«Лев Толстой и святитель Лука (Войно-Ясенецкий)». Екатерина Каликинская

У нас в студии была директор музея святителя Луки Крымского в Феодоровском монастыре Переславля Залесского Екатерина Каликинская.

Разговор шел о влиянии Льва Николаевича Толстого на будущего святителя Луку (Войно-Ясенецкого), в частности, на решение посвятить жизнь служению людям.

Ведущая: Алла Митрофанова

---

Алла Митрофанова:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, здравствуйте. Продолжается цикл бесед о Толстом в нашем вечернем сегменте. Понимаю, как много вопросов может быть у православных людей, как же так на Радио ВЕРА и о Толстом говорят? Дорогие друзья, снова и снова не устаю повторять, Лев Николаевич Толстой — грандиозное явление мировой культуры. Не только российской — мировой культуры. Если мы из-за его философских религиозных поисков, тупиков, в которых он оказывался, из которых потом выходил и шел дальше, вычеркнем его из нашей культуры, мы обворуем самих себя. Поэтому мне кажется важным говорить о Толстом, о его творчестве, о его пути. Тем более что для своего времени, особенно если в течение долгой жизни выделить период рубежа 19-20-го веков, скончался он в 1910-м году, и вплоть до момента его кончины — это, конечно, один из самых известных людей в мире, и уж совершенно точно самый известный человек России в мире, один из самых влиятельных в мире людей. Когда Толстой умирает на станции Астапово, журналисты из всех ведущих мировых изданий дежурят и ловят каждый его вздох, о чем незамедлительно сообщают в редакции своих газет, и об этом мгновенно узнает весь мир. Толстой та величина, которую мы не можем, да и не желательно бы его вычеркивать откуда бы то ни было. А важно приглядеться к нему и понять, какое влияние он оказывал на своих современников, и далеко не всегда это влияние людей приводило в тупик. В нашей студии Екатерина Игоревна Каликинская, директор музея святителя Луки Войно-Ясенецкого в Федоровском монастыре Переславля-Залесского, биограф святителя Луки, автор пяти книг о нем, член Союза писателей, кандидат биологических наук, что важно в связи с биографией святителя Луки. Екатерина Игоревна, здравствуйте.

Екатерина Каликинская:

— Здравствуйте, Алла.

Алла Митрофанова:

— Не первый раз мы с вами общаемся, по-моему, первый раз лично, когда вы здесь в студии.

Екатерина Каликинская:

— Да.

Алла Митрофанова:

— Очень рада этому и, надеюсь, это будет доброе начало. Ваша была инициатива о святителе Луке поговорить в связи с Львом Николаевичем Толстым. Для меня это был, скажу честно, несколько неожиданный заход. Расскажите, пожалуйста, почему.

Екатерина Каликинская:

— Мне это кажется совершенно очевидным. Потому что святитель Лука, как знают все его биографы, с юности находился под очень большим влиянием Льва Николаевича Толстого. Известно, что молодым человеком 19-ти лет он написал письмо Льву Николаевичу Толстому в Ясную Поляну, а до того он старался жить по принципам Толстого, немножко вызывая недоумение своей семьи, в которой были тоже очень выдающиеся, талантливые люди. Старший брат Владимир юрист, младший брат Павел музыкант, душа общества, остроумный, и, кстати, потом он стал замечательным офицером царской армии, самым мужественным и храбрым воином в семье. Интересно, что сохранились записи внучатого племянника святителя Луки Георгия Николаевича Сидоркина, который жил с ним в Крыму.

Алла Митрофанова:

— Сохранились. Это вы их сделали.

Екатерина Каликинская:

— Нет, нет. Я их просто опубликовала. Георгий Николаевич, сам будучи очень интересным художником, творческим человеком, замечательно описал эти годы с дедушкой. Он там сравнивает трех братьев Войно-Ясенецких с братьями Карамазовыми. Владимир — Иван, Павел — Митя, младший, правда, со старшим, и Валентин — Алексей. Он пишет: мне кажется, что вообще это какое-то базовое явление русской культуры, русской истории, русской ментальности — «Братья Карамазовы» и эти три типа братьев, из которых наш свет любви падает на того, кто стал святителем Лукой. Вспоминают современники и родные, что этот юноша сторонился веселых компаний. Я всегда говорю, что он закладывал свою жизнь, как житие, у меня такое впечатление, я уже более 12-ти лет занимаюсь внимательно его биографией. И начал он с того, что строго, последовательно, рьяно следовал принципам Льва Николаевича Толстого. То есть опрощение, строгость к себе, физический труд, аскетизм бытовой. Он ходил в простой одежде, ездил косить с крестьянами, спал на жестком полу, что-то постелив. Как пишет его первый биограф Марк Поповский со слов его родных, он отдыхал, путешествуя пешком по Киевским холмам и обдумывая философские вопросы, это было у него вроде отдыха. У него это желание, стремление, все различные веяния, направления своей жизни, которые он сформулировал: служить простому народу.

Алла Митрофанова:

— А сколько будущему святителю Луке в то время лет?

Екатерина Каликинская:

— Ну, ему было, где-то со старшего школьного возраста началось, в 19 лет он совершенно четко в письме к Льву Николаевичу Толстому сформулировал то, ради чего он хочет жить. Он написал Толстому с просьбой повлиять на родных, «повлияйте на мою мать» — которую он, кстати, очень любил и почитал, именно он беспокоился о ее душевном состоянии — которые хотят, чтобы я готовился к какой-то называющейся хорошей жизни в будущем. «Я, — говорит он,- знаю, что я должен ехать в деревню, где люди голодают, чтобы поучиться у них и чтобы стяжать любовь Христову». Так он себе в 19 лет ставил цель жизни. И нужно сказать, что он к этой цели стремился до самых последних своих дней, и в этом было уже влияние Толстого. Он написал это письмо, по-моему, это было в октябре 1897-го года, судьба этого письма неизвестна. Я всегда считала, что по каким-то причинам Лев Николаевич не ответил на его письмо. Но у меня сын занимается антикварной книгой, рукописями, иногда к нему попадали письма, приходившие Толстому, я видела, что Лев Николаевич отвечал и на менее значительные письма. Тут молодой человек дворянского происхождения из вполне состоятельной семьи из Киева пишет ему, что скажите, как мне быть, как мне жить, повлияйте на моих родных, потому что я считаю, что человек не может заглушать голос совести. Здесь все в этом письме дышит идеями Льва Николаевича. Оно еще написано прекрасным стилем, у святителя одним из его многочисленных даров, которые Бог ему отпустил, был дар слова, дар убеждения.

Алла Митрофанова:

— Дар слова.

Екатерина Каликинская:

— Я считала, что письмо это просто не попало. Недавно я в одних воспоминаниях встретила упоминание, что в Красноярске в последней своей, третьей ссылке, в Сибири святитель Лука познакомился с хранителем Ясной Поляны Николаем Павловичем Пузиным, есть несколько писем святителя к Николаю Павловичу, они подружились. Я встретила, в воспоминаниях мелькнул такой факт, что он получил ответ на это письмо, но оно затерялось у него при обысках. Но при этом он никогда об этом ничего не говорил. Из чего, мне кажется, можно сделать вывод, что его, может быть, не удовлетворил...

Алла Митрофанова:

— Ответ Толстого.

Екатерина Каликинская:

— Да, не удовлетворил. Кроме того, он сам в своей автобиографии говорит, что он находился под сильным влиянием Толстого, что Толстой был главным для него моральным авторитетом в молодости. Но прочитав его труд «В чем моя вера?», который был запрещен, то есть это в списках, это самиздат какой-то, начала 20-го века, я понял, что Толстой еретик, далекий от истины и на этом поставил точку в отношении именно духовных поисков. Это тоже, кстати, удивительно, потому что столь молодой человек и в такой степени проникнутый идеями и влиянием личности Льва Николаевича, и так решительно, такой зрелый, такой окончательный был сделан вывод. Тем не менее, многое говорит о том, что Толстой в его жизни играл большую роль. В 21-м году был знаменитый аукцион неизвестного архива святителя Луки, на котором было несколько его рукописей богословских неопубликованных. И были книги, просто был такой лот: книги из библиотеки архиепископа Луки, связанные с Львом Толстым. Там было три книги, одна из них переписка с дочерью, еще какие-то архивные документы и одно из массовых изданий Толстого «Голос Толстого», просто для народа. Нам удалось приобрести именно эти книги, мы видим, что в нашем музее сейчас на экспозиции один экземпляр представлен. Он заложен веточкой сухого растения, то есть он их читал, там какие-то пометки, он возвращался снова и снова к этим мыслям. В его поздних богословских трудах я тоже нахожу какие-то отсылки к Толстому, когда он говорит, что к этой моей мысли ближе всего подошел Лев Николаевич Толстой в каких-то своих, правда, художественных произведениях.

Алла Митрофанова:

— Екатерина Игоревна Каликинская проводит с нами этот «Светлый вечер», директор музея святителя Луки Войно-Ясенецкого в Федоровском монастыре Переславля-Залесского, биограф святителя Луки, автор пяти книг о нем. Мы говорим сегодня о той роли, которую Лев Николаевич Толстой сыграл в жизни святителя Луки в рамках нашего цикла о Толстом. Екатерина Игоревна, вы обозначили важный водораздел, святитель Лука действительно отвергает тот духовный опыт, который предлагает Толстой в своем труде «В чем моя вера?», что греха таить, неприемлемо, конечно, для христианина, вообще с христианством, как сейчас говорят, не бьющееся, не сочетающееся.

Екатерина Каликинская:

— Не верстающееся.

Алла Митрофанова:

— Не верстающееся. И вместе с тем, жизнь святителя Луки как будто бы, шла по той траектории, которую он для себя в юности замыслил, проложил под влиянием Толстого. Вот он оканчивает университет, как чуть ли не лучший выпускник, поправьте меня, если я ошибаюсь. И он может выбрать любую больницу, клинику, университетскую клинику, где он может работать в качестве врача. Нет, он хочет ехать в глушь и там спасать людей. И в итоге оказывается в том месте... в общем, он в итоге даже на фронте оказывается.

Екатерина Каликинская:

— Нет. Он начал свою, как теперь бы сказали, карьеру врача, отправившись на фронт русско-японской войны. Вернее не на фронт, а в тыловой госпиталь в Чите. Но это было сложно несколько... он поехал за своей невестой. Он, как говорит его второй биограф Юрий Леонидович Шевченко, академик, хирург, бывший министр здравоохранения и директор клиники гнойной хирургии, не мог допустить, чтобы святая сестра ехала на войну без него. Это слабость великого человека.

Алла Митрофанова:

— Понятно, ладно. Это не из-за Толстого? Ну, ладно ничего.

Екатерина Каликинская:

— Нет, это не из-за Толстого. Но тут еще не нужно забывать, мы немножко перескакиваем, прежде всего, он отказывается от живописи, в которой был очень одарен. Я много видела его работ художественных, и у нас сейчас в музее экспонируются две его картины, подлинники ранние. Он прекратил заниматься живописью после того, как занялся медициной. Они действительно удивительные. Я не люблю, когда говорят, он стал бы великим художником, потому что там нужно много всего, чтобы сошлось, чтобы стать великим художником. Но он был очень одарен, ему это нравилось и прекрасно получалось, он в выставке передвижников студенческой работой участвовал. Но он это в себе задавил, задушил, потому что для него важнее было выполнить эту свою моральную цель служить простому народу. И это тоже отголоски недоверия Толстого к искусству, искусство — для богатых, это баловство, переламывает сам себя Лев Николаевич, который был тоже очень культурным человеком и любил, понимал живопись и музыку, тем не менее, он...

Алла Митрофанова:

— Это проповедь того самого опрощения, от слова «упростить», опроститься.

Екатерина Каликинская:

— Да, что заниматься живописью было бы какой-то роскошью, каким-то баловством.

Алла Митрофанова:

— Излишек.

Екатерина Каликинская:

— Да. Притом что он сам признается: я бы пошел по дороге Васнецова и Нестерова. Васнецов и Нестеров кто? Это художники, расписывавшие храмы великие. Поэтому что тут может быть не морального? Все-таки это требование опрощения в своей жизни личной, этой личной жертвы — это, конечно, идет от Толстого. То, что он едет в глухие разные маленькие городки, где плохие были условия, тут сталкивается идейная доминанта с реальностью. Рано или поздно, вскоре он понимает, что для того, чтобы эффективно лечить людей, для того, чтобы облегчить их страдания, он должен защитить докторскую диссертацию, потому что он разрабатывает новые методы обезболивания. Он тогда приезжает в Переславль-Залесский, шесть с половиной лет — это огромный срок для него, для его биографии. Он живет, там вся медицина великолепная Российской империи того времени к его услугам, научные сообщества. Опять сошлюсь на Юрия Леонидовича Шевченко, который говорит, что это был звездный час хирурга и ученого, Переславль-Залесский. Потому что там была защищена его диссертация по обезболиванию, которая предлагала новые методы. И, знаете, как он трогательно оправдывает себя в предисловии к диссертации. Он говорит, что желание облегчить работу моих коллег, земских врачей, предложив им новые, более простые, как ему казалось, но это при его виртуозности, методы обезболивания и избавить пациентов от страданий, является оправданием большой затраты моего времени на эту работу. Только так.

Алла Митрофанова:

— М-да.

Екатерина Каликинская:

— То есть он же умный был человек, он очень умный был человек, так же, как и Лев Николаевич, и он понимал, что если он будет дальше опрощаться, то сталкивается с невозможностью просто выполнить свой врачебный долг. Там же все-таки еще была врачебная миссия, он же все-таки ее принял на себя. Мне кажется, что он сознательно часто, это удивительно, что такой молодой человек сделал, не как ему хотелось. Он пишет в автобиографии: «Мой мозг, словно резиновый шар, выталкивал чужеродные знания, потому что у меня было отвращение к естественным наукам». У него, который сделал такие великие открытия в этих естественных науках, мозг выталкивал. И вот этот юноша решил, он не прислушался к себе, что мне хочется, он высшую цель перед собой ставит. Мне кажется, Толстой в молодости не был таким целеустремленным, там мотало, болтало, какие только влияния, да и потом тоже. А здесь воля — это как стрела, пущенная к солнцу, вся жизнь так выстраивается.

Алла Митрофанова:

— Мне кажется, вообще не вполне корректно было бы личностно их сравнивать, потому что святитель Лука человек цельный. Мне кажется, он с юности, судя по тому, что вы рассказываете, с юности цельный. Толстой всю жизнь себя ищет.

Екатерина Каликинская:

— Борется с собой.

Алла Митрофанова:

— И борется, да. И это свидетельство такой раздробленности. Может быть, поэтому то, что ведомо святителю Луке, радость от присутствия Божия в жизни, радость Богобщения, общения личности с Личностью, личности человека с Богом-Личностью — это так и не получилось познать Толстому. Хотя откуда мы знаем, что происходило с ним на смертном одре, когда он уже не мог поделиться своими переживаниями. Мы знаем, что о трансформации на смертном одре у него есть очень важные произведения. Например, «Смерть Ивана Ильича» или «Хозяин и работник». А что происходило с ним самим на смертном одре — это нам не ведомо, а могло там случиться все, угодно, с учетом масштаба его личности.

Екатерина Каликинская:

— Конечно.

Алла Митрофанова:

— В том числе и примирение с Господом. Но у святителя Луки, мне кажется, вообще не было такого уровня раздрая внутреннего, такого уровня метаний.

Екатерина Каликинская:

— Нет, нет. Такого, может быть, рода не было.

Алла Митрофанова:

— Были другие.

Екатерина Каликинская:

— Но, может быть, были сомнения какие-то, отходы были. Мне кажется их можно сравнивать в личностном плане, у них было общее в том, говорят же, что некоторые люди рождаются стариками, а некоторые всю жизнь юноши, а кто-то сохраняет в себе ребенка. Гениальный ребенок был, мне кажется, и в святителе Луке и в Льве Николаевиче. Вспомните, как он балет описывает, это совершенно взгляд ребенка.

Алла Митрофанова:

— В «Войне и мире»? Оперу, где Наташа сидит?

Екатерина Каликинская:

— Да, да.

Алла Митрофанова:

— Это прием, который Шкловский назвал «остранение».

Екатерина Каликинская:

— Да, да. А святитель Лука иногда просто умиляет, с оной стороны это великий ум, могучий интеллект, а с другой стороны, детская какая-то простота. Когда он вылечил секретаря Ленина Горбунова, просто приехал, его вызвали в Душанбе, он резко провел операцию и спас человека. Тогда это называлось Сталинабад, ему говорят: давайте переезжайте в к нам. Он говорит: конечно, да, я перееду, но я же архиерей, вы постройте храм. Это он говорит советским начальникам. И мне кажется, кстати, со сталинской премией, у него тоже такая же была на первых порах вера, и с премией и с поворотом государства в сторону Церкви. Он по-детски, как хотело его сердце, поверил. И у Толстого такие черты детской простоты великой тоже были. Когда он сказал: какие могут быть вообще разговоры о войне, просто перестаньте друг с другом воевать и всё. Какая-то нотка святой простоты была.

Алла Митрофанова:

— Наивности такой, да.

Екатерина Каликинская:

— Наивности, но это святая наивность, она идет от Бога.

Алла Митрофанова:

— Было бы хорошо, если бы мир действительно был строен так, как видели его в этой простоте самые разные выдающиеся люди, но увы и ах. Знаю, что святитель Лука не единственный. Был молодой человек своего поколения, кто, будучи христианином, или придя впоследствии к христианству, очень был увлечен Толстым. Один из ярчайших примеров — младшая дочь Толстого Александра Львовна, она-то была прямо толстовец такая.

Екатерина Каликинская:

— Первый и лучший.

Алла Митрофанова:

— Первый и лучший. Чертков толстовец и она тоже толстовец. Это такая глыба, махина, папин авторитет, папе она всю жизнь готова посвятить, и замуж так и не выходит. И при этом, когда она уже глубоко в эмиграции, и она много переосмысляет.

Екатерина Каликинская:

— Строит храм.

Алла Митрофанова:

— И очень много занимается благотворительностью, вот тоже корни толстовства, ближним помогать, это папина закваска. И при этом весь ее собственный уже поиск трансформируется и приводит ее в православное христианство. Это удивительно.

Екатерина Каликинская:

— Она говорила так, когда ее спрашивали, как же вы, дочь Толстого, строите православный храм, спасаете священников, их семьи в эмиграции, она сказала: мой отец всегда был с гонимыми, если бы он видел, какие гонения воздвигли на Церковь, он давно бы был уже с ней. Тут как-то нужно к ней прислушаться. Иван Алексеевич Бунин целую книгу написал о том, что Толстой хотел и мог вернуться в лоно православной Церкви. Мы, конечно, не знаем этого, глазами очень любящего человека написано это исследование.

Алла Митрофанова:

— Вы знаете, я тоже в это верю. И мне хочется в это верить. Знаю, что когда старец Варсонофий Оптинский к Толстому приезжал на станцию Астапово и пытался к нему туда пробиться, его же не Толстой не пустил.

Екатерина Каликинская:

— Да.

Алла Митрофанова:

— Его не пустили Чертков и Александра Львовна. Они и Софью Андреевну не пустили, супругу. Александра Львовна не пустила к папе собственную маму. Они держали там круговую оборону. А если бы Толстой был в силах, в сознании в этот момент, если бы он знал, мы вполне можем допустить, что он захотел бы со старцем Варсонофием пообщаться.

Екатерина Каликинская:

— Он же приезжал к Марии Николаевне, к своей сестре, в Шамордино.

Алла Митрофанова:

— Конечно. И в Оптину приезжал.

Екатерина Каликинская:

— И спрашивал ее, он говорил: Маша, я могу здесь поселиться, вы только меня не трогайте, меня примут обратно? Она сказала: конечно, примут.

Алла Митрофанова:

— Конечно. И тут он узнает о том, что уже вся Ясная Поляна стоит практически у порога, что его ищут, что его уже нашли и что буквально через несколько мгновений его настигнут, здесь, в Шамордино, его найдут. А он, собственно, сбегал побыть с самим собой и в тишине.

Екатерина Каликинская:

— Да. Но это уже следствие его великой славы. Сейчас уже много исследований, Софья Андреевна абсолютно православным человеком была последние годы своей жизни, она причащалась после смерти Ванечки, их младшего сына, он ей не препятствовал.

Алла Митрофанова:

— Собственно, когда и Льва Николаевича от Церкви отлучили, она оставалась церковным человеком и водила в храм детей.

Екатерина Каликинская:

— Да.

Алла Митрофанова:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, дорогие друзья. Говорим на этой неделе о Льве Николаевиче Толстом с самых разных сторон. Сегодня, в частности, говорим о том, как он на своих младших современников повлиял, в частности, на святителя луку Войно-Ясенецкого. Наша гостья Екатерина Игоревна Каликинская, директор музея святителя Луки в Федоровском монастыре Переславля-Залесского, биограф святителя Луки, автор пяти книг о нем, член Союза писателей, кандидат биологических наук. Я Алла Митрофанова. Буквально через несколько минут вернемся.

Алла Митрофанова:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, напоминаю, в нашей студии сегодня Екатерина Игоревна Каликинская, директор музея святителя Луки Войно-Ясенецкого в Федоровском монастыре Переславля-Залесского, биограф святителя Луки, автор пяти книг о нем, член Союза писателей, кандидат биологических наук. Говорим мы сегодня о влиянии Льва Николаевича Толстого, поскольку у нас неделя Толстому посвящена, на святителя Луку и на других молодых людей того времени. Екатерина Игоревна, знаю, что ваши научные изыскания привели вас и к другим следам влияния Толстого на интеллигенцию. Это образованные молодые люди, настроенные как, в лучшем смысле этого слова, энтузиасты, волонтеры, служить людям, многие из них впоследствии или даже в то же время, когда увлекались идеями Толстого, были церковными людьми и находили себя в том, чтобы, как это тогда говорили, идти в народ. Целая плеяда замечательных молодых людей, о которых вы блестяще совершенно рассказываете, кто они? Прямо по именам давайте.

Екатерина Каликинская:

— Народовольцы шли в народ, чтобы кидать бомбы, а эти люди шли для того, чтобы строить Россию. Было такое Приютинское братство, его основатели Дмитрий Иванович Шаховской, князь Рюрикович, образованнейший человек, историк, потомок Чаадаева, потомок Щербатова. Владимир Иванович Вернадский, его ближайший друг, с которым они рука об руку. Федор Федорович и Сергей Федорович Ольденбурги, сначала кружок их даже назывался Ольденбургским, потому что задавали тон братья Ольденбурги. Федор довольно рано умер, а Сергей Федорович стал крупнейшим историком, востоковедом. Александр Александрович Корнилов, Иван Михайлович Гревс, тоже историк специалист по Римской империи, по различным периодам Российской истории. Они все были членами кадетской партии, которая сыграла большую роль, к сожалению, и в событиях революционных. Но мы говорим сейчас о раннем периоде, когда эти молодые люди, учившиеся в Петербургском, в Московском университете, объединились для того, чтобы служить России. Причем, некоторые из них, Владимир Иванович и Дмитрий Иванович, родились в Варшаве, у них был лозунг: я хочу стать русским, поэтому я должен послужить стране. Образованнейшие, все они дворяне разной степени знатности, но это не имело никакого значения, потому что любимой мыслью Дмитрия Ивановича Шаховского было Приютинское братство. Он выработал такие три принципа. Так дальше жить нельзя, как все живут, в благополучии, в каких-то излишествах. Мы все очень плохи, нам нужно работать над собой, изменяться. И без братства, опять же, нам не жизнь. Сначала это было немножко аморфным, было страстное желание изменить жизнь путем именно не революционным, а эволюционным, привести к каким-то реформам. Начиналось все с того, чтобы делать огромный личный вклад в конкретном каком-то месте России. Дмитрий Иванович, блестяще закончив исторический факультет Московского университета, едет в Весьегонск, становится там работником Земства. Его жалованье 1200, половину он отдает, он говорит, что это очень много. Он всю жизнь проповедовал опрощение, что работай как можно больше — еще были такие принципы — трать на себя как можно меньше и чужие нужды принимай как свои. Он был идеологом этого течения. Это были не просто слова, поехав и работая в Земствах, он занимался организацией сельских и церковно-приходских школ. За время его работы, за один год в Весьегонском уезде стало на 34 школы больше.

Алла Митрофанова:

— Ого.

Екатерина Каликинская:

— Представляете? Добавилось пять с лишним тысяч учеников крестьянских детей. Он лично в сапогах, в ватнике, но при этом красивый, породистый, великолепный человек...

Алла Митрофанова:

— Фотографии есть?

Екатерина Каликинская:

— Да, да, конечно. Ездил по этим уездам, разговаривал, вникал, вкладывал свои деньги. Еще мне очень понравилась его переписка с Иваном Михайловичем Гревсом и Владимиром Ивановичем Вернадским. Когда уже на старости лет они помогали друг другу, у кого были какие-то доходы, а других уже отключили и от пенсии и от гонораров литературных и переводческих, Дмитрий Иванович так написал одному из своих друзей. Ты не прав, когда говоришь, что кто-то из нас богатый, кто-то бедный, типа, у тебя больше денег, зато у меня целый мир, я богаче на целый мир. Мир все равно мой, поэтому мы с тобой одинаково состоятельны. Вот он был такой, удивительнейший человек. И он работает, создает сельские библиотеки. В Весьегонске открылась, это странно, конечно — это 90-е годы 19-го века — первая публичная библиотека, в которой жители за небольшую плату могли пользоваться книгами. Я думаю, Боже мой, у нас этого давно нет — за небольшую плату. Но это было благом, он добился, что туда поступили несколько тысяч книг за небольшой срок, пожертвования. И он очень активно и, кстати, я не специалист по этому периоду, получается, что это Приютинское братство вообще пригласило Толстого на свое совещание о том, что делать с голодом, который в то время, в 91-92-м годах, в Россию нагрянул. Дело, конечно, и в масштабе личности Толстого, но, видимо, он все-таки угадал какую-то общественную нужду.

Алла Митрофанова:

— Запрос какой-то?

Екатерина Каликинская:

— Потому что это опрощение, служение народу — уже бродило это вещество, и он просто выразил его словами и своей личностью подкрепил.

Алла Митрофанова:

— Харизмой.

Екатерина Каликинская:

— Да, харизмой. Их было много. Другое дело, у кого-то это быстро проходило. Там описывается биография Владимира Ивановича Вернадского, такой случай, когда его такие молодые друзья кто-то отпал, кто-то шел обычным чиновничьим путем, кто-то женился. Хотя там и жены были подвижницы, они рожали детей и занимались общественной деятельностью.

Алла Митрофанова:

— Жены декабристов, такой типаж русской женщины.

Екатерина Каликинская:

— Но только не в отрыве от жизни государства, а в гуще народной. Собирается эта молодая компания и все разговаривают о том, что нужно жить проще, что нужно служить, идти в народ. А потом родители молодого человека, на квартире которого происходит собрание, приглашают их к столу и там стоит накрытый стол, лакеи, и как они все смутились.

Алла Митрофанова:

— Это Вернадский, да, вспоминает?

Екатерина Каликинская:

— Да, да.

Алла Митрофанова:

— Любопытно.

Екатерина Каликинская:

— Такие были. И надо сказать, что они все сделали очень много. Никто из них не исчез, они огромные научные труды подняли, и общественная деятельность была велика и влияние на общество, и семьи свои создали. Это великие люди.

Алла Митрофанова:

— Вы знаете, счастливы были в браке?

Екатерина Каликинская:

— В общем да.

Алла Митрофанова:

— У Дмитрия Ивановича Шаховского с супругой, я знаю, вообще удивительная история.

Екатерина Каликинская:

— Еще более удивительна история его детей. Его младшая дочь Наталья Дмитриевна Шаховская и ее муж Михаил Владимирович Шик, я очень погрузилась сейчас в эту историю, может быть у меня не каноническое мнение, но это жизнь новомучеников, это жизнь супружеской пары новомучеников. Михаил Владимирович бы расстрелян на Бутовском полигоне, он принял священство в 21-м году и пошел по крестному пути совершенно сознательно. А Наталья Дмитриевна, можно сказать, его и побуждала к этому и возвышала и несла крест. При этом она занималась и научными трудами, и книги писала для детей изумительные, и проводила экскурсии по Москве, когда у нее была грудная дочь, она оставляла ее на родных и ехала. Она занималась очень большой просветительской деятельностью, но при этом это были люди строго православные. И у них из-за этого был некий конфликт с Дмитрием Ивановичем, который, с одной стороны, православный человек, там было все очень как-то не линейно. А с другой стороны, и он и Владимир Иванович Вернадский считали, что христианство в той форме, которую они наблюдали в обществе, в том разрезе, устарело, оно нуждается в реформации, в каком-то более свободном открытом вольном отношении. Дмитрий Иванович занимался историей Чаадаева, его философические письма нашел все в архивах и перевел с французского, и этим переводом пользуются. Он вообще все наследие сохранил. Он вообще о каком-то пантеизме говорит.

Алла Митрофанова:

— Это, кстати, Толстовская тема, пантеизм, в «Войне и мире» пантеизма просто выше крыши.

Екатерина Каликинская:

— Но при этом, сегодня я буквально прочитала, занимаясь историей Чаадаева, уже в конце своей жизни Дмитрий Иванович пишет так. Я думаю о том, что Чаадаев умер в ночь, по-моему, там с 14 на 15 апреля, это пасхальная ночь, вот он такой западник умер в Москве, так же, как сам князь Шаховской. И он ждал этого звона, но он его не услышал. И дальше Дмитрий Иванович говорит: но меня очень утешает мысль, что когда его отпевали, священник сказал: брат во Христе, Христос Воскресе! Это же православные, глубинные, корневые реакции. С одной стороны разум его побуждал спорить с дочерью. Он считал, что ее последовательное христианство, мученичество настоящее 20-го века — это какое-то сектантство, что они не должны соблюдать все обряды. Им было трудно с детьми, они считали, что дети не разделяют. То же самое у Владимира Ивановича Вернадского произошло. Сын, эмигрировавший во Францию, был гораздо более православным человеком, но при этом была взаимная терпимость, понимание, любовь, внимание, это все было. И они еще были счастливы в семейной жизни.

Алла Митрофанова:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, напоминаю, этот час с нами проводит Екатерина Игоревна Каликинская, директор музея святителя Луки Войно-Ясенецкого в Федоровском монастыре Переславля-Залесского, биограф святителя Луки, автор пяти книг о нем, член Союза писателей, кандидат биологических наук. Говорим мы о влиянии на святителя Луку и других, на тот период времени молодых, людей Льва Николаевича Толстого и его идеи, его поиска. Поиска социального, общественного, поиска духовного. Екатерина Игоревна, вы привели сейчас в пример Дмитрия Ивановича Шаховского, на которого Толстой серьезное влияние оказал. Мне кажется, это тот случай, когда Господь, великий режиссер, Толстой сам столько школ не построил, сколько Дмитрий Иванович Шаховской. Вы говорите, 34 школы плюс еще общественная библиотека.

Екатерина Каликинская:

— Открылись при его участии.

Алла Митрофанова:

— При его участии. Мне кажется, что это что-то такое, что и через Толстого, но помимо Толстого.

Екатерина Каликинская:

— Руками других, вот этих молодых людей.

Алла Митрофанова:

— Да.

Екатерина Каликинская:

— А Дмитрий Иванович не называл... Они были выше того, чтобы называть себя толстовцами, приезжать в Ясную Поляну, что-то просить. Хотя они, я не помню, с кем, кажется, с Гревсом, просто взяли однажды пешком пошли, где-то в Туле вышли и пешком пошли в Ясную Поляну, провели там несколько дней, беседовали с Толстым. Они были хорошо знакомы. Дмитрий Иванович говорил своей дочери Наталии, когда она в Бутырки попала в 21-м году: Наташа, ну как же хорошо, что ты попала в тюрьму. Ты же понимаешь, Лев Николаевич говорил, что каждый порядочный человек должен посидеть в тюрьме, я сидел. Да, он сидел, его за какие-то выступления на три месяца тоже подвергли такому наказанию. Но это были еще детские методы. В 21-м году в Бутырской тюрьме Наталия Дмитриевна сидела в одной камере со своей сестрой Анной Дмитриевной, ставшей секретарем Вернадского, старшая дочь Дмитрия Ивановича. Они ходили на службы в тюремную церковь.

Алла Митрофанова:

— Невероятно. Кстати, Толстой себя толстовцев тоже не называл и себя к ним не относил. И вообще образ толстовства скорей, карикатурный сейчас в нашем сознании.

Екатерина Каликинская:

— Он мелковат.

Алла Митрофанова:

— Да. «Праведно светел, проснусь, чтоб раздаривать фраки — не все, а, конечно, лишь те, что донельзя сносил». Помните, замечательная песня есть? В «Неоконченной пьесе для механического пианино», которую Адабашьян и Михалков на основе пьес Чехова сформировали, взяв «Пьесу без названия» в качестве магистральной темы, тоже выводят образ вот такого интеллигента или полуинтеллигента, романтически настроенного молодого человека абсолютно пустого, как видно, внутренне, который собирается идти и чего-то там на заре косить с крестьянами и кормить крестьянских детей из соски.

Екатерина Каликинская:

— Мы пойдем кормить крестьянских... Это карикатурная тень, которой ни один великий человек не может избежать. Толстовство мелковато.

Алла Митрофанова:

— Для самого Толстова. И для таких людей, как Дмитрий Иванович Шаховской или как Вернадский. Понятно, что это совсем другой масштаб. И они-то как раз суть видели.

Екатерина Каликинская:

— И нужно сказать, что Владимир Иванович Вернадский всю жизнь помогал ссыльным священникам. Он Михаила Владимировича Шика, он был одноклассником его сына Георгия, несколько раз вытаскивал из тюрем, заступался. Меня очень тронуло, Иван Михайлович Гревс писал письмо, в котором просил освободить его, он писал Берии, писал Сталину. И не то, чтобы он ничего не боялся, он прекрасно понимал, что это за люди и очень нелицеприятно отзывался о Сталине.

Алла Митрофанова:

— Кстати. Это нас немножко в другую сторону уведет, но не могу у вас не спросить. Вы упомянули сегодня Бутовский полигон. Страшное время, 37-38-й годы, и место, где наибольшее количество человек был расстреляно, в частности, и люди, о которых мы сегодня говорим. Вы биограф святителя Луки, широко распространяют сегодня цитаты, где святитель Лука говорит о Сталине в комплиментарной форме. Что вы об этом скажете? Каково было отношение святителя Луки к Сталину?

Екатерина Каликинская:

— Я, конечно, тоже об этом слышала. Может быть, я все же выражу свое только мнение, оно не обязательно будет верным, я просто по внутреннему чувству. У него было уважение, почтение, безусловно, он не кривил душой, святитель Лука вообще не умел быть царедворцем. Я много думала об этом, я думала, почему он так. Во-первых, он поверил, когда был собран Синод.

Алла Митрофанова:

— В 43-м году.

Екатерина Каликинская:

— Да. Как бы государство обратилось к Церкви, его награждают Сталинской премией. Во-первых, он возвращает бо́льшую ее часть Сталину. И, как считают его родные, с которыми я обсуждала, они говорят, что это был жест некого... не быть причастным к этим деньгам. Хотя какую-то часть он взял, потом он ее всю, в сущности, раздал нуждающимся. Он говорит проповеди, буквально через несколько лет у него проповедь в Симферополе, в которой он говорит о вождях. И он говорит, что у нас единственный вождь — это Господь наш Иисус Христос. Нет, и не может быть никаких, он не говорит прямо, вождей народов, но подтекст именно этот.

Алла Митрофанова:

— Не ставить на Его место, ни Сталина, ни Ленина, никого.

Екатерина Каликинская:

— Что же касается Сталинских премий, то тут, умнейший человек, очень быстро разобрался. Существует очень мной любимая опубликованная книга доносов на святителя Луку. Она называется «Разработку Луки продолжаем». Это отец Сергий Филимонов и епископ сейчас Нестор Ялтинский провели большую работу, тогда он был протоиерей Николай Доненко — где просто публиковали доносы.

Алла Митрофанова:

— То есть они взяли в архивах, систематизировали все доносы.

Екатерина Каликинская:

— Да, да, это очень интересно, потому что эти агенты не моли преуменьшать провокационности и антисоветскости высказываний святителя Луки, не могли и преувеличивать. В одном случае, получается, они плохо работают, в другом случае, они просто не нужны, если все прекрасно. И там очень интересные, такое ощущение, что поставили микрофон в комнате, и мы слышим неотредактированные разговоры. Один разговор в 47-м году. В 46-м году его наградили Сталинской премией, в 47-м он едет в поезде в Москву на заседание Синода и к нему подходит его бывший пациент и говорит: владыка, вы же теперь Сталинский лауреат, вам все доступно. Он говорит: Сталинские премии оказались мыльными пузырями, им нужен был мой международный авторитет. Как это ни печально, получается, что именно такое объяснение, почему именно ему. Я занимаюсь историей медицины серьезно, и я скажу, что было много выдающихся, замечательнейших медиков. Сталинские премии, правда, кому попало не давали, этим вопросом я тоже занималась, там все выдающиеся люди, но их было много, их было больше, преспокойно могли не дать ему. Это была воля Божья и никак иначе это объяснить нельзя. Но это был и такой политический ход, потому что начались более плотные отношения с Америкой.

Алла Митрофанова:

— Было немало разговоров с союзниками во время Второй мировой войны, что у вас Церковь притесняют.

Екатерина Каликинская:

— Да. Было поставлено требование о свободе совести. Вот и прекрасная такая фигура, такой ферзь, гонимый епископ и доктор медицинских наук, ученый.

Алла Митрофанова:

— Но это была манипуляция.

Екатерина Каликинская:

— Это была манипуляция и святитель Лука, конечно, это хорошо понял.

Алла Митрофанова:

— То есть он сначала поверил, а к 47-му году он уже все это понял.

Екатерина Каликинская:

— Он не мог не поверить, есть же у нас притча о разбойнике, разбойник раскаявшийся. У него есть одна из проповедей, где он говорит о разбойнике, тоже очень интересно. Он говорит, один разбойник, может быть, был разбойником, а второй, может быть, пострадал за то, что он хотел освободить свой народ. Это его собственная, святителя Луки трактовка. И именно этот разбойник раскаялся. И мне кажется, что порой он в самом начале этой истории со Сталинской премией и с возвращением Церкви, отношением Церкви и государства... Он пишет сыну: ну что ты за меня боишься? Сын Михаил, конечно, был напуган на всю жизнь тем, что он говорил, перестань выступать. Он говорил: ты посмотри, открываются храмы, сейчас всё, сейчас восстановится церковная жизнь. Он пишет письма патриарху, как все сделать. Он верит. Потому что христианин не может не верить. Он видит в Сталине раскаявшегося разбойника, того самого.

Алла Митрофанова:

— В тот период.

Екатерина Каликинская:

— Да. А потом, я только знаю, что у меня есть в архивах письмо, которое он написал нашей переславской сестре-хозяйке Переславской земской больницы, там очень трогательная история, мы рассказываем. У нас в музее хранится ее письмо. Она с ним работала, видимо, была верующим духовным человеком, близким к семье, она помнит всех детей, по старшинству перечисляет. И они уезжают в 17-м году из Переславля. А в 46-м она видит в газете «Правда» объявление, что награждается Сталинской премией I степени архиепископ Тамбовский тогда Лука, профессор Войно-Ясенецкий. И она пишет ему письмо. И между ними завязалась переписка, он ей ответил. Он ей помогал материально, какие-то духовные советы. Делился своими болезнями, проблемами детей, как с близким человеком. Одно из писем написано 13 марта 1953-го года, в нем нет ни слова о великой потере, вот ни слова. Мы знаем, когда умер академик Павлов, который был духовно близким им человеком... Мне кажется, друзей, в обычном нашем человеческом понимании, у него не было. У него были духовные чада, семья. Друзьями можно считать только тех людей, которые были такими же величинами, как он, в науке и в то же время верующими. Как Иван Петрович Павлов, как Сергей Сергеевич Юдин, тоже пострадавший от репрессий, как Владимир Петрович Филатов, который в советские годы три награды получил от Русской Православной церкви за спасение Церкви и за деятельность, академик, Сталинский лауреат тоже. Он служит панихиду о Павлове, он закрывается на несколько дней и никого не принимает.

Алла Митрофанова:

— Вот это скорбь.

Екатерина Каликинская:

— Да. Когда умер Сталин, по крайней мере, неизвестно.

Алла Митрофанова:

— Никакой скорби. По поводу Толстого, святитель Лука переживал об уходе Толстого, о том, как это было, что он ушел отлученным от Церкви? Известно что-то об этом?

Екатерина Каликинская:

— Я не могу сказать. Это интересный вопрос, но нет. Мне кажется, что он сделал свой выбор. Потом, понимаете, его жизнь, это же 10-й год, смерть Толстого, в это время он находится в этих маленьких деревенских больничках.

Алла Митрофанова:

— Ему просто не до того.

Екатерина Каликинская:

— Ему просто не до того, он должен выживать, он должен лечить, он работает там по 14 часов в сутки и считает, что именно так и должен работать врач, иначе нельзя. Но с другой стороны, все-таки какой-то философский диалог с Толстым и принципы его жизни остались с ним на всю жизнь.

Алла Митрофанова:

— Удивительно, конечно. Давайте, многоточие здесь поставим, Екатерина Игоревна. Мне кажется, что и к теме влияния Толстого и на святителя Луку, и на других его современников еще неоднократно можно вернуться. И очень надеюсь, что вы будете у нас появляться и в связи непосредственно с разговорами о святителе Луке.

Екатерина Каликинская:

— Спасибо.

Алла Митрофанова:

— Екатерина Игоревна Каликинская, директор музея святителя Луки Войно-Ясенецкого в Федоровском монастыре Переславля-Залесского, биограф святителя Луки, автор пяти книг о нем, член Союза писателей, кандидат биологических наук, провела с нами этот час. Я Алла Митрофанова. Очень вам благодарна, Екатерина Игоревна, и да, действительно, до следующих встреч.

Екатерина Каликинская:

— Спасибо, надеюсь.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Христианские мотивы в фильме «Иваново детство». Августина До-Егито
• Светлый вечер с Владимиром Легойдой
• «Журнал от 09.05.2025». Алексей Соколов, Арсений Федоров

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов