«Николай Гоголь как христианин». Екатерина Федорчук

Гостьей программы «Исторический час» была кандидат философских наук Екатерина Федорчук.

Разговор шел о творчестве и судьбе Николая Васильевича Гоголя и о том, как на его жизнь повлияла православная вера.

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. Сегодня мы поговорим о Николае Васильевиче Гоголе. Благо, в этом году его юбилей, можно сказать, знаменательный — 190 лет с момента выхода повести «Тарас Бульба», которая повествует о войне в тех местах, которые сейчас охвачены пламенем. И многие вещи, сказанные в этой повести сейчас, зазвучали с новой силой и заставляют вслушиваться, вдумываться в себя. Мы поговорим о том, каков был Николай Васильевич не только как писатель и даже не столько как писатель, сколько как христианин. Тема важная. Для того, чтобы поговорить с пониманием дела, мы позвали сегодня к нам в студию замечательного православного писателя, кандидата филологических наук Екатерину Федорчук. Здравствуйте.

Е. Федорчук

— Здравствуйте

Д. Володихин

— Пользуясь случаем, хотел бы сообщить вам, что у Екатерины выходит вскоре книга. Ну, а теперь давайте поговорим о том, до какой степени в Гоголе видели и видят христианина. С одной стороны, его «Выбранные места из переписки с друзьями» говорят об этом совершенно очевидно, но ведь были споры и поднимались пламенные дискуссии вокруг того, каков Гоголь как верующий человек.

Е. Федорчук

— Нужно сказать, что Николай Васильевич Гоголь — человек многоплановый и в творчестве, и в жизни. И в творчестве, и в жизни у него было много таких черт, таких проявлений, которые трудно согласовать между собой. И поэтому в Гоголе видели всё. В Гоголе прежде всего видели обличителя нравов. В нём видели сатирика, который бичует язвительным смехом грехи и пороки общества. И это правда, он действительно сатирик, который смехом пытался исправить пороки общества. В нём видели начинателя вот такой критически обличительной школы русской литературы. Те авторы, которые смотрели на нашу страну в XIX веке, ещё до революционных событий, как на некое собрание людей, которых нужно перевоспитать, а лучше вообще убрать и всё переделать заново, они действительно многому научились у Гоголя.

Д. Володихин

— То есть массово перекрасить мозг всего народа в другие цвета, что ли? Звучит забавно.

Е. Федорчук

— Звучит забавно, но они искренне верили, что они вышли из «Шинели» Гоголя. Это правда.

Д. Володихин

— Вот истинно: гордыня — мать всех грехов.

Е. Федорчук

— Конечно, в советское время Гоголь был абсолютно «свой» писатель, который подтверждал точку зрения, что царский режим прогнил, и что там собрались одни совершенно никчёмные люди, которых Гоголь якобы и вывел в своем романе-поэме «Мёртвые души».

Д. Володихин

— А ещё больше — в «Ревизоре»

Е. Федорчук

— Ещё больше в «Ревизоре», но они близкие на самом деле. И в других произведениях вот такой сатирический пафос отрицания, он очень силён, и Гоголь сам это знал о себе. Есть другая позиция.

Д. Володихин

— Подождите, секундочку. В советское время, на мой взгляд, педалировали те вещи, которые показывали Гоголя с социально выгодной стороны: Гоголь, как лучший друг советской власти, прости Господи.

Е. Федорчук

— Обличитель.

Д. Володихин

— Да. А иные его тексты с совершенно другим звучанием, с другим пафосом как бы отодвигали в тень или замалчивали.

Е. Федорчук

— Ну, давали этому соответствующую оценку. Вообще советская литература мастерски могла дать любую оценку любому произведению. И «Нос» Гоголя при желании можно было показать, как обличителя нравов, и в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» найти социальные мотивы. Всё это просто дело техники. Другая была стезя в исследовании творчества Гоголя, которая имела место в среде философов и авторов Серебряного века — это люди, которые искали в творчестве Гоголя мистические откровения. Мережковский писал о Гоголе, Николай Бердяев писал о Гоголе, Розанов писал о Гоголе

Д. Володихин

— Это что, Гоголь как русский Метерлинк, что ли?

Е. Федорчук

— Это Гоголь, как человек, который прозревал некие тайны бытия.

Д. Володихин

— То есть визионер?

Е. Федорчук

— Такой визионер, да. И очень сильно педалировалась вот эта темная сторона его художественного мира.

Д. Володихин

— Да, и в начале XXI века вышел сериал «Гоголь», где он показан как такой бесогон отважный.

Е. Федорчук

— Можно сказать, что в начале XX века в Гоголе искали такое бесовское начало. В нем видели темного двойника светлого русского гения.

Д. Володихин

— Знаете, на этот счет есть хорошая народная поговорка «Кто про что, а вшивый про баню». Ну вот кто что в себе чувствует, то и в других ищет.

Е. Федорчук

— И действительно одна из задач Гоголя, которую он сам для себя формулировал, это смеяться над нечистым. И, безусловно, он выводил этот образ и в карикатурном виде, и в страшном виде, и он очень боялся вот этой духовной стороны нашей жизни, которая есть, которая существует, которая реально влияет на людей. Он ее чувствовал. Он чувствовал, как зло разлито в мире и в своем творчестве это показывал.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, в нем в начале XXI века начали искать некоего темного мистика, а он темную мистику хотел бы уменьшить в мире, напротив.

Е. Федорчук

— Он хотел бы уничтожить ее в мире. Безусловно, темным мистиком он не был, потому что всю жизнь с самого рождения, с самого крещения до смерти, Гоголь был добрым православным христианином. Другое дело, что мера его веры и степень осознанности менялась на протяжении жизни, но с самого начала Гоголь и не мыслил себя иначе, как чадом Русской Православной Церкви, и поэтому говорить о каких-то его прозрениях, которые дали бы ему мистическое знание в обход церковного учения бессмысленно, это просто неправда.

Д. Володихин

— Ну что ж, вот вы сказали, что Гоголь был человеком, в личности и творчестве которого пересекались вещи взаимоисключающие: страстность, мистицизм и в то же время — доброе христианское чувство. Знаете, тут несколько месяцев назад в вашем кресле сидела Наталья Валерьевна Иртенина, она занимается генеалогией Гоголя, и вот она сообщила, что у Николая Васильевича его предки — это перемежающиеся священники и казачья старшина, причем казачья старшина буйная, страстная, просто доходящая до уголовщины в своих действиях, а в каких-то это бойцы за страну, за народ, за веру — что там, вплоть до гетмана Лизогуба, великого героя XVII века. И вместе с тем все это уравновешивается иерейской кровью. Кровь не водица все же. Может быть, то горнило малороссийское, из которого вышел Николай Васильевич Гоголь, больше влияло на его личность, чем об этом принято говорить. Не в смысле — «ах, он помнит сказки о хуторе Диканька» — нет, гораздо глубже.

Е. Федорчук

— Трудно сказать. Мне кажется, что на Гоголя вообще очень глубоко влияло состояние русского общества. И, конечно, очень глубоко он переживал внутри себя те вещи, которые не видны на первый взгляд, но которые можно назвать предтечами раскола общества на разные группы.

Д. Володихин

— Так предтечами или последствиями?

Е. Федорчук

— А вот, наверное, и то, и другое.

Д. Володихин

— То есть, с одной стороны, последствиями, с другой стороны, предтечами еще большего раскола?

Е. Федорчук

— Да, безусловно. Это видно в его творчестве и личности. Причем сам Гоголь ставил перед собой задачу стать человеком цельным и это было для него очень важно. Он хотел, например, чтобы его творчество как писателя, автора текстов, автора изящной словесности было едино с его духовной жизнью христианина. Но при том, что он стремился к этому единству, в бытовых проявлениях, в общении с близкими людьми, в общении с друзьями, он часто показывал себя как человек странный, вздорный, прямо скажем, с тяжелым характером и со странностями. Причем эти странности были тем смешнее, тем страннее, чем более велик становился Гоголь как писатель. И тут можно вспомнить о его каких-то странных гастрономических пристрастиях, тут можно вспомнить о его ипохондрии, когда он всё время в себе искал какие-то ужасные болезни., при этом, действительно, будучи человеком очень болезненным.

Д. Володихин

— И находил не то, что у него на самом деле есть

Е. Федорчук

— Да, он находил какие-то совершенно жуткие вещи. Он искренне верил, что у него желудок перевёрнут наоборот и всем об этом рассказывал. Он постоянно искал в себе признаки приближающейся смерти, говорил: «Скоро я умру, посмотрите, какие у меня холодные руки».

Д. Володихин

— И вместе с тем помер действительно не старым человеком.

Е. Федорчук

— И умер молодым человеком, да. Он сказал потрясающие слова о христианской любви и при этом мог в общении с близкими людьми быть чрезвычайно холодным человеком, который просто даёт какие-то доктринёрские советы. Больному он начинает вдруг читать проповедь о том, что болезнь полезна для христианского спасения, совершенно не к месту в данном конкретном случае. А в другом случае, наоборот, он проявлял чудеса милосердия. То есть это был человек, которого трудно было собрать воедино, и он сам это прекрасно понимал и говорил о том, что в Боге он ищет разгадку тайны своей личности, которую он сам не мог понять.

Д. Володихин

— Ну, что тут сказать? Опять же — кровь не водица. Приходил к нему в душу кто-нибудь из его прадедов священников и начинал говорить: «Проповедуй». Потом приходил казак и говорил: «Не надо проповедовать, руби его саблею». Потом приходил какой-нибудь казак попроще, какой-нибудь сотник из провинциальной Малороссии, и говорил: «А теперь надо вырваться и дать взятку». По письму видно, что Гоголь был сквернослов и, вместе с тем он отличался верой глубочайшей, огромнейшей. Вероятно, собственные пороки возмущали его и требовали от него исправления.

Е. Федорчук

— Безусловно. И нужно сказать, что он один из тех редких людей, который не только грешил, но и прекрасно видел свой грех, постоянно об этом рассказывал близким и просил их, чтобы они писали ему ежедневно, чем он их обидел, чем он им досадил и относился к этому очень серьезно. Гоголь был из тех, кто вставал на путь исправления.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю, что это Светлое Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин и мы с замечательным православным писателем, лауреатом премии «Новая библиотека», автором книги о Николае Васильевиче Гоголе, Екатериной Федорчук, беседуем о том, какова была вера русского классика Николая Васильевича Гоголя. Ну что ж, давайте подступимся к тому, что многие считают главным проявлением христианской веры в жизни и творчестве Николая Васильевича Гоголя — появление его знаменитой работы «Выбранные места из переписки с друзьями».

Е. Федорчук

— Ну, конечно, «Выбранные места» — это ярчайшее проявление его писательского таланта, это книга о христианской вере, и настолько недооцененная и непрочитанная, что, мне кажется, только сейчас наступает время, когда мы должны её открыть и перечитать по новой, и она звучит чрезвычайно современно. Но, конечно, сама эта книга — это только плод той глубочайшей и тяжёлой работы, которую проделал Гоголь, работая над собой, как над человеком. Вот я уже говорила о том, что Гоголь принципиально не делал разницы между творчеством и нравственной жизнью, между творчеством и религиозной жизнью. Этого никто не мог понять, но в этом Гоголь был очень последователен. С раннего детства, с юности Гоголь — верное чадо Православной Церкви, человек верующий и об этом есть свидетельства, например, его друзей по Нежинской гимназии. Но однажды его вера претерпела некие метаморфозы. Было это в 1839 году, когда он...

Д. Володихин

— Ему было 30 лет, он родился в 1809.

Е. Федорчук

— Когда он пережил тяжёлую болезнь и перед этим утрату близкого друга Иосифа Виельгорского, смерть этого молодого человека глубоко потрясла Гоголя, и как раз здесь он проявил чудеса милосердия, он буквально стал ангелом-хранителем в семье Виельгорских. И через какое-то время он заболел, причём учёные не могут понять смысл этой болезни, но по собственному ощущению Гоголя — он умирал. Это была безумная тоска, это было какое-то совершенно страшное нервическое потрясение, и когда он вышел из этого состояния, вот в этот момент он пишет в письмах к своим друзьям, что он пережил поистине бесценное мгновение ощущения Живого Бога. И с этого момента вера Гоголя приобретает характер практического делания. Прежде всего, в чём это выражается? Он ищет правдивое слово о своих грехах, о своём духовном состоянии. Почему? Потому что Гоголь с юных лет ощущал себя избранником, гением и был прав в этом. И, конечно, гордыня одолевала его со страшной силой, потому что чем выше гений, тем выше искушение гордостью. И вот с этим он боролся, и этот грех его часто побеждал. И письма, которые легли в основу этой книги, есть плод его духовной жизни.

Д. Володихин

— Вот сейчас мы уточним одну важную вещь. Гоголю 30 лет, 1839 год. Он испытывает большое духовное потрясение, связанное со смертью друга и впоследствии — собственной болезнью. А когда появились «Выбранные места из переписки с друзьями»? Какое там хронологическое пространство между одним и другим?

Е. Федорчук

— Ну, прошло несколько лет и, действительно, это был длительный процесс.

Д. Володихин

-То есть не в один год же это произошло?

Е. Федорчук

— Нет, не в один год, это длительный процесс. И когда вспоминают чудачества Гоголя, его анекдоты, которые он рассказывал друзьям, и какие-то его выходки, они всё-таки относятся к более раннему периоду.

Д. Володихин

— Насколько Гоголь известен в этот момент, то есть по достижении 30-летия?

Е. Федорчук

— Гоголь не просто известен, он — классик номер один в русской литературе. В этот момент Гоголь — это величина, не превзойдённая никем, и это авторитет, к которому пытаются апеллировать представители разных политических направлений: и западники, и славянофилы, и все они ищут его поддержки, и, надо сказать, поддержки не находят.

Д. Володихин

— Он очень молод и уже очень известен?

Е. Федорчук

— Он очень известен, но для того времени это уже человек зрелый. Более того, человек, который остро переживает свою утрату молодости, вот это одна из мыслей, которая очень мучила Гоголя. Не потому, что ему хотелось побыть юношей кудрявым, он и не был никогда таковым — он чувствует, что вместе с молодостью из человека уходит жизнь, вот это живое начало, и он становится мёртвой душой.

Д. Володихин

— Итак, это период, когда известнейший, самый знаменитый в России писатель предаётся христианским размышлениям, и в итоге выходит книга. И эта книга есть, по сути дела, сборник проповедей.

Е. Федорчук

— Ну, нужно ещё сказать, в какой момент выходит книга. Книга выходит в тот момент, когда все ждут от Гоголя второго тома «Мёртвых душ». Первый том «Мёртвых душ» сделал его великим писателем. Он обещает, что будет продолжение, он говорит о том, что должно быть в этом продолжении, что вот тот самый Чичиков, который в первой части предстаёт перед нами таким, скажем, искусителем русских душ, должен прийти ко Христу и покаяться. И вместо вот этого второго тома выходит сборник писем, проповедей. Можно даже сказать, что это не совсем сборник. Всё-таки в этой книге виден художник, который из разнообразных тем, связанных с христианской жизнью, выстраивает некое очень единое и логичное повествование. Начинается оно с того, что автор просит прощения у читателя, как в Прощёное воскресенье, и мы входим как будто бы с ним вместе в Великий пост, а заканчивается эта книга славовословием Светлому Воскресению Христову. То есть получается, что вся эта книга показывает покаянное движение души от первых дней Великого поста к Великому Христову Воскресению.

Д. Володихин

— Но темы, которые обсуждаются на страницах книги, более разнообразны, чем то, что может быть вложено в размышления христианина на протяжении Великого поста, или вы с этим не согласитесь? Там довольно много вещей общественных.

Е. Федорчук

— Вот я же говорила, что не делает Гоголь разницы между тем, между чем делаем различия мы. Общественная жизнь для Гоголя — это есть продолжение церковного служения, и поэтому он в книге рассказывает о том, как нам надо любить Православную Церковь, какой любовью мы должны любить Россию, какой любовью мы должны любить ближнего своего. Для него это вопросы того же самого плана, к каковым относится, например, роль женщины в современном обществе или каким должен быть правитель современного общества, то есть вопрос социальный. Для него всё, по сути дела, один вопрос: каким образом мы в нашей обыкновенной жизни можем воплотить то, что мы христиане? И самая-то главная мысль в чём заключается — что мы должны быть христианами не только в храме. Не только в храме мы должны помнить о Христе, не только в храме богатый чиновник должен напоказ чмокнуть щёку инвалида. Есть такой образ рассуждения о Воскресении Христовом. Это должно происходить с нами, говорит Гоголь, «наша жизнь в миру должна быть уподоблена жизни в монастыре. А монастырь наш есть Россия». И совершенно у него потрясающие мысли о том, как мы должны хранить вот эту веру Христову. Он говорит о том, что не должны мы соглашаться с тем, что Православная Церковь умирает, не должны соглашаться с её критиками, которые говорят, что в Православной Церкви нет жизни. Он говорит: «Вздор, в Православной Церкви и есть наша жизнь. А то, что видим в ней какие-то недостатки, так это потому, что мы — мёртвые души. Мёртвые тела должны ожить и вернуться к нашему сокровищу, к нашему священному дару, который дал нам Бог». Это действительно потрясающие мысли и они абсолютно современны. Вот если дать просто отрывки из этой книги сегодня в блоге каком-нибудь, посвящённом вопросам современной Церкви, они прозвучат абсолютно актуально. Например, большие нарекания вызвала такая мысль Гоголя: «Современному человеку трудно самому увидеть Христа, ему трудно вплотную приблизиться к Церкви и переступить её порог. А искусство должно стать таким поводырём, которое приводит человека к порогу Церкви». Вот эта мысль возмутила общество. Они почему-то посчитали, что здесь есть некое ханжество, некое лицемерие и что театральные подмостки — это вообще не место, где можно рассуждать о вере, о смысле жизни, что это вот какое-то сочетание несочетаемого. Но давайте сейчас посмотрим на нашу современную жизнь: разве это не так? Разве мы сейчас не говорим о том, что православное кино должно приводить человека к вере? Разве мы не говорим о том, что великая русская литература вся исполнена вот этого движения к Церкви? Действительно, эта мысль Гоголя была настолько верной и настолько точной, он просто обогнал своё время.

Д. Володихин

— И даже несмотря на то, что в современной классической русской литературе отводят от Церкви, всё равно она основывается на христианской церковной почве, отталкивается от неё. То, что вы говорите, очень похоже на рассуждение Ивана Александровича Ильина, философа двадцатого века, который говорил: «Богоподобие ( простите за неточность цитаты) предзадано в человеке, но он должен его свободно выбрать, преображая мир вокруг себя, следуя естественным личностным интенциям, всё-таки образ Божий в него заложен, и вместе с тем добиваться воцарения Богоподобия внутри себя». То есть это — с одной стороны, задаток, а, с другой стороны — задача для решения. Вот фактически Гоголь говорил: «Христианин, ты крещён, это задаток в тебе образа Божия, задаток твоих действий, это решение задач твоей жизни». Ну что ж, дорогие радиослушатели, я с удовольствием и радостью с этой темы перехожу на напоминание о том, что мы здесь Светлое Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы буквально на минуту прерываем наш с вами диалог и вскоре вновь встретимся в эфире.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин, у нас в гостях лауреат церковной премии «Новая библиотека», замечательный православный писатель, кандидат филологических наук Екатерина Федорчук. Мы рассуждаем о том, что есть Николай Васильевич Гоголь в ландшафте веры. Ну и самое время нам перейти к тому, о чем очень мало говорят и пишут, обозревая творчество и жизнь Николая Васильевича Гоголя. Я имею в виду его поездку на Святую Землю, для его возраста достаточно позднюю, то есть она была произведена за четыре года до смерти и, по всей вероятности, на многое повлияла, а вот на что и как, мы сейчас услышим от специалиста.

Е. Федорчук

— В 1848 году Гоголь совершает свое путешествие ко Святой Земле, хотя мечта об этом жила у него с детства. С детства он любил читать жития, как святые путешествуют на Святую Землю. Впервые он задумался об этом всерьёз, когда начал работать над книгой «Выбранные места» и он планировал, что вот эта книга станет его триумфом проповедника, она потрясёт Россию, перевернёт все умы и вот с этой триумфальной победой, с этим даром Христу он поедет во Святую Землю и вернётся практически пророком. Вот такие у него были грандиозные горделивые мечты.

Д. Володихин

— А тут вылезает глубоко провинциальный по своему мировидению критик Виссарион Григорьевич Бeлинский и говорит: «Кошмар какой-то написал Николай Васильевич Гоголь, мы-то от него ждали великого, а он обманул наши ожидания».

Е. Федорчук

— Если бы только Виссарион Григорьевич...

Д. Володихин

— Но этот был наиболее ярким из критиков и, кстати, если сейчас свежим взглядом прочитать рецензию Белинского, то она оставляет впечатление верха бестактности.

Е. Федорчук

— Ну, нужно сказать, рецензия Белинского была довольно осторожная, потому что он не хотел наткнуться на цензурные препятствия. Но было ещё письмо Белинского, причём оно ходило по рукам и было обращено к широкому кругу тогдашней российской интеллигенции и фактически было всем известно. И в этом письме Белинский просто заклеймил Николая Васильевича Гоголя позором, но это даже не самое страшное. А самое страшное и то, что больнее всего задело Гоголя, заключается в том, что Белинский пытается разоблачить его основную мысль. Он говорит: «Русский народ не любит Христа, русский народ — народ-атеист», и вот эта мысль и становится для Гоголя совершенно непереносимым таким триггером. Но что интересно...

Д. Володихин

— Вот секундочку, я бы не сказал, что рецензия-то осторожная, там Белинским тоже сказано много скверного и неадекватного. Скорее, оба текста заклеймили самого Виссариона Григорьевича, человека с такой узкостью мышления и радикализмом высказываний. Это ситуация, когда внутри русской культуры неожиданным авторитетом, благодаря общественной мысли, стал обладать человек, который в художественном и интеллектуальном плане того не стоит. Эти два текста на два порядка ниже того, что сказано Гоголем в его «Выбранных местах» и тем не менее, благодаря тому, что в России кипела общественная полемика, вот эти строчки Белинского прозвучали громко.

Е. Федорчук

— Прозвучали громко. И что я хочу сказать о реакции Гоголя, она очень характерна именно для христианина. Сначала Гоголь взялся за перо и решил написать ему ответное жёсткое письмо, в котором он доказал бы ему, что его представление о России смехотворно. Он пишет: «Вы говорите, что русский народ — атеист, а откройте глаза, оглядитесь и посмотрите, сколько храмов стоит на Святой Руси». Но через некоторое время Гоголь перечитал письмо и порвал его, потому что понял, что в этот момент его пером водила не праведность, а гнев, обида, и написал письмо ему мягкое, доброе, что «простите меня за всё». Вот это показывает, какова была вера Гоголя, она была живая. Можно спорить с тем, было бы лучше, если бы он опроверг мнение Белинского или нет, но, как христианин, Гоголь поступил здесь по совести. Что я ещё хочу сказать: не только Белинский выступил против Гоголя, но мне кажется, не было человека в России, который бы прочёл эти строки «Выбранных мест из переписки с друзьями» беспристрастным или сочувственным взглядом. От Гоголя отшатнулись все, даже самые близкие друзья. Его назвали лицемером, ханжой, говорили о том, что не ему с его грехами, со скверными проявлениями характера говорить о святых вещах. Даже святитель Игнатий Брянчанинов, который прочитал эту работу, правда, в урезанном виде (нужно ещё сказать, что не все части этой книги были разрешены цензурой, какие-то вещи убрали), дал осторожную характеристику, говоря: «В этой книге есть и свет, и тьма, и что Гоголь пишет о вещах, в которых не разбирается». Гоголь знал об этом отзыве. И вот это всё вместе, конечно, его потрясло и потрясение было тем огромнее, что шло от людей, на поддержку которых он рассчитывал, и в какой-то момент он сразу отрёкся от своих идей. Вообще, Гоголь очень легко уходил от того, что полагал неправильным. Вот этот жест сожжения книги для Гоголя очень характерен — то, что он считает ошибкой, он отбрасывает без сожаления. Он сказал: «Я был во всём неправ» и поехал на поклонение в Иерусалим уже не как победитель, но как побеждённый, как человек, раздавленный абсолютно и, главное, увидавший во всём этом свою гордыню. Вот с такими покаянными чувствами он едет в Иерусалим.

Д. Володихин

— Вот забавно, в советское время вышел фильм «Русалочка», и там была песня — «Тот, кто сказал, что жизнь прекрасна, был в основном, конечно, прав». И сейчас, внимательно читая «Выбранные места из переписки с друзьями», смотришь, что написал Гоголь, что ему ставили в ошибку и чуть не во грех, и начинаешь про себя напевать ту песню, что Гоголь был «в основном, конечно, прав». С точки зрения XXI века он просто видел глубже современников, понимая то, что есть вокруг него и то, что грядёт. Сейчас-то эту книгу читаешь, как констатацию очевидности. Тогда она была чуть ли не духовно-революционной, поэтому кто-то из духовенства посмотрел на неё, как на слишком радикальную, а сейчас какой там радикализм. Всё в полный рост, цветёт и пахнет, о чём он говорил.

Е. Федорчук

— Я бы ещё хотела сказать вот о чём: почему была такая жёсткая реакция? Мне кажется, что общество отреагировало на нарушение некоей внутренней конвенции по отношению к Церкви. В Церкви мы крестимся, молимся, говеем, причащаемся, выходим и живём светской жизнью. Эти две сферы жизни не должны были пересекаться. Нас учит батюшка в рясе, а человек во фраке нас ничему не учит. А Гоголь как раз нарушил вот эту стену между жизнью человека в свете и жизнью человека в храме, и он сказал: «Не должно быть разницы — мы и там, и там перед очами Божьими, мы и там, и там служим Христу».

Д. Володихин

— И вот за это как раз Гоголь подвергся таким гонениям. Ну, попомните мои слова, я думаю, с течением времени станет ясно, что так оно и было. Гоголь оказался слишком требователен к своим современникам, к друзьям, товарищам, родне, к знакомым, и за эту требовательность они и сказали ему — пошёл прочь. Ну что же, Гоголь пошёл прочь, он отправился во Святую Землю.

Е. Федорчук

— Отправился во Святую Землю и это совершенно потрясающее путешествие. Мы видим, как слово писателя превращается в дело, то есть он не просто на словах учит нас вере — он совершает паломничество, и паломничество далось ему очень тяжело. Гоголь ждёт от него многого, Гоголь ждёт, что, оказавшись у Гроба Господня, пройдя теми дорогами, которыми ходил Господь Иисус Христос, он ощутит в своей душе возвращение вот того религиозного горения, которое было и которое пропало после ситуации с «Выбранными местами». И он приехал в Иерусалим, причём это была довольно физически трудная дорога, и его сопровождал близкий друг по Нежинской гимназии, и есть свидетельство, что Гоголь своими капризами просто измучил этого человека. То есть опять здесь мы видим вот эту двойственность человеческую — идёт на покаяние и при этом остаётся человеком простой жизни, таким же, как и мы все. Гоголь оставил подробное описание того, как он стоял в храме у Гроба Господня. Это была ночная литургия, и Гоголь пишет о том, что всё произошло так быстро по его внутренним ощущениям — молебен, молитва, что он даже не успел понять, молится он или нет. Он пишет: «Я только радовался тому, что стою здесь, и что Господь сподобил меня вот этой радости, этой чести, этого счастья». И вот он подходит к Чаше, причащается, ещё не веря в то, что происходит. Всё это описание говорит о том, что Гоголь переживал эту ситуацию с невероятной христианской глубиной. И, конечно, я верю, что он молился за всех: и за друзей своих многочисленных, и за врагов, которые гнали его, не понимали и заклеймили позором, и за родню, и за всю Россию, потому что великий писатель земли русской должен молиться за Россию — эти вещи для Гоголя неразделимы. Но вот он возвращается обратно. Дорога, опять-таки, очень трудная: холера, которая свирепствует в Европе и в России, и во-вторых, это время революции, и Гоголь наблюдает.

Д. Володихин

— Это холера революции, которая свирепствует в Европе.

Е. Федорчук

— Холера революции, которая угнетает Гоголя страшно, и он приезжает на родину в угнетённом состоянии. Поэтому в литературе утвердилось такое мнение, что вот Гоголь приехал в Иерусалим, помолился, и ничего не произошло. На самом деле это не так, и плоды этой молитвы сказались позднее, о чём мы ещё поговорим.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный православный писатель, кандидат филологических наук, литературовед Екатерина Федорчук, автор книги о Николае Васильевиче Гоголе, которая уже в марте этого года выйдет. Ну что ж, возвращаемся к тому, как Гоголь вернулся со Святой Земли. Огромное количество литературоведов, разбиравших наследие Гоголя и его биографию, хотели бы, чтобы он был меньше христианин, чем он был на самом деле. Но всё-таки общественное мнение второй половины XIX — начала XX века, а уж тем более общественное мнение и официальная позиция советских времён — это то, что было направлено против искренних вероисповедных поисков веры, присущих Гоголю, поэтому он получал пинки от современников и потомков за то, что было в нём лучшего. Вот такая престранная судьба. Но тем не менее молитва его была плодотворной и здесь, в России, его искания — как вернуть глубину веры, продолжились.

Е. Федорчук

— Безусловно, вернулся он с ощущением, что сердце его каменное, что вера его недостаточная. Он вернулся с ощущением глубокого покаяния. И вот из этого покаяния растёт плод покаяния — это душевный мир, который постепенно-постепенно, но всё-таки наступает в жизни Гоголя. Гоголь опять принимается за многострадальный второй том «Мёртвых душ», и теперь он подходит к нему с других позиций, он понимает свою ошибку. Что, собственно, хотел Гоголь? Раньше Гоголь под видом своих разных героев описывал те или иные гипертрофированные черты собственной личности и сам в этом признавался. Он говорил: «Как же они не видели, я же придумал этих героев, это же маски, под которыми я сам вывожу свои пороки». Теперь Гоголь понимает, что он должен узнать Россию на самом деле. Он снова пишет письма, но на этот раз он не учит своих друзей, а спрашивает у них, у людей, которые живут в разных городах, как там живут, как там молятся, о чём говорят. Он хочет узнать Россию, у него даже был план проехаться по России, который, к сожалению, не осуществился. Но тем не менее, вот эта интенция, эта задача узнать Россию привела к тому, что второй том Гоголя начал расти и развиваться. Кроме того, Гоголь увидел, что вот эта глубина веры не зависит от того, где ты находишься. Христос с тобой всегда, не только в Иерусалиме. И вот таким актом веры становится для Гоголя посещение Оптиной пустыни. Минимум три раза он был в святой обители и на него это оказало огромное и благотворное влияние. Гоголь приходил туда, как человек, который ищет ответы на самые главные вопросы. И что же искал Гоголь в христианских писаниях? Он хотел понять, как описать человека не извне, а изнутри, каков человек внутри себя, сам по себе. Это такая очень сложная писательская задача, задача психологического описания. И мы вспомним, что ведь еще не было тех корифеев русского реализма, которые вот скоро уже выйдут на сцену русской литературы, ведь Гоголь — зачинатель фактически русской прозы. И что же Гоголь нашел, к чему он приходит? Он говорит, что для того, чтобы понять, как описать человека, нужно прежде всего обратиться ко Христу, потому что образ Христа — это тот образ, по которому создан человек, и взирая на него, писатель может дать правду о человеке.

Д. Володихин

— А где это сказано Гоголем? В письмах, по-моему?

Е. Федорчук

— В письмах, да. Вот это потрясающее открытие, которое звучит современно и актуально.

Д. Володихин

— Ну и чем, с этой точки зрения, оказалась рукопись второго тома «Мертвых душ» для Гоголя?

Е. Федорчук

— Рукопись второго тома оказалась тайной, загадкой и неразрешимым парадоксом.

Д. Володихин

— Но это для нас, а для самого Гоголя?

Е. Федорчук

— Нужно сказать, что в какой-то момент Гоголь осчастливил своих друзей тем, что начал читать второй том. Он очень долго его анонсировал, рассказывал, о чём там будет, о чём там не будет, давал, как бы мы сейчас сказали, рекламу опережающую. Гоголь — он мастер рекламы. И вдруг однажды он говорит своим друзьям: «А не почитать ли мне из „Мёртвых душ“?» И, по свидетельству очевидцев, то, что он прочитал — а это были начальные главы: первая, вторая, третья, — это было на порядок выше, чем то, что они ожидали услышать и чем то, что было в первом томе. Может быть, это преувеличение, мы сейчас сказать не можем, конечно.

Д. Володихин

— А может быть, и нет.

Е. Федорчук

— Но, по крайней мере, можем сказать следующее: что нет ни одного свидетельства о том, что это была слабая вещь. Хотя очень многие боялись, что Гоголь утратил свой дар писателя, став проповедником. Это был такой общий страх по отношению к Гоголю. Тем не менее, публика была в восторге, когда Гоголь читал им своё произведение.

Д. Володихин

— Ну, давайте уточним. Какие-то варианты второго тома «Мёртвых душ» публиковались в знаменитом жёлтом собрании сочинений Гоголя в советское время, но они не воспринимаются как шедевр. Напротив, несколько послабее, чем первый том. Как вы это объясните?

Е. Федорчук

— Ну, это можно объяснить только одним, что вот те сильные главы, которые прочитал Гоголь, были утрачены. Скорее всего, они утрачены безвозвратно, а то, что мы читаем — это промежуточный вариант, это первый и второй черновик. Действительно, опыт работы с рукописями не только Гоголя, но и любого большого писателя говорит о том, что первый черновик очень далеко отстоит от шедевра на самом деле. И, конечно, то, что мы сейчас можем прочитать, это далеко не шедевр, это слабая тень того, что Гоголь написал. Но возникает вопрос: был ли закончен всё-таки второй том? Скорее всего, нет, хотя мы тоже здесь вступаем в область гадания. Дело в том, что нигде Гоголь не читал это произведение целиком. Он везде читал начальные главы и самая далёкая глава, куда он зашёл — седьмая глава, то есть, скорее всего, произведение не было закончено. Но по воспоминаниям современников, в этом тексте было как раз то, чего Гоголь пытался добиться: уйти от язвительности, от сатирической однобокости, потому что сатира однобока, это её природа. Он хотел показать человека не смешным, а так, как потом с великой глубиной сделали это Толстой и Достоевский. То есть видно, что он шёл в этом направлении и, видимо, дошёл бы до конца. Возникает вопрос: что случилось, почему не дописал? Я для себя выделяю два ответа. Один —обывательско-психологический, он заключается в том, что при всей чистоте веры Гоголь был человеком нервического склада. И, конечно, вот эти вот крайности, в которые он впадал, были ему очень присущи и в какой-то момент Гоголь понял, что задача, которая перед ним стоит — привести Чичикова ко Христу. И там даже были намётки, что Чичиков должен был попасть на каторгу в Сибирь и там раскаяться, и покаяться, но не случилось. И задача эта была очень сложна, и когда Гоголь понял, что не справляется, он решил, что лучше уничтожить этот текст, чем дискредитировать саму идею. Чтобы люди сказали, что литература не может этого описать — есть пределы у литературы, не надо браться за эти высокие темы, лучше мы будем описывать что-то более простое.

Д. Володихин

— От двадцатого века, от поэтов наших великих сохранилось словосочетание «дудка Господа», и бывало так, что писатель, поэт, отчасти в гордыне, а может быть, и правдиво считал себя «дудкой Господа». Наверное, Гоголь почувствовал себя таковой, и, услышав звук, который он из себя извлекает, сказал: «Нет, с изъяном я „дудка“, лучше не звучать мне, пока изъян не пропадёт».

Е. Федорчук

— Вы знаете, у меня есть такая внутренняя теория, что второй том «Мёртвых душ» — это на самом деле «Выбранные места». Вот то, что он хотел сказать во втором томе, судя по его описаниям, всё это было сказано в его книге публицистики. Это не общепризнанная теория, но вот я для себя так считаю. А что касается роли второго тома: с одной стороны — уничтожили и до нас не дошла эта книга, а с другой стороны, ведь до нас доходит не только текст, но и то, что скрыто за текстом, то, что текст окружает. И вот сам этот жест Гоголя, когда он сжигает книгу, он очень характерен, очень показателен, и он в какой-то мере является жестом художника. Невозможно написать книгу, которую он задумал — она слишком велика для того, чтобы оказаться в руках читателя. Но как идеал, как цель, к которой стремится литература, художник, христианин — эта книга жива. И можно сказать, что не пепел остался для нас от этой книги, а факел, который освещает дальнейший путь русской литературы. И мы видим, что — да, Гоголь хотел изобразить положительно прекрасного человека, не получилось. Но разве не такого человека мы видим в конце концов в творчестве Достоевского, ученика Гоголя? Да, мы видим, что Гоголь продолжается в Достоевском. Не получилось покаяние Чичикова, но получилось покаяние Раскольникова. И много таких параллелей можно провести между тем, что Гоголь задумал, и тем, что потом было в русской культуре, в русской традиции, в русской литературе воплощено. И мне кажется, что в этом смысле поступок Гоголя — это поступок не человека, который отказывается от своего дара, а который глубже других понимает, в чём этот дар заключается, в чём его миссия и он не уничтожает путь, он освещает путь русской литературы дальше.

Д. Володихин

— То есть, если расшифровать то, что вы сказали, используя строки Булгакова, нельзя сказать, что «рукописи не горят». Рукописи горят, если они не совершенные. Но огонь не совершенной рукописи освещает чистый лист, на котором должна быть написана совершенная. Ну что ж, дорогие радиослушатели, я надеюсь, что сегодняшняя наша беседа о Николае Васильевиче Гоголе, как о христианине, была не бесполезной. Мы изо всех сил стремились показать вот что: никогда ни для какого человека, если он не удостоился дара святости, не бывает судьбы безмятежной и безгрешной. Да и у святых во время их земного срока бывают грехи, и тяжкие. И путь человека через жизнь, от рождения к смерти, через возвышение в вере, через падение в вере, бывает порой страшен, пугающ и для него самого, и для окружающих. И окружающие порой хотят от этого человека совершенства, а он всего навсего человек. Но Бог существует, Бог милосерден к нам, порой Он дает писателю не совершить ошибок, которые погубят его судьбу, его творчество, и приводит его к тому, что следует сделать, потому что Он — Великий водитель. Ты делаешь шаг в правильном направлении, и Бог тянет тебя по нему, даже когда ты не вполне понимаешь, что это направление правильное, так было с Николаем Васильевичем Гоголем. Потомок казаков, потомок священников, истинный христианин, человек со многими скверными сторонами души, ну то есть обычный человек, делал в своей жизни то, что пристало христианину: преображал мир и старался сделать лучше самого себя. Ну что вам сказать? Наверное, у него что-то получилось, может, и у нас получится. Время нашей передачи подходит к концу, от вашего имени я хотел бы поблагодарить Екатерину Федорчук за ту нить Ариадны, которую она подарила нам для брожения по лабиринтам гоголевской судьбы и гоголевского наследия, и сказать вам: спасибо за внимание, до свидания.

Е. Федорчук

— До свидания.

---

Все выпуски программы Исторический час

• «Николай Гумилев и Первая Мировая война». Анастасия Чернова
• «Атаман Михаил Черкашенин». Дмитрий Володихин
• «Преподобный Серафим Вырицкий». Анастасия Чернова

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов