«Николай Николаевич Туроверов». Исторический час с Дмитрием Володихиным

Гость программы — писатель, кандидат филологических наук Екатерина Федорчук.

Разговор шел о личности и судьбе Николая Николаевича Туроверова, о его участии в Белом движении во время Гражданской войны в России, об эмиграции, военной службе за границей и о поэтическом творчестве, в котором отразились повороты его жизни и судьбоносные моменты мировой истории.

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Все выпуски программы Исторический час

• «Преподобный Серафим Вырицкий». Анастасия Чернова
• «Присоединение Астрахани к России». Александр Музафаров
• «Московское Страстное восстание 1611 года». Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И у нас в гостях замечательный православный писатель, публицист, литературовед, Екатерина Алексеевна Федорчук. Здравствуйте.

Е. Федорчук

— Здравствуйте.

Д. Володихин

— Мы сегодня поговорим о судьбе человека, который был изранен в боях Гражданской войны, но не сломлен, и уже на чужбине состоялся как поистине выдающаяся личность, вошел в анналы или, лучше сказать, летописи русской литературы как своего рода живое знамя первой эмиграции. Вернее, эмиграции первой волны, как говорят специалисты, вот этот термин вернее. Я говорю о белоказачьем офицере Николае Николаевиче Туроверове. И сегодня у нас в гостях человек, который прекрасно знает его творчество и историю его судьбы — судьбы страшной, изломанной, и в то же время эта судьба была, может быть, благословлена Богом. Потому что на последних этапах Николай Николаевич Туроверов получил успокоение и достаток, и, в общем, его жизнь после мук молодости, в зрелом возрасте сложилась достаточно благополучно. Слава Богу. И начнем мы, собственно, традиционно с визитной карточки нашего персонажа. Екатерина Алексеевна, вот буквально в двух-трех фразах то первое, главное, что мы должны вспоминать, когда разговор заходит о Николае Николаевиче Туроверове, когда начинается какая-то сетевая полемика о нем, что следует вспоминать в первую очередь, что его своего рода действительно живая визитная карточка?

Е. Федорчук

— Ну, безусловно, если бы у меня была, например, возможность составить антологию, куда входило бы по одному стихотворению каждого поэта, Николай Туроверов был бы представлен стихотворением «Крым». В котором он описывает очень ярко, пронзительно, с огромным поэтическим талантом момент, когда его корабль уходил в изгнание в 1920 году — это вот исход на чужбину, за границу, когда была проиграна Гражданская война. И у него есть несколько стихотворений, посвященные этому пронзительному горькому моменту, но одно из них, безусловно, заслуживает того, чтобы стать его визитной карточкой.

Д. Володихин

— Ну отлично. Дорогие радиослушатели, мы доберемся еще до этого овеянного порохом периода в его судьбе, и мы будем расставлять верстовые столбы по дороге его судьбы. Этот верстовой столб прозвучит в исполнении Екатерины Алексеевны, как и еще пять или шесть других стихотворений Туроверова. Те, кто любят классическую русскую поэзию, пожалуйста, слушайте нас внимательно, ее сегодня будет много. Ну а сейчас мы начинаем с азов, от источника жизни Николая Николаевича. Пожалуйста, какого он рода, и как складывалась его судьба до начала огненного периода, периода Гражданской войны?

Е. Федорчук

— Николай Туроверов — это потомственный казак, и нужно сказать, что его юность до Гражданской войны складывалась достаточно благополучно. Он родился 30 марта 1899 года, его отец работал судебным следователем, он получил хорошее образование в реальном училище и с юных лет отличался большим литературным талантом. Вероятнее всего мы можем говорить, что он живо интересовался современными литературными, для него современными литературными находками — а это было время, когда подрастающее поколение, юношество увлекалось поэзией. И самые первые ранние его стихи, уже отмеченные талантом поэта, были напечатаны в различных сборниках местных, и даже были напечатаны в журнале. Все это говорит о том, что молодой человек входил в эту жизнь с открытыми глазами, с открытым сердцем, готовясь своим большим талантом послужить ко славе России.

Д. Володихин

— Ну что ж, это начало судьбы Николая Николаевича Туроверова с точки зрения отечественной изящной словесности. Но у него ведь была и другая стезя — он ведь служилый человек, и он причастен, помимо литературы, еще и к делам военным.

Е. Федорчук

— Нужно сказать, что его судьба так сложилась, что он причастен ко всем ключевым поворотным пунктам российской истории и, в принципе, является таким идеальным зеркалом, в котором отразились все изломы судьбы нашего Отечества. Если брать ранний период, то, конечно, мы должны сказать, что он, всем сердцем горячо переживал за положение России в Первой мировой войне. Тогда еще не Первой, а просто мировой.

Д. Володихин

— Ну ее иногда называли Вторая отечественная война в газетах того времени и историки, которые оказались в эмиграции, нередко использовали этот термин, и сейчас пытались его привить, но посмотрим, привьется ли. Первая мировая — она же просто мировая, она же Вторая отечественная.

Е. Федорчук

— Вторая отечественная. Безусловно, именно так он и люди его поколения переживали вот этот момент. Пятнадцатилетний юноша, конечно, не мог тогда принять участие в боевых действиях и очень сильно переживал по этому поводу. Ему казалось, что уходит его шанс послужить родине, он еще не знал, что ждет его впереди.

Д. Володихин

— Ну вот давайте просто-напросто отчеркнем хронологию: родился в 1899-м, увидел отдаленные зарницы над полями Первой мировой в 1914-м. И через некоторое время окажется в том возрасте, когда он уже может принять участие в боевых действиях, во всяком случае попасть в армию. Не сразу, но Первая мировая война, она длилась много лет, и на его, в общем, долю досталось послужить.

Е. Федорчук

— Действительно, в 1917 году он становится вольноопределяющимся, то есть добровольцем в лейб-гвардии Атаманского полка Наследника Цесаревича. И вот это такой первый его опыт каких-то действий, связанных со служением, армейским служением, военных действий.

Д. Володихин

— Уточним: в этот момент он рядовой солдат, он не проходил учебу в каком- либо офицерском образовательном учреждении, он просто воин и все. Своего рода доброволец, энтузиаст.

Е. Федорчук

— Доброволец, да, безусловно.

Д. Володихин

— Солдат.

Е. Федорчук

— Солдат.

Д. Володихин

— И я хотел бы, дорогие радиослушатели, уточнить одну важную вещь: те, кто видели фото Николая Николаевича Туроверова, очевидно, могут сказать, что у него была красивая внешность, у него было красивое лицо. А вот, скажем, служба в лейб-гвардии Атаманском полку добавляет к лицу и еще некоторые объективно взятые параметры — этот полк, он, в общем, в значительной степени мог использоваться как почетный конвой для особ Царствующего Дома Романовых. Соответственно в лейб-гвардии Атаманский полк отбирали мужчин рослых, плечистых, красивых, для того чтобы они, будучи своего рода почетным конвоем, составляли картину великолепия, не правда ли. Ну и вот давайте вот что сделаем. Поскольку мы соприкоснулись с историей службы Николая Николаевича Туроверова в лейб-гвардии Атаманском полку, наверное, будет уместным, если сейчас в эфире прозвучит знаменитый, поистине известный своей мелодией, марш лейб-гвардии Атаманского полка — марш, можно сказать, казачьей элиты.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». Мы беседуем о судьбе знаменитого казачьего поэта, литератора-эмигранта Николая Николаевича Туроверова с современным писателем, литературоведом, замечательным публицистом, Екатериной Алексеевной Федорчук. Ну и вот она мне подмигивает всячески: что же вы забываете, что я еще кандидат филологических наук? Мы добавляем этот ингредиент в салат и возвращаемся к Николаю Николаевичу Туроверову. Итак, 1917 год — мягко говоря, не время для военной карьеры для честного человека: начинаются революционные бури, начинается излом многих судеб и солдатских, и офицерских. И начинается та огненная полоса в судьбе Туроверова, которая значила для его жизни так много, как, наверное, значит гвоздь для картины, которая на нем висит. Гражданская война и Туроверов.

Е. Федорчук

— Итак, наступает 1918 год — именно этот момент становится моментом ключевого выбора для молодой человека, для молодого поэта. И нужно сказать, что Туроверов не колебался ни секунды, он сразу выбрал Белое знамя, Белое движение. При том что другие его и современники могли колебаться, могли менять свой выбор, для Туроверова вопроса не было. 12 января 1918 года его родную станицу, где он живет, станица Каменская, занимает есаул Василий Чернецов, и этот человек идет в смелый поход против большевиков, малыми силами пытается совершить большие военные подвиги. И Николай Туроверов присоединятся к этому человеку, к этом отряду.

Д. Володихин

— Притом поход по сути своей гибельно рискованный, поскольку очень небольшой отряд смельчаков пытается совершить великое дело. Совершается он на вере, на правде, на энтузиазме и представляет своего рода военное чудо.

Е. Федорчук

— Нужно еще сказать, что в этом отряде, как и в других отрядах вообще во времена Гражданской войны, было очень много молодых людей. Вот Туроверову в этот момент 19 лет, но он не самый молодой из участников этого похода. Там были молодые люди 18, 17, 16 лет — практически это дети. И вот в этот момент как раз у Туроверова возникает очень яркий образ молодого человека, подростка, практически ребенка, который защищает свое Отечество. И потом в стихах очень-очень много раз Туроверов рассказывает читателю об этом ярчайшем и трагическом моменте Гражданской войны. Но он сам был свидетелем того, как дети защищали свою родину в 18-м году.

Д. Володихин

— Ну он был участником.

Е. Федорчук

— И был участником, конечно, этих событий.

Д. Володихин

— В этот момент ему самому было 18–19 лет, он сам еще был молод, но он видел тех, кто намного моложе его и тех, кто тем не менее стоит в строю — тем кому 14, 15 лет, запросто. И действительно, их было очень много под белыми знаменами.

Е. Федорчук

— И нужно сказать, что они не сомневались. То есть если старшее поколение, взрослые люди, они взвешивали за и против, у них были какие-то колебания, то вот эти молодые ребята, они сразу выбрали сторону служения Отечества, своей родине. Наверное, в этом была энергия молодости, которая не верит в поражение.

Д. Володихин

— Ну честная юность шла за царя, за родину за веру, и в этом честь и была. Ну что ж, давайте пройдемся с Николаем Николаевичем по фронтам Гражданской войны — от Чернецова и до Врангеля ему пришлось повоевать изрядно.

Е. Федорчук

— Следующий этап его боевой биографии, уже после разгрома Чернецова, это Степной поход. Степной поход, в который он включается под руководством генерала Попова. И Степной поход — это также достаточно тяжелая, изматывающая военная эпопея, где его участникам пришлось принять огромное количество тяжелых боев. Современники вспоминают о том, что, кроме тяжелых кровопролитных боев, еще были изматывающие переходы на очень большие, длительные расстояния, и такие переходы, которые даже взрослому, опытному военному были очень тяжелы. И тем не менее вот в этих очень тяжелых, страшных условиях эти люди хранили веру в победу, веру в то, что они находятся на правой стороне, что дело их правое, и хранили вот такой юношеский оптимизм. И очень многие, уже вспоминая потом о обстоятельствах этого похода, вспоминали об этом с каким-то огромным удивлением. Потому что юность не знает трагедии, юность надеется на лучшее.

Д. Володихин

— Ну и, насколько я помню, Степной поход отразился в душе Николая Николаевича Туроверова ярко, и впоследствии он откликнулся на эти события своей молодости стихами.

Е. Федорчук

— Безусловно. Сейчас я прочитаю небольшой отрывок из его стихотворения.

Запомним, запомним до гроба

Жестокую юность свою,

Дымящийся гребень сугроба,

Победу и гибель в бою,

Тоску безысходного гона,

Тревоги в морозных ночах,

Да блеск тускловатый погона

На хрупких, на детских плечах.

Мы отдали все, что имели,

Тебе, восемнадцатый год,

Твоей азиатской метели,

Степной — за Россию — поход.

Д. Володихин

— Николай Николаевич впоследствии и после Степного похода немало дрался. Ну вот в 1919 году Белым силам на юге России улыбнулась удача на какое-то время, при Деникине, и они, в общем, очень неплохо держались при Врангеле. Где в этот момент был Николай Николаевич?

Е. Федорчук

— Он всегда в самых горячих точках, постоянно сражался, в его боевой карьере не было никакого перерыва. Он сражался за Дон, был четыре раза ранен, получил очень много боевых наград. И, собственно, в тот момент, когда Гражданская война подходит к своему трагическому финальному завершению — это битва за Перекоп, он как раз участвует в этой битве. И является и участником, и свидетелем, и тем человеком, который раскрывает перед нами трагедию этого момента в своих лирических стихах.

Д. Володихин

— Сейчас мы доберемся до стихов. Это действительно очень важный момент в судьбе Туроверова. Но прежде скажите, он так и остался солдатом до конца? Или он, рискуя жизнью, каждодневно фактически, ну во всяком случае по многу-многу раз, все-таки поднялся в чинах и стал офицером?

Е. Федорчук

— Ну безусловно, он стал офицером, конечно, он поднимался в чинах, но, в общем-то, насколько было для него это важно, трудно сказать. Потому что это была война за душу, война за будущее, война за родину.

Д. Володихин

— То есть он интересовался не столько чинами, сколько сохранением чести в этой войне. Ему важно было сражаться и не настолько важным было, в каком чине сражаться.

Е. Федорчук

— Безусловно.

Д. Володихин

— Ну что же, мы добираемся действительно до Перекопа, до 1920 года. Русская армия Врангеля обороняет Крымский полуостров осенью, и постепенно происходит трагедия прорыва красных сил через позиции на Перекопе. Вот тот трагический момент — это момент, когда командование Белой армии понимает: все, к сожалению, возможности сопротивления исчерпаны, необходимо эвакуировать людей.

Е. Федорчук

— И в этот момент Туроверов находится как раз в самых горячих точках этого сражения, битва за Перекоп, и которая отразилась в его стихах. И он очень ярко и пронзительно отразил как раз вот трагедию Белого исхода, которая произошла в 1920 году. Еще мне кажется, очень важно сказать, что сам по себе тот факт, что смогли эвакуироваться огромное количество белых сил, люди, которые им сочувствовали, с семьями — это огромная победа Белого движения.

Д. Володихин

— Ну порядка, по официальным данных, 150–160 тысяч человек. И среди них значительная часть — это мирное население: члены семей, беженцы — то есть здесь далеко не все боевые силы, офицеры и солдаты. А вот, собственно, Туроверов, по-моему, его эвакуировали раненым ведь, еще он получил ранение?

Е. Федорчук

— Насколько я знаю, нет.

Д. Володихин

— Просто эвакуировали.

Е. Федорчук

— Просто эвакуировали, да, с семьей, разумеется. И вот самое яркое стихотворение, о котором мы уже говорили, это стихотворении «Крым», оно как раз и рассказывает об этом тяжелом моменте.

Д. Володихин

— Ну пускай оно прозвучит сейчас.

Е. Федорчук

— Уходили мы из Крыма

Среди дыма и огня,

Я с кормы все время мимо

В своего стрелял коня.

А он плыл, изнемогая,

За высокою кормой,

Все не веря, все не зная,

Что прощается со мной.

Сколько раз одной могилы

Ожидали мы в бою.

Конь все плыл, теряя силы,

Веря в преданность мою.

Мой денщик стрелял не мимо,

Покраснела чуть вода...

Уходящий берег Крыма

Я запомнил навсегда.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, наверное, это вам кое-что напоминает. Ну тем, кто не читал, может быть, Туроверова, во всяком случае советский фильм «Два товарища» смотрел. Екатерина Алексеевна, вот как вы думаете, тот эпизод с убийством коня и потом самоубийством белого офицера, он ведь, очевидно, мог быть навеян стихами Туроверова? Они были достаточно известны, и их читали исподтишка, потихонечку, не только в Европе, но и у нас, в России.

Е. Федорчук

— Ну совершенно с вами согласна, совпадений таких не бывает. Образ очень яркий, очень емкий. И, действительно, вот как большой художник здесь Туроверов очень простыми словами передает всю боль разлуки с родиной и слома старой жизни. Конечно, это стихотворение было известно, оно переписывалось от руки, и я более чем уверена, что на сюжет фильма очень известного оно повлияло. И таким образом Туроверов возвращается на родину. Может быть, не прямо, не сразу стихами, да, но через образ, который он создал, и который благодаря ему все-таки вошел в сознание советского человека. Все-таки глядя, просматривая этот фильм, мы понимаем и чувствуем, что это была трагедия. И это, мне кажется, огромная важность в этом заключается творчества Туроверова.

Д. Володихин

— Ну и в дальнейшем уже, по-моему, в 90-е годы была трагедия-лайт — это песня Газманова: «Есаул, есаул, что ж ты бросил коня», — так, кажется, звучат ее строки.

Е. Федорчук

— Да, там как раз тоже повторяется этот же самый момент. Единственно, что здесь коня убивают, потому что он может утонуть и, собственно говоря, он прекращает муки этого своего верного друга. А там коня убивают, чтобы он не достался красным. Немножко здесь вот такая происходит смена смысла. Ну да, эта песня, я помню, это песня моего детства, она была очень популярна, она звучала из каждого утюга буквально. И мне кажется, что, может быть, не так талантливо, как Туроверов, но все-таки этот образ, он присутствовал в умах подростков 90-х годов так или иначе.

Д. Володихин

— Ну а для казаков, конечно, эвакуаций было две — это крымская и предшествующая ей, новороссийская. Эпизодов, когда убивали коней вот при отплытии из Крыма, было не так уж много — я не очень-то помню, чтобы источники об этом говорили. Но, очевидно, накладывался опыт страшный, убийственный новороссийской эвакуации — там действительно многие плакали, видя, как кони бросаются с пристани в воду или просто носятся по гавани, отыскивая своих хозяев, к которым они привыкли и не находя себе успокоения. Тут, вероятно, две эвакуации слились в одну: страшная, хаотичная и спокойная, но последняя, одна трагедия, в общем, усилила другую. Куда отправился Туроверов после того, как он был эвакуирован, как сложилась его судьба?

Е. Федорчук

— После того как он был эвакуирован, он был отправлен на остров Лемнос. Судьба его сложилась так, как сложилась среднестатистическая судьба эмигранта, но для его ситуации вполне благополучно.

Д. Володихин

— Ну он скитался долго ли? Ну вот я прежде всего напомню уважаемым радиослушателям, что попасть на Лемнос — это попасть во вторую преисподнюю. Вот после Гражданской войны там был ад, разверзшийся на земле, и на Лемносе ад не горячий, но холодный, ледяной — холод, голод, пронизывающие ветра. Дорогие радиослушатели, я на том месте, где был лагерь наших белых частей на Лемносе, смог на открытом ветру простоять минут двадцать. На мне была теплая куртка и теплая шпака, но ветер был такой, что я поспешил скрыться в автобусе. А они должны были это терпеть месяцами. Поэтому, конечно, смертность была огромная, и выживали прежде всего те, кто крепок телом и крепок духом. Когда казачество (а там были в основном, не только, но в основном казачьи части, на Лемносе) стали эвакуировать, для многих это было спасение, и в то же время это был второй шаг по отдалению от родины. Где еще побывал Туроверов, где ему пришлось служить? Ибо он не собирался оставлять военную стезю, он хотел продолжать быть человеком служилым.

Е. Федорчук

— Ну во-первых, он сполна вкусил вот того, о чем вы сейчас рассказали, на Лемносе он был достаточно долго. Затем он переместился в Сербию. И в Македонии уже вместе с остальными казаками он выполнял задание достаточно опасное — он собирал боеприпасы, которые остались от мировой войны. За это они получали паек, то есть работали практически за еду. После этого некоторое время он служил на границе между Сербией и Венгрией, но это было достаточно недолго. И понимая, что там, в общем, служба его не нужна, он с большим трудом, но все-таки перебрался во Францию — а это, в общем-то, был обычный путь для эмигранта его круга. И вот там первое время, конечно, он работал на износ, грузчиком, прежде чем добился каких-то успехов.

Д. Володихин

— Ну что ж, мы добрались до Франции — это новый, чрезвычайно важный этап в судьбе Николая Николаевича Туроверова. И прежде, чем начать разговор об этом этапе, мне бы хотелось напомнить вам, дорогие радиослушатели, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы буквально на минуту прекращаем наш с вами разговор, чтобы вскоре вновь встретиться в эфире.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный православный писатель, публицист, литературовед, Екатерина Алексеевна Федорчук. Мы беседуем с ней о жизни, трудах и подвигах белого офицера, замечательного поэта-эмигранта, Николая Николаевича Туроверова. Итак, мы добрались до Франции и, в общем, с Францией будет связан тот временной промежуток в судьбе поэта, когда он отразил свой опыт, опыт войны прежде всего, в стихах и получил известность. Но сначала, насколько я понимаю, была не известность, а были мыканья нищего человека в чужой стране.

Е. Федорчук

— Безусловно. Он пытается зарабатывать как может, зарабатывает тяжелым физическим трудом, совмещает все это с учебой. И первые несколько лет во Франции для него, как и для многих людей, которые опять-таки оказались в этой стране и в других странах Европы, это был действительно тяжелый путь. Но очень скоро Туроверов поднимается вот над этими тяжелыми обстоятельствами жизни и получает успех сразу по двум направлениям. Во-первых, он нашел хорошую работу — он служит в банке, банковский служащий, это дает ему возможность немножко распрямиться, получить время для творческой работы и как-то приподняться вот в финансовом плане. Во-вторых, именно сейчас и здесь он публикует свои лучшие и главные стихи, в которых отражается его трагический опыт.

Д. Володихин

— Вот какие это примерно годы? Давайте уточним хронологию жизни Николая Николаевича.

Е. Федорчук

— Это примерно с 26-го по 30-е годы. Вот ну, собственно говоря, до Второй мировой войны.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, полтора десятилетия — со второй половины 20-х годов по начало 40-х. И мне хотелось бы вот что сказать. Перекоп — 1920 год, Лемнос — 1921-й. Надо было после Лемноса скитаться по разным странам и тяжело, долго устраиваться во Франции, чтобы только через пять лет после Лемноса зажить относительно нормальной жизнью. Это новые испытания, и эти испытания Николай Николаевич — то есть нищету, отсутствие работы, неузнанность, непризнаность как литератора — пережил стойко, все это его не сломило. Итак, его стихи.

Е. Федорчук

— Ни в коем случае не сломило. И именно в этот период он начинает писать свои главные вещи, главные стихи. Что мы можем сказать о его поэзии? Безусловно, это поэт Серебряного века, это ученик Николая Гумилева. В его стихах, конечно, слышна...

Д. Володихин

— Вот ученик — имеется в виду духовный, не прямой.

Е. Федорчук

— Духовный. Нет, не прямой, духовный, интеллектуальный. Но мы видим некую общность и в поэтике, и некую общность и в судьбе этих двух людей. Безусловно, это человек, который обладает острым пером, стихи его лапидарны, они не очень длинные, они написаны классическим для русской традиции способом стихосложения, они прекрасно рифмованы. И создается такое ощущение, что он всю жизнь пишет одно и то же стихотворение, которое можно назвать такой большой-большой мета-поэмой, в которой он отражает реалии своей биографии и реалии вот того, что произошло с Россией. Но не все. Безусловно, не все. Что мы видим? Мы видим любовь к родине, мы видим природу, мы видим тоску, мы видим благодарность к тем людям, которые были рядом с ним. И мы нигде в его стихах не увидим агрессии по отношению врагу.

Д. Володихин

— Ну пускай прозвучит еще что-то из тех лучших лет Николая Николаевича. Лучших в творческом смысле.

Е. Федорчук

— В эту ночь мы ушли от погони,

Расседлали своих лошадей;

Я лежал на шершавой попоне

Среди спящих усталых людей.

И запомнил и помню доныне

Наш последний российский ночлег,

Эти звезды приморской пустыни,

Этот синий мерцающий снег.

Стерегло нас последнее горе, —

После снежных татарских полей, —

Ледяное Понтийское море,

Ледяная душа кораблей.

Все иссякнет, и нежность, и злоба,

Все забудем, что помнить должны.

И останется с нами до гроба

Только имя забытой страны.

Д. Володихин

— Ну насколько я понимаю, когда вы говорили об ученичестве, об интеллектуальном во всяком случае, техническом, в отношении Гумилева и в отношении акмеистов, очевидно, вы имели в виде прежде всего адамизм — то есть тот взгляд на мир, который проповедовали сторонники этого поэтического стиля. Взгляд мужественный, твердый, все называющий своими именами. Взгляд прозрачный, не позволяющий носителю этого взгляда туманить свой разум какими-то сложными символами, заигрываниями с пошлостью и похабством каким-нибудь. Человек, который прививает себе взгляд адамический, он ну что ли соответствует, наверное, христианской добродетели трезвения: пишет то, что есть в мире на самом деле, но отбирает из этого самое яркое. Насколько я понимаю, яркими впечатлениями Николая Николаевича в эпоху Гражданской войны были как раз те самые мальчики в погонах, о которых вы говорили. Ну вот об этом ведь он тоже написал.

Е. Федорчук

— Да, к этому очень яркому моменту он возвращался несколько раз. И одно из самых ярких стихотворений — это стихотворение, где он рассказывает о трагической гибели одного из отрядов. И вот сейчас я прочитаю небольшой отрывок из стихотворения.

Было их с урядником тринадцать —

Молодых безусых казаков.

Полк ушел. Куда теперь деваться

Средь оледенелых берегов?

Стынут люди, кони тоже стынут,

Веет смертью из морских пучин...

Но шепнул Господь на ухо Сыну:

Что глядишь, Мой Милосердный Сын?

Сын тогда простер над ними ризу,

А под ризой белоснежный мех,

И все гуще, все крупнее книзу

Закружился над разъездом снег.

Ветер стих. Повеяло покоем.

И, доверясь голубым снегам,

Весь разъезд добрался конным строем,

Без потери к райским берегам.

Д. Володихин

— Если вглядеться в это страшное, по сути, стихотворение, то видно будет, что Николай Николаевич был поэт-христианин. Это достаточно сильное чувство пребывания в вере, оно неоднократно звучит в его стихах.

Е. Федорчук

— Безусловно, Николай Туроверов был поэтом-христианином, и именно вера помогала ему, как поэту и как человеку, пережить трагедию утраченных надежд. Ведь с каждым голодом становилось яснее, что возврата к прежнему не будет. И в стихах Туроверова, вот которые сейчас прозвучали, мы видим очень интересную картину. Как он представляет себе Россию? Россия для него — это застывший миг перед победой или поражением. И во многих его стихах, которые обращены как будто бы к прошлому, на самом деле мы видим настоящее или даже будущее. И вот таким застывшим мгновением святого подвига является образ России в стихах этого человека. И, безусловно, это тот взгляд на русскую историю, которого нет ни у одного другого поэта, это его такая визитная карточка.

Д. Володихин

— Ну, скажем так, ни у одного другого известного поэта. В эмиграции было огромное количество людей, которые воевали в Гражданскую войну и которые старались тоже писать вот в рамках того узкого пути, о котором вы сказали. Но по-настоящему известным среди них стал только Туроверов, и здесь как раз стоит затронуть истоки и масштаб его известности. Туроверов до революции и во время Гражданской войны для литературы основного потока, для большой литературы, личность никакая, совершенно неизвестный поэт. А вот в эмиграции его талант расцветает. Как это происходило, в каких масштабах, какого рода признание он получил?

Е. Федорчук

— В эмиграции действительно талант его расцветает, и он был замечен ведущими критиками русской эмиграции. Очень проницательным критиком Владиславом Ходасевичем. Во-первых, он сам замечательный поэт, и замечательный критик, который достаточно благосклонно отреагировал на публикации Туроверова, хотя он отмечал, что для Туроверова все-таки главное не форма стиха, а само высказывание. И вот его замечания носили такой достаточно двойственный характер по отношению к Туроверову. Георгий Адамович — еще один замечательный критик и поэт, очень ценил в Туроверове именно прозрачность слога и отмечал, что Туроверов действительно умеет построить строку, закруглить ее, завершить — собственно, вот те главные моменты, о которых мы говорили: лапидарность стиха, красоту стиха. И нужно сказать, что Туроверов действительно был плоть от плоти современной ему русской поэзии. Вообще поэзия первой волны эмиграции — это блистательные имена, это поэзия прямого, ясного высказывания, даже она получила название «парижская нота». И вот одним из признаков «парижской ноты» были такие красивые, щемящие, очень простые стихи, очень простые слова, но очень нужные. Нужно сказать, что признание было, конечно, не абсолютным, и очень многие представители поэтического бомонда литературного, литературной элиты относились иногда к нему с неким предубеждением. Потому что им казалось, что ну вот казак, военный, что он может смыслить в поэзии. Тем не менее Туроверова это совершенно не волновало, он шел своим путем.

Д. Володихин

— Ну то есть, если я правильно понимаю, литературный бомонд, в меньшей степени Ходасевич, говорили: конечно, правильные вещи говорит и красиво, но простак, простак... А Адамович говорил: ну простак, и хорошо, вот так и надо писать о таких вещах. Ну вот насколько я понимаю, литературная жизнь его начала складываться неплохо, его печатали довольно обильно.

Е. Федорчук

— Печатали довольно обильно. И он очень активно участвовал в литературной жизни, связанной с казачеством. Он активно публиковался и как поэт, и как публицист, и как журналист в специальных изданиях, которые стали появляться в среде эмигрантов-казаков. И принимал очень активное участие в литературной жизни, помогал, собирал, был собирателем старины, и вообще болел сердцем за то, что происходит в кругах молодых казачьих поэтов.

Д. Володихин

— Ну что ж, я думаю, что трагедия Гражданской войны нашла величайшее свое отражение в музыке не советских авангардистов и уж тем более не в музыке имперского декаданса. Наверное, лучшим музыкальным выражением того времени был Сергей Васильевич Рахманинов, и сейчас прозвучит его «Элегия».

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы обсуждаем с замечательным православным писателем, публицистом, да еще и кандидатом филологических наук, Екатериной Алексеевной Федорчук, судьбу и литературные труды Николая Николаевича Туроверова. И сейчас мы подходим к еще одному огненному рубежу в его судьбе. Казалось бы, ну все, хватило человеку: попал в армию в Первую мировую, послужил на фронтах Гражданской, помыкался после Гражданской изрядно. И тем не менее он еще достаточно молод, чтобы его обожгла Вторая мировая.

Е. Федорчук

— Действительно, когда начинается Вторая мировая война, Туроверов принимает неожиданное, наверное, решение вступить добровольцем во Французский иностранный легион, который ведет военные действия где-то на территории Африки. Нужно сказать, что достоверных сведений, собственно, где воевал Туроверов, вообще как сложилась его судьба вот в этот период, очень короткий период, не более года, их нет. Но сохранилась поэма, которая так и называется, одноименная поэма, где он рассказывает о своих впечатлениях. Эти впечатления практически не касаются политических событий, в них мы не найдем каких-то пространных рассуждений о той трагедии, которая происходит на территории Европы, на территории России, а будет здесь такая очень честная поэтическая попытка описать то, что видит перед собой этот человек. И читая эти стихи, понимаешь, что, наверное, он не нашел вот на этой стезе, в этой войне того, что вело его на подвиг во время Гражданской войны.

Д. Володихин

— Ну он не мог воевать под знаменами России, потому что Россия была красной. Он не мог воевать под знаменами Третьего рейха, потому что тот был против России. Но он должен был воевать, потому что сама ситуация войны его, служилого человека, как бы духовно мобилизовала.

Е. Федорчук

— Да, это был такой, можно сказать, компромиссный вариант. И вот сейчас я прочитаю небольшой отрывок из этой поэмы, где мы как раз услышим голос самого Туроверова и, может быть, поймем, какое настроение вело его в этот очередной военный поход.

Нам с тобой одна и та же вера

Указала дальние пути.

Одинаковый значок легионера

На твоей и на моей груди.

Всё равно, куда судьба не кинет,

Нам до гроба будет сниться сон:

В розоватом мареве пустыни

Под ружьем стоящий легион.

Вот слово «все равно», которое звучит здесь, оно действительно является ключевым для этого периода творчества.

Д. Володихин

— Если речь вроде бы о Иностранном легионе французской военной службы, то мы спокойно можем все это, от первой буквы до последней, перенести во времена Римской империи или Константинопольской империи и сказать себе: вот воины цивилизации, которые в пустыне наводят порядок. И эта их честная служба требует отваги, требует верности и требует искусства. Но что же, говорит Николай Николаевич, раз требует — я готов.

Е. Федорчук

— Совершенно верно. Недолго длилась его служба, уже в 41-м году он возвращается во Францию и на этом завершается его путь воина. Но продолжается его путь поэта, мыслителя, публициста, человека, который взял на себя труд сохранять российскую культуру, казачью культуру в изгнании. Потому что одна из ключевых мыслей русской эмиграции состоит в том, что мы не в эмиграции, мы в послании. И вот это послание людей той эпохи нужно было сохранить, и это было сделано и дошло до наших дней.

Д. Володихин

— А где он находится? Это территория подконтрольная Виши или это территория, занятая войсками Третьего рейха и контролируемая непосредственно немецкой администрацией? Он в Париже или он где-то в провинции находится?

Е. Федорчук

— В Париже.

Д. Володихин

— То есть в этот момент у него достаточно сложная ситуация: русский человек, притом военный, казак, находится на территории, которая непосредственно контролируется Третьим рейхом, его бонзами. И, очевидно, к нему поступали предложения: а давай-ка повоюй за Третий рейх, ты очень нам сейчас пригодишься, нам не хватает бойцов на фронте, русский офицер, который не любит Советы, придется ко двору. Но мне кажется, он так ни в какое формирование немецкое и не вступил.

Е. Федорчук

— Никогда не было никаких сведений о том, чтобы он даже думал в этом направлении. Зато сохранились другие сведения — это стихи, в которых Туроверов размышляет о судьбе соотечественников, которые остались в России. И главная мысль, которую он проводит в этих стихах, причем эти стихи были начаты немножко до войны, потому что он чувствовал уже, что назревает вот эта страшная беда, все в Европе это чувствовали, и он размышляет о том, что они братья. Несмотря на то, что они стали врагами, они братья и родина у них одна.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, те русские, которые за рубежом, и те русские, которые остались в России.

Е. Федорчук

— Да, и у них одна родина. И вот я хочу прочитать стихотворение, где об этом ясно говорится. Стихотворение называется «Товарищ».

Перегорит костер и перетлеет,

Земле нужна холодная зола.

Уже никто напомнить не посмеет

О страшных днях бессмысленного зла.

Нет, не мученьями, страданьями и кровью —

Утратою горчайшей из утрат —

Мы расплатились братскою любовью

С тобой, мой незнакомый брат.

С тобой, мой враг, под кличкою «товарищ»,

Встречались мы, наверное, не раз.

Меня Господь спасал среди пожарищ,

Да и тебя Господь не там ли спас?

Обоих нас блюла рука Господня,

Когда, почуяв смертную тоску,

Я, весь в крови, ронял свои поводья,

А ты, в крови, склонялся на луку.

Тогда с тобой мы что-то проглядели,

Смотри, чтоб нам опять не проглядеть:

Не для того ль мы оба уцелели,

Чтоб вместе за Отчизну умереть?

Д. Володихин

— Ну что ж, минула и эта война, и больше воевать Туроверову не пришлось, слава Богу. Да он уже к концу войны был 46-летнего возраста. Можно, конечно, взять еще оружие в руки, но уже, в общем, тянет на более мирные занятия. И, насколько я понимаю, долгая его жизнь после Второй мировой войны была относительно спокойная. Вот наконец Бог ему дал упокоение, дал ему мир, дал ему достаток. После всех, в общем, жестких скачков эпохи Туроверов наконец-то оказался в нормальной, спокойной жизни.

Е. Федорчук

— Безусловно. Туроверов занимает достаточно прочное положение. Он продолжает работать в том же банке, он пользуется почетом и уважением. Он много работает как поэт, журналист, общается с другими литераторами. Жизнь его наполнена, жизнь его достаточно успешна, его не сломили испытания. Хотя, конечно, мы видим и по стихам, и по каким-то его замечаниям, что боль о России никуда не ушла из его сердца, и до конца своих дней именно Россию он считает своей Отчизной. А Франция, страна, которая дала ему вот этот покой, является для него страной, которую он уважает, но называет ее «моей веселой мачехой». Все-таки он так и остался русским человеком в изгнании.

Д. Володихин

— Да, русский, тут все понятно. Насколько я понимаю, он прожил до 1972 года. Обзавелся ли он семьей?

Е. Федорчук

— Да, у него была семья. Он уезжает из России вместе со своей невестой. В первый год жизни, вот как раз в самый тяжелый этот год, у них родилась дочь, и они прожили в любви и согласии довольно долгое время. Его супруга ушла из жизни раньше, чем Николай Николаевич, дочь поддерживала его до самого конца. И в 1972 году сердце его остановилось — оно было изношено и трудами, и переживаниями, и военными подвигами. И он упокоился там, где лежит большая часть русских эмигрантов — на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Д. Володихин

— Ну хорошо. Туроверов скончался, но поэзия его осталась. И, насколько я понимаю, она обрела вторую известность уже не среди эмиграции, а у нас в стране, на родине, после того как распался СССР, и труды эмигрантских литераторов пришли сюда и были напечатаны. Насколько я понимаю, Туроверов сейчас в кругах православных, консервативных исключительно популярен.

Е. Федорчук

— Действительно, в 90-е годы происходит масштабное возвращение утраченной литературы, возвращенной литературы, есть даже такой термин. И Туроверов приходит вместе с огромным количеством поэтов, прозаиков в 90-е годы. А в двухтысячные и вот сейчас, собственно, его поэзия становится все более и более популярной. Потому что (вот вернусь к тому, с чего мы начали разговор) это действительно уникальный случай, когда большой настоящий поэт прошел через самые трагические изломы русской истории и отразил ее в ярких стихах. Выходят сборники, где представлены лучшие произведения Николая Николаевича Туроверова, они доступны, в интернете можно найти практически полный корпус его стихотворений. Что касается его журналистской деятельности, публицистики — я думаю, что возвращение этого очень интересного корпуса его наследия еще впереди, и нас еще ждет много интересного.

Д. Володихин

— Я надеюсь, что как раз журналистикой Туроверова займется наш сегодняшняя гостья, Екатерина Алексеевна, она обещала. Ну а сейчас, думаю, мы сделаем вот что: прощаться за нас с вами, дорогие радиослушатели, будет Николай Николаевич Туроверов своими строчками, которые прочитает Екатерина Алексеевна на финише нашей передачи. А до этого момента, до того, как зазвучат его строки, я должен сказать последние несколько слов. Во-первых, Туроверов — поэт-солдат, притом солдат, наделенный талантом — редкое сочетание. Если добавить туда еще твердость веры, то сочетание просто уникальное. Глупо рекомендовать Туроверова, он в рекомендациях не нуждается. Мы можем только сказать, что для нас для обоих читать его было необыкновенное наслаждение. И мне остается от вашего имени поблагодарить Екатерину Алексеевну Федорчук за просветительскую работу, которую она провела в наших рядах, сказать вам: спасибо за внимание, до свидания. И звучит Николай Николаевич Туроверов.

Е. Федорчук

— Нас было мало, слишком мало.

От вражьих толп темнела даль;

Но твердым блеском засверкала

Из ножен вынутая сталь.

Последних пламенных порывов

Была исполнена душа,

В железном грохоте разрывов

Вскипали воды Сиваша.

И ждали все, внимая знаку,

И подан был знакомый знак...

Полк шел в последнюю атаку,

Венчая путь своих атак.