«Исторические загадки в повести А.С. Пушкина «Пиковая Дама». Исторический час с Дмитрием Володихиным

Гость программы: кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и исторического архивоведения Московского государственного института культуры, лауреат литературной премии «Золотой Дельвиг», специалист по истории Российской Империи 18-19 веков, автор книги «Маски Пиковой дамы» Ольга Елисеева.

Разговор шел об исторических загадках и шифрах повести А.С. Пушкина «Пиковая Дама» и о том, почему это произведение быстро обрело известность как в нашей стране, так и за её пределами.

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио — Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. И у нас в гостях кандидат исторических наук, замечательный специалист по русской истории XVIII-XIX веков, доцент кафедры истории и исторического архивоведения Московского государственного института культуры Ольга Игоревна Елисеева. И для того, чтобы не создавать впечатление, что это только историк, скажу, что это автор целого каскада исторических романов и лауреат литературной премии «Золотой Дельвиг». Здравствуйте.

О. Елисеева

— Здравствуйте.

Д. Володихин

— И сегодня у нас есть повод поговорить о повести Александра Сергеевича Пушкина «Пиковая дама». Повесть несколькими поколениями русских людей, в советское время и в постсоветское, воспринимается как сюжет, который является в значительной степени приключенческим, немного мистическим, но, во всяком случае, безо всяких намёков на тайны пушкинского времени. «Пиковая дама» с этой точки зрения мало кем прочитывалась, мало кто пытался те шифры, те знаки, которые поставил в этой повести Пушкин, намекая на царственных особ своего времени, прошлого, на историю России, на события относительно недавнего времени. Так вот, вся эта зашифрованность повести, допустим, в то время, когда она только-только появилась на свет, была понятна образованному обществу. Впоследствии огромное количество культурных струн, натянутых в этой повести с эпохой Пушкина, ослабла, потому что потомки перестали понимать: а на что, собственно, намекается? И вот эта сложность в значительной степени преодолена в новой книге Ольги Игоревны Елисеевой «Маска Пиковой дамы». Мы не будем сейчас пытаться рекламировать книгу, не для этого наша передача, но мне хотелось бы напомнить, что то, о чём мы сейчас будем говорить, в книгу попало. И книга, с моей точки зрения, чрезвычайно хороша. А теперь, Ольга Игоревна вопрос номер один: собственно, обстоятельства выхода в свет повести Александра Сергеевича Пушкина?
О. Елисеева

— Мне бы хотелось сказать, что мы с вами воспринимаем этот текст всё-таки как люди, находящиеся на почти двести лет позже, чем книга была издана, и тем не менее ничего не теряем из обаяния этого текст. Так получилось, что всё-таки вот по настоящему талантливое произведение, независимо от своих аллюзий, скорыми во текущих аллюзий, приходит к разным поколениям в разное время так, чтобы они имели возможность получить наслаждение определённое от чтения данного текста. И даже если любой из наших читателей — вспомните себя в прошлом, когда вы в первый раз читали «Пиковую даму», — я напомню, что хороший читатель — это перечитыватель. И всё же, когда читали её в первый раз, получили своё огромное удовольствие, не зная всех тех аллюзий, о которых я сегодня постараюсь рассказать. Вот по-настоящему посредственные вещи хороши мгновенно... вы знаете, как комедия дель арте: мгновенные какие-то аллюзии на то, что происходило сегодня, вчера, 10 лет назад. И в сущности, как только исчезают вот эти исторические реалии, текст пропадает. Вот с Пушкиным этого ни в коем случае не произошло и произойти не могло, потому что это действительно гениальное произведение. Ни в коем случае нельзя думать, что мы обязаны разгадывать эти тонкие культурные ходы.

Д. Володихин

— Но это было бы неплохо.
О. Елисеева

— Это было бы неплохо. Спасибо, Дмитрий Михайлович. Именно это было бы очень неплохо — знать, что вот этот текст, суперсжатый, как вы прекрасно понимаете, он сжат, как пружина. Он, может быть, мог бы быть, благодаря определённому своему расширению, расширен до «Войны и мира» при желании, но он сжат и сделан очень-очень кратко. Возможно, именно для того, чтобы мы задавались подобного рода вопросами. И, как говорил Достоевский, пусть читатель поработает — немножечко мы должны покопаться. Я ни в коем случае не филолог, не литературовед, мне интересны были исключительно исторические аллюзии, то есть то, как книга прочитывалась в момент её создания. Пушкин сам в своём дневнике 1834 года, осени 34-го года, писал, что книга в большой моде, что игроки понтируют на тройку, семёрку, туз. Согласитесь, что этого мало, совсем мало для нас, нам бы хотелось, чтобы он немножечко развернул. Ну так получается, что мне придётся развернуть, как люди понимали.
Д. Володихин

— Итак, повесть появилась в печати в 1834 году и сразу попала в моду.

О. Елисеева

— Сразу же повесть попадает в моду, мгновенно. Причём она писалась в рамках Болдинской осени в 33-м году. Казалось бы, для для понимания многих произведений нужны несколько лет, нужна определённая дистанция. Она мгновенно стала популярной. Благодаря чему? Благодаря своему мистическому ореолу. Всё-таки это эпоха романтизма... ну, читают Гофмана, читают Нодье, читают другие произведения европейской литературы подобного рода. Повесть очень быстро, что крайне редко, кстати, для русских произведений, была переведена на европейские языки. Чаще мы переводили европейские новинки. Здесь повесть мгновенно переводится на европейские языки, и Пушкин становится известен не только как поэт, но и как прозаик на Западе. То есть такое ощущение, что человек попал в струю, что называется, то есть попал в нужную колею. А что же заставило современников в этот момент так трепетно воспринять этот текст? Да вовсе не его мистичность на самом деле. Дело в том, что николаевское царствование уже к 33-му, 34-му году — это время наглухо застёгнутых мундиров. Это время, когда не позволяют люди себе открыто, нараспашку общаться друг с другом, потому что совсем недавно прошло, относительно недавно...

Д. Володихин

— отому что реакция на это общение непредсказуема. Ты не знаешь: может быть, этот разговор окажется достоянием тех людей, о которых ты вовсе и не думал, не планировал. И может быть, его будут рассматривать где-то наверху как проявление избыточного вольномыслия, с соответствующими политическими выводами.

О. Елисеева

— Как хорошо вы сказали, Дмитрий Михайлович! Именно это я и имела в виду. Так вот, получается, так, что вот аллюзии общество поймало, но как бы не проговорило в письмах, в своей дневниковой литературе, в каких бы то ни было эпистолярных источниках. Пушкин записывает, что на него, кажется, не обиделся двор, и под пиковой дамой подразумевают княгиню Голицыну. Но это значит, что высочайшие особы не обиделись, и они подразумевают княгиню Голицыну. Но это же не значит, что сам Александр Сергеевич Пушкин зашифровывал в данном случае именно Наталью Петровну Голицыну...

Д. Володихин

— Может быть, даже царственные особы только сделали вид, что имеется в виду Голицына, а на самом деле не высказали своего истинного отношения.

О. Елисеева

— Вполне возможно, что они просто канализировали некое представление. Своё представление о тексте книги они могли канализировать на Голицыну, и мы верим этому безобразию до сих пор на самом деле — вот этой сказке про то, что внук княгини Голицыной рассказал Александру Сергеевичу историю о том, что бабушка дала три карты, и, благодаря этим трём картам, появилась возможность отыграться. Голицына была просто одной из самых знаменитых старух николаевского, а до этого александровского времени.

Д. Володихин

— О ком ни говоришь, всё равно переведут стрелки на Голицыну.

О. Елисеева

— Ну, были и другие столь же потрясающие знатные старухи, перед которыми двор не то что преклонялся, а считал нужным ездить к ним на именины, поздравлять отдельно. Знаете, существовала такая мода посылать фрукты с императорского стола в красивой корзинке, — значит, тебя заметили, не всякому же будут посылать фрукты. Итак, княгине Голицыной было уже лет сорок к тому моменту, когда описывается повесть. Но она была не единственная. Мы помним Наталью Загряжскую, хлопотавшую за Александра Сергеевича Пушкина, за которой он записал множество текстов так называемых «разговоров за столом» — коротеньких историй и анекдотов, которые она рассказывала о прошлом. Понятное дело, столь же важную роль играла в своё время и княгиня Волконская.
Д. Володихин

— И огромное количество других знатных дам того времени, имена которых были постоянно на слуху. А мне хотелось бы сейчас наш разговор обогатить музыка Петра Ильича Чайковского. И поскольку в следующей части нашей передачи мы поговорим о том, как важна тень императрицы Екатерины II в «Пиковой даме» Пушкина, сейчас в эфире прозвучит отрывок из оперы «Пиковая дама», а именно «Явление императрицы на бал».

(Звучит музыка.)

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это светлое радио — Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы говорим о загадках повести Александра Сергеевича Пушкина «Пиковая дама». У нас в гостях лауреат премии «Золотой Дельвиг», замечательный историк, блистательный специалист по Российской империи XVIII-XIX-го столетия Ольга Игоревна Елисеева. Итак, в сущности что бы ни волновало публику начала 30-х годов как высказывание, имеющее двойное дно, в сущности это что-то должно быть обращено к недавней истории. 1825 год — военный мятеж так называемых декабристов на Сенатской площади. 1801 год — убийство отца действующего императора Николая I и предыдущего императора Александра I. Ну и несколько десятилетий назад — правление Екатерины II, которое очень много предопределило в русской истории. И очевидно, публика того времени — ну мы поговорим потом позднее, насколько она угадывала соотнесённость персонажей Пушкина с их прототипами. Но во всяком случае, некоторые прототипы просто должны были быть угаданы. И насколько я понимаю, с вашей точки зрения, Ольга Игоревна, один из таких прототипов и есть государыня-императрица Екатерина Алексеевна.
О. Елисеева

— Да, совершенно верно. Причём вот это ощущение должно было возникнуть у читателей мгновенно, как только речь начинается о жёлтом платье, которое девушки снимают со старухи, приехавшей с бала. Жёлтое платье, шурша, падает к распухлым ногам. Распухлые ноги — это именно то, что отличало старуху Екатерину, пожилую Екатерину. Причём об этом, без сомнения, говорили, не стесняясь. Потому что мы как раз в тот момент времени, когда говорят не о ярких событиях екатерининского царствования. Эти яркие события во многом сильно раздражают русское общество. Сама Екатерина сильно раздражает русское общество того времени. Она — немка. Если современников Екатерины это не смущало, то, без сомнения, смущало уже людей николаевской эпохи.

Д. Володихин

— Общественное мнение изменилось, оно стало более национально ориентированным.

О. Елисеева

— Возникает вот это вот жёлтое платье, и мгновенно возникает целая череда портретов Екатерины именно вот в платьях жёлтого, жёлто-песочного, золотистого, лимонного оттенка. Дело в том, что, может быть, наш с вами современник часто представляет Екатерину по картине Боровиковского — в таком зеленоватом, зеленовато-защитным, я бы сказала, капоте на фоне обелисков, и в Екатерининском парке, и в Гатчине, то есть менялся фон, задник у картины менялся. Но тем не менее современники чаще всего её воспринимали именно по портретам в жёлтом платье с георгиевской лентой. «Екатерина Таврическая» — знаменитая картина, бесконечные повторения Левицкого. И вот это вот жёлтое платье маркирует буквально сразу же, отправляет к образу императрицы. Дальше — вот эти несчастные распухлые ноги. Да, Екатерина страдала под конец жизни. Без сомнения, есть и её портреты с розой, но здесь, скорее, всё-таки будет играть роль один из портретов Марии Антуанетты, потому что для общества этого времени сразу же, мгновенно отсылка к старому режиму: «Дама с розой в пудреных волосах», «Дама с розой в руках» — это, без сомнения, отсылка к старому режиму как таковому, к тому старому режиму, который был похоронен в горниле Французской революции.
Д. Володихин

— Монархия до наполеоновских войн и до восстания, бунта в Париже.

О. Елисеева

— До взятия Бастилии в 1789 году. Смотрите, здесь очень важно само отношение Пушкина к данным событиям. Если молодой, романтический Пушкин увлекался революционными идеями, я бы сказала романтическими идеями, идеями потрясения общества. Хотя уже в южной ссылке он начинает рассуждать о том, какое страшное влияние на русское общество оказали дворцовые перевороты, как они сильно взбаламутили благородное сословие, как много ничтожных родов они потянули наверх, там, где должны были бы находиться такие аристократы, как он. Потому что фамилии его предков запечатлены на каждой странице русской истории. Тем не менее, «а где я, их несчастный потомок»?

Д. Володихин

— Ну да, Пушкин — это боярский род несомненно.

О. Елисеева

— Пушкин отматывает как бы несколько назад и показывает, что любое потрясение в обществе, уже зрелый, естественно, Пушкин, который иначе, чем мальчик Пушкин относится к потрясениям. Он показывает, что любое потрясение пагубно, и оно как бы сбивает шкалу развития государства. В 1762 году сбили, убив Павла I, хотя Павел очень несимпатичен Пушкину — вспомним его рисунки на полях.
Д. Володихин

— Он, может быть, лично несимпатичен, но более несимпатична идея цареубийства.
О. Елисеева

— В оде «Вольность», как вы помните, совсем даже симпатична идея цареубийства: «Твою погибель, смерть детей с жестокой радостью я вижу...»

Д. Володихин

— Это маленький Пушкин написал, взрослый-то пришёл в ум.

О. Елисеева

— А взрослый серьёзно об этом задумался. Итак, вопрос о друзьях и братьях по 14 декабря. Давайте посмотрим — это следующее событие, которое должно было ещё больше сбить Россию с её цивилизационного пути, спокойного, как представляется Пушкину, накатанного пути. Шла бы себе Россия спокойно, что называется. Но тем не менее Пушкина связывают и личные добрые взаимоотношения с огромным числом декабристов. Практически у половины из них найдены его юношеские произведения, такие как «Ноэль», «Кинжал» — просто переписанные и записанные для себя. Во время следствия Александр Сергеевич боится, до крайности боится. Как он впоследствии писал в письмах Наталье Николаевне, слово хорошее — «струхнул». Так вот, «струхнул» во время следствия. Ничего — «Эрми дланию могучей меня закрыл и вдаль умчал». За понятием Эрми, за именем Гермеса прячется император Николай I. Но тем не менее, вот что же Пушкин хотел бы сказать об этих людях? Давайте вспомним эпиграф «в ненастные дни собирались они часто». Это для людей того времени, буквально открывающих эпиграф к первой главе, мгновенно сразу же отсылает к знаменитым агитационным стихам Александра Бестужева и Рылеева Кондратия Фёдоровича. И получается так, что как бы это всего-навсего переделка агитационные песни. Сразу же читателю говорится, буквально в лоб, что здесь речь пойдёт о событиях 1825 года, 14 декабря.
Д. Володихин

— Но старуха-то — мы её ассоциируем с Екатериной. И, видимо, эта ассоциация достаточно была ясна для тех времён. Она-то существовала и умерла задолго до мятежа декабристов. Так каким образом она оказывается в одном ряду с ними?
О. Елисеева

— Смотрите, она устроила мятеж в своё время, в молодые годы. И следовательно, её убивает Герман — человек, который ассоциируется с Николаем I. Не Екатерину, умоляю, убил Николай I. Она почила в Бозе в 1796 году благополучно. Николай воспринимается как человек, который задавил саму возможность, как предполагалось во времена Пушкина, такого рода изменений в жизни России — подавил революционное движение или, по крайней мере, смог превозмочь одно из выступлений революционеров. До этого дворцовые перевороты идут чередой более или менее благополучно. Каждый раз побеждает тот кандидат, которого подкидывают гвардейские полки. И вдруг неожиданно происходит осечка. «Обдёрнулись» — называется. На Николае они обдёрнулись.
Д. Володихин

— Вот если я правильно понимаю ситуацию, то старуха, она же Екатерина, в своё время обрела некую магическую, достаточно тёмную, насколько мы можем вспоминать текст повести, силу, с помощью которой обрела всё, что имела. Ну, в истории Екатерины II, прежде всего власть, у Пушкина — прежде всего огромные деньги. Но деньги в данном случае ассоциируются просто с высоким положением персонажа. И Герман — тот, кто, с одной стороны, остановил власть этой магической силы. С другой стороны, тот, кто ей в какой-то степени поддался. Каким образом эта сила расшифровывается в правлении Екатерины II?
О. Елисеева

— А вообще на Екатерину II в первую очередь должен был бы указать нам граф Сен-Жермен, потому что граф Сен-Жермен побывал в России в 1762 году. Он, по разным упоминаниям, так или иначе, ну не непосредственно, конечно же, участвовал, но разговаривал с некоторыми представителями заговорщиков. И, судя по всему, крупнейшую сумму денег для проведения переворота Екатерина получает именно от этого человека. Опять же, если многие из наших с вами слушателей полагают, что граф Сен-Жермен — это нереальная, какая-то выдуманная личность, то я должна вас разочаровать. Это конкретная историческая личность, и её портрет кисти Пьетро Ротари написан именно в России в 1762 году. То есть очевидно, что этот человек находился здесь в этот момент. Чуть позднее, уже во время экспедиции Алексея Орлова в Средиземное море из Балтики — в Средиземное море двигались наши корабли во время первой русско турецкой войны, — Алексей Орлов пытался отдать эти деньги. А Сен-Жермен пытался их не взять. Чем дело закончилось — опять же мы пока сказать не можем. Но важно другое: Екатерина играла на власть так же, как бабушка играла на деньги, и выиграла. Сен-Жермен бабушке даёт три верные карты — старухе-графине — и Екатерине помогает взобраться на престол. Вот этот образ, может быть, в большей степени даже, чем жёлтое платье должен маркировать императрицу.

Д. Володихин

— То есть таким образом получается, что старуха, она же Екатерина II, обрела необыкновенное состояние, — а та обрела императорскую власть — путём манипулирования силами тёмными и, в общем, путём действий откровенно нехристианских и безнравственных.

О. Елисеева

— В данном случае для Пушкина мятеж поднимают, любой мятеж, именно тёмные силы.

Д. Володихин

— Ну что ж, дорогие радиослушатели, хорошо, что мы добрались до этой идеи у Александра Сергеевича Пушкина, потому что мало кто до Ольги Игоревны Елисеевой до этой мысли дочитывался у него. Я хотел бы напомнить, что у нас с вами светлое радио — Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы ненадолго прерываем нашу беседу, чтобы буквально через минуту вновь встретиться в эфире.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио — Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. Мы пригласили к нам в гости Ольгу Игоревну Елисееву, лауреата литературной премии «Золотой Дельвиг», замечательного историка, кандидата исторических наук, доцента кафедры истории и исторического архивоведения Московского государственного института культуры. И мы обсуждаем с нею загадки и шифры повести Александра Сергеевича Пушкина «Пиковая дама». И я думаю, пришло время приступить к образу Германна. Вы уже сказали, что он ассоциируется с Николаем I. Николай I притормозил революционную стихию в России и в значительной степени занялся её выкорчёвыванием. Мнение современников может быть разным, у кого-то под статью о выкорчёвывании попала родня, близкие, а кто-то честно размышлял, что в общем это на благо государства. Потому что вот это губительное пламя революционной стихи могло бы и спалить всю российскую государственность, так сказать, истратить её в бесплодных реформах, революциях и большом пролитии крови. В общем, конечно, отношение к Николаю I тогда было неровным, самым разнообразным. А Пушкин выводит Германна как императора в ситуацию, когда император находится в состоянии большой и опасной игры.

О. Елисеева

— Начнём всё-таки с имени Германн — с двумя буковками «н». Вспомним о том, что осталось несколько отрывков из черновиков Пушкина, но они крайне короткие. И реально мы не имеем — вот мистическое произведение — мы не имеем черновика этой повести. Есть всего два коротеньких отрывочка. И довольно сложно сказать, хотел ли Пушкин удваивать «н» или не хотел удваивать, потому что в черновиках написано с одной «н». Но в то же самое время уже в повести появляется двойная «н». И без желания автора удвоения «н» быть не могло. Давайте вспомним, что есть латинский вариант имени с одним «н». И есть как бы Германн с двумя «н» — «германец» или «большой господин». Здесь отсылочка очень такая, даже не особенно зашифрованная, потому что Германн не просто человек и не просто господин, а это хозяин. Вот император за глаза, естественно, называли «хозяином», причём большинство авторов того времени, эпистолярного наследия, естественно, писали по-французски. То есть там присутствовало не слово «хозяин» по-русски, там присутствовали разнообразные вариации на тему слова «господин».

Д. Володихин

— Ну, «господин», «государь».

О. Елисеева

— В данном случае «государем» императора по-хозяйски особенно никто не называл. И те, кто хотел ему польстить, писали, как приятно было видеть государю, хозяину в своей стране, то-то и то-то. А те, кто просто разговаривал за его плечами, так же, как, например, Пушкин в письмах к Хитрово писал, что «я не знаю, как я могу встать ближе к хозяину». То есть, видимо, Елизавета Михайловна предлагала ему всё-таки похлопотать, сделать некую более близкую должность для Александра Сергеевича.

Д. Володихин

— Объясните, кто такая Елизавета Михайловна — не все знают.

О. Елисеева

— Елизавета Михайловна Хитрово, дочка Кутузова и давняя подруга Александра Сергеевича и мать Долли Фикельмон, содержательница одного из лучших салонов. Вяземский писал, что салон Долли и салон Елизаветы Михайловны Хитрово — это были два как бы родственных, дружественных салона, находившихся в одном и том же доме — в доме австрийского посла. То есть это была влиятельнейшая дама того времени. Вот только что не старуха, а так очень влиятельна на общество. То есть в данном случае слово «хозяин» постоянно звучало в эпистолярной переписке. И это тоже всё вело нас к Германну. Германн — немец, как мы помним, Германн инженер, точно так же, как император Николай I.

Д. Володихин

— По образованию, полученному в юные годы.

О. Елисеева

— Военный инженер, естественно. Впоследствии Николай будет постоянно говорить «мы, военные инженеры», править чертежи своей рукой. Вот например, Наполеона, уходя из Петровского замка, почти привёл этот замок в ничтожество и негодность в Москве. А восстанавливался замок по чертежам, которые не только правил, но и делал император Николай. То есть он был хороший военный инженер, сразу скажем, замечательный в этом отношении военный инженер. А вот вступивший с ним в борьбу Константин Павлович был конногвардеец. Конногвардейцем же воспринимают и соперника Германна, которым должна увлечься Елизавета Ивановна. То есть, в сущности, вот такая игра профессиональных отраслей у императора и у Константина была для всех в повести более или менее понятна.

Д. Володихин

— Но вот парадокс: Германн жаждет получить от старухи нечто тёмное, что доставит ему большое состояние. И он получает, но впоследствии оказывается в состоянии проигравшего. Но что же такое тёмное Николай I мог унаследовать от Екатерины II? В силу того, что он, в общем, пошёл совершенно другим путём, он не брал с помощью заговора престол, он подавлял тех, кто хотел совершить заговор и мятеж. Здесь есть некое противоречие, как вы его растолкуете?

О. Елисеева

— Это для нас с вами через почти двести лет вот так всё просто выглядит. Для современников ситуация выглядела несколько иначе. Реально имел право на престол брат Александра I Константин Павлович. И тот факт, что он медлил, не приезжал из Варшавы, не торопился, не хотел опубликовать какой-нибудь манифест, писал матери в высшей степени неприятные слова, что «если я приеду в Петербург, то будет выглядеть так, как если бы я Николая сажал на престол, а он должен сесть на него сам». В результате Николай сам и сел на престол без всякого Константина. Но и это тоже своего рода нарушение для людей, которые решили педантично следовать мысли о том, что никаких потрясений не должно происходить в стране. И Александр Сергеевич прекрасно понимает, что такого рода потрясения, как 14 декабря, это не только благородный поступок государя, это во многом и не только испытание его нравственности, это во многом и крайне тяжёлая ситуация, когда нужно порой поступиться какими-то святыми вещами, например, начать стрелять. Ведь император долгое время не начинал стрелять в мятежников — это те же самые солдаты.

Д. Володихин

— Получается, что игра Николая начиналась из благородных побуждений, но методы, которые были использованы, страшны.

О. Елисеева

— Вот сам по себе заговор несёт в себе необходимость его подавления, естественно кровавыми методами. И в результате те люди, которые могли бы выглядеть как ангелы в белых одеждах... просто знаете, Поццо ди Борго писал, и Ланжерон, кстати, повторял его шутку, что нынешние государи не всходят на престол, а они сходят на него с небес, уступая друг другу дорогу. На самом деле это очень красивая лезть, но это ни в коем случае не правда. Потому что для того, чтобы сесть на престол пришлось давить заговор, и в том числе участвовать в крови.

Д. Володихин

— И тут возникает вопрос: ну хорошо, Николай I победил в своей большой игре. На тот момент, когда повесть выходит в печать, это совершенно ясно. Однако Пушкин отправляет Германна, как проигравшего свою большую игру, в сумасшедший дом.

О. Елисеева

— Дело в том, что когда мы смотрим... Видимо, Пушкин считал, что гиперконтроль — то, что нам сейчас подтвердят все наши психологи — приводит человека к определённому психическому расстройству. Император пережил совсем в детстве ситуацию убийства его отца — он видел, он находился в Михайловском замке. Он, конечно, не видел, как убивали Павла, но отлично помнил эту страшную ночь, впоследствии переживает мятеж. И дальше император стремится контролировать буквально всё. Такое ощущение, что происходит ручное управление страной, буквально каждый шаг. Из чего рождается гиперконтроль? Из стремления, что вот я знаю, как сделать хорошо и правильно, и если я отпущу чуть-чуть вожжи, Бог его знает, что произойдёт — мир придёт в состояние хаоса. Вот это определённое расстройство психическое.

Д. Володихин

— Иными словами, Пушкин пишет перспективу для государя Николая Павловича: если всё будет также, то победа превратится в проигрыш, возможно, в сумасшествие. Дорогие радиослушатели, я хотел вам напомнить, что Пётр Ильич Чайковский когда-то за нас многое сказал — за нас, сидящих за этим столом, — своей музыкой. И поэтому сейчас в эфире прозвучит ещё один отрывок из оперы «Пиковая дама», а именно ария графини.

(Звучит ария.)

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это светлое радио — Радио ВЕРА. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я — Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный историк, прекрасный писатель Ольга Игоревна Елисеева. Мы идём по страницам её книги «Маски Пиковой дамы», расшифровывая прототипы персонажей. Допустим, Николай I в ситуации, когда игра продолжается, может быть погублен самой игрой. Победив в начале, он проигрывает в конце, потому что это тёмное наследие делает его человеком, который вынужден не прощать своих врагов, вынужден быть достаточно жёстким правителем. И само это, с точки зрения Александра Сергеевича Пушкина, насколько я понял, не благо. Он хотел бы, чтобы государь был действительно как ангел, который однажды запачкался, а потом всех простил и одежды его побелели.

О. Елисеева

— Наверное, так. Дело в том, что Пушкин призывал милость к падшим в течение всей своей жизни. Но только мы постоянно забываем: а кого мы называем падшими-то, кто такие падшие ангелы.

Д. Володихин

— Бесы.

О. Елисеева

— Бесы. И не зря у Достоевского появится роман «Бесы» — у Достоевского, который лучше всего понимал многие аллюзии Пушкина в «Пиковой даме» и вообще многие аллюзии Пушкина. Давайте вспомним, что роман «Бесы» посвящён именно революционерам, речь о революционерах. То есть в данном случае, используя методы их подавления, уподобляешься бесам, не прощая, уподобляешься бесам на самом деле.

Д. Володихин

— А с другой стороны, как простить беса, потому что сущность его неизменна.

О. Елисеева

— Дело в том, что до сих пор бесы не прощены, так что давайте... я прошу прощения, падшие ангелы не прощены. И поэтому Александр Сергеевич мог бы и нас с вами и сейчас призывать прощать не то что ближнего, а падших. Но на самом деле это большое искушение для власть имущих. Кроме этого, вот это вот тёмная инфернальная стихия. Для Пушкина власть — тёмная инфернальная стихия на самом деле.

Д. Володихин

— Он бы хотел, чтобы власть прощала, и при этом не очень задумывается о последствиях.

О. Елисеева

— Да, без сомнения. Но император Николай в сущности сильно смягчил содержание декабристов. Достаточно посмотреть, как каждый год смягчалось содержание декабристов. Тот простой факт, что многие из них переводились на поселения, многие уехали на Кавказ. И знаете, вот это какое-то иезуитское представление, что Кавказ — это тёплая Сибирь. А простите, что, после военного мятежа нужно молоко за вредность давать?

Д. Володихин

— Ну, здесь очевидно дело всё в том, что забывается, как с людьми, которые подняли оружие, расправлялись в революционной Франции. Там гильотина к вечеру уставала, потому что даже металл знает усталость. У нас, вместо нескольких сотен человек, казнили пятерых, но самому государю этого никогда простить не могли. Не простили победу, не простили силу, если бы проиграл, затоптали бы. Таково осевое напряжение эпохи. Александр Сергеевич, как писатель, чувствовал это, но как христианин колебался, всегда желая доброго исхода.

О. Елисеева

— Тут есть вот какой момент — это не только напряжение эпохи. Вот потому власть и является тёмной инфернальной силой для Пушкина, что процесса для прощения, широты для прощения, вот поле для прощения крайне сужено. И император Николай это понимал, он не просто был христианин, он был глубоко верующий человек. Ему было неприятно то, что в ряде случаев он не имеет права прощать. Известен факт, когда он, рыдая, сказал одному из принимавших его чиновников на бывших польских территориях: «Если бы ты знал, как тяжело не иметь права прощать».

Д. Володихин

— Здесь получается такая картина: значит, та тайная игра, тайная власть, которую получает Германн от старухи, и значит, по наследству от Екатерины получает через двух императоров Николай I, это просто власть. И как только эта власть начинает применяться по-настоящему и всерьёз, Пушкин проклинает её действия.

Д. Володихин

— В сущности, да. Мы же не обязаны всегда и во всём солидаризироваться с Александром Сергеевичем. Он гений, более того — солнце русской поэзии. Всё это прекрасно, но дело в том, что делать из Александра Сергеевича Пушкина вот такой вот сборник начётнических произведений, строчек — Пушкин сказал так-то, значит так-то оно и было.

Д. Володихин

— В сущности, вы говорите, что Пушкин — гений, но жить надо своим умом.

О. Елисеева

— Ну, в сущности, да.

Д. Володихин

— А вот здесь вопрос достаточно сложный. Пушкинский ум был невероятно чувствителен к вопросам мистически. И для него, конечно же, социум Российской империи был пронизан мистикой. Он был христианин и вместе с тем был он сын своей эпохи, которая, к сожалению, была склонна к разного рода спиритизму, столоверчению, каким-то там, я уж не знаю, мистическим откровениям Сведенборга. И в «Пиковой даме», по вашим словам, это всё отразилось. Так вот, что касается места действия «Пиковой дамы», ведь с самых первых страниц ты чувствуешь что Санкт-Петербург Германна и старухи — это ведь не вполне та реальность, в которой мы с вами живём, это нечто вынесенное куда-то чуть чуть ниже. Это как будто какое-то адское зеркало нашей реальности, потому что всё смещено в сторону зла.

О. Елисеева

— Это очень любопытный момент. Мы с самого начала, с первых строк, понимаем, что перед нами инфернальный Петербург, такой не вполне реальный. Наверное, в реальном Петербурге есть и солнце, и цветы, а у нас тьма, мгла, почти желтоватая мгла, пронизанная только фонарями. Время от времени идёт снег, и мы никогда и нигде не видим здесь голубого неба.
Д. Володихин

— Некая вечная сумеречность.

О. Елисеева

— Да, есть некая вечная сумеречность. Более того, когда мы смотрим описание, например, спальни старухи, очень внимательно Александр Сергеевич прописывает дамские игрушки, веера на полочках. И вот чадила где-то в уголке лампада — мы не понимаем, перед каким образом она чадила и вообще перед образами ли она чадила в данном случае.

Д. Володихин

— Может быть, это некое благовоние.

О. Елисеева

— Некая лампада. Такое ощущение, что есть вещи, само собой разумеющиеся, которые не отмечает и не выхватывает глаз ни читающего, ни пишущего об этом Петербурге человека. Когда мы вместе с графиней и Елизаветой Ивановной отправляемся на прогулку, мы слышим вопросы графини «как зовут этот мост?». Вообще-то передвижение через мосты, вы прекрасно понимаете, что это очень мистический момент, потому что, Бог его знает, какая-то кикимора под мостом сидит.

Д. Володихин

— Ну, для того общества, да, совершенно верно. Тогда мосты были символами, скажем так, перехода порой из одной реальности.

О. Елисеева

— Да, действительно, перехода из одной реальности в другую. Так вот, там Зелёный мост — тот самый мост, на котором когда-то собирались заговорщики, прочившие приподнять Екатерину к власти. Так вот, данный Петербург находится как бы немножко вне времени, потому что мы не не всегда понимаем, какое там время суток происходит. Там, все дома жёлтые — вспомните. Что маркирует жёлтый дом? Да, Обуховская больница — хорошо. А в Петербурге в этот момент почти все дома жёлтые — это самый модный цвет. У Достоевского это будет чахоточный цвет петербургских особняков, а для Пушкина жёлтым домом будет являться и Петропавловка — стены до сих пор жёлтые. Но самое неприятное, что жёлтым цветом в этот момент покрашен дворец. Его тоже можно назвать «жёлтым домом».

Д. Володихин

— И Германн в конце концов попадает в жёлтый дом — в дом сумасшедших.

О. Елисеева

— То есть он куда попадает на самом деле? В Обуховскую больницу — да, мы знаем по тексту, или в сумасшедший дом. Сумасшедшим домом можно назвать и дворец, и крепость — непонятное явление: туда сажают нормальных и друзей и братьев Пушкина или, наоборот, действительно сумасшедших? Вот вся повесть как бы пребывает в таком состоянии водянистого дрожания, как в петербургских каналах всё дрожит и дробится. Мы никогда на 100% не уверены не только в следующем шаге героев, но и в том, в каком месте они реально окажутся. Вроде бы как дверь запирают. Тем не менее Германн легко открывает её и проходит в дом графини. Что же это за дверь такая? И что же это за человек, который может ходить сквозь стены и сквозь двери? Давайте вы сами себе ответите: человек это или тень человека, который может пройти через стены в данном локусе, на самом деле, в данном Петербурге. Когда старуха умирает, она кубарем покатилась со своих кресел. Когда Германн возвращается от Елизаветы Ивановны, мы видим старуху, снова сидящую в креслах. То есть такое ощущение, что время идёт по кругу. Как если бы человек всё время выходил в дверь и попадал в ту же самую комнату. Вот сцена снова готова для того, чтобы Германн вошёл в неё, только старухе осталось открыть глаза, она только что не покачивается под действием гальванического механизма. То есть очевидным образом, что это некий инфернальный Петербург. И вот здесь нужно обратить внимание. Вот мы говорили о прототипах — это не совсем стопроцентно прототипы героев Пушкина. Дело в том, что у каждого человека есть его тёмная сторона и его светлая сторона. У Екатерины Великой были великие победы и её светлая сторона, у Николая I тоже есть его светлая сторона и есть тёмная сторона. Такое ощущение, что тёмную сторону Александр Сергеевич собрал и воплотил в героях, и показал, как будет действовать только тёмная сторона. И у Петербурга он собрал тёмную сторону города и выплеснул её на страницы своей повести.

Д. Володихин

— Ну что ж, дорогие радиослушатели, время нашей передачи подходит к концу. Надеюсь, эту реконструкцию Петербурга параллельного, который находится несколько ниже настоящего, и через его тёмные зеркала лучше видны тайные контексты действительной реальности, вы хорошо поняли и осознали по словам Ольги Игоревны. Мне остаётся от вашего имени поблагодарить её за час просвещения в отношении нас. И после этого у меня лишь одна почётная обязанность — сказать вам: благодарю вас за внимание, до свидания.

О. Елисеева

— Всего доброго.

---