«Иванов-Разумник. Диалог Церкви и интеллигенции»

Гость программы: доцент исторического факультета МГУ Татьяна Агейчева.

Разговор шел о литературоведе, социологе Иванове-Разумнике и на его примере о диалоге Церкви и интеллигенции на стыке 19 и 20 веков.

---

Ведущий: Дмитрий Володихин

Д. Володихин

 –Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И в гостях у нас замечательный историк, специалист по отечественной истории XIX – начала XX века, доцент исторического факультета МГУ, Татьяна Владимировна Агейчева. Здравствуйте.

Т. Агейчева

– Здравствуйте.

Д. Володихин

– Сегодня у нас непростая тема. И мы, в сущности, говорим о диалоге Церкви и интеллигенции, но этот диалог мы попробуем увидеть через личность человека, который был долгое время кумиром интеллигенции в начале XX века, ну в первой трети так точно. И позднее, уже на исходе XX века, его републиковали, комментировали, старались найти в нем какие-то глубины. Это Иванов-Разумник. И я сейчас постараюсь объяснить, о чем собственно идет речь, когда мы говорим о нем как о личности, которая была своего рода живым рупором интеллигенции, когда он угадывал мысли, которые приходили в голову одновременно тысячам людей на огромных пространствах сначала Российской империи, а впоследствии страны Советов. Дело вот в чем: за колоссальную, более чем двухсотлетнюю синодальную эпоху Церкви не так часто выпадала возможность говорить с людьми живо, тем языком проповеди, который зажигает сердца. Слишком много элементов казенного появилось в этой проповеди. И даже когда в среде духовенства появлялся настоящий светоч, например, Иоанн Кронштадтский, в общем, не так просто было человеку развернуться для того, чтобы разговаривать с огромными массами, на него с разных сторон обрушивалась критика. Что же касается интеллигенции, то она в тот момент, когда Церкви тяжело, напротив, обретает крылья, ставит себе голос, начинает формулировать свои собственные, ни от кого не зависящие, самостоятельные идеалы, требования, интересы, свою философию. И в какой-то момент приходит к тому, что стремится в какой-то степени сама стать светской церковью. Ну а если Церковь Православная в основе своего мировидения имеет веру во Иисуса Христа, то и интеллигенция начинает постепенно формировать что-то вроде светской, гражданской веры. Вот здесь Иванов-Разумник пришелся как нельзя кстати. Он был одним из тех, кто в высшей степени был занят тем, что формулировал эту самую светскую веру. Но прежде, чем мы приступим к обсуждению того, что он писал и как говорил, хотелось бы пойти, так сказать, от истоков: собственно из какой среды вырос Иванов-Разумник и каким образом он сделался кумиром интеллигенции.

Т. Агейчева

– Ну Иванов-Разумник, а полное его имя давайте назовем – Разумник Васильевич Иванов-Разумник. И вот в этой формуле, довольно длинной, псевдоним только последняя часть – Разумник. А вот Разумник Васильевич – это подлинное его имя и отчество.

Д. Володихин

– Кто ж его так назвал?

Т. Агейчева

– А его так назвали родители, которые отыскали такого святого, по имени Разумник, в Римской империи.

Д. Володихин

– А это, видимо, все-таки перевод какой-то.

Т. Агейчева

– Ну здесь уже, видимо, надо обращаться с вопросами о деталях к родителям Иванова-Разумника. Но как бы то ни было, он происходит из семьи неимущих дворян. Неимущим дворянином бы его отец, который сначала служил, потом службу оставил и зарабатывал себе на жизнь, служа конторщиком на железной дороге, кассиром, конторщиком. И поначалу он работал...

Д. Володихин

– То есть он оставил большую и высокую службу...

Т. Агейчева

– Военную службу.

Д. Володихин

– Военную. И отдыхал на легкой статской.

Т. Агейчева

– Да, и вот эта перемена места случилась в Тифлисе, где отец Иванова-Разумника женился. А мать Иванова-Разумника была армянкой по национальности. И вот уже это семейство, в конце концов, произвело на свет вот нашего светоча интеллигенции.

Д. Володихин

– В будущем, в будущем пока светоча.

Т. Агейчева

– В относительно недалеком будущем, да. И Иванов-Разумник родился в 1878 году, в Тифлисе. Через некоторое время его отец как раз получил назначение в Петербург, семья перебралась туда. Там же, в Петербурге, Разумник поступил в гимназию, окончил ее. Очень любил физику, математику, больше всего астрономию.

Д. Володихин

– Точные науки.

Т. Агейчева

– И вообще-то видел себя на поприще как раз астрономии, и он увязывал астрономию с будущим всего человечества. Он считал, что человечество должно выйти в конце концов на просторы вселенной и обрести счастье именно там. И вот с этими настроениями он, в конце концов, окончив гимназию, поступил в петербургский университет.

Д. Володихин

– На какой факультет?

Т. Агейчева

– На физико-математический факультет, это 1897 год. Но в процессе учебы несколько сместил акценты и поменял приоритеты. Он увлекся литературой, философией, в широком смысле художественным творчеством, и...

Д. Володихин

– Вот сейчас мы на секундочку притормозим, этот момент важный. Во-первых, вот эти слова – в широком смысле художественным творчеством – характерны для интеллигенции того времени. Это ни плохо, ни хорошо, таково явление.

Т. Агейчева

– Это так, да.

Д. Володихин

– Если для нашего времени человек обычно четко себе говорит: я писатель, я историк, я агроном, я физик, я математик, я филолог, то для конца XIX – начала XX века все было совершенно не так. И Иванов-Разумник с удовольствием вот эту многоплановость гуманитарную принял. И если вы посмотрите в словари, то жизнеописатели Иванова-Разумника просто с ног сбиваются, перечисляя все его специальности: он писатель, социолог, критик, публицист, общественный деятель, человек, который связан с общественной мыслью, эссеист, энциклопедист. И таким образом, мы видим, что вот это самое художественное творчество, взятое в широком ключе, это есть именно то, где интеллигент тех времен чувствовал себя как рыба в воде. Это слово, сказанное обо всем – красиво, пестро, но редко уходящее на научные глубины.

Т. Агейчева

– Ну это мы сейчас с вами понимаем хорошо и видим. А вот Иванов-Разумник полагал, что он докапывается до корней. И курса с третьего примерно, ну точнее с 1900 года он, параллельно с основным факультетом своим, начал посещать еще и историко-филологический факультет. Он слушал там лекции, он очень пристрастился к занятиям, которые вел не кто-нибудь, а Лаппо-Данилевский.

Д. Володихин

– О, это серьезный ум научного направления исторического.

Т. Агейчева

– Да, не только слушал у него лекции, посещал семинары Лаппо-Данилевского, участвовал в этих семинарах, очень активно себя там вел, предлагал собственные темы, выступал, дискутировал, ну и так далее.

Д. Володихин

– Но историком в конечном итоге все-таки не стал, ну в смысле академическим историком.

Т. Агейчева

– Нет, ему было интересно литературное творчество. Вот примерно с этого же времени он начал пробовать себя на поприще собственно литературы. Он пытался писать стихи, художественную прозу, к этому времени относятся первые публикации его, примерно к этому времени. Но вообще он в литературную жизнь вошел где-то с 1902 года и вот уже, так сказать, обозначил свое профессиональное поприще таким образом.

Д. Володихин

– Через что он вошел в литературную жизнь? Очевидно же, был какой-то журнал или иной орган печати, который его пригрел, поскольку в начале XX века было принято принадлежать к определенной литературной партии или к партии некоего журнала, печатного издания, газеты.

Т. Агейчева

– Ну вы знаете, он как-то вот везде, где можно, понемножку поначалу сотрудничал. Он выступал с маленькими, например, литературно-критическими замечаниями поначалу, в толстых так называемых журналах, ну таких как, например, «Русская мысль», или «Вопросы жизни», или даже «Вестник Европы». Он накапливал знакомства, собирал связи, то есть готовил себя вот к этому будущему, так сказать, своему поприщу, о котором мы говорили, профессиональному.

Д. Володихин

– Но пока все это называется все понемногу и ничего по-настоящему.

Т. Агейчева

– Ну так пока собственно и положение его было таким. В малом ему не отказывали, а на большое он не претендовал, но опять же, почву-то готовил.

Д. Володихин

– Когда все изменилось, когда он прозвучал по-настоящему?

Т. Агейчева

– А вы знаете, здесь вот, прежде чем говорить о том, когда он прозвучал по-настоящему, может быть, имеет смысл сказать о том, а как он вообще себя позиционировал в социальной среде уже в студенческие свои годы и даже, может быть, ранее того. Для того, чтобы было понятно, как и почему он прозвучит.

Д. Володихин

– Ох, я подозреваю что-нибудь социалистическое.

Т. Агейчева

– Почти. Ну давайте вот о чем скажем, что когда Иванов-Разумник стал студентом, он, помимо собственно студенческой своей работы, очень быстро включился в политическую студенческую деятельность.

Д. Володихин

– Общественную жизнь.

Т. Агейчева

– Общественную жизнь, да, и был одним из лидеров этой общественной жизни. Он участвовал в подпольных студенческих организациях, он по возможности возглавлял легальные студенческие сообщества, с тем чтобы там тоже вести свою линию.

Д. Володихин

– Я тут заусмехался-то и вы заусмехались просто потому, что вот это слово «по возможности» – он чувствовал в себе лидерскую жилку или он просто хотел этого, но не получалось?

Т. Агейчева

– Но он реализовывал себя как лидер, да. И его товарищи студенты ведь и избирали. Например, старостой курса он был избран. Он был избран председателем одного из многочисленных студенческих комитетов. Опять он возглавлял этот самый нелегальный кружок студенческий. Ну значит, его принимали как лидера.

Д. Володихин

– То есть он был яркий общественный деятель студенчества.

Т. Агейчева

– Да. И кроме всего прочего, он был человек, которого в определенном возрасте сокурсники – это свойственно этому возрасту, – ну видимо, считали нетривиальной личностью, вот особенным человеком, с особенным складом ума.

Д. Володихин

– Ну он был ритор все-таки достаточно яркий, насколько я понимаю.

Т. Агейчева

– И это тоже.

Д. Володихин

– Вот прежде чем мы продолжим наш разговор об Иванове-Разумнике, я хочу сказать, что значительная часть его творчества пришлась на 20-е годы, на советское время. И он не то что был комплиментарен тому времени, просто само время в какой-то степени напоминает склад его личности. Поэтому мы сейчас поставим музыку из старого советского фильма как раз об эпохе нэпа. Называется этот фильм «Последнее лето детства». Послушайте внимательно. Может быть, Иванов-Разумник через музыку той эпохи раскроется перед вами хорошо, лучше, чем, может быть, даже через наши просветительские беседы.

Д. Володихин

– Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы с вами обсуждаем личность Иванова-Разумника, кумира интеллигенции и через эту личность потаенные думы и явные желания самой интеллигенции. А у нас в гостях доцент исторического факультета Московского государственного университета, кандидат исторических наук, Татьяна Владимировна Агейчева. Ну вот человек вошел в общественную жизнь, как нож в масло. Очевидно, его потянет в какой-то момент на действия политического характера, а не только на какие-то статьи и собрания кружка.

Т. Агейчева

– Вот в свободное плавание после, с известной степенью условности, окончания Петербургского университета он ушел в 1905 году. Почему я говорю о некоторой условности факта окончания этого университета...

Д. Володихин

– Как-то не совсем окончил.

Т. Агейчева

– Потому что вот как раз, будучи студентом, Иванов-Разумник политически реализовался не только в кружковой деятельности, но и в таких социальных протестных акциях. Ну например, в 1901 году он участвовал в большой студенческой акции у Казанского собора, за что был препровожден в тюрьму.

Д. Володихин

– А против чего протестовали-то?

Т. Агейчева

– А студенты выступали против университетских уставов, которые их не устраивали, против... Ну давайте скажем так...

Д. Володихин

– Давайте скажем, как есть.

Т. Агейчева

– Против всего плохого, за все хорошее.

Д. Володихин

– А вот что в уставах не устраивало? Наличие экзаменов?

Т. Агейчева

– А в уставах не устраивало ограничение личной свободы, идеологический контроль. Им казалось, что этого всего слишком много.

Д. Володихин

– То есть они были против того, чтобы за ними присматривали.

Т. Агейчева

– Они выступали против, как им казалось, преподавателей с устаревшими взглядами. То есть такой вот обычный социально-политический протест.

Д. Володихин

– Ну и готовы были сказать, что знают, у кого взгляды устарелые, а у кого нет?

Т. Агейчева

– Ну они-то, конечно, это знали.

Д. Володихин

– А мы сейчас вместе почувствовали себя неуютно, как два университетских преподавателя. А вот придет группа Ивановых-Разумников и скажет: все, ваш курс этого занятия заканчивается. Вот 48 минут занятия прошло, и больше ни минуты не будет. Мы не хотим вас слушать, погуляйте.

Т. Агейчева

– Ну еще один мотив – это, конечно, ну вот просто вот этот вот царский режим, который все живое убивает в России. Это тоже один из мотивов студенческих выступлений.

Д. Володихин

– То есть какое-то неприятие политической обстановки в Российской империи как бы в целом.

Т. Агейчева

– Да, да. И вот Иванов-Разумник, он здесь тоже лидировал во всех этих мероприятиях. И вот о первом таком политическом его военном походе я уже сказала, он был препровожден в тюрьму, на несколько месяцев отправлен в ссылку, временно исключен из университета. В 1902 году он вторично попался на больших революционных выступлениях и снова был препровожден в ссылку далеко, в очень печальное место – в Симферополь.

Д. Володихин

– О боже! И вот эти вечные мерзлоты, страшные морозы и пингвины с белыми медведями...

Т. Агейчева

– То есть он страдал за свои убеждения.

Д. Володихин

– Угнетали его?

Т. Агейчева

– Очень страдал. И параллельно его отчислили из университета. С рядом оговорок – вот тоже жестокость режима в этом проявилась, конечно.

Д. Володихин

– Свирепость.

Т. Агейчева

– В полной мере. И жестокость, и свирепость, и несправедливость.

Д. Володихин

– Да людоедство просто.

Т. Агейчева

– Ну во-первых, ему запретили возвращаться, точнее не возвращаться, а вновь поступать в университет до 1908 года. Но при этом разрешили с 1905 года сдавать экзамены в университете. И этой возможностью Иванов-Разумник воспользовался.

Д. Володихин

– То есть вы можете потихонечку доучиваться. Даже не доучиваться, а вы можете дополучить документы, досдав экзамены.

Т. Агейчева

– Да. И вот в 1905 году он держал госэкзамен, и держал его не на физико-математическом факультете, а на историко-филологическом. Таким образом, он как бы окончил историко-филологический факультет.

Д. Володихин

– Ну надо сказать, что это настоящий каннибализм со стороны государственного строя Российской империи.

Т. Агейчева

– А вот я сейчас еще больше нагоню ужаса на наших слушателей, сказав, что вот в этот период, пока Иванов-Разумник пребывал в ссылках и тюрьмах, он, так сказать, из ссылок ездил в гости к своей будущей невесте, во Владимирскую губернию, успел жениться и, в общем, вот построить свое личное счастье.

Д. Володихин

– То есть неплохо провел ссылку.

Т. Агейчева

– Да, в 1903 году это произошло.

Д. Володихин

– Ну хорошо. Мы говорим о разного рода общественно-политических безобразиях. А все-таки Иванов-Разумник получил известность, благодаря вовсе не своим выступлениям в студенческой среде, а тому, что он писал. Итак...

Т. Агейчева

– Да, так вот я как раз и начала говорить о том, что в 1905 году он пустился в вольное плавание. Нигде не служил, а так сказать, зарабатывал своей литературно-критической деятельностью. И теперь уже на полных основаниях сотрудничал вот в этих серьезных толстых журналах, которые я тоже называла. И примерно в этот же срок, в это же время, а речь идет о 1906-1908 годах, промежутке, он выпустил две главные книги своей жизни, две книги, в которых выражено его мировоззрение во всей полноте.

Д. Володихин

– Ну что же, подробнее.

Т. Агейчева

– Первая книга это «История русской общественной мысли», и есть у нее подзаголовочек: «Индивидуализм и мещанство в русской общественной жизни в XIX веке».

Д. Володихин

– Труд- то велик был по размеру?

Т. Агейчева

– Ну поначалу это было два тома. Два тома, вполне себе солидных, до трехсот страниц каждый том.

Д. Володихин

– А потом?

Т. Агейчева

– А к 1918 году эта работа претерпела несколько переизданий, и вот последнее, пятое издание насчитывало уже восемь томов.

Д. Володихин

– То есть оно непрерывно росло.

Т. Агейчева

– Нет, оно не очень разрасталось. Вставки были механические, их было мало.

Д. Володихин

– Нет, ну а от двух томов до...

Т. Агейчева

– Понемножечку он дробил, пересматривал, немножко менял структуру. Все-таки какие-то, как я уже сказал, вставочки были, новые главы.

Д. Володихин

– То есть иными словами не то чтобы она разрослась по объему, скорее он понял, что лучше издавать небольшим объемом книжечки, чтобы каждая из них могла выставляться индивидуально.

Т. Агейчева

– Ну возможно и так. У него вообще была привычка тиражировать свои работы. Если вы посмотрите биографию Иванова-Разумника, то она чрезвычайно обширна, чрезвычайно. Но если вы оцените содержание этих работ, то вы поймете, что это тираж.

Д. Володихин

– Многие из них просто повторяют друг друга под новыми названиями.

Т. Агейчева

– Одни и те же тексты, да даже и названия не меняются. Меняются названия сборников, а в них помещаются старые тексты под старыми же названиями.

Д. Володихин

– Ну давайте вернемся к главным трудам его жизни. Итак, «История общественной мысли».

Т. Агейчева

– И второй труд сразу же назову, потому что их нужно рассматривать только вместе. Это книга, которая называется «О смысле жизни». Она вышла в свет в 1908 году в первый раз, там тоже был подзаголовочек – имена писателей. А во второй раз, в 1920 году в Берлине была выпущена уже без подзаголовков, просто «О смысле жизни».

Д. Володихин

– То есть тема, вот она не кажется вам узковатой? Ничего?

Т. Агейчева

– Ну так ведь вот Иванов-Разумник за нее взялся. Который Разумник Васильевич.

Д. Володихин

– Ну то есть иными словами это было не то чтобы попытка выдать взгляд и нечто, а серьезная такая претензия на то, чтобы объять огромную философскую тему.

Т. Агейчева

– Совершенно верно. И вот в этих работах, а здесь, несмотря на то, что вот порядок выхода книг таков, каков он есть – сначала «История русской общественной мысли», а потом «О смысле жизни», – начинать нужно все-таки с работы «О смысле жизни».

Д. Володихин

– Так.

Т. Агейчева

– Потому что здесь вот как раз Разумник сформулировал философские основы своей большой концепции. Так вот, вообще свою философию он обозначил так: философия имманентного субъективизма.

Д. Володихин

– А лучше расшифровать.

Т. Агейчева

– Ну давайте попробуем. Вот Иванов-Разумник начал с того, что объявил о том, что его не устраивает ни одна из теорий прогресса, которые выработаны человечеством вот к моменту собственно появления его работы на свет.

Д. Володихин

– Почему?

Т. Агейчева

– Его не устраивала христианская теория, которую он тоже называл теорией прогресса, его не устраивала позитивистская теория и так далее. Почему? Потому что все теории прогресса, которые существуют, рассматривают человека, он считал, как средство, а не как цель. Вот все это делают по-разному, но во всех случаях человек это средство. Во-вторых, он не принимал эти теории прогресса, потому что он считал, что ну не может, вот например христианство он не принимал почему? Потому что он считал что мир не может быть преобразован силой духа, и более того силой духа – обратите внимание! – одного человека – он так говорил о Христе.

Д. Володихин

– Ну я думаю что для интеллигенции того времени это определение, которое в нашей Церкви считается ни много ни мало как еретическим, было характерным. Ну время было такое.

Т. Агейчева

– Да, он не верил, как вы понимаете, в экономический прогресс, материалистические теории его тоже не устраивали вот такого толка. Именно потому, что он считал, что нынешнее поколение, которое эксплуатируется и классы эксплуатируются, они тоже средства для кого-то. В то время как главный постулат его концепции: человек – самоцель.

Д. Володихин

– То есть иными словами, если я правильно понимаю, то главный смысл прогресса состоит в том, чтобы человек получал все больше и больше свободы и все больше и больше возможностей. И его личное, индивидуальное благо и есть цель прогресса.

Т. Агейчева

– Прогресс это рост, как и писал Разумник, вширь и вглубь человеческой личности. Причем речь здесь идет опять же не об утилитарных или гедонистических каких-то показателях...

Д. Володихин

– А о возможностях самосовершенствования?

Т. Агейчева

– Да, о духовном развитии, о творческом развитии, о познании и так далее. Вот рост человеческой личности, человеческой индивидуальности.

Д. Володихин

– При этом очень важно, потому что сразу же звоночки ведь звонят: а не является ли это, вот не эгоизм ли это? Иванов-Разумник сразу же давал пояснения: нет, вот для настоящего имманентного субъективизма ценна не только человеческая личность «я», но и личность другого человека...

Д. Володихин

– Потому что она тоже «я».

Т. Агейчева

– Да, и настоящий истинный субъективист имманентный, или у него еще был такой, такая категория – этический индивидуализм. Значит, истинный этический индивидуализм восполняется обществом, ценит иную личность, ну изо всех сил работает на рост человека вширь и вглубь.

Д. Володихин

– Ну схема серьезная. Хотелось бы только буквально в двух словах пояснить. Субъективизм – понятно: все что есть в прогрессе, должно строиться вокруг возможностей личности к самосовершенствованию. А имманентный – что имеется в виду?

Т. Агейчева

– А вот это тоже очень интересно. Имманентный вот почему. Он считал, что имманентный субъективист или истинный этический индивидуалист – ну это любой человек, у которого есть к тому психологическая склонность. То есть этический индивидуализм – это факт психологии.

Д. Володихин

– А имманентность с этой точки зрения, это что такое? Вот вы разъясните.

Т. Агейчева

– Вот с этой точки зрения, ну вот человеку это присуще просто вот по факту рождения. Вот он родился с такой психологией.

Д. Володихин

– То есть это естественно и навсегда.

Т. Агейчева

– Да, вот он этический индивидуалист.

Д. Володихин

– Ну что же, не без труда, но тем не менее, напоминаю, что это у нас светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы ненадолго прерываем нашу беседу для того, чтобы буквально через минуту вновь встретиться в эфире.

Д. Володихин

– Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный историк, кандидат исторических наук, доцент исторического факультета МГУ Татьяна Владимировна Агейчева. Мы разговариваем об интеллигенции и Церкви через призму личности одного из светочей интеллигенции начала XX века, Иванова-Разумника. Ну что же мы вот обсудили первый труд, увидели основной смысл его философии. Но был еще и другой труд – «История русской общественной мысли». Насколько я понимаю, в России. Или...

Т. Агейчева

– В России.

Д. Володихин

– Здесь он мировой масштаб не стал брать, он взял одну Россию. И каким образом стыкуются эти две работы?

Т. Агейчева

– А стыкуются очень просто. Вот этические индивидуалисты – это собственно и есть интеллигенция по Иванову-Разумнику.

Д. Володихин

– Настоящие этические индивидуалисты.

Т. Агейчева

– Да, и настоящая интеллигенция. И еще в работе «О смысле жизни» он сформулировал такое противопоставление: с одной стороны – этические индивидуалисты или интеллигенты, а с другой стороны – ну здесь он не скупился на определения: «жвачные двуногие», «разные человекоподобные» и вот они все вместе – «мещане». И вот отсюда как раз название вот этой его работы: «Индивидуализм и мещанство в русской общественной жизни».

Д. Володихин

– А это подзаголовок, да?

Т. Агейчева

– Да, для «Истории русской общественной мысли». А почему вот именно так? Ну потому что алгоритм общественного прогресса виделся ему как такая ну брань вечная, когда волна на волну идет. Вот есть период, когда наступает волна мещанства, и в эпической борьбе с ней гибнет интеллигенция.

Д. Володихин

– Цвет интеллигенции.

Т. Агейчева

– И одерживает победы, и формулирует какие-то новые идеи, способствующие вышеупомянутому росту личности, индивидуальности, да, вширь и вглубь. А потом опять наступает волна мещанства. И вот таким образом...

Д. Володихин

– И масса давит критически мыслящих личностей.

Т. Агейчева

– И таким образом интеллигенция неистребима. Потому что ей всегда есть чем заняться, потому что она всегда творит новые идеалы.

Д. Володихин

– И всегда с ней кто-то борется.

Т. Агейчева

– Конечно.

Д. Володихин

– Ну в этом смысле интеллигенция есть нечто вненациональное, внетрадиционное, внерелигиозное, скорее некая масса людей, охваченных правильной философией.

Т. Агейчева

– Дополню: внеклассовая группа, это группа этическая.

Д. Володихин

– Ну что ж, вот давайте теперь поговорим вот о чем. Два эти труда, вышедшие в межреволюционный период, очевидно, были достаточно быстро восприняты большими массами интеллигенции как нечто ей близкое и родное.

Т. Агейчева

– Ну он получил огромное количество откликов. И вот в особенности труд об истории русской общественной мысли. На это, ну вот давайте, например, на этот труд откликнулся Плеханов. На этот труд откликнулись философы русские, Франк, например, и другие. Довольно известные критики разного толка. Например, один из очень известных художественных критиков, по фамилии Эллис, такой был.

Д. Володихин

– Насколько комплиментарно ее восприняли? Ее критиковали или все же было преимущественно положительное мнение?

Т. Агейчева

– Нет, вы знаете, очень по-разному. Очень по-разному. Причем удивительно, но значительная часть, вот даже если мы из этого массива критики исключим марксистов, а совершенно понятно, что они не могли откликнуться положительно на работу Иванова-Разумника, вот все-таки критики была очень строга к Иванову-Разумнику. Почему? Потому что люди увидели в его работе очень нехороший потенциал.

Д. Володихин

– А именно?

Т. Агейчева

– Ну например, опасность выведения этой философии из области мысли в область жизни. Вот потому что сразу же возникает вопрос: хорошо, что такое субъективный идеал?

Д. Володихин

– Ну хорошо, хорошо, я понял. Если это все вывести в область жизни, тогда получается так: вот простой народ, масса, мещане, а вот светлые личности, которые пытаются все преобразовать, все построить на новый лад и ищут возможности самосовершенствовании. И поскольку борьба у них происходит нешуточная, то ведь может и до стрельбы дойти, и до казней.

Т. Агейчева

– До насилия. Это, во-первых. То есть вот как под свою гребенку да, вот всех. А во-вторых, вот все-таки важный вопрос: а вот эти ваши идеалы субъективные, ну где критерий, что это добро, свет, чистота и так далее.

Д. Володихин

– На что Разумник отвечал...

Т. Агейчева

– А Иванов-Разумник говорил: а это все в области все равно психологии, и мера всякого поступка – это цель. То есть вы не оценивайте поступок как таковой, да...

Д. Володихин

– Просто делайте.

Т. Агейчева

– А цель. Вот если цель благая, но на пути к этой цели вдруг что-то пошло не так...

Д. Володихин

– Ну а цель-то была благая.

Т. Агейчева

– То, в общем, да, мы измеряем по цели. Во-вторых, он считал, что вообще нет устойчивых и вечных ценностей, все временно. Все что считается чистым и светлым сегодня, завтра становится зоологическим элементом и мгновенно превращается в мещанство.

Д. Володихин

– То есть иными словами, вечен субъективизм, и именно это-то и надо взращивать.

Т. Агейчева

– И он говорил: живите вовсю, дышите полной грудью, углубляйте жизнь ну и так далее.

Д. Володихин

– Ну а что получается. Получается, то что он фактически действительно создает даже не столько философию, сколько этическое учение, похожее на конфессию.

Т. Агейчева

– Совершенно верно.

Д. Володихин

– И он из центра космоса извлекает Бога, ставит туда человека и говорит: молитесь на его потребности. Причем не просто человека, а интеллигента. Молитесь на потребности интеллигента. И вот вы говорите о том, что его много критиковали. Да, конечно, было огромное количество отзывов. Но ведь это тот случай, когда критиковали, но читали и читали взахлеб.

Т. Агейчева

– Да, так одно же другому не мешает.

Д. Володихин

– Ну по тем временам – да.

Т. Агейчева

– Потом, знаете, есть еще вот какая вещь, ведь политически Иванов-Разумник был народником.

Д. Володихин

– Ну что-то вроде эсера с несколько архаичными взглядами.

Т. Агейчева

– И он был идейно близок огромному числу людей, которые читали и – ну позволю себе такой термин использовать, – исповедовали, например, Лаврова.

Д. Володихин

– Ну и Михайловского, наверное.

Т. Агейчева

– Да, да, совершенно верно. И он был таким логическим продолжением всей этой истории.

Д. Володихин

– А этих людей у нас любили, да.

Т. Агейчева

– Но он был более напорист.

Д. Володихин

– Но он человек, который видел, как когда-то воззрения Лаврова и Михайловского, ушли, рассеялись. И хотел быть жестче, чтобы не рассеялись его собственные.

Т. Агейчева

– Да, и потом он использовал такую риторику, которая не могла не быть привлекательной. Ну вот он, например, говорил о грядущем царстве социализма, об эпической борьбе, об исключительности этической нравственности интеллигенции. Нравственной, да, интеллигенции. Ну кому ж не хочется?

Д. Володихин

– А побывать внутри тех, на кого молятся.

Т. Агейчева

– Конечно, включиться в эти ряды.

Д. Володихин

– Ну что же вот давайте посмотрим на это с другой стороны. Человек написал две книги, огромное количество статей, тасовал их и перетасовывал в разных сборниках – это все литературная деятельность. Но в какой-то момент наступает критический час – это события 1917 года. Революция обрушивается на Россию. Иванов-Разумник, напомним, не коммунист, не большевик, он скорее, вот как вы сказали, народник-социалист, социалист-революционер, то правый, то левый.

Т. Агейчева

– Он с эсерами имел дело.

Д. Володихин

– И вот что он делает в эту эпоху? Он становится на сторону революции, на которую, какой-то части революции, критикует? Ведь для него это, в сущности, идеальный момент для того, чтобы проявиться вновь всерьез, по-настоящему.

Т. Агейчева

– Ну знаете, во-первых, критический момент наступил раньше. Когда началась первая мировая война и Россия в нее вступила. И вот здесь как раз и произошел вот этот вот момент перехода мировоззрения в область жизни. И еще одно обстоятельство обязательно надо отметить, чтобы понимать, что происходит. Ведь вот в постановке вопроса Иванова-Разумника совершенно очевидное и главное начало какое – богоборчество. Вот в книге «О смысле жизни» он не просто все теории прогресса отвергал, а он, вот самые яркие его строки посвящены тому, что он Бога не отрицает, но Он его не принимает. То есть он вот считал, что он прямо вот против Бога вышел. И он сопоставим по масштабам. И он может предложить вот это мировоззрение, которое, так сказать, переборет христианство.

Д. Володихин

– То есть слегка самообожествился.

Т. Агейчева

– Да. И вот представьте себе, он размышлял о том, и в его книгах это есть, что и предполагал, что духовный максимализм и вот имманентный субъективизм, и соответственно победа имманентного субъективизма происходит путем взрывов, революций, общественной борьбы.

Д. Володихин

– Ну вот собственно Первая мировая и за ней взрыв.

Т. Агейчева

– И он ожидал этих взрывов. Но до Первой мировой войны это было только мировоззрение и ожидание. А вот дальше, представляете, все происходит так, как он хотел: начинается мировая война, налицо признаки крушения империй, которое в конце концов и происходит. И вот она, социальная революция.

Д. Володихин

– Так он счастлив, он в восторге?

Т. Агейчева

– Иванов-Разумник считает, что он ну просто предтеча.

Д. Володихин

– Ну пророк во всяком случае.

Т. Агейчева

– Как минимум. И поэтому он с известным восторгом воспринимает, например, войну. Ну, правда, как носитель антивоенной идеи.

Д. Володихин

– То есть я против войны, но если она разрушит все то, что мешает осуществлению моих идеалов, то это хорошо.

Т. Агейчева

– Это просто отлично. Потому что итог это революция.

Д. Володихин

– Вот он писал какие-то статьи на эту тему, говорил?

Т. Агейчева

– Обязательно. У него целая серия статей. Например, есть у него такой сборник, ну у него и по отдельности статьи есть, и сборник – «Испытание огнем» – это вот как раз о войне. И тоже с подзаголовочком: «Социализм и революция».

Д. Володихин

– Ну что же, война ему понравилась, революция ему тоже понравилась. И мы возвращаемся к теме, которая уже у нас звучала в музыкальном раскрытии. К теме нэпа, когда Иванов-Разумник будет жить в собственном осуществляющемся идеале. Итак, саундтрек из фильма «Двенадцать стульев» об эпохе советского нэпа.

Д. Володихин

– Послушав эту бравурную мелодию, мне остается лишь тихо и очень спокойно сказать, что у нас здесь светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы с замечательным историком, кандидатом исторических наук, Татьяной Владимировной Агейчевой обсуждаем историю русской интеллигенции. И делаем это через призму личности Иванова-Разумника. Ну что ж, мы подошли к моменту, когда вроде бы все то, чего так хотел Иванов-Разумник, на его глазах осуществляется. И результат каков?

Т. Агейчева

– Ну и вот он с восторгом принял февральскую революцию. И к этому моменту у него добавляются в его, так сказать, мировоззрение еще новые нотки. У него здесь присутствует еще где-то года с 15-го, а вот в февральскую революцию расцвело пышным цветом, у него добавляет такое понятие – «скифство». То есть он воспринимает революцию как стихию в натурфилософском смысле. И вот он ждет, когда эта стихия должна сметать на своем пути все мещанство мира и двигать общество, так сказать, к царству социализма.

Д. Володихин

– А в чем воплотилось это его «скифство», в каких-то трудах программных?

Т. Агейчева

– Ну во-первых, это да, это отношение к войне и революции. Должна уничтожиться географическая и физическая Россия для того, чтобы на ее месте возникло новое царство.

Д. Володихин

– Но это статья, книга, сборник – что это?

Т. Агейчева

– Это целый ряд статей, и опять же сборники. Ну например, «Год революции» – такой у него есть сборник. Или «Свое лицо». И целый ряд других.

Д. Володихин

– Там, помнится, был сборник, в котором вот подобную платформу прокламировало сразу несколько человек, он и назывался «Скифы».

Т. Агейчева

– «Скифы», да. Это так называемая «скифская» группа, в которую входили Блок, Белый, Есенин, Клюев, ну еще целый ряд символистов. Вот это была «скифская» группа....

Д. Володихин

– Имажинистов.

Т. Агейчева

– Они издавали альманах «Скифы», два выпуска вышло этого альманаха – в 17-м и 18-м году. И Иванов-Разумник там участвовал социально-политическими статьями, ну остальные, соответственно, с литературными сочинениями.

Д. Володихин

– Ну вот собственно вы уже говорите о 18-м годе и так далее. А ведь, в сущности, февральская-то революция, она установила ту реальность, которая продержалась всего несколько месяцев.

Т. Агейчева

– А вот Иванов-Разумник успел разочароваться.

Д. Володихин

– Уже в февральской или...

Т. Агейчева

– Уже в февральской революции. Очень ненадолго дрейфовал в сторону большевиков, ну потому что ему казалось, что вот они решительнее, и они-то уж должны довести дело революции до конца.

Д. Володихин

– Сметут и сломают все, что необходимо.

Т. Агейчева

– Ну и этого хватило ненадолго. Потому что и все это менялось у него даже не в течение месяцев, а вот днями буквально. Он и большевиков очень скоро записал в мещане. И в особенности жестко начал к ним относиться, когда большевики пришли к власти.

Д. Володихин

– Ну хорошо. Большевики и Иванов-Разумник – вроде бы идейный вождь интеллигенции, и это не только претензии, он действительно был чрезвычайно популярен: его слушали, его тексты, в общем, принимались во внимание серьезными людьми. Но вот интеллигент в условиях гражданской войны, притом интеллигент, противопоставляющий себя и большевикам, и христианам, и традиционному порядку – во что он превращается? Ведь, в сущности, он оказывается той щепкой, которая ни к какому берегу подплыть не может.

Т. Агейчева

– А вы знаете, особенность Иванова-Разумника в том, что он всегда был вне обстоятельств, вот он себя мыслил над ситуацией. И у него вот по этому поводу, кстати говоря, вот эта его работа «Свое лицо». Говорил: надо делать свое дело, мало ли, что тут происходит вот вокруг. А мы-то субъективисты настоящие, имманентные, и наше дело, так сказать, вот это творчество идеалов. Нам нужно просто делать свое дело, невзирая на реальность. А реальность это то, что извращается, то есть все идеалы извращают – большевики извращают, кто бы то ни было. Ну в общем, все кто приходит к власти.

Д. Володихин

– Ну хорошо. Вот он сидит в голодном городе, пишет, пишет, пишет свои статьи, устанавливая идеалы. Потом гражданская война заканчивается, и ему в советской России надо кем-то быть. Какое место ему оставляют большевики? Он их не любит, они в нем подозревают, видимо, совершенно справедливо, человека, который их не любит. Но кем-то же он становится, он же прожил 20-е, почти все 30-е годы в Советском Союзе.

Т. Агейчева

– Вот в его биографии есть период – с 18-го примерно до 24-го года, – когда ему много позволяли.

Д. Володихин

– То есть вот старый кумир, почти союзник, левый эсер.

Т. Агейчева

– Да, и большевики, в общем, были к нему лояльны и более того, даже, может быть, с ним заигрывали. Он, например, входит в литературно-художественный отдел Наркомпроса, ему очень благоволил Луначарский. Несмотря на то, что Луначарский был одним из первых критиков Иванова-Разумника вот в поры написания первых книг.

Д. Володихин

– А помните, батенька, как мы с вами спорили, какие были времена?

Т. Агейчева

– Тем не менее, он очень активно публикуется, очень много пишет. При этом не скрывая своей антигосударственности. Все что он делает в это время, он сам определяет так: из ненависти, из презрения. Но тем не менее, вот действительно большевики его продолжают терпеть и привлекать к творчеству. И вот одно из проявлений его творчества, вообще вот в этот период главное дело Иванова-Разумника – «Вольфила» – Вольная философская академия.

Д. Володихин

– Ассоциация.

Т. Агейчева

– По-разному называли. Академия – это вот по аналогии с эпохой Возрождения. Ассоциация, академия, да. Такое учебное заведение нового типа, которое, кстати говоря, вот все те же, кто, например, был в «скифской» группе Иванова-Разумника, вот они же были инициаторами, с некоторым перекрестием, инициаторами этого нового учебного заведения. Значит, Вольная философская ассоциация должна была стать рассадником, такой теплицей, если хотите, для взращивания имманентного субъективизма и этического индивидуализма уже в советской России.

Д. Володихин

– Ну какое-то время пытались, как я понимаю, но уж очень долго советская власть этого терпеть не могла.

Т. Агейчева

– Первое время очень был громкий проект, очень привлекательный. По образу и подобию петербургской «Вольфилы», возникали ее отделения в Москве, Киеве, Берлине и так далее.

Д. Володихин

– Ленинградской, петроградской...

Т. Агейчева

– Да, простите, петроградской.

Д. Володихин

– Петроградской, уже не петербуржской.

Т. Агейчева

– Петроградской, да.

Д. Володихин

– И когда все это завершилось?

Т. Агейчева

– Вот в 24-м году. Когда ну большевики тоже вызрели, что называется, до уровня крепкой государственной власти.

Д. Володихин

– Вот сейчас ну еще пока нет, начали зреть в сторону власти. А давайте вот подведем итог: значит, до середины 20-х годов это высокопоставленный чиновник Министерства образования, говоря современным языком.

Т. Агейчева

– Нет, ну нет...

Д. Володихин

– Но входит же в Наркомпрос?

Т. Агейчева

– Ну он входил, но он всегда был, он сам себя называл: кот, который гуляет сам по себе.

Д. Володихин

– Но зарплату получал.

Т. Агейчева

– Ну это да.

Д. Володихин

– Ну может быть, высокопоставленный советник?      

Т. Агейчева

– А вот таков Иванов-Разумник, понимаете. Он зарплату получал, если давали – но при этом выражал свое презрение. Услугами советской власти пользовался – но при этом выражал презрение.

Д. Володихин

– То есть лоток с едой видел, другой лоток не видел принципиально. Кот, который гуляет сам по себе, понятно. Но я собственно о том и говорю. Интересно было посмотреть, по каким ведомостям он получал жалованье и какая у него была должность – советник, чиновник, что-то очень близкое к этому. И еще к тому же человек, который стоит во главе проекта крупного высшего учебного заведения.

Т. Агейчева

– Которое, кстати, было зарегистрировано как государственное учреждение.

Д. Володихин

– То есть это очень непростой, достаточно крупный человек. А потом, с середины 20-х все идет на спад. И что же его ждало?

Т. Агейчева

– Запрет на оригинальное творчество – он остался без работы. И все оставшееся до войны время он подбирал крохи. То есть это была временная работа, это были какие-то ну такие, знаете, вот варианты вроде корректуры, работы для энциклопедий, причем технической работы, работа с архивами. И такого рода вот все было.

Д. Володихин

– Ну а в конце 30-х этого человека, который даже будучи абсолютно оторван от возможности оригинального творчества, вновь заподозрили в чем-то скверном и дважды отправляли в ссылки. Только вот не в Крым, а подальше.

Т. Агейчева

– Да, с 33-го года началась его тюремно-ссыльная новая эпопея. Ну правда, здесь надо вспомнить, конечно, и о том что ЧК его немножечко так потерзала в 19-м году, в связи с делом левых эсеров.

Д. Володихин

– Но это как бы своя своих не познаша.

Т. Агейчева

– Но тем не менее там это тоже было недолго: его на две недели свозили в Москву и отпустили.

Д. Володихин

– А, милые бранятся, только любятся.

Т. Агейчева

– А вот с 33-го года все уже началось всерьез. Он был обвинен в антигосударственной деятельности, конечно, в эсеровском заговоре.

Д. Володихин

– Ну скажем, просто: где он отбывал?

Т. Агейчева

– Ну вот в 33-м году он был отправлен в ссылку в Саратов.

Д. Володихин

– Это еще ничего, потом будет хуже.

Т. Агейчева

– До 36-го года.

Д. Володихин

– А была ведь и вторая?

Т. Агейчева

– Потом вернулся, да, из ссылки, его снова арестовали в 37-м году, но там он уже сидел в тюрьме до 39-го года.

Д. Володихин

– Где?

Т. Агейчева

– В Ленинграде.

Д. Володихин

– То есть Сибири он не знал, на Колыме он не побывал.

Т. Агейчева

– Нет, нет.

Д. Володихин

– Все-таки хотя человек, попавший в тюрьму, в ссылку, но тем не менее не из тех, кто вот в лагере лесоповалом занимается.

Т. Агейчева

– Нет, к нему вообще, так сказать, даже в этом случае вполне нежно относились. И он об этом пишет в своих воспоминаниях. У него есть мемуары под названием «Тюрьмы и ссылки», где он вот эту всю свою эпопею прописывает. И он говорит, что меня не били, меня не оскорбляли. С ним беседовали.

Д. Володихин

– Ну что ж, все-таки он сам элемент того революционного вихря, который создал новую власть, и это очень хорошо понимали: ты, брат, с нами споришь, но ты все равно плоть от плоти то же, что и мы, по большому счету. Великая Отечественная последний раз изменила его судьбу, на этот раз радикально.

Т. Агейчева

– Да, его должны были арестовать в сентябре 41-го года. Но за два дня до предполагаемого ареста в Царское Село (ну тогда это было Детское Село), Пушкин, да, вошли немцы, и город оказался в оккупации. И Иванов-Разумник к этому тоже относился странным образом, к этому факту. Он не делал ставку на Красную армию, он считал, что немцы это культурная нация...

Д. Володихин

– И там имманентному субъективисту могут быть даны новые прекрасные возможности.

Т. Агейчева

– Но при этом перспектив у них тоже нет. Поэтому всех должна спасти Америка. Вот у него такая была позиция.

Д. Володихин

– Ну пока он с немцами.

Т. Агейчева

– Но когда немцы пришили в Пушкин, вот он поначалу с ним отказывался работать, проявляя принципиальность. У немцев работала жена Иванова-Разумника, которая была немкой.

Д. Володихин

– А потом?

Т. Агейчева

– А потом, поскольку она была немкой, а фашисты объявили о возможности выезда в Германию немцев по крови...

Д. Володихин

– Он выехал.

Т. Агейчева

– Он выехал, да. Оказался сначала в пересыльном лагере в Коннице – это Пруссия, ныне Польша. Прожил там довольно долго, вот 43-й, да, до 43-го года фактически, постранствовал по Европе. А в 44-м году они вместе с женой бежали в Северную Германию от наступающей Красной армии, боясь репатриации.

Д. Володихин

– Ну даже, я думаю, не столько репатриации, сколько чего-нибудь похуже. Он, вот речь не идет о сотрудничестве, речь идет только о пребывании на территории, которую занимают немцы.

Т. Агейчева

– Ну тоже не все так просто. Потому что, проживая в лагере вот в этом, в Коннице, Иванов-Разумник через профашистскую газету русскоязычную «Новое слово» связывался с русскими в эмиграции. И заодно начал с этой газетой сотрудничать. И там не только печатали его тексты, но еще и по радио передачи организовывали.

Д. Володихин

– Ну вы подумайте, настоящий имманентный субъективист!

Т. Агейчева

– А он потом это так и оправдывал, что ему-то нужна была трибуна. Цель, цель, а не поступок.

Д. Володихин

– Ну что ж, когда война закончилась, он оказался – слава Богу, для него, – в западной зоне оккупации, не был насильственным образом выдан на советскую территорию. И вскоре после окончания войны, по-моему, в 46-м году где-то в Мюнхене и помер.

Т. Агейчева

– Он хотел уехать в Америку и добивался визы. В 46-м году сначала жену похоронил и через некоторое время, через несколько месяцев, да, действительно, умер. Был похоронен в общей могиле.

Д. Володихин

– Ну ему 68 лет.

Т. Агейчева

– А потом, поскольку за могилу платить было некому, и сама могила исчезла.

Д. Володихин

– Ну что вам сказать, Татьяна Владимировна. Очень поучительна история, которую вы нам рассказали. Щепка, которая хотела быть богом, сделать богами тех, кто за этой щепкой идет, слушает ее, воспринимает, условно говоря, относится к одной духовной крови с этой щепкой. Закончилось щепкой – то есть безымянной могилой, в отрыве от всех цивилизаций – от христианской, от советской, от европейской. И можно лишь опустить занавес сожаления над этой судьбой. Человек, одаренный превосходным риторским даром, умением писать живые и яркие статьи, социологом, писателем, публицистом, растратил этот дар на то, что в практической жизни не осуществилось ни на один процент, и закончил свою жизнь вдалеке от Отечества. Наверное, в этом есть какой-то урок свыше для всех для нас. Благодарю вас за замечательный рассказ об этом человеке, его судьба поучительна. И мне осталось сказать вам, дорогие радиослушатели: спасибо за внимание, до свидания.

Т. Агейчева

– Всего доброго.