«Христианин в современном мире». Екатерина Каликинская

У нас в студии была директор музея святителя Луки Крымского в Феодоровском монастыре Переславля Залесского, писатель Екатерина Каликинская.

Наша гостья рассказала о своем пути к вере, о том, как она стала заниматься изучением жизни святителя Луки Войно-Ясенецкого, и каким открылся для нее образ этого святого.

Ведущая: Кира Лаврентьева

---

К. Лаврентьева

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие наши слушатели, меня зовут Кира Лаврентьева. И, как всегда, в этом часе мы говорим с нашими гостями о пути христианина в светском обществе. И сегодня у нас потрясающая гостья — Екатерина Игоревна Каликинская, директор музея святителя Луки в Феодоровском монастыре города Переславль-Залесский, кандидат биологических наук, писатель, биограф святителя Луки. Здравствуйте, Екатерина Игоревна, дорогая. Честно говоря, очень ждала вас в этой студии. Любим святителя Луку, счастливы, что открылся музей. Потому что до этого я была только в музее, который был в Симферополе святителя Луки — тот самый известный, где лежат его скальпели, где лежат его документы, где лежит его одежда. И сейчас, конечно, большое счастье знать, что есть и в Феодоровском монастыре этот музей. Читала вашу книгу о святителе Луке, рада, что вы любите его какой-то искренней, настоящей любовью. Потому что я, наверное, люблю его также, потому что вся моя семья с ним связана. И мы с вами перед программой уже успели поговорить и про Красноярск, и про школу, где он оперировал, которая была закрыта под госпиталь в годы Великой Отечественной войны. И в храм я ходила, где он крестил, где он служил во время ссылки в Красноярске. И, конечно, все это прекрасно и чудесно, и кажется мне одним большим чудом. Здравствуйте, Екатерина Игоревна.

Е. Каликинская

— Здравствуйте.

К. Лаврентьева

— Екатерина Игоревна, вы знаете, конечно, очень хочется поговорить и про святителя, и про музей, и про ваши труды многочисленные, но нельзя не начать с вопроса о вашем приходе к вере. Нельзя не спросить вас о том, как вы стали верующим человеком. Ведь прежде, чем случился святитель Лука в вашей жизни, наверное, в ней случился Христос.

Е. Каликинская

— Ну да, конечно.

К. Лаврентьева

— Поэтому давайте уж тогда последовательно будем вас и расспрашивать.

Е. Каликинская

— Я бы сказала так, что неверующим человеком я, в общем, себя не помню. Другое дело, что приход в Церковь — это отдельный этап. У меня была очень верующая бабушка, простая крестьянская женщина. Но, впрочем, и другая бабушка тоже была верующая, она была дочерью священнослужителей и, кстати, врачом, которая всю блокаду проработала врачом в Ленинграде. Та бабушка, папина мама, умерла рано, там вообще была линия как раз врачей, там четыре поколения врачей у нас в роду. А бабушка Поля моя, она была простая крестьянская женщина, родом из такой станицы в низовьях Волги. И она вот весь этот век, родившись в 15-м году, не отходила от веры. Она никому ничего не навязывала, но сама жила перед лицом Божиим, молилась, жила по Евангелию. В 27 лет осталась вдовой, потеряла всех детей, кроме моей мамы. И вот ее жизнь для меня, чем дальше я живу — ее уже нет с 2004 года, она, кстати, долго прожила, — тем больше я ощущаю ее влияние на мою жизнь. Потому что это была как-то заложена и любовь, и вера, и молитвы первые я просто вот ее таким шепотом перед сном, они как-то вдышаны в меня были. И когда я стала уже взрослеть, то я видела... Ну вокруг, конечно, Советский Союз, «верующие —темные люди» — все как полагается в то время. А родители, мама была, конечно, верующая, просто это не показывала и не особенно с нами говорила. А папа — физик, теоретик, работал у Гинзбурга. Он всю жизнь был в каком-то противодействии с Богом, но при этом раз боролся — значит, не отрицал. Его все время это, так сказать, мучило, задевало, он как-то в диалоге таком. И я помню такой момент, мне, наверное, было там 20−21, когда папа и бабушка заболели одновременно очень тяжело и с опасностью для жизни. И я увидела, как бабушка вышла из этой ситуации и как папа вышел. Папа просто растерялся, и он был шахматист еще, в общем, такой очень интеллектуальный человек, и он нарисовал шахматную доску, которая обрывается — вот все. А бабушка как-то так легко. Нужно сказать, что она вообще лет, я так не знаю, со скольки — с пятидесяти, с пятидесяти пяти, бабушка, мне кажется, всю жизнь, сколько я ее знала, готовилась к смерти. Готовилась как к встрече с любимым человеком. И где-то после 70 лет она начала жаловаться и говорить, что Бог меня забыл, человеку век — 70 лет, а я чего-то живу дольше.

К. Лаврентьева

— А аще же в силах — 80 лет.

Е. Каликинская

— Ну мы, конечно, отвечали, что ты нам так нужна, мы тебя так любим. И вот, знаете, это был, на самом деле, наверное, единственный человек, который на моих глазах с течением лет, становясь старше, немощнее, как бы меньше на себя беря... Хотя она, конечно, была очень мужественная женщина, она вырастила маму, нас помогала растить. Был такой эпизод, когда мои родители по распределению поехали, молодые педагоги, в Бийск, и там в общежитии лопнули трубы, а моя сестра, грудной ребенок, на руках. И бабушка через всю страну приехала — ну я говорю, она была такая деревенская женщина, из степного селения, — не боясь ничего, взяла эту девятимесячную девочку и повезла, через всю страну повезла к себе, чтобы там воспитать и помочь своей дочери. Вот такая она была.

К. Лаврентьева

— Мужественная.

Е. Каликинская

— Да. Но в то же время я видела, как она, во-первых, отпускает все земное. Она в 80 лет настояла продать вот этот свой любимейший домик, где она жила с любимым единственным мужем. 62 года вдовства моя бабушка понесла, не поколебавшись. Ей предлагали выйти замуж, но, в общем, она хранила свое вдовство, как евангельская вдовица.

К. Лаврентьева

— 62 года. Это сколько они вместе-то прожили?

Е. Каликинская

— Меньше 10 лет.

К. Лаврентьева

— И вот так всю жизнь потом нести. Да, не перевелись еще, конечно, праведники на земле русской.

Е. Каликинская

— Я думаю, что вот это вот уже тоже, конечно. И на ее жизни я видела, что вот насколько Господь дает человеку... То есть вернее, так: Господь очень мало ей дал. В общем-то, у нее очень рано, в 27 лет она стала вдовой, без мужа. Погибли дети, бедность, труд, в каком-то смысле даже одиночество. Потому что ну как, вот она отказывалась выйти замуж — в деревне тяжелая судьба женщины без мужа. Но она вот это малое наследие, которое Господь дал, превратила в такую любовь и такое влияние на нашу жизнь, вот исключительно своей любовью и верой. И я видела, как с возрастом она становится все легче и легче. И по характеру, и вот по...

К. Лаврентьева

— Обычно наоборот бывает, да?

Е. Каликинская

— Обычно наоборот. А она настолько как-то просветлела, что, знаете, вот последний, может быть, год своей жизни она всех встречала такими словами: «Милая ты моя». Ну просто как Серафим Саровский, понимаете? Вот: «Милая ты моя», — с таким нажимом. Она не боялась, она ждала. И ее пример, конечно, был очень сильным для меня, вот всегда просто. Поэтому я не помню себя неверующей. Потом, знаете, вот эта вот такая южная станица — там разлив Волги, звездное небо я помню. И всегда вот у меня в детстве мысли именно о Боге, о вечности. Но, конечно, приход в Церковь, он уже был более поздним, где-то после рождения моего первого ребенка. У меня была духовная мать, очень такая необычная женщина, Царство ей Небесное, Алла Богдановна. Она просто взяла меня за руку... Мы познакомились в экспедиции, кстати, в Красноярский край, на втором курсе. После второго курса я поехала с нашими антропологами — я заканчивала биологический факультет МГУ, мы поехали в Красноярский край, и, начиная от Красноярска, вверх по карте поднялись, перемещаясь на вертолетах и Ан-2. И вот там я встретила Алла Богдановну, очень такого духовного человека, потом оказалось, что она внучка репрессированного священника. Там тоже фантастические истории такие в ее жизни происходили. И она произвела на меня очень сильное впечатление. Вот именно она меня твердой рукой в Москве в Данилов монастырь привела на первую всенощную, и я стала ходить в храм, стала воцерковляться. Ее вот влияние было очень большим.

К. Лаврентьева

— Да, удивительно. А дальше как это все складывалось? Как к святителю Луке дорога привела?

Е. Каликинская

— А к святителю Луке дорога привела позже. Потому что, скажем, первые святые, которым, я помню, вот молилась и уже так осознанно начала молиться, наверное, над колыбелькой сына, когда он родился. В 90-м году — это очень такое время, когда все рушилось, было непонятно, как и что. Опять же у меня там был какой-то непреходящий кашель во время беременности и казалось, что я просто не доношу этого ребенка. Все рушилось вокруг. И тогда я начала молиться. Молилась я преподобному Сергию, целителю Пантелеимону, Божией Матери. И потом я ушла из научной среды и пошла в медицинскую журналистику. Вернее, в такую научно-популярную. Я пять лет проработала в журнале «Наука и жизнь» и потом работала в медицинском издательстве — уже это в 2000-е годы. И я увидела, мне показалось, что не хватает книг — я много читала, всегда интересовалась историей, — не хватает книг о том, какими людьми были наши великие хирурги. Сталкиваясь с их биографией, читая воспоминания, я видела, что они все были люди верующие.

К. Лаврентьева

— Да, верующие.

Е. Каликинская

— Пирогов, да. И его учитель, Ефрем Осипович Мухин, который вот тут неподалеку открыл Первую городскую больницу. В «Московских ведомостях» разместил объявление, что принимает в любое время всех желающих. Операции он делал там, пока свет есть из окон и так далее. То есть ну ничего не было, а человек вот так себя посвятил. И он как раз был учителем Пирогова, который его направил по жизненному пути, помог ему учиться.

К. Лаврентьева

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. У нас в гостях Екатерина Игоревна Каликинская, директор музея святителя Луки в Феодоровском монастыре города Переславль-Залесский, кандидат биологических наук, писатель, биограф, святитель Луки. И вот мы уже планомерно подходим к тому, как Екатерина Игоревна из кандидата биологических наук, не переставая им быть, стала писателем и биографом святителя Луки. Это очень интересно. Екатерина Игоревна, расскажите, пожалуйста.

Е. Каликинская

— Да, и работая в медицинском издательстве, я себе поставила такую цель —написать книгу о том, какими людьми, какими верующими людьми были некоторые великие хирурги. Я по зову сердца выбрала шесть человек. Это учитель Пирогова, Ефрем Осипович Мухин, сам Николай Иванович Пирогов, Николай Васильевич Склифосовский, его ученик, Владимир Петрович Филатов, Сергей Сергеевич Юдин. И вершиной этой лестницы был, естественно, святитель Лука, о котором я тогда уже знала, он уже был прославлен. И начала я, наверное, лет пять я создавала эту книгу — работала в архивах, находила подтверждение своим мыслям, погрузилась совершенно в это. Сейчас я просто плохо себе представляю, как я это все понесла, потому что параллельно я работала, в общем, на очень тяжелой работе. Писала книгу в выходные, в отпусках. Но нужно сказать, что вот эти люди, они меня очень поддерживали просто. Я бы не вынесла всего, что было вокруг, без них. И о святителе Луке я тогда сама решила не писать, потому что я подумала: кто я такая, что я буду писать о святом? Все-таки он святой, он великий святой. И я попросила в издательстве Патриархии, в котором я уже, у меня вышло две книги к тому времени, порекомендовать мне кого-то, кто может написать. Они порекомендовали человека. Скажем так, он сделал формальную некую главу в этой книге. Книга называлась «Образы великих хирургов», и она недавно была переиздана, в 2022 году. Ну тогда я ее издала по гранту. В общем, такая большая, красивая книга (о которой мне говорили мои знакомые: «Без вашей книги я к нему на стол операционный не лягу. Пожалуйста, мне там вот пришлите»), которая просто для врачей, конечно, всегда была подарком, открытием, какой-то вот орденской ленточкой, скажем так. И я стала ездить — я уже как бы с медиками работала с 94-го года, московскими в основном, и стала ездить по конгрессам, и попала на конгресс в Одессу, в институт Филатова. А Владимир Петрович Филатов, он был духовным чадом святителя Луки. Он тоже был глубоко верующим человеком, пронес эту веру, не поколебавшись, через всю жизнь, от дворянского такого детства (в Симбирске, кстати) и заканчивая своим 80-летием и тысячными операциями по спасению глаз людей. Он общался со святителем Лукой. Потому что младший сын святителя Луки, Валентин Валентинович, работал в институте Филатова. И там же работала его дочь, Ольга Валентиновна, и сейчас, в тот момент, работала его правнучка, Татьяна Валентиновна, Войно-Ясенецкая. Татьяны Валентиновны не было, когда я приезжала туда, я просто ей оставила книгу. И потом она мне позвонила (вот как сейчас помню, где именно, в Переславле я стояла) и сказала, что написана книга прекрасно, кроме главы о моем дедушке. Я вас прошу оставить всякие церемонии и заняться его биографией лично. После этого я приехала, прилетела в Одессу — это был 13-й год, к Татьяне Валентиновне. Мы как-то очень мгновенно поняли друг друга, обнялись, можно сказать, как сестры. Какое-то было чувство родства.

К. Лаврентьева

— Единение, да?

Е. Каликинская

— Да. И Татьяна, кстати, врач-реаниматолог, одна из немногих потомков святителя, кто продолжает именно его линию в медицине, и вообще медиков там немного. И она мне открыла все архивы, все, что у нее было. Она дала мне телефоны, адреса тех людей, которые помнили святителя живым человеком, дедушкой, который жил в соседней комнате — это двое его внучатых племянников. И потом я своими путями тоже или вернее, Божиими путями, познакомилась с его невесткой, Еленой Михайловной Войно-Ясенецкой, женой старшего внука, которая тоже святителя Лука видела в 1959 году, общалась с ним. И мы с ней тоже очень подружились. Это просто, знаете, такой был подарок — семь лет такой настоящей дружбы, глубокой, искренней. И Елена Михайловна, она тоже была врачом, и прекрасным врачом. И у нас какое-то было такое понимание, такая забота и вот глубокое взаимодействие. Я всегда ее тоже (в 21-м году ее не стало) вспоминаю среди своих родных. И я стала работать над этой темой. И появилось несколько книг. Первым делом я написала книгу, записала воспоминания вот этих внучатых племянников, в сущности, как: он их звал внуками, и они его дедушка. Они жили с ним 15 последних лет его жизни в Симферополе и общались буквально каждый день. Это было нелегко. Потому что я звоню человеку, который, как мне сказали родные, был руками и глазами дедушки — когда святитель ослеп в 1956 году, то внук Коля, Николай Николаевич, был его руками и глазами. Я ему звоню, он говорит так раздумчиво: «Да, это я. Только я вряд ли вам что-то интересное могу рассказать».

К. Лаврентьева

— Ну как обычно бывает.

Е. Каликинская

— Я говорю: «Николай Николаевич, побойтесь Бога. Таких, как вы, всего двое на территории Советского Союза».

К. Лаврентьева

— Вот у нас самые интересные гости на Радио ВЕРА начинают диалог со мной вот так, что ну, а что я могу вам рассказать? Я вообще человек простой.

Е. Каликинская

— Да, человек простой и всю жизнь как бы бывший в тени. Сейчас люди, которые прошли мимо по коридору или сидели у него на лекциях, пишут тома воспоминаний, придумывают очень много. То есть сейчас буквально каждый, кто кончал Симферопольский медицинский в то время, ассистировал ему на операции или стоял в храме. Но вот большинство, 95% процентов этих воспоминаний, это фальшь и ложь.

К. Лаврентьева

— Да вы что?

Е. Каликинская

— Да.

К. Лаврентьева

— Ничего себе.

Е. Каликинская

— Потому что, кто стоял у него в храме, это все записано в прекрасной книге — книге доносов на свидетеля Луку.

К. Лаврентьева

— Прекрасной книге.

Е. Каликинская

— Я очень люблю эту книгу, потому что она — это вот сейчас он епископ Нестор, тогда был протоирей Николай Доненко, и отец Сергий Филимонов, председатель Общества петербургского православных врачей, они взяли и просто из архивов вынули это, наиболее интересные документы и опубликовали, без особой там редактуры. И это как будто вот в комнате, где святитель находится, разговаривает с кем-то, включен магнитофон. Потому что там никто не преуменьшал, так сказать, его, скажем так, резкость его высказываний, и, наоборот, не сглаживал. Потому что если преуменьшать — то понятно, что этим агентам тогда нечего делать. Ну то есть, понимаете, да? То есть они должны были показать, что... И это им было довольно сложно, они-то как раз люди были очень простые, в отличие от него. И там все записано: кто стоял, все студенты, как поименно, кто какой-либо, так сказать, вот, зацепился за его судьбу — все это есть в этой книге. И сейчас ее переиздали, там еще огромный том, Крымская епархии в документах времен служения свидетеля Луки. Поэтому, вообще-то, это все довольно хорошо известно. А вот эти люди, они хорошо знали дедушку, и они с ним... Николай Николаевич был его иподиаконом, он с ним в храме служил, он водил его на прогулку, купаться водил на море — святитель очень любил купаться. Он купался до... Вот вода, если была до 15 градусов, то можно было купаться. А человек уже был так хорошо на восьмом десятке. И как бы вот...

К. Лаврентьева

— С больными ногами.

Е. Каликинская

— Да там все было больное...

К. Лаврентьева

— Там все было больное после ссылок, да.

Е. Каликинская

— Но в то же время, конечно, и могучий очень был человек. Вот от Бога был очень могучий физически. Они слушали его проповеди. Готовясь к проповедям, он читал их внукам и спрашивал, все ли понятно. Они высказывали свое мнение. Они во всем ему помогали, они были в курсе всех вот этих интриг. Ну даже просто, извините, приносили еду ему, готовили. И эти люди как-то так скромно на окраине всю жизнь прожили. И вот получается, что я, в общем-то, даже первая, наверное, записала их воспоминания. Ну потом уже, конечно, по этому проторенному пути кто-то пошел. Но не столь полно, потому что я говорю, что и говорить они не очень любили. И я просто иногда, вот я приезжала в Петербург, я просто жила у Николая Николаевича. Но у нас возникли такие, знаете, у меня было ощущение, что я еду к себе домой. Настолько вот... И до сих пор мне приятно (может, это нескромно) слышать от родных святителя: «Катюша, родная». Часто, да, такое я слышу. И поэтому в каких-то беседах, в каких-то случайных оговорках там: а вот, дедушка... И тогда мы разматываем клубочек, значит, и вытягиваем вот это вот воспоминание. А просто так, посади перед микрофоном человека — он начнет снова колебаться, забывать, говорить какими-то суконными фразами и так далее. В общем, получилось все-таки. И параллельно я сделала книгу «Святитель Лука в Переславле-Залесском». Она называлась «Народный врач, ученый-подвижник». Сейчас вот уже третье издание готовится. Тоже с этой книгой получилось необычно. Потому что вот я жила в Переславле, и я решила сделать этот период, который он был освещен, но как-то так вот очень, так сказать, скупо. Потому что он еще не принял священный сан, он был просто хирургом, как всем казалось, просто хирургом. Хотя, конечно, не просто он был хирургом. И я тоже года три, наверное, делала такую книгу. Мне там помогали местные жители, музей, Красный Крест переславский, какие-то были открытия сделаны. Например, я вот узнала, почему супруги Войно-Ясенецкие приехали в Переславль-Залесский. Почему вдруг. А оказалось, и на одной просто из встреч — я встречалась там с местной медицинской общественностью, там рассказывала о своей работе, с интеллигенцией, и встала женщина и сказала: я знаю, почему он приехал в Переславль. Потому что была сестра милосердия, моя тетя Лиза, которая с ним работала в Чите, в госпитале с ними, и была знакома с ним, с его супругой. Ну и, видимо, как-то им хорошо описала свой родной город, и они туда потом приехали. И тетя Лиза тоже, Елизавета Малиновская, она работала у святителя Луки в больнице переславской земской.

К. Лаврентьева

— Вот я как раз открыла сайт — да, тут написано, что, получив диплом, он отправился вместе с Красным Крестом на русско-японскую войну, стал заведующим хирургией госпиталя в Чите. Вот как раз о том моменте, о котором вы рассказываете.

Е. Каликинская

— Да, это все правда. Причем удивительно то, что, знаете, вот я писала о великих хирургах и, в принципе, там как бы многие люди мне очень близки. Удивительная вещь, что у великих хирургов, получается, практически не было учителей. Вот тот же Сергей Сергеевич Юдин, он был настолько одарен, что главная задача его учителя была не мешать ему. Доверить ему и не мешать. То же можно сказать о святителе Луке в молодости. Потому что буквально через несколько месяцев после окончания университета его ставят заведовать отделением, и он начинает делать операции вот в этом госпитале Красного Креста — то есть пациенты, раненые русско-японской войны поступают. Потом недавно совсем обнаружено письмо старшего сына Сергея Петровича Боткина, Сергея Сергеевича Боткина, которого направили, Красный Крест направил организовать в Владивостоке большой госпиталь. И в этом письме Сергей Сергеевич пишет жене, что мы собираемся открыть большой госпиталь на 400 коек и с хорошим хирургом во главе, неким Войно — ну однозначно других не было. Но почему-то святитель не согласился на это предложение, очень лестное. Я думаю, потому что он себе вот с юности поставил другую цель — служить простому народу. И это для него было вот просто парадигмой.

К. Лаврентьева

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. У нас в гостях Екатерина Игоревна Каликинская, директор музея святителя Луки в Феодоровском монастыре города Переславль-Залесский, кандидат биологических наук, писатель, биограф, святитель Луки. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы вернемся совсем скоро, пожалуйста, не переключайтесь.

К. Лаврентьева

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА продолжается. И у нас в гостях Екатерина Игоревна Каликинская, директор музея святителя Луки в Феодоровском монастыре города Переславль-Залесский, кандидат биологических наук, писатель, биограф святителя Луки. Меня зовут Кира Лаврентьева. Да, действительно, мы говорим сейчас как раз о трудах святителя Луки. И ведь, если я не ошибаюсь, именно он стал таким основоположником вообще понятия регионарной анестезии, местной анестезии, потому что до него не было такого местного обезболивания, локального.

Е. Каликинская

— Нет, местное обезболивание было.

К. Лаврентьева

— Ну такое, довольно простое.

Е. Каликинская

— Термин «регионарная анестезия» вел именно он, и как бы разработки в этом направлении только-только начинались.

К. Лаврентьева

— Он же нервные волокна вот эти, понял, как они соединяются.

Е. Каликинская

— У нас и за рубежом были первые... То есть анестезиология только рождалась как наука об обезболивании, она только еще зарождалась. И он был пионером в этой области. Он как раз именно в Переславле. И почему я, когда издала книгу, она как-то, издатель решил, что там тысяча экземпляров, ну в каком-то маленьком городе. Она мгновенно просто разошлась. Потому что дело в том, что переславский период — это время, когда он максимально реализовался как ученый и врач.

К. Лаврентьева

— А он там был главврачом ЦРБ, по-моему, да?

Е. Каликинская

— Нет, ну ЦРБ не было понятия. Была Переславская сельская больница, уездная.

К. Лаврентьева

— Главным врачом больницы, да.

Е. Каликинская

— Главным врачом и главным хирургом. И вот там он закончил свои исследования по регионарной анестезии, защитил диссертацию, фактически достиг мировой известности. Но книга мгновенно разошлась, потому что 700 экземпляров. Ему даже не хватило экземпляров, чтобы получить золотую медаль имени Хайнацкого, которую ему присудил Варшавский университет за исследования, открывающие новые пути в медицине — вот такая формулировка. Но награжденный должен был послать там, я не знаю, сто что ли экземпляров как на рецензию, у него их не оказалось. И медаль присудили, но он ее не получил. Но, мне кажется, тут просто Господь ему показывал еще раз, что он не ради этого служит. Он для себя с юности поставил, мне кажется, цель быть безмездным врачом. Он с самого начала это делал. А эта цель, мы знаем, что такое безмездный врач — это святой. Он шел к этой цели очень последовательно, целенаправленно. Вот все, что написано в патериках, в канонах, в акафистах, что делают святые, то он и делал по жизни. И был в этом отношении очень последовательным и упорным человеком, его никто не мог свернуть с пути. Вот даже это блестящее предложение возглавить госпиталь. А он отказывается и едет в какие-то маленькие земские больницы, где, так же как у нас в Переславле, не было там электричества, канализации, водопровода. И люди, работавшие там, были невероятно самоотверженны и преданы своему делу. Тем не менее, в этих условиях он сделал вот эти фундаментальные открытия в регионарной анестезии и заложил «Очерки гнойной хирургии». Потому что он лечил в основном крестьян, и это все сохранилось, есть такие отчеты о деятельности Переславской земской больницы — очень редкое издание, но я его как раз изучала, когда готовила свою книгу. Там описаны вот истории болезни, и уже в этом, знаете, уже в этом виден великий врач. Потому что он не просто описывает хирургический случай там, диагноз, он с такой любовью и вниманием относится к каждому случаю, что просто живой человек встает с этих страниц, и он старается каждому помочь. Я вот даже не добилась от биоэтиков, как называется такой принцип, что человек поступает в больницу, а ему лечат все, что у него болит. Так он поступал и с ранеными Первой мировой войны, которые немного, но поступали в госпиталь, который был открыт, лазарет, так сказать, часть больницы была оборудована под лазарет. И был еще один госпиталь в городе, и там он тоже был главным хирургом, главным врачом. И вот эта любовь к людям — это такое евангельское чисто отношение во всем и полное самопожертвование вот в каждом случае. Вот это был уже он. Поэтому говорить о том, что он как-то очень сильно изменился, когда стал священнослужителем, я бы не стала. И еще я сделала такое открытие, когда работала над этой книгой, что, знаете, очень распространенная ошибка, что его приход в Церковь связывают с кончиной его жены. Но, во-первых, от Церкви он никуда не отходил. Он был верующим человеком, он вырос в верующей семье. Сейчас прослежен путь всей семьи Войно-Ясенецких — от Керчи, где он родился, и до Черкасс. Детей крестили, отпевали. Много детей, кстати, умерло в семье. Там было что-то около 14 детей, и только пять остались в живых. Ну так, по некоторым предположениям, знаем мы о девяти вот по документам. И он никуда не отходил, и, мне кажется, он себе вот эту задачу быть безмездным врачом поставил совершенно сознательно. Он понимал, что служит Богу, и он во всем постоянно нам об этом говорит, просто этого не хотят видеть. А уход жены просто позволил ему стать монахом и потом епископом, не более того. И, кроме того, вот сейчас обнаружены документы. Да, вот мы просто многое понимали с точки зрения вот — ну Марк Поповский, великий, конечно, человек, первый его биограф, который с ним лично общался, получил его благословение и объехал все места его служения и застал еще людей, которые помнили его. Это были пациенты, ученики, соседи, там вот ближайшие люди, которые вот буквально несколько там, 20 лет назад помнили его как живого человека. Но он смотрел на него с точки зрения шестидесятников — то есть вот интеллигент не может быть верующим, это обрядовость, это еще что-то. Да ничего подобного. Сам святитель Лука просто, понимаете, вот он написал, что в Переславле у меня впервые появилась возможность регулярно посещать храм. Эту фразу переворачивают и понимают так, что он до того в храм не ходил или что он вообще был неверующим. Да, регулярно говеть. А что такое говеть? Вот я из книги отца Сергия Правдолюбова, «Путешествие по Великому посту», там есть такое объяснение одного из его святых предков. Говеть — это значит всю неделю ходить на все службы, утренние и вечерние, ограничивать себя в пище, в праздных каких-то занятиях, ни с кем не встречаться. И только в конце недели, вот все службы, так сказать, все соблюдая, можно причаститься. И поэтому люди дореволюционной России и был обычай там раз в год говеть. Ну, и то, конечно, не все... Ну то есть я хочу сказать, что благочестивые люди, Феофан Затворник, например, своей духовной дочери советует делать это, конечно, гораздо чаще в Великий пост. Но это вот такой труд. И, конечно, он не мог этого сделать, будучи практикующим хирургом, главным врачом. Но то, что он был верующим, то, что он посещал храм, то, что он постоянно думал о Боге, он сам нам об этом постоянно говорит в своей автобиографии, в своих трудах. Вот он начинает даже с того, что по окончании гимназии директор гимназии, как было принято тогда, подарил ему Новый Завет. И он открыл его и увидел фразу: «Жатвы много, делателей мало». И дальше он пишет: и все во мне всколыхнулось, и я воскликнул: «Господи, неужели у Тебя мало делателей?» И дальше хочет сказать: «Вот он я, вот я Твой». И так он и дальше пошел по пути, понимаете, не случайно это было. Но это, конечно, немножко было связано с влиянием Толстого, вот это вот желание служить простому народу, подражание, он подражал ему. Но как только вот этот двадцатилетний юноша, студент, увидел труд Толстого «В чем моя вера?», он совершенно непоколебимо, с твердостью ему свойственной и решительностью сказал, что я понял, что это учение еретическое и оно мне не подходит. То есть в этом отношении, ну я просто считаю, что он был человеком, конечно, богоизбранным. И когда говорят: кто мог на него повлиять? Да никто. Он с Самим Господом разговаривал, и он сам нам об этом написал. Вот в этом отношении это такой был удивительный человек, который все эти чудесные случаи записал и нам просто, ясно рассказал. Поэтому как мы можем ему не верить и придумывать что-то? Он, конечно, очень любил свою супругу, это был такой христианский брак, это была трагедия большая его жизни. Но вот сейчас появились документы, что еще в 1917 году, когда они из Переславля переехали в Ташкент, в связи с болезнью Анны Васильевны, надеясь, что теплый климат поможет, может быть, даже подальше от столицы, мне кажется, что уже в 1917 году профессор Война-Ясенецкий возглавил Союз приходов. Это была организация, боровшаяся потом против обновленчества. И председателем ее был профессор Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий. А Анна Васильевна еще только через два года умерла. Поэтому никак это нельзя, мы тем самым просто снижаем его образ, понимаете. Он шел последовательно, вот восходя по ступеням к Богу. С ошибками, сомнениями, может быть, какими-то откатами, но никогда он не был неверующим человеком, это точно.

К. Лаврентьева

— Екатерина Игоревна, уже послезавтра день памяти святителя Луки, 18 марта. Скажите, пожалуйста, как вы будете этот день в музее проводить, отмечать?

Е. Каликинская

— Ну мы, конечно, будем. Меня часто вот приглашают: 11 июня приезжайте к нам. Я говорю: да куда же я приеду, у меня тут всегда мероприятия. Ну, во-первых, 16-го, то есть сегодня, да, открывается у нас выставка в музее, которую сделали студенты архитектурного колледжа — скопировали графику медицинскую святителя Луки из его научных трудов и сделали нескольких карандашных таких портретов. У нас пройдет семинар «Бог и человек в медицине». Московский хирург Максим Салиба, преподаватель Первого медицинского и руководитель научного студенческого общества, со своими ученицами, будущими хирургинями, приедет к нам, и мы пригласим местных жителей, у нас будет такой семинар на тему «Бог и человек в медицине». Так мы отмечаем. Естественно, будет служба. Откроется выставка как раз 18 марта. Кроме того, к нам приезжает съемочная группа. По моему сценарию — «Врачи победы», снимается фильм о военном служении святителя Луки. Фильм будет рассказывать об истории «Очерков гнойной хирургии», книги, которая вывела своего создателя из бездны и как бы возвела на вершину. Хотя вершина тоже оказалась не такой сияющей, как могло показаться. И о тех людях, которые ему помогали вот в этом процессе. Потому что были другие верующие врачи, в том числе о которых я писала в своей книге «Образы великих хирургов», которые помогли вот это вот издание, бесценное для лечения раненых, для запущенных ран, весь этот его опыт вывести на уровень издания с огромным тиражом и Сталинской премией первой степени.

К. Лаврентьева

— Ну что вообще беспрецедентный случай, учитывая, что он священнослужитель.

Е. Каликинская

— Архиепископ.

К. Лаврентьева

— Это был единственный вообще раз, наверное, за весь XX век.

Е. Каликинская

— Единственный раз, да, конечно. Но вот он такая личность, что с ней постоянно что-то подобное случалось.

К. Лаврентьева

— Меня очень сильно потряс в детстве, помню, момент, когда я читала об вручении этой премии. Ему тогда сказали: Валентин Феликсович, ну, давайте все забудем. Давайте все забудем, уже как бы все ваши ссылки, все ваши годы вот эти вот, когда вы промотались, ну вот недоразумение вышло. И он тогда совершенно как-то жестко, очень твердо, в его манере — я сейчас не цитирую, а пересказываю, ответил, что вы меня столько лет мотали по ссылкам, лагерям, сколько жизней я мог спасти и какому количеству людей я мог помочь в это время. Никогда не забуду.

Е. Каликинская

— Да, это правда.

К. Лаврентьева

— Представляете? Очень сильный момент.

Е. Каликинская

— А знаете, вот русская пословица: «Кто старое помянет — тому глаз вон. Кто старое забудет — тому два вон». Она продолжается такими словами. Умный человек, да, он простил, потому что...

К. Лаврентьева

— Потому что христианин.

Е. Каликинская

— Да, у него такое отношение было, что вообще вот все невзгоды, все несправедливости, обиды ему посылает Господь. Он говорил уполномоченным: «Господь послал меня в Туруханск». И они говорят: какой Господь? Вот у нас тут... Он говорит: если бы Господь не решил так, я бы тут с вами не сидел. И он был совершенно в этом убежден, и в течение всей жизни он получал какие-то вот знаки, подтверждающие его такой богоизбранный путь. И поэтому, наверное, хотя, конечно, он был выдающимся человеком, Господь не случайно его избрал, но еще вот эта сила, помноженная на веру и на избраничество, она, конечно, его хранила. Потому что удивительно уже то, что он вообще остался жив после всех трех арестов,

К. Лаврентьева

— Удивительно.

Е. Каликинская

— После обвинения в пособничестве убийству, после этих страшных ссылок и допросов, карцеров, что он вообще остался жив, потому что ему следователь прямо говорил в глаза: «Нам лучше, чтобы вас не было».

К. Лаврентьева

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. У нас в студии Екатерина Игоревна Каликинская, директор музея святителя Луки в Феодоровском монастыре города Переславль-Залесский, кандидат биологических наук, писатель, биограф, святитель Луки. Да, Екатерина Игоревна, конечно, вы как ходячая энциклопедия — что вам ни скажи, вы все знаете, все еще дополните и расскажете более подробно. Тут, конечно, огромная ценность, что вы близки семье святителя. Это, конечно, такое счастье какое-то. Вот я с вами сижу рядом, и мне кажется, что я тоже немножко вот ближе стала к ним.

Е. Каликинская

— Ну я бы все-таки не сказала, что я обо всем могу рассказать в том смысле, что...

К. Лаврентьева

— Конечно, можете.

Е. Каликинская

— Нет, понимаете, дело в том, что, вот я говорю, получается, что я уже 14 лет занимаюсь его биографией, но он продолжает меня удивлять. Я все время узнаю что-то новое.

К. Лаврентьева

— Интересно.

Е. Каликинская

— Это человек-вселенная, и поэтому я себя чувствую какой-то, знаете, щепкой, которая несется по руслу его биографии. Когда меня тут недавно спросили: вот что для вас, святитель Лука? Я так довольно нахально ответила, что вот он для меня наставник, да, я примеряю какие-то... Но это, наверное, слишком дерзко. А вот правильнее сказать, что это русло, по которому помчалась моя жизнь, и я щепочкой как-то в нем вращаюсь. Потому что сами собой приходят какие-то факты, ситуации. Вот знаете, что меня поразило во время его работы в Красноярске? Там замечательный есть биограф красноярский, Семен Кожевников, мой большой друг, и он создал такую книгу «Красноярский период хирурга Войно-Ясенецкого, святителя Луки». Меня больше всего поразило, что будучи хирургом-консультантом 82-х госпиталей Красноярского края, 28-ми госпиталей в Красноярске, свидетель Лука оказывает медицинскую помощь грудным младенцам, которых к нему как-то случайно принесли — ну зная, что здесь такой великий врач, хирург. И отравившимся там в какой-то столовой пациентам. Это вообще, это не хирургия, это не военная хирургия, это не имеет никакого отношения. Но он был такой человек. Человеческая боль, нужда, болезнь немедленно вызывала отклик в его душе. И его любимый... Вот меня тоже спрашивают иногда, какая его цитата, как может вам... Вы знаете, вот он говорил, что наше сердце — в доме плача, перефразируя Екклесиаста: «Наше сердце — в доме плача». То есть наше сердце там, где трудно, где больно, где грустно. И мне кажется, даже, знаете, вот неслучайно гнойные заболевания, в этом есть какой-то символ. Он освобождал людей от гноя и в физическом, и в духовном смысле, то есть он вскрывал эти грехи. Конечно, с разной степенью успеха, потому что даже самый великий святой ничего не может сделать, если человек, нет воли человеческой на это, нет стремления. Там все было по-разному. Очень трудно ему было в Крыму, очень мало людей его понимали. Но вот его родные, вот эти мальчики, девочка Майя, его две племянницы, осиротевшие, овдовевшие, приехавшие. А так тоже опять вспоминают. Из священников единицы, все писали на него доносы. Регент хора там, все требовали денег. Ему секретарь епархии докладывал, что единственная у нас староста церкви, которая работает во славу Божию, как вы хотели бы, владыка, чтобы работали все — это Мария Павловна Чехова, сестра Антона Павловича. Вот она ничего не требует за свои труды. Всем остальным нужно платить, повышать и так далее. И он постоянно вот в себе этот какой-то камертон сохранял евангельского слова, для него это было свято. И он не приспосабливал его, вот он был человек непреклонный. И я даже выработала, знаете, такой критерий: когда мне что-то такое рассказывают о святителе Луке, ну вот если это прямо бьет по лбу — значит, это он. Если вот это «ох!» — как это бадья на тебя опрокинулась холодная. А если это что-то такое сладкое, кружевное, кудрявое — значит, это придумано. Вот приведу пример. Я когда выступала перед переславскими медиками, ко мне подошла женщина и сказала — ну, как всегда, бабушка училась, значит, стояла и так далее, молилась. Это все взято обычно из воспоминаний, вот опубликованных книги Поповского, немножко перемешанное, исправленное. И она с ним вместе молилась. И святитель спросил ее: а почему ты, вот, деточка, там молишься? Да, но мне сразу царапнуло: вошел невысокий старичок. Он был, конечно, огромного роста, как все хирурги тогда, могучий, сильный физически. А она сказала: я потому что вот из семьи священника. Ну, вы знаете, моя фамилия Ризоположенская, но мы ее поменяли, там, скажем, на Петрову. И он сказал: да-да, я понимаю. Вот не мог так сказать. Не мог так сказать. Даже записано, что он был, в общем-то, даже, мы считали...

К. Лаврентьева

— Только хотела сказать: резковат.

Е. Каликинская

— Беспощаден где-то. Ну как бы хирургичен. В то же время, знаете, вот он любил повторять, не знаю, это его ли фраза, или он взял ее из каких-то там мудрецов: «У хирурга должен быть глаз орла, сердце льва и руки женщины».

К. Лаврентьева

— Абсолютно. Мне это говорил папа, который тоже был гнойный хирург и главный хирург города Красноярска. Вы мне все, что сейчас говорите, Екатерина Игоревна, вы знаете, у меня просто вот стрелами, стрелами меня бьет прямо в сердце. И я помню, меня потрясла вообще вся эта история со святителем Лукой. Я объясню, почему. Потому что нет вот этого сладкого образа такого, оторванного совершенно от реальности.

К. Лаврентьева

— Ну это образ Деда Мороза, который всем все сделает, все устроит, все вылечит, достанет и квартиру, и деньги, и тебе будет хорошо. Вот это категорически...

К. Лаврентьева

— Есть такие святые, у нас есть такие святые, слава Богу. Но святитель Лука, он не такой святой. И вот через него я как раз поняла, что святость может быть разной. Она далеко не может быть вот такой вот всегда благополучной, что человек такой вот он ласковый со всеми в обращении, вот он такой прекрасный. Есть такие святые, но есть и другие. Есть такие прямые святые. Я помню, папа, если видел, что человек говорит и творит что-то ужасное, он говорил: «Петр Иванович, вы негодяй». Я говорила: папа, ты что, мы же верующие люди! Ну я сейчас специально это немножко вот так вот придумываю, потому что если он видел, что он делает что-то ужасное, он говорил это в лицо. А потом я поняла, что у него был хороший учитель.

Е. Каликинская

— Ну это был Войно-Ясенецкий, я скажу так.

К. Лаврентьева

— У него был хороший учитель, святитель Лука.

Е. Каликинская

— Вот не так давно мне сказал один человек, что он встретил священника, который там был молодым диаконом и присутствовал на одном из заседаний Священного Синода, когда святитель Лука приезжал на заседание. Я говорю: что рассказывает? Он, говорит, рассказывает следующее, что Владыка подошел к патриарху и сказал: Ваше Святейшество, я узнал, что вот этот человек стукач — называет фамилию, — его нужно изгнать из наших рядов.

К. Лаврентьева

— Да это жестко в те времена вообще.

Е. Каликинская

— Ну и что Патриарх? Ну Патриарх, конечно, смог, все-таки человек дипломатичный и как бы очень мудрый, он смог его убедить. Он сказал: ну вот, понимаете, вот мы сейчас его изгоним, а нам поставят другого, мы будем даже не знать, кто это. Вот подумайте.

К. Лаврентьева

— А так мы знаем.

Е. Каликинская

— Да, так мы знаем. Но вот это требование, оно было абсолютно, и я сразу поняла, что это подлинное воспоминание, что иначе быть не могло. То есть вот он действительно. И в то же время, знаете, в нем была очень большая любовь к людям. Это сочеталось. Меня поразило когда-то письмо, которое он написал своя племяннице Вере Владимировне. Она потом приехала и жила с ним тоже, вот была как бы начальником такого домашнего штаба у него. Он написал ей. Вера Владимировна, она пережила оккупацию, муж во время репрессий исчез в 1937 году, и она с семилетней дочкой осталась, причем это случилось на Новый год прямо. И вот он ей пишет: «Дорогая моя страдалица Вера, расскажи мне поскорее обо всех твоих испытаниях».

К. Лаврентьева

— Сколько в этом любви.

Е. Каликинская

— Понимаете, пишет человек, который прошел... Ну я не хочу мериться с страданиями, но то, что он прошел, какие бездны ада, и он находит в себе силы...

К. Лаврентьева

— Кого-то жалеть.

Е. Каликинская

— Полностью раскрыть душу вот этим женским и в то время, ну скажем так, обыденным — многие женщины прошли через такое, да, — страданиям. Но он с искренностью какой-то глубокой и любовью. Он был строг, но, с другой стороны, доброта его, конечно, она была огромной просто к людям. Уже то внимание, с которым он к каждому человеку относился, требовало невероятной любви к людям. Но это была строгая такая доброта, которая хирургу позволяет там отсечь больной орган. Это тоже доброта, потому что болезнь не вернется. Поэтому я не могу сказать, что... Ну вот, знаете, вот такой смешной случай тоже. Я не прошу святителя о здоровье, хотя есть...

К. Лаврентьева

— Есть нюансы.

Е. Каликинская

— Есть случаи, когда надо бы попросить, но мне как-то неловко. Я думаю: вот ведь все же просят, уж надоели, наверное. И мой папа, когда был еще жив, у него, он много в жизни болел, пил много лекарств, и у него начался такой зуд лекарственный. Ну и я ему каждый день звоню, спрашиваю: «Папа, как ты там?» И вдруг в один день он мне говорит: «Все прошло». Я говорю: «А что ты делал? — Да мама чем-то священным из Симферополя помазала».

К. Лаврентьева

— Понятно, чем.

Е. Каликинская

— И я так умилилась, думаю: Боже мой, святитель Лука, ты помог даже человеку, который...

К. Лаврентьева

— Не просил тебя.

Е. Каликинская

— Да нет, не хочет о тебе знать. Который все время, так сказать, с тобой в споре каком-то, так сказать. Папа вот был ученый чистой воды, и для него наука была просто вот доминанта жизни. И для него вот это соблазн тоже, что такой великий ученый и в то же время вот он архиепископ. Он как-то тут все это у него так вызывало в нем смущение, и он, скажем так, не очень любил святителя Луку. Хотя вот, по милости Божией, за два дня до кончины он мне сказал, что он читает Иисусову молитву. И это тоже, конечно, это вот его дед, погибший за веру, тоже священнослужитель, которого просто убили на полустанке, когда он поехал совершать требы в 30-е годы. Это молитвы его матери, его бабушки верующей. Я вот член Общества православных врачей Санкт-Петербурга, там могут быть не врачи. И моя бабушка, и прабабушка, они тоже были православными врачами Санкт-Петербурга. И это все, вот это облако, как игумен N говорит, что есть духовное поле семьи, вот оно его все-таки вывело в последние, можно сказать, дни его жизни к вере. И думаю, что святитель Лука тоже, наверное, где-то ему помог. Он помогает, но вот так, как нужно, а не так, как нам нужно. Поэтому, мне кажется, вот когда о нем рассказывают такие истории — вот такой вот Санта-Клаус причесанный, вот он все всем сейчас сделает то, что они просят, — это ну вот, верный признак такой неверной информации, неправильной и искаженной, когда человек свой собственный эгоизм приспосабливает к образу святого. А святой, особенно этот святой, он всегда идет своим путем. Это всегда — ба-бах! — и потом сидишь и думаешь: а что бы это значило, а чего же он вот хочет от меня. А в его жизни, конечно, было так много всего. И была и клевета, и были ситуации, да постоянно, вот после того, как он уехал из Переславля, постоянно были ситуации, когда он хотел помочь людям, знал, как это сделать, и не мог, потому что ему не давали.

К. Лаврентьева

— Это самое тяжелое.

Е. Каликинская

— Да. И его всю жизнь сопровождала клевета. Вот я даже думаю, что вот это почитание его, которое я даже наблюдаю в течение 14 лет, вот это как океанская волна, растет просто, растет и растет, все еще на подъеме. Оно, это как бы вот отдача за то поношение, которое он терпел в течение жизни. Поношение Христа ради терпевый и вечную славу приемый — в акафисте. За те несправедливости, когда писались пьесы, в которых он был героем — мракобесом, священником там, архимандритом, который против науки выступает. Нашли тоже хорошего героя. И были написаны две пьесы, и были две постановки в Москве и в Ленинграде, которые с треском провалились. Он о них даже не узнал. Но вот так против него боролась власть, потому что он был, конечно, очень ей неудобен и неугоден. Такая яркая фигура. Он же вообще от Господа был награжден многими дарами.

К. Лаврентьева

— Очень многими.

Е. Каликинская

— Не только интеллект, не только...

К. Лаврентьева

— Как он рисовал.

Е. Каликинская

— Ум, сердце, да, художественное восприятие. Он великолепно говорил. Он на свою сторону мгновенно обращал аудиторию, большие массы. Люди его слушали, шли за ним, подражали ему. И, конечно, это было очень опасно в то время.

К. Лаврентьева

— Это была программа «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. И у нас в студии сегодня Екатерина Игоревна Каликинская, директор музея святителя Луки в Феодоровском монастыре города Переславль-Залеский, кандидат биологических наук, писатель, биограф святителя Луки. От всей души вас благодарю, Екатерина Игоревна.

Е. Каликинская

— Спасибо вам.

К. Лаврентьева

— Приходите к нам обязательно еще. Большой праздник для меня сегодня. Всех поздравляем с наступающим праздником святителя Луки (Войно-Ясенецкого). Обязательно ему молитесь, дорогие друзья. Вот когда я слушала Екатерину Игоревну — о том, что святитель Лука не помогает, как Санта-Клаус или вот какой-то добрый волшебник, абсолютно согласна. И к этому можно добавить мой такой совсем мизерный собственный опыт, что он помогает именно там, где реально нужна помощь. Мы иногда не совсем понимаем, где нам нужна помощь.

Е. Каликинская

— Где по Божиему замыслу нужна помощь, да.

К. Лаврентьева

— А он помогает там, где действительно нужно. И ты потом это уже понимаешь, где он подключался. Он это делает без спецэффектов.

Е. Каликинская

— Я бы хотела еще сказать, Кира, вот удивительная вещь. Вы из Красноярска, да. А я обратила внимание, сейчас много езжу по стране, в музеях там всех была, сейчас фильм снимаю там в разных городах, что свидетель Лука подбирает в одну компанию, в одну семью буквально тех людей, которые к нему неровно дышат.

К. Лаврентьева

— Так и есть.

Е. Каликинская

— Вот те, мы, которые занимаемся биографией, как братья и сестры, в Ташкенте на 100-летии его хиротонии. У нас в музее, создавала музей художница из Красноярска. У нас работает экскурсовод, родившийся в Ташкенте. К нам приезжают преподаватели из Архангельска. Понимаете, вот. Из Керчи тоже у нас, из Киевского университета у нас был экскурсовод. То есть вот он объединяет всех. Вообще он был призван соединять людей, а не разделять. Это его любимая была идея, что люди должны быть как братья.

К. Лаврентьева

— Аминь. Всего хорошего, Екатерина Игоревна. Спасибо вам огромное.

Е. Каликинская

— Спасибо, Кирочка.

К. Лаврентьева

— До свидания.

Е. Каликинская

— До свидания.

---

Все выпуски программы: Вечер Воскресенья

• «Жизнь в Церкви». Кирилл Мирейский
• «Личная история». Наталья Дмитриевская
• «Через болезнь к помощи ближним». Александр Бочаров, Ксения Черная