«Неделя о мытаре и фарисее. Сретение Господне». Прот. Максим Первозванский

В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников, главный редактор молодежного портала Naslednick.online протоиерей Максим Первозванский.

Разговор шел о смыслах богослужения в ближайшее воскресенье, в которое вспоминается притча о мытаре и фарисее, о празднике Сретения Господня, о памяти святых праведных Симеона Богоприимца и пророчицы Анны, преподобного Кирилла Новоезерского, преподобного Варсонофия Великого и Иоанна Пророка, а также о праздновании в честь иконы Божией Матери «Взыскание погибших».

---

М. Борисова

— Добрый вечер, дорогие друзья. В эфире радио «Вера» программа «Седмица». С вами Марина Борисова. И сегодня, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. Сегодня мой гость в студии — клирик Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский.

Протоиерей Максим

— Здравствуйте.

М. Борисова

— И с его помощью мы постараемся разобраться, что ждет нас в церкви завтра, в Неделю о мытаре и фарисее, и на предстоящей седмице. Вот, собственно, самое главное свершилось — мы подошли к порогу Великого поста. И, естественно, как всегда, мы слушаем, читаем, пытаемся вникнуть в смысл отрывков из Посланий Апостолов и Евангелие, которое прозвучит завтра за Божественной литургией. Что касается Евангелия, мы еще поговорим отдельно, но я думаю, что притчу о мытаре и фарисее знают подавляющее большинство наших радиослушателей — это Евангелие от Луки 18-й глава, стихи с 10-го по 14-й. А вот Второе Послание апостола Павла к Тимофею, из 3-й главы, стихи с 10-го по 15-й, которые завтра будут читать в церкви, и мне кажется, что там самый главный смысловой акцент — это 12-й и 13-й стихи, где апостол говорит: «Все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы. Злые же люди и обманщики будут преуспевать во зле, вводя в заблуждение и заблуждаясь». Вот как нам понять эти слова апостола? То есть это незыблемое правило, по которому будет жить мир всегда? Но это то, чему мы всегда противимся всеми фибрами души, это же вопиющая несправедливость, как это может быть?

Протоиерей Максим

— Вот вы знаете, это ведь действительно неслучайно этот фрагмент Послания Апостольского читается в Неделю о мытаре и фарисее. Мы все, конечно, знаем, что евангельские и апостольские тексты соединяются неслучайным образом, но эта связь не всегда нам очевидна. Здесь она очевидна. Дело в том, что вот то, что сейчас говорит апостол Павел, входит в кардинальное противоречие с Ветхим Заветом, и особенно с фарисейским пониманием Ветхого Завета. Что такое завет? Я позволю себе более-менее пространно это объяснить. Это договор между человеком и Богом. Что такое договор? Мы договариваемся, что ты будешь делать то-то, то-то и то-то, и будет тебе хорошо. Ну вот как это ярко выражено, например, в пятой заповеди: чти отца и с матерью да благо ти будет, да долголетен будешь на земле. То есть благочестивый какой-нибудь еврей вот времен Ветхого Завета воспринимал свой завет с Богом таким образом, что если я исполню свою часть, свои обязательства, свою часть завета — то, подо что я подписался в лице Моисея еще на горе Синай, значит, то Бог исполнит свою. И отсюда вот это желание по-настоящему исполнить то, что написано, исполнить все заповеди, вплоть до мелочей, ожидая, что Бог тебя за это наградит. Именно за то, что ты хороший, вот в законническом смысле этого слова, ты все исполнил, у тебя все будет хорошо. Оттуда и логика друзей Иова — вспомним Книгу Иова: когда Иов был наказан, и трое друзей пришли к нему и, полностью желая ему блага, сказали: ну раз ты наказан, значит, ты в чем-то согрешил. Не может Бог наказать того, кто все исполняет. А здесь апостол говорит абсолютно немыслимую для такого законнического сознания вещь: те, кто будет исполнять, собственно, завет, те не получат блага на земле, а наоборот, будут гонимы. Это просто совершенно не принимаемая и фантастическая история для человека Ветхого Завета.

Протоиерей Максим

— Ну дальше-то еще хуже, потому что «злые же люди и обманщики будут преуспевать во зле, вводя в заблуждение и заблуждаясь».

М. Борисова

— Да, преуспевать будут совсем другие. И в этом состоит изменение завета с Богом, что теперь не награда в ответ за праведность, а возможность поучаствовать в страданиях Христовых как ответ на праведность. Потому что мы теперь знаем Бога не просто как законодателя, мздовоздаятеля, наказателя или, наоборот, наградителя, а Того, Кто пришел для того, чтобы разделить с нами наши страдания. И вот этот замечательный образ, который мы постоянно ищем: зачем же молиться, если Бог и так нас любит? Да для того, чтобы стать соучастниками Его помощи нам, другим людям. А как мы можем? Мы можем сострадать вместе с Ним. И потому что очень много этих мыслей у апостола, что подражайте мне, как я Христу. И здесь же искушения и соблазны. Вот у меня есть один замечательный пример из жития святителя Филарета Киевского, когда он, будучи святителем Киевским, посещал пещеры с таким пастырским, архипастырским визитом, и один старый монах, схимник, обратился к нему с вопросом, что, Владыка, я вот прочитал именно эти слова апостола Павла, а меня никто никогда не гнал, неужели я не угодил Богу? Вот у меня вся жизнь была, не было у меня гонителей, никто меня не преследовал, не гнал, не наказывал. На что ему святитель ответил: посмотри на себя — зачем тебя гнать? Ты сам себя гонишь. Кто захочет такой жизни, как ты? Ты — у тебя нет семьи, посмотри на свои колени — они, как у верблюда, стерты в земных поклонах, посмотри на свои глаза — они проплаканы слезами покаяния. Ты сам себя гонишь. И вот это вот, вот эти слова апостола, они действительно очень важные, они помогают нам осознать и основание того, зачем существует христианская аскеза. Кроме того, что она помогает нам как-то бороться со страстями и стать лучше, может быть, немножко и чище, как показывает опыт большинства пытающихся подвижничать, ничего такого особенно и не получается, не становимся мы лучше, не становимся мы чище. Но мы сами себя гоним, и тем самым как бы, возможно, наверное, избегаем внешних гонений. Потому что есть такие всякие поговорки народные на эту тему, связанные — кто не будет поститься, будет голодать и так далее, — жесткие такие прямо утверждения. И поэтому да, будут гонимы или сами себя будут гнать. Или Сам Господь будет о Себе напоминать, не давая нам закоснеть в благополучном таком, самодовольном, сытом пребывании.

М. Борисова

— Фарисейском?

Протоиерей Максим

— Фарисейском пребывании, ощущении. Потому что вот вы правильно же сказали, сложно это принять. Поэтому очень много этого в протестантизме, тоже вот именно такого восприятия, что если ты Богу угодил, то у тебя все в жизни будет хорошо. А если у тебя что-то в жизни нехорошо, значит, ты Богу не угодил. Значит, внешнее благополучие является признаком того, что Бог тебе благоволит. И наоборот, если Бог тебе вдруг не благоволит, особенно если это еще и усиливается кальвинистскими представлениями о предопределении, ты видишь несчастного человека, и ты понимаешь: ну да, он неугоден Богу. Вот этот бедняк, этот бомж, у него все отняли — да, наверное, он не угодил Богу в своих грехах. Кто я такой, чтобы ему еще помочь? Я что, могу быть милосерднее Бога? Поэтому... Вот эти слова апостола Павла, они от такого рассуждения не оставляют камня на камне, конечно.

М. Борисова

— Мне хотелось бы еще напомнить нашим радиослушателям, что в это воскресенье начинается Постная Триодь. И вообще напомнить, что такое Постная Триодь и как она связана с тем путем Великого поста, который неизбежно приведет нас к Пасхе.

Протоиерей Максим

— Существует четыре основных богослужебных книги, по которым свершается богослужение — это Октоих, Минея, Триодь Постная и Триодь Цветная. Я тут совсем недавно прочитал совершенно потрясающую сказку, замечательного священника, я забыл его имя, замечательную сказку про мужа и жену — Октоих и Минею, которые трудились не покладая рук в течение всего года. А на время Великого поста к ним приезжала теща — Постная Триодь, а потом она в Пасху уезжала и приезжала свекровь — Цветная Триодь. И там в этой сказке прямо рассказано, когда они вместе трудились, когда они по очереди, что по воскресеньям постом, они, Октоих со своей мамой, Постной Триодью, давали Минеюшке отдохнуть. Потому что, значит, Минея в воскресенье не читается и не поется. Это действительно основные четыре книги в течение всего года, вот эти две базовых книги: Октоих, в котором содержатся песнопения недельного и суточного круга, привязанные к дням недели — воскресенью, понедельнику, вторнику, разбитые на восемь гласов («окта» — значит, восемь, Октоих — Осьмогласник); и Минея — это празднования святым, которые в течение всего года. Вот 25-го — Татьянин день, а потом 26-го — день Нины, а вот там 3 февраля — это Максима Грека. Вот эти памяти, наши именины, богослужения им содержатся в Минеи. И в течение двух периодов года — предшествующий Великому посту и самого Великого поста, читается книга, которая называется Постная Триодь (Триодь — от слова «три», оно прямо звучит здесь: Триодь), в которой обычные каноны, в которых содержится девять песней, заменяются трипеснцами, в которых три песни. И потом Цветная Триодь, которая поется и читается в период от Пасхи до Троицы, Недели всех святых.

М. Борисова

— Но чем отличается богослужение, начиная с Недели о мытаре и фарисее, от того, которое было еще неделю назад?

Протоиерей Максим

— Само богослужение не отличается ничем, как это ни грустно нам признать или, наоборот, не радостно нам признать. Просто часть песнопений, пока только в воскресенья, потом, Великим постом, Триодь вообще станет основный книгой, которая будет читаться и петься каждый день. Сейчас, в периоды подготовительные к Великом посту, вот эти три недели, только в воскресные дни, на воскресной всенощной, в основном литургия состоит из неизменяемых песнопений, а на воскресной всенощной, то есть в субботу вечером, будет петься и читаться песнопения, посвященные в данном случае мытарю и фарисею. Вот сегодня, в субботу предшествующую, всенощная совершалась, она посвящена, там будет говориться, даже шутка такая есть пономарская: «слава» — мытарю, «и ныне» — фарисею. Не просто Евангелие будет прочитано о мытаре и фарисее завтра утром, как это было, например, неделю назад, в Неделю о Закхее, когда Евангелие уже такое, привязанное к подготовке к Великому посту, но и в каноне, но и в стихирах, но и в других песнопениях будет напоминание о том, что фарисеева убежим там надмения, приобщимся смиренным словам мытаря и так далее. То есть вот все это воспоминания евангельской истории о мытаре и фарисее, оно будет постоянно нам напоминаться.

М. Борисова

— Напоминаю нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица». Со мной в студии наш сегодняшний гость, клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. И мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. На этой неделе 15 февраля у нас двунадесятый праздник Сретения Господня. И, собственно говоря, сам сюжет, сама история, сам контекст праздника, я думаю, известен всем нашим радиослушателям, поскольку он достаточно популярен не только в церковной среде, но и просто в общекультурном контексте. Это момент, когда Иосиф Обручник и Пресвятая Богородица принесли Младенца Христа, чтобы по закону Моисееву внести Его в храм. И встретил их на пороге храма очень старый священнослужитель, которому было обещано, что он не умрет, пока не увидит Мессию. И еще там была удивительная женщина, единственная женщина-пророчица в Новом Завете, это пророчица Анна. Вот эти два человека, Симеон Богоприимец и пророчица Анна, встретили Младенца Христа, и в честь этой встречи двунадесятый праздник Сретения. Но если посмотреть исторический контекст, как складывался этот праздник, собственно говоря, он считается заключительным праздником Рождественского цикла. А изначально все эти три события — Рождество Иисуса Христа, Богоявление и Сретение — были объединены в одном вот таком синтетическом великом Рождественском празднике. Потом в ходе истории Церкви постепенно они разошлись во времени на три разных праздника. Вот Сретение — последний великий праздник Рождественского цикла. Но в нашем ощущении Рождество уже ушло. Ну вот было Рождество, были Святки, было Богоявление, Крещение, и ощущение, что вот тогда Рождественский цикл прервался. Почему вот такое отнесение во времени?

Протоиерей Максим

— Ну мы видим, и этого много не только в Рождественском цикле, что некоторые события евангельской истории Церковь празднуем, следуя, ну условно говоря, календарной логике. Если мы сейчас все-таки обопремся на современный гражданский календарь, 7 апреля — Благовещение, ровно через девять месяцев, 7 января — Рождество Христово. Логика понятна. А через 40 дней после Рождества Христова, как это описано в Евангелии, праздник Сретения. Вот эти три праздника — Благовещение, Рождество Христово, Сретение — следуют вот такой логике действительно периодов времени, которые в реальной жизни проходили между этими событиями. А в том же самом Рождественском цикле другие события, они этой логике не следуют. Например, вот смотрите, как вы назвали эти три праздника: Рождество, Крещение, Сретение. Крещение ведь реально последовало через 30 лет после события Рождества. Оно, казалось бы, вообще не имеет отношения, собственно, к Рождественскому циклу, лишь в том смысле, что оно знаменует окончание ну условного детства или там юности Христа, молодости и выхода Его на проповедь. Оно же вот не связано впрямую, да и внутри евангельские события мы вспоминаем вовсе не в том порядке, например, Рождественские события, в котором они следовали в реальной жизни. Например, для нас, когда мы созерцаем Рождество Христово, волхвы и пастухи, такое ощущение, что вот ночью были пастухи, а с утра пришли волхвы. Хотя современный синопсис, он относит время посещения волхвов на после Сретения. То есть вот в логике мы сейчас будем праздновать Сретение, Иосиф Обручник вместе с Девой Марией, с сорокадневным Младенцем Христом пришли в храм. Если бы это событие происходило после посещения волхвов и того момента, когда Ирод царь избил младенцев, как это можно себе представить? Да никак невозможно. Сказано, что как только волхвы отошли, Иосиф бежал в Марией в Египет. А Ирод, который находился в дне пути в Иерусалиме от Вифлеема, увидев, что волхвы не вернулись, сразу посылает воинов — то есть это все происходило мгновенно. Очевидно, что это событие происходило после Сретения. То есть вот если мы начинаем эти реальные события транслировать вот на те временные промежутки, которые были в реальной жизни, у нас получается совсем другая картинка. И поэтому Церковь, например, да, на одной иконе изображает важные события, связанные с Рождеством Младенца Христа — это волхвы, пастухи, Ирод-царь, младенцы. А что дальше? Дальше евангельская история молчит. Есть фрагмент о детстве, нам читается этот отрывок как раз тоже на Святках, что Младенец Иисус, и дальше уже собственно переход к важным для всех нас событиям истории, с чего начинается вообще любое Евангелие. Открываем Евангелие и видим, с чего начинается Евангелие от Марка, например, та самая неписанная еще традиция, которую полагалось учить наизусть, которая неоднократно пересказывается, например, даже в Книге Деяний Апостолов, когда говорится о проповеди евангельской, что проповедовали апостолы, с чего начиналась проповедь апостолов? С рассказа о Иоанне Крестителе — что пришел Иоанн Креститель, к нему пришел Христос, Который принял от него Крещение на Иордане, после чего вышел на проповедь. Да, в нашем праздновании оно привязывается вот к Святкам, начинается Рождество, кончается Крещением, и в этом есть своя вот эта самая глубинная логика, что, собственно, Евангелие, благая весть начинается с того, что сначала Иоанн Креститель вышел на проповедь, помните? Прямо дословно Евангелие от Марка: в те дни приходит Иоанн Креститель, проповедуя, что исполнилось время, приблизилось Царствие Божие, покайтесь и веруйте в Евангелие, в эту благую весть. Те же слова повторяет Христос после возвращения из пустыни: покайтесь, приблизилось Царствие Божие. Вот где начало Евангелия. И, естественно, его привязывают к моменту Рождества, окончанию святочных событий и празднования Рождества Христова. То есть здесь несколько логик переплетается: общевременная — то, что можно было, в Святки, Обрезание — 8-й день, их туда и, собственно, поместили. А то, что не умещается, 40 дней — ну да, их отнесли на 40 дней как Сретение. И, кстати говоря, любопытно что Церковь именно в отношении этого праздника как бы находится — как бы, подчеркиваю, — в раздумье: а это какой праздник, Господский или...

М. Борисова

— Богородичный.

Протоиерей Максим

— Богородичный. Да, потому что есть определенные различия в составлении: богослужения, посвященные праздникам Богородицы, даже если это двунадесятый праздник, и праздников, посвященных Господу нашему Иисусу Христу. И вот здесь есть признаки богослужебные и того и другого, праздник одновременно и Богородичный, и Господский.

М. Борисова

— Тут есть еще один смысловой нюанс, который, как правило, при проповедях, при толковании Сретенского сюжета выпадает из поля зрения. Мне кажется, он должен быть важным, потому что он вынесен в отдельное апостольское чтение — отрывок из Послания апостола Павла Евреям, из 7-й главы, стихи с 7-го по 17-й, где все непонятно. То есть непонятно — сами слова смысл и фраз, которые содержатся в этом отрывке, понятны, непонятно, зачем это нам. Во-первых, там все время упоминается какой-то Мелхиседек, про которого мы толком ничего не знаем.

Протоиерей Максим

— Отца Мелхиседека, конечно, все знают, из храма Петра и Павла.

М. Борисова

— Да, а вот того, кто упоминается у апостола Павла...

Протоиерей Максим

— Уже знают меньше, в честь кого назван отец Мелхиседек.

М. Борисова

— Да, а главное, что совершенно непонятно, о чем идет речь, когда говорится о смене колен священнических — что это такое, зачем нам об этом?

Протоиерей Максим

— Ну вообще на самом деле, хотя вы сказали, что об этом нечасто говорится, достаточно часто говорится о том, что Сретение — это встреча, «встретение» Ветхого Завета и Нового Завета. Ветхий Завет знаменовался, кроме того, что народу израильскому было дано десять заповедей и множество всего еще другого остального, было дано священство. Оно было священство Аароново, и в дальнейшем колено Левиино вообще — то есть это было вот Аароново священство, так оно и называется прямо в частности и в богослужебных текстах тоже: по чину Аарона. А Аарон был, как известно, человеком, который был потомком Авраама. Авраам — отец всех верующих людей, что тут скажешь, Авраам сам был священником, он приносил жертвы, в частности и сына своего готов был в жертву принести — самый знаменитый эпизод для всех трех авраамических религий. Но мы видим, как правильно вы сказали, есть в Ветхом Завете такой загадочный эпизод, когда Авраам возвращался после победы над тремя царями, и встретил его некий Мелхиседек, про которого ничего в Священном Писании, придающем большое значение родословиям или талдоту по-еврейски, не сказано. Поэтому, как апостол Павел про него пишет: ни начала, ни конца, ни роду, ни племени, кто такой — неизвестно. И почему-то он благословил Авраама, а Авраам взял у него благословение. И апостол Павел прямо пишет, слушайте, ну как интересный факт: ведь без всякого рассуждения меньшее благословятся большим. Значит, Авраам признал в Мелхиседеке, в его священстве большее священство по отношению к Богу. А кто он такой, действительно? Ни начала, ни конца, кто его родители, кто его потомки, никаких колен, неизвестно что. И потому апостол Павел говорит: это прообраз, это прообраз того, что священство ветхозаветное Авраамово, по чину Аарона, меняется теперь новозаветным священством по чину Мелхиседека. Когда Христос, Сам являясь Первосвященником — ведь мы видим, что про смену колен, ведь Иисус Христос не принадлежал к Левиину колену, Он принадлежал к колену Иудову, которое никогда, и апостол Павел прямо нам об этом напоминает, никто из этого колена не приступал к жертвеннику, то есть не было священников среди Иудина колена, не было. А Иисус Христос стал Первосвященником. Как это, по чину какому? И вот здесь апостол Павел говорит: да, это другое священство, не священство, передаваемое от отца к сыну, не священство от принадлежности к народу, а это некое вечное священство, даруемое лично Самим Богом, потому что Он и Сам есть Бог. И поэтому мы действительно можем сказать, что в лице Симеона, который принял Младенца Христа на руки, и мы видим в иконе Сретения, что Господь изображается и Симеон стоящим над жертвенником — то есть мы видим непосредственно жертвоприношение: Ветхий Завет встречается с Новым, в котором Сам Господь принесет Себя в вольную жертву и установит новое священство, а ветхое священство, священство по чину Ааронову, будет прервано.

М. Борисова

— В эфире радио «Вера» программа «Седмица». С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. Мы ненадолго прервемся, вернемся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.

М. Борисова

— Еще раз здравствуйте, дорогие друзья, в эфире наша еженедельная субботняя программа «Седмица». С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. И, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. Следующая неделя, она как-то так уж сложилась, что и календарно все время напоминает нам о том, что мы приближаемся к Великому посту. Надо сказать, что церковный календарь, он очень в этом смысле психологически тонко выстроен. Не то что специально, а вот так как-то исторически он так выстроился. Потому что перед Рождеством мы достаточно долго вспоминаем всех ветхозаветных пророков и праведников. А уже не успел закончиться мясоед, как мы начинаем вспомнить монахов, подвижников, аскетов. И в этом смысле и не только древних, но и своих собственных, российских, которыми богата история Русской Православной Церкви. В особенности плеяда монахов времен преподобного Сергия Радонежского и его учеников. На предстоящей неделе у нас как раз память преподобного Кирилла Новоезерского — 17 февраля, и память преподобных Варсонофия Великого и Иоанна пророка — 19 февраля. Но я думаю, что мы остановимся на них отдельно, потому что вообще такая очень странная пара, удивительным образом. Хотя они относились к неразделенной еще Церкви, но почему-то дороги они оказались именно православному сознанию, то есть восточной части христианского мира, западная часть христианского мира их благополучно забыла.

Протоиерей Максим

— Ну это нормально, это естественно, это случается. Подвизались они на Востоке, и поэтому точно также, как мы, условно, восточные, с некоторым подозрением смотрим на западных отшельников. Например, с чувством говорим, что да, вот Иоанн Кассиан Римлянин, но он же начинал на Востоке, да, он обустраивал потом западные монастыри, но он же начинал на Востоке. Поэтому это вот такое некоторое условное разделение, несмотря на то что Церковь совершенно была неразделена. Естественно, у всех своих авторитеты. Точно также, как мы с большим, вот вы сейчас упоминали отшельников, а вот у нас своя плеяда, связанная с преподобным Сергием Радонежским и его учениками. И я знаю, что, например, даже новые греческие подвижники, многие православные русские люди их очень любят и очень почитают. Почитают и старца Паисия, и Порфирия Капсокаливита, и Нектария Эгинского, а кто-то думает: ну, греки, ну что греки, вот наши подвижники — вот это вот разделение на «наши — не наши», оно, к сожалению, хотя в Церкви нет уже ни эллина, ни иудея, но все равно регулярно такой свой оттенок накладывает. Потом люди с удивлением узнают: что, Антоний Великий был египтянином? Может, вы скажете, что он еще и черным был? Не может быть, это же совсем наш святой.

М. Борисова

— Наш, такой родной-родной.

Протоиерей Максим

— Да, да.

М. Борисова

— Ну что касается Кирилла Новоезерского, то это как раз завершение что ли вот этой удивительной эпохи преподобного Сергия, это тогда, когда вот этот духовный взлет почти уже прервался. Но все мне кажется, очень перекликается с Византией. Потому что пока на Руси все воевали и никак не могли толком понять, где заканчивается одна война и начинается другая, то никакого стрежня, кроме Церкви, практически не было на этой земле. Эти вот разрозненные княжества, непонятно кто свой, кто чужой. Вот была Церковь Православная, в которой можно было сказать: православный — это свой, а дальше вы разбирайтесь там уже в своих претензиях друг другу.

Протоиерей Максим

— Ну и то, знаете, как она объединяет. Даже смотрим мы на какие-то конфликты на постсоветском пространстве: те православные, эти православные, а все равно воевать друг с другом готовы.

М. Борисова

— Это воевать-то, конечно. Но, с другой стороны, объединяющее-то начало, ну посмотрите на Сергия Радонежского — монах, которому, в принципе, все эти политические интриги были глубоко безразличны, но без его вклада навряд ли получилось бы все, что получилось после Куликовской битвы.

Протоиерей Максим

— Конечно, тут нет никаких сомнений, не возникает, что действительно идентичность по тому, что мы православные, является важнейшим объединяющим и сплачивающим нас фактором. Не знаю, стоит ли сейчас об этом говорить, но средневековое общество, оно было устроено совсем по-другому. Какое-то единство, условно говоря, национальное было на таком, 38-м месте. На первом месте было действительно, с одной стороны, верность князю, та самая вассальная зависимость, когда ты ощущал себя принадлежащим, мы вот — это не то, что было это мы суздальцы, как это иногда, а мы вот новгородцы — это воспринималось не так, как мы сейчас воспринимаем свою родину, типа: ой, земляк или еще, по-другому это воспринималось — как именно принадлежность князю. То, о чем потом Петр, помните, накануне Полтавской битвы, сказал: вы сражаетесь не за Петра, а вы сражаетесь за Россию. И это было настолько новое слово для средневекового сознания, которое знаменовало как раз переход от средних веков, личной преданности своему патрону, независимо, может быть, от каких-то даже его личных качеств. Или зависимо, когда можно было перейти на службу к другому, как бы переприсягнуть. Вспомним, это сейчас мы присягаем народу, например, да, а присяга даже времен, не знаю там, царских — это присяга кому, чему присяга? Это присяга царю, это личная присяга. И поэтому здесь вот этот момент: а что тогда нас объединяет, если я служу, условно, Владимиру, а я служу, условно, Иоанну, а я Даниилу? Только Церковь, только православие. Причем если оно сводится к обрядовой части, как, к сожалению, для подавляющего большинства тогдашних, в частности, людей, когда ну да, мы там крестим, да, мы там — то есть такая магия, такое бытовое. Только настоящее, духовный подвиг может возвыситься над этим. Мы видим как раз это на примере Сергия Радонежского, когда он вообще ничего не говорил про обряды, он просто являл собой силу духа, говорит: да, давайте будем взирать на Святую Троицу, дабы взиранием на Нее преодолевалась злокозненная рознь мира сего. Только вот этот образ — то о чем мы неоднократно уже говорили в наших передачах, — прикосновение в лице подвижника, прикосновение к нему есть прикосновение к Духу Божиему, действующему через него. Вот это способно преодолевать, это способно быть доказательной силой. Не слова.

М. Борисова

— Но как это часто бывает в истории, когда в государстве стала налаживаться какая-то административная система, значение этого вот объединяющего стержня Церкви, оно не то что снивелировалось, но отношение народа к тем же монахам резко изменилось. Ну кто бы мог подумать, что в православном царстве-государстве в XVI веке крестьяне видели в монахах просто врагов своих. И не только видели в них врагов, они их еще умудрялись и грабить, а иногда и убивать.

Протоиерей Максим

— Да, потому что, к сожалению, не очень хочется об этом говорить, но от этого тоже никуда не уйдешь, очень такой факт, как, допустим, монастырские крестьяне. И хорошо, если монастырь был в целом, выступая в качестве землевладельца и, по сути дела, помещика, хорошо, если монастырь был более милостив, великодушен, менее требователен к крестьянам, чем соседний барин. Это было не всегда так. Иногда с монастырских крестьян сдирали такие три шкуры, что они... То есть в некоторые времена и для некоторых монастырей это было, действительно переход под монастырь было благом, а в некоторых случаях это было, наоборот, ужасом, это было кошмаром, потому что там приезжал игумен и отбирал последнее. Вот реально, по факту: там ты должен, вот у тебя выход такой-то — столько-то мешков, столько-то литров, там неважно чего, меда какого-то или столько-то пудов зерна. А то, что неурожай — это твои проблемы. Когда вот игумен ввел себя так: это твои проблемы — это же примерно то же самое будет, если, представьте себе, ну вот сейчас другая ситуация, мы не можем себе представить поместного землевладелия. Но если, например, мы задерем цены на требы до... ну там увеличим их так раз в десять, по отношению, свечка будет строить там, например, 5 тысяч рублей. Тебе это, с одной стороны, ты глубоко верующий человек, ты будешь верить, что должен эту свечку поставить. С другой стороны, тебе скажут: вот 5 тысяч рублей, а записка — 10. И, если ты не напишешь этого сейчас, свечи со стороны приносить нельзя. Вот то, чему иногда так возмущаются: а чего у вас требы платные? Например. Ну они платные, например, не очень сильно, и больше того, в большинстве мест тебе скажут: не можешь заплатить — ничего страшного, давай бесплатно. Вот у нас в храме приходят люди, говорят: а у меня нет таких денег... Да какие деньги, о чем ты говоришь. А может, вам помочь продуктами? А может вам еще чем-то? То есть наоборот, еще и помогут. Вот если так в тебя вопьются и скажут: нет. А если еще не просто добровольно, типа, пришел купить свечку за 5 тысяч рублей, а ты должен будешь, неважно, храму Сорока мучеников ежемесячно платить, неважно там, допустим, представьте, 5 тысяч рублей. А пенсию давно не индексировали. Что там бабули, они тоже придут нас жечь, скажут: поп-мироед. И поэтому слава Тебе, Господи! Как бы мы ни относились, поминая тут недавно новомучеников и исповедников российских, что, так сказать, Церковь была отделена от этих всех процессов, и в некоторых случаях это катастрофа, а в некоторых случаях это благо.

М. Борисова

— Ну просто еще лишний штрих к портрету эпохи что ли, в которой самые такие не лучшие времена взаимоотношений Церкви и общества, как сейчас принято говорить, все равно находились такие вот пятнадцатилетние дворянские дети, как Кирилл, которые сбегали к отшельникам в Комельский лес, проходили там суровейшую школу аскезы такой, без всяких скидок — ни на возраст, ни на выучку, ни на что, и в результате становились продолжателями той самой линии вот этого церковного миссионерства, монастырской колонизации русских земель, как говорится иногда в текстах, посвященных истории Церкви. То есть они шли дальше, по примеру своих учителей, тоже в такие глухие места, и тоже они на пустом месте основывали новые обители. И, собственно, вот эта — ну так не очень люблю я это слово, но тут уж очень просится: эстафета преподобного Сергия, она никогда не останавливалась, несмотря ни на что.

Протоиерей Максим

— Да, именно поэтому вера русского народа и доверие монашествующим, оно и пронеслось через все эти века, несмотря на те эксцессы и неприятные моменты, о которых мы с вами говорили только что.

М. Борисова

— Напоминаю нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица». С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. Как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. Ну мне хотелось бы хотя бы еще несколько слов сказать про эту удивительную пару — преподобный Варсонофий Великий и Иоанн пророк. Собственно говоря, мы про Варсонофия Великого знаем главным образом потому, что у него был ученик, такой отличник, хороший ученик, который еще все за ним записывал. И вот этот вот в античном духе что ли переданный диалог учителя и ученика, он-то и оставил обоих их в памяти церковной и принес немало пользы многим поколениям православных верующих. Но почему именно такой православный акцент тут? Почему западная Церковь, не только же потому, что они жили на Востоке, мало ли святых Вселенской Церкви были либо восточного происхождения, либо служение свое проходили в восточных частях Римской империи. Все-таки здесь есть еще, наверное, что-то такое, что цепляет именно вот православное сознание.

Протоиерей Максим

— Ну вы знаете, я, наверное, не готов здесь сейчас духовно-мистическое обоснование какое-то подвести. Но могу сказать несколько слов о том, что ведь оказывается, что точно также, как среди учеников преподобного Сергия, которые занимались той самой монашеской колонизацией, мы знаем, наверное, я не знаю, сколько, пять процентов, людей, наверное, и наиболее яркие фигуры они известны многим, например Кирилл Белоезерский, которого мы сегодня просто вспоминали. А многие другие подвижники, которые «езерские» — Кожеезерские, какие-нибудь еще другие, вот они менее известные. А подавляющее большинство — они неизвестны вообще, они вообще не вошли в церковную историю или очень малоизвестны, оказались не канонизированы, вовсе при этом не значит, что они были не святыми. Точно также и здесь. Если мы увидим, сколько подвижников явлено было древним православным монашеством, то это просто уму непостижимо. И каким-то промыслительным образом, вот, например, для нас, откуда мы знаем писания Варсонофия и Иоанна? А они вошли вот в «Добротолюбие», например. Каким-то чудом, составитель «Добротолюбия» почему-то поместил туда именно вот этот отрывок из множества других текстов, которые были в его распоряжении. А потом почему-то, опять непонятно, не только в «Добротолюбии», но и отдельным текстом их поучения были изданы в 90-е годы — я, например, их читал. И у меня осталось там одно или два поучения в голове, но я их помню и помню их поучения. А вот интересно, следующее поколение православных верующих в России будет их знать и помнить? Неизвестно. Мне кажется, это также как с поэзией. Например, вот в XIX веке было много замечательных поэтов. Но только специалист назовет кого-нибудь, кроме Пушкина и Лермонтова.

М. Борисова

— Вы уверены?

Протоиерей Максим

— Да, ну давайте выйдем на улицу и спросим: назовите нам пять поэтов XIX века. Никто не назовет, кроме вот образованных по-настоящему людей, не назовет. А из молодежи точно никто. Писателей назовет больше, поэтов...

М. Борисова

— Я верю вам на слово, как многодетному отцу. Вам виднее.

Протоиерей Максим

— Уже нет. То есть даже в школе проходят, но вряд ли кто-то Ломоносова сейчас к поэтам отнесет, тем более что это уже не XIX век, а все-таки XVIII. А их было множество, поэтов. И поэтому кто почему-то останется в памяти. А я читал специально сборники поэтические XIX века — там потрясающие есть стихи, потрясающие поэты, но они неизвестны оказались. Вот как-то мимо них составители антологий, сборников, что-то почему-то перестало цеплять. Или просто оказалось вот неизданным, например, непонятно. Вот почему-то мне сейчас поэзия именно вспомнилось, потому что зайдите на сайт Стихи.ру, и там ну столько графомании и столько замечательных стихов. Ну кто из них войдет в ранг общенационального поэта и вообще будет ли кто-нибудь? Неизвестно.

М. Борисова

— Ну а зачем, у нас есть «наше все».

Протоиерей Максим

— У нас есть «наше все». А кто читал «наше все»? По-настоящему? Я вот, вы поднимаете руку — да, я так на всякий случай нашим радиослушателям, и я читал «наше все». И то не все. Вот есть те, кто читал у «нашего все» почти все. А я вот как-то больше залип на традиционных стихах, а вот «Евгения Онегина» знаю почти наизусть. Вот он меня цепляет и цеплял всегда, прямо от юности. А к кому я сейчас ни обращаюсь, из людей следующего хотя бы за мной поколения, не то что тех, которых миллениалы или там эти, зеты — да не читали они «Евгения Онегина», не читали. В программе есть, но мимо прошли. А попроси их процитировать хотя бы строчку из Державина? Неа... А Лермонтова? Ну наверное, что-нибудь...

М. Борисова

— «Белеет парус одинокий».

Протоиерей Максим

— Да. Или: «Но в горло я успел воткнуть И там два раза повернуть» — то, что уже на уровне какой-то фольклора, частушек и перепевок. Вот странным образом то же самое происходит со святоотеческой литературой — читают ее реально немногие. Вот если спросить современных православных: а вы читали вот отцов-подвижников, кого? Про авву Дорофея все слышали, некоторые даже открывали. Иоанна Лествичника тоже некоторые слышали, некоторые открывали. Слышали все. Варсонофия и Иоанна слышали? Сейчас вот мне даже интересно. Скажут, наверное, может быть. А что-нибудь помните? Вот я помню там два поучения. Вот я, вроде православный священник, полностью их в свое время прочитавший, целиком, я помню два поучения. Вот если, не готовясь к этой передаче, Марин, сколько вы помните поучений отца Варсонофия, помнили до начала передачи старца Варсонофия и Иоанна? Вот, может быть, помните, я сейчас специально не хочу, чтобы вы отвечали вслух, что-то помните, что-то, может быть, нет. Хотя вы глубоко воцерковленный много десятилетий человек.

М. Борисова

— Вы знаете, дело не... Ну извините, это очень употребимое, но совершенно не мое слово «воцерковленный», потому что...

Протоиерей Максим

— Да, я тоже не очень его люблю, но я к тому, что вы живете Церковью.

М. Борисова

— Я могу сказать, что разница только в одном: в те светлые времена, когда я только пришла в Церковь, литературы было так мало и так ненадолго она попадала в руки, что приходилось всю ее конспектировать. Поэтому у меня эти все перечисленные вами святоотеческие труды законспектированы и хранятся просто как историческая память для потомства.

Протоиерей Максим

— Да, а вот у меня «Лествица», которую я в свое время купил в издательстве мамы отца Федора Бородина, в самиздате, она была мной зачитана до дыр. А потом наконец, когда она оказалась до дыр, я купил наконец в магазине нормально изданную «Лествицу» и ни разу ее не открыл. Странный феномен.

М. Борисова

— Ну а зачем, если вы... Вот смотрите, мало того, что у меня конспект, потом у меня есть переплетенная ксерокопия. А потом у меня есть уже книжка, но вот вы понимаете...

Протоиерей Максим

— Да, я понимаю.

М. Борисова

— Так что дело не в...

Протоиерей Максим

— Из моих любимых поучений старцев Варсонофия и Иоанна, которые я часто цитирую, это история про жезл: если ты видишь брата своего, которого несет бурный поток к водопаду и пропасти, что мне делать? — вопрошает ученик. Учитель отвечает: протяни ему край, конец жезла твоего. Если ты сможешь вытянуть его — то ты спасешь брата твоего. Если же ты видишь, что поток увлекает вас обоих, отпусти свой конец жезла — нет пользы к тому, чтобы погибли вы оба. Я помню, так меня потрясала история, что я до сих пор ее помню.

Протоиерей Максим

— На самом деле, почему я дерзнула бы посоветовать нашим радиослушателям все-таки почитать — там удивительные парадоксальные вещи.

Протоиерей Максим

— Именно.

М. Борисова

— Которые вас заставят очень о многих вещах задуматься и на многое в церковной жизни взглянуть по-другому. Вот чем хороши святые отцы, они дают встряску мозгу.

Протоиерей Максим

— Я присоединяюсь к вашему пожеланию, однозначно.

М. Борисова

— Еще один праздник, про который мне хотелось бы упомянуть: 18 февраля —праздник в честь иконы Божией Матери «Взыскание погибших». Это для по крайней мере москвичей и для православных верующих старшего поколения это такой любимейший праздник. Потому что это был один из очень немногих храмов в центре Москвы, которые не закрывался во время гонений. Икона хранится в храме Воскресения Словущего в Брюсовом переулке, который тогда назывался улицей Неждановой. И сам образ совершенно поразительный, и храм этот сыграл, я думаю, одну из ключевых ролей в тот момент, когда начиналось то, что сейчас называют церковным возрождением. Потому что во второй половине 80-х годов рядом с этой иконой собрался целый букет совершенно разных священников, по-разному одаренных, но каждый из них собирал вокруг себя определенный настрой людей. Тогда еще не было возможности разделиться на разные приходы, и вот там была такая атмосфера что ли древней Церкви, когда все мы, прихожане, все открывали для себя заново, а достаточно еще молодые священники для себя заново открывали служение священническое. И там начинал отец Артемий Владимиров, и там светлой памяти отец Геннадий Огрызков, и все это как бы венчала такая монументальная фигура владыки Питирима (Нечаева), который был настоятелем этого храма. Поразительное совершенно место и удивительная икона. Я думаю, что это для Москвы, наверное, самое знаковое место, то о котором я сейчас рассказала. Но я думаю, что по всей православной России храмов, где почитаемой святыней является именно эта икона, огромное количество. И тут, мне кажется, важно подумать, почему вот сюжетов Богородичных икон так много, и каждая касается какой-то отдельной струны. Вот вроде как все они посвящены Матери Божией, сюжет ничего кардинально не меняет. Но они все разные и вызывают разный какой-то отклик к себе.

Протоиерей Максим

— Вы знаете, как сейчас сказали бы современные люди (я скажу совсем нецерковные слова, вот совсем, просто чтобы мы поняли по аналогии), что любой артефакт удесятеряет свою ценность в глазах покупателя или коллекционера, когда у него есть история. То есть предмет с историей сразу не то что удесятеряет, а иногда в сто раз его ценность возрастает. И поэтому здесь дело не в сюжете самой иконы, здесь дело в истории, которая сопровождает этот образ. А история абсолютно фантастическая, она посвящена ни много ни мало тому, как человек продал душу диаволу.

М. Борисова

— Да, такая история Фауста.

Протоиерей Максим

— Да, и поэтому куда уж более погибшим можно быть, если ты отдал свою душу диаволу сознательно. Но «днесь бо Матерь Божия простирает нам спасающую руку». Как я однажды от одной полуюродивой монахини слышал, находящейся рядом с этой иконой: ну ты же видишь, что Матерь Божия простирает нам спасающую руку? То есть это действительно история, которая позволяет не впасть в отчаяние, которая напоминает нам о том, что из любого греха, из любой ситуации есть выход. И этот выход — обращение к Богу, обращение к Его Матери, это покаяние, которое взыщет тебя, погибшего, в самых адовых глубинах и вытащит из лап сатаны.

М. Борисова

— Спасибо огромное за эту беседу. В эфире была программа «Седмица». С вами были Марина Борисова и клирик Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. Слушайте нас каждую субботу. До свидания.

Протоиерей Максим

— Храни вас всех Господь.