«Христианские смыслы живописи». Марк Смирнов - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Христианские смыслы живописи». Марк Смирнов

* Поделиться

Нашим гостем был художник, академик Российской Академии Художеств Марк Смирнов.

Марк рассказал о своём творчестве, о том, почему ему важно вкладывать в картины христианские смыслы, и откуда он черпает вдохновение для своих работ. Мы говорили о выставке Марка и его отца Александра Смирнова «Русский свет»: какие полотна там представлены, о чём они, и как рождались сюжеты для них.

Ведущий: Алексей Пичугин


А. Пичугин

— Друзья, здравствуйте, «Светлый вечер» на светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин, рад вас приветствовать. С удовольствием представляю нашего с вами гостя, сегодня здесь в этой студии вместе с нами и вместе с вами ближайший час, эту часть «Светлого вечера» проведет художник, академик Российской академии художеств, Марк Смирнов. Добрый вечер. Здравствуйте.

М. Смирнов

— Да, добрый вечер.

А. Пичугин

— У нас сегодня не простая программа, она приурочена к мероприятию — всегда люблю программы, которые у нас что-то предваряют, рассказывают о каком-то интересном культурном событии. Сегодня такой случай, сегодня мы с удовольствием представляем вам выставку, она прямо в этот день, сегодня открылась в Москве, в Курсовом переулке, дом 10. Это новое совершенно пространство, художественная галерея Gartallery, и там открылась выставка нашего гостя и его отца — Марка Смирнова и Александра Смирнова. Выставка называется «Русский свет» — это не просто выставка, но еще и выставка-продажа картин, и часть средств, которые выручены от продажи этих картин, пойдут на поддержку нашей радиостанции, радио «Вера», светлого радио. Вход свободный, время работы галереи со вторника по субботу. Единственное, что 12 марта — выходной день. И со 2-го по 27-е выставка будет проходить. Информации очень много, я понимаю, в течение программы еще несколько раз поговорим о том, что, как, когда, где, куда идти. Замечательные картины нашего гостя и его отца — я очень люблю это именно направление в живописи, ну оно здесь не одно, получается, но вот именно такой подход. А поподробнее расскажите о том, какие картины можно будет увидеть и о чем они.

М. Смирнов

— Значит, так. Выставка у нас посвящена жизни и развитию творческой личности в свете евангельских истин. Сюжеты картин раскрывают образ человека, стремящегося деятельно проявить на земле свое предназначение, заложенное в него Господом, образы содержат идею подражания Творцу и напоминают о высоком смысле человеческого бытия. Сюжеты картин напоминают историю о том, что мы созданы по образу и подобию Божиему и должны проявлять свою творческую созидательную энергию сквозь призму евангельского света. Что касается самой стилистики — вот тут вы упомянули — это стилистика русского реализма и с нотками импрессионизма, если это касается пейзажей Иерусалима, русской природы, интерьеров храмов. Что касается интерьеров храмов, то здесь очень важно передать на самом деле не реально существующие иконы, которые там, а саму атмосферу русского православного храма — горячей веры, теплоты человеческих душ, свет лампад и свечей.

А. Пичугин

— А вот да, это хороший вопрос. А что, все храмы архитектурно разные, внутреннее пространство решено в совершенно разном формате, огромное количество вариантов, как может храм выглядеть изнутри. Но вы же говорите не об интерьере, не убранстве, для вас понятие какого-то литургического пространства, видимо, оно оторвано от понятия архитектурного или нет?

М. Смирнов

— Скажем так, вот что касается именно архитектурного пространства — да, есть определенные геометрические конструкции, которые используются в композиции — ну допустим, свод, арка, да, там портал, или допустим, икона, фризы там, архитравы или что-то еще там — это просто элементы, которые мы используем в композиции. То есть мы не буквально пишем то, что существует, а передаем композиционный ритм для выражения какой-то определенной идеи. А самое главное в любой картине, посвященной вот русскому храму, да, и там церковному богослужению — передать атмосферу именно соприсутствия с теми людьми, которые молятся в данный момент в храме. То есть для художника, то есть для меня и для моего отца очень важно передать именно это вот чувство. И это, кстати, касается и не только интерьеров храмов, но и, допустим, пейзажей Святой Земли, Иерусалима — то есть почувствовать присутствие, чтобы зритель увидел глазами художника привычные ему виды Иерусалима, или русских храмов, или русской природы.

А. Пичугин

— А у вас в данном случае — я посмотрел перед программой большое количество ваших работ и работы вашего отца, мне вот казалось, что вот по названию выставки, действительно что-то вас больше всего привлекает какой-то русский пейзаж, то что мы условно называем березками — это не значит что березы изображены, ну вот такой русский пейзаж. Но у вас очень большой акцент в сторону такой восточной природы — там пальмы, восточная архитектура. Это откуда в вас?

М. Смирнов

— Я вообще путешествовал и в очень многих странах был действительно. Ну я и в Китае был, и в Израиле был, и в Шри-Ланке, и многих-многих других. Но это же неважно, название-то выставки «Русский свет» почему — как бы свет идет из России, да, то есть мы как художники, как представители русской культуры, как вот Верещагин, да, он путешествовал...

А. Пичугин

— Кстати, да, Верещагина все время вспоминал, когда смотрел на ваши картины.

М. Смирнов

— Да, он путешествовал по всему свету, и Поленов в том числе. Но мы смотрим на эти пейзажи, даже восточные, его глазами, то есть его как представителя русской культуры.

А. Пичугин

— А мне казалось, что мы смотрим на картины Верещагина, написанные или там, или по мотивам путешествий, как бы мы сейчас (я сразу оговорюсь, я очень люблю Верещагина, и это ни в коем случае, все что я скажу, не является какой-то негативной реакций на его работы), но мне всегда казалось, что это взгляд туриста. То есть это человек приезжает, он не погружается, он не может, наверное, погрузиться, поскольку он там не живет. Но он смотрит — вот мы бы сейчас с фотоаппаратом зафиксировали, проходя по улицам Иерусалима, вот эту улицу, вот ту улицу, вот эта дорога ведет к храму Гроба Господня, эта к стене плача. А он это изобразил. То есть это вот такой своеобразный фотовзгляд, вот как мне кажется. Вот у вас тоже этот взгляд туриста или, может быть, это только мое видение?

М. Смирнов

— Думаю, что это ваше видение. На самом деле проблема в том, что вот в эпоху XX века появились смартфоны, мобильники и фотоаппараты, а раньше не было туристов, были путешественники.

А. Пичугин

— Согласен.

М. Смирнов

— Паломники. И они оставляли память каким способом — они писали дневники, у них, допустим, были какие-то литературные сочинения.

А. Пичугин

— Очень люблю дневники Чехова.

М. Смирнов

— Да, художники писали эскизы. То есть они не надеялись на фотоаппарат, потому что просто его не было, сейчас же люди сами себя обманывают.

А. Пичугин

— Так и я о том же. Так нет, почему это обманывают?

М. Смирнов

— Они себя обманывают. Объясню. Вот смотрите: они бегут, фотографируют — а дома, в Москве, мы разберемся, где мы были и что мы были. А ведь человеческий глаз, он немножко по-другому устроен. Вот, допустим, вот если вы придете в изостудию и увидите, как студенты, допустим, пишут модель — вы знаете, у всех будет разное. А знаете, почему? Потому что человек глазом воспринимает всего двадцать процентов зрительной информации, и остальные восемьдесят обрабатываются внутри его коры головного мозга. То есть на самом деле чем развитее, чем чутче глаз, да, чем умнее человек, тем он больше увидит и больше заметит.

А. Пичугин

— Ну а видите, мы с нами немножко о разном говорим. Вы говорите об обычных туристах — это когда: Машка, а сфотографируй-ка меня на фоне пирамид.

М. Смирнов

— Да, да.

А. Пичугин

— Это одно. А когда человек с фотокамерой приезжает и знает, зачем он эту фотокамеру с собой берет — не с смартфоном, профессиональным фотоаппаратом или с фотоаппаратом, который у него из рук не выпадает — я думаю, что тут как раз происходит примерно то, что происходит у Верещагина. Я же говорю, Верещагин войдет, наверное, в топ-5 моих любимых русских художников, ну в топ-5, в топ-10, наверное. Но я не говорю о том, что Верещагин, таким галопом промчавшись по разным странам, написал потом то, что сейчас наши туристы у бассейнов снимают на смартфоны. Это же взгляд художника, безусловно. Но я смотрю на улочки азиатского города глазами Верещагина и понимаю, что это да, это путешественник, но это человек... Вот тут, наверное, вы правы, да, извините, что я так много говорю. Это взгляд человека, даже не обязательно русского человека, это взгляд человека из другой культуры. Потому что он подмечает те вещи, которые человек этой бы культуры не подмечал, поскольку они для него...

М. Смирнов

— Обыденность.

А. Пичугин

— Естественны.

М. Смирнов

— Так в том-то и прелесть художника: он приезжает в новое для себя место, и он, как бы сказать, свежими глазами смотрит на происходящее, и он ярче чувствует. Это как, допустим, человек вот все время ест, допустим, соль, а другой человек никогда не чувствовал вкуса соли и его попробовал. Так же вот и те люди, которые там находятся, им приедается этот пейзаж. И мало того, я хочу сказать даже больше, что когда вот мы, я и мой отец, возвращаемся, допустим, из Палестины и смотрим русский пейзаж, мы смотрим его другими глазами, более яркими. То есть даже чтобы написать мне русский пейзаж, мне надо съездить за рубеж и вернуться назад, и чтобы освежить впечатление, увидеть более ярко. Ведь неслучайно русские художники уезжали в Италию, а потом возвращались назад и русские писатели.

А. Пичугин

— Да, Горький.

М. Смирнов

— Горький.

А. Пичугин

— Бунин просто уехал. А лучшее о России написал во время Второй мировой войны, после нее уже там.

М. Смирнов

— Да даже Гоголь писал про свою Диканьку, живя в Риме.

А. Пичугин

— Ну да, и Гоголь, это правда, это действительно так.

А. Пичугин

— Я напомню, дорогие слушатели, что сегодня здесь, в студии радио «Вера» художник, академик Российской академии художеств, Марк Смирнов. И сегодня в художественном пространстве Gartallery открылась замечательная выставка, она называется «Русский свет». Вы можете прийти туда и познакомиться с картинами и приобрести, если желаете, картины Александра и Марка Смирновых — отец и сын. Марк Смирнов сегодня у нас в студии, а выставка продлится до 27 марта. Адрес Gartallery: Москва, Курсовой переулок, дом 10/1. Часть средств вырученных от продажи картин пойдет на поддержку нашей радиостанции радио «Вера», и вашей радиостанции тоже. Что вас в первую очередь привлекает в Палестине? У вас много работ из Палестины.

М. Смирнов

— Да, я впервые, это была первая моя зарубежная поездка, мне на тот момент было, по-моему, лет одиннадцать — то есть это был уже, получается, почти там тридцать лет назад, и для меня она была самая яркая, самая интересная. Потому что если бы сказать просто, что это место, где был наш Спаситель — это скажет практически любой. Но как бы сказать, тут складывается из двух, может быть, вещей: самое яркое впечатление детства, и уже потом, вторично осознанное понимание, что это место, по которому ходил ногами наш Спаситель. И вот как бы сказать, яркое впечатление детства — Восток, колорит, удивительные люди, другая совершенно природа, другое солнце — это то что, как бы сказать, ну заложил мне Господь. Ведь на самом деле художник, он немножко и философ одновременно, и ребенок. Потому что в чем прелесть дитя? Он смотрит открытыми глазами, ярко, и удивляется тем вещам, на что взрослый уже никогда не обращает никакого внимания. И на самом деле багаж детства, вот в чем вообще святость детства для творческой личности? Вот многие говорят: надо там с пяти лет ходить там в художественную школу, или там в музыкальную, или еще куда-нибудь, постигать азы мастерства — и на самом деле все правильно, да. Но в этот же момент они, вот эти учащиеся детки, они себя обкрадывают, потому что они лишаются каких-то ярких впечатлений. И уже в взрослом возрасте, получив образование, они не знают, о чем писать. Как писать, зачем. Потому что они, как личности они не сформировались. Потому что личность формируется все-таки, с возрастанием физическим на самом деле и происходит и формирование личности. И я достаточно поздно, можно сказать, что получил азы вот мастерства, и в художественное училище после школы пошел, да, и вот в институт пошел.

А. Пичугин

— А у вас в школе не было художественной школы?

М. Смирнов

— Художественная школа — это отдельное звено, то есть это на самом деле не изо, которое преподают в средней школе, это специализированное заведение, как музыкальная школа.

А. Пичугин

— Безусловно. Про изо-то мы не говорим.

М. Смирнов

— И нет, в художественную школу я не ходил.

А. Пичугин

— А отец, наверное, вас учил отец.

М. Смирнов

— Да, меня отец учил, и он мне дал гораздо больше, чем любое учебное заведение, которое я закончил. И есть такая традиция, она вот в Западной Европе, вот в средние века, в новое время, в эпоху Возрождения она очень была развита, когда учились не в академиях и не в художественных там каких-то училищах, в институтах, а приходили в мастерскую. И мне, допустим, повезло, что я просто родился в этой мастерской, своего отца, и я азы мастерства, ну можно сказать, впитал с молоком матери, то есть я видел...

А. Пичугин

— В Москве.

М. Смирнов

— Нет, я родился в Пензе, то есть в Москву я появился уже там более позднем возрасте там. Мы уехали из Пензы, когда мне было, по-моему, девять лет.

А. Пичугин

— Но учились вы все равно в Пензе.

М. Смирнов

— Да, я вернулся учиться в Пензу, потому что для меня это было традицией, я хотел закончить то же самое заведение, которое закончил мой отец. И я из Москвы, я был единственным студентом, который был из Москвы. Да, там были другие студенты — из Комсомольска-на-Амуре, из Минска там, Бреста. Ну из всех уголков Советского Союза приезжают, потому что это лучшее художественное заведение в Советском Союзе. Так сложилось.

А. Пичугин

— Даже так.

М. Смирнов

— Даже так, да.

А. Пичугин

— Ничего себе. Хотя москвичей можно, где только ни встретить. Я там имел некоторое отношение к студенческим практикам разных немосковских вузов, и вот приезжают к тебе студенты какого-нибудь исторического факультета на практику, и начинаешь с ними знакомиться, они далеко, ну там несколько областей от Москвы, а этот из Москвы, этот тоже. Я говорю: а что ты уехал? — Ну вот, хотелось подальше. Что я с родителями все равно жил или не с родителями, а например, где-нибудь ну все равно рядом, а тут свобода полная. То есть как многие за такой свободой уезжают в Москву, так некоторые из Москвы едут за такой свободой.

М. Смирнов

— Ну можно сказать, что ваше замечание, оно вполне корректно, и я думаю, это тоже наложило отпечаток на то, что я последовал вот этой вот традиции, уехал в Пензу. Был такой случай, я готовился поступать здесь вот, в Москве, и штудировал гипсы и все остальное. И приехал его друг, еще вот училищный, с которым учился, переночевать. И всю ночь мне рассказывал, какое хорошее учебное заведение, и как отец там здорово мой учился. И я такой подумал: если он там учился, надо мне поступить точно также. Потому что я вообще считаю, что традиции и последование, допустим, опыту предыдущих поколений, оно очень важно. Потому что если у человека нет почвы, он не сможет расти. То есть почему очень важно, допустим, знать, кто был твой отец, мать, дед, прадед, прапрадед, и знать, допустим, их сильные стороны. Потому что в какой-то момент, когда будет какая-то, допустим, жизненная ситуация, не связанная с творчеством, а вот какое-нибудь будет искушение, да, человеку проще будет сохранить образ человека и не согрешить, опираясь на то, что в данный момент, допустим, твой отец, или твой далекий предок никогда бы не поступил подло.

А. Пичугин

— А в России, я смотрю, среди ваших работ, если это какие-то узнаваемые российские места, это преобладает Ярославская область — Переславль, Ростов. Это как-то для вас важно для самого? Или вот я часто тоже там бываю, очень часто, и смотришь — там идешь по берегу озера Неро — то здесь, то там сидят художники с мольбертами. Приезжаешь в Переславль — там то же самое, в Суздале та же картина. Ну и, с одной стороны, кажется, что их привезли люди, для которых это действительно важно, их преподаватели, которые сами сюда когда-то приезжали и полюбили эти места. С другой стороны, где ты еще увидишь такое высокое собрание и архитектуры, и такую концентрированную Россию, Русь, далеко особо не уезжая от Москвы. С третьей стороны, наверное, таким образом эти ребята сами становится причастными к этой культуре. Вот у вас как?

М. Смирнов

— Вот что касается упомянутых вами мест, Переславль-Залесский мне нравится тем, что он сохранил облик провинциального русского города XIX века. То есть на самом деле он выглядит как бы так, как выглядели когда-то все русские города, то есть на самом деле сквозь призму Переславль-Залесского я гляжу и на другие провинциальные города вот утраченной нами родины, допустим.

А. Пичугин

— А не смотрели фильм Андрея Смирнова «Француз»? Я очень советую посмотреть. Он вышел в прошлом году всего лишь. Там сюжетная линия, сюжет там достаточно простой — это 50-е годы, это инакомыслящие в Советском Союзе, но герой встречает своего отца, прошедшего через всю нашу пенитенциарную систему, лагеря, работающим сторожем на заводе в Переславле. И вот ему так удалось, вашему однофамильцу, снять Переславль, что ты ни на секунду не сомневаешься, что действие действительно происходит в 50-е годы, хотя снимали вот в 2018–19 году, наверное. И вот Переславль такой действительно город вне времени — он может быть XIX веком, он может быть 50-ми годами XX века, он вполне может быть современным, XXI века. Действительно, это правда.

М. Смирнов

— А если уж речь зашла о Переславле, мне на самом деле можно сказать, что повезло: когда вот началась эта пандемия коронавируса и всего остального, и начали штрафовать просто за езду там на машину по городу и все остальное, я собрал семью, снял дом в Переславле и там жил практически вот несколько месяцев, там с марта по июнь. И у меня получилась целая коллекция работ очень интересных таких, вот неожиданных и по колориту, и по композиции.

А. Пичугин

— А вы в марте привозили в Переславль выставку, которую мы возим по всей стране — про сербских новомучеников, прямо в Переславле, прямо в центре города, рядом с кафедральным сбором, там такая епархиальная галерея, и в ней мы ее открывали, представляли. Там мои фотографии, там работы сербской монахини-художницы, которая в такой иконописной традиции изобразила жертв концлагеря Ясеновац. Вот, к сожалению, после этого вот все, нас закрыли. И у нас был там дальше в планах Углич, мы вообще по всей стране возим. И, к сожалению, это был последний пока город, так она в коробках сейчас и лежит в Переславле где-то.

М. Смирнов

— Только я не понял, там и мои картинки тоже должны присутствовать?

А. Пичугин

— Нет, ваших нет, потому что это мы на Балканах собираем.

М. Смирнов

— А ну вот, кстати, Балканы интересное тоже место. Надо туда съездить написать серию, наверное, этюдов и тоже выставить.

А. Пичугин

— А вы когда с моими коллегам общались в прошлый раз — это было давно, мне казалось, почему-то, что это был 2014 год, мы только-только начинали наши циклы программ «Светлый вечер». И вот вы с моими коллегами, Лизой Горской и Володей Емельяновым, общались. И я так понял, что вас очень вдохновляют Италия и Черногория.

М. Смирнов

— Ну я там жил, в Италии я жил с 2008 года и вот до начала коронавируса. То есть я относительно неплохо владею языком, и можно сказать, что как-то так освоился.

А. Пичугин

— А в какой части?

М. Смирнов

— Нет, я по всей Италии работал, практически во всех городах, кроме Милана и Генуи. А собственная мастерская у меня в Калабрии, на самом юге.

А. Пичугин

— Здорово. Я тоже очень люблю те места, не могу похвастаться хорошим их знанием, но бывал, по крайней мере объездил тоже всю ту часть. А Черногория?

М. Смирнов

— Черногория, знаете, там только одно место прекрасное — это Которская бухта.

А. Пичугин

— А мне кажется, Нови, где я тоже в свое время чуть было не жил.

М. Смирнов

— Ну вот в Которе мне очень нравится, в Перасте. На самом деле, знаете, это как Переславль — это квинтэссенция провинциального русского такого города IX века, то Которская бухта, знаете, это просто облик итальянского города.

А. Пичугин

— Так итальянцы же строили.

М. Смирнов

— Конечно. Там все построено именно итальянцами, там смотришь, начиная от набережной, заканчивая соборами и крепостью.

А. Пичугин

— Там венецианцы.

М. Смирнов

— Венецианцы, потому что на стенах города Котора находится мой символ — святой Марк, вот этот лев.

А. Пичугин

— Ну а что там, собственно, через море-то.

М. Смирнов

— Да. И поэтому я вообще люблю на самом деле, когда любое место сохраняет свою какую-то аутентичность, как бы сказать. Вот Москва, да, у нее есть два-три района которые сохранили свой облик, и они мне дороги.

А. Пичугин

— Ну мы с вами в одном из таких районов сейчас находимся.

М. Смирнов

— Ну да.

А. Пичугин

— Бывшая Немецкая слобода.

М. Смирнов

— Многие говорят: я не люблю Москвы. Ну просто, наверное, эти люди просто ее не знают. Они может быть были на двух-трех районах, посмотрели, их не впечатлило. То есть это же тоже надо...

А. Пичугин

— Я хорошо понимаю людей, которые говорят: я не люблю Москву. Потому что я понимаю, что у них нет времени на то, чтобы ее изучить, ее понять, ее полюбить. Это надо бросить все свои дела и вот гулять по переулкам Бауманской, например, или гулять там в районе Бульварного кольца, Китай-города, Покровки, Цветного бульвара — ходить, смотреть. А на это нужно очень много времени, которого обычно у людей просто нет. Это дом, работа, и иногда с детьми куда-то там по выходным, в торговый центр.

М. Смирнов

— Либо быть ребенком. Вот, помните, я когда говорил про Иерусалим, мое самое яркое впечатление детства был Иерусалим. Мне было одиннадцать лет, и папа меня привез вместе с собой на этюды. Он был на этюдах, а я вот гулял, смотрел, любовался. И после этого я сейчас пишу и для меня это стало работой. То же самое, допустим, вот интерьеры храмов — я ходил в воскресную школу и собирался быть священником, изучал богословие.

А. Пичугин

— Еще не поздно.

М. Смирнов

— И мне вот очень дороги были эти места, я смотрел, любовался. То есть у меня, как бы сказать, не было какой-то цели что-то там написать, я просто был зрителем, то есть ребенком, то есть для меня это было как в радость, как вот как игра, на самом деле как игра. Также вот и Москва. Если, допустим, человек ну родился в этом городе, или ребенком попал в этот город, у него было достаточно времени погулять, посмотреть, и на него, как бы сказать, откладывается отпечаток.

А. Пичугин

— Я напомню, что сегодня мы в этой студии общаемся с Марком Смирновым, художником, академиком Российской академии художеств. И через минуту вернемся к нашему разговору здесь, в этой студии. Никуда не уходите, не переключайтесь.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, сегодня здесь вместе с нами и с вами Марк Смирнов, художник, академик Российской академии художеств. И мы представляем выставку работ Марка и его отца, Александра Смирнова, она называется «Русский свет». Открылась она сегодня в художественном пространстве Gartallery, по адресу: Курсовой переулок, до 10/1 в Москве. С 14 часов до восьми вечера, со вторника по субботу будет работать эта выставка, а 12 марта только выходной. Вход свободный, но если вы решите купить какие-то картины, то часть средств, вырученных от их продажи, пойдет на поддержку нашей с вами радиостанции радио «Вера». Москва как-то, Марк (вот мы перед этим перерывом говорили о Москве), на ваше творчество повлияла? Не как место жизни, а как место творчества.

М. Смирнов

— Москва это, как бы сказать, нет, это как звено одной цепочки. Допустим, есть образ родины, да, и Москва в нем тоже присутствует. И родина это, как бы сказать, это твой культурный код, тут уж никуда не денешься. Я всегда говорил людям, что искусство может быть только национальным. То есть чтобы стать международным — то есть понятным для любой нации, чтобы твое искусство было понятно и было понято, над прежде всего сохранить в себе образ твой собственной культуры, тогда ты сможешь говорить искренне. Это как язык. Вот допустим, мы можем знать множество языков — итальянский там, французский, иврит, но думать-то мы будем на родном языке. Вот это и есть, как бы сказать, культура. И Москва в этом смысле тоже элемент этой культуры, без этого никуда не денешься. Не любить Москвы или не любить России — это значит, не любить своей родины. Мы же не можем не любить мать.

А. Пичугин

— Вот я даже вижу, у вас «Старая Москва» есть картина, мне кажется, это Новоспасский монастырь таким фрагментом. Ну собирательный образ, видимо, но...

М. Смирнов

— Новоспасский монастырь? Да, может быть. Ну я сейчас живу возле Высоко-Петровского монастыря, а в Новоспасский я как-то несколько раз ходил в гости, там чаепитие у нас было, и я писал там этюды и портреты монахов.

А. Пичугин

— Ну и Высоко-Петровский монастырь — тоже XIII век, тоже один из древнейших монастырей. А вот возвращаясь к Италии все же, вот когда вы говорите о Палестине, об Иерусалиме, вы сами говорите, если я вас правильно понимаю, вдохновляет христианское измерение этих мест.

М. Смирнов

— Только это.

А. Пичугин

— А в Италии?

М. Смирнов

— Италия — это, понимаете...

А. Пичугин

— Это любовь.

М. Смирнов

— Да, это любовь. Это страна художников. Я же помимо всего прочего, как и православный человек, христианин, люблю Святую Землю, Иерусалим, храм Гроба Господня, Via Dolorosa — то есть для меня это вещи такие связанные, глубоко проникновенные и страданиям Христа, поэтому для меня это очень памятно. А что касается Италии, то Италия это страна, которую создавали художники, то есть для меня это идеальный облик страны и государства. Там вот даже есть такое понятие — архитектура хорошего рисунка — то есть там даже спланированы улицы, и они сделаны не как-то по линейке, допустим, как Петербург. Хотя Петербург тоже строили итальянцы, но они строили как-то его на немецкий лад. А вот итальянские улицы, они учитывают рельеф местности, они тонко подобраны по колориту. Там, знаете, нет такого вот, как сказать, аляпистости такой.

А. Пичугин

— Петербург строился в XVIII веке, начал строиться. Знаете, как Будапешт. Вот вы как к Будапешту относитесь?

М. Смирнов

— Красивый город. Вена тоже чудесный город.

А. Пичугин

— Нет, ну два разных города. Будапешт, видите, Франц-Иосиф посвятил своей супруге, с которой у него были очень тяжелые отношения, принцессе Баварской. Он же фактически с ней не жил. Но у них были настолько близкие отношения, что он посвятил ей целый город. Что такое Будапешт до Франца-Иосифа? Это небольшой провинциальный городок имперский. Франц-Иосиф его возвел в конце XIX века, в рамках второго города империи полностью построив заново. Вот эта вся имперская часть Будапешта, это же тысячелетие венгров, тысяча восемьсот... Сейчас буду путаться, наверное, 94-й или 96-й год, ну неважно — там появляется метро, появляются эти имперские особняки, все отстраивается, берега Дуная застраиваются. Также и с нашим Петербургом. А если взять любой итальянский достаточно большой город, Неаполь, например, да, это же все естественно на протяжении веков складывалось.

М. Смирнов

— И мало того, Везувий помогал время от времени.

А. Пичугин

— Ну время от времени, да, все-таки Неаполь чуть дальше, наверное, не доставалась так сильно, как Помпеям.

М. Смирнов

— Нет, ну как, Помпеи разрушились — люди переезжают куда? В Неаполь. Значит, происходит дополнительное строительство — в этом смысле-то помогает. То есть приток нового населения, запрос и застраивается город далее, и застраивается очень, как бы сказать, красиво. Там как-то вот приезжаешь в Италию, чувствуешь как-то себя легко — то есть вот как-то там вот воздух что ли другой, люди другие, они какие-то доброжелательные. И, кстати говоря, они очень похожи на русских, русский менталитет, он как-то сопоставим с итальянским. Вот у меня сестры, они живут в Франции, в Страсбурге. Два или три раза приезжал к ним в гости, и как-то знаете, у меня ну не сложилось вот с этой страной, мне показалось как-то, знаете, неуютно. То есть вроде как-то да, они радушные люди, кофе там предлагают, интересуются твоим искусством, смотрят все. Но знаете, есть какая-то скованность в этих людях. А вот итальянцы, они, знаете, они не скрывают эмоций. Почему я говорю, что Италия — это страна художников — художник, он свои эмоции скрывать не может, это его, как сказать, это его труд, это его хлеб. И мало того, чем он искреннее, да, тем он больше художник. То есть в хорошем смысле художник должен уметь отдаваться, то есть он всего себя должен уметь раскрыть, и по работам всегда будет видно, какой художник. Вот я все время, мы говорим про Италию, а я возвращаюсь про художника, все как-то на свою мельницу, потому что...

А. Пичугин

— А так и должно быть. Если бы мы хотели здесь говорить об Италии с других сторон, мы какого-нибудь итальяноведа бы позвали — сидел бы, об истории Италии с Древнего Рима бы рассказывал.

М. Смирнов

— Ну, наверное, да.

А. Пичугин

— А нам же интересен взгляд художника.

М. Смирнов

— Ну и на самом деле я хочу сказать, что на интересней всего вот мне, как человеку, слушать другого человека, когда он говорит о себе. И вот знаете, как бы сказать, это так бесконечный роман влюбленности в самого себя, да. Но здесь не влюбленности, я бы сказал, это исповедальность такая. То есть вот художник, он должен уметь, как бы сказать, исповедоваться, но даже вот не в какой-то частной беседе, а он это выплескивает в искусство — он пишет картины, их демонстрирует и для него это является смыслом жизни. Ведь мы же не просто их пишем для того, чтобы удовлетворить свои такие творческие потребности, а потом положить к стенке и сказать: все, я вот высказался. Нет, мы же пытаемся провести выставки — для чего? Чтобы на свои работы посмотреть глазами зрителя и посмотреть одновременно и реакцию зрителя на твои работы.

А. Пичугин

— А где вы в Италии выставлялись?

М. Смирнов

— В Италии не выставлялся. Я почти все время выставлялся либо в России, либо в Китае. В Китае у меня было очень много выставок, во многих провинциях.

А. Пичугин

— А вы там показывали местным жителям... Знаете, как Николай II Прокудину-Горскому вагон выделил, чтобы он ездил по империи, знакомил жителей одной части империи с бытом и жизнью другой части империи. И он так свои фотографии и возил, и показывал, и знакомил. То есть вы таким образом знакомите китайцев?

М. Смирнов

— Ну у меня была схожая ситуация. Мне выделили машину и микроавтобус, даже не микроавтобус, побольше немножко такая машинка была. И меня водитель просто возил по провинции по одной, я писал картины. А один раз я даже папу своего возил, мы с ним два месяца путешествовали про провинции Хайнань, сделали большую выставку. И надеемся, что, кстати, мы сможем ее, следующая выставка, может быть, даже будет посвящена Китаю.

А. Пичугин

— Ну любовь к крепкому чаю у вас не из Китая явно.

М. Смирнов

— Ну это да.

А. Пичугин

— Потому что Китай не славится именно крепким чаем.

М. Смирнов

— Вы знаете, там есть пуэр чай.

А. Пичугин

— Да, ну он же не то что, он же варится тоже периодически.

М. Смирнов

— Он варится, он очень темный, очень плотный, и эффект практически тот же самый.

А. Пичугин

— Это мы предложили Марку чай, а он говорит: а покрепче, покрепче можно? Я сам люблю крепкий чай, поэтому я очень хорошо его понимаю, и крепкий кофе. А Италия все-таки, они же разные, итальянцы — это как сравнить итальянца из Милана или итальянца из Триеста, который относительно недавно стал Италией, с итальянцем из Неаполя или с итальянцем еще более южных частей, из Палермо.

М. Смирнов

— А вот, наверное, поэтому у меня как-то отношения с Неаполем как-то нехорошо складывалось. А вот в Милане я был как-то раз проездом и все. Как-то, действительно, очень большая разница есть.

А. Пичугин

— Вот то есть когда вы говорите о менталитете итальянцев, которым они чем-то похожи на нас, вы говорите про южных итальянцев.

М. Смирнов

— Южных, центральных, жителей Рима, даже жителей Венеции. Там, правда, мало. В Венеции всего 60 тысяч жителей на самом деле, остальные живут в Местре, на континенте, и приезжают туда на работу. Но именно открытость этих людей, она мне очень приятна. То есть мне трудно общаться с людьми, которые скрывают свои эмоции. Потому что ну, во-первых, зачем это нужно? Вот смотрите, сейчас был карантин, была пандемия, все общались вот исключительно там по Скайпу, по Зуму, по телефону...

А. Пичугин

— Безумно устали.

М. Смирнов

— Безумно устали, да. А мы сейчас вот сидим друг против друга, я смотрю в ваши глаза, вы в мои, допустим, вижу мимику вашего лица, вашу реакцию, да. Вижу, что вы, допустим, как бы человек открытый. Ну да, это часть вашей профессии, так же, как и моя. И это же вызывают безумную радость на самом деле, именно общение. Вот мы христиане, кстати, да, Церковь — это же тоже общение, как бы сказать, общение людей. Это мистическое Тело Христово, в котором мы все вместе, одно есть. Но ведь еще и радость в том, что мы объединены единым делом и имеем возможность общаться друг с другом. Ведь в старой Церкви еще, когда вот были апостолы, они приходили в синагоги, тогда еще не было, как у нас сейчас православных храмов, да даже христианских не было, они ходили по синагогам. И там была такая традиция, что они обсуждали из Священного Писания какой-то определенный текст.

А. Пичугин

— Ну а это в принципе традиция синагоги — обсуждать все тексты.

М. Смирнов

— Да, и по сей день так происходит. Вот то есть обсуждение коллективное, вместе. Казалось, можно было бы каждый отдельно.

А. Пичугин

— Ну там далеко не все могут говорить.

М. Смирнов

— Ну это понятно. Ну ведь важно не только что ты говоришь, да, важно уметь и послушать, это же тоже. Вот есть у нас, допустим, Алексей Ильич Осипов, он читает лекции — там априори его нельзя так как-то комментировать или перебивать. Но он читает лекцию, и видно его эмоции, да, мимику его лица, интонации его голоса, то что, допустим, нельзя увидеть там по телевизору, допустим, или как-то услышать по телефону. И одновременно читающий лекцию, он смотрит на реакцию слушателей — это то, чего, как сказать, нельзя никак отнять. И вот чем более яркий вот народ, допустим, в общении, тем он мне более приятен. Нет, я не говорю о том, что, допустим, это должно дойти до какой-то там, извините, малокультурных таких вот народов, хотя трудно сказать, что есть ли малокультурные народы, есть просто другие цивилизации.

А. Пичугин

— Да, нет, естественно, нет.

М. Смирнов

— Да, вот другие цивилизации, которые просто нам неудобны. Ну тут тоже ведь должна быть грань. Можно же и до дикости скатиться, то есть и мне тогда будет неприятно. Потому что человек, допустим, ну вызывает ну как-то свои эмоции, ну как-то раскрывает их, на мой взгляд, некультурно. И, кстати, мы сейчас возвращаемся опять к слову «культура». Да, вот мы представители русской культуры, и нам, допустим, определенный стереотип поведения свойственен. И мы, как бы сказать, носители этого культурного кода. Вот у нас выставка посвящена русскому свету, да, вот то есть я как художник, как представитель русского мира, представляю, допустим, русское искусство. Ну уж как мне Бог дал, какой у меня силы талант есть, там зритель осудит или там похвалит — не очень хорошее слово, но все-таки. Но каждый из нас должен стремиться на самом деле раскрыть тот талант, который тебе Господь дал. Вот на этой выставке представлены, помимо пейзажной живописи, интерьеров храмов и тематические работы, портреты вот русских людей со своими судьбами. Есть, допустим, там одна из центральных картин моего отца, она называется «Ладья Христа». И там вот на фоне заходящего солнца, в небе когда-то мой отец просто увидел облака и сказал, что это ладья Христа, на которой сидят апостолы. И он сидел на берегу моря и в какой-то момент у него произошло какое-то такое, знаете открытие. И он написал, не сказал даже, промолчал, он написал картину, где на берегу стоит человек, и у него за спиной сума. Сума — это имеется в виду тот багаж, который он собирал всю жизнь, имущественные такие вот накопления, которые его тянут назад. И вторая фигура в небе — он написал уже в облаках, она почти неощутима физически, она стремится уже в небе к этой ладье, как лучик солнечный. Но она уж нагая, потому что туда ничего нельзя с собой взять. То есть вот такого плана содержательных картин довольно много на этой выставке. И вот следующее, я хотел еще одну работу, сделать на нее акцент, это работа «Посадивший дерево» — человек посадивший дерево. Это отец написал своего брата, уже в преклонном возрасте. А у него брат, он все время сажал деревья, да, но он с них плода-то взять не может. Но у него есть внук. И его цель создать в меру своих сил, в меру своего таланта то, от чего другой возьмет плода. А у него останется что? Радость сердечная, что он вложил часть своих последних сил на благое дело.

А. Пичугин

— Я напомню, что сегодня мы в этой студии общаемся с Марком Смирновым, художником, академиком Российской академии художеств. И представляем выставку, которая сегодня открылась в художественном пространстве Gartallery — Москва, Курсовой переулок, дом 10/1. Вход свободный, на эту выставку мы всех приглашаем с вторника по субботу, с двух часов дня до восьми вечера. 12 марта — это выходной день, все остальные дни с двух до восьми вечера будут вас ждать. Картины можно не только посмотреть, но и приобрести. Часть средств от продажи этих картин пойдет на поддержку нашей радиостанции радио «Вера» и вашей тоже радиостанции. Почему-то, не знаю почему, захотелось спросить: Соединенные Штаты вас не привлекают в художественном смысле, вы там не были?

М. Смирнов

— Нет, я там не был.

А. Пичугин

— Вы там просто не были.

М. Смирнов

— Нет, меня приглашали туда несколько раз. Но просто, знаете, у меня как-то не сложилось впечатление об этой стране. Нет, я видел там художественные фильмы, ну когда был маленьким ребенком — там про индейцев, там Чингачгук там, ковбои, и все остальное — то есть мне это как бы было интересно, но как-то не складывалось. Если в Китае просто я почему много путешествовал —изначально у меня супруга, она китаист, она знает хорошо язык, и она преподавала в университете, в военном университете, китайский. И как-то мы с ней, я сделал ей подарок и, можно сказать, что случайно даже приехал. И меня настолько удивила такая самобытная культура, интересные люди, трудящиеся на земле, выращивающие рис, в совершенно невероятных условиях, там на высоте гор. И я как-то понял, что они довольно близки к Богу — надо иметь такое, как бы сказать, трудолюбие, такое смирение, чтобы забраться на такие высокие горы, труднодоступные, и там что-то выращивать. И у меня просто слов нет даже. Знаете, какое-то идеальное представление о человеке на земле в прекрасной природе. Причем здесь, как бы сказать, большой труд, но одновременно большая красота. Человеческий труд на фоне фантастических совершенно, очень красивых гор, цветущей сакуры — это, как бы сказать, удивительнейшая такая природа. И я сначала взял даже совершенно мало холста и думал: ну с супругой мы погуляем, посмотрим, я не знаю, что там, как, буду ли я писать. И на второй же день я понял, что у меня заканчиваются материалы, и мне пришлось заказывать холсты, краски. И после этого я шесть лет путешествовал по этой стране и создал целый цикл работ.

А. Пичугин

— Но не без перерыва, то есть возвращаясь.

М. Смирнов

— Возвращаясь, да, в Россию, но практически туда-сюда. Я по разным провинциям летал и делал выставки. И мало того, китайский зритель оказался очень участен к моему творчеству, и при поддержке многих там правительств местных провинций — Аньхой, и Хайнань, Шаньдун, они делали мне выставки, привозили даже в Москву мою выставку, здесь открывали даже. А вот в Америке как-то не сложилось.

А. Пичугин

— Ну это как с Китаем тоже пока не сложилось. Я очень бы хотел, но пока так.

М. Смирнов

— Ну может быть, мы как-то я вам расскажу отдельно, куда и что съездить, и вы просто такие места топовые как Шанхай, Пекин — там смотреть нечего.

А. Пичугин

— Ну тоже интересно, в любом случае.

М. Смирнов

— Ну я был во всех этих городах, но...

А. Пичугин

— Ну так некоторые говорят, ну в Нью-Йорке что смотреть? А Нью-Йорк —величайший город мира.

М. Смирнов

— Знаете, в Китае очень прекрасные провинции на самом деле. Очень-очень интересные села, самобытные люди. Они очень, как бы сказать, открытые и это очень, как бы сказать, очень приятно для художника, увидеть что-то непохожее, к чему ты ну не привык, что-то неожиданное. Как будто, знаете, маленький ребенок смотрит, начинает, знаете, как сказать, от увиденного он улыбается, у него приоткрываются глаза. И знаете, вот как бы сказать у меня на лбу вот такие вот здесь морщины, потому что я все время привык не то чтобы даже улыбаться, удивляться. То есть мне вообще в жизни повезло, моя, как бы сказать, профессия позволяет мне постоянно видеть что-то новое, я это новое вижу и в России, и за рубежом.

А. Пичугин

— А есть какие-то места, которые, вот куда вам очень хочется, где вы еще пока не были? Это не обязательно за границей, это, может быть, в России где-то, но вы чувствуете, что они вам многое дадут.

М. Смирнов

— А вы знаете, у меня всегда почему-то получается по-другому. То есть я еду туда, не зная ничего. Даже я специально не читаю и не смотрю о том месте, куда я собираюсь. Для меня важно своими глазами приоткрыть, как бы сказать, завесу неизвестности.

А. Пичугин

— Ну а у меня так с Шри-Ланкой было — я не представлял совершенно. А потом начинаешь ездить по Шри-Ланке и начинаешь проникаться тем, насколько она разная, насколько она — ох как, здесь европейская, ох как, здесь, наоборот. А Русский Север?

М. Смирнов

— И Русский Север — тоже удивительно и тоже случайно совершенно впервые побывал в Архангельской области в Каргопольском районе. Причем я тогда был студентом, вот учился в Памяти 1905 года училище, в Москве уже. И у нас был пленэр, и летом я приехал вот в Архангельскую область. Вы знаете, я хотел увидеть деревянные храмы, а Каргополь город купеческий, там несколько монастырей и деревянных храмов там нету.

А. Пичугин

— Есть рядом Ошевенск — деревянные.

М. Смирнов

— Да, мне потом местные посоветовали съездить в Ошевенск, и я там по грунтовой дороге добрался дотуда, и там очень долго жил. Я потом несколько даже раз возвращался уже там, будучи зрелым художником, приезжал многократно туда, и мне там очень нравилось. И там, действительно, образ, знаете, такой вот северной деревни. Там храм-то всего один деревянный, но сам ландшафт сохранился, сами эти избы. Там еще река такая Чурьега — это приток Онеги, протекает на берегу. Я даже других художников с собой привозил, даже зимой там работал, в суровом довольно климате.

А. Пичугин

— У меня, знаете, Каргополь очень напоминает любимый Суздаль. Я много очень времени провожу в Суздале. А Каргополь мне вдруг, и больше нигде у меня нет такого чувства, я его не могу никак сейчас передать словами, оно у меня возникает только и только в Суздале и в окрестностях. И вдруг я это чувство в себе уловил в Каргополе — я сидел на берегу Онеги, смотрел на это все, что вокруг, и вот этот Суздаль ко мне пришел.

М. Смирнов

— А у меня, знаете, складывается немножко как бы из нескольких составляющих ощущение того места, где я был и работал. Вот, допустим, я позапрошлой зимой ездил в Омскую область, в Окунево, да, и был мороз минус 46 градусов. И очень трудно работать при такой низкой температуре, потому что краски, они тут же застывают, они превращаются в стекло. И я открыл такой небольшой способ, как бы сказать, не то чтобы я его открыл, мне просто один местный художник сказал, что когда-то, когда мы занимались пленэром, нам старики советовали краски держать за пазухой, потому что температура тела всегда одна и та же. И краски, если ты их не хранишь в этюднике, а хранишь в пуховике или там в фуфайке, они будет поддерживать определенную температуру. И я как сейчас это помню, я работал зимой причем работаю как бы голыми руками, но это не страшно, я обмазываю их детским кремом погуще, и так немножко сохраняет. А краски приходилось постоянно надавливать на палитру, и в конце концов там получается такой пирог, потому что они стекленеют каждые пять минут, и выше, выше, выше...

А. Пичугин

— А, то есть вы их вот достали...

М. Смирнов

— Надавил, да, поработал — получается такой слоеный пирог. А писать приходится на уайт-спирите, потому что подсолнечное масло, оно тут же превращается просто в воск, то есть с ним невозможно работать, сначала в олифу, а потом оно как бы превращается в воск. И самое любопытное — потом заходишь в избу, а там натоплено, знаете, и начинают эти краски с палитры стекать. И вот, знаете, смотришь в окошко — а там мороз хрустит. А там калина... И это, знаете, вот я просто рассказываю, это вот поток сознания такой, эмоций — что для меня определенное вот место. Мы сейчас вернемся к Архангельскй области. А там калина, и она, знаете, была оттепель, она забродила, а потом опять, как бы сказать, осталась на веточке. И ее съели снегири. И Сережа — это хозяин этого дома, где я был в гостях, — этих снегирей понасобирал в сугробе, потому что они захмелели и попадали туда. И вот он притаскивает целую охапку этих снегирей...

А. Пичугин

— А они живые?

М. Смирнов

— Да, они живые, знаете, они, как сказать, попадали, да, и пьяные лежат — то есть еще немножко и они замерзнут. И у нас, как попугай у меня по квартире летает, а там летали снегири.

А. Пичугин

— Слушайте, как у Шварца, помните, в сказке про Прадедушку Мороза? Когда маленький мальчик, который к этому злому Прадедушке Морозу попал и увидел там замороженных им птиц, отогревал их у камина, у огня.

М. Смирнов

— И у меня такое ощущение получается, знаете: сильный мороз, слоеный пирог из красок и одновременно летающие по избе снегири. И яркое-яркое солнце. То есть вот такое впечатление, допустим, вот у меня было пленэр в Сибири.

А. Пичугин

— Это на всю жизнь.

М. Смирнов

— Да. А вот сейчас возвращаемся к Каргопольскому району, я там впервые был летом. И там, знаете, до этого был зимой сильный мороз, очень сильный, и практически все лягушки погибли. А лягушка, она ест комаров, гнуса, мошку, вот это вот все. И развелось туча просто. Хнаете, люди ходили даже не в намоскитниках — они пробивают, а надевали на обручи дамские чулки, и вот таким способом они там окучивали картошку, работали на огороде. А я же не могу работать в этом в намоскитнике — мне же видно будет плохо. И я думаю: надо что-то делать. А я всегда у местных спрашиваю, что в таком данном случае делать. Подошел к рыбакам, говорят: а мы 70-процентную уксусную эссенцию один к одному, говорит, с подсолнечным маслом мешаем. Если у тебя кожа не слезет, говорит, то сможешь работать.

А. Пичугин

— Попробовали?

М. Смирнов

— Попробовал. Я так три недели...

А. Пичугин

— К дерматологу не ходили?

М. Смирнов

— Нет, знаете, кожа была шелковистой, как у ребенка просто. Знаете, вот любой изъян с кожи просто сошел полностью. Просто уксусная эссенция имеет очень такой резкий запах, и мошка, она просто не подлетает.

А. Пичугин

— И вы спокойно, без всяких намоскитников?

М. Смирнов

— Да, никакая «Дельта», никакой там спрей не помогает — там настолько сильная и злобная голодная мошка, что, как бы сказать, это не спасает. И я прекрасно работал, путешествовал. Причем так получилось, что из группы смог работать только я один.

А. Пичугин

— А как же, вы ни с кем не поделились секретом?

М. Смирнов

— Никто не рискнул.

А. Пичугин

— Ну что ж, время-то наше подходит к концу. Давайте еще раз напомним, что в художественном пространстве Gartallery открылась выставка, замечательная выставка нашего гостя, художника Марка Смирнова и его отца, художника Александра Смирнова. И эта выставка-продажа картин — «Русский свет» она называется — до 27 марта в Gartallery будет проходить, по адресу: Москва, Курсовой переулок, дом10/1. С двух часов дня до восьми вечера, со вторника по субботу. Единственное, что 12 марта — выходной день. Спасибо, Марк, спасибо большое. Думаю, что не последний раз мы с вами встречаемся. Очень рад нашему общению. Давайте не раз в шесть-семь лет, как вы к нам приходили в прошлый раз, в 2014 году, а почаще.

М. Смирнов

— Ну давайте, да. Очень вам благодарен. Большое вам спасибо за проведенную беседу.

А. Пичугин

— Ну прощаемся. Марк Смирнов, художник, академик Российской академии художеств, был нашим гостем. Я Алексей Пичугин. Всего доброго. Будьте здоровы.

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем