«Иконопись как образ жизни». Священник Андрей Давыдов и Марина Турнова

У нас в гостях были настоятель Никольского и Христорождественского храмов Суздаля, иконописец, руководитель иконописной мастерской «София» Никольской церкви в городе Суздаль священник Андрей Давыдов и его супруга Марина Турнова.

Мы говорили об удивительном совместном пути отца Андрея и его жены Марины. Наши гости рассказали о своей иконописной мастерской, а также о том, как пришла идея устраивать уникальные мастер-классы по фреске для всех желающих.

---

А. Ананьев 

— Добрый вечер, дорогие друзья. Чем ближе праздник, тем больше в голосе ведущего интонаций Деда Мороза. И этого не избежать — все-таки хочется передать через микрофон атмосферу праздника, который царит в эфирной студии светлого радио. В студии в роли Снегурочки — Алла Сергеевна Митрофанова — 

А. Митрофанова 

— Между прочим, со мной эту роль никто не согласовывал. Я просто смиренно подчиняюсь мужу. 

А. Ананьев 

— А у нас назначают. 

А. Митрофанова 

— Как скажете.  

А. Ананьев 

— И я, Александр Ананьев. Я нисколько не преувеличил атмосферу праздника. Дело в том, что у нас сегодня особенный гость. Начну издалека. Представьте себе мой самый любимый — даже городом его язык не поворачивается назвать, хотя, по сути, да, это город — маленький, прекрасный, как рождественский пряник, красивый. И там действительно уютно, там пахнет древесным дымом из труб, там живут и работают люди, там пекут пироги. И в одной из самых красивых церквей этого города пишет иконы один из самых известных иконописцев России. Конечно же, я говорю о Суздале. И, конечно же, я говорю о священнике — иконописце, руководителе иконописной мастерской «София» Никольской церкви города Суздаля, отце Андрее Давыдове. И сегодня он у нас в гостях вместе со своей красавицей-женой, Мариной Петровной. Отец Андрей, добрый вечер. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Здравствуйте. 

А. Ананьев 

— Какое счастье вас видеть, Марина Петровна. Здравствуйте. 

М. Давыдова 

— Здравствуйте. 

А. Ананьев 

— Так здорово, что вы добрались. Я открою маленькую тайну: я уже, наверное, пару лет как стремился оказаться в ваших прекрасных мастер-классах. И, по-моему, я с вами, Марина Петровна, даже говорил по телефону. И вы мне расписали такую картину, я понял, что это просто идеал. То есть можно заниматься в субботу с мастер-классом, учиться расписывать по мокрой штукатурке. Мы сейчас поговорим о том, что это такое. Потом забрать эту штукатурку домой, это всё в субботу вечером. Потом сходить на исповедь. А с утра в этом же храме с отцом Андреем отслужить Литургию. И это, по-моему, лучшее, что можно себе подарить. Не просто поехать в Суздаль поесть пирогов… 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Хватит собираться — приезжайте, да и всё. 

А. Ананьев 

— Вот-вот, об этом у нас сейчас и пойдет разговор. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Только оба. 

А. Ананьев 

— Да, обязательно.  

А. Митрофанова 

— Для нас Суздаль — особое место, потому что… Можно я расскажу? 

А. Ананьев 

— Да что там, рассказывай, Алла Сергеевна, любезная. 

А. Митрофанова 

— В этом городе будущий муж сделал мне предложение. 

А. Ананьев 

— Да. На смотровой площадке. На закате. 

А. Митрофанова 

— Специально меня выкрал из Москвы, вырвал из сложнейшего графика. Привез в Суздаль, в свой любимый город. И в этом потрясающе живописном месте — смотровая площадка с видом на узкую речку, убегающую за горизонт, на закате. Вот так всё это было. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Всё, следующие выходные — у нас. Комната вам будет предоставлена. 

А. Ананьев 

— Там еще на смотровой площадке, я помню, какая-то избушка. А на этой избушке крылечко. А на этом крылечке какой-то милый дядечка с какими-то запотевшими бутылками предлагает попробовать. Это лучшее, что может случиться в жизни любого человека. (Смеется.) 

А. Митрофанова 

— Это был чуть ли не единственный человек, которого мы встретили в Суздале, потому что как будто специально для нас, в тот день в городе не было людей. Представляете Суздаль, в котором нет людей? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Представляю. В будние дни это бывает. 

А. Митрофанова 

— А я думала, что я вас удивлю. 

А. Ананьев 

— Алла Сергеевна, что мы всё о себе, да о себе. Давайте лучше о вас поговорим. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Да ну. Про вас интереснее. (Смеются.) 

А. Митрофанова 

— Это мы потом вам расскажем, отец Андрей. Действительно, это уникальная ситуация, когда внутри семьи муж и жена художники. У вас ситуация уникальная вдвойне, потому что вы священник, вы служите. И внутри вашей жизни всё это каким-то образом очень органично переплетено и сочетается. И кажется со стороны: ах, наверное, людям так повезло — Господь поцеловал, вот они художниками родились и так далее. Каким открытием было для нас, когда мы готовились к программе и увидели, что Марина Петровна, например, геодезист по образованию. То есть с художественным миром, как кажется, изначально никак не связанная сфера. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Ну, мы женаты чуть не с детства. 

А. Митрофанова 

— Тогда давайте, рассказывайте, как вы к этому пришли?  

А. Ананьев 

— Марина Петровна, как я полагаю, когда еще училась на геодезиста, она не знала, что она будет женой священника. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Священника — нет, но художника… Марина, рассказывай чего-нибудь. 

М. Давыдова 

— Мы поженились на первом курсе. Мы окончили школы и… 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Мы учились в параллельных классах.  

М. Давыдова 

— И дождались, когда нам стало 18 лет. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Они были две сестры, они пришли к нам… 

М. Давыдова 

— Ты будешь говорить? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Нет-нет, я просто вставляю. (Смеются.) Просто для меня это очень такая светлая картина — две сестры пришли, они в параллельном классе. Поэтому они были еще незнакомые девчонки. Ну вот. А потом как-то так сложилось, так прекрасно. 45 лет. Всё, прошу прощения, влез. Говори. 

М. Давыдова 

— Чего теперь говорить? (Смеется.) 

А. Митрофанова 

— Марина Петровна, а вы расскажите, как так случилось, что вы, поженившись в юном возрасте, в 18 лет, вместе прошли по этому интереснейшему пути. Крайне неожиданному, надо сказать — от геодезии до шитья художественного. Вы же сейчас занимаетесь шитьем икон и хоругвей, правильно?  

М. Давыдова 

— Да. Мы учились, каждый учился в своем институте. К окончанию у нас уже было двое детей. Потом, когда Андрей окончил школу-студию МХАТ, понятно было, что в театре он не хочет работать, потому что ему это было неинтересно. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Я оканчивал, как театральный художник. 

М. Давыдова 

— И он просто стал искать, куда ему направить свое творчество. И потихоньку он начал интересоваться иконами. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Марина, прости, мне кажется, что всё было гораздо серьезнее. Не то что просто стал искать… 

М. Давыдова 

— Ну, ты и говори тогда. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Нет, ну этот момент — я не могу согласиться. Нет, это был как раз путь веры и так далее, прихода к вере. А не то что — куда бы направить… Уже и в институте, вера интересовала всегда. В 16 лет я сам крестился, когда паспорт получил. Потому что родители занимали достаточно известные должности. И иначе, если без паспорта, тогда были бы проблемы. 

А. Ананьев 

— Отец Андрей, а где крестились, можно спросить? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— В церкви апостола Филиппа на Арбате. 31 марта. 

А. Ананьев 

— Наверное, это был год 1979-й, может быть? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Да нет, здрасьте, не 1979-й. Мне было 16 лет — это 1973-й год. 

А. Ананьев 

— 1973-й? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Наверное, да. Мы уже такие взрослые мальчики и девочки. Вот. То есть креститься — да. Но и интерес к Церкви потихонечку рос, рос и рос. И я уже начал ходить на службы, всё это становилось всё серьезнее и серьезнее. И параллельно с этим был и интерес к иконам, еще и как у художника — я и в своих работах светских использовал эти иконные ходы. Действительно, это ужасно интересно. Вы же знаете, Матисс говорил русским художникам, которые к нему приезжали учиться: «Чего вы ко мне ездите? У вас есть иконы». Действительно, в современном искусстве это имеет очень большое значение — как раз иконопись и то, что она предложила, как изобразительное средство. Ну вот, был интерес к иконе. А, с другой стороны, раз ты этим всем интересуешься, тебе ж, наверное, нужно понять, что за этим стоит? И икона провоцировала всё больший интерес к церкви тоже. Сходи, посмотри — это ж, наверное, для молитвы? Чего-то они там делают, чего-то они там стоят? У них спина болит, а они всё равно стоят. И я стал все больше и больше заходить в церковь. Как раз тогда мы в церковь апостола Филиппа ходили, это было сравнительно близко от нас. Вот. И так вот получилось, что икона меня в церковь привела в конце концов. 

А. Ананьев 

— Марина Петровна, а вы в какой момент почувствовали, что церковь это тоже ваш дом? Это 70-е, там не всё так просто. 

М. Давыдова 

— У меня родители занимали довольно высокие посты. Отец всю жизнь провел за границей, он был дипломатом, послом. И я была некрещеная тоже. И когда Андрей стал ходить в церковь серьезно уже, писать иконы, он мне все время говорил: «Покрестись. Ну что, тебе так трудно, что ли? Для меня».  

А. Ананьев 

— Я вот уточню сейчас — вы покрестились ради Андрея? По его просьбе? 

М. Давыдова 

— Да. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Сейчас она расскажет. 

М. Давыдова 

— Да. И тогда… Я не помню, в каком году это было? В 1980-м? И приехал батюшка к нам домой. Он сейчас уже умер. И он покрестил меня и нашего сына. У нас до сих пор тазик пластмассовый стоит, в котором нас крестили.  

Свящ. Андрей Давыдов 

— Это в советское время было, это не так просто. 

М. Давыдова 

— Я тогда мало чего вообще понимала, думала: ну, ладно, муж просит, трудно, что ли? В конце концов, голову не оторвут. И потом только, постепенно всё это, как говорится, мягкими кошачьими лапками… Потом он говорит: «Давай повенчаемся. Ну что тебе, так трудно, что ли?» 

Свящ. Андрей Давыдов 

— На самом деле мы повенчались чуть ли не через год, мне кажется. 

М. Давыдова 

— В 1980-м году. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Ну вот… Это нам кажется, что постепенно. Потому что эта жизнь первых дней христианства очень активная. На самом деле всё было довольно быстро — не успел я всерьез так зацерковиться, и уже и ты… На самом деле, прошло месяца 3-4 с тех пор, как я покрестился, когда я стал каждый день молитвы читать, каждое воскресенье… Если не меньше. 

М. Давыдова 

— Я по датам не готова, я не помню. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Просто я хочу сказать, что это нам кажется, что это было так долго. 

М. Давыдова 

— Тогда в Москве церквей открытых было немного. И мы тогда ездили на «Октябрьскую», в храм Иоанна Воина. Там был замечательный священник, он сейчас уехал в Израиль. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Его туда послали, Московский Патриархат. Он там служит. 

М. Давыдова 

— Да, он служит там. Отец Сергий (Объедков). И мы туда ездили, на «Октябрьскую», потому что нам это было ближе всего. Потом у нас еще родились дети, и нам стало не очень удобно. Мы ездили тогда через всю Москву с двумя колясками, четверо детей, мы ездили на Рогожку, там старообрядческий… 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Мы не в старообрядческий. Там был еще и православный храм.  

М. Давыдова 

— Почему нам это было интересно? Потому что всюду, куда не придешь, на тебя смотрят косо — пришли тут со своими детьми. А идите лучше подальше. А там была возможность принимать участие самим в службе — то есть собралась такая кучка московских мальчиков, девочек, которые стояли сами на клиросе и могли там петь. Правильно я говорю? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Да-да. 

М. Давыдова 

— И мы могли там петь что-то сами, читать и так далее, и так далее. И вот это было нам очень интересно. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Ну да. Но тебя просили рассказать, как ты вдруг стала понимать, что ты тоже часть этой Церкви. 

М. Давыдова 

— Ну, вот так, поступённо. 

А. Ананьев 

— Знаете, я хотел сейчас подчеркнуть самое важное такой жирной волнистой линией или двойной прямой — вашу фразу, которую вы произнесли. Фразу очень женскую, фразу, которую могла произнести только настоящая жена. И фразу, с которой начинаются абсолютно великие вещи: «Муж попросил. А мне что, трудно, что ли?» Понимаете, это настолько сильно! И если вдуматься, если жена, действительно, просто следует за мужем в этом смысле… А сейчас что происходит? Знаете, у меня какая любимая формула семейного счастья? 1+1 равняется не 2, а 11. И вы, занимаясь одним делом в одном храме: отец Андрей, вы пишете иконы, Марина Петровна вышивает и преподает в этом мастер-классе — результат гораздо более впечатляющий, чем если бы вы порознь занимались какими-то делами. Правильно ведь? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Да конечно. Да это счастье моей жизни. 

 
А. Ананьев 

— Мы продолжаем разговор с нашими дорогими гостями: замечательным священником, иконописцем Андреем Давыдовым и его прекрасной красавицей-супругой Мариной Петровной, которые сегодня у нас в гостях. Давайте поговорим о вашем творчестве, о вашей работе. В первую очередь, меня интересует и́конопись. Надеюсь, я правильно поставил ударение в этом слове. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Абсолютно правильно. Далеко не все так ставят. 

А. Ананьев 

— Вы не просто пишете иконы, вы возрождаете традиции, по-моему, XV века, когда писали иконы. Или чуть не до Х века. Энкаустика, что это такое? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Если я начну говорить, я не остановлюсь никогда, потому что я ужасно увлечен этой темой. 

А. Ананьев 

— Хорошо, давайте сделаем так, отец Андрей. Вот вам минута. Попробуйте за минуту объяснить абсолютным неофитам в плане иконописи, что такое энкаустика? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Попробую. Время пошло. Значит, это древнейшая техника живописи, которая известна еще с Древнего Египта, потом ее взяли античные греки. Дальше это развивалось в Риме.  

А. Ананьев 

— Фаюмский портрет — это оно? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Да-да. Дальше это развивалось в Риме. И до Х века иконы писали таким образом. Эта техника, когда краски разводятся на воске. Это не обычный воск, это называется пунический воск. Он специально, очень сложно вываривается. Эти рецепты сложнейшие, никому не известные, каждый их находит для себя, выискивает. Но это замечательная техника. Вот вы упомянули фаюмский портрет — это такие древнеримские портреты, это I-II век после нашей эры. Такие надгробные дощечки с портретами, которые надевались на мумию и дальше это всё закапывалось в землю. И они лежали 2 тысячи лет в земле. И потом их начали открывать, это XVIII век. И оказалось, что они в потрясающей сохранности. Далеко не все картины XVIII века вот сейчас в такой сохранности, как те фаюмские портреты. Их довольно много известно, они есть в Пушкинском музее, кстати. Там 5 фаюмских портретов. Они по всему миру есть.  

А. Ананьев 

— Там даже больше. Мы вот ходили с Аллой Сергеевной, я просто влюбился в эти фаюмские портреты. Это что-то невероятное. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Они по всему миру — в Каире, в Лувре, в Вашингтоне. В общем, это очень ценная часть живописной истории. И дело в том, что там может истлеть эта деревянная дощечка, а при этом тряпочка красочного слоя — с ней ничего не происходит, потому что воск обладает такими качествами. Это аморфное вещество, которое не только с водой не смешивается, он отталкивает воду, окутывает эти красочные пигменты, не давая им смешиваться между собой. Но это всё тоже полдела, вернее, треть дела. Потому что главное, что эта техника дает художнику потрясающие возможности. По сравнению с яичной темперой, которой потом стали писать — это просто графика рядом с живописью Рембрандта. 

А. Ананьев 

— А я правильно понимаю, что для того, чтобы писать, его же надо расплавлять каждый раз? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Да, это сложная техника. 

А. Ананьев 

— Это роспись расплавленным воском, которая застывает у тебя на руках. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— У древних греков это называлось «усложняющая техника». То есть это непросто. Но зато это такой эффект, который ничем его не достигнешь, ничем другим. 

А. Ананьев 

— Знаете, отец Андрей, что меня потрясло? Меня потрясло то, что такой техникой, если и писать иконы, то только такой техникой. Я сейчас попробую объяснить нашим слушателям просто. Короткая цитата человека, который в этом разбирается. «Для энкаустики сложнее всего готовить сверхочищенный до белизны воск. Это многотрудное дело. А теперь представьте себе, что речь идет не только о воске, как о художественном средстве, а о душе, без которой невозможно создать икону». Ведь это не просто техника, это не просто шаблон, это не просто кисточкой писать. Это ж сколько трудов нужно, чтобы отчистить душу… 

А. Митрофанова 

— До состояния белизны. 

А. Ананьев 

— До состояния белизны. Чтобы только таким образом приступить к созданию иконы. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Да, это очень серьезная тема, о которой лучше долго молчать, чем много говорить. 

А. Ананьев 

— Не просто говорить. Вы же занимаетесь тем, что преподаете, в частности, эту технику живописи и технику иконописи, так и технику… 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Фрески. 

А. Ананьев 

— Да. Марина Петровна, поправьте меня, если я ошибаюсь. Речь идет о росписи — и это тоже живая магия — росписи по влажной извести. Или как это правильно называется? Техника фрески? 

М. Давыдова 

— Да-да, это называется фреска. Фреска с итальянского переводится «свежий, сырой». И когда сейчас говорят, что стены церкви, например, расписаны фреской, то надо понимать, что это, наверное, не фреска. Потому что сейчас писать фреску мало кто может себе позволить, потому что, чтобы писать настоящую фреску по сырой штукатурке, кирпичи здания должны быть скреплены известью. Сейчас в этом вся засада — сейчас же строят на цементе. 

А. Ананьев 

— Это если повезет. А то и железобетон. 

М. Давыдова 

— То есть современный материал, который постепенно стал вытеснять известь. Раньше у каждой церкви, каждого дома была своя известковая яма, куда сгружалась известь, она гасилась, лежала 10, 20, 30 лет. И ее потом брали в любой нужный момент. Сейчас этого уже нет, это забыто. Поэтому и пишут сейчас кеймовскими красками, силикатными, акриловыми. А это уже не фреска. Это просто другая технология — это нельзя называть фреской. Это не фреска. А фреска — это когда, например, берут кусок стены, покрывают штукатуркой, состоящей из песка и извести — главная составляющая. И туда уже добавляют и мрамор сеянный или сеянный кирпич или стриженная пакля. Но это уже неважно. Но главная составляющая — это известь и песок. И вот пока она сырая, пока она принимает краску, как губка, по ней можно работать. Вот это называется фреской. 

А. Ананьев 

— И сколько времени есть до того, пока еще можно писать? 

М. Давыдова 

— Это зависит от толщины штукатурки. Мы разработали 2 варианта мастер-классов: час и 2 часа. Кто хочет побыстрее, или дети долго не могут, терпения им не хватит, они работают час — попроще фрагмент. Не надо толстый слой делать, там достаточно, может быть, сантиметра-двух. Если люди работают 2 часа, то уже берется сложный фрагмент. И уже понятно, что слой должен быть потолще. Но, в принципе, когда фреской работали по стене в церкви, то делался довольно хороший слой — толщиной 2-3 пальца. И тут уже, чтобы штукатурка не съехала в нужный момент, вот туда тогда добавлялся сеянный кирпич и стриженная пакля — они выполняли роль арматуры. Вот это действительно называется фреской — когда туда впитывается краска. И дальше она высыхает вместе со стеной. Она высыхает вместе со стеной и у нас получается просто раскрашенный камень. Почему мы даже при нашем климате в России знаем фрески в хорошей сохранности XII века, XIV века — потому что технологически они сделаны правильно. То есть состав краски — это охра, глина, то, что у нас с вами под ногами, то есть не какая-то химия. Дальше всё это размешивается или со слабым раствором яйца или просто можно с водой размешать, чтобы просто это не порошок был сухой. Всё это наносится на сырую поверхность, высыхает — всё, вот вам раскрашенный камень. В первую очередь в красках гибнет связующее. То есть, например, когда иконы пишут, используя яичную темперу — берется желток яйца, разводится с 3-х процентным раствором уксуса в соотношении 1:3, 1:4. Яичная эмульсия, мы ее добавляем в пигменты и работаем. Что это такое? Это органика. Рано или поздно это всё рассыпается и разваливается. А когда мы делаем фреску, нам можно туда даже вообще не добавлять никакой клей.  

Свящ. Андрей Давыдов 

— То есть краска является частью стены. Вот это очень важно. Это не слой, который можно, как тряпочку, сорвать сверху, а она там — внутри.  

М. Давыдова 

— И мы не можем — если нам не нравится фреска — мы не можем ее ластиком или еще-то… Мы или должны шпателем счистить штукатурку. Или мы должны перекрашивать. То есть мы можем изменить, только убрав основу. 

А. Митрофанова 

— Кстати говоря, в таком случае, это же невероятная самодисциплина должна быть у художника, которая сейчас уже многим из нас несвойственна. Даже тогда, когда вы начинали в конце 70-х, в 80-е годы, были фотоаппараты, фотоаппараты пленочные. Каждый, кто фотоаппарат в руки брал, знал, что у него 36 кадров. Максимум. То есть к ним нужно относиться максимально продуманно, деликатно и ответственно. Это то, что ты потом будешь проявлять. Во время проявления это тоже, как говорили любители, такое священнодействие. Простите за употребление этого слова в таком контексте. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Я фотографировал. А сейчас щелкаем миллионы… 

А. Митрофанова 

— Да, потому что у тебя миллион прав на ошибку, как миллион жизней в какой-нибудь компьютерной игре. И мы начинаем, во-первых, утрачивать вот этот фокус, взгляд, навык выбора. И как бывает, что человек отличается многословием, например, я, так же бывает и вот это многословие или избыточность в отщелкивании кадров.  

Свящ. Андрей Давыдов 

— Аля, я вам, знаете, что скажу, простите, что перебиваю. Еще одна важная вещь, чисто профессиональная — очень важна связь художника с материалом. Понимаете? Когда он начинает в него вчувствоваться, когда сам материал тебе подсказывает. Вот у фрескистов Возрождения было такое название: момент истины — когда вот наступает, когда фреска так высохла, а ты тоже так готов и вдруг всё идет само собой. Когда ты работаешь в сотрудничестве с материалом — ты его должен узнать. Ты в него должен проникнуть. А он тебе отвечает взаимностью. 

А. Митрофанова 

— А вы чувствуете такую связь с материалом, когда работаете? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Я вам и говорю, что для художника это очень важно. А тот пример, который вы про фотографию привели, вот тут уже никакой связи нету. То он будет эту пленку часами проявлять, стоять в темной комнате, или так: хлоп-хлоп-хлоп, и потом это пропало из компьютера навсегда. 

А. Ананьев 

— А я вот сейчас слушаю вас и думаю о том, что построение отношений — а вы ведь вместе уже 45 лет — это та же самая роспись по штукатурке и создание фрески. Ты наносишь линию — линия остается. Ты наносишь другую — другая остается. И за 45 лет получается либо восхитительный рисунок, который сохранится навсегда, в вечность, либо не получится, если ты не вкладываешь в это... А вот что можно вкладывать в построение отношений, об этом мы поговорим ровно через минуту.  

 
А. Ананьев 

— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера».  В студии Алла Митрофанова — 

А. Митрофанова 

— Александр Ананьев, у которого так горят глаза, что я даже догадываюсь, где мы проведем следующие выходные. 

А. Ананьев 

— Если отпустит работа. А если не отпустят, то впереди новогодние Рождественские праздники. И если отец Андрей и Марина Петровна, нас пустят, мы будем просто счастливы. У меня вот какой вопрос. Марина Петровна, вы преподаете в этой мастерской, где можно либо час, либо 2 часа учиться росписи. Отец Андрей расписывает иконы. Вы преподаете? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Сейчас я уже всё на Машу перевалил. 

А. Ананьев 

— Вот это очень важно. Я пытаюсь понять, как вы взаимодействуете в этой схеме. 

М. Давыдова 

— Дело в том, что когда мы начинали… Фреска возникла не по нашей инициативе. В основном, отец Андрей пишет иконы на заказ. Я показывала по мастерской, что у нас происходит. Но стали поступать запросы от людей, что люди хотят сами что-то поделать руками., потому что не все приезжают в Суздаль просто гулять или в кафе, а кому-то еще хочется… И очень долго думали, что мы можем сделать для таких людей? И, как всегда, все гениальные идеи приходят ночью. Андрей ночью вскочил: «Фреска! Фреска!» — «Что фреска?» — «Мы можем сделать мастер-класс фрески». 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Понимаете, люди приезжают ненадолго — мы не можем устроить длинный-длинный мастер-класс. А фреска — это что-то такое быстрое… Говори, Марина. 

М. Давыдова 

— И почему он это придумал? Дело в том, что когда расписываешь церковь фреской, то надо хорошо представлять, что это такое, как она работает. Потому что там 2 засады. Первое — ты должен дома хорошо приготовить рисунок, который у тебя будет на стене. Ты не можешь позволить себе на стене решать творческие проблемы — это туда, это сюда. Пока ты все эти линии решил, она высохла — штукатурка снимается, завтра по новой. Поэтому, как пишут настоящую фреску? Дома клеится лист бумаги в размер фрески, которую ты будешь делать. Например, размером с дверь. Ты ее дома хорошо прорабатываешь полностью, ты ее всю решил дома. Дальше — утром тебе штукатурщик приготовил этот кусок стены, ты приносишь эту бумагу, прикрепляешь к стене. И чем-то остреньким или тупым шилом или непишущей ручкой передавливаешь основные линии. И дальше ты работаешь красками. Здесь вторая засада: краски у тебя высыхают к вечеру — верхний слой. Но так как у тебя толщина довольно большая, то нижний слой высыхает неделю, дней десять. И цвет настоящий у тебя появляется только через 10 дней. Ты должен предвидеть, что у тебя будет, потому что когда убрали леса и все уехали, прошло 10 дней, и вдруг оказалось, что там совсем не то, что ты ожидал. Поэтому заранее надо делать небольшие планшеты и на них полностью прорисовывать фреску. То есть какие-то важные… Ну, орнамент не так страшно, но если, например, ты лик какого-то святого делал и всё было отлично, а потом у тебя там желтое пятно и ничего не видно Поэтому надо заранее делать. И вот на основе этих планшетов, которые делались, как пробы по цветам, отец Андрей придумал, что мы можем делать мастер-класс фрески. То есть нам надо было изобрести кусок стены. Как человек унесет домой? И вот мы берем какую-то деревянную основу клеевую, дальше мешковину, два слоя штукатурки. И последний самый слой мы наносим за 2 часа перед тем, как придет человек, чтобы она немного подвяла, потому что по-сырому бумагу нельзя приложить. И через 2 часа он приходит и уже начинается настоящая работа. То есть всё это надо было учесть, придумать. С одной стороны, такая сложность, а с другой стороны… 

А. Митрофанова 

— Просто и гениально, как это бывает нередко. То есть идея, которая лежала на поверхности, но чтобы ее так вот увидеть и сформулировать, нужно быть настолько глубоко погруженным в этот процесс, чтобы вот так во сне внезапно. Кому-то таблица Менделеева так приснилась. 

А. Ананьев 

— Отец Андрей, я так понимаю, что вы полностью делегировали все творческие полномочия супруге. 

М. Давыдова 

— Потому что отец Андрей такой перфекционист, ему нельзя… 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Да, я перфекционист. Я из-за них мучаюсь, я не могу, если они сделают что-то не то… А Маша понимает, она великий психолог. Она понимает, что человек пришел, он хочет попробовать, ничего больше. Тем более если это ребенок… 

М. Давыдова 

— Он перфекционист. И в первое время он проводил. Но потом он собирал со всех все планшеты и за них всё доделывал. Доходило до рева.  

Свящ. Андрей Давыдов 

— Да, у меня одна француженка стала реветь. Она заплакала. А я только потом понял… 

М. Давыдова 

— Люди хотят сами! А если они хотят получить твою работу, то они тебе закажут. И ты им сделаешь. Они пришли, чтобы сами порисовать! Может быть, они всю жизнь сидят в каком-нибудь компьютере или в каком-нибудь офисе, кисточку или карандаш держали последний раз в первом классе. Они сами хотят. А тут ты пришел, у них всё забрал и за них доделал. И что? Вежливые люди, конечно, скажут «спасибо», а другие могут и зареветь и сказать: «А что, вообще?» 

Свящ. Андрей Давыдов 

— А я думал, что я ее осчастливил. Звали ее Колетта. 

М. Давыдова 

— В общем, был скандал, конечно. В общем, он не проводит мастер-классы. Если мне надо, я зову свою дочку, потому что дети тоже у нас такие творческие все. И она приезжает и мы с ней совершенно по-спортивному: «Так, через 10 минут кончается час». Тут все начинают кричать: «Какой час? Мы только сели!» То есть люди настолько увлечены этой работой. 

А. Ананьев 

— Вот чего я боюсь в этих ваших мастер-классах. 

М. Давыдова 

— Мы их не можем не ограничить. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Она же сохнет, фреска. Не то что нам жалко остаться… 

М. Давыдова 

— Нет, бывает иногда и жалко, потому что… И все говорят: «Да, если вы нас не выгоните, мы останемся». Потому мы и взяли два формата — час и 2 часка. Потому что это такое удовольствие в прямом смысле слова. Потому что люди сидят, и они даже не понимают, что со временем, где они вообще: «Как, 10 минут? Мы же только сели». 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Фреска сама за тебя пишет. Это просто потрясающая техника. 

М. Давыдова 

— Да. И поэтому ему просто нельзя доверить людей. 

А. Ананьев 

— У меня вот какой вопрос. Отец Андрей, как вас охарактеризовала вас прекрасная Марина Петровна, вы перфекционист. А это распространяется только на творчество? Или же, поскольку у нас программа называется «Семейный час», и на семейные отношения? Ведь с перфекционистами ой как непросто. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Боюсь, что да. Но пускай лучше скажет снисходительная супруга. Боюсь, что, конечно, со мной тяжко. 

А. Ананьев 

— Марина Петровна, расскажите. 

М. Давыдова 

— Знаете, есть такая поговорка: жить с мужем-художником, как с афганской борзой — интересно, но невыносимо. (Смеются.) 

А. Ананьев 

— И Алла Сергеевна понимающе засмеялась. 

М. Давыдова 

— Это не я придумала. У нас все дети тоже занимаются творчеством. Одна дочка — дизайнер детской одежды. Другая — архитектор. Но она архитектор-реставратор. Сын тоже пишет иконы. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Сын — иконописец. И его жена, когда за него замуж вышла, тоже стала писать иконы. 

М. Давыдова 

— То есть, как говорится, искусство это заразно. 

А. Ананьев 

— Вы мне скажите: так случайно получилось? Или вы как-то настраивали жизнь осознанно? Я поясню свой вопрос. Вот я смотрю на вас со стороны — вы живете не просто идеальной жизнью, а самой прекрасной, какую можно представить. Вы живете в лучшем на свете городе. Вы занимаетесь лучшей на свете работой. Вы не пытаетесь украсть у себя время на творчество или заставить себя пойти в храм — у вас это является частью вашей жизни. Нам за зависть. У меня вопрос: вы как-то специально настраивали? Или это исключительно по воле Божией — вот оно так получилось? И что дети рядом с вами — дети рядом с вами и занимаются тем, что вам тоже близко. Это же счастье какое. 

М. Давыдова 

— Я думаю, что это у любого художника — если он работает дома, то дети видят, что он делает и им становится это интересно. Вот как я говорю, что искусство это заразно. И у нас девочки, сначала мы их отправили в музыкалку. Они походили какое-то количество лет и потом вышли на кухню с плакатом, что они больше туда не пойдут. Мы им говорим: «Вы от нас так не отделаетесь». И отдали их в художку. И потом они выбрали себе  профессии творческие. Потому что когда дети видят родителей не только когда они пришли вечером усталые и замученные, посмотрели телевизор и легли спать. А когда у них на глазах проходит вся эта жизнь, им тоже становится интересно попробовать: а что это такое? Как это можно этим заниматься? И каждый в этой области находит что-то свое, интересное. Когда они выбирали институт, Лиза говорит: «Мне лучше архитектурный». А младшая дочка: «Мне головой думать не надо, лучше я буду костюмы, одежду». Хотя там тоже надо головой работать.  

Свящ. Андрей Давыдов 

— Она очень умненькая. 

А. Митрофанова 

— Если позволите, отец Андрей, я бы хотела спросить у вас, пользуясь возможностью с легендарным Андреем Давыдовым сидеть в одной студии. Ваши работы очень узнаваемые. И в современной иконописи это не такое частое явление, чтобы у мастера был свой почерк. Очень часто сегодня иконописцы идут по пути такого, скажем, добросовестного копирования. Очень качественного, очень щепетильно выводя всё и трепетно относясь к оригиналу, они, по сути, переносят то же самое или стараются подражать. Сколько у нас сейчас Троиц, которые очень похожи на увиденное и воплощенное Андреем Рублевым открытие. Если посмотреть на ваши работы, можно даже несколько икон увидеть, можно даже ничего не знать о вас, можно не разбираться в живописи, тем более в иконописи, станет понятно, что это работы одного и того же мастера. 

А. Ананьев 

— Очень радостного мастера причем. 

А. Митрофанова 

— И лики, которые вы пишете, и динамика, ткань, пластика, расположение фигур — это всё какое-то очень узнаваемое. Это был поиск ваш — вашего собственного почерка? Художественного стиля? Или так вышло само собой? И каким образом, как к вам относятся сейчас в среде иконописцев, где все-таки не так много людей со столь узнаваемым характерным выражением евангельских мыслей? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Алечка, я не знаю, что делать, потому что я слушаю: вопросы потрясающие, а я слушаю с грустью, потому что они такие важные и так хочется на них ответить толково — я же перфекционист. Мне кажется, что это важно сказать и чтобы это было услышано, что я прямо не знаю, что делать, понимаете. Но насчет того, как относятся друзья? Как раз сейчас, недавно открылась выставка в Гильдии храмоздателей… 

А. Митрофанова 

— У Андрея Анисимова. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Да. Там самые ведущие иконописцы.  

А. Ананьев 

— Отец Андрей, а ваши иконы там представлены? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Да, там их много. Так что, надеюсь, что интересно то, что я делаю. 

А. Митрофанова 

— Принимают доброжелательно. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Да, принимают доброжелательно. И принимают доброжелательно люди, которые заходят к нам в церковь, видят, как мы работаем. Что-то сами заказывают. Слава Тебе, Господи, в этом смысле мы не обделены вот этой радостью — взаимности. А как ответить на ваш вопрос, прямо не знаю, потому что это не ответишь за полминуты. Маша хочет сказать… Вот она ответит.  

М. Давыдова 

— Я же провожу экскурсии — за 13 лет я такие вопросы слышала! Дело в том, что из-за того, что отец Андрей… 

Свящ. Андрей Давыдов 

— А вдруг ты скажешь не то, что я хочу? 

М. Давыдова 

— Ну, потом выключат. Дело в том, что отец Андрей пишет иконы больше 40 лет. Он начинал, когда в России никто практически не писал икон. Ну, может быть, человек 5. И это все были наши знакомые.  

Свящ. Андрей Давыдов 

— Это все мои друзья. 

М. Давыдова 

— И тогда, конечно, достать какую-то книгу с репродукциями по иконам это было просто счастье. Хоть одну — затертую, замурзанную, замызганную.  И постепенно мы собрали большую библиотеку. И тогда как раз все начинали, делали копии. Но Андрей от этого ушел. Когда, например, ему заказывают написать икону святителя Николая, он обкладывается, открывает свои 40 книг, выбирает кучу икон. И не делает никогда копии, а делает свою икону. Не старается сделать, чтобы вот здесь три волоска так были, а три волоска так. То есть свое видение. И вообще, копий никогда не было. Сейчас появились копии, потому что люди обладают большим количеством растиражированного материала. Иногда мы смотрим: так, Владимирская здесь написана в желтизну — значит, это издание такой-то книги такого-то года, взято оттуда. Здесь у нее немножко красноватое, значит, эта копия написана с такой-то книги такого-то года. Но так же никогда не было. Если мы возьмем, например, у нас есть книга, выпущенная к 600-летию празднования «Владимирской» иконы Божией Матери, там собрано, наверное, 100 репродукций «Владимирской» — они все разные. А сейчас, после того как началось такое общее возрождение иконописи, наверное, это прекрасно. Но почему все делают  просто какую-то копию — одно и то же? Вот и всё. Поэтому, наверное. 

А. Ананьев 

— Отец Андрей, все-таки у вас хочу узнать. Чем хорошая икона, если позволительно будет так сказать, отличается от плохой иконы? Мы не так давно с нашим духовником, отцом Игорем Фоминым — он увидел какую-то икону, тяжело вздохнул, рукой махнул: ну, ладно. А иной раз увидит какую-то икону и прямо у него лицо светится.  

А. Митрофанова 

— Ни в коем случае не то, что она плоха. Просто… ну, ладно. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Давайте копнем в настоящую глубину. Полминуты себе позволю. Попробую.  

А. Ананьев 

— Для меня это очень важно понять. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— За полминуты это невозможно сказать. Я написал дипломную работу в питерской семинарии на эту тему, которая называется «Многослойность образа и художественный язык иконы». Я сам долгое время пытался понять. Я даже вопрос ваш немножко чуть-чуть расширю: чем икона отличается от живописи на религиозную тему? На самом деле, это тот же ответ на ваш вопрос. Это очень близко. Что же все-таки главное в иконе? Много лет пытался найти на это ответ. И уже учил студентов, а сам все время чувствовал, что нету чего-то самого основного. И только со временем — уже лет 20 я писал иконы — я начал понимать такую вещь, которую, на самом деле, проходят на первом курсе семинарии. И которую у нас во всех иконописных школах на вторую неделю рассказывают. И она стала для нас такой общей и какой-то совершенно абстрактной какой-то идеей. А именно, что от образа восходим к первообразу. Вот если этот первообраз присутствует в иконе, реально присутствует — понимаете, это не то, что я вот буду думать, что я… Если иконописец исходит из возможности этого реального общения с первообразом через то, что он делает и заложено это в нем. И если человек, который стоит перед этой иконой, тоже живет в этой парадигме, извините за умное слово, то вот это всё происходит. Понятно или нет? Или мы можем говорить, что икона для красоты или чтобы объяснить что-то, рассказать что-то. Или он там действительно есть. 

А. Митрофанова 

— Иными словами, в момент написания иконы очень важно, чтобы было не творчество, а сотворчество. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— И это тоже. И это должно быть не только в момент написания иконы — это должно быть установкой, с которой работает иконописец. Уже сам его труд священен, потому что возможна эта встреча. Вот как в Евхаристии, понимаете? Это встреча, это реальное общение. 

А. Митрофанова 

— Вот вы сейчас это проговорили — фактически, как Евхаристия. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Да-да. И потом, смотрите: мы каждый день тридцать раз в день говорим: «Да приидет Царствие Твое». Вот если это Царствие, реальность его присутствия — если она… Я все время повторяю слово «реальность», потому что это не интеллектуальная схема, а вот если оно здесь, если оно приближается к нам — через этот образ, — значит, всё происходит что нужно. Я невнятно рассказываю? 

А. Митрофанова 

— Абсолютно точно и очень, по-моему, понятно и фактурно. Спасибо. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— А то я вчера анекдот прочел: «Леша, ты понял, что я сказал?» — «Да». — «Ну, объясни мне». (Смеются.) 

 
А. Ананьев 

— Вы слушаете светлое радио. В студии Алла Митрофанова и я, Александр Ананьев. И мы продолжаем разговор, который стал уже очень серьезным. И очень важно услышать еще ответы на пару вопросов, которые я жду от нашего дорого гостя, священника и замечательного иконописца Андрея Давыдова и его прекрасной жены, Марины Петровны, которая тоже сегодня у нас в гостях. Марина Петровна, еще раз добрый вечер. Скажите, а вы критикуете мужа иногда? 

М. Давыдова 

— Да, я стараюсь. Нет, в работе — нет. Но он всегда у меня спрашивает, все время советуется.  

А. Ананьев 

— Вот я наблюдаю за вами, у вас постоянно взаимодействие идет. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Это не значит, что я сделаю, что она скажет, но мне очень важно, как она поглядит. 

М. Давыдова 

— Когда он меня спрашивает, я стараюсь смотреть на его работы не как художник, а просто как человек, который пришел с улицы и просто глянул непредвзято. И я ему говорю, что я вижу. Потому что я его прекрасно понимаю — когда ты не один день, а неделю или месяц делаешь одну и ту же вещь и всё время она перед тобой, у тебя уже глаз замылился — ты смотришь, у тебя вроде всё хорошо. А вдруг пришел человек и свежим взглядом посмотрел. Даже если у меня не свежий взгляд — я утром эту работу видела, но я так отрешенно смотрю: смотри, вот здесь у тебя вот это, это и это. И он, может быть, даже скажет: «А я это сделал специально. Это мне так надо». Но зато я как бы обращаю внимание на это. 

А. Ананьев 

— Это не ошибка, это художественный прием. 

М. Давыдова 

— Нет. Даже не то. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Во всяком случае, этот взгляд со стороны… 

М. Давыдова 

— Очень помогает.  

А. Ананьев 

— Кстати, по поводу взгляда со стороны. Я изобрел этот способ или, может быть, его кто-то до меня изобрел: смотреть на свою работу через зеркало. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Ну, это известно. 

А. Ананьев 

— Это известный прием? А я думал, что я придумал. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— А еще в полутьме можно. 

М. Давыдова 

— И вверх ногами. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Да, и вверх ногами. Всё время нужно себя контролировать. 

М. Давыдова 

— Когда переворачиваешь вверх ногами, то видно недостатки. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Вся работа строится на том, что ты все время пытаешься понять: здраво ли я сейчас оцениваю, что происходит? Верно ли я вижу? 

А. Ананьев 

— А это в отношениях тоже работает? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Про отношения — вот у нас специалист. 

А. Ананьев 

— А вы как же, отец Андрей? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— А я на нее смотрю и любуюсь.  

А. Ананьев 

— Я сейчас хочу обратить внимание наших слушателей. Все же хотят простых рецептов семейного счастья. Вслушайтесь в то, что говорят наши гости — это реально работает. И мы тому сейчас свидетели. Он просто любуется. И прислушивается. А она не критикует, а наблюдает и старается помочь. И вместе они счастливы уже 45 лет, четверо детей, живут и работают в Суздале. Кстати, где находится ваша мастерская? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Прямо в центре. Это называется Кремлевская зона, в Суздале нет кремля как такового… 

А. Ананьев 

— Это та косая улочка, где лошади ждут? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Рядом, за пожаркой. 

А. Митрофанова 

— Небольшая, невысокая такая церквушка? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Там две церкви — Никольская и Христорождественская. Никольская летняя, а Христорождественская — зимняя. 

А. Ананьев 

— Ой, какая фантастика. Это прекрасно. 

А. Митрофанова 

— И если туда зайти, то окажешься в царстве ваших работ. У меня перед глазами сейчас стоит эта картинка... 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Ну, так вы приходите. 

А. Митрофанова 

— Это удивительное место. Так мы придем. Это же опасно — нас звать, мы же придем. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Мы очень рады. 

А. Митрофанова 

— Вот про курсы про ваши. Каким образом это всё — надо заранее зарезервировать места? Как это происходит? 

М. Давыдова 

— Надо заранее. Потому что, во-первых, мы можем куда-то уехать, хотя бы в соседний город Владимир. Или на это время у меня экскурсия, а вы хотите в это время мастер-класс. Просто надо позвонить заранее, чтобы я хоть время записала, на которое вы хотите. Потому что сейчас, из-за того, что предстоящие праздники, люди как раз приедут в Суздаль. И они записываются — кто что хочет. 

А. Ананьев 

— Я помню, когда я с вами разговаривал по телефону и это меня просто потрясло.  Вы сказали: «Ну вот, если группа наберется, значит, обязательно сделаем мастер-класс». Я спросил: «А сколько надо, чтобы в группе человек было минимально?» — «Да двух будет достаточно».  

М. Давыдова 

— Я сейчас и с одним занимаюсь. Я уже стала понимать, что люди приезжают на один-два дня и в будни часто бывает, когда один человек придет или два. Ну, не страшно. Сейчас в субботу дочка будет мне помогать — у нас будет 29 человек.  

А. Ананьев 

— Серьезно? 29 человек? 

М. Давыдова 

— И мы каждый раз, когда много народу, мы просим экскурсоводов поделить на две группы: кто-то пошел в музей или на обед.  

Свящ. Андрей Давыдов 

— Просто чтобы больше внимания оказать. Если их будет по 15, это будет лучше, чем сразу 29. Но мы дочерей приглашаем, их мужей, все вместе будем… 

А. Ананьев 

— Марина Петровна, у меня к вам столько вопросов. Из тех, кто к вам приходит буквально на 2 часа, чтобы что-то написать бывали ли случаи, когда вы искренне и сильно удивлялись тому результату, который получался за эти 2 часа или за один час? 

М. Давыдова 

— Знаете, меня удивить вообще очень трудно. Всё зависит от людей. Бывает, человек вообще не умеет рисовать, и он мне это говорит. Но если человек старается, то он сделает хорошо. А бывают люди, что просто видно, что они задней левой ногой, они сделали раньше всех. И они говорят: «А что еще поделать?» — «Ну, что еще поделать? Вы уже ничего поделать не можете». То есть вы уже всё испортили. Куда вы спешили? 

А. Ананьев 

— Я не знаю, я просто предполагаю, что многим было бы интересно попробовать себя в этом направлении. Действительно приехать в Суздаль не просто пошататься и поесть пирожков, а прикоснуться к чему-то, создать что-то и увезти что-то домой. Но они говорят: «Ну вот что я пойду в эту церковь? Я в церковь не хожу Я не могу назвать себя человеком неверующим, но мне будет там неловко». 

М. Давыдова 

— Дело в том, что мы делаем на фреске не портреты святых. Мы делаем фрагмент фрески. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Фрагмент орнамента. 

М. Давыдова 

— Не обязательно орнамента. Мы берем фрагмент простенький. Потом, например, существуют испанские фрески, романские — там много животных. Существуют греческие фрески из Метеор, где сидит Адам, к нему приходят животные, он их называет: лев, слон… Вот их мы делаем. Олени… То есть я не то что всем даю тупо: рисуй вот это. У меня даже если 2 человека приходят, я им даю 10 вариантов на выбор. И каждый выбирает, что он хочет. Поэтому это к церковной живописи имеет отношение только постольку, поскольку это когда-то было в церкви. А так, даже человек, не пришедший к вере — я не знаю, как это грамотно сказать… 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Может быть, это будет для него ступенью…  

М. Давыдова 

— Многие люди говорят: ну что, в храм мы пришли, нам продали свечку, нам сказали, что надо надеть платок и юбку и мы ушли. А когда ты сидишь с человеком час или два, у него есть возможность тебя пытать. Ты ему рассказываешь, что такое фреска. Потому что сейчас мало кто знает, что такое фреска — ну, наверное, это что-то со стеной. А с чем это едят, как это делается, никто не знает. И еще у человека есть возможность с тобой поговорить. Но не то чтобы наедине, но хотя бы не на ходу. У него есть возможность тебя спросить. Может быть, у него какие-то проблемы, вопросы. И у тебя есть возможность ему рассказать. И многие потом приходят к нам и не один раз. И заказывают и иконы. И приходят на службу. И становятся нашими постоянными друзьями. 

А. Митрофанова 

— Прекрасно. Вот каким образом наполняется один из многочисленных храмов города Суздаля. Там даже смеются, что там храмов больше, чем людей. Население-то не очень большое. Хотя, с учетом того, сколько туристов бывает в Суздале, я думаю, что… И опять же человек, который просто мимо пробегал, будучи туристом, и проявил, скажем так, не столько даже интерес, сколько любопытство. Вы ведь и таких людей тоже принимаете у себя и на какие-то вопросы отвечаете? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Конечно. 

А. Митрофанова 

— У вас же не такого фильтра: вот это серьезный разговор, а это — несерьезный. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Конечно, нет. Марина даже экскурсии проводит. Кроме мастер-классов, у нее еще формат экскурсий есть. К ней приходят группы целые, приезжают из Москвы. И вот там сплошные ответы на вопросы. Договариваются на час, а потом через два с половиной часа ей звонишь, а они еще ей вопросы задают.  

А. Митрофанова 

— Миссионерство. 

А. Ананьев 

— Когда я уделяю редкие часы тому, что я легкомысленно называю живописью, у меня есть свой какой-то ритуал. Это какая-то аудиокнига, это обязательно светлое время суток, чтобы было хорошее естественное освещение. И обязательно, чтобы меня не трогали, и чтобы у меня была чашка кофе. Отец Андрей, как вы пишете иконы? Вот как это выглядит? Мне очень любопытно заглянуть в мастерскую иконописца. Какие обязательные требования должны быть соблюдены, чтобы вы приступили и продолжали работу? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Толстой говорил: «Вдохновение приходит за рабочим столом». Вот иди и работай. Это образ жизни, я без этого не могу. 

А. Ананьев 

— А вы каждый день пишете? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Да. И даже когда я в отпуск уезжаю, даже если рядом пляж и так далее, я все равно буду писать. Я возьму с собой краски. Я без этого не могу. 

А. Ананьев 

— Хорошо, вот так вопрос переформулирую. У меня было ощущение, по неофитству, я крестился полтора года назад — у меня было ощущение, что во время написания иконы обязательно нужно молиться. Или, по крайней мере, как-то священнодействовать, чтобы это была не просто живопись, а икона. Это наивное предположение? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Совершенно не наивное. А я вам пытаюсь ответить, что это образ жизни, понимаете? Вот как служба — вы пришли в церковь, и дальше уже молитесь, правильно? Вы вошли в дверь, перекрестились… Ну, очень ревностно или не очень ревностно, внимательно или… Но все равно идет процесс уже богообщения. Вот. Вот так же и здесь: ты взял кисточку — всё, работа началась. И духовная работа тоже. Я вам говорил, что без этого нельзя. Это как раз очень важно. Я себе все время напоминаю эту мысль, которую я говорил, что мы ее проходим в семинарии в первую неделю. Ее, оказывается, нужно все время себе каждый день и каждый час напоминать: чем ты на самом деле занят. И вот тогда работа приобретает интерес на самом деле. Это страшно, конечно, но, с другой стороны, это так увлекательно. И так это важно становится и так это по-настоящему всё становится. 

А. Ананьев 

— Дорогие друзья, вот всё, что вы сейчас услышали в течение этого часа, это вот как если бы, пользуясь понятной нашим гостям терминологией, это как прикоснуться кончиком мизинца к влажной штукатурке, только что нанесенной на холст. Просто прикоснуться. Потому что те темы, которые мы обсуждали, гораздо глубже. И ни часа, ни двух, ни пяти не хватит, чтобы всё обсудить. Но у вас есть возможность, по крайней мере, у тех, кто сейчас находится в Москве, во-первых, заглянуть на выставку современной иконы в Гильдию храмоздателей.  

Свящ. Андрей Давыдов 

— Оказывается, она постоянная. 

А. Ананьев 

— Да. Где сейчас выставлены иконы отца Андрея. Кстати, сколько икон вы написали за всю жизнь? 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Я не знаю. 

А. Ананьев 

— Надо посчитать. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Не-не, не надо. Пастернак писал: «Не надо заводить архива, над рукописями трястись». Но иногда, когда мне приходится что-то искать, какую-то икону, думаю: «Господи, помилуй, сколько я уже написал…» — я ведь занимаюсь этим 40 лет.  

А. Ананьев 

— И очень легко найти иконописную мастерскую «София» Никольской церкви в Суздале, где живут и работают наши удивительные гости — священник Андрей Давыдов и его красавица-жена Марина Петровна. Спасибо вам большое за то, что заглянули к нам в гости.  

А. Митрофанова 

— Спасибо. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Вам спасибо. 

А. Ананьев 

— Ну, и ставьте чайник. Мы с Аллой Сергеевной едем к вам. 

Свящ. Андрей Давыдов 

— Ура. 

А. Ананьев 

— С вами была Алла Митрофанова — 

А. Митрофанова 

— Александр Ананьев — 

А. Ананьев 

— Это был «Семейный час» на светлом радио. До новых встреч. 

А. Митрофанова 

— До свидания.