«Христианские мотивы в фильме «Солярис». Владимир Гурболиков

У нас в студии был первый заместитель главного редактора журнала «Фома» Владимир Гурболиков.

Разговор шел о христианских мотивах в фильме Андрея Тарковского «Солярис», как режиссер переосмыслил роман Станислава Лема, который был основой сценария фильма, и почему был сделан значительный поворот именно в духовные смыслы.

Этой беседой мы продолжаем цикл из пяти программ о христианских смыслах в фильмах Андрея Тарковского.

Первая беседа с кинокритиком Львом Караханом была посвящена фильму «Андрей Рублев».

Ведущий: Константин Мацан

---

Константин Мацан

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии у микрофона Константин Мацан. Этой беседой мы продолжаем цикл программ, которые на этой неделе в «Светлом вечере» в эфире с 8 до 9 у нас выходят. И мы в этом цикле говорим о христианских смыслах в фильмах Андрея Тарковского. Вчера мы начали эту серию бесед разговором о фильме «Андрей Рублев». Нашим гостем был кинокритик и продюсер Лев Карахан. Если в эфире не слушали эту программу, то она есть на сайте радиовера.ру, и горячо рекомендую ее послушать. Сегодня продолжаем этот разговор, этот цикл беседой о следующем крупном фильме Тарковского, хронологически следующим за «Андреем Рублевым», — это фильм «Солярис». И проводником в мотивы, в смыслы, в идеи этого фильма станет для нас сегодня Владимир Александрович Гурболиков, первый заместитель главного редактора журнала «„Фома“». Добрый вечер.

Владимир Гурболиков

— Добрый вечер, дорогие слушатели. Рад быть с вами.

Константин Мацан

— Я очень рад, что мы именно с вами об этом фильме говорим, потому что вот мы оба не киноведы, и мы об этом заранее договорились, наш сегодняшний разговор и не претендует на какую-то научность или какой-то историко-культурный глубокий анализ. Мы просто два зрителя этого фильма, и я, поскольку мы с вами давно знакомы, знаю, что вы не раз в этом как-то признавались и в текстах, и в интервью, и в наших личных беседах, что для вас именно этот фильм, «Солярис», ну, какое-то особенное место занимает вообще по жизни. Вот с чем это было связано? Когда вы впервые его посмотрели?

Владимир Гурболиков

— Посмотрел впервые в 14 или в 15 лет. Воспринял его совершенно иначе, чем большинство зрителей, которые тогда говорили вот о фантастике, об ужасах, хорроре, мистицизме фильма. Я его воспринял совершенно иначе. Я, пожалуй, такой пример человека, которого один единственный фильм Тарковского заставил совершенно иначе взглянуть на жизнь, любовь, семью.

Константин Мацан

— То есть это в отроческом возрасте ещё?

Владимир Гурболиков

— Это в отрочестве было, да.

Константин Мацан

— Давайте я вкратце напомню: фильм «Солярис» отдаленно основан на повести польского писателя Станислава Лема «Солярис». Почему отдаленно, мы об этом, может быть, еще скажем. Тарковский значительно отошел от оригинала. Действительно, фильм внешне напоминает научную фантастику. Речь в нем идет о том, что в неком условном будущем есть такая наука, как соляристика. То есть есть планета Солярис, которую изучают. Есть станция космическая, которая была давно уже послана на орбиту планеты Солярис. На ней должны жить ученые, которые за планетой наблюдают и, повторюсь, ее изучают. Станция рассчитана на множество людей, но к моменту начала действия фильма там живет всего несколько человек, несколько ученых, и главного героя Криса Кельвина, которого играет Донатас Банионис в фильме, отправляют с научной миссией вот на эту станцию, на орбиту планеты Солярис. И мы узнаем в самом начале, что есть предположение, что планета Солярис, окруженная неким океаном на поверхности, как-то напоминает как будто бы какой-то разум, как будто какой-то вселенский ум, с которым можно попытаться вступить в общение, который реагирует на сигналы. Нечто сознательное из себя как будто представляет. Это гипотеза, которая не опровергнута и не доказана, ну и вот вокруг этой гипотезы строится научная миссия главного героя. Вот такая канва этого фильма. И тут я, собственно, начну с того, что действительно очень далеко от оригинала от Лема. Вы читали «Солярис» Лема?

Владимир Гурболиков

— Естественно, я читал «Солярис» в раннем возрасте, и, честно говоря, не стал целиком перечитывать вот сейчас намеренно, хотя сразу... Я вижу, насколько по-разному можно толковать то, что там происходит, потому что океан разумный вот этот, или неразумный, но органический, он вызывает какие-то странные реакции у людей. Поэтому Крис Кельвин не просто летит, чтобы изучать океан, а он избран таким судьей, который, кстати, улетает из земли фактически. Фактически навсегда прощаясь со своим отцом, он просто в силу закона относительности вернётся тогда, когда отец уже умрёт и будет бесконечно одинок. И вот он должен решить судьбу станции: либо, и как он считает, либо станцию нужно закрывать и всех эвакуировать, либо на океан надо воздействовать каким-то жесточайшим способом, на грани добра и зла. Вот такой Крис Кельвин прибывает на станцию, и потом с ним начинают происходить вещи, которые полностью его меняют.

Константин Мацан

— А это вы сейчас пересказываете, скорее, Лема или, скорее, Тарковского?

Владимир Гурболиков

— А это есть, мне кажется, и у Лема, и у Тарковского. Я вот не могу полностью согласиться с тем, что роман и фильм сильно разнятся. Когда Лем прочёл сценарий, его возмущение было не тем, что вот по форме, по каким-то сюжетным перипетиям отличается сценарий от его романа, он больше возмущался тем, что на первое место вытаскивается, как он говорил, достоевщина, что из его романа, который научно-фантастический и посвящён проблеме контакта, необычных вот, возможных, необычных проблем контакта с внеземным разумом, создан такой роман «Преступление и наказание», точнее, я бы сказал, «Преступление и покаяние». И его возмущало то, что ему навязывается некая мораль, другая мораль, и она действительно Тарковским продвигается в фильме, это действительно так.

Константин Мацан

— Давайте скажем немножко, может быть, о главном или одном из главных сюжетных узлов и, собственно, моральных узлов. Под воздействием этого океана, тут просто напомним тем, кто давно не пересматривал, под воздействием этого океана герои, которые на станции живут, их там трое, собственно, сам Крис Кельвин, которого играет Донатас Банионис, кибернетик-профессор Снаут, которого играет эстонский актер Юрий Ярвет, и биолог Сарториус, которого играет Анатолий Солоницын. Вот три персонажа, которые присутствуют в фильме. Еще есть герой, друг Криса Кельвина, ученый по фамилии Гибарян, который, как мы узнаем, когда Крис Кельвин приезжает на станцию Солярис, он узнаёт, что этот герой уже не жив, что он...

Владимир Гурболиков

— ...что он не выдержал тех испытаний, которые выпали на долю всех насельников станции.

Спикер 1:

— И сюжетно мы узнаем, что так воздействует на героев, на людей близость этого океана, что им начинают, ну, если угодно, являться видения, хотя это очень неточное слово, они видят материальное воплощение неких людей, которых называют аккуратно гостями, которые к ним приходят, внешне совершенно неотличимы от живых. Но вот, в частности, к Крису Кельвину приходит его жена, которая в земной жизни, как он знает, как мы знаем, 10 лет назад скончалась. И она к нему является как живая. И вот тут начинаются моральные коллизии у Криса Кельвина. Может, вы, Александр Иванович, как-то нам напомните, что это за моральные коллизии?

Владимир Гурболиков

— Если мы возьмём роман и фильм, то есть некоторая разница в том, что с героями происходит, и вот она тоже, возможно, напугала Станислава Лема, но была очень важна для Тарковского. Гости, которые приходят к насельникам станции, они, с точки зрения Лема, есть порождение какого-то вот... отклик слепого бога, как об этом... рассуждения об этом в нашей цензуре вырезали, вот, но там у Станислава Лема они есть. Отклик на появление чужого сознания. Отклик непонятный, по-своему абсурдный, в отличие от того, что мы читаем, что мы видим, прочитываем, глядя на фильм. Я не хочу сейчас сразу рассказывать коллизию, но самые главные слова, которые в кадре произносит Гибарян, оставляя прощальное видеописьмо Крису Кельвину, он говорит: «Здесь что-то с совестью, Крис. Что-то происходит с совестью,» и вот этот вот внеземной разум, слепой бог с точки зрения Станислава Лема, совершенно чуждый и прочее, здесь вдруг проявляет себя как некая божественная природа, которая обращается к самым тяжёлым и важным для человека вещам, к его переживаниям, которые он стремится спихнуть как можно дальше от себя. И вот в этом и смысл фильма Тарковского — в том, что происходит такая удивительная вещь. Вот вернусь к себе 15-летнему, на фильм попасть было не так просто, потому что фильмы Тарковского, они не шли в широком прокате, они периодически появлялись. И получилось так, что, например, «Сталкер» я посмотрел раньше, на год или два, чем попал на сеанс «Соляриса». Где-то это был, наверное, 80-й или 81-й год, то есть вот Олимпийское время, Олимпиада-80 в Москве. Я сел смотреть фантастический фильм, который, кстати, с моей точки зрения, во всех аспектах, кроме скорости съёмки, в которую надо погрузиться, я никого не агитирую за то, чтобы смотреть этот фильм обязательно, но вот особенность Тарковского, которая многих раздражает, но она принципиальна, потому что нужно вжиться в его мир. И значит, вот если исключать эту самую скорость, то фантастика, фантастический сюжет, он создан блестяще, и до сих пор фильм совершенно по своей картинке не устарел. Это прекрасно снятое фантастическое полотно, с одной стороны. А с другой стороны, что происходит на самом деле, причём нам это постепенно раскрывается, через такую прелюдию, через земной эпизод жизни Криса Кельвина, его прощание с отцом, и потом уже раскрывается посещение на станции, а Криса посещает действительно его жена. Что там было? Почему Крис, когда обнаруживает во плоти и крови свою жену рядом с собой, почему он в первый момент покрывается потом, жутко боится и, в общем, ведёт себя, на самом деле, ужасно отвратительно? Была у человека любовь, мужчина и женщина встретились, жили вместе, были мужем и женой, жизнь у них была обычная, как у всех. Об этом в какой-то момент Крис Кельвин так и рассказывает: «Ну, мы часто ссорились, в очередной раз поругались, я хлопнул дверью. И только через несколько дней вспомнил, что забыл в холодильнике ядовитый препарат. Когда я вернулся, было уже поздно». То есть его жена погибла в результате вот этих простых человеческих бытовых отношений, к которым Крис Кельвин, он рассказывает это даже с какой-то неохотой, а портрет её на земле он сжёг, и, казалось бы, в общем, не собирался об этом всём вспоминать. Почему? Потому что в той или иной мере он повинен в том, что произошло с его женой. Он оставил её один на один с переживаниями, с этими, дал ей почувствовать полное одиночество и совершенно снял с себя ответственность за свою любимую.

Константин Мацан

— Владимир Гурболиков, первый заместитель главного редактора журнала «„Фома“», сегодня с нами в программе «Светлый вечер», мы говорим о фильме «Солярис» Андрея Тарковского. Вот мы сейчас продолжим вашу мысль, продолжим про вот эту коллизию Криса Кельвина. Я, конечно, тоже хочу поделиться, что... ну, сильнейшие детали, просто которые очень работают, и нам понятно, когда не просто... может быть, вы специально об этом не упоминаете, но меня это вот по-человечески тоже очень трогает, когда Крис Кельвин об этом рассказывает, он говорит, что, ну, я оставил жену вот дома, она знала, что там ядовитый препарат, я ей даже рассказал о том, какой он ядовитый, как им пользоваться. И я уехал, хлопнув дверью, и через день подумал, что она же там осталась с этим препаратом одна. Вдруг что-то случится. Но я не поехал. Почему? Потому что это выглядело бы, как если бы я как бы поддался на её какую-то вот... на её уговоры, на её, может быть, какую-то там, как мы сегодня сказали, манипуляцию такую. Вот я должен был себя сохранить, своё лицо и не поехал из-за гордыни, по большому счёту, и только через три дня всё-таки сломался и поехал, и было уже поздно.

Владимир Гурболиков

— Да, то есть здесь прямое обращение к совести человека. Вот этот гость, это гость из прошлого, который в нашей обыденной жизни невозможно вернуть. А на Солярисе происходит чудо, чудо, которое Станислав Лем считал ужасным, и называл всё это временем ужасных чудес, которых всё равно желал бы честный исследователь иных планет. А Тарковский желает поговорить о другом. Значит, вот муки совести, загнанные глубоко-глубоко внутрь, они вдруг овеществляются в живом человеке. Наука потом будет спорить, человек ли это, живой ли он на самом деле и так далее. Но Крис видит свою жену. И что он делает? Какой следующий его шаг? Он снова предаёт, то есть первое, что происходит в жизни, в фильме ещё более ужасно, чем то, что произошло в прошлый раз, потому что он сознательно ведёт, обманом ведёт Хари, её зовут Хари.

Спикер 1:

— Играет её Наталья Бондарчук.

Владимир Гурболиков

— Прекрасно играет, да. К ракетным установкам, сажает и обманом запускает в одиночку в ракете в открытый космос. То есть после того, как он уже на Земле совершил поступок, который мучает его совесть, на станции он совершает ещё более ужасный поступок. И при этом оказывается, что Океан не собирается прекращать вот это своё явление, вот это обращение к совести, и жена снова приходит. И тут у Криса происходит переворот внутренний, он вдруг принимает решение о том, что к нему пришла его жена, что это не видение, не призрак, не ужасный кошмар, а это его шанс, его возможность по-настоящему принять родного человека и не предать его. Вот об этом как раз и рассказывается дальнейшая история, потому что оказывается, что существует масса обстоятельств, которые препятствуют главному герою на этом пути. Ну, ему препятствует, прежде всего, странная обстановка, то есть Хари видит и понимает, что что-то происходит не так, они где-то на станции, место непонятное, вроде бы оно ей почему-то родственное, а с другой стороны, нет. Она встречается с коллегами Криса. И они смотрят на происходящее с некоторым ужасом, потому что их тоже посещают гости, и мы не знаем их истории, поэтому не можем о них судить, вот мы не знаем, насколько могут они справиться или не могут с тем, что пережито ими, но в любом случае отношение к ней становится проблемой. И, наконец, наука. Наука, так же, как и в фильме «Сталкер», показана здесь в полный рост. О науке отдельный разговор идёт на протяжении всего фильма о том, должна ли наука быть нравственной, вот с точки зрения учёного Сарториуса. Перед ним не жена Криса Кельвина, а живое существо, состоящее, к тому же, из другой материи, материально иное...

Константин Мацан

— Он очень яркое слово употребляет по отношению к ней, говоря Крису Кельвину: «Вам достался прекрасный экземпляр».

Владимир Гурболиков

— И он вот это вот слово «экземпляр» действительно произносит вполне серьёзно. Он не хочет, не желает категорически, не желает принять то, что ему непонятно. Материальный объект? Материальный объект создан, скорее всего, Океаном Солярис вообще-то. Ну, к этому, с точки зрения современной науки, вроде бы всё и сводится. Он же не может проверить, есть ли у этого человека, у этого экземпляра душа, страдает ли экземпляр. Можно ли в полной мере назвать его человеком или нет? И вот здесь это показано как такой спор, связанный с наукой, но вообще-то в жизни зачастую мы расчеловечиваем друг друга до чрезвычайной степени, и вот всё это обрушивается не только на самого Криса, но и на Хари, которая пытается привычным себе способом решить проблему, то есть она не умеет противостоять такому давлению и такой тяжелейшей ситуации, ей в каком-то смысле, конечно, очень тяжело выжить. Она пытается каким-то образом расстаться с жизнью, но океан Соляриса до определённого момента ей этого не даёт, и начинается борьба за человека, в которой Крис не приемлет никаких аргументов. При этом он совершенно очевидно не становится сумасшедшим, неразумным, безумным, не находит в ней замену. Нет, он ищет и пытается быть именно со своей женой и не предать её. Когда я это прочувствовал, посмотрел, мне показалось очень интересным, как это всё в деталях сыграно Донатосом Банионисом. Он блестяще сыграл свою роль, и вышел я из кинотеатра в первую очередь с мыслью о том, что вот именно так надо себя вести, если речь идёт о настоящей любви, что нельзя допустить того, что произошло с Крисом на Земле, нужно это преодолеть, и что отношение героя к любимому человеку — единственно возможное. Иначе, в общем, иначе это не любовь, иначе нет смысла.

Константин Мацан

— Знаете, о чём бы я хотел спросить? Спасибо вам за это сильнейшее признание, и я, собственно, в продолжение его хочу задать вопрос. Вот у вас эта фраза очень точная, очень понятная: быть человеком и не предать его. Но в самой постановке такого вопроса получается, что мы как бы начинаем с идеи, что человек в принципе предаст, может предать, если не будет стараться не предать, то по умолчанию скорее будет предавать. То есть получается, что какой-то глубинный фон этого фильма (может быть, не проговоренный, но подразумеваемый, и без этого не было бы проблематики) — это проблема о грехе, о том, что человек падший и по умолчанию скорее будет предавать, и вот надо приложить дополнительные усилия, чтобы не предать.

Владимир Гурболиков

— Там эта проблема звучит очень серьёзно, и сам финал фильма показывает, куда, собственно, в какой контекст нас ведёт Тарковский, то есть в этом смысле действительно «Преступление и наказание», ну вот повторяю, преступление и покаяние. Хотя в романе Достоевского-то ещё большой вопрос, Раскольников раскаялся ли он, или он ещё только стоит перед этим выбором. А финал фильма очень отличается от того, что в финале звучит у Лема.

Константин Мацан

— Давайте вот тут мы подвесим интригу, нам нужно сделать небольшую паузу. Это очень важный момент про финал фильма. Я прям предвкушаю услышать то, что вы скажете после короткого перерыва в нашем разговоре. Я напомню, что у нас в студии Владимир Гурболиков, первый заместитель главного редактора журнала «„Фома“». Дорогие друзья, буквально через несколько минут мы вернемся, не переключайтесь.

Константин Мацан

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. У микрофона в студии Константин Мацан. Наш сегодняшний гость Владимир Гурболиков, первый заместитель главного редактора журнала «„Фома“». И мы говорим на этой неделе вообще в этой части «Светлого вечера», напоминаю, о христианских мотивах в фильмах Андрея Тарковского. И сегодня конкретно наша программа посвящена фильму «Солярис». И вот мы в нашем разговоре дошли до важнейшей точки, до обсуждения смысла финала этого фильма. Тут я вам обратно слово возвращаю, Владимир Александрович.

Владимир Гурболиков

— Вот я в колебании нахожусь в таком, то есть мне хотелось бы такую интригу сохранить, то есть могу сказать, что происходит у Станислава Лема. У Станислава Лема После того, как участники экспедиции догадываются направить специальный сигнал с записью, что ли, переживаний Криса Кельвина океану Солярис, в океане начинают появляться острова. И на один из таких островов Крис Кельвин высаживается, океан тянется к нему, он вытягивает даже же руку, в общем, происходит какой-то между ними контакт, и непонятно, что будет дальше. Ничего, никакого чего-то чудовищного или страшного не происходит. Завершает Станислав Лем книгу такими словами: «Каких свершений, издевательств, каких мук я ещё ожидал, не знаю, но я твёрдо верил в то, что не прошло ещё время ужасных чудес». Роман я, кстати, советую перечитывать, он очень интересный, все основные смыслы, которые Тарковский превращает в мораль в своём фильме, они там присутствуют, так или иначе. Например, там замечательно есть такое размышление о том, что человек на самом деле не ищет в космосе и вообще не ищет контакта какого-то непонятного, контакта с чем-то чудовищным и так далее, человек ищет человека. Человеку нужен человек.

Константин Мацан

— Эта фраза, которую произносит в фильме профессор Снаут, легендарные слова. И, кстати, я тут просто тоже приоткрою внутреннюю кухню. Я просто именно их от вас, Владимир Александрович, много раз слышал как вот такой, если угодно, ключевой момент фильма «Солярис» — человеку нужен человек. И я помню, когда я впервые от вас это слышал, подумал: вот, звучит ну так, гуманистически, на самом деле. А потом взрослел, думал дальше, понял, нет, это очень по-христиански звучит. Человеку нужен человек.

Владимир Гурболиков

— Да, если это правильно осознано, то так. И вот финал фильма, хотя там некоторое количество такой всё-таки фантастической жути чуть-чуть присутствует в кадре, но в целом финал фильма... Библейский, я не хочу его раскрывать. Вот посмотрите сами и сравните то, что написано у Станислава Лема, и что вы увидите в кадре.

Константин Мацан

— Ну хорошо, я последую, смирюсь перед вашим редакторским ходом. Но я думаю, что те, кто фильм смотрели, всё-таки это классика, понимают, о чём мы говорим. Те, кто фильм не смотрели или давно не пересматривали, как сегодня принято говорить, действительно тогда ставим такой тизер, и вот фильм стоит пересмотреть безусловно, и станет понятно, о чём мы говорим, какой там финал. Но всё-таки тогда давайте обратимся к (помимо вот такой очень четко, при этом вовсе не назидательно, а очень исповедально выраженной вот такой морально-этической проблематики фильма) ещё и просто глубочайшей религиозной символике в том, что происходит, и в том, как это Тарковский оформляет, скажем так. Вот хоральная прелюдия Баха. Музыка Баха, которая главная тема в фильме, которую аранжировал в электронику Эдуард Артемьев, выдающийся композитор, не так давно от нас ушедший. Вот как у вас эта музыкальная составляющая отзывается, учитывая то, что и вы сам биографически человек, вовсе музыки не чуждый?

Владимир Гурболиков

— Я сначала ещё немножко скажу о морали. Как раз Тарковский, он выдерживает баланс между достаточно открыто высказанной моралью в фильме и художественной какой-то составляющей, благодаря как раз такому дисбалансу между тем, что мораль-то очень земная, очень так искренне, я бы сказал, христианская, хотя я бы не назвал фильм христианским. Он просто может вот так вот отозваться, как у меня отозвался, но здесь Тарковский шёл очень сложным путём, как всё его поколение, об этом можно отдельно поговорить. Если мы возвращаемся к прелюдии, к предыстории полёта Криса Кельвина на «Солярис», там есть ещё один герой, который пытается добиться правды, пилот, видевший в океане в своё время после гибели одного из членов экипажа огромную фигуру младенца. И с Крисом они спорят о нравственности в науке, они мгновенно начинают ругаться. Крис крайне замкнут и целиком что ли погружён в себя и ведёт себя как такой честный юрист, вот в чем застану, в том и сужу, но это не по-божески. А в конечном итоге мы слышим от этого пилота, что я забыл сказать Крису самое главное: оказалось, что погибший пилот незадолго до своего полёта бросил жену с маленьким ребёнком, и этот маленький ребёнок — одно лицо с тем, кого я видел, пролетая над Солярисом. Вот, т.е. мораль расставлена Тарковским... Вообще, он сам не соглашался с тем, что фильм сложен для понимания. На мой взгляд, это точно так, он несложный. Просто слушайте то, что там говорится, смотрите, что происходит в кадре, постарайтесь при этом не купиться целиком на прекрасную фантастическую картинку, на некоторый элемент ужастика, который там будет, и так далее. Что касается музыки теперь, то, что касается музыки, то, что касается Баха, прежде всего, есть там тема земли, которая очень интересна. В то время, когда я смотрел фильм, я считал, что вижу некое фантастическое зрелище. Речь идёт о том, что вот этот самый пилот, обидевшийся, едет к себе домой, и едет он через город, и съёмки велись в Токио, который уже тогда был полон развязок гигантских, тоннелей, это уже мегаполис, который... вот сейчас Москва, она такая же, ничем не отличается. Тарковский с Артемьевым договорились, и записывалось наложение огромного количества звуков, включая, по-моему, даже шум залетающего самолёта, и сейчас я с ужасом вижу, что современный город, он именно такой, и вот эта земная сцена, которую Тарковский намеренно растянул, чтобы погрузить человека в бесчеловечность того, что является плодом его рук. Но главной темой, там есть ещё несколько музыкальных тем, но главной становится хоральная прелюдия «Фа минор» из Баховского цикла, из его тетрадей органных, а хоральная прелюдия, собственно, означает, что речь идёт о том, что исполнялось в храмах западных хором или всеми прихожанами, можно и так. Не знаю, я думаю, что Тарковский даже не думал об этом и не стремился, просто действительно Артемьев предложил совершенно замечательную музыкальную тему, прекрасную, как и многое написанное Бахом, но это молитва, которую пели в храме, да, вот текст этой молитвы, он, простите, он немножко, конечно, так сказать, поскольку перевод западного текста, он не столь красив, как многие православные молитвы, и тем не менее: «К тебе взываю, Господи Иисусе Христе, прошу, услышь мои мольбы, даруй мне благодать Твою, не дай мне пасть духом, лишившись веры истинной, Господи, молю, даруй мне, Господи, веру истинную, чтобы я жил для Тебя, помогал ближнему и нес слово Твое». Вот ещё одна тема, неожиданно там в кадре появляющаяся, за кадром, точнее, как музыкальный фон, звучащий в самых важных местах фильма, который является, собственно, подлинной молитвой.

Константин Мацан

— Ну и, кстати, ведь в кадре появляется в одном месте, в кадре, собственно, икона Троицы. Она стоит вот на полочке в одной из комнат, и откуда бы она взялась на станции в Солярисе, но вот откуда-то взялась, и режиссёру почему-то было важно поставить туда.

Спикер 3:

— Ну, вспомним, что этот фильм сразу после «Андрея Рублёва», сразу после картины, которая заканчивалась иконами, и здесь икона присутствует, это действительно важно для режиссёра, хотя вот религиозные поиски людей того времени, они были очень осложнены. Во-первых, было трудно обратиться к Евангелию, зачастую просто их не было ни в продаже, ни, в общем... Попробуй найди, короче говоря, попробуй найди Евангелие. Зато очень легко было отыскать либо религиозное сочинение Льва Толстого, либо найти какие-нибудь труды Рерихов и, в общем, проникнуться какой-то восточной мистикой. Собственно, узнать православную церковную традицию — это было крайне сложно. И в этом смысле сам Тарковский, мне кажется, он... вот я, честно говоря, я сам не хотел бы пересматривать «Рублёва», потому что мне кажется, что здесь такой вот взгляд одновременно человека западной культуры сочетается, может быть, с элементом такой восточной мистики, но всё это мимо истинного православия идёт. И это нужно понимать вот в этом отношении, что мы обращаемся к творчеству художника, пытаемся понять, что у него на сердце. В то время сам по себе духовный поиск — это был такой подвиг, потому что, в принципе, существовал мир, в котором множество людей не признавал за собой религиозной веры. Я думаю, что большинство людей не были атеистами, они были, как мы говорим сейчас, агностиками, т.е. они допускали что-то, что что-то есть, либо относили это именно к научной фантастике, поэтому к научной фантастике и был такой интерес. Научная фантастика давала возможность существовать чему-то сверхъестественному и каким-то образом пыталась решить главную проблему, которую религии решают — проблему смерти, смертности человека. Но вот в этом смысле нужно понимать, что Тарковский, он не был сознательным, вот в тот момент, по крайней мере, сознательным православным христианином, который стремился проповедовать и так далее. Мы видим документ, такой крик души, человек той эпохи, который ищет Бога, и вот он его ищет в океане на чужой планете, он пытается понять, как примирить научное знание, потерянность в личном плане, личной жизни, которая не складывается. И Тарковский вот в нескольких своих фильмах, которые следуют подряд, значит, это «Солярис», это «Зеркало», это «Сталкер», он в том числе очень много думает и переживает относительно своей собственной личной жизни, относительно того, почему так сложно любить, почему так сложно верить, что происходит такое с человеком, что ему не даются простейшие ценности. И в этом смысле все вот эти картины Тарковского, они автобиографичны, ну, «Зеркало» об этом все и так знают, но все картины автобиографичны, угадываются в сюжетах его собственные коллизии, его собственной жизни. Это переживание, в том числе личной драмы, а драма целого поколения, то есть любой, практически все художники, которых мы знаем тогдашние, они не могли справиться с земными простыми вопросами.

Константин Мацан

— Владимир Гурболиков, первый заместитель главного редактора журнала «„Фома“», сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Мы, напомню, говорим о фильме «Солярис» Андрея Тарковского и о его христианских смыслах. И вы такую фразу обронили, Владимир Александрович, что этот фильм, в общем-то, не христианский, но он может прочитываться, как-то быть увиден глазами христианина. Вот, собственно, к этому я хочу обратиться. Во-первых, тогда как вы определяете, что такое христианский фильм, но и все-таки вот мне по факту того, что мы делаем, кажется вполне уместным то, что мы вообще целую неделю посвящаем фильмам Тарковского, потому что все они могут прочитываться глазами христианина, но и «Фома» не раз обращался в журнал «Фома» конкретно к этому фильму, вообще к Тарковскому. Вы писали, у вас были статьи на эту тему. Всё-таки тогда что вы вкладываете в эти слова, что это фильм не христианский?

Владимир Гурболиков

— Ну, его задача не, так сказать, от сердца, да, от сердца авторы этого фильма, они не стремились сделать то, что, например, авторы фильма «Остров», которые, начиная со сценария, искали попытки описать монашескую жизнь и путь покаяния впрямую и где они вместе молились. Вот христианским вообще произведение искусства очень сложно назвать, есть церковное искусство, которое связано с канонами и так далее, о нём можно в этом смысле говорить уверенно, а второй вариант — это когда сам автор, он является сознательным верующим православным христианином, он просто чем он дышит, то и пишет, т.е. обязательно его, собственно, его переживания, его взгляд будет отражён в фильме. Самый яркий пример — это фильм «Остров». Там люди и хотели поговорить о покаянии в самом предельном смысле этого слова, хотели каким-то образом найти образ монашествующих людей и отношений их с окружающим миром, которые совершенно не схожи между собой, необычны, и при этом сами люди не играли, они при этом молились и, безусловно, были погружены в этот процесс сознательно совершенно. В отношении искусства, тем не менее, даже фильм «Остров» или творчество великих наших писателей, поэтов всегда допускает критический взгляд, даже если речь идёт о произведениях, которые принято, так сказать, признавать христианскими. А здесь много мотивов, которые необязательно связаны со стремлением людей привести ко Христу. Здесь такой искренний, честный поиск, но здесь нет ещё ответов. Я говорю, что он ищет ответы в Океане и так далее. Для художника это может быть, в общем, проще. Очень трудно снять такой фильм, как «Остров». И, думаю, Тарковский не стал бы, наверное, так делать. Но зачем мы к этому обращаемся? Я лично обращаюсь за тем, что для себя когда-то понял и считаю, что это очень важное и ценное, что в фильме как раз многие не видят, — это необходимость, найдя своего спутника жизни, с самого начала настроить себя на то, что отношения эти на всю жизнь, и что не нужно позволять себе эти отношения рушить своими собственными руками, своими собственными словами, что нужно очень ответственно относиться друг к другу, понимать, что любовь — это и забота, и работа, и постоянное покаяние, постоянное изменение самого себя, и попытка помочь и другому человеку, и понять его, и простить. Всё это здесь взаимосвязано, иначе будет «мы поссорились, просто поссорились, я просто ушёл, потом хотел вернуться, не вернулся», а дальше человек пытается исправить то, что в земной жизни исправить зачастую невозможно. На Радио ВЕРА мы говорим о таких фильмах, о таких литературных явлениях, книгах, почему мы на такие темы заговариваем, почему то же самое в нашем журнале «Фома» постоянно присутствует: не только апологетика, не только рассказ о Христе, не только история о церкви, но и отношения между людьми, история, литература, кино. Зачем? Ну, потому что человек должен, пытаясь как-то себя образовать, чтобы он цельно воспринял в том числе и веру, он должен обладать и расширять определённо свой вкус, делать его более тонким, пытаться его воспитать, свой вкус, и расширить свой кругозор, то есть уметь посмотреть на разные явления, а потом критически применить в том числе к себе. Если у человека узок горизонт, если нет вкуса, если нет кругозора, дальше остаётся чужое мнение, которое может повести совершенно в другую сторону, то есть дальше человек может на пути духовных поисков оказаться и в сектанстве, и разочароваться в вере и так далее, и ему нужно обязательно заниматься вкусом и кругозором, а вот как раз это сфера культуры, сфера искусства. Здесь вот осуждать человека в земной жизни мы не имеем права, а вот рассуждать над судьбой литературного героя или героя фильма мы можем.

Константин Мацан

— Я вот, со своей стороны, тоже могу поделиться размышлением о том, почему я считаю вполне уместным, что на Радио ВЕРА мы говорим о фильмах Тарковского, и так я, в общем-то, в каком-то смысле радикально ставлю тему. Христианские смыслы, христианские мотивы, они там есть, стало быть, и пять программ мы этому посвящаем. Я полагаю, что, как в фильме «Покаяние» Тенгиза Абуладзе, знаменитые слова: «Зачем нужна дорога, если она не ведёт к храму?», вот все дороги, в принципе, ведут к храму, и дороги культуры тоже к нему ведут. А в ситуации нашей культуры это храм христианский, а ещё в более узком смысле нашей ситуации, нашей культуры — храм православный. Поэтому вот иных оснований, иных смысловых оснований у искусства и культуры, кроме Евангелия, у нас по большому счёту нет. И даже если творцы сомневаются, они сомневаются по поводу Евангелия. Если они спорят, они спорят с Евангелием. Если они ищут, то в итоге всё равно через несколько шагов, может быть, больших шагов, но на горизонте замаячит именно икона «Троица» Рублёва, как это происходит в фильме, в том числе, «Солярис». И вот мне кажется, мы можем это показывать. Речь не о личной религиозности режиссёра и не о степени проработанности конкретной темы христианской аскетики. Как только человек задает вопрос о смысле, зачем, мы видим, что этот смысл так или иначе не может большой художник пройти мимо того, что была Голгофа и Воскресение. И вот в этом смысле для меня важен разговор о Тарковском, а этот путь к храму можно начать с чего угодно, например, с фильма «Солярис». Вот я бы так сказал: путь к храму интеллектуальный, зайти к этой теме, во всём увидеть отблеск вечной истины.

Владимир Гурболиков

— Гармонично нужно развиваться, развивать себя, учиться всю жизнь. Мы говорим: в 15 лет я посмотрел фильм, который многое для меня значил, сейчас мне скоро будет 60 лет, и всё равно эти вопросы остаются, нужна гармония между попыткой духовно развиваться, и постоянной учёбой и в отношениях с людьми, практике отношений с людьми, и во взаимодействии с культурой, искусством. Мне кажется, что не всегда современное искусство имеет в основе Евангелие и не всегда от него отталкивается, потому что XX век он очень многое смешал, создал огромную путаницу в умах и сердцах людей, и, в общем, пережить вот эти драмы XX века, времени, когда жил в том числе и Тарковский, их очень сложно, несмотря на то, что церковь возрождается, храмы открыты, пишем и говорим мы о Евангелии напрямую, обращаясь к огромной аудитории, и тем не менее, тем не менее, нужно очень и очень много трудиться.

Константин Мацан

— Спасибо огромное. Я вам очень благодарен за этот разговор. Мы сегодня, напомню, поговорили про фильм «Солярис» Андрея Тарковского. Вчера мы говорили про фильм «Андрей Рублев». Завтра нас ждет разговор в этом же часе с 8 до 9 о фильме «Зеркало». Послезавтра, в четверг, о фильме «Сталкер». И 9 мая, в пятницу, мы, конечно же, поговорим про фильм «Иваново детство». Владимир Гурболиков, первый заместитель главного редактора журнала «Фома», был сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Я вас ещё раз благодарю. У микрофона был Константин Мацан. Надеюсь, до встречи завтра в это же время с вами, дорогие слушатели, на волнах Радио ВЕРА. До свидания.

Владимир Гурболиков

— До свидания.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «ГИМ и Новодевичий монастырь». Марина Чистякова
• «Богоявленский женский монастырь в Угличе». Игуменья Антонина (Злотникова), Светлана Максимова
• «Адмирал Андрей Августович Эбергард». Константин Залесский

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов