Поделиться
Гость программы: кандидат филологических наук, сотрудник Издательского Совета Русской Православной Церкви Валентина Курицына.
Разговор шел об истории Боровска, о том, как в этом городе удалось сохранить множество архитектурных памятников, а также о местной святыне — Свято-Пафнутьевом Боровском монастыре и о жизни святого, основавшего эту обитель.
Пафнутьево-Боровский монастырь. Фото: https://commons.wikimedia.org/ 
Боровск 
Боровск. Река Протва 
Пафнутий Боровский
Д. Володихин
— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час», с Вами в студии я, Дмитрий Володихин, и сегодня у нас передача, я надеюсь, до крайности уютная, потому что посвящена она уютному старинному русскому городу с чрезвычайно богатой историей. Этот город — Боровск. В сущности, не так далеко он отстоит от Москвы, и, тем не менее, его не очень сильно коснулись разного рода взрывные кампании, которые проводила советская власть в отношении Церкви в ХХ веке. И поэтому на Боровске, можно сказать, лежала длань Господня. Там совершилось небольшое доброе чудо — город сохранил чрезвычайно много старины, причем, старины не только светской, но и церковной, что, вообще говоря, в коренной России большая редкость. И поэтому сейчас этот город чудесно хорош. По город петляет небольшая речка Протва, и один из берегов Протвы, обрывистый, высокий, представляет собой сплошную смотровую площадку. Можно оглядывать пространства, лежащие ниже, и они будут чрезвычайно хороши, но можно и встать с другой стороны, и посмотреть на высокий берег Протвы — на нем стоят храмы, сохранившиеся даже в самую тяжелую годину истории Церкви в нашей стране, и, в общем, так все это здорово устроено, что можно любоваться и не налюбоваться час, два, целый день, поскольку Боровск — это город по-настоящему удивительных и прекрасных видов. У нас в гостях сегодня кандидат филологических наук, сотрудник Издательского совета Русской Православной церкви Валентина Алексеевна Курицына. И она сегодня как человек, который очень хорошо знает Боровск, будет нашим путеводителем по его истории, по его культуре, по его архитектуре. Здравствуйте, Валентина Алексеевна!
В. Курицына
— Здравствуйте.
Д. Володихин
— Ну что ж, я начал рассказывать о том, как хорош Боровск... чуть было не добавил — «в чудную погоду». Пожалуйста, продолжите. Ведь, насколько я понимаю, Боровск — город небольшой, тысяч 14 жителей. На окраине находится монастырь, и о монастыре мы будем сегодня говорить с особенной подробностью. Это Свято-Пафнутьев Боровский монастырь. Но заслуживает внимания не только он, но и сам город — то, что вне монастыря.
В. Курицына
— Боровск хорош, на самом деле, в любую погоду и в любое время года. Человек, умеющий видеть прекрасное, найдет для себя, чем полюбоваться там, и весной, и летом, и осенью, и зимой. Город необычайно привлекателен тем, что вот Вы остановились случайно, на лавочку отдохнуть присели — и так же случайно перевели взгляд направо или налево и буквально замерли, потому что перед Вами открылся новый прекрасный вид, которого Вы до этого не замечали. Город хорош в каждой своей точке, и в каждой точке Вы открываете что-то новое. Высокий берег Протвы и старинный городок, сохранивший свое очарование, а это значит, что ни одна многоэтажка нигде ни вид, ни солнечный свет не загораживает.
Д. Володихин
— То есть там не только не так много, как обычно, взорвано, но еще и не так много поставлено серой кубатуры послевоенной поры, как это обычно бывает в городах коренной части России?
В. Курицына
— Если мы будем говорить об исторической части Боровска, то там даже пятиэтажек нет. То есть там сохранились купеческие особнячки в большом количестве, у которых каменный низ, деревянный верх. И этим домам, безусловно, больше 100 лет, они крепкие, поставлены настоящим хозяином, и они-то хранят очарование города.
Д. Володихин
— Слушайте, это прямо какой-то кошмар Никиты Сергеевича Хрущева — «нигде не поставили дома моего имени, как же так?».
В. Курицына
— Пятиэтажки есть, но они уже ближе к окраинам. А вот исторический центр от них свободен. Да, безусловно, возникают регулярно конфликты по поводу сноса каких-то домов. Безусловно, хочется сохранить все, но все-таки сохранено очень много. Еще хочется поделиться впечатлением: когда мы в центре идем вдоль высокого берега Протвы (ну, не везде можно пройти, где-то придется немного от него отойти, но потом снова можно вернуться), практически всегда мы можем увидеть храм, который теперь расположен на улице Рабочей, а вообще это Высоковская Слобода — Высокое или Высокое, село под Боровском. Там когда-то был древний монастырь, в котором, собственно, когда-то и принял постриг будущий преподобный Пафнутий. Вот если эта точка видна практически из всей исторической части Боровска, то когда мы дойдем до этого храма (а Боровск привлекателен еще и тем, что даже если у Вас нет и никогда не было личного автомобиля, до любого интересного Вам места Вы дойдете пешком, еще и по дороге увидите множество интересных домиков маленьких, много красивых видов — то есть это город для пешеходных прогулок идеальный), и если мы дойдем до этого деревянного храма, то оттуда, опять же, мы увидим почти весь Боровск.
Д. Володихин
— Ну, а вот, допустим, каменные храмы? Насколько мне приходилось слышать о Боровске, я там бывал, но очень, к сожалению, небольшие промежутки времени занимали эти мои визиты, так что спрашиваю у Вас, как у человека знающего. Мне говорили, что там настоящее собрание русского XVIII века, то есть храмы от Петровской эпохи и до первой половины XIX века самых разных видов.
В. Курицына
— Когда-то Боровск начинался, ну, как и любой город, на городище. И самые древнейшие храмы стояли там. Сейчас, чтобы сориентироваться, это территория за памятником Циолковскому. То есть от площади мы видим памятник Циолковскому, а вот дома, которые в глубине зданий...
Д. Володихин
— А площадь как называется, уточните?
В. Курицына
— Сейчас это площадь Ленина, была Торговая. Можно, чуть-чуть отойду от темы храмов? Потом обязательно вернусь, чтобы сказать вот что...
Д. Володихин
— Давайте!
В. Курицына
— Боровск — город древний, и названия большинства его улиц были связаны как раз с храмами, которые на нем стояли. Например, Успенская, Троицкая, Спасская, Крестовоздвиженская. Но когда мы слышим слово «Боровск», так и хочется и ныне, чтобы улицам вернули исторические названия.
Д. Володихин
— «Боровск», «сосновый бор» — собственно, тот лес, вырубая который, ставили многие города Московской Руси. И Звенигород, и сама Москва на Боровицком холме — это все заселение холмов, близких к рекам, и, притом, холмов, которые поросли прекрасным бором.
В. Курицына
— Если возвращаться к названию, вот тут Пушкину, нашему гениальному поэту, действительно любимому и мною, и, думаю, всеми соотечественниками, языковое чутье изменило. Потому что когда-то полушутя он писал Каверину, находящемуся в это время в Боровске: «Каково проживаешь ты в свином городке?».
Д. Володихин
— Ну, тут просто игра слов не очень удачная. (Смеется.)
В. Курицына
— Да, да, конечно, слово «Боровск» возникло никак не от названия борова. Кроме того, если быть точным, слово «боров» имело гораздо больше значений, чем то, которое упомянуто Пушкиным.
Д. Володихин
— Давайте мы от кабанчиков вернемся к храмам. Все-таки храмы как-то интереснее. Вот насколько я помню, не прозвучала улица Благовещенская, а собор, по-моему, именно Благовещенский.
В. Курицына
— Собор Благовещенский — основной кафедральный собор, это уточню, потому что титул — «митрополит Калужский и Боровский». Есть кафедральный собор в Калуге, есть кафедральный собор в Боровске. Вот Боровский собор — это Благовещенский собор. Дело в том, что он пострадал и в 1812 году, и во время оккупации, поэтому не сохранился архив, и сегодня невозможно сказать достоверно, когда построен основной храм, XVII это или XVIII век, и чьим попечением...
Д. Володихин
— Ну, специалисты подозревают, что основа — XVII века. Возможно, она была перестроена в Петровскую эпоху, в первых годах XVIII века. И, опять же, если я не ошибаюсь — поправьте меня — именно в Петровскую эпоху и в самом Боровске, и рядом с ним было построено несколько замечательных каменных храмов.
В. Курицына
— Да, сейчас тоже к ним перейдем. Но если мы о Благовещенском соборе говорим, то он — явный представитель двух эпох, потому что колокольня была построена в начале XIX века, но видно, что она другая по стилю, трапезная и колокольня. Этот собор знаменит еще и тем, что там хранятся две деревянных иконы, а проще говоря, две деревянных скульптуры, — это святитель Николай и Параскева. Святителя Николая местное предание относит к глубине веков. До этого икона хранилась в другом храме, сгоревшем, но она была после пожара обретена в ближайшем овраге не пострадавшей. То есть понимаете, какая это ценность? Далеко не каждый художественный музей может вот такое показать. Далеко не в каждом серьезном собрании это есть. А там это не только есть — это еще в том месте, где это должно быть, — в храме.
Д. Володихин
— Ну, по большому счету, вообще и для музеев, и для городов, и для средневековых русских монастырей деревянная скульптура — это в принципе редкость, и ее сохранилось крайне мало.
В. Курицына
— Ну вот здесь мы можем это видеть в храме. Также деревянная скульптура есть в Рябушинском храме. Нынешний храм — начала XIX века, 1804 года, там скульптура «Христос в темнице». А если говорить о храмах начала XVIII века, первым вспоминается храм Рождества Богородицы в селе Роща, ныне это тоже территория Боровска, храм сохраненный, храм практически никогда не закрывался, если только на небольшое время. То есть охранные интерьеры. Знаменит, в том числе, тем, что когда-то там венчался Константин Эдуардович Циолковский.
Д. Володихин
— Ну, Боровск — это вообще город-везунчик по части сохранности старинных церквей. А сейчас мы с Вами поговорили о временах, от которых в городе сохранились каменные постройки, храмовые особняки, домики разного рода. Торговые ряды, насколько я помню, есть.
В. Курицына
— XVIII века изначально. Изначально — XVIII.
Д. Володихин
— Да. И настало время копнуть поглубже. Все-таки Боровск корнями своими, изначалием своей судьбы уходит в русское Средневековье, и он отмечен такой духовной звездой, как обитель Святого Пафнутия Боровского.
Дорогие радиослушатели, у нас Светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час», с Вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы с контрактом филологических наук Валентиной Алексеевной Курицыной обсуждаем исторические судьбы Боровска. Настало время отодвинуться из времен более поздних, из, так сказать, Нового и Новейшего времени к истокам судьбы этого города. Насколько я понимаю, историки находят их в XIV веке, ну, а уже в XV это место было отмечено необыкновенной вспышкой духовного гения святого Пафнутия.
В. Курицына
— Первое упоминание Боровска в документах — это 1358 год. Напомню нашим слушателям, что карта Русского государства в некотором смысле напоминала в это время лоскутное одеяло, то есть множество княжеств. Но напомню, что одеяло было еще более лоскутным.
Д. Володихин
— Фактически, государства-то не было — было штук 15 малых государств, и в одном из них правил великий князь Иван Иванович Красный или Иван Иванович Милостивый, государь Московской Руси.
В. Курицына
— Нам из современности нередко так автоматически кажется, что если княжество было Серпуховским и Боровским, то, значит, берем современный Боровский район административный, объединяем с Серпуховским — вот и княжество получается.
Д. Володихин
— Я чуть-чуть даже уточню. Вот мы говорили об Иване Ивановиче, потому что город упомянут в его завещании, но сейчас мы оттолкнулись от Москвы и перешли к Боровско-Серпуховскому княжеству, а это удел, это, ну, скажем, такая часть, сектор Московской Руси, в котором правит боковая ветвь рода Даниловичей, то есть московских Рюриковичей.
В. Курицына
— Серпухов достался по завещанию Андрею, то есть младшему брату Ивана Ивановича Красного. Но дело в том, что эпидемии в Средневековье не щадили никого, князь умер совсем молодым, оставив... И будущий знаменитый князь Владимир Храбрый отца не знал. И получилось так, что после смерти старшего брата Ивана Серпуховской удел наследовал младенец, будущий Владимир Андреевич Храбрый, а Московское княжество в это время было в руках, опять же, малолетнего совсем Дмитрия Донского, будущего Дмитрия Донского, который тоже остался малолетним без отца, но все-таки его хотя бы знал. Но нынешний Боровский район не равен Боровско-Серпуховскому княжеству тех времен. Во-первых, князь Андрей получил Серпухов, а судьба Боровска в те времена была еще не настолько ясной. Когда-то Боровские земли относились к сфере влияния черниговских князей, потом Москва несколько десятилетий спорила из-за них с Рязанским княжеством, хотя, казалось бы, Юго-Восток — Рязань и Юго-Запад — Боровск.
Д. Володихин
— И мы отметим, что когда-то Боровск был завидной землей. Два больших государя — московский и рязанский — спорили из-за нее. Знать, богатая была землица!
В. Курицына
— Да. И только уже в конце 70-х или в начале 80-х годов XIV века, в разных источниках по-разному, эта земля окончательно стала московской, и тогда князь Дмитрий Донской передал город Боровск Владимиру Храброму. Но север нынешнего Боровского района не входил в это княжество. Это было Суходол, или Суходольский Стан, и в те годы — извините, не в те годы, чуть позже — он принадлежал ко времени основания монастыря удельному князю Дмитрию Шемяке, но это я немного забежала вперед.
Д. Володихин
— Нет-нет, как раз в самый раз. Познакомим с князем Димитрием Шемякой наших радиослушателей. Это поистине яркая личность — в чем-то трагическая, в чем-то жутковатая. Он принадлежал боковой ветви Московского княжеского дома. Вот была одна ветвь Боровско-Серпуховская, другая — Звенигородско-Галицкая, и отец Дмитрия Шемяки Юрий дважды отбирал у Московского великого князя Василия II Темного престол, дважды сам становился государем. Естественно, его сыновья также на это претендовали, и Шемяка претендовал с особой силой. Он пускался во все тяжкие — даже пленил своего соперника и ослепил его жестоким образом. Но на престоле он продержался недолго. Итак, этот удельный князь какое-то время, не очень значительное, все-таки еще и князь великий, московский, впоследствии трагически скатившийся с этого престола, наказанный, потерявший свои земли и долго устраивавший междоусобные распри где-то там на Севере Руси в то время, когда на Боровскую землю ступила нога младенца, будущего великого святого Пафнутия Боровского — не самая благополучная, но, тем не менее, вот такой дар Господень этот участок Руси получил.
В. Курицына
— Будущий преподобный Пафнутий, а тогда Парфений, родился в 1395 году и с самой юности захотел себя посвятить служению Богу, молитве и в 1414 году принял постриг в монастыре, который тогда был в окрестностях Боровска в Высоком. Попал он в ученики под духовное руководство ученика Сергия Радонежского Никиты Серпуховского, Боровского, Костромского (источники свидетельствуют об этом), Но через некоторое время Пафнутий окреп духовно, приобрел опыт и во главе монастыря встал сам. То есть настоятелем выбрали уже его. Обитель под его руководства процветала, насколько это было возможно в те времена, число иноков было значительным.
Д. Володихин
— Добавим: в те времена, до крайности бедные, а в некоторые годы просто голодные, Русь все-таки была опустошена татарскими набегами. И, кроме того, в XIV веке по ней неоднократно черной ногой прошла чума.
В. Курицына
— Ну, вот я так сказала — «насколько в те времена было возможным, можно сказать, процветала». Спустя какое-то время преподобный Пафнутий тяжело заболел. Он думал, что его земная жизнь движется к концу, и стал искать уединения. И вот когда наши современники читают, что Пафнутий искал место уединения, удалился из монастыря, а потом стоят у нынешней церкви Покрова в Высоком, то они удивляются: собственно, он же ушел совсем недалеко, вот он, Боровский монастырь виден! Я сделаю небольшое отступление, но Высокая или Высоковская Слобода, Высокое — название говорит само за себя. Это действительно высокий берег реки, высокая точка, с которой все далеко видно. Ныне там храм Покрова — на месте того монастыря, из которого когда-то ушел Пафнутий. А Боровский монастырь, по сравнению с этим, — внизу. Нельзя сказать, что в низинке, по-настоящему, но внизу панорама прекрасная, вид замечательный, но видно, что это совсем недалеко. Но нужно учитывать реалии того времени. Дело в том, что это сейчас вокруг Боровского монастыря роща, Рябушки, или административно это город Боровск, там, улицы с названиями. Но Рябушинская и Рощинская Слобода возникли возле монастыря. То есть когда уходил Пафнутий в эти места, там был глухой лес.
Д. Володихин
— Там был бор.
В. Курицына
— Да! И ближайшим населенным пунктом, опять же, по преданию, было село Русиново, которое ныне входит административно в территорию города Ермолино, но остановка «Русиново» сохранена. То есть ближе населенных пунктов не было. Пафнутий действительно уходил в глушь.
Д. Володихин
— И эта глушь, к тому же, была за пределами земли, принадлежавшей Димитрию Шемяке. Таким образом, сделав несколько сотен или, может быть, тысяч шагов, преподобный Пафнутий оказался под рукой другого государя, а также в месте диком, неосвоенном — в настоящей чащобе.
В. Курицына
— Если верить преданию, то село Русиново как раз было первым селом, которое стало принадлежать монастырю. Дмитрия Шемяка его подарил. Подарок был действительно княжеский — высокий берег реки. А это важно. Потому что земля просыхает быстро, и там люди могут, в нашем-то довольно северном климате, быстро начинать садово-огородные работы. Вокруг лес, орешник, грибы, село стоит очень красиво, тоже одна из высочайших точек Боровского района, откуда открываются замечательнейшие панорамы. И это село, если уже переходить к письменным источникам, мы уже знаем, — в них только как имущество Боровского монастыря.
Д. Володихин
— Ну так вот Боровский монастырь — он появляется сначала как обитель очень маленькая. При преподобном Пафнутии она растет медленно, и, тем не менее, она прославилась на всю Русь. Какие же порядки завел святой Пафнутий и что сделало его предметом самого пристального внимания окрестных земель, включая Москву?
В. Курицына
— Ну, преподобный Пафнутий Боровский сначала удалился туда один или с учеником. Но потом, как только стало известно об этой обители, постепенно к нему стала переходить и часть монахов из обители прежней, что тоже, по преданию, явилось причиной небольшого конфликта с Василием Ярославичем, потому что обитель на Боровских землях, получается, теряла иноков, переходящих в новый монастырь. Ну, а потом благодаря мудрости святого...
Д. Володихин
— Давайте уточним: Василия Ярославич — это на тот момент государь Боровский, Боровско-Серпуховской. А Дмитрий Шемяка — это государь тех земель, куда попал преподобный Пафнутий.
В. Курицына
— Да.
Ну, конфликт — это, так сказать, дело тишины и веры древних иноков. А все же что именно из деяний Пафнутия сделало его знаменитым?
В. Курицына
— Преподобный сам трудился при основании обители. Преподобный был строгих правил — к себе, в первую очередь. И также требовал строгой монашеской жизни от тех, кто к нему приходил. Дело в том, что монастырь вскоре станет одним из самых богатейших на территории страны. Но, опять же, речь о том, что богатства будут у монастыря, что позволит возводить каменные здания еще при жизни преподобного...
Д. Володихин
— А не у отдельных иноков.
В. Курицына
— ...что позволит заниматься благотворительностью, что позволит заказывать роспись храма по-настоящему талантливым художникам. А сами иноки будут вести очень скромный образ жизни в трудах и молитве.
Д. Володихин
— Вот это очень важный момент. Давайте его подчеркнем. Преподобный Пафнутий сам по себе был бессребреник, вплоть до того, что не чуждался тяжелого, черного труда. И в этом смысле он повторял благой пример преподобного Сергия Радонежского, который, бывало, плотничал за горсть корок гнилого хлеба и ничуть не считал для себя, потомка боярского рода, этот труд чем-то зазорным. Так же и преподобный Пафнутий. И еще один очень важный момент. Вы сказали: строгих правил. На Руси были разные монастыри. Монастыри были достаточно, в общем, вольные, в которых престарелые вельможи доживали свой век порой чуть ли не в роскоши. А были монастыри, в которых действительно было, как бы сейчас сказали, крепкое иноческое житие — строжайшее соблюдение правил и строжайшее самоограничение себя во имя Господа Бога.
В. Курицына
— При жизни Пафнутия сначала была поставлена деревянная церковь, которую вскоре сменил белокаменный собор. Этот собор был расписан Митрофаном и Дионисием, источники нам сохранили эти имена, и до последних... до середины где-то ХХ века считалось, что эти росписи, конечно, безвозвратно утеряны. Потому что собор из-за малости был разобран и в конце XVI века перестроен в нынешний, большой.
Д. Володихин
— Однако, впоследствии нашли их, эти росписи?
В. Курицына
— Да, нашли при проведенной реставрации. Но для этого нам придется перепрыгнуть в ХХ век.
Д. Володихин
— Ну, прежде, чем мы сейчас перепрыгнем куда-либо в древность от века XV, я хочу напомнить Вам, дорогие радиослушатели, что это Светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с Вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы ненадолго прерываем нашу беседу для того, чтобы буквально через минуту вновь встретиться в эфире.
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час», с Вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы с замечательным знатоком истории архитектуры и культуры Боровска и Боровской земли, кандидатом филологических наук Валентиной Алексеевной Курицыной, обсуждаем судьбы этого города, а также накрепко связанного с ним монастыря, основанного святым Пафнутием. Вот, собственно, Вы предложили перепрыгнуть в ХХ век, чтобы посмотреть, как этот замечательный памятник был обнаружен. Давайте же сделаем это.
В. Курицына
— Монастырь в ХХ веке постигла судьба многих обителей. Ну, на самом деле, это был не самый страшный вариант, потому что самый страшный вариант — когда храм или монастырь были совсем стерты с лица земли. Монастырь же Боровский был закрыт как собственно монастырь. Как во многих местах, монахи пытались быть сельхозкоммуной, но постепенно и она была закрыта. С самого начала, вскоре после революции, приезжали комиссии искусствоведов-историков, открывался музей, но просуществовал недолго. Реально же большую часть времени там был сельскохозяйственный техникум, школа механизации и какое-то время колония. Естественно, все это не способствовало сохранности. Причем...
Д. Володихин
— Однако?..
В. Курицына
— Да, причем, дело было не всегда в чьей-то злой воле. Иногда дело было только в том, что все-таки памятники архитектуры такой древности (а древнейшее здание, напомню, ныне существующее — 1511 год, трапезная с церковью Рождества Христова) требуют постоянной поддержки. Кроме того, не будем забывать, что древнейшие храмы часто стояли на дубовых сваях. А так как подземные потоки менялись, сваи подсыхали либо, наоборот, подгнивали, и некие трещины в монастырских стенах были уже и в XIX веке. Но, тем не менее, при надлежащем уходе, при том, что за зданием смотрели, здание стояло. Когда же въехала школа механизации, пробыла там какое-то время... Ну, в частности, в соборе, например, стояла техника. Как раз в день памяти преподобного Пафнутия, в ночь на 14 мая в 1954 году купол собора рухнул, испортив часть техники (ну, в общем, наверное, заслуженно, в данном случае). И после этого произошло маленькое чудо. К счастью, нашлись люди, которые помнили хотя бы о художественно-исторической ценности монастыря. Его стали восстанавливать. Был постоянный строительный участок, проектный. То есть восстановлением монастыря стали заниматься. А так как восстанавливать собор, не укрепив фундамент, было бессмысленно, первое, с чего начали, это укрепление фундамента и укрепление научное, серьезное, скрупулезное. И каждый камешек, что там получалось, его аккуратно доставали, изучали. И вот в фундаменте и в нижних стенах ныне стоящего собора Рождества Богородицы, в фундаменте собора были найдены белокаменные блоки от предыдущего собора, который расписывал Дионисий. Часть фресковой живописи, часть росписей сохранилась. Часть этих блоков доступна в Музее древнерусского искусства, часть, насколько я знаю, на длительной реставрации, а часть доступна в местном краеведческом музее в Боровске.
Д. Володихин
— Ну, может быть, было в этом что-то промыслительное. Однако мы говорим о сохранности культурных ценностей, но между тем сам монастырь с его памятью о великом подвижнике, о чрезвычайно строгом монахе, о наставнике других строгих монахов и великих святильников нашего иночества (ну, в частности, там обучался когда-то и начинал свою иноческую деятельность преподобный Иосиф Волоцкий), так вот, память обо всем этом не менее ценна, чем даже средневековые замечательные художественные росписи. Когда монастырь был отдан Церкви вот после всей этой вакханалии техникумов, колоний и механизаций?
В. Курицына
— В 1990 году.
Д. Володихин
— И, слава Богу, с тех пор там была очень серьезная реставрация.
В. Курицына
— Началась реставрация. Первые богослужения стали проводиться в храме Пророка Ильи — это храм с больничными палатами, поставлен на месте захоронения защитников монастыря, погибших в Смутное время. Это небольшой храм, отреставрировать его было проще, чем собор Рождества Богородицы. Потому что, поясню, в советское время реставрацией монастыря занимались, но занимались реставрацией монастыря как исторической, художественной и культурной ценности. Но тогда, конечно же, в 60 — 70-е годы, не предполагалось, что это должен быть храм, который вот сейчас передадут Церкви, в нем будут, возможно, богослужения. Поэтому, во-первых, восстановили к тому времени еще далеко не все, ну, а во-вторых, восстановили не в том виде, чтобы можно было богослужения вести. Много еще времени потребовалось на реставрацию, на внутреннее убранство. На самом деле, сделано очень много, но реставрационные работы ведутся и поныне, конечно же.
Д. Володихин
— Но вот эпопея с реставрацией натолкнула Вас на одну чрезвычайно важную тему — а именно ту, что храм Святого Ильи имеет внутри захоронения героев, защищавших обитель в 1610 году в эпоху Смуты. Я не ошибся, так оно и есть?
В. Курицына
— Дело в том, что Боровская крепость в это время была деревянной, и опытные воеводы понимали, что обороняться в деревянной крепости в те времена — не самое лучшее решение. Поэтому основным центром обороны стал монастырь, имеющий...
Д. Володихин
— А там как раз и были стены времен царя Федора Иоанновича.
В. Курицына
— Монастырские стены датируются, предположительно, 1520 годом, начало постройки стен и башен, и продолжается постройка башен и стен до где-то... Ну, в первой половине XVII века она еще идет, в том числе, после Смуты часть доделана. В числе предполагаемых строителей такие знаменитости, как Федор Конь, Трофим Шарутин — в разное время. Самая древняя башня монастыря — круглая...
Д. Володихин
— Как раз эпоха Федора Иоанновича, Федор Конь. Вот эту цитадель, насколько я понимаю, осаждали польско-литовские банды, сапеги, но и свои воры, которые подчинялись самозванцу Лжедмитрию II. Эта эпопея прославила, конечно, монастырь, если не с точки зрения религиозной, но с точки зрения духовной и патриотической точно.
В. Курицына
— Возглавлял оборону князь Волконский, опытный воевода. И монастырь держался, воины держались, не сдавались. Основная версия — измена местных воевод, которые показали тайный ход...
Д. Володихин
— Ну, младших воевод, да?
В. Курицына
— Да, местных воевод. Башня до сих пор носит название «Второй башни измены», через которую проникли враги. Но есть, как минимум, еще две альтернативных версии. Одна — о том, что местные воеводы просто были менее опытны, к тому же — местные. И когда у стен монастыря гибло местное население, они в какой-то момент не поняли, насколько опасно открыть ворота, открыли, а на плечах тех, кого они впустили, вошли враги. И вторая версия...
Д. Володихин
— То есть, иными словами, они хотели впустить тех, кого истребляли, но впустили недостаточно аккуратно и не вовремя, и, вместе с тем, кого убивали из местного населения, вошли захватчики?
В. Курицына
— Вот одна версия... Вторая версия, основная — что это была измена. Вот вторая... А третья версия — что была вылазка войск из монастыря в целях оттеснить врагов. Она сначала была удачной, и в какой-то момент потеряли контроль и не поняли, что враги теснят, не успели закрыть ворота. Что враги вошли, опять же, не из-за измены, а просто они вошли буквально сразу за отступавшими местными воинами.
Д. Володихин
— Насколько я понимаю, воевода князь Михаил Волконский, несмотря на то, что судьба монастырской крепости была уже решена, тем не менее, отбивался до конца и пал вместе с последними защитниками обители?
В. Курицына
— Воевода князь Волконский, да, закончил свою жизнь именно там. И герб Боровска, данный уже в следующем веке, напоминает как раз об этом событии — это сердце князя Волконского. Там на гербе сердце...
Д. Володихин
— ...с крестом.
В. Курицына
— Да, которое осталось до конца верно и Церкви...
Д. Володихин
— До конца осталось верно и Христовой вере, и службе своему государю. Тогда это был, насколько я помню, Василий IV. И, стало быть, прежде всего, верно было той присяге, которую путем Крестоцеловальной клятвы давал воевода царю. Сейчас, в настоящее время, насколько я понимаю, целый комплекс храмов в монастыре — это вот названная уже Вами церковь, примыкающая к трапезной, 1511 год, это Рождественский собор, тоже XVI века. А что еще?
В. Курицына
— Вот церковь Ильи Пророка с больничными палатами, церковь Святителя Митрофания — еще есть. Исторически она была при настоятельских палатах. Но храм, опять же, относительно небольшой, поэтому реставрировался он в наше время тоже несколько раньше основного собора...
Д. Володихин
— Это уже XVIII век, да?
В. Курицына
— Да, это уже XVIII век постройки. Были еще храмы, но вот часть их была разобрана из-за ветхости, а часть пострадала во времена, когда был учебный корпус, и одно из монастырских кладбищ таким образом было, фактически, уничтожено, из-за этого корпуса, и пострадали храмы.
Д. Володихин
— Ну, во всяком случае, осталось столько великолепных средневековых построек, построек XVIII века, что в Боровский монастырь в равной степени стремятся как богомольцы, так и туристы. Для одних это соприкосновение с животворной памятью о преподобном Пафнутии, для других это соприкосновение с древнерусским, вернее, средневековым русским искусством на самых вершинах его проявления. Монастырь великолепен и в первом смысле, и во втором, и, кроме того, еще в его в гражданском смысле освятил своим подвигом Михаил Волконский. Сейчас мы с Вами, дорогие радиослушатели, будем переходить к совершенно другому времени — к XIX веку, и в эфире прозвучит мелодия, которая связывает нас с историей тяжелых и героических войн начала XIX столетия. Петр Ильич Чайковский, фрагмент увертюры «1812 год».
(Звучит фрагмент увертюры «1812 год» П.И. Чайковского.)
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час», с Вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы с кандидатом филологических наук Валентиной Алексеевной Курицыной рассказываем Вам об исторических судьбах древнего русского города Боровска и Боровской земли. Вы только что слышали увертюру «1812 год» Петра Ильича Чайковского, и не напрасно она прозвучала, потому что Боровск опалила своим свирепым дыханием Отечественная война 1812 года, и Боровск — это был, фактически, последний город русской земли, куда добрался Наполеон и где он смог на какое-то время закрепиться.
В. Курицына
— Боровчане оборонялись отчаянно. Губернатор доносил Кутузову: «Город Боровск доселе существованием своим обязан ревности тамошнего городничего, который вообще с жителями и поселянами всякие покушения неприятеля отвращал храбрыми отпорами». То есть очень долго неприятелю не позволяли разрушить город. Кутузов же в одном из своих посланий предлагал «мужиков ободрять подвигами, которые оказывали они в других местах, наиболее — в Боровском уезде». Город пострадал при отступлении Наполеона. Напомню, что Боровск — сосед Малоярославца. А 12 октября 1812 года Малоярославец восемь раз, извините, переходил из рук в руки. Сражение там было жесточайшее, от города не осталось почти ничего.
Д. Володихин
— Ну, то есть когда в Боровск пытались проникнуть отряды наполеоновских фуражиров, небольшие авангардные части, город стоял и сражался. И тут вдруг через всю Боровскую землю проходят основные силы так называемой великой армии Наполеона. Тут уж он не может обороняться, а Русская армия старается отбить Наполеона в Малоярославле. Там кипит страшное кровопролитное сражение. Наполеон останавливается.
В. Курицына
— Наполеон именно там вынужден отойти уже на Смоленскую дорогу, к Западу, и проходит через Боровск, ночует в Боровске. Дом, где он, предположительно, ночевал, сохранился и поныне, это совсем недалеко от центра, трехэтажный особняк. И теперь сил местных жителей ну не хватает на то, чтобы не пустить сюда армию. Точно так же и Русская армия в это время решает другие задачи и не может оборонять Боровск. В Боровске остаются целыми где-то 120 домов, уничтожено более 800. Пострадали многие церкви — не только в Боровске, но и в окрестностях. Далеко не каждое село смогло потом быстро восстановить свой храм, и некоторые храмы появились заново уже только спустя десятилетия, хотя до этого, до нашествия вот этой самой просвещенной нации, стояли на этом месте веками. Но ведь доходило до того, что крестьяне разбирали свои избы ради того, чтобы дать возможность быстро переправиться через реки нашей армии — на мосты, на плоты. То есть все-все сословия проявили героизм. Безусловно, пострадал от нашествия французов и Боровский монастырь, потерял часть этажей и корпусов, но, в целом, французы не смогли стереть его с лица земли или как-то так повредить, чтобы он оказался невосстановимым. Конечно, долго приходилось восстанавливать и сами здания, и благолепие, но, тем не менее, монастырь сохранился. Есть предание, что существующую ныне на окраине Боровска, вот как раз в бывшей Высоковской Слободе, деревянную церковь хотели при отступлении спалить, но тоже не удалось, и она, к счастью, уцелела как в те годы, так и во время Великой Отечественной войны.
Д. Володихин
— Ну, может быть, Бог сберег. Мы сейчас говорили о Наполеоне. Это тот человек, который был в отношении России захватчик, оккупант. Как бы он ни был велик для Европы, для нас он злодей. Но Боровск именно в это время узнает о славе одного из воинских людей России, рожденного на этой земле — не в самом Боровске, а в селе Комлево. Это замечательный флотоводец, достигший адмиральского чина, Дмитрий Николаевич Синявин. Хотелось бы напомнить, что за пять лет до нашествия «двунадесяти языков» в Боровск (французской армии) он сражался на Средиземном море с турками, дважды разбил их (один раз — в Дарданеллах и второй — неподалеку от такой великой духовной православной святыни, как Афон, между Афоном и Лемносом), разгромил турецкий флот наголову. Ему было очень тяжело — турки получили новейшие конструкции, по французским проектам созданные линейные корабли, но, тем не менее, Синявин с задачей справился. Впоследствии на него пали обвинения в разных финансовых делах, в том, что он политически поступал неправильно, выводя эскадру из Средиземного моря. Мы не будем сейчас заниматься всеми спорами вокруг его личности. Напомним одно: следующий государь, Николай I, полностью оправдал Синявина и восславил его как одного из выдающихся флотоводцев того времени. И, насколько я понимаю, в Боровске память Синявина хранят. Он там родился, в Комлеве, он там провел детские годы. Но вот, тем не менее, Боровская земля знает и помнит человека, который вырос на ней.
В. Курицына
— С 2013 года стоит в центре памятник адмиралу Синявину, рядом — небольшой сквер, это одна из смотровых площадок Боровска, посещаемая туристами. Ну и, конечно, местные жители ее знают. А что еще важно — не просто памятник с наименованием, кто это, а вдоль сквера по периметру, небольшого, основная информация есть — что это за человек, какое у него было образование, в каких сражениях он участвовал, каковы его заслуги. То есть это очень важно, конечно.
Д. Володихин
— Ну, Боровская земля богата талантами. Здесь есть свои святые, свои полководцы, свои князья, свои ратоборцы за веру и за Отечество, и, насколько я помню, ведь там были и свои великие негоцианты?
В. Курицына
— Знаменитый род Рябушинских, на самом деле, родом из-под Боровска. Основатель — Михаил Яковлев, или Михаил Яковлевич Стекольщиков, а был он из крестьян, у которых в те времена заменой фамилии, по существу, была так называемая фамилия, образованная от имени отца... То есть он известен либо как Михаил Яковлев, либо как Михаил Стекольщиков, потому что у его отца было прозвище «Стекольщиков», он был резчик по дереву. Вот этот Михаил Яковлевич, родом из крестьян, выбился в промышленники, купцы, стал основателем большой династии.
Д. Володихин
— Когда это произошло?
В. Курицына
— Это произошло уже в XIX веке. Родился он в 1786 году. Но это первое поколение знаменитых Рябушинских. Потом его сын, Павел Михайлович, продолжил, и уже вот у него было восемь сыновей, которые отличались самыми разнообразными талантами. Как мы знаем, Рябушинские были и собирателями искусств, и промышленниками, и издателями. Но что интересно — ведь никакого слова «Рябушинские» у них в фамилии не было никогда. Михаил Яковлевич взял эту фамилию по месту своего рождения. На самом деле, он уроженец Ребушинской (или Рябушинской) Слободы, в последние десятилетия — Рябушек, а ныне — территории Боровска административно. И вот, казалось бы, человек мог бы захотеть порвать со своим прошлым. Ну, начинал, как обычный крестьянин, а теперь состояние в 2 миллиона, совсем другое влияние... Но он, наоборот, подчеркивает свое прошлое, свои корни... Что интересно...
Д. Володихин
— То есть та почва, которая его породила, ему дорога?
В. Курицына
— Он от нее не отказывается. Он не только от нее сам не отказывается — он от нее не отказывается за весь свой род. Ведь мы их знаем как Рябушинских, сразу как Рябушинских. Но это они себя сделали Рябушинскими, чтобы навечно помнить о том месте, откуда они все родом, откуда они вышли. И что интересно — что в названии слободы (она в какое-то время была Ребушинской, потом стала Рябушинской, Рябушками), так и в фамилии, он ее начинал как «Ребушинскую», но постепенно, через десятилетие, по-моему, пришел к тому варианту, как мы их и знаем, — знаменитой фамилии Рябушинских.
Д. Володихин
— Ну, мы поговорили о святых, о военачальниках, о князьях, о коммерчески одаренных людях. И, наконец, перед нами вырастает титаническая фигура ученого, который связан с этой землей, которому в Боровске поставлен еще один памятник — кстати, очень необычный.
В. Курицына
— Памятник, действительно, очень забавный, служит источником хорошего настроения для туристов. Циолковский там весьма мечтательный... Но памятник стоит...
Д. Володихин
— Заглядывается на небо, и кажется, вот сейчас с него шляпа упадет.
В. Курицына
— Двенадцать лет преподавал в уездном училище Константин Циолковский в Боровске. Основные свои труды, сделавшие его знаменитым, он создал уже в Калуге, но, тем не менее, и в Боровске он уже работал, печатался. Здание уездного училища сохранилось — оно где городище, основные здания, оно там сохранено, двухэтажное здание. И напомню, что и венчался он в Боровске. Было все очень скромно — дошли пешком четыре версты до церкви. У Циолковского не было там постоянного, собственного дома, он снимал квартиры, и часть домов до нашего времени просто не дошла. Поэтому в единственном доме, который сохранился, сейчас открыт музей, и туда можно прийти.
Д. Володихин
— То есть если уточнять дотошно, так сказать, до самых корней, ведь Калугу обычно называют «городом Циолковского», связывают с Циолковским, но если поставить рядом два города — Боровск и Калугу, то они играли в судьбе этого одаренного человека примерно равную роль, и он принадлежит им в равной степени?
В. Курицына
— Да! Вообще, как-то, наверное, не очень правильно связывать один город с именем знаменитого человека. Потому что он родился в другом месте, какое-то время жил в Москве, и город Боровск вполне заслуженно претендует на свою часть славы, и музей там теперь существует. Конечно, в Калуге и планетарий, и музей крупнее, но и в Боровске есть музей вот уже несколько десятилетий!
Д. Володихин
— Ну что ж, дорогие радиослушатели, мы рассказали Вам и о городе Боровске, и о знаменитом Свято-Пафнутьеве Боровском монастыре, и о великих людях, которых взрастил Боровск, — Синявине, Рябушинских, о Циолковском, рассказали об одном злодее, который добрался до Боровска, но дальше не прошел, о Наполеоне, и настало время нам с Вами прощаться. Благодарим Вас за внимание.
В. Курицына
— Спасибо за внимание! До свидания!
Д. Володихин
— До свидания!
«Генерал Владимир Константинович Витковский». Константин Залесский
Поделиться
Константин Залесский
Гостем программы «Исторический час» был историк Константин Залесский.
Разговор шел о судьбе яркого военачальника русской императорской армии — генерала Владимира Константиновича Витковского, о его участии в Первой Мировой войне, в Белом движении, а также о жизни в эмиграции.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Все выпуски программы Исторический час
«Путь иконописца». Мария Глебова
Поделиться
Мария Глебова
У нас в гостях была доцент кафедры иконописи факультета церковных художеств Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Мария Глебова.
Наша гостья рассказала о своем пути к вере и знакомстве с отцом Иоанном Крестьянкиным, об удивительных людях, повлиявших на ее путь в иконописи, а также о своем участии в работе над созданием иконы Собора новомучеников и исповедников Церкви Русской.
Ведущие: Игорь Цуканов, Кира Лаврентьева
Диакон Игорь Цуканов:
— Добрый вечер, дорогие друзья. «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. У микрофона, как обычно в это время, в студии Кира Лаврентьева.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер.
Диакон Игорь Цуканов:
— Диакон Игорь Цуканов. И сегодня мы с Кирой очень рады представить нашу сегодняшнюю гостью Марию Олеговну Глебову. Мария Олеговна, добрый вечер. Мария Олеговна — доцент кафедры иконописи факультета церковных художеств Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, преподаватель также копирования в Суриковском институте, человек, который лично имел радость, такую благодать лично общаться и знать отца Иоанна Крестьянкина, да?
Так что у нас сегодня будет о чём поговорить. Мария Олеговна, добрый вечер.
Мария Глебова:
— Здравствуйте, уважаемые отец Игорь и Кира.
Диакон Игорь Цуканов:
— Ну вот, вы знаете, первое, с чего я хотел, честно говоря, начать наш разговор, это такая важная для меня, например, тема, потому что у нас в храме есть курс, последние несколько месяцев, курс, мы рассказываем о новомучениках нашим, прихожанам, потому что у нас храм царя Николая. А вы участвовали в создании вот той самой знаменитой иконы новомучеников и исповедников Церкви Русской, которая была написана как раз в стенах ПСТГУ к 2000 году, когда состоялся юбилейный архиерейский собор, на котором был прославлен Собор новомучеников и исповедников. И мне хотелось попросить вас рассказать, как вообще эта икона создавалась, и какую роль, какое значение новомученки в вашей жизни играют, если можно.
Мария Глебова:
— Икона эта создавалась как бы не то, что была поручена Святейшим Патриархом Алексеем, была поручена нашему университету, отцу Владимиру Воробьёву, который являлся членом комиссии по канонизации. Было благословение разработать эту иконографию. Председатель комиссии был тогда митрополит Ювеналий. И нас собрали преподаватели, сказали, что вот мы будем разрабатывать эту икону. Мы были представлены митрополиту Ювеналию, и были изложены некоторые задачи, что необходимым условием, что в центре должен быть храм-мученик, храм Христа Спасителя. Также должны в этой иконе быть отражены разные мучения новомучеников в разных концах нашей страны. И мы делали разные эскизы, все преподаватели, нас человек было 5, разные композиции, у нас до сих пор сохранились эти планшеты. Сначала мы думали сделать эту икону наподобие иконы Всех русских святых, разработанной матушкой Иулианией. То есть как бы русскую землю и разные группки святых, как бы куски земли. Там у неё же, насколько я понимаю, тоже с севера на юг есть распространена ориентация. И мы так тоже распределили. В центре у нас был храм-мученик. Но как-то не приняли эту икону. Ещё мы думали, что по бокам вот клейма с отдельными святыми, потому что русских святых, конечно, много, но какие-то есть наиболее чтимые, а здесь как-то хотели именно прославить святых, очень большие списки были, и хотелось отразить ещё наиболее ярких новомучеников и какую-то часть их жития. В общем, была у них такая задача очень большая.
Диакон Игорь Цуканов:
— Ну да, грандиозная.
Мария Глебова:
— Ну, конечно, саму иконографию у нас разрабатывал отец Владимир и наш декан, отец Александр Салтыков. И отец Александр, и отец Владимир, они сами потомки новомучеников. Вот у отца Александра его отец был членом общины российской, он сидел за веру, известны его стихи, которые он написал в заключении. И также известно, что когда он отбывал ссылку, последние годы ссылки были у него в Гжеле. И он, будучи искусствоведом, возразил, что у нас есть Гжель, это благодаря только отцу отца Александра Салтыкова.
По-моему, он Александр Александрович тоже. До ареста он был директором Пушкинского музея. Вот это был очень грамотный человек, и богословски, и как бы в истории искусства он очень обширные были у него знания. И эти знания он передал своему сыну, отцу Александру, и своему племяннику, отцу Владимиру Воробьеву. У нас вот отец Владимир очень разбирается в иконописи. То есть это редко настолько глубоко, такой у него хороший вкус, ну редко встретишь такого священника. Но это всё благодаря тому, что их в детстве водили в музеи, очень много с ним общался отец отца Александра. Он просто их вдвоём как бы образовывал. Вот, и поэтому они взялись тоже, отец Александр и отец Владимир, за богословскую часть этой иконы. Мы были исполнителями, мы сами придумывали сюжеты, композиции, но идея была отцов, корректировал как бы наши эскизы, вот как бы вся эта комиссия, митрополит Ювеналий, мы делали эскизы, мы привозили туда, в Донской монастырь, показывали их, вот, и нам делали замечания. Постепенно, как бы, канонизация святых, она шла как бы постепенно, то есть у нас постепенно заполнялись пустые места, то есть этих святых было очень много, и они добавлялись и добавлялись. Это было очень сложно, потому что вот мы начинали отрисовывать, говорили: надо ещё вписать нескольких святых. В результате там огромное количество, ну, больше трёхсот у нас святых в среднике. Конечно, таких икон не существует. И была задача, вот как это связать с клеймами. Это сложная была задача тоже. Вот сам средник мы всё равно использовали какие-то наработки матушки Иулиании, вот это как бы переливание нимбов друг в друга, мы шли от пятен, как бы, от пятен голов, то есть некоторые головы у нас соединены, так тоже на её иконе Собор русских святых, потому что, если мы бы делали по-другому, но она тоже, в свою очередь, посмотрела, ну, это наблюдала в древних иконах, вот, чередование там у нас поворотов голов, вот, очень сложно было, а у нас был тональный эскиз, перевести его в цвет. Сложная была задача, тоже продумывали. И тут очень много говорил нам отец Александр о символике цвета. Например, что вот у нас патриарх Тихон, он в зелёном облачении, митрополит Кирилл в красном. Вот он как бы, ну, как бы их подвиг тоже как-то... Я сейчас много не вспомню, но он как-то это всё объяснял. Они очень хорошо, например, у отца Владимира дедушка, он общался с митрополитом Кириллом. У него есть письма...
Диакон Игорь Цуканов:
— Смирновым.
Мария Глебова:
— Смирновым, да. У него есть, думаю, письма от него, какие-то памятные подарки. То есть митрополит Кирилл с детства был близок к отцу Владимиру, он собирал о нём, пытался найти его письма, найти... У него были какие-то документы, он собирал, митрополит Кирилл, долгое время о патриархе Тихоне тоже. В общем, всё это было утеряно. Надо отца Владимира, конечно, спрашивать, я сейчас боюсь соврать, но он очень следил за каждым ликом, как мы его пишем, похож, не похож. Мы бросали жребий и писали каждый какую-то свою группу святых, как их и свои клейма.
Диакон Игорь Цуканов:
— А кого вы писали?
Мария Глебова:
— Я писала митрополита Кирилла, разрабатывала убиение митрополита Владимира, ну, со своей студенткой я писала. И ещё я писала икону, где забирают священника у престола. И что-то ещё. Ну, и в среднике тоже. Ну, деисус ещё. Я деисус разрабатывала со студентами. Ну, мы все отрисовывали средник, и у нас очень большое было количество ликов в среднике. А также я... ну, просто вот мы все рисовали, и как-то все очень спорили, вот. А я училась в Троице-Сергиевой лавре, и как-то... Ну, как-то мне так Господь открыл, что у нас не получалось какое-то время. Ну, в цвете все разные люди. Я всех подчинила и просто сориентировала цветовой строй иконы на икону «О тебе радуется» Дионисия. Ну, как бы вот не то, что я прям срисовывала, но просто я ее сориентировала по цвету, заритмовала клейма по цвету. Ну я вот отвечала за цветовую всю часть и замешивала всем колера, потому что иначе эта работа начинала выходить нецельной. На меня очень все ругались, но всем пришлось смириться, и работа очень цельная вышла. Просто я замешивала каждый цвет, каждую опись, требовала исполнения, чтобы четко придерживались к цвету. Если бы такого не было, эта бы икона, она и так многолюдная, она бы просто развалилась бы по цвету, ну, и невозможно было бы смотреть. Но также я смотрела, чтобы личное было, тоже приём, написания был один, одежды, следила и за цветовой, и за такой структурой. Вот как бы мой вклад был. Ну и лики разрабатывала наравне со всеми. Но цвет я просто взяла в свои руки, потому что в Лавре мы много копируем, и у меня опыт был больше, чем у остальных в копировании, опыт с цветом, и я немножко всех уговорила меня слушаться.
Диакон Игорь Цуканов:
— Мария Олеговна, скажите, пожалуйста...
Мария Глебова:
— Сначала жаловались, а потом все уже радовались. Икона, в общем, цельная.
Диакон Игорь Цуканов:
— Ну, потому что результат прекрасный, да. Мария Олеговна, скажите, пожалуйста, вот вы ведь крестились уже в таком, ну, можно сказать, взрослом возрасте, да? Вот как это получилось, учитывая, что все-таки у нас в церкви есть традиция крестить детей еще маленькими? То есть ваши родители как-то сознательно решили дождаться, чтобы это было именно ваше решение?
Мария Глебова:
— Ну, знаете, мы в детстве ходили в храм, но мы были некрещеные. Вот мы и живем рядом с храмом Архангела Гавриила, и нас всегда на Пасху водили. Мама водила, мама была крещеная, а мы нет. Мы на крестный ход ходили, ну, как-то вот там яички там носили. В общем, как-то появлялись мы в храме, но мы были некрещеные. И когда я поехала вместе, я училась в московском лицее художественном, мы поехали на практику на раскопы в Псков, и как раз столкнулись с Псковщиной. И там мы очень много верующих людей встретили, там прям была такая святая Русь. Когда мы попали в Печоры, мне показалось, что мы в 17 век попали. Сейчас, конечно, Печоры уже другие, там были какие-то странники. Там были чуть ли не в веригах люди, в каких-то лохмотьях, какие-то в старых русских каких-то одеждах, я не знаю, и такие просто, ну, бородатые какие-то странники, там настоящие были странники, люди, которые прямо, ну, то есть такая прямо... Это был 1986 год, вот. И меня настолько это всё поразило, Печоры, что, конечно, и Троицкий собор. В Троицком соборе тогда служил, он уже сейчас пожилой, отец Олег Теор. Интересно, он тогда был молодым, а потом он заболел раком и исчез. Все думали, что он умер. А он очень молился, постился и исцелился от рака. Его не лечили, вот как-то чудом. А сейчас вот он такой почитаемый очень старец.
Но мы его знали, он с нами разговаривал очень много, с молодёжью.
Печоры, что, конечно, и Троицкий собор. В Троицком соборе тогда служил, он уже сейчас пожилой, отец Олег Тэор. Интересно, он тогда был молодым, а потом он заболел раком и исчез. Все думали, что он умер. А он очень молился, постился и исцелился от рака. Его не лечили, вот как-то чудом. А сейчас вот он такой почитаемый очень старец. Мы его знали, он с нами разговаривал, с молодёжью. Потом там вот митрополит Иоанн, я его помню. Вообще там, конечно, на Псковщине такая вера была сохранённая. И приходы, и люди какие-то были. Вот это всё мы увидели. Конечно, так всколыхнулось. И вот у меня подруга, она поехала в Порхов. Её пригласила, она плакала, и к ней подошёл отец Рафаил Огородников и говорит: вот не хотите приехать к нам чай попить? И она поехала, а я как раз тоже зарисовывала находки. Мы работали на раскопе, раскапывали деревню XII века, вот нам попадались даже кресты, кресты до Крещения Руси, то есть там были, вот мы их зарисовывали, эти находки, и как-то я вот очень унывала.
Диакон Игорь Цуканов:
— То есть кресты вот этих первых храмов, которые еще при Ольге, да, были?
Мария Глебова:
— Да, при Ольге это были янтарные кресты, вот я просто прямо помню эти находки, и металлические там, и каменные были крестики нательные, тапочки 12 века, вот, и 9 века, там разные были находки, мы слоями снимали деревню около прямо, это на Завеличье было, рядом, недалеко от Троицкого собора, и там, ну, чтобы перед стройкой в Пскове каждый слой снимается, зарисовывается, находки зарисовываются, а потом уже следующий слой.
Кира Лаврентьева:
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА, дорогие друзья, у нас в гостях Мария Глебова, доцент кафедры иконописи факультета церковных художеств в Свято-Тихоновском гуманитарном университете, преподаватель копирования кафедры Суриковского института, мастерской реставрации, у микрофонов диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева. Так-так, Мария, продолжайте, пожалуйста, про Псков, это очень интересно.
Мария Глебова:
— Ну и ещё как бы рассказать, что вот мы учились в лицее, у нас было несколько подруг, мы очень много рисовали в разных стилях, очень много по музеям ходили, наброски, пейзажи. И вот в этот момент, мне было уже 16 лет, у нас это девятый, это у нас шестой класс или пятый,
по-моему, пятый класс ещё был, да. И у меня был какой-то свой стиль письма такой, и как-то я чувствовала, что в этой стилистике, в которой я пишу, я чувствовала уже какой-то тупик, вот это вот муки творчества, то есть мне хотелось что-то другого языка какого-то. То есть у меня очень цветная была живопись, очень такие тонкие отношения. И как-то вот что-то мне хотелось другого, как передать свет, я думала. Ну ещё разные, я всё время, мы там до трёх ночи писали в Пскове белые ночи, мы вот писали, писали. В свободное время от работы мы всё время занимались живописью, я всё время с этюдником ходила. Помню, что мы очень бедно жили, нам нечего было есть, там очень маленькая была зарплата, какие-то корочки хлеба, всё время рисуем, куда-нибудь ездили, там рисовали, в общем, везде. Как бы занимались живописью, я чувствовала, что у меня какой-то тупик в моём творческом пути, и тупик какой-то мировоззрения. Я вот хотела креститься, но как бы я не знала, как к этому подойти. И вот моя подруга, она поехала в Порхов, познакомилась с отцом Рафаилом, и потом приехала такая счастливая к нам, а мы вот уже там всё сидим, рисуем эти находки, ужасно скучно, грустно, почему-то какая-то тоска такая, пишешь одно и то же, как-то не можешь вырваться из этой стилистики живописной, хочется чего-то другого, а не можешь это найти. Это такой вот кризис какой-то и внутренний, и в творчестве, и какой-то внутренний. И, в общем, когда мы её увидели такой счастливой, я тоже захотела поехать туда, в Порхов. И отпросилась с работы и поехала в Порхов вместе с этой подругой своей. Туда мы приехали. Вот, я думаю, только креститься я точно не буду, потому что я не готова. Ну, к крещению я читала, что надо очень готовиться. Я не готова, пускай даже... А все же подходят, говорят: давай, мы тебя покрестим. Я говорю: нет, я буду готовиться. Вообще, я ехала, думала, только бы он меня не крестил, отец Рафаил. Я откажусь. Мы пришли в такой домик, такая избушка, двор какой-то, мухи там летают, какие-то котята ползают. Зашли туда, и он увидел меня, говорит: ну нет, крестить мы тебя не будем. И я думаю, ну и хорошо. В общем, там все чай пили, какие-то были люди, вот была жена Булата Окуджавы, я видела, потом ещё какие-то очень, вот отца Василия Рослякова, он туда приезжал, какие-то были люди, батюшки, вот отец Никита там был. Я помню, отец Виктор был такой очень лохматый, чёрный такой, как цыган, монах Гришка. Вот они там все туда приходили.
Кира Лаврентьева:
— В общем, публика такая довольно колоритная.
Мария Глебова:
— Да. И какие-то были очень такие богемные и московские люди, и такие какие-то монахи. В общем, там помогали чай разливать, в общем, ну я всё думала про крещение, вот как-то про своё, ну вообще, что, и отец Рафаил очень такие духовные беседы вел интересные за столом, такие, ну как бы, ну как-то немножко всех поддевал так, и меня тоже. Но я была вот очень погружена в то, что мне хочется креститься, как это сделать, как подойти к Богу, молилась я всё время. Вот я даже ничего не замечала, что там, я даже не очень помню, потому что для меня это всё не существовало. Очень много я молитв читала каких-то своих, вот такой путь к Богу вот был у меня. А потом всё-таки, по-моему, как-то я услышала, что все едут в Печоры к отцу Иоанну какому-то. И я сказала, что я тоже хочу. И я поехала как раз с этим Гришкой, монахом таким чёрным, страшным. Но мне было всё равно. Я помню, что у меня и одежды какой-то не было, какое-то было платье, было холодно, какие-то, ну ещё какая-то крайняя нищета, но дух парил, я вообще была вся в молитве. Мы поехали туда и оказались в Печорах. Меня они поразили, конечно. Мы стояли на службе, и после литургии в Сретенском храме вышел такой очень радостный человек, такой действительно похожий на Айболита. Это отец Иоанн был. Он так на меня очень как-то мимо, вскользь посмотрел, как будто меня нет, разговаривал с Гришей. Он говорит: вот у нас некрещённая. Он говорит: ну, надо её крестить к Преображению. И тогда же на меня не смотрят, говорят: как твоё имя? Я говорю, Мария. Ну, думаю, если уж креститься, то уж с именем Марии Магдалины. Он говорит: ну, какой у тебя день рождения? Я говорю, ну, ноябрь. Он говорит, ну, тогда у тебя Блаженная Мария будет. Вот думаю, ну, вот ещё. Вот тоже как-то я расстроилась. И вообще он сказал, чтобы меня покрестили, и я приехала в Печоры уже причащаться. И вот потом я поехала опять на работу, но уже как-то у меня уже радость такая была в сердце большая. Там какие-то находки, доделала дела, и обратно поехала в Порхов. Вот Рафаил меня исповедовал вечером, а утром меня покрестили. Вот, ну как-то всё, он очень много шутил, он такой очень был добрый человек. Ещё, что меня подкупило, в те годы была бедность большая, а он нас всё время угощал, он покупал ящиками фрукты, а там были ещё какие-то бедные дети жили, там много людей жило, какая-то женщина, ну вот её муж бросил с детьми, мы все поедали эти груши, персики, такой прям отец такой, каких-то собачек он ещё, кошечки, все у него там ели. Люди какие-то несчастные там было много. Потом всё время он подавал каким-то милостыню, за ним бежали. Такой очень любящий человек. Меня это поразило, конечно. Нигде такого не увидишь. Такая монашеская любящая душа, любящая всё живое. Он ещё мух не разрешал убивать, потому что это живая тварь, объезжал лягушек на машине. Какой-то удивительно такой нежный человек, добрый ко всему, живому, сострадательный. Видела после, как приезжал к нему отец Тихон, сейчас митрополит. Он был тогда ещё послушник, жил в Москве как-то, он унывал. И я видела, что отец Рафаил его утешал, очень как-то разговаривал с ним, и очень много за него молился. Вот мы видели, что он как-то поклоны много кладёт. Мы говорим, батюшка: за кого вы молитесь? Он говорит, вот за этого Георгия, чтобы он с пути не сбился. То есть он очень много вымаливал его.
Вот, наверное, благодаря ему и как-то его жизнь так сложилась. Ну, в общем, как бы меня покрестили, и я вечером... Такой ночной поезд был, поехала в Печоры. В Печорах была служба, я первый раз причастилась на Преображение. Такое было большое счастье. И потом отец Иоанн сказал, чтобы к нему пойти. А там очень много всяких женщин, на какой-то меня источник. Меня там уморили молениями, то есть я часа в три уже попала к отцу Иоанну. Отец Иоанн принимал при входе в братский корпус, там была комната, и он обнимал каждого человека, клал его голову на грудь. Это какое-то такое счастье, что даже описать невозможно. Встреча с таким человеком. Это, наверное, ни на что не похоже. У него огромные глаза. Он заглядывал тебе в твои глаза, и твоя душа просто таяла. Просто ты весь как ребёнок на ладони был. Это действительно такое усыновление было.
Конечно, кто видел такое, это человек никогда не забудет. Вообще большое счастье каждому увидеть такого человека. Можно описывать, но благодать, её невозможно описать. Как вот он с тобой молитвы читал, как говорил, это невозможно. Кто это видел, это на всю жизнь путь такой в жизни даёт, путь веры как бы. Вот, наверное, вера, она так и передаётся как бы из...
Диакон Игорь Цуканов:
— Из рук в руки, да. Вот, дорогие друзья, если кто-то сомневался, что, так сказать, задавался, может быть, вопросом, кто у нас сегодня в гостях, я думаю, даже потому, как Мария Олеговна рассказывает, мы можем понять, что это живописец, потому что ваша речь, она очень живописна, да. Себе просто представляешь очень живо вот всё то, о чём вы рассказываете. У нас в гостях сегодня доцент кафедры иконописи факультета церковных художеств Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Мария Олеговна Глебова. Также Мария Олеговна преподает в Суриковском институте, она преподаватель копирования. У микрофона Кира Лаврентьева, я диакон Игорь Цуканов. Мы вернемся в студию буквально через несколько секунд. Пожалуйста, не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, у нас в гостях Мария Глебова, доцент кафедры иконописи факультета церковных художеств в Свято-Тихоновском гуманитарном университете, преподаватель копирования кафедры Суриковского института, мастерской реставрации, у микрофонов диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева.
Диакон Игорь Цуканов:
— Мария Олеговна, вот хотел задать вам вопрос о ваших еще наставниках, потому что я прочитал в одном из ваших интервью, что вашим преподавателем по иконописи была такая Екатерина Сергеевна Чуракова, одна из ближайших учениц как раз матушки Иулиании Соколовой, которую вы уже упоминали. А благодаря матушке Иулиании мы вообще, как я понимаю, ну, может, я ошибаюсь, вы меня тогда поправьте, но мы имеем ту иконописную школу, которая, ну, вот это преемство дореволюционной такой старой классической иконописи, оно произошло в нашу жизнь уже как раз через матушку Иулианию во многом. И вот Екатерина Сергеевна была таким вашим преподавателем. Вот что вам помнится о ней и как, может быть, какую тоже роль она сыграла в вашей жизни?
Мария Глебова:
— Ну, Екатерина Сергеевна, я вообще из семьи художников, конечно. Самую большую роль во мне сыграла моя мама. Как бы она меня и наставляла. Но вот в иконописи, конечно, открыла иконопись моя преподавательница Екатерина Сергеевна Чиракова, как бы основной был завет: учитесь у древних икон. Мы очень много копировали, сама она тоже очень много копировала, реставрировала. Она была очень интересный человек, такая личность.
Она была чадом отца Иоанна Маслова. Она строгой жизни была, у неё был распорядок, хотя она была уже очень пожилой человек, но и до самой смерти она очень рано вставала, вела дневник каждый день. Она меня научила работать, ну, даже учиться — это тоже работа. То есть она говорила, что на день себе надо задачу ставить, и обязательно её выполнять. То есть распределять время. Но сама она так и работала. Она очень много сделала. Почти весь ЦАК и многие храмы в Лавре отреставрированы именно ею. Но в ЦАКе просто почти каждая икона отреставрирована ею. Это большой труд, и реставрация такой...
Диакон Игорь Цуканов:
— ЦАК — это церковно-археологический кабинет в Лавре.
Мария Глебова:
— Да, церковно-археологический кабинет. Ну, также, когда мы только поступили, мне, конечно, она не очень понравилась. Какая-то бабушка, вот у других молодые учителя, а у нас какая-то бабушка, и она всё время ходила по классу и говорила, мол, «положи, Господи, хранение устом моим». Мы её что-то спрашиваем, и она не всегда рассказывала.
То есть мы хотели её расспросить про матушку Иулианию. Она говорит: «Это для меня очень дорого, и я это на ветер не бросаю». Она вот не любила как бы выносить что-то так. То есть она очень такой сокровенный была человек. Ну, стихи она знала, даже пела нам. Она очень богата культурно была человек. Мне вот это очень было близко, потому что учиться я у неё училась, она очень приветствовала все мои начинания, я очень много ездила, копировала, даже вот к овчиннику ездила, она всё это поддерживала, мне это очень нравилось, разрешала всё, разные работы делать. То есть я такой человек активный, она меня как бы поддерживала в этом.
Вот я копировала в Кремле, очень много общалась с реставраторами. И, конечно, там я узнала, что у нас очень великий педагог, потому что она известная очень реставратор. И вообще их род, ну, как бы отец её, братья, они все реставраторы очень известные. Благодаря имени Екатерины Сергеевны открывались многие возможности по копированию. Вот, например, в Кремле мне давали прямо в руки Рублёва, и я копировала. Вот.
Также вот больше всего меня поразило, что она очень точно видит цвет. Вот тоже мы делали выкраски в Благовещенском соборе Московского Кремля, были на балконе, до икон метров 20-30, и она сделала выкраску. Мне показалось, что она ярковатая. Ну, я не сказала, но она мне дала её, я думаю: ну ладно. А когда спустили эти иконы, я приложила, этот цвет был один в один. То есть это очень, у неё точные были знания, древние иконы. Потом она сама была очень хороший художник. Я потом уже, когда бывала у неё в гостях, видела её зарисовки, альбомы. Вообще их семья, у неё папа учился у Серова.
К ним, ну, как бы друг их семьи, был Корин, и к ним часто приходил Нестеров, вот, советовался с ними о своих картинах, в доме остались какие-то памятные вещи об этом. Вообще, сам дом, они все его построили, разукрасили всей семьёй, все художники. Там резные были колонны у этого дома, все стулья были сделаны из каких-то коряг, столы, ложечки, всё выточено, потому что братья скульпторы были. В общем, весь дом был живой, всё было расписано. Это было просто какое-то торжество искусства. И вообще всё, что у Екатерины Сергеевны было, всё было живое, красивое, интересное. Она такая была, очень самобытный человек. И очень любила икону древнюю. Она мне сказала, вот держись, древней иконы, и тогда всё будет хорошо. Вот такой завет. И я тоже стараюсь своим ученикам это передавать, не придумывать, а держаться за традиции. Потому что вот тоже недавно была беседа с Евгением Николаевичем Максимовым. Он сказал, что он как бы понял, что
вот почему нам нужна традиция? Это как благодать передаётся от отца к сыну. Вообще вот что в церкви как бы. От старшего к меньшему. Так и мы вот от древней иконы мы перенимаем. Мы не своё что-то создаём, а мы вот как бы это воспринимаем то, что уже есть, и дальше это храним. Как благодать она передаётся, ты не можешь её придумать, но её обязательно надо получить.
Диакон Игорь Цуканов:
— Ну еще на Стоглавом соборе же было заповедано, что писать, как писал Андрей Рублев.
Мария Глебова:
— Это да, но это как бы слова такие каноничные, а вот как понять это изнутри? Вот тоже интересное такое наблюдение академика. Вот он говорит, что я сам до этого додумался. Тоже интересно.
Кира Лаврентьева:
— Я вот как раз на эту тему хотела спросить, Мария. Радостно, конечно, видеть вас в нашей студии сегодня, помимо того, что вы очень интересный многогранный человек, вы ещё очень благоговейно говорите об иконописи. Это уже так, наверное, нечасто встретишь, хотя я не каждый день общаюсь с иконописцами, художниками, но всё же пересекаюсь и по роду профессии, и просто среди знакомых есть такие люди. Да, тоже прекрасные и замечательные, но что я хочу спросить. Ведь раньше, прежде чем художник брался за образ, он же постился, молился, не разговаривал. Если он какой-то помысел в себе там допустил, не дай Боже, он бежал к старцу, потому что у него, например, мог не прописываться образ. Вот он видит, что у него не пишется образ так, как нужно, он начинает вспоминать, может быть, он что-то не исповедовал. Я так много читала об этом, что, может быть, это, конечно, гипертрофированно, я понимаю.
Мария Глебова:
— Может быть, сейчас это существует, но, может быть, в другом виде?
Кира Лаврентьева:
— Почему я спрашиваю? Какое-то вот это благоговейное отношение. Я понимаю, что невозможно, когда у тебя там семьи, дети, и ты иконописец, поститься перед написанием каждого образа 40 дней. Я понимаю. Но какая-то форма все-таки аскезы, она хотя бы проговаривается на уровне обучения?
Мария Глебова:
— Ну мы читаем молитвы перед началом всякого доброго дела, потом читаем молитвы Алипию Иконописцу и преподобному Андрею Рублеву. Ну, понимаете, благоговейные ученики, они так это и несут. Другие, ты их не проверишь. Но я молюсь перед работой. Стараюсь, когда ответственное что-то пишу, причаститься и писать. Ты сам образ не напишешь. Особенно, когда срисовать некогда. Это только особая благодать просто.
Ну, все по-разному, но вот я просто, ну, акафист читаешь или там слушаешь, как бы, сейчас получается, что ты пишешь и слушаешь. У нас, конечно, очень заняты руки. Руки, но я часто слушаю службу просто, акафист, канон там, песнопения кто-то слушает. Ну, кто как может. Ну, стараюсь на литургию ходить, вот, когда пишу часто.
Ну, конечно же, исповедоваться. Мы все ведём такую церковную жизнь. Да, это не искусство. Это всё-таки такая... Ты создаёшь святыню, конечно, иконописец обязан быть чистым человеком. Вот даже если человек живёт уже, он как бы грешит, всё равно молитву Иисусу творить стараешься. Я не знаю, мне еще помогает очень природа, но я стараюсь, в Москве ты пишешь — как-то это не так, я вот стараюсь писать на природе, у себя на даче мне нравится сидеть, там слушать что-то, писать, чтобы было тихо, спокойно, мне это очень важно. Я даже мастерские не очень люблю совместные, люблю одна писать, мне легче сконцентрироваться. Ну, конечно, общество — это прекрасно. Может, потому что я преподаватель, но мне нравится уединение.
Диакон Игорь Цуканов:
— Дорогие друзья, сегодня в гостях у «Вечера в воскресенья» Мария Олеговна Глебова, доцент кафедры и иконописи факультета церковных художеств Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. У микрофона Кира Лаврентьева, я диакон Игорь Цуканов.
Кира Лаврентьева:
— Я просто почему спрашиваю? Ну, вопрос мой, наверное, наивен для вас, и вообще рассуждения такие детские, может быть, немножко, но всё же мне кажется, что благоговение нельзя терять. Всё-таки иконопись, да, это ведь не обычная живопись.
Мария Глебова:
— Да, это совсем разные вещи. Я не знаю, мне просто, я как бы не дорассказала, когда я крестилась, я сразу стала писать иконы, мне вот стало тягостно заниматься светским искусством. Да, я была очень счастлива, что я потом уже оставила всё светское. Хотя я часто пишу пейзажи, природа меня просто радует. И мне кажется, что в иконах очень много от природы красок. То есть вот так, сидя в серой Москве среди каких-то домов, ты не напишешь хорошо. Всё-таки природа — это такой, как бы, Дом Божий такой. И нам много можно, художникам, взять из этого творения Божьего, для своей работы. Конечно, мы не такие аскеты, как раньше, но мы как бы со смирением, с покаянием пишем иконы и как бы стараемся следовать поэтому святым этим образам, которые написали наши предшественники, которые были высокой духовной жизни, молиться. Вот я не знаю, для меня вот, ну и копирование, ты как бы постигаешь этот образ, это большое счастье, углубляешься в него. Я думаю, что такого нового что-то современный человек едва ли может прекрасного создать, хотя бы соприкасаться.
Диакон Игорь Цуканов:
— А вот как сегодня работает иконописец в том смысле, что очевидно, что он пишет иконы по заказу, я не знаю, храмов или каких-то благотворителей, но вот как это происходит? Вот приходит какой-то
проситель, то есть тот, кому нужна икона, говорит, что вот мне нужна икона, там, святителя Николая Чудотворца, например. Вот насколько иконописец, скажем, ну, свободен в том, чтобы, вот, существует же много, множество иконографических типов, допустим, иконы святителя Николая того же самого. Насколько иконописец свободен в том, чтобы написать конкретного святителя Николая, вот именно такого, а не какого-то другого? Или обычно вас ставят в какие-то жесткие рамки, что вот только так и никак иначе?
Мария Глебова:
— Да по-разному. Ну, я всегда беседую с заказчиками, и прислушиваются очень многие люди, объясняю, что там светленький лик такой живоподобный, что это, как бы, это времён упадка такое изображение. Как мы говорим о том, какой образ лучше. И вот часто заказчики прислушиваются, то, что они с уважением относятся, даёт то, что ты можешь как-то сделать достойный образ, выбрать образец хороший, доказать заказчику, что именно это хороший образец, и стоит его делать, что он и грамотный, и в традиции выполнен, что он духоносный этот образ, художественно прекрасен. Ну, объясняешь это, объясняешь почему. Некоторые прям не верят, но постепенно перестраиваются. Вот такой диалог, он сейчас почти повсеместный, потому что людям часто нравится, ну, как в музыке попса, так им нравятся такие какие-то слащавые образы, безвкусные из интернета, и вот получается, что заказчик, благодаря иконописцу, он образовывается тоже. Получается, что для иконописца сейчас необходимы знания, вот, в принципе, наш вот университет, он много знаний даёт, у нас немножко маловато практики, часов, но уж знаний у нас даётся более чем, то есть у нас очень грамотные выходят ребята. Некоторые даже искусствоведами начинают работать, кто не такой талантливый, потому что очень гуманитарное, достойное такое образование дается, и они вполне способны к диалогу.
Диакон Игорь Цуканов:
— А какое количество выпускников после того, как они уже заканчивают ПСТГУ, действительно остаются, иконописцами, становятся? Кто-то ведь уходит на какие-то другие стези, да?
Мария Глебова:
— Ну, понимаете, вот, например, я в своей мастерской. У меня, конечно, такое образование, такое, может быть, тяжёлое, я очень много заставляю заниматься, но вот мои почти все работают выпускники в профессии. Но тоже идут, например, в мастерскую ребята, которые действительно хотят учиться, работать, ну, как бы у нас очень жёсткий режим, я опаздывать не разрешаю, занятия начинаются, прогуливать не разрешаю. Как-то так.
Диакон Игорь Цуканов:
— А если прогуливают или опаздывают?
Мария Глебова:
— Ну, объяснительные пишут.
Диакон Игорь Цуканов:
— Но вы за это не отчисляете?
Мария Глебова:
— Нет, мы не отчисляем, но я просто стараюсь, чтобы была дисциплина. Вот, потому что...
Диакон Игорь Цуканов:
— Екатерина Сергеевна как раз, да?
Мария Глебова:
— Ну да, чтобы люди, чтобы мы успели пройти всё, потому что у нас очень много устных предметов, а если всё-таки быть иконописцем, надо очень много практически работать. И для этого надо много учиться, потому у нас ребята приходят часто вообще без художественного образования. И вот так, ну, как бы такая милость Божья, очень у нас хорошие есть преподаватели, окончившие Суриковский институт, они могут обучить рисунку, живописи, и вот получается, что многие ребята учатся и академическому, и иконописи, параллельно, но без этого нельзя. Вот, как отец Иоанн сказал, что надо научиться сначала рисунку, живописи, чтобы рука была верная и сердце верное, а потом уже начинать заниматься иконой. Вот отец Иоанн Крестьянкин, когда благословлял меня на учёбу по иконописи, он говорил, что обязательно надо, чтобы был хороший рисунок и живопись. То есть он меня благословлял учиться, чтобы я хорошо училась по этим предметам, потому что в иконописи это всё очень важно.
Диакон Игорь Цуканов:
— То есть можно ли сказать, что вся ваша деятельность, художественная жизнь, она проходит по благословению отца Иоанна? Так и получилось, да?
Мария Глебова:
— Ну, он очень помог, когда я поступала учиться, мы поступали с его благословения, учились, какие-то проблемы были. Потом уже батюшки не стало, у меня духовник, отец Владимир Воробьёв, какие-то я вещи спрашиваю. Человек должен трудиться, но Господь ведёт человека, у нас каждый день что-то происходит, какие-то задачи, какие-то события. Мы должны по-христиански проводить свою жизнь, освящаться молитвой, богослужением, таинствами. Вот такой труд благодатный, это, конечно, большое счастье. Трудиться и преподавать мне тоже нравится. Иногда, конечно, я устаю, потому что институт — это всё-таки некое заведение, там эти экзамены, просмотры всякие бывают сложные. Это не просто мастерская. График, какие-то сейчас всякие там требования такие бывают тяжёлые. Ну, всё равно очень приятно общаться с ребятами вот такими молодыми. Есть очень хорошие, искренние такие сердца, трепетные души. Очень приятно сталкиваться с такими вот ребятами.
Да все хорошие, и как бы радостно, когда как-то у них жизнь устраивается, работа. У нас не много уже выпускников, все, в принципе, даже кто многодетные мамы, но они даже всё равно ещё умудряются рисовать. Но это сформировало их как личности, вообще иконопись. Многие, прям, много детей, но у них очень творческие семьи, и дети все рисуют. Значит, даже если они сами мало рисуют, всё равно это то, как они освятились иконописанием, как дало благодать их семьям, их детям. Я тоже считаю, что это прекрасно.
Диакон Игорь Цуканов:
— Мария Олеговна, ну вот вы сказали, что вас благословил на занятие иконописью, на обучение в Лаврской иконописной школе отец Иоанн Крестьянкин, а вот дальше, после вашего первого знакомства в 1986 году, вы ведь продолжали с ним общаться, да?
Мария Глебова:
— Да, ну вот как раз батюшка очень следил, чтобы я хорошо училась в МСХШ, чтобы занималась рисунком, живописью хорошо, чтобы закончила хорошо. Он говорил, что всё это, за всё ты дашь ответ на Страшном суде, за каждое пропущенное занятие, за каждую несделанную работу, что очень важно, мастерство, чтобы было у художника, чтобы, если я собираюсь писать иконы, то моя рука должна быть крепкой, глаз верным, и сердце отдано Богу. Только тогда можно приступать к иконе. Говорил: неизвестно, вот как ты будешь учиться, выйдет из тебя иконописец, не выйдет. То есть иконопись — это уже какая-то награда такая художнику, вот, а не то, что это вот художник одолжение делает, что он занимается.
Диакон Игорь Цуканов:
— Не ремесло.
Мария Глебова:
— Не ремесло. Вот. Также всегда мы болели, когда там родственники у нас там... Я помню, что я ещё как бы батюшке написала помолиться, была какая-то опухоль у наших родных, вот. И мы просили его молитвы, и опухоль рассосалась. Вот такое чудо было у нас. Потом тоже вот часто, ну, как бы отец Иоанн участвует в жизни, мы чувствуем его молитвы, чувствуем какое-то особое присутствие его в своей жизни.
Диакон Игорь Цуканов:
— До сих пор?
Мария Глебова:
— До сих пор, да. Ну, советов очень много давал. Вот самое большое, что он для меня сделал, вот я, например, не очень слушалась свою маму, всё время куда-то уезжала, убегала, что-то искала где-то. А он очень следил, чтобы дети очень почитали своих родителей. Его была задача, чтобы в послушании рос человек. И он всегда спрашивал мнение, как вот мама думает. Вот как мама думает, так мы и поступим. И у всех моих друзей также отец Иоанн, он как бы вернул детей родителям. Это очень много, потому что действительно, что может быть без послушания, без почитания своих родителей. И вот он как бы всегда о своей маме рассказывал. Также я помню, что была тогда угроза в церкви. Пожилой митрополит Виталий, в Зарубежной церкви, он как-то не следил за действиями своей церкви. И началась такая, ну, как можно сказать, экспансия на нашу территорию. То есть начали организовываться приходы новые, каких-то священников сманивали в зарубежную юрисдикцию. Потому что он был старенький, и как бы, видимо, не мог за этим следить. И обычно не самые достойные священники шли, ну как бы предавали, ну как бы нарушали клятву, и образовывались новые приходы. И вот мы тоже ходили к такому священнику, который был чадом отца Иоанна, и постепенно он перешел в Зарубежную церковь. И вот отец Иоанн нас собрал тогда и стал с нами говорить. Им легко говорить зарубежом, что мы предали, что мы сотрудничали с властями, а сами бы они прожили? Говорит, меня Господь вёл через этапы. И Господь меня хранил. Он так трогал свои волосы, говорил, у меня даже волосы не тронули. Настолько Господь вот был со мной в тюрьме. Говорит, когда я шёл, в этапе было объявлено, в этапе священник — волосы не трогать. Говорит, и вот, разглаживал свои волосы, говорит, и вот я же назорей.
Диакон Игорь Цуканов:
— То есть его не остригли, как заключенных.
Мария Глебова:
— Не остригли, да. И он очень осердился на все эти события, что такое происходит в церкви, и поддерживал людей, чтобы они оставались в нашей церкви, не переходили в зарубежную юрисдикцию.
Но потом пришёл, сменил его митрополит Лавр, и как-то наши церкви воссоединились. Интересно, что я, как немножко пострадавшая от этого, от Зарубежной церкви, писала икону новомучеников на воссоединение церквей. Её дарил патриарх Алексей, тоже так интересно было. Ну вот новомученики, они очень близки, и вот отец Иоанн ушёл в День новомучеников, и писали мы на канонизацию эту икону. Как-то в моей жизни они особое участие обо мне принимают.
Кира Лаврентьева:
— Огромное спасибо за этот разговор. Мария, честно говоря, мы с отцом Игорем радостно удивлены. Спасибо вам большое, что вы пришли сегодня в нашу студию. Дорогие друзья, это был «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА, у нас в гостях была Мария Глебова, доцент кафедры иконописи факультета церковных художеств в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете преподаватель копирования кафедры Суриковского института, мастерской реставрации, у микрофонов были диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева. Мы прощаемся с вами до следующего воскресенья, а вам, Мария, желаем помощи Божьей силы, радости.
Мария Глебова:
— Спасибо большое.
Диакон Игорь Цуканов:
—Спаси, Господи.
Кира Лаврентьева:
— Всего доброго. До свидания.
Все выпуски программы: Вечер Воскресенья
«Уверенность в себе». Протоиерей Алексей Батаногов, Елена Браун, Светлана Чехова
ПоделитьсяВ этом выпуске «Клуба частных мнений» протоиерей Алексей Батаногов, юрист, подполковник внутренней службы в отставке Елена Браун и предприниматель Светлана Чехова размышляли о том, что может давать христианину уверенность в себе, как отличить это от ложной самоуверенности и как доверие Богу помогает в жизни.
Ведущая: Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Клуб частных мнений
