом деле название имеет два смысла. С одной стороны, Тьма – это название реки, это приток Волги, небольшая речушка, которая протекает в Тверской области. И, собственно, события романа происходят на берегу этой реки. А второй смысл заключатся в том, что эпоха, которую я описываю, сопоставима с тьмой – то есть у меня события происходят с 1912 года по 1946. И мои герои, соответственно, проходят всевозможные испытания – это первая мировая война, революция, гражданская война, коллективизация, Великая Отечественная. То есть для меня это, все это можно охарактеризовать словом «тьма». Поэтому вот такое сложное название, такая аллегория.

А. Леонтьева

– Ну да, такой непростой период в жизни страны. Но почему он вызвал у вас такой интерес?

Н. Соловьева

– Ну на самом деле это очень долгая история.

А. Леонтьева

– Ничего, у нас есть время.

Н. Соловьева

– На самом деле началось все с того, что я приехала в деревню под название Берново, она находится как раз в Тверской области, и это родовое гнездо моего мужа. И история семьи очень интересна. Когда я попала в этот дом, он меня вдохновил, и истории, которые там происходили, меня удивляли, вдохновляли и мне было очень интересно покопаться в них и изучить, что там на самом деле происходило. Потому что сама деревня очень старая, и вот этот дом, родовое гнездо очень старое. Сам дом то ли конца XIX века, то ли начала XX века, мы точно толком не знаем. И прадед моего мужа был управляющим имением семьи Вульф. Вульфы – это древний дворянский род, сейчас до сих пор существует их усадьба, туда приезжал неоднократно Пушкин. Соответственно, Вульфы это были друзья Пушкина, и он бывал у нас. И, соответственно, все это было очень интересно. И история рода достаточно сложная, потому что прадед, Александр Александрович Сандальнев, родом из Новгорода. Он закончил Московский университет и приехал управлять имением. И там он встретил (я сейчас рассказываю не роман, а настоящую историю), он встретил крестьянку, Екатерину Бочкову, соответственно прабабушку моего мужа. Они поженились, у них было много детей, его лишили наследства за то, что он женился на крестьянке. Все это было очень интересно. И это легло в основу моего романа. Естественно, дальше я писала, свой сюжет строила как-то на этой основе...

А. Леонтьева

– Это такая история, о которой просто ну невозможно не написать, вот судя по тому, что вы рассказываете, да. Во-первых, вообще понятие родовой усадьбы, оно такое редкое в наши дни.

Н. Соловьева

– Да, дело в том, что я родилась в Белоруссии. И, как мы знаем, во время Великой Отечественной войны у нас мало чего осталось неразрушенного. Поэтому меня всегда удивляли семьи, где что-то сохранилось, где сохранились дома, где сохранились какие-то старые вещи, где чтут традиции. Поэтому, конечно, мне это было очень в новинку. И более того, меня всегда интересовали на самом деле семейные истории. И все началось, как мне кажется, с поездов. Потому что моя мама донская казачка, но она вышла замуж в Белоруссию, и я родилась, соответственно, в Белоруссии. Но каждое лето я ездила к бабушке в город Приморско-Ахтарск Краснодарского края. И каждый раз мы больше суток ездили на поезде. И, соответственно, пока едешь больше суток, меняются пассажиры. Время было другое, и все делились своими семейными историями: кто откуда едет, куда, что у кого произошло. И, мне кажется, это была своего рода психотерапия, когда люди знали, что они никогда больше не увидят своих попутчиков. И я была маленькой, и мне было очень интересно лежать на верхней полке и слушать вот эти все рассказы. Они всегда были очень интересными, потому что были люди, которые помнят Великую Отечественную, помнили тогда, у которых были большие семьи. И, соответственно, они рассказывали про все свои проблемы – внуки, дети. И меня это очень всегда удивляло. И в своей книге у меня получилась такая сборная солянка моих личных историй, и историй моей семьи, семьи моего мужа, когда все это каким-то образом переплелось. И я даже не могу толком сказать, чего там больше, выдумки или правды, но в итоге получилось, как получилось.

К. Мацан

– Я не могу не спросить (может быть, это немного шаг в сторону от магистральной темы, но все-таки) про эти разговоры в поездах. А вам сейчас, если бы вы сейчас оказались в таком поезде, где незнакомые люди едут, сменяют друг друга и больше суток рассказывают свои истории, вам было бы интересно? Я почему спрашиваю, потому что я воображаю себя на этом месте и понимаю, что мне бы в этот момент больше всего хотелось бы спрятаться, чтобы никто мне ничего не говорил. Вот оставьте меня наедине с самим собой, ну то есть не заставляйте меня выслушивать ваши семейные истории. Но это вполне, может быть, такая пагубная черта моего характера. А вам как кажется? Или времена были другие, а сейчас вам хотелось бы, чтобы это вернулось?

Н. Соловьева

– Понимаете, сейчас люди меньше делятся. Но лично мне очень интересно. И как-то так получается, что я встречаю таких разговорчивых людей, и я обязательно пользуюсь моментом.

К. Мацан

– То есть подобное тянется к подобному.

Н. Соловьева

– Наверное. Но мне искренне интересно, очень интересно. И например, вот за последние два года у меня была возможность пообщаться с очень пожилыми людьми. Одной женщине было 90 лет, второй 80 с чем-то. И одна из них, я встретилась с ней в Италии, ее угнали в плен фашисты из Киева, и она всю жизнь прожила в Италии. Она в Германии встретила своего будущего мужа, итальянца, и, в общем-то, у нее никого не осталось, все погибли, и она не смогла вернуться домой, она осталась в Италии. И я, как только я услышала, что она где-то там рядом живет, я тут же попросила, можно ли я с ней пообщаюсь. Я напросилась в гости, и мне было очень интересно, безумно интересно расспросить ее. Мы даже пели какие-то песни, мы общались, и я это делаю вот с искренним удовольствием. А в прошлом году у меня тоже была очень интересная встреча. Мне захотелось найти деревню, в которой жили мои бабушка и дедушка в Белоруссии. Эту деревнею сожгли немцы в 1943 году, во время операции «Коттбус». И я про нее только слышала, я никогда-никогда там не была. И так как я была в Белоруссии, мне вдруг захотелось, не вдруг, я немножко подготовилась, естественно, и мне захотелось найти эту деревню. Я поехала в белорусский лес, я ходила по лесу, я ее нашла. И там же я услышала, что вот, оказывается, жива женщина, которая очевидец событий. И я, естественно, купила каких-то пряников, я поехала к ней, и мы, наверное, час с ней разговаривали, мне было безумно интересно ее расспросить. И я, правда, всегда пользуюсь моментом, когда есть кто-то, кто рассказывает свою жизнь, я всегда спрашиваю. Естественно, я стараюсь быть максимально деликатной, чтобы никого не потревожить.

К. Мацан

– Но это такой личный интерес, человеческий, или это писательский такой прием накопления материла?

Н. Соловьева

– Знаете, мне кажется, одно последовало из другого. Изначально у меня есть большой интерес к семейным историям. И я помню, как бабушка рассказывала, мама: а вот этот, вот он женился на той-то, – и я вот прямо очень с удовольствием все это впитывала всегда. А вот сейчас я уже чувствую, что это уже профессиональное, потому что как только кто-то что-то рассказывает, у меня включается локатор, я могу даже что-то записать впоследствии. Ну то есть какая-то такая профдеформация. Но изначально, конечно же, интерес к семейной истории.

К. Мацан

– То есть ты слушаешь человека и думаешь: а вот финальчик я бы у вас переписал все-таки, вашей жизни.

Н. Соловьева

– Нет, самое страшное, наверное, когда ты боишься, что человек обидится на то, что ты использовал эту историю.

К. Мацан

– Бывало такое?

Н. Соловьева

– Возможно, я настолько это все смогла закрутить, что пока никто не пожаловался, я не знаю, жалоб не поступало. Ну я надеюсь, что никто не обидится. Я максимально деликатно писала и об истории семьи мужа, а тем более на самом деле вся история романа, она не есть история этой семьи. То есть это по мотивам, вот как пишут, это не есть правда. Поэтому ну пока никто не обиделся.

А. Леонтьева

– Пока мы не ушли от этой темы, я хотела вставить свои три копейки, пока Наталья выпьет глоток чая. Просто вы рассказали, что вы с детства любили слушать истории. И я вспомнила, как моя подруга в детстве (вот почему я стала журналистом, видимо), в детстве нашла волшебную дверку, и ну это была дверка ну в доме, такая внизу дома, она никогда не открывалась. И она сказала, что если загадать желание и проникнуть в эту дверку, то оно обязательно исполнится. Ну мы никак не могли проникнуть, и она сказала, что это определенные какие-то минуты в дне, ну мы вот никак не попадали в эти минуты, но желание нужно было загадать заранее. И вот кто чего загадал. Я очень хорошо помню, что я загадала стать мухой. Мне очень хотелось стать мухой. Ну, потому что я думаю: я буду влетать в форточки людей и слушать, о чем они говорят, а они не будут меня видеть. Понимаете, как это интересно.

К. Мацан

– Красивая параллель.

К. Мацан

– Наталья Соловьева, писательница, автор книги «На берегу Тьмы» сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер», а мы продолжаем наш разговор.

Н. Соловьева

– А касательно всяких дверок я тоже хотела рассказать, собственно, про вот дом, который меня вдохновил на написание романа. Он очень старый, и там до сих пор хранится масса артефактов. И когда еще не думала, что я вдруг возьмусь за написание романа, мне был очень интересен крестьянский быт. Потому что я хоть и с небольшого поселка, я никогда не сталкивалась с этим, то есть я не умею топить печь, я никогда не доила корову, я ничего этого не знаю. А в доме были всевозможные коромысла, там были чуни – я, например, никогда не знала, что это такое.

А. Леонтьева

– Чуни – это что?

Н. Соловьева

– Вот. Это веревочные лапти, это лапти из пеньки. И там были всевозможные сундуки, какие-то шкафы. И во мне это тоже вызывало большой интерес. И иногда были какие-то штуки, я даже не понимала, зачем это. И это все наталкивало на мысль, что здесь жила большая семья крестьянская, и они жили вот таким натуральным хозяйством, все это использовалось. И за этим стояло очень много труда, то о чем мы не знаем сейчас. И я думала вот о женщинах, которые жили в этом доме до меня. Для меня стало очень важно, особенно с рождением ребенка я стала как-то более внимательно об этом думать. Я стала думать, как был устроен быт, что они делали. Например, там вот стояла маслобойка, и я задумывалась: а сколько, интересно, времени занимало сбить масло, подоить корову. То есть когда ты не свободен, ты не можешь уехать куда-то в путешествие, ты должен встать там в пять утра или крестьяне вставали в четыре утра, ты должна подоить корову, ты должна там процедить это молоко и так далее, и это очень большой труд. И со временем во мне это рождало все больше уважения. И когда я стала думать: а как это происходило во время наших глобальных катаклизмов? То есть, допустим, там вот империалистическая война, мужчины ушли на войну – понятно, про это все пишут и много пишут, и есть дневники, которые мы можем почитать. Но у нас же нет крестьянских дневников женских. А почему их нет? Потому что, ну, во-первых, большинство было безграмотных женщин, во-вторых, ну некогда было писать эти дневники, были дети, коровы и так далее. И все это было сложно. И мне было очень интересно это изучить. А когда я стала узнавать, я тут же стала спрашивать различных историков, стучаться в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации): подскажите, как это было, где можно про это почитать. И я столкнулась с тем, что информации очень мало, и приходилось как-то по крохам из каких-то архивов все это узнавать и понимать, как это было на самом деле сложно, и мы об этом просто сейчас не думаем.

А. Леонтьева

– Сложно именно вот, что они много работали, в физическом плане сложно?

Н. Соловьева

– Я думаю, что не только в физическом, но морально тоже было тяжело. Потому что ты остаешься одна, дети, и муж уходит в неизвестном направлении, не может тебе написать – чаще всего крестьяне-мужчины тоже были безграмотные. И все было непонятно, да? Сколько продлится война, там если берем Первую мировую, дойдут ли немцы. Если мы берем Великую Отечественную, там как раз несколько месяцев деревня была под оккупацией. А как это будет, что вообще делать, что предпринимать? То есть у нас есть какие-то шаблоны, которые мы знаем из фильмов, когда вот приходят немцы, они кричат: «курки», «яйки», вот, и мы это знаем по фильмам. А как это на самом деле: вот ты ждешь, ты знаешь, там идут по дороге войска, ты знаешь: все, немцы придут. А делать что? Ты бежишь или ты не бежишь. С вещами. То есть я стала читать, а что вообще люди делали, правда. Они, оказывается, закапывали вещи. Делали какие-то ямы. Потом соседи эти ямы вырывали, да. А зарывать, если зарывать, то что? Еду или там кто-то закапывал гармонь, еще что-то. То есть это какие-то вещи, о которых ты не думаешь, ты живешь какими-то своими представлениями из фильмов, из книг, а на практике сложно представить, как это было.

К. Мацан

– Это прямо смыкается с моим следующим вопросом, то что вы говорите. А зачем нам сегодня это знание? Я не имею в виду, что оно не нужно. Но вот писатель обращается к этой теме, с одной стороны. С другой стороны, просто как человек интересуетесь, вы занимаетесь, изучаете, разбираетесь в этом. А что современник может понять о себе сегодняшнем, посмотрев на своих предков столетней давности, на то, как жили крестьяне сто лет назад? Не знаю, задуматься о том, в каком комфорте мы живем, как нам хорошо по сравнению с ними – в принципе интересно, ну а что дальше? Вот как вы для себя на вопрос цели отвечаете, почему вам так интересно?

Н. Соловьева

– Ну вопрос, конечно, сложный,

А. Леонтьева

– Костя это любит.

Н. Соловьева

– Я думаю, что для меня было важно поразмышлять такой на границе серого, да, то есть осмыслить историю, осмыслить себя и семью, и все что угодно с точки зрения не черно-белого, когда вот это плохо, а вот это хорошо, мы это знаем и мы живем дальше с этим. Мне было интересно подумать на тему выбора, например, на тему прав женщины в том числе. На тему, где мы были, где мы есть, почему мы здесь оказались, и хорошо это или плохо. И, мне кажется, каждый для себя отвечает на этот вопрос. Ну, мне кажется, только рефлексируя, ты можешь понять что-то про себя. А касательно предков, мне кажется, есть такой запрос общества, и он очень большой сейчас, когда мы думаем, кто мы такие и откуда мы взялись и какие наши корни, и мне кажется, это во многом характеризует наши поступки сейчас, наши какие-то действия. И там, может быть, неуверенность в себе, может быть, какие-то вещи, которые тянулись, да вот из поколения в поколение, то что говорит там мама. У меня, например, вот героини мать говорит: вот ничего изменить нельзя, да, вот такая крестьянская логика, вот как было, так и есть. Вот у меня было так, и у тебя так будет, и дальше вот.

К. Мацан

– «Привычка свыше нам дана: замена счастию она», как еще Пушкин писал.

Н. Соловьева

– Ну да. И больше я бы сказала, про такую предопределенность, что ты вот как река, ты вот течешь, и твоя жизнь будет дальше течь, ты ничего не решаешь, ты ничего не делаешь. И это же интересно подумать про вот этот выбор, есть он или нет на самом деле у человека. А если есть, то как вот с ним, как распорядиться сейчас, когда его так много, хорошо ли это? А как было, когда его не было, это было хорошо или нет?

К. Мацан

– А как вам кажется, мы вот за границами романа, чтобы не пересказывать произведение, и понятно, что любой писатель в романе говорит больше, чем он говорит, что у каждого будет свое поле для понимания и интерпретации. Вам лично, как человеку, как кажется, выбор есть или нет, и хорошо ли, что он есть или что его нет? Вы в какой точке размышления сейчас находитесь?

Н. Соловьева

– Ну вообще мы как бы говорим, с точки зрения Божественного, да, что Господь дает нам выбор: мы можем согрешить, можем не согрешить, у нас есть право, да, поступка своего, за который мы потом несем ответственность. А если мы говорим про такой бытовой уровень выбора, вот, например, у меня крестьянка, у которой не было образования, и вот у нее нет практически выбора. Она знает, что у нее судьба, она выйдет замуж, у нее будут дети, и деться некуда. С этой точки зрения, если я размышляю, то хорошо, что он у нас есть. Потому что мы можем, у нас больше диапазон себя реализовать и что-то сделать хорошее там для себя, для семьи в первую очередь. И я, например, очень рада, что я живу сейчас, а не тогда. Потому что когда я стала изучать, как это было, ну мне очень радостно. Мы можем очень много сетовать на то, как мы живем и как нам всем тяжело, и там информационная перегруженность, мы говорим о том, насколько сложно в семье стало. Но мы недостаточно, мне кажется, думаем и знаем о том, как это было раньше. То есть у нас есть представление на уровне: ну а что, а бабы и в поле рожали, да. То есть мы думаем, что было хорошо ли там. Мы думаем: а вот, были большие семьи, и как это было прекрасно, все друг друга поддерживали, помогали и дети росли в семье, и передавались традиции и так далее. С одной стороны. Но если мы зайдем вот на эту границу серого, мы можем подумать: а как было внутри этой семьи, вот как складывались отношения? А вдруг они складывались плохо, и ты не мог съехать на съемную квартиру со своим мужем, с детьми, например. Ты должен жить в этой большой семье. То есть тут очень сложно...

А. Леонтьева

– Невероятно и непредставимо.

К. Мацан

– То есть мы говорим о прошлом такими большими категориями как традиционная семья, как было хорошо, какое было устройство – такими красивыми красками рисуем такую историю золотого века.

А. Леонтьева

– Идиллическую картину.

К. Мацан

– Да, и не входим в грубую реальность быта, вот в такую правду жизни, которая всегда, наверное, вернее не всегда, но очень часто неприглядна, которую тоже нужно учитывать. Вы ее, видимо, и вскрываете.

Н. Соловьева

– Конечно. Мы не говорим про детскую смертность, которая была, когда не было врачей, когда быт был очень сложным. И мы забываем про этот аспект, мне кажется, когда идеализируем.

К. Мацан

– А вот как совместить эти два взгляда? С одной стороны, мы, наверное, не шибаемся когда говорим о том, что хорошо, что была ценность семьи, важность семьи, что был некий идеал семьи как такого общественного устройства, что человек не мыслил себя вне принадлежности к какому-то большому коллективу людей и в связке с этими людьми, то есть было меньше индивидуализма. С одной стороны. С другой стороны – то, о чем вы говорите: вот нельзя совсем через розовые очки на это смотреть, видимо. Как на этой середине удержаться, вот о чем надо думать в этом смысле?

Н. Соловьева

– Ну, мне кажется, во-первых, не нужно идеализировать ничего, ни нашу жизнь сейчас, ни жизнь, которая была тогда. И с этой точки зрения мы понимаем, что наши родственники не идеальны, и отношения не могут быть идеальными, и не ждать от них этого. Мы должны понимать, что за всем стоит работа: брак – это работа, воспитание детей – это работа, отношения с любыми родственниками и друзьями – это тоже работа, и человек должен в это вкладываться. И не думать, что вот, было хорошо и все было прекрасно. Нет, все тоже было тяжело. И, мне кажется, то что у нас сейчас есть выбор, и вот этот диапазон, нам дает возможность это переосмыслить и с каким-то другим настроем подойти к этому вопросу.

К. Мацан

– Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Напомню, сегодня с нами и с вами в «Светлом вечере» Наталья Соловьева, писательница, автор книги «На берегу Тьмы». В студии Анна Леонтьева и я, Константин Мацан. Не переключайтесь.

А. Леонтьева

– Сегодня мы говорим о семье в таком другом, наверное, сейчас ракурсе, как я понимаю, да, по книге Натальи Соловьевой «На берегу Тьмы». Наталья вот сейчас рассказывает о том, что в патриархальной семье, о которой она пишет в книге, нельзя было съехать с мужем в отдельную квартиру. И у меня даже мурашки побежали: я представила себе, что если не смотреть на это через розовые очки, это же всю жизнь жить со свекровью, если, например, не сложились с ней отношения. Но я хотела, Наталья, спросить о таком тоже вот аспекте, он мне очень важен. И я разговаривала с очень интересным человеком, он батюшка-психоаналитик, ну священник-психоаналитик, это тоже касалось моей книги. И он рассказал вот про психологическую такую подоплеку исторически нашего поведения. То есть он сказал, что все вот так называемые импринтинги, да, ранние какие-то вот эти впечатления, они передаются из поколения в поколение. То есть с этой точки зрения ваша книжка тоже очень важна. И там у одних предки были, например, политзаключенными, да, если мы говорим о том вот темном периоде, о котором вы писали. У других предки были, напротив, доносчиками, да. У кого-то отложилось страх голода, у кого-то отложился страх войны, врага, вот эти вот, в Великую Отечественную войну. Вот с этой точки зрения, вы, наверное, тоже рассматривали вот это все, как-то вот обдумывали эту тему?

Н. Соловьева

– Конечно. Потому что, мне кажется, каждый человек думает про своих предков. И, конечно, когда мы говорим про политзаключенных и так далее, человек рассуждает, вот насколько он в ответе за то, что произошло. В данном случае я хотела рассказать, ну немножко перейти на веселую, наверное, сторону, да, как раз про какие-то привычки, которые остались с войны. Например, в доме, вот про который я все рассказываю, однажды, лет, наверное, 20 назад проводилась генеральная уборка. А там очень-очень большой дом, и вот нашли мешок, большой мешок с чем-то серым. И стали спрашивать, что это такое вообще, почему он здесь стоит, где-то там в углу, там непонятно, что-то серое. И потом бабушка моего мужа говорит: я знаю, что это! Это соль с войны стоит.

А. Леонтьева

– Ага.

Н. Соловьева

– То есть, мне кажется, это вот эта традиция сохранять что-то, да, которая с войны, мне кажется, она очень жива в поколении наших родителей. И я прекрасно помню, когда, ну, во-первых, нужно было доедать до конца, когда нельзя было выбрасывать еду совершенно точно. И я помню, например, традицию, что хлеб нужно резать определенным образом. И хлеб должен резать мужчина. Ну вот в нашей семье так было всегда. И это было очень важно. Это какие-то мелочи, но которые передаются, и на которые ты не обращаешь внимания. А потом рождаются дети, и ты потом говоришь: подожди, ты хлеб, пожалуйста, вот так режь. И ты даже не знаешь, почему. А это какие-то мелочи, которые у тебя всплывают, а ты об этом даже не думаешь. И я бы хотела вернуться к предыдущему упоминанию про свекровь и про...

А. Леонтьева

– Съемную квартиру.

Н. Соловьева

– Про съемную квартиру. Я хотела рассказать, что на самом деле традиции были выстроены так, что молодая жена должна была прикладывать всевозможные усилия, чтобы она выстроила очень хорошие со свекровью. В частности, свадебный обряд был построен таким образом, что невеста после сговора, когда сначала было сватовство, потом был сговор, договаривались родители, что она выходит замуж. И потом примерно неделя или две проходило до свадьбы. И все это время невеста причитала определенным образом, и эти все слова, они вот как-то передавались из поколения в поколение, они шли как бы изнутри. Она слышала, как причитали там ее сестры, соседки и так далее, и дальше она причитала сама, это получалось очень органично. А ее мать так же причитала.

А. Леонтьева

– Причитала – это значит жаловалась на свою нелегкую женскую долюшку?

Н. Соловьева

– Нет, это была такая своего рода инструкция. То есть девушка причитала и говорила: а, я несчастная, ухожу в чужую семью... А мама ей говорила: да, конечно, ты уходишь в другую семью, но ты смотри там, делай то-то, то-то – то есть это был такой инструктаж, что вот ты пойдешь, ты будь любезна, делай так-то. И более того, это все происходило таким образом: девушка одевалась в венчальное платье, то есть она как бы умирала для своей семьи и она уходила в другую, и у нее уж у нее менялся статус уже таким образом, что она не могла уже бегать к маме и говорить: мама, ты представляешь, а он такой-сякой, а вот свекровь моя и так далее. То есть это все выстраивалось таким образом, что она понимала, что она уходит навсегда, у нее нет пути обратно, она не вернется. И если она хочет быть счастливой, она должна сделать определенные усилия, она должна понравиться свекрови, она должна хорошо работать, она должна быть хорошей женой. И соответственно все эти обряды во многом были направлены именно на это, на то, что она должна вжиться и ну в каком-то понимании быть счастливой.

А. Леонтьева

– Это потрясающе интересно и совершенно действительно неизвестно для нас. А вот вы говорили в начале передачи о том, что вы попали в дом, где родовое гнездо, усадьбу, где хранились традиции. А какие еще традиции вот интересные, которые можете рассказать, потому что захватывающе.

Н. Соловьева

– Значит, в семье моего мужа чтутся даты. Например, все помнят, когда умер прадед, вот этот вот Александр Александрович Сандальев. И хотя никто из нас его не застал, мы всегда помним эту дату, мы ее обсуждаем, и мой сын, для которого это прапрадед уже, чаще всего мы в это время находимся как раз в Бернове, в нашей деревне, мы идем обязательно на его могилу. И вот эта вот преемственность дат, она очень важна. И я тоже никогда не думала, что для меня будут с рождением сына важны вот эти вещи. Например, вот у меня сын ходит купаться туда же, на тот же омут, в ту же реку, где плавали все его родственники. И я об этом думаю: вот его прапрадед, вот он был здесь же, вот он делал то же самое. И каким-то образом для меня это важно.

А. Леонтьева

– Интересно.

К. Мацан

– Давайте теперь обратимся к чрезвычайно красивой истории вашего знакомства с мужем в Париже.

А. Леонтьева

– Да, с чего мы хотели начать.

К. Мацан

– Вы начали перед эфиром рассказывать, мы пошли в какие-то серьезные темы, давайте теперь о настоящем поговорим.

Н. Соловьева

– Ну это настоящее достаточно отдаленное. Мы познакомились 18 лет назад, и в это время мы оба учились в университете в Париже. И мы встретились на Елисейских полях.

К. Мацан

– Красота какая.

Н. Соловьева

– Да, ну так получилось. И вот с тех пор мы вместе, да.

А. Леонтьева

– Батюшки, 18 лет. Очень красиво.

К. Мацан

– Очень красивая короткая история.

Н. Соловьева

– Если вкратце. Честно говоря, когда мы познакомились, я особо не строила планов и вернуться в Россию. Я училась во французском университете, мне все очень нравилось, и я не очень думала тогда про свои корни. Это пришло как-то само и позже. А вот мой муж как раз таки, он никогда не хотел вообще связывать свою судьбу с другой страной. Он изначально знал, что вернется. Возможно, вот эти вот корни как раз Берново его тянули. И поэтому для него это как-то не обсуждалась. А у меня это наступило вот в тот момент, наверное, когда я вернулась, когда, ну вот не знаю даже, оно наступило само. Когда мы пришли в этот дом, когда я увидела эти старые сундуки. Ну для меня это было правда очень в новинку, когда ты приходишь, живешь в музее русского быта и в этом как-то себя ощущаешь. Не знаю.

А. Леонтьева

– Наталья, а можно такой вопрос. Вот мы говорим слово «дом», для большинства из нас дом это ну квартира там где-то, в Москве или еще где-то. Что такое дом как понятие для вас? Что такое дом, где ваш дом?

Н. Соловьева

– Ну, мне кажется, я сейчас не скажу ничего такого умного. Дом – это там, где семья все-таки. И это там, где находятся твои близкие. Не очень важно, наверное, окружение, это там где тебе хорошо. И ну лично мне не может быть хорошо, когда я совсем одна. Для меня важно, когда есть мой муж и мой сын, наша кошка, и вот в этом мне хорошо, правда. А если говорить географически, то я оказалась большим домоседом, и мне очень нравится просто быть дома и налить себе чашку чая. Или вот приехать как раз в деревню, и там мне тоже хорошо. И знаете, очень многие удивлялись, потому что это все очень далеко. Это там ну так ехать 280 километров от Москвы примерно. И когда я только стала туда ездить, меня все спрашивали: тебе там не страшно одной, с ребенком? И как ты вообще, все там, наверное, скрипит, все такое старое, ужасное, как ты живешь там? И как-то все это сложилось, я не знаю как. Вот родился ребенок, и все как-то все меня приняло. Я это почувствовала почему-то, что мне там хорошо, что мне не страшно, что он скрипит, этот дом, что там какая-то очень старая лестница, которая была построена тогда же. И мне кажется, человек меняется, берет на себя ответственность, я не знаю, с чем это приходит. Мне кажется, это не возраст, мне кажется, это какая-то ответственность, когда ты знаешь, что есть только ты, вот ты должен это сделать, ты должен приехать туда с маленьким ребенком, и ты вот там да, вот держишь оборону, и ты должен справиться со всеми замками и так далее.

А. Леонтьева

– От чего ты держишь оборону?

Н. Соловьева

– Держишь оборону – ты понимаешь, что ты должен, если тебе сильно страшно, и у тебя какие-то птицы ползают по крыше, ты должен все равно встать, если твой ребенок плачет и там не знаю, спуститься в темноте на первый этаж и приготовить кашу, еще что-то. Ты должен про это забыть просто, и эти вещи куда-то уходят сами.

К. Мацан

– А это прямо вот деревенский дом, там ну вы же не в котелке там кашу готовите, там все-таки, наверное, электричество есть?

Н. Соловьева

– Это правда деревенский-деревенский дом совсем. Изначально был. И он был из трех срубов, с пристроенным большим скотным двором. Потому что на севере России, так как было холодно, я подозреваю, по этой причине сарай пристраивали. То есть тебе не нужно выйти на улицу и куда-то идти, то есть ты выходишь у тебя там корова прямо вот там. И изначально это был старый дом, состоявший из нескольких частей. Там был волостной суд в одной части, в одной части была лавка, одну часть сдавали. И постепенно семья приобрела вот эти все три сруба, скажем так. И ну, конечно же, сейчас это современный дом, но с элементами старины, да. То есть то, что можно был сохранить, вот ту же скрипучую лестницу, какие-то элементы, которые там были, или, например, наличники, которые сама вырезала бабушка моего мужа, все это сохранено и все это мы ценим. И те, кто говорил: вы должны все это убрать, убрать все это, все это снести...

А. Леонтьева

– Сделать евроремонт.

Н. Соловьева

– Сделать евроремонт, все это заклеить там, как-то все переломать – ну это невозможно. Это было бы как-то убить просто дух этого дома, и это совсем невозможно, нет. Стоят печи, которые были построены, вот мы не знаем, когда. И, например, вот в этом году мы их реставрировали, скажем так, приводили в какой-то порядок. И наш печник сказал: я никогда не видел таких печей, никогда в жизни, чтобы они были сделаны так хорошо, и так с умом, и вот она до сих пор работает. И я никогда не видел вот такую дверку, только в музее. Ну то есть это все, мне кажется, это важно хранить, и это дает какое-то совсем другое ощущение семьи. И мне важно, чтобы мой сын это знал. И мы обязательно ему говорим всегда: вот посмотри, это фотография твоих прабабушки, прадедушки, вот это там принадлежало твоей бабушке, еще что-то. Мне важно. Хотя это не моя вот семья по рождению, для меня это, правда, важно. И, например, когда я стала писать книгу, я нашла справочник, который принадлежал как раз управляющему имением. И такая умная вещь, когда справочник-календарь, там расписаны месяцы, и что нужно делать в каком месяце, с точки зрения сельского хозяйства, да, с точки зрения скотоводства и так далее. Когда я стала писать книгу, я стала пользоваться этим справочником. И как-то вот из этого времени все дошло до меня. И я подумала, как это все было умно, как это все был продумано. И в том числе ну я это использовала, просто брала справочник и писала про это. Для меня также было важно использовать двунадесятые праздники. То есть я когда писала книгу, и когда у меня родилась идея такого календаря, который проходит через все повествование, для меня стало важно включить двунадесятые праздники, чтобы они там были. Мне было интересно, как их праздновали. Конечно, мы понимаем, что в деревне это была смесь, большая примесь язычества. Мне было тоже очень интересно в этом покопаться, как это все уживалось. потому что сейчас нам, современным людям, когда мы знаем, как нужно, да, это немножечко смешно. Но в то же время это как-то гармонично было. И ну я, наверное, с иронией к этому отношусь, но мне было очень интересно.

К. Мацан

– Наталья Соловьева, писательница, автор книги «На берегу Тьмы», сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

А. Леонтьева

– Наталья, вот вы так захватывающе рассказываете про дом. Ну действительно захватывающе. И для меня это во многом такая параллельная реальность. Я представляю себе эти три сруба, да, какое-то глухое совершенно место. Я даже не знаю, есть ли у вас там соседи.

Н. Соловьева

– Нет, конечно, я сейчас, наверное, всех ввела в заблуждение. Это большое село, это очень большое село и в советские времена оно было огромным. Там было два колхоза и один совхоз, по-моему, там было две общественных бани, то есть это все было очень на подъеме. Сейчас, конечно, все по-другому. Но, к счастью, мне кажется, что спасло нашу деревню, это то, что там находится как раз усадьба, и там сейчас музей Пушкина, туда приезжают люди. И, мне кажется, вот за счет этого село живет.

А. Леонтьева

– Ну все же вопрос был не в этом. Вы сказали, что вот вам важно приезжать туда одной, там с ребенком, держать оборону с этим домом. Для чего это вам важно, зачем вам вот подвергать себя такому испытанию? Или это не испытание для вас?

Н. Соловьева

– Нет, это не испытание, это какая-то внутренняя потребность все-таки. И я вижу, как это важно всем. Мне, естественно, но я вижу, как это важно для моего ребенка, как он радуется. Когда мы подъезжаем к деревне и видим вот этот знак, он начинает радостно кричать: ура, мы приехали! И я вижу, как ему там хорошо, как хорошо там моему мужу, который внезапно усталый после офиса приезжает туда, и вдруг с ним что-то происходит. У него откуда-то берутся силы, он начинает бегать, он начинает что-то придумывать: а давай, мы сейчас пойдем на прогулку, сейчас мы это придумаем. То есть это совершенно другое, это дает энергию всем. В частности, им, вот родные корни дают это.

А. Леонтьева

– Какие-то силы, да.

Н. Соловьева

– Да, это удивительно, я не знаю, как это объяснить, но это факт. Для меня тоже это важно. И я почему-то вот почувствовала вот эту какую-то связь поколений, да, и для меня это стало ну чем-то... Сложно подобрать правильное слово, чем, чтобы не говорить какие-то банальности. Ну меня никто не заставляет туда ездить и, честно говоря, я получаю удовольствие, когда я там. Ну это другое ощущение совсем.

А. Леонтьева

– Хочу задать страшный вопрос: там что, нет интернета?

Н. Соловьева

– Там есть интернет сейчас. Но я помню время, когда вот в самом начале там есть гора, и не было связи, не было интернета. И у нас было понятие «пойти звонить на гору». И мы созванивались один раз в день, мы шли специально на возвышенность, ловили интернет и что-то или отправляли смс, или что-то говорили. А сейчас интернет, конечно же, есть. Хорошо ли это, плохо – опять не знаю, мы на какой-то такой серой зоне опять находимся. Потому что, конечно же, много на это уходит времени, много соблазнов в связи с интернетом. Ну, конечно, есть цивилизация, и в магазинах даже работает Apple Pay.

А. Леонтьева

– То есть оно дошло и туда.

Н. Соловьева

– Нет, цивилизация есть, конечно.

К. Мацан

– Очень интересно то, что вы про супруга рассказываете, что человек оказывается в деревне, усталый, после рабочей недели, например, и вдруг откуда-то берутся силы или даже после рабочего дня. И какое-то другое пространство просто, видимо, да. То есть это тот случай, когда то, что вокруг тебя, формирует тебя. Вот в квартире ты приходишь домой – и все, ты без сил, и как вот выхода нет. И ничто тебя не наполняет ну так, кроме каких-то понятных радостей ребенка увидеть, обнять и так далее. А здесь сама среда, само внешнее пространство формирует внутреннее. Какая-то такая очень, мне кажется, существенная тайна в этом есть.

А. Леонтьева

– Да, я тоже это только сейчас начала понимать, когда стала перемещаться из такого городской реальности в такую вот, даже еще дальше, чем у вас реальность, и обнаружила, что это огромный источник сил и какая-то огромная перезарядка.

Н. Соловьева

– И время идет по-другому, я бы сказала.

А. Леонтьева

– Да.

Н. Соловьева

– И так как я давно уже там, я могу сказать, что когда не было интернета, ну просто мое внутреннее какое-то наблюдение, мне казалось, что было совсем по-другому, ощущения были другими. И как раз интернет, он дает возможность вот это выбора и свободы, про которую мы говорили. Мы можем смотреть информацию, мы можем знать, что вообще происходит в мире. В то же время я чувствую, мои ощущения внутренние изменились, к сожалению.

А. Леонтьева

– Хочется спросить, как лучше-то было?

Н. Соловьева

– Удобнее с интернетом. А лучше – когда ты можешь отвлечься и порефлексировать на какие-то темы, конечно же, без. Потому что интернет все равно как-то сбивает. Либо нужно быть очень организованным человеком, который вот дает себе, такой режим задает заранее, что я проверяю только почту два раза в день, например, все остальное время я не пользуюсь телефоном. Может быть. Но я не такой человек.

А. Леонтьева

– Наталья, как мать не могу вас не спросить, а что ребенок делал, когда не было интернета?

Н. Соловьева

– Ну он практически не застал это время, потому что ему десять лет сейчас. Но у нас, собственно, только недавно появился планшет у него. То есть у нас не было вот этой истории, когда он был маленьким, у него были гаджеты. Буквально, мне кажется, два года назад мы подарили ему планшет. То есть у нас не было вот этой такой явной проблемы, и ее нет сейчас. Потому что как-то в деревне много альтернатив...

А. Леонтьева

– Да, вот я хотела спросить, есть вот эта деревенская жизнь – дети там бегают, во что-то играют, там в салки, во что они играют...

Н. Соловьева

– Ну она есть, а потом есть история про то, что ты выходишь и ты можешь сходить на речку или погулять. И к счастью, в нашем случае реальность преобладает для нашего вот конкретно случая, для нашего ребенка, ему больше нравится быть на природе, нежели сидеть с гаджетом. Хотя, конечно, тоже есть время, когда он проводит свое время в планшете, это есть. Но я не чувствую прямо большого сопротивления, когда мне нужно сказать: так, иди на улицу, срочно бросай, я все отключу! – Нет, этого нет.

А. Леонтьева

– Наталья, а в вашей семье вот вы вводите какие-то традиции, которые вот остались вам по наследству? Вы удивительно рассказали про всякие традиции, но вот что в вашей семье какие есть вот такие запоминающиеся яркие моменты, которые вы стараетесь поддерживать?

Н. Соловьева

– Сложно сказать. Вот по моей родной семье таких традиций очень, ну я даже не вспомню ничего такого, потому что я не застала бабушку и дедушку по отцовской линии, они были партизанами, вот, собственно деревня сгорела и, в общем, очень трагическая история, они ушли раньше. А со стороны бабушки, наверное, мне кажется, что это история, связанная с кухней. Потому что у меня бабушка донская казачка, и вот эта вся история – налепить вареников, пирожков – это все было не глядя, и в гигантских масштабах, и все это...

А. Леонтьева

– И все по-настоящему.

Н. Соловьева

– Все они ровненькие. Мне кажется, это история про кухню, я люблю готовить. Но, например, у нас есть с мужем другая традиция, которую мы ввели сами, как-то каким-то образом она у нас появились, это то, как мы отмечаем день рождения. Я родилась ночью, и мы начинаем праздновать в 12 ночи, и мы обязательно устраиваем пикник, и где-нибудь, ну то есть в зависимости, где мы находимся, например, мы идем в какую-то другую комнату, то есть мы не в гостиной, мы можем уйти куда-то там в кабинет или я не знаю, еще куда-то...

А. Леонтьева

– Не на природу.

Н. Соловьева

– Ну на природе редко это получается, это 19 мая, поэтому погодные условия могут не позволить. Но мы, например, можем накрыть что-то такой импровизированный пикник где-нибудь на полу в кабинете. И мы начинаем праздновать там. И обязательно вот в 12 ночи мы открываем бутылку шампанского и как-то так.

А. Леонтьева

– Но костер не разводите.

Н. Соловьева

– Нет.

К. Мацан

– Спасибо огромное за эту беседу. Мы сегодня говорили о семье, о традициях. Чрезвычайно трогательно и так прямо как-то согревающе вы рассказали о доме, вот именно о доме не как о здании, а о доме как о том месте, где ты у себя дома. Глубочайшая на самом деле тема, мы через такие детали ее раскрыли. А говорили мы об этом, отталкиваясь от книги нашей сегодняшней гостьи, Натальи Соловьевой, писательницы, автора книги «На берегу Тьмы». И нас ждут несколько презентаций этой книги, правильно я понимаю? Куда вы можете пригласить ваших будущих читателей?

Н. Соловьева

– Да 26 февраля в 19.00 будет презентация моей книги в Московском доме книги на Арбате. А 5 марта будет презентация в городе Тверь, в Центральной библиотеке имени Горького. И 12 марта будет презентация в магазине «Буквоед» на Невском проспекте, в Санкт-Петербурге.

К. Мацан

– Где, если что, информацию об этом искать в интернете?

Н. Соловьева

– Ну на этих площадках, соответственно, в Доме книги на Арбате, Центральной библиотека и «Буквоеде». А также в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)...

К. Мацан

– Если вас найти, да, Наталья Соловьева.

А. Леонтьева

– Я нашла.

Н. Соловьева

– У меня есть отдельная страничка, посвященная моей книге. Я хочу выкладывать отрывки глав, может быть, слушателям будет интересно прочитать, там будут такие спойлеры.

К. Мацан

– Тизеры.

Н. Соловьева

– Тизеры, да. А может быть, и спойлеры. А может быть, нет.

К. Мацан

– Спасибо.

А. Леонтьева

– Ну мне уже интересно, во всяком случае. Спасибо вам большое, Наталья.

Н. Соловьева

– Вам спасибо.

К. Мацан

– Наталья Соловьева, писатель, автор книги «На берегу Тьмы – (напомню, что Тьма это река, приток Волги – не все так трагично, не все так темно в нашем «Светлом вечере»), была сегодня с нами и с вами в этой студии. В студии также была Анна Леонтьева, я Константин Мацан. До свидания.

А. Леонтьева

– До свидания.

Н. Соловьева

– До свидания.