«Этапы духовной жизни». Священник Стефан Домусчи

У нас в гостях был доцент Московской духовной академии священник Стефан Домусчи.

Разговор шел о книге философа, богослова Павла Евдокимова «Этапы духовной жизни», как в книге рассматривается развитие истории Церкви и как духовный опыт древних отцов, по мнению автора, воплощается в жизни современных людей.

Этой программой мы продолжаем цикл бесед, посвященных книгам, к которым полезно обратиться в период Великого поста.

Первая беседа с архимандритом Симеоном (Томачинским) была посвящена книге блаженного Августина «Исповедь».

Вторая беседа с протоиереем Павлом Великановым была посвящена книге архимандрита Эмилиана (Вафидиса) «Толкование на подвижнические слова Аввы Исаии».

Ведущий: Константин Мацан

---

К. Мацан

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА.

Здравствуйте, уважаемые друзья!

В студии у микрофона — Константин Мацан.

В этой программе мы продолжаем цикл бесед, который на этой неделе у нас выходит в часе «Светлого вечера» с восьми до девяти, посвящённый, условно говоря, книгам Великого поста.

Спикеры Радио ВЕРА делятся с нами размышлениями либо о своих любимых книгах, которые как-то, с их точки зрения, резонируют со временем Великого поста, с темами Великого поста, или с тем, что наши собеседники перечитывают и читают Великим постом.

Сегодня у нас в гостях — священник Стефан Домусчи, кандидат богословия, кандидат философских наук, доцент Московской Духовной Академии.

Добрый вечер!

О. Стефан

— Здравствуйте!

К. Мацан

— Ну, и, конечно, для наших слушателей, безусловно, имя отца Стефана связано с программой «Евангелие. День за днём», в которой уже много лет отец Стефан выступает одним из авторов-толкователей Писания. И сегодня — вот, в качестве гостя.

И меня, честно говоря, немножко даже удивил, и, безусловно, порадовал выбор книги, которую Вы предложили. Мы будем говорить о книге русского философа, богослова, представителя, так называемой, французской, парижской школы богословия — Павла Евдокимова. Его книга — «Этапы духовной жизни».

Вот... почему она?

О. Стефан

— Несомненно, можно было предложить массу и святоотеческих книг... взять любую аскетическую книгу... почитать авву Дорофея, Ефрема Сирина... или каких-то современных авторов... ну... так скажем, современных. К сожалению, очень часто современные верующие под современными богословами — вот, такими, более-менее, авторитетными для себя, понимают, максимум, XIX век. И, совершенно не сомневаясь в авторитетности многих авторов XIX века, мне кажется важным подчёркивать, что Церковь живёт — сегодня, что Дух Святой дышит в ней, что, в своё время, очень многие авторы вызывали споры в свою эпоху — да, с ними спорили, и не соглашались. Потом как-то выкристаллизовывалось их правильное понимание, какие-то второстепенные вещи уходили, а главные вещи, которые они хотели выяснить, они, как раз, становились наиболее явными, подчёркивались. И это... ну, буквально, там... не знаю... уже у мужей апостольских можно это проследить, и апологетов.

Возьмём мученика Иустина Философа. Вот, у него есть прекрасные апологетические высказывания, а есть, например, субординатизм, там, в представлениях о Троице... ну, скажем примерно... и — что?...

К. Мацан

— Субординатизм — это ересь, в общем-то, в представлении о Троице...

О. Стефан

— Ну, фактически, потом, конечно, да — это всё было осуждено, как ересь. Но, в его время, это была просто одна из попыток — вот, так представить. И многие авторы тогда по-своему формулировали... я сейчас точно не вспомню, есть ли он прямо явно, этот субординатизм, но смысл в том, что разные авторы той эпохи — они по-разному высказывались, и потом какие-то из их мнений оказались вне. Но... я что хочу... для чего я это говорю... что хочу подчеркнуть... но важнейшие их идеи для нас и сегодня дороги.

И то же самое и с Евдокимовым. Нельзя сказать, что книга Евдокимова совершенно бесспорна. Но нельзя сказать, что во всех... совершенно во всех своих иллюстрациях и идеях бесспорна даже книга преподобного аввы Дорофея! Я прекрасно помню, как, в своё время, я одной женщине его посоветовал почитать, и она пришла и, буквально, швырнула в меня эту книгу... просто, вот, швырнула...

К. Мацан

— Ничего себе!

О. Стефан

— ... и сказала... ну, там... ей не понравилось терпение преподобного аввы Дорофея, когда над ним издевались монахи — и, вот, там эти издевательства, они... она уверена была, что они были... чрезмерно он был терпелив.

Ну, и сегодня вряд ли можно взять одну какую-нибудь древнюю книгу, и, скажем, по ней выстроить полностью... там... жизнь монастыря, или жизнь одного человека. Единственная бесспорная Книга — это Священное Писание. Во всех остальных книгах мы, так или иначе, можем с чем-то согласиться, с чем-то не согласиться, где-то тот акцент сделать, где-то — иной...

И, вот, книга Евдокимова важна для меня тем, что он, с одной стороны, берёт современную проблематику — он говорит об атеизме, он говорит о психологии, говорит о современной философии, о современном... о науке, о сциентизме, о повёрнутости на технике, на комфорте...

Хотя, понятно, что для него актуальны какие-то свои вещи — там... скажем... советский атеизм он обсуждает... или Юнга... для него, вот, в тот момент, это было актуальным... Это вещи, понятно, спорные, и какие-то взгляды и на психологию, и на науку, может быть, устарели... ну, как, собственно, и многое из естественнонаучных представлений отцов прошлого... да... но важно, что, при этом, он берёт святоотеческий опыт. Книга, просто, наполнена... она, просто, является цитатником невероятно интересных святоотеческих изречений, и он рассматривает святоотеческое учение, и, естественно, он основывает своё учение на святоотеческих мнениях, преломляя их в современном контексте.

И, вот, «Этапы духовной жизни» — название двусмысленное. Потому, что, с одной стороны, можно явно увидеть, что это этапы духовной жизни одного человека, но, в то же время, это — этапы духовной жизни христиан в истории. Он прямо показывает, что — этап мученичества, потом — этап монашества... сначала, такой, предельный аскетизм, потом — выход в социальное служение... Средние века... вот, наше время... и он, как раз, задумывается над тем, что в наше время актуально из святоотеческого опыта: что мы можем воспринять, что в нём — центральное, и как мы можем реализовать это в своей жизни.

К. Мацан

— А, вот, как он на этот вопрос центральный намечает ответ? Что из опыта древних подвижников экстраполируется, переносится, и должно занять своё место в опыте современного человека? И, главное, в контексте современного человека?

О. Стефан

— Ну, во-первых... это, конечно, не по хронологии книги... и я поборолся, в конце концов, с искушением попробовать пересказать книгу... потому, что, наверное, самое главное — это... если человек заинтересуется, он возьмёт и прочитает... бессмысленно за короткий срок что-то пересказывать.

Главные несколько идей заключаются в том, что... во-первых, осуждается, такой, бытовой атеизм верующих, которые опираются на формальные школьные описания веры. Сегодня для нас это не очень понятно, потому, что мы многое из святоотеческой литературы читаем, много читаем само Писание, молимся, думаем. А в то время — вот, в XIX веке, например — практически, 100% людей получали религиозное образование — в школе, дома, в университете, в гимназии, там... где-то ещё... в церкви, в церковно-приходских школах, и, очень часто, это образование превращалось, просто, в формальное заучивание каких-то текстов, без всякой личной веры, без переживания личной Встречи. Человек знал нечто о вере — может быть, даже неплохо знал... ну, как сегодня мы видим это, например, у современных атеистов и философов западных, когда они в школе... в своё время, у них был Закон Божий, и они прекрасно владеют материалом — и, при этом, совершенно неверующие, и... там... сверху вниз смотрящие на 2000-летнюю христианскую традицию.

Да. И, вот, первое, о чём задумывается, собственно, Евдокимов — об атеизме, о природе веры, и о том, что самый страшный атеизм — это бытовой атеизм верующих. Когда они... вот, так... формально в чём-то участвуют, формально в чём-то уверены, но в них нет живой веры.

Второе — важнейшее, на мой взгляд, и это, действительно, очень существенно — он показывает актуальность аскетического опыта святоотеческого. Потому, что сегодня аскеза... ну, она, такая... представляется чем-то отжившим, несерьёзным, неважным, и он прямо показывает чрезвычайную важность аскетических практик, аскетической жизни. Правда, он, в то же время, показывает, вот, тот, древний этап аскезы, как этап — пройденный, как этап, который помогает нам сегодня идти дальше — не в смысле совершенства, нет, дело, вообще, не в этом. Конечно, отцы древности показали невероятный уровень духовной жизни. Он имеет в виду, что сегодня человек, который приходит на исповедь, скажем, он уже может пользоваться исследованиями собственной души отцов древности, которые свои души исследовали. И, так, как мы все — по образу и подобию Божию, и мы все сродны друг другу, он говорит: вот, теперь это можно брать, использовать, и, с помощью их размышлений, смотреть на собственную душу, на собственную жизнь, бороться с собственными грехами.

В то же время, он преображает представление об аскезе. Потому, что... он говорит: «Сегодня аскеза — это стремление, скажем, к тишине, к успокоению, вот, от этого бешеного ритма, к отказу от потребительства бесконечного, от... такого... комфорта всепоедающего, всё наполняющего, от переживаний чего-то не успеть, от, вот, этих бесконечных дэдлайнов, нервов и всего прочего...

К. Мацан

— Священник Стефан Домусчи, кандидат богословия, кандидат философских наук, доцент МДА, сегодня с нами в программе «Светлый вечер»... и Вы сейчас продолжите, я надеюсь, говорить об основных мотивах книги «Этапы духовной жизни» Павла Евдокимова.

Я, вот, просто, в подтверждение и в продолжение того, что Вы сказали о понимании Евдокимовым аскезы, хочу одну цитату очень яркую, важную привести. Как мне кажется, она — про это. Вот, такие слова пишет Евдокимов: «Умерщвление плоти должно стать освобождением от всякой необходимости в допинге: в скорости, шуме, раздражителях. Аскеза, скорее, дисциплина спокойствия и тишины, периодических и регулярных, в которых человек обретает способность остановиться для молитвы и созерцания, даже в сердце всех шумов мира, и, особенно, ощущать присутствие других».

О. Стефан

— Да, совершенно верно. Вот, эти, вот, шумы мира... Мне очень нравится фраза, с которой, собственно, начинается книга. Он говорит: «Через все шумы мира, если мы умеем слышать, к нам обращается смысл вещей».

Фактически, вот, эта книга — она для меня интересна была тем, что она переоткрывает какие-то затёртые, знакомые давно вещи и показывает их новизну и глубину, их интересность. Потому, что следующее, после, вот, такого осознания, что бытовой атеизм — это плохо и аскеза важна — он показывает искушение аскезы, как... такое... сведение всего к собственному спасению.

Он показывает там такую бесконечную любовь Божию... он очень интересно говорит в одном месте, что все религии показывают, как человек ищет Бога. Христианство показывает, что Бог ищет человека. Что не просто человек жаждет Встречи, что Бог жаждет Встречи с человеком. И настолько жаждет, и человек настолько далеко ушёл, что Богу необходимо спуститься в ад для того, чтобы человека встретить... даже до ада.

Вот, мы в конце Великого поста будем слышать в Страстную Пятницу, как Христос спускается в ад... и мне очень нравится этот образ, когда Он «клети ада тщательно вычищает» — ну, буквально, просто, так, чтобы ад, как говорится потом, в Страстную Субботу, оказался пуст.

И, вот, это искушение аскезы, когда ты спасаешь себя... интересно, как Евдокимов играет с выражением Сартра «ад — это другие»... он говорит: «Для христианина, ад — это ад других». То есть, если другие — в аду, то для тебя это — ад. То есть, ты не можешь спасаться в одиночестве, если ты понимаешь, что другие — в аду. Вот, это настоящее от христианина — переживание за другого, за ближнего, любовь к ближнему.

И, конечно, в таком случае, это предполагает переосмысление личной аскезы, как, вот, такого углубления в себя... не отвержение этой аскезы, а, просто, осмысление её, как некоторого этапа, когда ты разобрался или разбираешься в себе, видишь свои какие-то недостатки, но, в итоге, идёшь к тому, чтобы любить ближнего.

И, там, очень интересно у него есть... ряд примеров, где он показывает, как, в какой-то момент, происходит... такой... перелом в самих даже текстах, которые приводит, как авторитетные.

«Ад — это другие», — говорит Сартр. Христианин сказал бы: «Судьба других — вот мой ад». Отец передал весь суд Сыну Человеческому, и это суд над судом, распятый суд«.

И, в общем-то, Евдокимов считает, что для того, кто внимателен к миру, опыт ада неизбежен. Это сродни тому, как сказал Альберт Швейцер: «Чистая совесть — изобретение дьявола». То есть, если ты такой спокойный и рафинированный, чистенький, порядочный, правильный христианин, который спокоен тем, что он исполнил собственное правило, то ты забыл Христа, Который спустился в ад за грешником... спустился в ад... ну, собственно... некоторые говорят: «Как это спустился в ад за грешниками? Он спустился в ад за праведниками!» Но... во-первых, апостол Пётр прямо говорит, что Он спустился благовествовать находящимся в аду, и даже тем, кто, при Ное, оказал непокорство. А, во-вторых, апостол Павел пишет: «Бог возлюбил нас — тогда, когда мы были ещё грешниками... И возлюбил мир, и даже отдал Сына Своего Единородного...»

Вот, эта обеспокоенность судьбами мира, обеспокоенность судьбами простых людей — она приводит к тому, что немножко меняется... меняются формы аскезы. И он приводит несколько интересных случаев.

Например, он говорит так: «Текст VI века повествует о Феодуле Столпнике, проведшем 48 лет на столпе. На его наивный вопрос о будущей награде Ангел ответил, что она будет та же, что и актёру из Дамаска, который отдал всё своё состояние женщине, находившейся в жестокой нужде».

Толпы, приходившие смотреть на столпников, восхищавшиеся невероятными подвигами людей, которые отказывались от пищи, ещё от чего-то... вот... здесь какая есть опасность? Человек, который так смотрит на святого, он не видит вообще никакой возможности святости в собственной жизни, никакой возможности подвига в собственной жизни. Для него святость — это только... Евдокимов пишет: «Выход в пустыню чрезвычайно важен. Это люди, которые встали у порога Царствия Небесного. Это люди, которые показали нам, что значит борьба с плотью. Но не ненависть к плоти, а, именно, борьба — за неё, фактически». То есть, он нигде, ни в коем случае, не унижает аскетику и аскетические опыты древности. Он просто показывает их, как закономерный, и очень глубокий и интересный этап.

Но дальше он говорит, вот, об этом развороте к обычному человеку, и к возможности быть христианином обычному человеку.

Вот, история монашества повествует об эпизоде из жизни Пафнутия, великого аскета. Он просил Бога показать ему совершенных, с которыми он сравнялся. В видении ему предстают трое: разбойник, спасший заблудившуюся в пустыне женщину, деревенский староста, справедливый и великодушный ко всем, и торговец жемчугом, раздающий сокровища бедным. Ещё один пример, да?

И таких примеров, на самом деле, можно привести немало. Ну, вот, известная фраза из апофтегм, когда два монаха беседуют, и один говорит: «Солнце никогда не заставало меня за едой», — то есть: «Я ему так мало, и, в основном, ночью». И другой ему отвечает: «А меня — в гневе». И мы понимаем, что безгневие важнее, чем... ну... если ты не ешь. Как эта известная история о том, что дьявол вообще не ест, да? И не спит вообще. И святее от этого не становится.

То есть, вот, эта, такая, опасность аскезы, самой по себе, формально, правильной, но внутренне могущей оказаться неправильной, она подчёркивается Евдокимовым. И происходит разворот к тому, что он называет «героизмом верных в повседневной одежде».

К. Мацан

— Та-ак...

О. Стефан

— Вот, «героизм верных в повседневной одежде» — это монашество в миру. Он называет это «белым монашеством». Причём, это не монашество одинокого человека. Это — монашество людей, которые живут супружеской жизнью, которые живут семейной жизнью, которые живут активной общественной жизнью. Это — монашество, как обретение, стяжание, вот, тех плодов доброй, правильной аскетической жизни, с тем, чтобы реализовывать их в жизни церковной. В жизни общины, в жизни братьев и сестёр.

К. Мацан

— А, вот, мне, на эту тему, знаете, тоже одна очень понравилась фраза. Причём, это даже не в самом тексте Евдокимова — хотя, в тексте, безусловно, это есть — это предисловие, вот, к той книге, которая сейчас перед Вами. Предисловие написано учеником Евдокимова, богословом французским, православным, известным — Оливье Клеманом.

И, вот, это предисловие к этой книге заканчивается, как раз, вот, этой темой: «Истинных пророков называет история. В „Братьях Карамазовых“ старец Зосима посылает послушника Алёшу в мир. Павел Евдокимов, всегда несший на себе печать судьбы Алёши, пишет „Этапы духовной жизни“ и разрабатывает тему внутреннего монашества.

Для различения с монашеством установленным, „чёрным“, это движение именуют „белым“ монашеством. Думаю, это явление беспрецедентное — как по численности, так и по реальному значению...» — ну, это свидетельство одного из священников — отца Виталия Борового, который в то время служил на территории Советского Союза. «Чёрный — „чёрное“ монашество — цвет долга. Белый — „белое“ монашество — цвет преображения», — вот, мне эта фраза Оливье Клемана понравилась. «Этапы духовной жизни» ( книга ) могли бы стать Уставом белого монашества«.

О. Стефан

— Да, вот... на самом деле, это, мне кажется, как раз, самое важное в книге. Потому, что... когда современный человек, даже заинтересовавшийся христианством, приходит в храм, или, тем более, приезжает, например, в монастырь — древний, прекрасный, очень красивый — и, допустим, ему дают книжечку жития основателя монастыря... он читает и понимает: если это — христианство, то оно не для него. Не в том смысле, что это — плохое христианство, а в том смысле, что он так — не может.

Он может быть бизнесменом, бухгалтером, медсестрой, кем угодно... военным... и он понимает — вот, он не может... оставить семью, например... он не может уйти в пустыню... и Евдокимов показывает, что опыт монахов, опыт аскетов — он, в общем-то, распространим... не в своих формах... он говорит: «Формы — ушли. Мы сегодня не уходим в пустыню, не питаемся кореньями... мы сегодня не уходим в пустыню, чтоб совсем не видеть людей. Но, вот, как Христос, как Бог приходит в мир, так монашеская духовность, та правильная иерархия ценностей, и та правильная иерархия внутренних приоритетов, приобретённая ими, она приносится в мир, и она может работать в мире, и она может давать результат в жизни обычного человека».

И Евдокимов подчёркивает здесь статус священства мирян. Он говорит, что для того, чтобы по-настоящему понять свою роль в Церкви, необходимо вспомнить, что у тебя, как у мирянина, есть свои харизмы.

Это, кстати, очень важно, потому, что у нас, например, Таинство Крещения всеми более-менее осмысляется, и люди... ну, допустим, спросить кого-нибудь: «Ты крещён?» — и человек точно скажет, крещён он или не крещён. И я недавно задумался над тем, что, если человека спросить: «Миропомазан ты, или нет?» — он даже не поймёт, о чём идёт речь. При том, что миропомазание — одно из важнейших Таинств. Крещение, Миропомазание, Евхаристия... и Миропомазание — это Таинство сообщения человеку харизм, благодати, и Самого Святого Духа, как дара.

И когда мирянин вдруг понимает, что он призван... что он обладает своими харизмами... и это не харизма священства — не надо, там, пытаться отнять у священника его харизму, у священника — свои дары. Он предстоит общественной молитве верных, он совершает Таинства, занимается пастырством, в смысле работы с конкретными людьми — на исповеди, в пастырских беседах... Но: у мирянина есть свои харизмы — вот, этого «царственного священства», в которое мы все посвящаемся в Таинстве Крещения и Миропомазания. И это переоткрывает для нас христианскую жизнь.

Потому, что, оказывается, она заключается не в том, чтобы просто приходить и отдавать определённую часть времени, денег... там... каких-то внутренних усилий в молитве, скажем... это ещё и положительная деятельность, активная деятельность, связанная с любовью.

Очень интересно он приводит там, в книге, такие цитаты, которые предполагают, что наказаны мы будем, если... Он приводит «Аграфу»... «Аграфа» — это не записанные в Священном Писании высказывания Христа... которые, в своё время, приводит один из древних авторов. Он говорит... в Евангелии как сказано: за каждое праздное слово человек даст ответ в День Суда... что-то такое... за плохие слова. А этот автор говорит: за несказанное доброе слово человек даст ответ в День Суда. И мы будем судимы не только за то злое, что мы сделали, но и за то доброе, чего мы не сделали.

К. Мацан

— Мы вернёмся к этому разговору после небольшой паузы.

У нас сегодня в гостях священник Стефан Домусчи, доцент МДА.

Мы скоро вернёмся. Не переключайтесь!

К. Мацан

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается.

Ещё раз, здравствуйте, уважаемые друзья!

У микрофона — Константин Мацан.

У нас сегодня в гостях священник Стефан Домусчи, кандидат богословия, кандидат философских наук, доцент МДА.

Мы, в этом часе, обсуждаем книгу богослова, философа Павла Евдокимова — замечательного мыслителя русского зарубежья ХХ века. Книга называется «Этапы духовной жизни».

И вот о какой теме, в продолжение того, о чём мы говорим, я бы хотел Вас спросить. Мы сказали, что этапы духовной жизни в этой книге — не только этапы в жизни одного человека. Это — этапы в истории христианства. И, вообще, её французское название... возрасты... как эпохи... вот, некие периоды... и они есть и у человека, и у истории. Вот, это — главное напряжение книги: как практика древних отцов воплощается сегодня в жизни современного человека в XX веке, о чём и писал Евдокимов, но это эктраполируется и на XXI век.

И, вот, какая мысль меня, честно говоря, очень поразила. Пишет Евдокимов... я сейчас не цитирую, а смысл пересказываю... что древние отцы... их жизнь... отцы-пустынники... всё-таки, была жизнью какой-то... жизненной мощи. Это было медленное житие, когда человек... ну... ощущал свою связь с бытием, связь с сотворённым Богом миром. Следовал за солнцем — оно восходит, всходит, и, вот, ты живёшь какой-то... ну... полнотой причастности своей ко всему происходящему... вот... к самому бытию.

А современный человек — как будто, оторван от почвы. И мы сегодня это видим даже больше, может быть, чем в ХХ веке. Мы — в телефонах, но облаков вокруг, красоты природы — не замечаем, ближнего — не замечаем... потому, что мы — в каком-то совершенно... как будто, висим в воздухе виртуальной реальности... и... как будто, не стоим ногами на почве в этом бытии, которое создал Бог для нас.

И, в этом смысле, меняется само понятие того... не то, что меняется, а — в чём-то меняется само понятие того, что такое грех. Потому, что... вот, пишет Евдокимов, что для древнего отца грех — это очень понятные вещи: нечистота... там... объядение... вот, такие вещи... которые и сегодня тоже сохраняются. Но сегодня ещё возникли такие вещи, как... скука у человека... как отчаяние постоянное... как какое-то ощущение себя... ну, я не цитирую Евдокимова, а смысл пересказываю... такой белки в колесе, которая существует непонятно для чего. И, вроде, как, мы это тоже привыкли оценивать, как что-то, в чём себя нужно пожалеть, как мне тяжело живётся. А Евдокимов, опираясь на отцов, называет это — грехом. Почему?

О. Стефан

— Евдокимов вспоминает... я сейчас не скажу точно, чью цитату... чьё высказывание о том, что, с восточной точки зрения, с точки зрения восточных отцов, грех — это духовная болезнь. И, раз грех — это духовная болезнь, спасение — предполагает исцеление того, что есть в человеке, и что больно.

То есть, такая, очень важная интуиция православного богословия, заключается в том, что грех не вносит в жизнь человека чего-то нового, а, скорее, искажает то, что в ней есть. И исцеление от греха, которое приносит Христос, это не отвержение того, что есть в тебе, и отказ от того, что есть в тебе, но выстраивание правильной иерархии и исцеление тех больных частей нашей личности, нашего всего существа, исцеление и преображение... вот, там он интересную цитату приводит... или это цитата чья-то, или это его слова, Евдокимова... что смирение — подлинное смирение — заключается в том, чтобы человек оказался... увидел себя на своём месте. И, вот, увидеть себя на своём месте — это увидеть и правильную внутреннюю иерархию, и исцелённые свои возможности.

К. Мацан

— Я, вот, нашёл это место... это цитата, действительно, из Добротолюбия: «Для аскетов смирение означает искусство находиться точно на своём месте», — это слова Евдокимова. Дальше цитата из Добротолюбия: «Человек, достигший познания своей меры, достиг совершенства смирения».

О. Стефан

— Да. Вот... что значит — своя мера? Это, ведь, не только своя малость ( хотя, в буквальном смысле, «смирение» с греческого означает «унижение», связано... с такой... с приземлённостью, почему, по-латински, буквально, «смирение» — это «заземлённость», такая, связано с землёй ), но здесь мы понимаем, что таково — смирение падшего человека, греховного человека, которому надо вспомнить, что он «земля, и в землю отойдёт», что он не должен восставать против Бога. Но, в итоге, через, вот, это смирение, человек обретает усыновление Богу во Христе.

Когда Христос говорит: «Научитесь от Меня — я кроток и смирен сердцем...» — а потом говорит: «Я не называю вас рабами, но — друзьями...» — и человек выходит от отрицательной аскезы в аскезу положительную. Но для того, чтобы это произошло, он должен, действительно, пережить некоторый собственный ад — бессмыслицы, скуки... вот, такой, отделённости от всех...

Потому, что... вот, Вы упомянули телефоны... фактически, вот, эта неспособность оторваться от него до конца, чтобы побыть с другим, она, как раз, и показывает, что... с одной стороны, вещь, которая позволяет нам общаться, практически, мгновенно и с кем угодно... то есть, я могу написать в любой уголок света, и, мгновенно, человек это сообщение получит... и я, вроде, как, со всеми связан... но, в то же время, я от всех отделён — потому, что я сконцентрирован на телефоне и на себе, в итоге. Не на нём даже, а на себе.

Интересно, как он интерпретирует слова Христа: «Кто не возненавидит отца своего и матери... там... сестры своей... братьев своих...» — и Евдокимов подчёркивает слово «своих». Он говорит: дело в том, что в этом слове «своих» человек, фактически, всё равно, всех не просто включает в свой круг, а он всех делает своей собственностью. Как бы, вот... пленяет себе... да?... в своём грехе. Всё равно, он остаётся один. И он говорит: вот, надо возненавидеть не отца, мать, братьев и сестёр, а, вот, это своё состояние, в котором все оказываются «твоими», и ты просто всех используешь для себя. Ты, в итоге, не любишь их по-настоящему. Они не отец, мать и братья, а они, просто... элементы твоей жизни, которые ты ценишь, как элементы жизни, но — твоей жизни. И, вот, этот эгоизм глубинный ты, в итоге, должен возненавидеть, отвергнуть, чтобы обрести всех этих людей заново — в таком... уже Христовом взгляде.

Вообще, одна из важнейших мыслей этой книги заключается в том, что мы призваны посмотреть на мир глазами Христа. Что мы призваны, например, полюбить людей потому, что Господь их любил. Что мы призваны смиряться перед ними, и снисходить к ним — потому, что Господь снисходил, и Он общался не только с праведниками, Он общался с грешниками, и Он Своим присутствием преображал их собственную жизнь.

Вот, задумаемся, например... Мы, перед началом Великого поста, читали текст о Закхее — что было бы, если бы Христос к Закхею не пришёл? Ну, фактически, Закхей остался бы, вот, тем самым старшим мытарем и просто погиб бы в своих грехах.

То есть, получается, что Христос жертвует Своим Именем, представлением о Себе всяких, вот, этих записных праведников, идёт к грешнику — для того, чтобы показать ему возможность исправления. И Евдокимов говорит, что перед Христианством, в этом смысле, большая задача, потому, что, вот, эти самые «герои в повседневной одежде» — это... Почему в повседневной? То есть, это люди, которые делают обычные дела, обычной работой занимаются. Они, как раз, и призваны стать солью мира — эта заповедь никуда не делась.

То есть, вот, нам может показаться, что всё уже когда-то произошло — в четвёртом... пятом... десятом... каком-нибудь ещё веке, Христианство осолило мир, и теперь мы уже просто в нём живём, и пытаемся как-то выживать. Нет, мы, до сих пор, призваны быть солью земли и светом миру!

Ну, собственно говоря, вот, этот пафос — он, в общем-то, один из основных, и здесь у человека нет никакого оправдания. Потому, что очень человеку хочется пожить своей обычной жизнью, а, в таком случае, он отделяет себя от Бога. Он говорит: «Да, я, вот, Тебя люблю, а мир не люблю...» — а так невозможно. Потому, что можно любить... если ты хочешь быть со Христом, ты призван любить всех. Если ты хочешь быть во Христе, ты призван любить всех.

И Евдокимов часто вспоминает, вот, эти представления отцов-аскетов о том, что твой брат — это твой Бог. Ты к нему с такой же любовью, с таким же трепетом должен относиться.

К. Мацан

— Священник Стефан Домусчи, кандидат богословия, кандидат философских наук, доцент МДА, сегодня с нами в программе «Светлый вечер».

Я, вот, Вас сейчас слушаю, и, знаете, о чём думаю? У Евдокимова есть такая фраза... причём, буквально, вот, на первых страницах этой книги, прямо во введении: «Одомашненная, приспособленная к обществу, демократизированная религиозная жизнь порождает явления самые непривлекательные».

Вот... это мне представляется близким к тому, о чём мы говорим — в каком смысле? Вообще, если эту книгу читать, она немного гладит против шерсти. Она тебя не успокаивает. Она, во многом, обличает, вот, такое твоё желание — быть, если угодно, христианином... или называть себя христианином, и ничем, ради этого, не жертвовать. Никакую цену за это не платить. А, вот, как в Вас этот мотив отзывается?

О. Стефан

— Ну... дело в том, что любая христианская книга, и, вообще, само Христианство — оно гладит человека против шерсти. Потому, что греховность наша — она заключается в том, что мы хотим... во-первых, такого, ложного самостояния, а, во-вторых, успокоения в этом самостоянии. И Христианство — оно, всё время, тебе показывает твоё несовершенство. Но не для того, чтобы тебя унизить, а для того, чтобы показать тебе, что в этом несовершенстве ты не можешь обрести смысла.

Вот, собственно... одна из ещё... таких... важных мыслей этой книги заключается в том, что подлинный смысл жизни, подлинную реализацию... вот, сегодня все стремятся к реализации...

К. Мацан

— К самореализации...

О. Стефан

— ... к самореализации... стать лучшей версией себя... Евдокимов показывает, что без Бога, вне Бога, вне аскезы, вне смирения — это, просто, невозможно.

А — какое смирение в мире, в котором «человек — это звучит гордо»? Какое смирение в мире, в котором, всё время, говорится «ты этого достоин»? Никакого смирения, конечно. И, поэтому, вот, такое, «домашнее», «дежурное», «спокойное» христианство — оно, конечно, чувствует обличительный пафос этой книги. Потому, что... ну... казалось бы... вот, там... ходим... занимаемся одним и тем же... отдаём определённую часть Богу — там... что Ему нужно... чтобы наша совесть успокоилась. А Евдокимов показывает — так нельзя.

Потому, что... ну... собственно... вот, это разделение на сакральную жизнь и профанную жизнь... что, вот, я, допустим, утром 20-30... сколько, там, каждый... минут Богу отдаю... вечером отдаю... ну, может быть, перед едой отдаю... и отдаю, например, субботний вечер и воскресное утро — вот, это сакральные, такие, всполохи... такие, отсветы в моей жизни. А дальше — моя светская обычная жизнь, в которой я просто делаю своё дело.

Евдокимов показывает — нет, так не пойдёт! Твоя жизнь вся должна стать сакральной. Обычная твоя работа — должна стать сакральной. Ты всё это — можешь Богу принести. И тогда тут начинаются серьёзные проблемы у человека.

Потому, что, вот, он привык, например, где-то хитрить, где-то обманывать, где-то недоделывать, где-то поступать в угоду себе... и он понимает — он не может это Богу принести. Вот, там — может, там, в храме где-то... там... по субботам... и даже потом сказать: «Я каюсь, прости меня...» Но, вот, здесь — вот, это, что-то... такое... теплохладное... средненькое... невозможно Богу приносить!

И, тогда, получается, что этот вызов надо принять таким образом, чтобы сначала, через аскезу отрицательную, в итоге, выйти к преображению собственной обычной деятельности.

К. Мацан

— Вот, у Вас я вижу много закладок в книге... Вы её, так... листаете... Какие ещё темы, какие ещё сюжеты, может быть, которые у нас ещё не прозвучали, а для Вас они в книге важны? Я, может быть, не догадываюсь о них спросить...

О. Стефан

— Дело в том, что тут — такое количество этих «галочек»! Я же читал её несколько раз... и сейчас я пытаюсь понять, какая из «галочек» важнее... и, просто, понимаю, что...

К. Мацан

— ... что все важны!

О. Стефан

— ... что... да, все важны...

К. Мацан

— Хотя бы... вот... какая сейчас открыта?

О. Стефан

— Ага... какая сейчас открыта...

Мы очень часто пренебрегаем жизнью в моменте — в настоящем, сегодня. Вот, этим летом, в нескольких таких разговорах, в диалогах с самыми разными людьми, которые говорили: «Я сейчас... вот... там... зарабатываю деньги... или... делаю то-то и то-то для того, чтобы дальше потом быть счастливым...» — я понимал, что... приходило осознание того, что человек живёт, просто, отложенной жизнью.

И, вот, замечательное присловье аскетическое приводит Евдокимов. Он говорит: час, который ты проживаешь, дело, которое делаешь, человек, которого встречаешь в настоящий момент — суть самые важные в твоей жизни.

И это, конечно же, преображает нашу жизнь. Потому, что, в таком случае, оказывается, что нет никакого особенного момента, к которому надо стремиться, как к чему-то исключительному, и момента, которым можно пренебречь. Потому, что всякая встреча может быть важной, и всякий разговор может быть важным...

Мы как рассуждаем? Вот, есть какой-нибудь богатый или знаменитый, или властный человек. И, вот, мы встречаемся, допустим, с ним, обсуждаем что-то... или, вообще, как-то он издалека имеет отношение к нашей жизни... и мы думаем: «Вот, от него что-то зависит...» — скажем так.

Да, в реальности этой жизни — зависит. Но, как раз, дело-то в том, что мы привыкли жить реальностью этой жизни, и, поэтому, для нас есть важные моменты, важные люди. И мы не понимаем, что... например... если посмотреть на это с точки зрения жизни вечной, твой разговор просто с женой дома... твой диалог с ребёнком... твоя перебранка, или наоборот, примирение с коллегой — могут оказаться бесконечно важнее того, что думает, что делает... там... невероятно властный и богатый человек, который... там... как-то может повлиять на твою жизнь.

Тебе кажется, что важное — там, а важное — здесь.

Потому, что, если посмотреть с точки зрения вечности, то именно это влияет на твоё состояние сейчас, на состояние твоей души.

Но мне кажется, что если мы научимся ценить, вот, этот момент... при том, что это рассуждение не отменяет, например, важности Литургии, важности совместного участия в Евхаристии, важности общения... там... каких-то особенных встреч — это всё совершенно понятно... это такие... ну, это, прямо, такие, знаете... искорки Царствия Божиего, когда нам открывается нечто совершенно особенное, отличное от нашей жизни... но смысл, как раз, христианства, не в эскапизме, не в том, чтобы уйти, спрятаться от мира, а в том, чтобы, как можно более полно, явить это Царство миру. Который мы призваны спасти — потому, что... ну, Христос спасает — это очевидно... но сегодня весть о спасении — она должна приноситься нами в мир, а не кем-либо ещё...

К. Мацан

— Вот, есть такая фраза... мне кажется... где-то... я сейчас не найду страницу... но такая мысль, что... когда пишет, как раз, Евдокимов об аскетике — что, вот, есть аскетика отвержения чего-то, а есть аскетика преображения...

О. Стефан

— Да.

К. Мацан

— И, вот, сейчас время аскетики, как преображения. То есть, понятно, что отвержение греха безусловно, оно... понятно... но не просто, вот, отрицательная деятельность: вот, это — нет... это — нет... это — убираем... а, как бы, осветить, преобразить через церковную жизнь всё, что поддаётся преображению, освещению... всё, что сочетается с ней, всё, что не отторгается... всё, что здоровое — должно быть, как-то, освещено этим светом.

О. Стефан

— Да, это, как раз... мы же говорим в контексте Великого поста, в начале Великого поста... и здесь очень важно понять, как сегодня христианская духовность может повлиять на обычную жизнь человека.

Вот, у владыки Каллиста Уэра, замечательного автора и замечательного богослова ХХ-начала ХХI века, есть статья «Духовная борьба в современном мире», где он показывает три варианта... три святоотеческих подхода к идее страстей. И он говорит о том, что есть представление о том, что страсть — это нечто совершенно плохое, отрицательное, и мы должны стремиться к апатии... такое... немножко, как бы, стоическое... да? Есть представление о страсти, как о чём-то, что возможно и так, и так воспринимать — и положительно, и отрицательно. И есть представление о том, что страсть, сама по себе, плоха, но она нуждается не в уничтожении, а в преображении. И, потом, я уже когда отдельно ещё исследовал эту мысль, находил другие материалы, оказывается, что, действительно, очень... ну... целый ряд отцов показывает, что цель не в том, чтобы просто уничтожить страсть...

То есть, да, её надо уничтожить как страсть, но, при этом, когда она оздоравливается — вот, эта идея оздоровления тебя, да? — она не пропадает, а просто становится здоровой энергией, здоровой силой души, которую теперь ты можешь использовать во благо.

У нас даже бывает такое со студентами, когда тему аскетики затрагиваем... буквально, прямо, пишем список страстей, и говорим не о том, что работает против страсти... потому, что добродетели, которые работают против страсти, они тоже есть... а о том, во что мы эту страсть призваны преобразить.

То есть, например, человек, способный... возьмём самое пререкаемое... тщеславие, например. Кажется, ну, ужас, просто, невероятный — сразу отбросить и вообще никогда не вспоминать! Но... трезвый подход позволяет говорить об осознании собственного достоинства. Которое, если мы говорим о смирении, не противоречит смирению. Потому, что смиренный человек, даже понимающий, что он хуже всех вокруг, он, при этом, призван помнить, что он — образ Божий, что Бог, ради него, пришёл и воплотился, что Бог его любит, и, значит, его место — это, всё-таки, место чада Божьего... а не, просто, он, может быть, призван, там, к какому-то уничтожению и... вообще... и никому не нужен, и должен быть отвергнут.

Когда человек постится, он призван увидеть в отказе от пищи не просто отказ от чего-то... дисциплинарный, такой... а, как будто бы, высвобождение, наведение порядка. Когда у тебя на столе, допустим, или где-то, там, в комнате, навалено огромное количество вещей, и они все в беспорядке, то, очень часто, приходится всё убрать, чтобы потом правильно расставить и разложить всё по полкам. Вот, мы и минимизируем пищу, и, вообще, заботу о пище — не потому, что она, сама по себе, плоха, например, а потому, что надо, просто, навести порядок. Надо увидеть, насколько мы пленены этим, насколько мы зависимы от этого, и прийти хотя бы к какой-то внутренней свободе от этого. Чтобы мы владели пищей, а не пища владела нами.

К. Мацан

— Я бы, знаете, какой ещё вопрос хотел задать? Уже мы постепенно движемся к завершению нашего разговора... уже, может быть, не о конкретных содержаниях этой книги, а о самом, скажем так, опыте чтения её.

Вот, я думаю, что для кого-то, кто сейчас нас слушает, может показаться даже в чём-то странным, что мы обсуждаем книгу, по большому счёту, по аскетике, написанную мирянином... даже не священником... уж, не говоря о том, что не монахом... не отшельником, самим по себе... в, таком, привычном смысле слова.

Действительно, привычно думать, и, наверное, небеспочвенно, что, вот, такого рода какая-то дидактика о том, как надо жить духовной жизнью, чаще исходит из уст священников. Потому, что это — и благодать священства, это и, просто, больше молитвы... как сказал однажды, очень давно, мне один знакомый священник, если даже священник молится мало, он, в любом случае, молится больше, чем обычный мирянин. Вот, Вы сейчас... слушатели не видят... Вы мотаете головой, Вы не согласны, но... вот... предположим, такое мнение есть. И я могу понять, вот, такое... ну, если и не сомнение, то, как минимум, размышление: а, вот, ничего, что книга написана человеком не в сане? Что Вы об этом думаете?

О. Стефан

— Ну, так... большое количество святых, преподобных были не в сане, а были... именно... нерукоположенными... простыми монахами... но не священниками...

К. Мацан

— Ну, здесь это... даже речь не то, что, именно, вот, там... о... в сане... не в сане... скорее, важно, что мы привыкли думать, что, вот, на человеке есть... ну... благодать священства, и это как-то, внутренне, даёт ему какие-то силы и прозрения. Или, как минимум, у человека, который находится... не знаю... в монастыре, в братии... ну, он глубже погружён в аскетическое делание и может из этого опыта говорить. А когда об этом говорит человек «в пиджаке», преподаватель богословского института и деятель... такой... общественного православного движения, думаешь: а у него есть какой-то опыт, из которого он может... если угодно... вещать?

О. Стефан

— Вы знаете... мне, как преподавателю Московской Духовной Академии, человеку, который постоянно общается, например, с Алексеем Ильичом Осиповым...

К. Мацан

— Я ждал этого...

О. Стефан

— Да...

К. Мацан

— ... этого козыря в Вашем рукаве!

О. Стефан

— ... с Михаилом Степановичем Ивановым, с... вот... блаженной памяти, почившим недавно Николаем Константиновичем Гаврюшиным — это люди, которых в Академии принято называть «пиджачниками», то есть, людьми, которые, как раз, в тех самых пиджаках ходят, о которых Вы говорите. Но... их опыт веры, их опыт духовной жизни — он, в общем-то, бесконечно важен. Для меня, по крайней мере, и для многих студентов, которые... Конечно же, там... Константин Ефимович Скурат — человек, написавший огромное число трудов по святоотеческой литературе, как раз...

Все эти люди — они самым явным образом, прочитывая святоотеческие творения, показывают, как может... ну... условно скажем, мирянин... хотя, Евдокимов употребил бы слово «лаик» — член народа Божиего...

К. Мацан

— То есть, он не любил это разделение на клириков и мирян... терминологически не любил...

О. Стефан

— Да. Клирики и лаики, в таком случае... клирики и лаики. Потому, что «миряне» — это какие-то, такие, люди, которые... вот... миру принадлежат. Евдокимов говорит: христиане принадлежат все Царству, и только в ту меру, в которую они отпадают от Церкви, они принадлежат миру.

К. Мацан

— А в слове «мирянин» есть какое-то «обмирщение»...

О. Стефан

— Ну, может быть... хотя, сегодня это не так... и, в общем, наверное, надо доказывать, что это так... ну, вот... мы сейчас говорим в контексте Евдокимова — поэтому, просто, я, так, рассуждаю. Так-то, в принципе, можно и слово «мирянин» сказать, если понимать, о чём идёт речь.

К. Мацан

— Да. Вопрос о терминах, в том числе...

О. Стефан

— Если не говорить о том... да... что это человек какой-то... внецерковный, такой...

Так, вот... и все эти люди — о которых я упомянул, и Евдокимов... хотя, я даже не уверен, что они во всём согласились бы с Евдокимовым, надо сказать — они показывают, как раз, что мирянин способен быть христианином, что мирянин способен этот святоотеческий опыт принять, осмыслить, воплотить в собственной жизни.

Опять же, если бы не было этих людей, обычный человек мог бы сказать... ну, как, знаете, мне однажды сказали: «Вы — церковные, вы — священники, вот, вы и должны молиться, делать добрые дела, и всё прочее. А мы — миряне... мы должны гораздо меньше». И, если бы мы читали только книги рукоположенных или постриженных людей, то у обычных — не рукоположенных и не постриженных — обычных христиан, была бы, всё время, вот, эта самая мысль, да? «Ну, вот, они — там — рукоположенные, постриженные... вот, эта духовность — для них». И Евдокимов, как и наши современные богословы-«пиджачники», он, как раз, и показывает, что — вот, христианство — оно для всех.

Тем более, если мы посмотрим... ну, скажем, богословие апостола Павла — богословие харизм, богословие даров апостола Павла — то он там показывает... он говорит: «Есть дары разные... дары различные — Дух один и тот же...» И он дары перечисляет какие: есть дар предстояния, дар возглавления — это, как раз, дар епископа, дар священника в собрании, дар главенства в общине... но он совершенно отдельно перечисляет дар учительства. И мы знаем, что учителя в Церкви — в Древней Церкви — иногда они были в сане, а иногда они не были в сане — потому, что их дар был в другом. Их дар был — учить, богословствовать.

К. Мацан

— Ну, что ж... спасибо огромное за эту беседу. Я полагаю, что книга «Этапы духовной жизни» Павла Евдокимова — хорошее чтение на время Великого поста для тех, кто, вот, сейчас нас послушал и заинтересовался, и, может быть, захотел прочитать, или перечитать.

Последнее, что скажу... я, готовясь к программе, эту книгу перечитал, и восхитился тем, что в ней просто явно горение автора — свидетельствовать о Христе, о красоте Православия... вот... в условиях современной жизни, для современного человека — на его языке, с попыткой показать, что — вот, и сегодня, как всегда, Христос вовеки тот же, красота Православия и богатства Церкви нам даны и открыты — надо просто прийти, к ним притечь, и в них погрузиться.

Спасибо огромное!

Священник Стефан Домусчи, кандидат богословия, кандидат философских наук, доцент МДА, был сегодня с нами в программе «Светлый вечер».

У микрофона был Константин Мацан.

До свидания!

О. Стефан

— Всего доброго! До свидания!

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «ГИМ и Новодевичий монастырь». Марина Чистякова
• «Богоявленский женский монастырь в Угличе». Игуменья Антонина (Злотникова), Светлана Максимова
• «Адмирал Андрей Августович Эбергард». Константин Залесский

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов