Сейчас в эфире

Ваш браузер не поддерживает HTML5 audio

«Я сам знаю, что для меня лучше»

В этом выпуске светлыми историями о том, как человек что-то очень просил у Бога и был так «настойчив», что получил желаемое, но потом стало очевидно, что это совсем не то, что было нужно — и надо было доверять Богу, поделились ведущие Радио ВЕРА Кира Лаврентьева, Константин Мацан, Александр Ананьев, а также наш гость — настоятель московского храма священномученика Власия в Старой Конюшенной Слободе иеромонах Никандр (Пилишин).

Ведущие: Кира Лаврентьева, Александр Ананьев, Константин Мацан

К. Лаврентьева:

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА, здравствуйте, дорогие наши слушатели и зрители «Светлых историй»! Как всегда, в понедельник мы собираемся здесь, в 18.00, чтобы порадовать вас, может быть, огорчить, но мы надеемся, что все-таки порадовать...

К. Мацан:

— Хорошее начало у тебя, по-моему, получилось.

К. Лаврентьева:

— ... своими мыслями, размышлениями, историями. Вы уже видите, что обстановка у нас тут очень теплая сегодня сложилась, а такое прекрасное настроение у нас в студии сегодня только благодаря тому, что у нас в гостях иеромонах Никандр (Пилишин), настоятель храма Троицы Живоначальной в Хорошеве. Также у микрофонов мои дорогие коллеги Александр Ананьев и Константин Мацан. Здравствуйте, отец Никандр, здравствуйте, коллеги.

О. Никандр:

— Здравствуйте.

К. Мацан:

— Добрый вечер.

А. Ананьев:

— Добрый вечер, дорогие друзья! По традиции хочу начать, если Кирочка позволит...

К. Лаврентьева:

— С радостью.

А. Ананьев:

— ... а отец Никандр благословит, с истории, которые нам продолжают присылать наши зрители, вы, дорогие друзья, каждая история на вес золота, и даже если мы не все озвучиваем, мы все читаем, я стараюсь на все жамкать «лайки», потому что это бесценно.

К. Лаврентьева:

— Я тоже.

А. Ананьев:

— Пишет Ольга Иванова: «Есть у меня история: возле церкви часто просит милостыню мужчина, скорее всего, у него какая-то форма ДЦП, ходит он не очень хорошо, с костылем. Я приблизительно знаю, чем и как он живет, поэтому никогда милостыню ему не давала, дабы не искушать. Но вот я перехожу дорогу как раз в том месте, где он стоит и думаю: Господи, я так хочу ему помочь, но милостыню давать по озвученным причинам не хочу. И опять, не успев так подумать, даже перейти дорогу полностью не успев, этот мужчина, слышу, мне кричит: „Девушка, помоги мне перейти дорогу!“ И дорогу мы с ним переходили, вцепившись друг в друга, как самые родные». Вот такая вот история.

К. Лаврентьева:

— Потрясающе! И, вы знаете, вот такие вот истории, которые присылают в комментариях, они бывают настолько трогательные, что если бы у нас была возможность сделать отдельную программу, мы бы только их зачитывали.

А. Ананьев:

— Но однажды мы всё равно сделаем, сборник такой историй собрать и просто посвятить этому хотя бы часть.

К. Лаврентьева:

— Точно. Огромное спасибо вам, наши дорогие слушатели, что вы нас смотрите и пишете эти замечательные, удивительные комментарии, огромное спасибо Ольге Ивановой. И также напоминаю, что смотреть и слушать «Светлые истории» вы можете в группе Радио ВЕРА во «Вконтакте» и на сайте radiovera.ru. А теперь пришло время, наверное, сказать о нашей главной теме сегодняшней программы. Тема эта — «Когда человек на чём-то настаивает...» Так, это очень странная тема, подождите, пожалуйста, секундочку.... Простите, я от волнения забыла...

А. Ананьев:

— «Я настаиваю...»

К. Лаврентьева:

— А, ну вот, да, забавно получилось. Тема наша звучит так...

К. Мацан:

— «Я, например, настаиваю на рябине».

К. Лаврентьева:

— Подождите. Значит, тема нашей сегодняшней программы — «Я сам знаю, что для меня лучше. Истории о том, как человек настаивал на своём и шёл против явной воли Божией». Вот такая тема, друзья, мне кажется, знакомая абсолютно каждому. И по сложившейся прекрасной традиции передаю первое слово, как корабль направишь, так он и поедет, нашему замечательному отцу Никандру. Отец Никандр, ваш выход.

А. Ананьев:

— Кира новую пословицу придумала: «Как корабль направишь, так он и поедет».

К. Мацан:

— Парадоксальное с точки зрения физики утверждение, вообще-то.

А. Ананьев:

— Абсолютно.

К. Лаврентьева:

— Подождите, сейчас нас опять будут за смех ругать.

К. Мацан:

— Да, «Светлая история», нужно серьёзные лица сохранять.

К. Лаврентьева:

— Согласна, да. Отец Никандр...

А. Ананьев:

— Человек и корабль.

К. Лаврентьева:

— ... начинайте.

О. Никандр:

— Человек и пароход. Добрый вечер ещё раз. На самом деле, я бы хотел от противного немножко рассказать историю, потому что не вся моя жизнь проходила тогда, когда я вообще знал о том, что есть Бог, о том, что воля Божия есть, и большая часть осознанной жизни: детства, подросткового периода и университетской жизни, она, конечно, никак не была под сенью воли Божией. Ну, она, конечно, находилась под ней, но я об этом не знал. И сейчас, оборачиваясь назад, я могу в точности сказать, что Бог настаивал на своём, но я об этом не знал. Я противился этому Его настоянию, всячески пытался корректировать Его замысел обо мне, но Бог оказался сильнее, чему я очень рад. Когда я заканчивал школу, были очень сложные какие-то 90-е годы, вообще, жизнь была такая очень непростая, и надо было выбрать ту профессию, которая принесла бы какой-то максимальный экономический выход для моей семьи. Всю жизнь я хотел быть врачом, нейрохирургом, такая у меня была мечта жизни.

К. Лаврентьева:

— Вот это открытие!

О. Никандр:

— Нет, изначально я хотел быть проводником и путешествовать по стране, мне казалось, это так романтично, ты всё время находишься в пути...

А. Ананьев:

— «Бельё брать будете?»

О. Никандр:

— Да, и очевидно, Бог это увидел, и я всю жизнь сейчас путешествую по стране. А вот потом всё-таки мне хотелось чего-то серьёзного, быть врачом, но когда я заканчивал школу, то не было возможности учиться в медицинском университете, и я подал документы для поступления на химический факультет Новочеркасского Политехнического института, поскольку там готовили таких специалистов, которые нужны на керамической промышленности, а у меня в городе, где я находился, только-только открылся крупный керамический завод, куда набирали специалистов, это было практически единственное предприятие рабочее. Я думаю: сейчас я отучусь, буду в тему, получу нормальную профессию и смогу содержать свою семью. Хотя где я и где химия? Это были настолько далёкие вещи! И я приехал узнавать, какие нужны экзамены для вступительных, это был, кстати, первый год моего выпуска, когда было обязательно ЕГЭ, я ЕГЭ сдавал. А помимо ЕГЭ был творческий экзамен, надо было рисовать, а я рисованием не занимался никогда вообще. И когда я спросил в приемной комиссии, что это за экзамен по рисунку, мне говорят: «Ну, просто научитесь геометрические фигуры, с тенью рисовать, там куб, конус, какие-то такие...»

К. Мацан:

— Это для химического факультета?

О. Никандр:

— Да, просто на химфаке была специальность, называлась «художественная обработка материалов». И я с папой реально занимался тем, что по учебнику рисовал эти фигуры с тенью и научился это делать. Когда я пришёл на экзамен, то меня первое, что смутило — это были мольберты. Я зашёл, а там везде мольберты стоят, и что-то такое вдалеке, накрытое материей. Для меня это был такой первый опыт и сняли материю, а там был настоящий натюрморт — грибочек, чайничек. И включили свет, тень — пожалуйста, рисуйте. И, конечно, это было таким шоком.

А. Ананьев:

— И ни одного куба?

О. Никандр:

— Ни одного куба, я не знал просто, что с этим делать. И все ребята, которые со мной поступали, они как-то очень по-мастерски с карандашом подходили, что-то вымеряли, я не понимал, что они делают. Но, вы знаете, я написал этот рисунок, и даже неплохо написал, примерно из сорока у меня было 19-е место, то есть я довольно достойно в шоковом состоянии что-то сделал такое, что смогли оценить члены этой приёмной комиссии. И в итоге, на мою специальность было 30 бюджетных мест, и я был 30-м, то есть у меня все прямо идеально, я знал уже, что по рейтингу прохожу. Как сейчас помню: последний день работы приема документов, без пятнадцати пять, за пятнадцать минут до окончания приема документов приходит девочка с другого факультета, приносит свои документы, и у нее на один сотый балл больше, чем у меня: у меня был 121, у нее 122. И я автоматически съезжаю и становлюсь первым после черты приема бюджетников. И я понимаю (это был мой первый опыт) что я не поступаю в университет, что я просто взял и не поступил в университет. Это было очень сложно, такое было состояние, когда я не знал, что делать, до армии еще год, что — сидеть дома, а зачем сидеть дома? Я пошел учиться в техникум. Закончил техникум на экономиста с красным дипломом, неплохо я закончил техникум. И, будучи человеком романтической натуры, думаю: ну что, если учиться, значит, учиться по-настоящему, поеду я в большой город. В Москве учиться я побоялся, поскольку мне казалось, что это очень дорого, и не все университеты дают общежития, а снимать было невозможно с состоянием моей семьи. Я решил, что поеду в Петербург. Еду в Петербург, но если в Петербург, то куда — конечно, классические университеты, конечно, экономические факультеты. И я из маленького шахтерского города с абсолютными романтическими взглядами, еду в большой город, думаю: ну вот у меня красный диплом, я очень хорошо разбираюсь в экономике, я знаю математику, я в точности поступлю, уж я второй раз не совершу этой ошибки. Приезжаю, начинаю сдавать: один экзамен сдаю, второй сдаю, третий заваливаю. И мне просто говорят, что «вы не сдали». Я говорю: «А можно посмотреть работу, почему я не поступил?» Говорят: «Нет, мы работы не отдаем, вы просто не поступили. Попробуйте другой университет». И я второй раз в жизни не поступаю в университет. Это просто была трагедия жизни, поскольку меня отправляла семья в большой город с надеждами, что я смогу вырваться, что у меня может начаться жизнь настоящая. И я вот выхожу на эту набережную Невы, и я понимаю, что вообще я просто провалил еще раз, второй раз в жизни доверие родителей, и все, что я не смог. А что я сейчас скажу? Я сейчас позвоню и что скажу? Что я не поступил? А как? Это же стыдно! А как будут смотреть люди? Как мне сейчас самого себя осознавать? И до слез мне было обидно, я стоял и не понимал, что делать. И тут я вспомнил, что когда мы учились в техникуме, то к нам приезжали с профориентационной работой представители университета из Петербурга, Горного университета. Я думаю: ну что, попробую я сходить туда. А это прямо на одной набережной, только нужно было перейти в другое здание. Я прихожу к ним, показываю свои результаты, что у меня диплом, что я из шахтерского города, и они говорят: «Слушайте, так вы нам нужны!» Я говорю: «Как, я вам нужен?» — «Да. Давайте сдавайте там какой-то один экзамен». Я его сдал, и по совокупности всех данных, не готовясь и не ожидая, что буду учиться там, я поступаю в Горный университет. А на минуточку: Горный университет — (это на правах рекламы) первый технический университет России. На тот момент, когда его Екатерина II открыла, был только МГУ, Санкт-Петербургский классический университет, и наш третий был открыт. Я носил форму, у меня было общежитие, я получал стипендию, у меня было бесплатное питание, то есть для человека, вышедшего из скромной финансово семьи из маленького города это был идеальный вариант решения. Но самое примечательное, к чему я всё это рассказываю — к тому, что я, обучаясь там на втором курсе, был послан в домовый храм этого университета, где я встретил своего первого священника, который за руку меня взял и ввёл в храм. И сейчас я понимаю, что Господь меня уберегал от поступления в другие университеты лишь только для того, чтобы я поступил в Горный, смог там встретить священника, который меня воцерковит, и благодаря которому я смогу принять главное решение в своей жизни — стать священником и сейчас сидеть в студии на Андреевской набережной. Вот те расстройства и те недопонимания, и то испытание, которое я проходил, это всё было сделано ради того, чтобы сейчас состоялся вот этот Промысл Божий обо мне, чтобы я смог принять священный сан. И я Богу настолько благодарен, хотя это было тяжело и для родителей, и для меня, но вот меня Бог просто за руку взял и провёл: сюда не надо, сюда не надо, а вот сюда иди. И я это сделал.

К. Лаврентьева:

— А как понять, когда действительно воля Божия и нужно идти сквозь искушения напролом и всё равно добиваться своей цели, или когда воли Божьей нет, и тебе не нужно сейчас проламывать лбом стену, и нужно отступить и посмотреть, что будет?

О. Никандр:

— Вот у меня нет такого правила, которое я сейчас мог бы сформулировать и сказать: вот если эти признаки есть, то значит, это так. Я вот, знаете, что могу сказать, что есть у меня один такой дорогой друг, который привёл некую такую иллюзию, что человек подобен щепке, которая плывёт в горной реке, и, конечно, ты можешь, в принципе, попытаться изменить своё нахождение в этой реке у правого или левого берега, но всё равно ты в этой реке течёшь и всё равно ты придёшь туда, куда тебя река вынесет, но река — подразумевая волю Божию, в которой тебе суждено быть ради того, чтобы ты исполнил то предназначение, ради которого ты создан Богом.

К. Лаврентьева:

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА, дорогие друзья! У нас в гостях представитель храма Троицы Живоначальной в Хорошеве, у микрофонов Константин Мацан, Александр Ананьев и Кира Лаврентьева. Мы говорим о воле Божией, о непослушании и послушании воле Божией. И следующую историю я предлагаю рассказать Косте. Костя, твой звёздный час!

К. Мацан:

— После таких слов хочется уйти, в угол забиться...

К. Лаврентьева:

— «... но я не уйду, — сказал Костя, — я расскажу!»

К. Мацан:

— Тема у нас сегодня очень точная и вообще множество перед глазами разных историй о том, как человек пытается настаивать на своём, и Господь его очень мягко вразумляет потом, их можно перечислять, но такие мелкие случаи, хотя они очень внятные, когда у человека было какое-то благословение, или вся логика его жизни располагала к тому, чтобы вот сейчас, допустим, поменять вот эту работу на эту, и куда-то там, например, переехать, и это было связано с вызовами, может, с какими-то ограничениями, но так нужно было. Но у человека был выбор, и человек говорил: «Нет, я вот всё-таки как-то сейчас, наверное, пока повременю, не буду», и человек себе сказал: «я вот как-то, наверное, год подожду, пока это благословение исполнить. Пока, условно говоря, поживу для себя, подзаработаю денег, разберусь с какими-то вопросами...» И случается с ним некая медицинская ситуация, ему говорят: «вам год, условно говоря, нельзя с постели вставать, например». Или: «вам год нужно сидеть на строгой диете». Человек хотел подождать год, пожалуйста, ты же хотел годик — вот годик. Но это не означает, что Господь Он такой, знаете: «ага, ты не выполнил благословение, я сейчас тебе дам!» Как бы ты хотел по-своему поступать, ну вот тогда неси ответственность за то, что делаешь. Но это вот таких случаев маленьких много, а у меня почему-то в голове сложилось две таких симметричных истории. Я закончил МГИМО, и после этого работал в журнале «Фома», и я, может быть, это где-то рассказывал — нередко сталкивался с вопрошаниями на эту тему: «как же так, ты закончил такой престижный вуз, и работаешь где? Ну, надо как-то работать там на Первом канале, во всемирном банке, на худой конец, в ООН, а ты работаешь в журнале „Фома“!» И когда меня спрашивают: «Ты МГИМО закончил, где ты работаешь?» — «Ну, в «Фоме». И дальше были разные реакции, я их коллекционировал. Была реакция такая: «ну ничего страшного, все еще образуется». Но самое мое любимое было: «Где ты работаешь?» — «Вот в журнале «Фома». — «Ну не хочешь, не говори!» То есть люди не верили. Я эту историю рассказывал, может быть, уже, вот именно этот кусочек про эти реакции смешные, но, наверное, не рассказывал про то, что на самом деле это же всё на тебя влияет и психологически давит. И ты думаешь: ну Господи, ну действительно, у меня такое образование, такие, казалось бы, все считают, что такие перспективы, ну, нужно как-то уже вырваться из этой области такой нишевой православной журналистики, нужно как-то уже идти к большим завоеваниям, выходить в нормальный светский мир, где такая «настоящая» журналистика... У нас же тоже нередко есть журналистика «настоящая», а есть православная, «ненастоящая».

К. Лаврентьева:

— Ну, в «Фоме» как раз что ни на есть настоящая.

К. Мацан:

— Ну, это дальше нужно входить в объяснение того, что — да, что вообще-то мы не занимаемся православной журналистикой...

К. Лаврентьева:

— Это очень высокое качество журналистики.

К. Мацан:

— Мы занимаемся журналистикой просто по той теме, которую избрали, также, как занимаются экономической журналистикой, политической, не знаю, экологической. Я вообще иногда считаю, что то, чем я занимаюсь — это такая теологическая журналистика, по большому счёту. Но это влияло, это давило, и вот тот путь, который как-то был Господом указан, я решил, что надо как-то с него сходить, нужно из этого мира православного, конфессионального вырываться, и пошёл работать на один телеканал, тогда очень модный. И хотел, и меня туда взяли, и взяли как-то с радостью, и считали там перспективным, хорошим сотрудником. Но дальше происходит такое классическое: за что боролись, на то и напоролись. Вот ты хотел вырваться из круга, условно, то, что связано с какой-то такой религиозной, православной тематикой, а что это за круг тем — это человек, это его выбор, это его душа, это культура, это то, как он реализует свою веру в жизни, это высшие смыслы, которые проявляются или не проявляются в кино, в театре, в общественных проектах, это встречи с людьми, которые занимаются социальными проектами и всех себя отдают на помощь ближнему — вот ты же хотел от всего этого отказаться, с чем ты тогда столкнулся? Что такое новости? Новости, это: «Сегодня такой-то банк поднял ставку», и мне говорят: «Срочно делай на эту тему новость». Ну, я так: «Хорошо, сделаю» — провожу день, разбираюсь в этих всех вещах, и к концу дня чувствую полное опустошение, потому что, само собой, новость важная, и у какой-то части аудитории она найдет отклик, это важная информация для кого-то. Но я чувствую абсолютно напрасное проведенное время, потому что сегодня я на это потратил день жизни, завтра эта новость уже никому не нужна, всё, она прошла. То есть ты живёшь тогда, пока ты эту новость готовишь, но ничего, грубо говоря, в вечности от тебя не осталось. Второй пример — это когда была страшная летом жара, и сильно подорожали кондиционеры, и меня отправили делать репортаж в магазин о продаже кондиционеров. Я вот еду, думаю: вот чем я занимаюсь? Это прекрасно, что есть экономическая, опять же, подоплёка того, что вместо того, чтобы больше кондиционеров производить, Russian Business — это повысить цены на уже имеющиеся, это, конечно, очень такое мощное социальное обличительство, но при чём здесь я? Третьим апогеем стало то, что я провёл сутки, вот сутки, я замерил — сутки! — разбираясь, как пострадал банановый экспорт Гваделупы от конкуренции с банановым экспортом Коста-Рики. Это серьёзный вопрос. Это, между прочим, связано с экономическими нормами ЕС, но какое мне дело до этого? Нет, я не хочу, чтобы мои слова звучали как обесценивание работы новостников, нет, конечно. Просто каждому своё. Я видел блестящих профессионалов, до которых мне как до луны, которые видели такой драйв в том, чтобы сделать очередную новость про банковские ставки и делали это блестяще, делали так, что заслушаешься, но для этого нужен талант, образование, умение и, главное — желание, вот этого у меня не было, поэтому я явно ломился не в свою дверь. И вот количество случаев, они на это указывали. В итоге я проработал там недолго, три месяца, очень быстро это понял, ушёл, ну не то чтобы со скандалом, но мною были очень разочарованы те, кто меня брал на работу. И я вернулся в журнал «Фома» счастливо, к тем темам, я сумел оценить всю глубину и всю благословенность того, что можно заниматься действительно глубокими, серьёзными вещами, а не просто текущей информацией сиюминутной, собственно, чем мы занимаемся на Радио ВЕРА постоянно, поэтому вот так мы любим свою работу, когда можно говорить о вечном через актуальное и о смыслах, которые останутся не на один день. Вот была такая история. Есть ещё, скажем так, вторая история, которая как бы не в отрицательном, а в положительном смысле ту же тему раскрывает. Однажды меня подзывает духовник, а духовник у меня человек очень, как и всякий хороший духовник, такой осторожный, он никогда никаких решений не навязывает и с потолка не предлагает. И был редкий случай, когда ни с того ни с сего духовник сказал: «Слушай, а не получить ли тебе богословское образование?» Я вообще ни сном, ни духом, я вообще не собирался никогда! И, честно говоря, первые такие мысли: как это скучно, вот сейчас засесть за книжки, что-то такое вот, погружаться — ну как-то... Я вообще-то парень с гитарой, я вообще-то хочу там песни петь, а вот мне тут такое благословение, но это было мягкое благословение, как и всякое, с возможностью отказаться, но что-то, какая-то природная робость, наверное, всё-таки взяла своё, и я сказал: «Ну хорошо, да». И ты начинаешь в это погружаться, и вот тут происходит, вот та же самая наша тема раскрывается, но с другой стороны: ты вдруг понимаешь — о как! А оказывается, именно этого-то я и хотел, именно этого-то я и искал! То есть я бы сам никогда бы не подумал, что оно мне понравится, я бы сам никогда в эту сторону не посмотрел. Но ты получил волшебный «пинок», не стал сопротивляться, и Господь тебе открыл то, что ты, дурачок, на самом деле даже бы не искал, но, найдя, так возрадовался и понял, что — да, вот я этого хочу, именно этого я и хочу, именно в этом мне и хорошо! И вот так вот действует потрясающее благословение. Ну и как-то вот пошёл этим путём, и вот в марте прошедшем диссертацию защитил, чему очень рад. И вся эта история, она абсолютно история того, как тебе дали благословение, и ты нашёл в себе силы его принять и от него не отказаться, и получил, на самом деле, в итоге счастье.

К. Лаврентьева:

— Не могу не добавить, хотя Костя вообще не любит, когда я его тут нахваливаю, но это не похвала.

К. Мацан:

— Я уже себя достаточно нахвалил.

К. Лаврентьева:

— Я приехала тут в Нижегородскую область, общалась с моим близким другом нашей семьи, совершенно замечательным священником, отцом Андреем Самсоновым, и он смотрит все наши выпуски, и он говорит: «Вы знаете, вот если кто философ, вот я, говорит, в своей жизни философов не встречал, самому мне философия вот очень интересно, но не понимаю я её, но вот кто философ, так это Константин Мацан» То есть, понимаете, этот человек нашёл наконец ипостась свою вот эту философскую через эти все тернии и через этот телеканал.

О. Никандр:

— А у нас есть ещё десять секунд?

К. Лаврентьева:

— Десять секунд есть, да.

О. Никандр:

— Буквально добавить к рассказу Кости то, что когда я учился в Московской академии, то были прихожанки, которые ходили в Лавру, а были прихожанки, которые ходили в Академию, и когда они сталкивались, то лаврские говорили: «В академию ходить нельзя, там студенты, у них даже причастие ученическое». Также и про журналистику про настоящую: есть журналистика «настоящая», а есть журнал «Фома», так и там, что, говорит, есть служба «настоящая», а есть служба, где студенты служат и учатся, поэтому там даже причащаться нельзя.

К. Мацан:

— Можно я просто совсем зафиналю эту тему, я для себя это сформулировал так: есть какой-то стереотип, есть ложное представление, что, допустим, например, то, что условно называется «православная журналистика», ее точнее назвать «журналистика на тему Церкви, религии и культуры», вот такая вот религиозно-культурная, это что-то такое вот, ну, не первого ряда. Вот первого ряда — это там политика, экономика, а вот всё, что «культурка», религия — это где-то вот там на последних страницах газет. Но на самом деле, если вдуматься, то пропорция строго обратная, потому что, когда я делаю репортаж, заметку, передачу, допустим, о том, что там происходит в «Большой семёрке» или в заседании Совбеза ООН, я говорю о том, на что я никак не могу повлиять, что меня напрямую не касается, о чём я не знаю на самом деле происходящего, я знаю только по некоторому небольшому количеству открытой информации мне, и, в общем-то, к чему я личного непосредственного отношения не имею. Когда я говорю о вере, я говорю о том, что касается меня напрямую, изнутри, о том, о чём я знаю из опыта и о том, что конкретно меняет жизнь мою и людей вокруг меня — это ли не самая высокая цель журналистики?

К. Лаврентьева:

— Это самое главная, правда. «Светлые истории» на Радио ВЕРА, вот такие у нас глубокие сегодня светлые истории. Смотреть «Светлые истории» вы можете на сайте radiovera.ru и в группе Радио ВЕРА во «Вконтакте». У микрофонов иеромонах Никандр (Пилишин), настоятель храма Троицы Живоначальной в Хорошеве, Константин Мацан, Александр Ананьев, Кира Лаврентьева, мы вернёмся через несколько секунд.

К. Лаврентьева:

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА продолжаются, дорогие друзья! У нас в гостях сегодня настоятель храма Троицы Живоначальной в Хорошеве иеромонах Никандр (Пилишин), также у микрофонов мои коллеги Александр Ананьев, Константин Мацан и меня зовут Кира Лаврентьева. Тема у нас сегодня, что ни на есть актуальная, рассказываем мы — как-то вот сегодня получается так — о своей профориентации, я сижу и судорожно думаю, о чём же буду рассказывать я, потому что моя история очень похожа на Костину, но только он рассказывает, как он снизошёл с Олимпа, а я буду рассказывать, как я на Олимп забиралась.

К. Мацан:

— Слушай, я как-то вообще не мыслил свою историю в категории снисхождения с Олимпа, я же не Зевс!

К. Лаврентьева:

— Так вот, тема, дорогие друзья...

К. Мацан:

— Прости, прости: в одном фильме у Вуди Аллена было, он играл там режиссёра, и его на конференции спрашивают: «Скажите, вас часто упрекают в нарциссизме...» Он говорит: «Нет-нет-нет, если брать античных персонажей, нарцисс — вовсе не тот, с кем я себя соотношу». — «Да, а с кем?» — «С Зевсом».

К. Лаврентьева:

— Значит, тема — «Я сам знаю, что для меня лучше. Истории о том, как человек что-то очень хотел, просил Бога, но ничего у него не выходило». И сейчас Сашенька Ананьев будет как раз нам рассказывать об этом. Саша, твой выход.

А. Ананьев:

— Если я всё-таки соберусь силами и попытаюсь больше не представлять себе, как я еду в купе из Москвы в Иркутск, открывается дверь в купе, там стоит отец Никандр с четырьмя чашками чая с подстаканниками, улыбается своей вот этой вот улыбкой и говорит: «Александр, чай брать будете?» Теперь это у меня такая мечта даже, фантазия такая светлая, пусть она будет. Меня сегодня обидели. Меня сегодня обидела наш звукорежиссер Сашенька прекрасная. Я ей говорю: «Слушай, Саша, мне истории рассказывать не о чем...»

К. Лаврентьева:

— Саша, ты слышишь? Тут про тебя рассказывают.

А. Ананьев:

— «...у нас сегодня тема такая: «Как я сделал всё по-своему и как всегда накосячил» — она на меня посмотрела своим светлым взглядом и говорит: «Да ладно! У тебя вся жизнь такая, у тебя этих историй полно». «Вот те раз! Как же я выгляжу в ваших глазах», подумал я тогда.

К. Мацан:

— Саша мудрая.

А. Ананьев:

— Саша мудрая, она зрит в корень. Да, как говорит Кира Лаврентьева: «как ты пнёшь корабль, так он и поплывёт». Пойдёт. Но вот действительно я хотел рассказать, на самом деле, вот права Саша, у меня, что не история, то вот она прямо очень хорошо ложится вот в это лекало этой темы. Хотел другую историю рассказать, но коли уж Костя пошёл, да и отец Никандр тоже — по профессиональной этой стезе, я вспомнил совершенно эпическую историю того, как я решил сделать всё сам, сделать всё наилучшим образом, потому что я крутой, а весь мир должен быть у моих ног, и я сейчас сделаю всё, как надо. Когда я в 2004 году переехал из Нижнего Новгорода в Москву, пылающий 35-летний юноша... Ну хорошо, мне было не 35, мне было меньше, неважно. Ну я был не молод, но...

К. Лаврентьева:

— Не молод, но опытен.

А. Ананьев:

— Да. И я работал в ночном эфире крупной федеральной радиостанции в ночном — это значит с полуночи и до семи утра, это мне на работу надо было приехать к одиннадцати вечера, а дома я был где-то в полдевятого утра, пил кофе, завтракал и ложился спать. Меня такая жизнь устраивала, потому что — слава тебе, Господи, я работаю в Москве, я ведущий федеральной московской музыкальной радиостанции, я очень-очень крут, ещё немножко и я стану вообще несравненен. Но! Целые дни-то у меня свободные и мне надо найти ещё какую-то работу, потому что, несмотря на то, что я крут, получаю я там, прямо скажем, немного. Ведущие ночного эфира на федеральных московских музыкальных радиостанциях — открою вам страшную тайну — получают мало, даже на самых крутых радиостанциях, это правда. Думаю: ну вот у меня есть день, мужик я или где, мне надо найти вторую работу, но эта работа должна быть такая, вот как я себе её вижу — что-нибудь очень крутое. И я, конечно же, начал мониторить все эти объявления, и вдруг нахожу объявление, которое вот прямо, как мне кажется, про меня, хотя внутри меня что-то говорило: «Саш, ты ж терпеть это не можешь, даже не суйся туда, не надо тебе этого!»

К. Лаврентьева:

— Прямо таким голосом?

А. Ананьев:

— Да, вот именно таким.

К. Мацан:

— Хорошим радийным поставленным голосом.

А. Ананьев:

— «Прекрати, тебе это не надо», да. В общем, суть объявления сводилась к чему: крупный торговый центр (назовём его, дабы не обижать никого, он, слава богу, существует по сей день и прекрасно себя чувствует, в отличие от меня) крупный торговый центр «Телевизоры на Пресне» ищет человека, который будет отвечать за ведение радиостанции на территории торгового центра «Телевизоры на Пресне». График работы незамысловат, торговый центр по соседству с домом. Думаю: О! Так это же я, всё про меня! Денег куча, работа интересная, в коллективе«. Голос говорит: «Саш, ты терпеть не можешь рынки», а это рынок, по сути, такой вот: куча площадок разных, там арендуют помещения, это рынок, там пахнет шаурмой и тёмными деньгами, налом каким-то — тогда, сейчас, может быть, всё как-то иначе. И думаю: «нет, я всё равно пойду, я сделаю так, как я хочу, потому что я же крутой, всё получится». Я прихожу туда на собеседование, мы нравимся друг другу с менеджером по персоналу. Он говорит: «Ну хорошо, завтра тогда начинайте работать, приступайте, дело хорошее, я желаю вам удачи». Я говорю: «Прекрасно, спасибо!» На крыльях лечу домой, праздную, как могу, а потом ухожу на ночной эфир на свою радиостанцию. Утром, не ложась спать, с пылающим взором к открытию прибегаю к этому торговому центру «Телевизоры на Пресне», захожу, там коридоры, там двери, там ларьки эти, куда идти — непонятно, нет ни одной вывески: «радиостанция — там». Спросил одного, он говорит: «Чего? Кого? Радиостанция? У нас есть радиостанция, Стёп? У нас нет. Не знаю, спросите кого-нибудь другого». Я, значит, час бесцельно ходил по этим коридорам, в итоге нахожу какого-то более или менее примерно представляющего о том, чем идет речь, он на меня смотрит, как, знаете, врач смотрит на пациента, результаты анализов которого ему уже известны, а пациента еще нет, и он его как-то немножко жалеет, но старается не приближаться, потому что — да ну его подальше. Он говорит: «Ну ладно, хорошо, идите за мной». Он меня ведет в самый дальний угол, там какая-то обшарпанная дверь, за которой раздевалка для охранников торгового центра, он раздвигает одежду, которая на ней висит, показывает на стоящий в углу музыкальный центр, небольшой и очень недорогой, магнитофон по сути, который настроен на какую-то радиостанцию. Говорит: «Ну вот». Я говорю: «Что — вот?» — «Ну вот она, как бы наша радиостанция нашего торгового центра «Телевизоры на Пресне». И он говорит: «Я не знаю, это не ко мне вообще разговор-то». Я сначала посидел возле этого музыкального центра, пальцем в него потыкал, потом походил вокруг него, потом походил по торговому центру, дождался какого-то менеджера, он мне сказал: «Ну, что-нибудь разберемся, решим, пока работайте так», — сказал он мне.

К. Мацан:

— А речь-то о чем шла, музыку ставить разную?

А. Ананьев:

— Объявления, музыку... радиостанция.

К. Лаврентьева:

— «Уважаемые покупатели, торгового центра на Пресне...»

К. Мацан:

— А связь все-таки была, микрофон какой-то?

А. Ананьев:

— Микрофона не было.

К. Лаврентьева:

— А во что бы ты говорил?

А. Ананьев:

— Вот это вот был вопрос...

К. Лаврентьева:

— Сам с собой.

А. Ананьев:

— Сам с собой, да.

К. Мацан:

— С рупором к людям выходил: «Граждане!»

А. Ананьев:

— То есть микрофона не было, задач не было, формата не было, объявлений не было, ничего не было. Был только я и этот магнитофон. Думаю: ну ладно, хорошо. Надо что-то делать, я же работаю. Пришел домой, записал компакт-диск с моей любимой музыкой, показалось, что она будет, ну, очень хорошо, она мне нравилась. И еще в середине между каждой песней поставил такой джингл, сделал их так несколько штук, где говорилось там вот так вот: «Телевизоры на Пресне». Я еще придумал строчку: «Все, что надо в одном месте». Вот, и они между песнями как-то звучали.

А. Ананьев:

— И я на следующее утро прихожу, поставил этот диск, гордо нажал play, посидел еще возле этого магнитофона и ушел. На следующий день пришел, включил диск, ушел, а дальше договорился с охранниками, которые там переодеваются, говорю: «Ребят, вы это, нажмите сюда просто, как придете». А я, ну что мне приходить, нажимать на кнопку? Где-то месяца через два мне стало так тошно, мне начало казаться, что я кого-то обманываю. Вру — мне тошно стало практически сразу, еще в первый рабочий день, потому что смысла не было вообще никакого, и я по всем статьям косячил вообще, и обманывал получается, и ничего не делал, и толку от этого не было, и все. И в итоге, измучившись так, что было невозможно... А причем увольняться-то, ну, никакой здравомыслящий человек не будет увольняться — ну, тебе ж нужны деньги, ты работаешь, вроде как выполняешь. В итоге я дождался, пока мне позвонили из отдела кадров, говорят: «А вы где?» Я говорю: «Меня нет». — «Вас нет на рабочем месте? Тогда мы вас увольняем». И я: Слава богу! У меня было такое облегчение, что это наконец случилось. Абсолютно нелепая какая-то история, но это вот из серии: давайте я сделаю все сам, я сам найду, я сам сделаю, я пойду туда, куда мне, в общем, не надо идти, и буду заниматься тем, чем не надо, в общем, заниматься. Обошлось как бы малой кровью, но я эту историю хорошо запомнил, именно вот этот вкус такой рыночный, вкус из 90-х какого-то отчаяния, даже не тупика, а тупичища такого, безвыходности какой-то, очень неприятный. Хотя бывает и иначе, когда я пытаюсь что-то делать по-своему. Я обещал Кире рассказать историю про Штаты, я год там учился, в далеком 93-м году, по-моему. И одним из пунктов цирковой программы моего там проживания было: отвезти Александра на горнолыжный курорт, чтобы я научился там кататься на горных лыжах. Это был первый и последний раз, когда я катался на горных лыжах. Причем сначала там было какое-то обучение небольшое, где специально подготовленный инструктор учил меня стоять, поворачивать, учил меня правильно падать. А у меня был такой костюм, данный мне на время, очень-очень красивый, красивые перчатки, очень красивые горнолыжные ботинки, в которых невозможно было ходить, но очень круто было ездить и очень красивые горнолыжные эти лыжи, и я сам себе казался просто ослепительным во всем этом прикиде. А еще очень быстро я понял, что я очень хорошо езжу на лыжах. Ну, лучше всех, пожалуй. Во-первых, я талантливый, а во-вторых, у меня красивый костюм. И очки. По-моему, не было у меня очков, но мои волосы развивались на ветру, было как-то холодно, но не очень, и я был красив, и все складывалось прекрасно. И спустя два часа этого обучения мне говорят: «Ну все, в общем, мы провели вот тот необходимый курс обучения, который вам нужен. Дальше спокойно катайтесь, будьте осторожны, счастливого пути, пока!» Вот. И, значит, передо мной подъемник, и написано: «зеленая трасса, самая простая». Я ее отмел сразу, потому что — ну, не гоже. «Синяя трасса — чуть посложнее». Думаю: ну тоже, это малодушие, зачем? «Красная трасса — трасса повышенной сложности». А дальше — «черная трасса».

О. Никандр:

— Вот она?

А. Ананьев:

— Нет. Я, к чести сказать, сначала съездил на «зеленую» трассу и оказался на таком пологом спуске километра три, наверное, это было очень хорошо. Я ехал и думал: нет, «зеленая трасса» все-таки... я круче гораздо «зеленых трасс», надо как-то поступить иначе. А солнце светит, тепло, и, в общем, и я красивый, и лыжи красивые. И я сажусь на этот подъемник и думаю: я достоин «черной» трассы. А там люди выходят сначала на «синей трассе», на пункт «зеленая» трасса, «красная» трасса, а потом, дальше еду один. А подъемник ехал, ехал, ехал так, а потом поехал вот так. Я поднимаюсь, и там сразу тучи, ветер. И если вокруг снег, то там голая скала, и я уже вышел. Обратно не поехать! И я стою с этими лыжами на этой скале, и там вот скала, и сразу стена такая туда вот, бу-бумс! И я понимаю, что это фиаско. Нет ни одного способа спуститься на лыжах с этой горы так, чтобы остаться живым. Вообще ни одного. И в итоге я снимаю лыжи, беру их в руки, и на этих негнущихся ботинках боком часа два медленно спускаюсь пешком оттуда.

К. Лаврентьева:

— Но все еще красивый.

А. Ананьев:

— Нет, уже не красивый, я сам себя презирал, я ругал себя за эту «черную» трассу. Думаю: ну написано же, нельзя! Там так неприветливо, там так страшно, там так опасно! В итоге я как-то спустился до какого-то более или менее пологого спуска, выдохнул, приехал, поставил лыжи, сказал, что — нет, это не для меня. Оставьте, пустое.

К. Лаврентьева:

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, обязательно смотрите нас, пожалуйста, на сайте radiovera.ru и в группе Радио ВЕРА во «Вконтакте», тем более сегодня у нас какие-то особые «Светлые истории», все мужчины сегодня все свои терзания, слабости, провалы и победы в этой студии прямо вот так взяли и озвучили.

А. Ананьев:

— Что-то у меня одни провалы и ни одной победы.

К. Лаврентьева:

— Слушай, ну это победа над собой — два часа переться с «черной» трассы в ботинках с лыжами. У нас в гостях настоятель храма Троицы Живоначальной в Хорошеве иеромонах Никандр (Пилишин), у микрофонов Константин Мацан, Александр Ананьев, Кира Лаврентьева. Вы знаете, я сегодня долго и внимательно вслушивалась в каждую историю, впрочем, они были очень интересны, о том, как Костя осваивал кондиционеры, Саша телевизоры, а отец Никандр, прогуливаясь по набережной Невы, заходил в каждый вуз и пытал там счастья, но на самом деле это просто удивительно, потому что моя история тоже...

А. Ананьев:

— Прости, а ты отщелкнула, что у нас все три истории про горы так или иначе? У отца Никандра про горы, Константин спустился с Олимпа...

К. Лаврентьева:

— Скорее, Константин, он все еще не спустился на самом деле, он так, чуть-чуть смотрит на нас свысока, снисходя к нашим немощам. Но, на самом деле, я Костю очень люблю, уважаю, вы знаете, это один из самых скромных людей, кого я знаю, так что это все шутки...

А. Ананьев:

— Ты только Костю любишь?

К. Лаврентьева:

— Нет, ну место отца Никандра в моем сердце и Сашино не заменит никто. Но на самом деле, знаете, кроме шуток, все-таки мужчины и воля Божия — это одна история, а женщины и воля Божия — это совсем другая история, и это не смешно, я объясню, почему. Во-первых, я думаю, что каждый вдумчивый слушатель «Светлых историй» и зритель их понимает, что волю Божию и то, что нужно сделать, каждый человек где-то там в глубине очень хорошо понимает, это такая очень часто неприятная правда, которую мы всячески избегаем, пытаемся найти отговорки, объяснения, почему нам не нужно именно ее делать, и иногда ходим кругами вокруг этой вот какой-то неприятной правды, которую нам нужно принять, но как только мы ее принимаем, все каким-то чудесным образом успокаивается и, может быть, не сразу, но уравновешивается, и это очень важно. На самом деле, Промысл о себе каждый человек может понять вот в этом тихом уголке души, где находится Бог, и это очень важно. Это очень важно, на самом деле. И иногда этот Промысл может быть нам очень нежелателен и очень неприятен, но все-таки сила, наверное, христианина в том, чтобы уметь его услышать. Но почему я сказала о мужчинах и о женщинах? Все-таки когда мужчина что-то хочет о себе понять, он начинает молиться, идти путем проб и ошибок, как-то пытаться что-то нащупать, что-то у кого-то, может быть, спросить, посоветоваться, добиться своим мозгом, что-то понять. А что делает нормальная женщина? Мне кажется, как нужно делать? Сейчас я расскажу: значит, я никогда не слушалась родителей, никогда! Я всегда делала то, что они меня просили не делать, так или иначе, я пыталась как-то проявить свою волю — я всегда получала шишки, и именно эти шишки, они меня как-то учили, что, может быть, к моим родителям надо было бы и прислушиваться. И вот история: не с первого раза я поняла, что мне надо быть журналистом, я думала об этом, но в итоге поступила... Видите, какие у нас сегодня они все? Все одинаковые. Поступила в Свято-Тихоновский на миссионерский факультет, так как-то у меня в последний момент, у нас с родителями душа легла, что миссионерский факультет, такой хороший факультет, Свято-Тихоновский, там все верующие ребята, я не сойду с пути истинного, вокруг меня будут правильные люди, это поможет завихрениям в моей голове хоть на время успокоиться. И, в общем, короче говоря, поступила я туда блестяще, я не буду скромничать, я все сдала на пятерки. У нас был большой конкурс на этот миссионерский факультет, очень большой, было много народу. Я сдала историю, русский язык и Закон Божий, все это было на пятерки, это было очень здорово, влетела в этот ПСТГУ... Недавно я рассказывала в «Светлых историях», что с такой же скоростью я оттуда вылетела и попала, перешла в Иоанно-Богословский институт, меня там милостиво приняли на факультет журналистики, но я понимала, что что-то, конечно, в моей жизни пошло очень сильно не так. И тут появляется замечательная женщина, она преподаватель, работает в МГУ, проработала там всю жизнь на филологическом факультете, и она начинает обо мне ходатайствовать, она говорит о том, что «давай устраивайся к нам на кафедру, год будешь работать, заниматься, учиться, и мы тебя возьмем с досдачей разницы в планах, в общем, опять там на второй, что ли, курс», с потерей года, но это не страшно, вы понимаете, то есть это попасть в МГУ на филологический факультет, это было очень здорово. Я звоню родителям, родители говорят: «Мы должны приехать в Москву, все сами посмотреть, мы скажем тебе, как быть». Ну, я думаю: посмотрят и поймут, что в МГУ надо мне, конечно, уходить. Они приезжают в РПУ, это тогда было маленькое двухэтажное здание с маленьким количеством студентов, сейчас-то оно более-менее еще расцвело, а тогда это была прям совсем печаль. Значит, они приезжают, все это смотрят, обходят, потом едут в МГУ на кафедру, там все ходят, смотрят, изучают, разговаривают с людьми на кафедре. Казалось бы — все понятно, решение очевидно, моя мама очень умная женщина, она не будет просто так какие-то вещи голословно мне советовать. Она говорит: «Нет, нет, это совершенно бессмысленная затея». Я говорю: «В смысле — нет?» Она говорит: «Нет, оставайся. Тут хороший маленький вуз, ты хорошо, спокойно здесь выучишься. Нет, не нужно идти в МГУ». Я говорю: «В смысле не нужно идти?» То есть, вы понимаете, какой это был бой? Это был настоящий бой, но почему-то я этому покорилась, почему-то, не знаю почему, хотя я обычно делаю все тайком, а она потом узнает, и как бы мы пожинаем плоды сделанного или не сделанного. И что происходит дальше: я остаюсь в этом вузе, потом в итоге все равно я перехожу, просто потому, что там были проблемы с лицензией, какой-то момент для этого вуза были тяжелые времена, с огромной разницей в планах в Институт журналистики и литературного творчества, я перенапрягаюсь так, что у меня просто глаза лопаются от нагрузки, мне нужно было пройти, читать всю двухгодичную программу, досдать сорок предметов, я бегала за этими преподавателями, как-то об этом рассказывала. То есть я все равно как бы осталась в сфере журналистики, но я помню один момент, я думаю: ну хорошо, хорошо. Раз я на филологический факультет МГУ не попала, маму послушала, хорошо, значит, я буду заниматься журналистикой, а что мне интересно? У нас там ребята проходили практику в ТАСС, в «Интерфакс», в новостных заведениях, в ведомостях, в прекрасных совершенно, уважаемых всеми информационных агентствах. У меня совершенно не лежала к этому душа, мне было это до такой степени смертельно скучно, опять же, при всем уважении к новостникам и людям, которые там и работают, я преклоняюсь перед ними и считаю, что я вообще сильно до них не дотягиваю по уровню профессионализма. Но душа моя лежала всегда к журналу «Фома». Вот сейчас Костя рассказывал о том, как она у него вроде лежала, но у всех окружающих не лежала, а у меня очень сильно лежала. И что я делаю? Я, 18-летняя девочка, совершенно ничего не понимающая в журналистике, беру себя, узнаю, где редакция журнала «Фома», и просто заваливаюсь в редакцию, заваливаюсь, по-другому это не назвать. Говорю: «Здравствуйте! Я пришла в вас практику проходить». В общем, меня знакомят с самым главным редактором, прекрасным Владимиром Александровичем Гурболиковым, который очень долгое время просто меня учил. Учил профессии долго, упорно, на свой страх и риск, это было рискованное мероприятие. Но вот я к чему хочу вернуться? Вот это мамино вмешательство с МГУ, оно у меня так или иначе в голове сидело, и я думаю: а вдруг я вообще не должна быть журналистом? Вдруг, у меня другая профессия...

О. Никандр:

— Проводником, например.

К. Лаврентьева:

— Да, проводником, или там учиться в Горном институте...

К. Мацан:

— Или полупроводником.

К. Лаврентьева:

— Может, мне нужно было продавать телевизоры на Пресне или изучать кондиционеры, кто знает? При всем уважении... Ну, то есть человек как бы искал себя. Что я делаю — пока я рожаю детей, что я только не делала: я поступала в мединститут. Я училась на сценариста. Я училась на психолога, но там всё закончилось, когда мне сказали: «ну, в общем, поработай со своим внутренним ребёнком, возьми свою маленькую девочку и начни её носить по комнате» — я поняла, что нет, мне пора, ребят, всё, мы заканчиваем. Я не против работы с внутренним ребёнком, просто мне это не подошло, я поняла, что с другими я тоже не смогу работать. Но я хочу объяснить, что это не было, знаете, каким-то там: десять дней позанималась и бросила, нет. Я заново поступила в Свято-Тихоновский университет на педагогическое отделение, опять хорошо поступила и проучилась там какое-то время. Потом я также точно, параллельно с журналистикой изучала медицину. Потом я также точно изучила нутрициологию, поступила на курсы, прошла годичные курсы. То есть это не какие-то, знаете...

К. Мацан:

— Я вообще ничего этого не знал, хотя мы с Кирой дружим.

К. Лаврентьева:

— Лучший друг, да. То есть это какие-то вспышки, это не то, что какие-то биполярные вспышки, как это выглядит из моей истории...

К. Мацан:

— ... потому что Кира об этом рассказывает только самым близким — слушателям Радио ВЕРА.

К. Лаврентьева:

— Я о Костиных новых проектах узнаю из интернета — мы лучшие друзья. И каждый раз, каждый раз я возвращалась в журналистику, и каждый раз я понимала, что журнал «Фома» — это мой дом, в течение этих многих лет. То есть они не считают, может быть, журнал «Фома» и не считает меня жителем этого дома, но я считаю себя жителем дома журнала «Фома» и это для меня очень почетно, потому что в какой-то момент, спустя все мои попытки стать врачом, психологом, преподавателем, нутрициологом, актрисой, режиссером, сценаристом, это все было очень серьезно, я проходила курсы, училась у Майи Кучерской, проходила литературные курсы, собиралась поступать в школу Никиты Сергеевича Михалкова, и везде меня уже как бы ждали. Потом я поступала в аспирантуру МГУ, по поводу психологии хотела писать диссертацию, (Константину: это ты знаешь, кстати) я уже начиталась, подготовилась. И, вы знаете, я останавливалась не потому, что пугалась, или потому, что интерес пропал, не буду больше этим заниматься, а потому что что-то внутри, вот этот спокойный, выдержанный голос внутри всегда мне говорил одно и то же...

О. Никандр:

— Сашин, да?

К. Лаврентьева:

— Нет, Саша, кстати, с любопытством за этим всем наблюдал. Спокойный голос внутри, он мне говорил...

К. Мацан:

— Саша — это Кирин муж, а то слушатели и зрители сейчас запутаются.

К. Лаврентьева:

— Саша — это мой муж, да, и дети с любопытством за этим всем наблюдали.

А. Ананьев:

— Тихонько делали ставки.

К. Лаврентьева:

— Это всегда было на надрыве, понимаете, это же не было: «а, мне нечем заняться, пойду поучусь», это всегда были ночные подготовки к лекциям, к поступлениям, это между укладыванием детей книжка, это огромная работа, и она не бессмысленна, потому что все эти знания, они остались в моей голове, нутрициологию и медицину я с детьми отлично применяю, все, что я там успела узнать. Там театральное тоже, это речь, в какой-то момент мне приходилось заниматься по технике речи, там еще что-то, вокал, психология, то есть какие-то азы я взяла, то, что мне было нужно, я закрыла. Но что я хочу сказать — вот этот тихий, спокойный голос внутри, который есть абсолютно у каждого человека, он просто наблюдал за всем этим происходящим, и он говорил: «слушай, занимайся серьезно тем, что ты уже умеешь, не прыгай и не расплескивайся». И я, когда по несколько раз попрыгала и порасплескивалась, я поняла, что пока ты не замужем, надо слушать родителей, когда ты замужем, надо слушать мужа и духовника.

А. Ананьев:

— А Бога?

К. Лаврентьева:

— Да, Бога ты просто можешь не сразу услышать, а они как-то тебе очень разумно вот это зерно Божье, они тебе очень могут здорово в голову вложить. Так вот, попробовав все это, и как-то попробовав себя в разных ипостасях, я все-таки поняла, что очень важно серьезно и глубоко заниматься тем, куда ты поставлен и на этом, наверное, мне хочется закончить нашу программу, дорогие друзья. Сашенька?

А. Ананьев:

— Женщины иррациональны и это прекрасно, это часть замысла Бога. Знаю, что муж должен слушаться, вернее, человек должен слушаться Бога, а жена должна слушаться мужа, это все понятно. Но отношения с женой, они обычно как складываются: приходит жена такая, сияющая — «Муж, смотри! У меня новая идея! Смотри, большая палочка стоит 200 рублей, палочка поменьше 150 рублей». — «А зачем?» — «Ну, хочешь узнать, есть дождь за окном или нет — высовываешь палочку: если палочка мокрая — дождь есть!..»

К. Лаврентьева:

— Ну, ты примитивизировал это все.

А. Ананьев:

— Ты такой: «Погоди, а руку высунуть?» Вот правильно будет купить палочку. Вот правильно будет купить палочку, не спрашивай, почему, но это будет правильно.

К. Лаврентьева:

— Так вот, когда уже ты сто раз ошибся, ты понимаешь, что все-таки надо слушаться больших и умных людей. «Светлые истории» на Радио ВЕРА, дорогие друзья, мы сегодня говорили о том, как человек чего-то очень хочет добиться и может или не может, но понимает в итоге, какая воля Божия о нем. У нас в гостях был настоятель храма Троицы Живоначальной в Хорошеве иеромонах Никандр (Пилишин), у микрофонов Александр Ананьев, Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Вы можете не только слушать, но и смотреть «Светлые истории» на сайте radiovera.ru и в группе Радио ВЕРА во «Вконтакте». Спасибо вам огромное, дорогие друзья, всего вам доброго и до свидания.

К. Мацан:

— Мы пошли обратно на Олимп.

К. Лаврентьева:

— Кто куда.

Все выпуски программы Светлые истории

tolpekina