«Христианин в современном мире». Антон Силин

У нас в гостях был врач высшей квалификационной категории, генеральный директор Клинического госпиталя на Яузе Антон Силин.

Мы говорили с нашим гостем о его пути в медицине, о том, как поездка в Оптину Пустынь изменила его жизнь, а также о том, как для него связаны вера и его врачебная практика.

Ведущая: Кира Лаврентьева

---

К. Лаврентьева:

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА, здравствуйте, дорогие друзья, как всегда в этом часе мы говорим о христианине в светском обществе. Тема у нас такая непростая, с одной стороны очень широкая, а с другой, это всегда портретное интересное интервью. И с радостью представляю вам нашего сегодняшнего гостя, у нас сегодня Антон Юрьевич Силин, главный врач Клинического госпиталя на Яузе, врач высшей квалификационной категории. Здравствуйте, Антон Юрьевич.

А. Силин:

— Здравствуйте.

К. Лаврентьева:

— Спасибо большое, что нашли время к нам прийти, потому что врачи у нас бывают нечасто, как вы понимаете, им не до радио.

А. Силин:

— Да, спасибо, что пригласили.

К. Лаврентьева:

— Да, очень-очень рады. Хотелось бы сразу, наверное, спросить, почему ваш выбор упал на медицинскую профессию, на профессию врача-целителя, пошли вы по пути Авиценны.

А. Силин:

— Да, очень интересный вопрос, здорово, что вы с него начали. Я должен признаться, что когда я выбирал институт, то я хотел стать актёром.

К. Лаврентьева:

— Это интересно.

А. Силин:

— Да. У меня довольно строгий отец, и когда передо мной встал выбор, куда пойти, в какой институт и какие экзамены сдавать, у меня в школе лучше всего получались как раз химия, биология, литература, то, что мне больше всего нравилось и это были вступительные экзамены в медицинский вуз. И у меня такая небольшая династия, у меня мама медик, прадедушка медик, в общем, есть определённая семейная преемственность. Но когда я захотел стать актёром, мой отец сказал, что «хорошо, давай тогда я буду тебя подготавливать, и ты будешь каждый день мне рассказывать по стиху». Я себе представил эту картину, что я каждый день должен буду рассказывать отцу новый выученный стих, меня это испугало, и я решил...

К. Лаврентьева:

— Медицина лучше.

А. Силин:

— Да, я решил, что медицина интереснее и пошёл туда. Но до сих пор во мне как-то, видимо, остался этот мой внутренний актёр, который меня ведёт всё время и на радио и какие-то лекции, преподавательская деятельность. Но вот именно путь врача уже в профессии я осознал где-то, наверное, курсе на пятом. Я выбрал, что буду заниматься именно диагностикой и в итоге стал рентгенологом, дальше ушёл в узкую специализацию, это МРТ и КТ, ну так всё и получилось.

К. Лаврентьева:

— Но это же постоянное соприкосновение с болезнью, то есть тут тоже надо сохранять всё-таки здравый рассудок, и как-то, знаете, такое вот отсутствие цинизма врачебного, который, как мне кажется, неизменно накрывает людей врачебной профессии в какой-то определённый момент.

А. Силин:

— Вы прямо как будто готовились к нашему интервью.

К. Лаврентьева:

— Нет, нет, я не готовилась...(смеются)

А. Силин:

— Вы очень точные вопросы задаёте.

К. Лаврентьева:

— Я даже не знала, о чём говорить. Шучу, шучу.

А. Силин:

— Это именно то, о чём я думал, когда выбирал специализацию, я как раз этого и боялся — выгорания и вот постоянного соприкосновения с болезнью, поэтому я выбрал диагностику, потому что диагност — это тот человек, который участвует в судьбе пациента на старте, и дальше он передаёт это в руки лечащего врача, ну и дальше просто какие-то есть точки контроля диагностические, мне показалось это наименьшим соприкосновением с болезнью и поэтому, чтобы как раз не выгорать, я это выбрал.

К. Лаврентьева:

— Прошу прощения, то есть действительно вы взвесили свои силы и поняли, что каждый день общаться с большим потоком людей страждущих всё-таки вам будет трудно?

А. Силин:

— Да, думаю, что можно было бы так ответить на этот вопрос, потому что всегда хотелось быть искренним и вкладываться, особенно в медицине, и это пугало, поэтому, чтобы сохранить какие-то силы и помочь людям, не выгорая чтобы это не превратилось в какую-то формальную деятельность, я постарался как-то лимитировать коммуникацию с пациентом.

К. Лаврентьева:

— Но вы при этом главный врач, то есть ответственность вся на вас, за всё и за всех.

А. Силин:

— Теперь уже да, теперь уже главный врач. Ну и, кстати, по поводу выгорания, не могу сказать, что я угадал, потому что через врача-диагноста за день проходит гораздо больше людей на самом деле, чем через лечащего врача, и вот эта консультация когда, врачи-рентгенологи есть тоже разные, некоторые пациенты их даже и не видят, то есть это просто люди сидят там в полутёмной комнате и описывают исследования, которые потом просто в электронном виде передаются пациентам, такова современная медицина в большей степени. Я всегда был сторонник прямой коммуникации, открытых бесед с пациентами, и иногда за день случалось очень много непростых диагнозов...

К. Лаврентьева:

— Конечно. Они в первую очередь начинают спрашивать вас.

А. Силин:

— Именно.

К. Лаврентьева:

— «А что это значит?» «А что это будет?» «А как дальше?»

А. Силин:

— Да, поэтому вот от чего бежал, к тому и прибежал, и в итоге вот эти консультации, они часто были очень такие глубокие, сердечные, и приходилось говорить непростые вещи, и приходилось этому учиться уже, так скажем, в работе, в практической деятельности.

К. Лаврентьева:

— Ну, вы ведь ещё довольно молоды, то есть это и плюс большой, и минус, потому что, наверное, не хватает в какой-то момент жизненного опыта, или всё-таки нет?

А. Силин:

— Ну, такой жизненный опыт, на мой взгляд, получается довольно быстро, особенно в практической деятельности, ещё в студенчестве.

К. Лаврентьева:

— Да, согласна, там же с третьего курса уже начинаешь включаться.

А. Силин:

— Да, уже начинаешь ходить по больницам, а потом, когда через тебя проходит в день там по двадцать и больше пациентов, то ты учишься довольно быстро.

К. Лаврентьева:

— Да, тут я, пожалуй, переборщила с вопросом.

А. Силин:

— Поэтому я просто хорошо сохранился. (смеются)

К. Лаврентьева:

— Да-да-да. Антон Юрьевич, а всё-таки по поводу рентгенолога, вашей вот этой основной сейчас работы, вашего такого прикладного мастерства — рентген может ошибиться? Может быть такое, что он что-то не увидит, либо он увидит, а врач не расшифрует? Есть ли у вас вот этот вот процент, который вы всё-таки даёте себе на ошибку?

А. Силин:

— Да, есть, и так, и так бывает, то есть бывает и когда метод диагностики неправильно подобран и можно что-то упустить, а бывает такое, что действительно есть человеческий фактор, тогда, в общем-то, при пересмотре, при контроле качества ты видишь, что можно было что-то увидеть. Но сейчас как раз, вот позиция главного врача мне позволяет администрировать эти процессы и работать с качеством, сейчас современные технологии, они довольно хорошо на это настроены, у нас есть внутренний контроль качества, у нас есть система искусственного интеллекта, которая пересматривает снимки за врачом и грубую патологию выявляет, но вот современная статистика показывает, что искусственный интеллект — те патологии, которые он видит, а он видит не все, но те, которые видит — видит лучше, чем человек.

К. Лаврентьева:

— Ничего себе!

А. Силин:

— То есть высокая чувствительность, когда врач, особенно на большом потоке, глаз замыливается, что называется, он может какие-то моменты упустить, и вот мы как раз страхуемся от этого с помощью технологии либо двойного просмотра исследований, то есть когда за врачом пересматривает другой врач, либо искусственный интеллект, который пересматривает это тотально, и уже там подозрительные исследования отдаются на пересмотр врачу.

К. Лаврентьева:

— А если какие-то существенные всё-таки нарушения случаются, что с этим делать? Вот меня всегда этот вопрос интересовал. У священника, говорят, есть своё «кладбище», ну, такое своеобразное, когда он кому-то ответил не так, человек ушёл, с кем-то не так поговорил, неправильно его понял, человек, может быть, на какое-то количество лет вообще как бы от Церкви отошёл. А у врача своё кладбище: неправильно поставленный диагноз, у хирургов там понятная ситуация, так или иначе мы все люди, и вот с этим надо как-то уметь справляться, как-то дрейфовать, чтобы не уходить как бы в сильное такое состояние какого-то уныния, потому что тогда ты не сможешь помочь остальным. То есть где вот эта вот золотая середина?

А. Силин:

— Опять какой глубокий вопрос задаёте. В моей личной практике у меня, слава богу, такого не было, чтобы я сделал какие-то фатальные ошибки, ну, либо не было, либо я об этом не знаю, но у меня были в коллективе подчинённые, которые обнаруживали, что была совершена определённая ошибка, и сценарий лечения уходил из более лёгкого сценария лечения, получался более тяжёлый, потому что выявлялось чуть позже, чем это было бы нужно, чем было возможно, и врачи очень переживали, мы разговаривали с пациентами. Вообще в нашей клинике, у нас всегда такой и внутри коллектива, и с пациентами открытый подход, это опять ещё один, ещё более даже непростой разговор. И вот тот случай, о котором я вспоминаю, это даже были дальние родственники того врача, и он с ними, получается, это была довольно хитрая история, то есть она не была очевидной, но ретроспективно он понимал, что он мог сфокусироваться и дать фокус лечащему врачу, чтобы тот подобрал более верное лечение. И, конечно, врач очень сильно переживал, мы разговаривали с пациентами, приглашали их, такое было. Но вот в том случае пациенты были благодарны за то, что мы с ними поговорили, что мы не скрыли или не пытались как-то это изменить. Но это было непросто, я помню, что врач действительно очень сильно переживал, там, ушёл в отпуск, чтобы там как-то прийти в себя, то есть это было для него тоже серьёзное потрясение. Поэтому такое бывает, да, это человеческий фактор. Хотя, опять же, если мы говорим уже там про современное, тогда ещё не было искусственного интеллекта, вот тот случай, который я вспоминаю, сейчас, конечно, мы сильно больше подстрахованы и пересмотрами, и гораздо большая грамотность врачей, и идёт узкая специализация, то есть когда врач фокусируется на той патологии, которую он уже умеет хорошо смотреть, это называется у нас «маршрутизация по компетенциям», то есть когда кто-то силён в этом, и он, соответственно, садится на этот поток, и он уже там его более качественно, более быстро отсматривает.

К. Лаврентьева:

— Да, это интересно.

А. Силин:

— Как медицинское производство такое получается.

К. Лаврентьева:

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА продолжается, дорогие друзья, меня зовут Кира Лаврентьева, и у нас в гостях Антон Юрьевич Силин, главный врач Клинического госпиталя на Яузе, врач высшей квалификационной категории. Мы продолжаем наш разговор, и вот, что я хотела спросить, Антон Юрьевич: был такой момент, когда святителя Луку, Валентина Феликсовича (Войно-Ясенецкого), спросили партийные работники, как он может быть верующим, они же Бога не видели, и никто не видел. И его спросили: «Вы видели Бога?» Он говорит: «Нет, я Бога, конечно, не видел, но я очень много раз делал операцию на мозге и на сердце, и не видел там ни совести, ни интеллекта, ни ума, ни порядочности». И, вы знаете, это очень глубокий такой момент, мне кажется, вообще в биографии святителя Луки, он цитируется всегда. И вот, о чём я хотела спросить: может ли врач быть полностью неверующим человеком? Вот абсолютно неверующим, вообще никак?

А. Силин:

— Я не встречал. Думаю, что может, но я не встречал. Вопрос, наверное, классификации этой веры, то есть многие врачи суеверны, многие врачи верят в какие-то приметы, ещё что-то, у меня даже в кабинете есть стул, на который врачи не садятся, потому что там с одним из героев, который уже не работает в моей клинике, была история, теперь они этот стул обходят. В общем, все врачи верят в какие-то там знаки. Но я думаю, что это неспроста, я думаю, что они просто с этим соприкасаются и понимают, что в лечении участвует и сам человек, и точно совершенно — и помощь, и участие свыше. Иногда они бессильны в тех случаях, когда вот, казалось бы, что очевидно и просто можно было бы помочь, а человек уходит, а иногда, наоборот, какие-то сложные случаи вытаскиваются и излечиваются, и они понимают, что здесь не только их руки или талант в этом участвовал, что есть что-то ещё. Что-то ещё, не только связанное с врачом, но и с пациентом, потому что в излечении, конечно, участвуют двое, а скорее всего, даже трое, еще и помощь свыше тоже.

К. Лаврентьева:

— А как вы стали верующим человеком?

А. Силин:

— Это очень такое тоже интересное событие, оно перевернуло мою жизнь, это произошло довольно недавно, три года назад, мне было 35 лет. Я отправился в первую свою паломническую поездку, у меня, в принципе, было всегда такое... Я всегда был в каком-то духовном поиске и не мог никак успокоиться, и, в общем, ничего не находил, но при этом до 35 лет я не мог бы себя назвать воцерковлённым человеком, это было, скорее, какое-то мистическое переживание, ощущение каких-то сил высшего разума или чего-то, но не осознанный путь к вере. И вот отправившись в 35 лет в свою первую паломническую поездку, у меня был там целый список монастырей и неделя свободного времени.

К. Лаврентьева:

— Как вы решились на это?

А. Силин:

— Вот мне всегда хотелось на какой-то такой поиск отправиться, и я лазил до этого по разным местам, вот отправился в паломническую православную поездку. У меня было порядка там пяти-семи монастырей, которые я хотел посетить, где-то там два за день, где-то в одном два дня, например, пожить. И на третий день я попал в Оптину пустынь и понял, что это как любовь с первого взгляда, то есть я больше не хотел никуда уезжать, и всё оставшееся время я прожил там. И столько за этот период со мной, где-то пять-шесть дней я там прожил, со мной случилось столько чудес, столько каких-то прекрасных преображений, я просто получил тот опыт, который я не могу отрицать, соприкосновения с Богом. Если говорить, что где-то Бог живет среди нас, то вот для меня это место — Оптина пустынь, я там с этим точно соприкасаюсь и просто не могу это отрицать, я это вот кожей, душой, всем своим существом чувствую. В первый же день я встретился с отцом Корнилием, теперь это мой духовник, и тоже была очень интересная встреча, я буквально на него наткнулся и как человек, не имеющий никакого ни опыта, ни знаний, ни практики в Таинствах Церкви, в богослужениях особо даже я не участвовал до этого, я его стал, как вот такой обычный мирянин, расспрашивать про очень многие там и бытовые вопросы, и духовные какие-то такие противоречивые, меня беспокоящие, и у нас с ним было очень много таких духовных глубоких бесед, и, в общем, это человек, который на меня очень сильно повлиял. И теперь вот уже три года подряд я езжу, не реже одного раза в месяц, иногда даже чаще, иногда два и три раза в месяц, я езжу на все выходные, живу в монастыре, общаюсь со своим духовником. И получилось очень много тоже интересных знакомств, поддержка, то есть это теперь для меня целое такое православное сообщество...

К. Лаврентьева:

— Другой мир совсем.

А. Силин:

— Да, и вот многие люди, которые встретились мне на пути, теперь мы идём вместе, и я даже не представляю, как бы я и каких-то в миру карьерных успехов в том числе достиг бы без участия этих людей.

К. Лаврентьева:

— Сколько я общалась с людьми, которые прошли определённый путь, а потом пришли в церковь, они говорят о том, что пока ты в церковь не пришёл, ты думаешь, что церковь — это... ну, всё понятно, ну вот с православием всё понятно, это там всё хорошо, прекрасно, распрекрасно, но вот всё-таки если ты хочешь более сложных каких-то вариантов, там саморазвития, то тебе нужно заниматься какими-то практиками, вот сейчас очень модными, какими-то там поездками, я даже не буду перечислять эти термины, они не нужны в формате этой программы, но я думаю, что все, кто хотел меня понять, меня поняли. И вот для вас этот путь, он ведь тоже уже понятен, вы, скорее всего, много видели, много пробовали, много на себе пытались испытать, и вот вы, казалось бы, пришли в «понятную» Православную Церковь, как у вас это всё переосмысление проходило?

А. Силин:

— Да, я до того, как прийти к православной вере, много действительно где полазил и именно поэтому, когда я получил такой контраст впечатлений между теми знаниями, практиками, которые я исследовал до этого, и тем опытом, который я получил в Оптиной пустыни, это была просто настолько огромная дистанция, что для меня стало вот в этот момент всё очевидно. Я для себя могу это понять так, что в городе, когда мы приходим в какой-то храм или как-то соприкасаемся с православием, для нас это, скорее, наука о нравственности, без какого-то такого переживания глубокого духовного, не знаю, по каким причинам. Может быть, для этого нужно и намоленное место, как для меня Оптина пустынь, может быть, это соприкосновение с батюшкой, с отцом духовным, который бы коснулся тебя и что-то бы раскрылось, поэтому моё личное мнение, что люди так воспринимают православие, часто такое сложившееся впечатление, что это просто наука о нравственности и какая-то там обрядность, которая какая-то такая просто традиция, но это потому, что не было вот этого опыта, не было вот этого соприкосновения, какого-то пробуждения духовного, наверное, так. А практики, которые другие, магические, энергетические, эзотерические и так далее, они более просты и получить этот опыт гораздо более просто, но, соответственно, и глубина там совершенно другая, очень просто почувствовать, что у тебя где-то там мурашки, или какая-то энергия у тебя когда-то пошла, или тут тепло, тут холодно или ещё что-то, и люди, в общем-то, им это просто понять как-то для себя, и они, на мой взгляд, этому придают слишком большое значение. А вот настоящая православная вера, там такая глубина, которую так ты просто ещё и не возьмёшь и не дойдёшь, а не дойдёшь — не познаешь, а не познаешь — не поверишь. Наверное, поэтому люди просто не все доходят до вот этой глубины.

К. Лаврентьева:

— А как до неё дойти?

А. Силин:

— Ну, у меня случайная паломническая поездка, где я вот её просто не знаю, кто кого нашёл, она меня или я её, но вот так случилось, что меня коснулась, наверное, можно так громко выразиться — Божья благодать, после чего для меня стало всё очевидно, чего бы я, конечно, желал каждому.

К. Лаврентьева:

— Ну, это совершенно удивительно, ведь, по сути, вы можете и другим об этом рассказывать, то есть, знаете, узнал сам — расскажи другим. У вас есть этот опыт?

А. Силин:

— У меня есть, особенно в начале, когда я вернулся после этой поездки, я просто взахлёб всем рассказывал вообще, что со мной произошло.

К. Лаврентьева:

— Ну, всё, парень в секту пропал. (смеются)

А. Силин:

— Да, да. И, в общем, люди, они не понимали, и до сих пор, то есть я уже понял это, скорректировал своё поведение, я вижу, что люди, опять же, не имеют этого опыта, они думают, что я действительно попал под какое-то влияние или поплыл как-то головой. Ну, да

К. Лаврентьева:

-А есть люди среди ваших друзей, приятелей, коллег, которые вслед за вами пошли по этому пути, глядя на вас?

А. Силин:

— Да.

К. Лаврентьева:

— Интересно.

А. Силин:

— Да, причём довольно много, я никогда не задумывался об этом, вот вы спросили, подумал, да. Но для меня очень ценно, что и друзья, и знакомые просто, наверное, тоже, услышав мои рассказы, попробовали поехали, и тоже многие теперь ездят и в Оптину, какие-то другие начинают для себя открывать святые места. Ну и, наверное, вот я, как главный врач, тоже подаю какой-то пример для своих сотрудников, и я тоже вижу такой тренд, что клиника наша, госпиталь, врачи, они стали больше этому уделять внимания или, возможно, меньше стесняться об этом говорить, потому что один из таких смелых экспериментов православных, который мы сделали в клинике, не потому что это был какой-то пиар-проект или ещё что-то — мы открыли выставку.

К. Лаврентьева:

— Как раз хотела спросить.

А. Силин:

— Мы открыли в клинике выставку царской семьи, называется она «Романовы — Царское служение», правильное название выставки. Она появилась в клинике, опять же, тоже благодаря Оптине, там я познакомился с молодёжным движением Сретенского монастыря, попал в Сретенский монастырь и в беседе там за чаем с плюшками с отцом Игнатием, он рассказал про выставку, которую он делает и меня это очень заинтересовало, а там же очень много медицины, очень много служения именно людям, когда царица ездила со своими дочерьми, скрывая своё происхождение, ездили в госпитали и помогали обычным солдатам, участвовали в такой непростой, на самом деле, работе, они открывали какие-то госпитали, и Николай II тоже приезжал, и очень много медицины и служения людям. И мы когда обо всём этом поговорили с отцом Игнатием, я подумал: как было бы здорово сделать выставку в клинике. И это было страшно, потому что мы вроде клиника, учреждение, мы вообще частная клиника, то есть мы не относимся к какому-то институту государственному или церковному, или ещё как-то, но мне прямо вот именно захотелось, то есть это опять же не от ума, а скорее, от души порыв такой был это сделать.

К. Лаврентьева:

— Ощущение, что нужно это сделать.

А. Силин:

— Да, да. И когда сделали, получилось очень здорово, оказалось, что это очень нравится и пациентам, и сотрудникам, я вижу, как многие, проходя по этажу, где выставка, многие это рассматривают. Примечательно, что приехали на открытие выставки даже сотрудники «Красного Креста». Скульптор Василий Москвитин подарил нам бюст Николая II, у нас теперь стоит бюст Николая II в клинике. В общем, получилось очень много таких тоже чудесных совпадений, связанных с семьёй царской, и как будто это придало какую-то одухотворённость клинике, которую чувствуют пациенты, я даже в интернете видел отзывы, когда они говорят: вот чувствуется, что клиника с...

К. Лаврентьева:

— ...с верующим начальством

А. Силин:

— Ну вот да, что-то такое было, что всем нравится, что есть выставка.

К. Лаврентьева:

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА, дорогие друзья, у нас в гостях Антон Юрьевич Силин, главный врач Клинического госпиталя на Яузе, врач высшей квалификационной категории. У микрофона Кира Лаврентьева мы вернёмся через несколько секунд.

К. Лаврентьева:

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА продолжается. У нас в гостях Антон Юрьевич Силин, главный врач Клинического госпиталя на Яузе, врач высшей квалификационной категории, у микрофона Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор о пути христианина в светском обществе. И такой интересный путь получается у Антона Юрьевича, сегодня разговор очень интересный, мы как раз поговорили о том, как Антон Юрьевич пришёл в Церковь Православную, как вошёл в её ограду через Оптину пустынь, нашёл там духовника, и, вы знаете, вот в этом смысле, мне кажется, все, кто знают и любят Оптину пустынь, они возликовали сейчас душой, потому что это как была лечебница духовная ещё сколько столетий назад, как великие писатели, вся интеллигенция ехали туда окормляться, получать утешение, какие-то ответы на свои вопросы, разрешение внутренних, глубинных проблем, так это и продолжается по сей день. И о выставке вашей, вы знаете, вот очень интересно, хотела спросить: вы сказали, что вам было действительно страшно, это всё-таки не государственное учреждение, где можно оправдаться тем, что ну вот приказали, вот дали указ развесить фотографии — вот мы развесили, ну как бы с тебя взятки гладки, ты просто как бы посредник в этой ситуации, а здесь вы берёте ответственность всё-таки на себя. Ясно, что вы этими действиями действительно говорите всем своим сотрудникам, всем своим пациентам, что «ребят, смотрите, я православный, поэтому вот такой мой выбор, вы смотрите сами, но я православный, и политика моя в этом смысле довольно проста, и она очень прямая». И вы, наверное, понимали, что можете получить какое-то несогласие со стороны сотрудников, некое такое навязывание своей веры, навязывание своих убеждений, у нас же свобода всё-таки выбора религиозного в стране, и слава Богу. Вы когда это всё сделали, вы действительно не получали никаких ответов недоброжелательных со стороны коллег, пациентов: а что это у вас здесь, а я вот может вообще другой веры, почему у вас тут православные святые по стенам развешены их изображения, иконы?

А. Силин:

— Да, я очень этого боялся, и мне многие тоже, когда я открывал эту выставку, когда отец Игнатий приезжал к нам, мы выбирали фотографии, фотографии очень уникальные, то есть они все собраны на медицинскую тематику, это уникальные фотографии из архивов, которые где-то вот так на просторах интернета или в книгах, наверное, даже и не увидишь, то есть она сама по себе еще и уникальная в качестве этой фотографии. И мне действительно было страшно, и мне многие говорили: ну готовься, готовься, что будет вот что-то, я больше всего боялся какого-то скепсиса и вот такого осуждения, но то ли должность позволила это сделать, и никто мне из сотрудников, по крайней мере, в лицо это не сказал, я не увидел, у нас вообще коллектив довольно дружный, довольно открытый, ну вот я тоже демонстрирую как раз такую позицию, в том числе и показываю свое отношение к вере, вот этого не было на удивление, хотя я этого действительно боялся, может быть, где-то что-то как-то и звучало, но до я меня это точно не доносилось и не ранило меня, мне не приходилось это переживать, слава Богу.

К. Лаврентьева:

— Да, но на самом деле в жизни каждого христианина в какой-то момент наступает выбор, когда ему надо сказать, что он христианин, возможно, публично, и это будет его некоей тоже такой трудностью внутренней, потому что «Кто постыдится Меня, того Я постыжусь перед Отцом Моим Небесным», — сказал нам Господь. Антон Юрьевич, вы меня простите за такой личный вопрос, но у нас сегодня такой разговор сложился, уж не могу его не задать: вы 35 лет жили совершенно свободной жизнью молодого человека в поиске, врача образованного, то есть все вам было открыто, вы могли путешествовать, вы могли жить какой-то своей жизнью, в том числе, наверное, далёкой от Церкви, это понятно, и вот вы попадаете в Оптину пустынь. Вы же не просто попадаете даже на приход, где такой приходской священник, он с вами так аккуратно, так постепенно помогает перестроить жизнь в сторону Церкви, вы попадаете в Оптину пустынь, и духовник ваш — монах, и понятно, что тут своя специфика, то есть сейчас какие-то ваши ровесники, которые ещё не попали в Оптину пустынь по какой-то непонятной причине, или ещё пока не вошли в ограду Церкви, да дело не в том, что ровесники, любой мужчина вот сейчас свободный, он слушает этот разговор и думает: так, ну подождите, ну хорошо, вот я стал церковным человеком, но там ведь действительно набор правил, там же действительно заповеди, которые нужно соблюдать, а как это возможно молодому мужчине, который привык совершенно к другой жизни, войти в церковную ограду и вот полностью от всего отказаться? Ну, там вот от всех радостей жизни, я включаю какие-то, может быть, развлечения в пост, мясо, ну и так далее, не будем углубляться, я думаю, все понимают, о чём речь. Вот эта трудность для вас, она являлась таковой, или это вообще была уже не проблема на том этапе, на котором вы находились, когда приехали в монастырь?

А. Силин:

— Очередной глубокий вопрос от вас получился. На тот момент, это вот, наверное, тоже, как и с выставкой, я не думал, то есть это был настолько глубинный порыв, за которым нет дальше сомнений, там ещё чего-то, просто ты это делаешь, потому что знаешь, что так хорошо, вот так, наверное, это произошло, и особенно первый год я был таким прямо...

К. Лаврентьева:

— Неофитом.

А. Силин:

— Да, и рьяно старался вот прямо все правила, вот всё соблюдать, и вспоминая тот период, сейчас, наверное, могу...

К. Лаврентьева:

— С ностальгией, да?

А. Силин:

— Да, с ностальгией, хотел сказать: покаяться, что сейчас, может быть, не такое рьяное следование всему тому, как я следовал первый год особенно, но вспоминая это, я понимаю, что это абсолютно разное качество внутреннего состояния, и чем больше ты правилам этим следуешь, тем, конечно, ты более счастливый, светлый, лёгкий, радостный становишься.

К. Лаврентьева:

— То есть такая внутренняя аскетика некоторая.

А. Силин:

— Да, аскетика, конечно, многое-многое решает, и это...

К. Лаврентьева:

— То есть получается, что люди боятся этих правил и не идут в церковь из-за них, а получается, что эти правила, они, наоборот, тебе развязывают руки.

А. Силин:

— Именно, да, то есть эти правила тебе помогают, наверное, обрести нужное состояние для того, чтобы быть открытым вот к той благодати, которая есть. А если ты пришёл там объевшийся, опившийся, обгулявшийся, то вот эта черствость, она просто не позволит тебе понять и познать, что там есть, поэтому вот эта аскетика, она просто нужна для того, чтобы получить этот опыт, а получив его, ты уже не хочешь возвращаться, раз попробовав, ты уже не можешь, ты хочешь вернуться, это, наверное, самое прекрасное переживание, которое было.

К. Лаврентьева:

— Удивительно. А вот эта практика духовничества в вашем случае, это поддержание постоянной связи со своим духовным отцом? То есть если что, вы ему можете позвонить, посоветоваться, приехать, о чём-то поговорить? Вот для человека, который совершенно незнаком, например, с церковью, он сейчас слушает наш разговор, с чего лучше, по-вашему, начинать церковную жизнь, знакомство с храмом?

А. Силин:

— Да, я очень долго стеснялся какие-то прямые диалоги держать с отцом, всё время какая-то была неловкость, ещё что-то, когда у меня появился его телефон, это был первый телефон монаха в моей телефонной книжке, мне было очень это удивительно, что я могу позвонить монаху, это всё было как-то и стеснительно, и неловко, но это всё проходило и поначалу я, конечно, стеснялся ему звонить, поначалу даже он, видимо, имея опыт и понимая вот это смущение, которое есть, навстречу выходил, и тоже первые звонки я получал от отца Корнилия по его инициативе, потому что сам бы никогда не позвонил, но эти звонки, они были всегда настолько актуальными, настолько вот к какому-то случаю, к переживанию, что я в очередной раз удивлялся какой-то вот этой духовной интуиции, связи, и так происходит до сих пор, то есть если я вижу, что мне звонит отец Корнилий, я понимаю, что это неспроста, и уже даже, в принципе, сразу как-то начинаю трезветь от каких-то своих...

К. Лаврентьева:

— ...прокручивать. Пока идет звонок прокручиваешь, что ты делал в последнее время.

А. Силин:

— Да, да, где что происходило, и уже, в принципе, догадываюсь о чём со мной сейчас захотят поговорить.

К. Лаврентьева:

— Да, это интересно. Но на самом деле, ведь человек, который живёт светской жизнью, он же тоже проходит некий искус, то есть сначала неофит ты, ты радуешься, и тебе всё легко, а потом ты начинаешь пытаться ходить своими ногами и вот это уже самый трудный момент, когда тебе нужно постоянно себя преодолевать. Ты уже сформировался ведь совершенно по-другому, а тебе нужно постоянно себя, как говорят врачи: перенастраивать нейронные связи на уже совершенно новые дорожки и это очень большой труд, в том числе нейронные связи души, если можно так странно выразиться, но ты ведь и душу свою должен перевоспитать, и вот этот вечный процесс, вот этот непрекращающийся.

А. Силин:

— Да, я сейчас как раз в этом процессе, как раз этим действительно занимаюсь, это действительно сложнее, чем когда-то, как какой-то конфетно-букетный период, ты всем воодушевлён, такое неофитство все эти подарки сыплются на тебя просто, как вот из «душа Шарко́», и, конечно, так легко. А сейчас, да, действительно такой период, когда уже нужно включать волю, разум для того, чтобы двигаться, и когда отпадаешь, понимаешь, что так хуже, ползёшь обратно, когда не можешь ползти, лежишь в этом направлении, вот так и живёшь.

К. Лаврентьева:

— То есть, как говорят святые отцы: если человек уже встретился со Христом, он уже этого забыть не может, что бы он ни делал, он всё время хочет вернуть вот эту вот благодать общения с Богом, и это очень важно, это, наверное, самое ценное, не наверное, а точно самое ценное в христианской жизни, вообще в жизни человека.

К. Лаврентьева:

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА продолжается, дорогие друзья, у нас в гостях Антон Юрьевич Силин, главный врач Клинического госпиталя на Яузе, врач высшей квалификационной категории и автор патента низкодозового КТ лёгких, вот о чём я хотела ещё спросить: что такое низкодозовое КТ лёгких?

А. Силин:

— Ну, все теперь знают, что такое КТ...

К. Лаврентьева:

— Да, с тех пор, как наша жизнь изменилась в 2020 году, все знают.

А. Силин:

— Компьютерная томография — это рентгеновский метод исследования, который позволяет послойно получать изображение лёгких. Толщина слоя, ну, как вот колбасу нарезаем, вот толщина каждого этого среза, она порядка 1 мм. Мы, соответственно, делаем кучу вот этих срезов, больше тысячи, и изучаем, собственно говоря, структуру лёгкого, это позволяет нам, вот особенно когда был ковид, стадировать степень распространённости, степень вовлечённости лёгочной ткани в заболеваниях. Но всё хорошо, но это рентгеновский метод исследования, то есть с помощью излучения рентгеновского, которое вместе с этим является, как правильно выразиться...

К. Лаврентьева:

— Стрессом для организма определённым.

А. Силин:

— Да, стрессом, провокатором развития онкологических заболеваний. И есть разные исследования, там японские говорят о том, что уже ежегодная доза в 10 миллизивертов, способ лечения лучевой нагрузки, там уже у каждого 401-го человека может вызвать риск развития онкологического заболевания. Одно КТ, которое в ковид нужно было выполнить три и более, даёт 3 миллизиверта, то есть 3 КТ — это уже вот мы подступаем к дозе в 10 миллизивертов. Тут, правда, надо понимать, чтобы я не вызвал тоже какой-то вот такой боязни у пациентов к таким методам обследования: если это произошло где-то один раз в год, или несколько раз в год, но там суммарная доза не так высока, даже если это 20-30 или даже 40 миллизивертов, то не так высок риск развития онкозаболевания, но когда мы говорим об огромной популяции, практически населения города или страны, которая в большинстве своём получила вот эту лучевую нагрузку, то, конечно, мы понимаем, что риск развития онкологического заболевания существенно увеличивается. И мы задались вопросом, я в этот момент как раз писал диссертацию по снижению лучевой нагрузки, и мы как раз стали экспериментировать сначала на фантомах, потом, когда у нас уже получилось это всё, мы стали с пациентского согласия делать это на людях, нам удалось снизить лучевую нагрузку в десять раз. И вот когда мы это всё описали, там свои подходы, технические настройки, что нужно сделать с аппаратом для того, чтобы нагрузку получить без потери качества, потому что это всегда две чаши весов, чем больше лучевая нагрузка в данном случае, тем выше качество изображения. И у нас была задача — не потеряв качество изображения, снизить лучевую нагрузку, это можно только с помощью современных технологий, и в том числе, опять же, с применением искусственного интеллекта, с помощью разных таких тонких настроек. Ну и вот, когда мы это всё описали для того, чтобы диссертация выглядела более убедительно, мы подали на патент и получили.

К. Лаврентьева:

— Но это как-то будет распространяться всё-таки, эта методика? Она ведь невероятно важна.

А. Силин:

— Да, она распространяется, однозначно, это в том числе проект московского Департамента здравоохранения про скрининг, там это, правда, применялось как скрининг рака лёгкого, потому что тоже есть правила СанПиНа, которые говорят о том, что профилактическая доза лучевой нагрузки не может превышать 1 миллизиверт, но ещё недавно такую дозу можно было получить только с помощью рентгеновского изображения, рентгена грудной клетки, но большие исследования говорят о том, что при риске развития рака лёгкого рентгеновские исследования не снижают смертность, а когда мы стали применять КТ, то снижает порядка 20-30 процентов. И наша задача была попасть в норматив СанПиНа, то есть сделать КТ, но с дозой меньше 1 миллизиверта и это получилось сделать, это получилось сделать в том числе в эксперименте, это называется московский эксперимент скрининга рака лёгкого, нам это удалось сделать, и это применяется, это можно получить и в городе, это можно получить и в нашей клинике, такое именно низкодозовое КТ грудной клетки.

К. Лаврентьева:

— Это очень интересно. Вы это всё делаете почему? Вы действительно чувствуете себя на своём месте? У вас никогда не было ощущения, что вот лучше бы я всё-таки в актёры пошёл?

А. Силин:

— Вот сейчас чем дальше, тем больше я чувствую себя на своём месте и в роли организатора здравоохранения, сейчас уже больше как организатора здравоохранения, меньше как врача. Но я всегда был каким-то таким неусидчивым, всё время стремящимся, в общем, активную позицию занимающим. И да, мне это просто нравилось, это меня увлекало, если я видел какую-то проблему или историю, с которой я как-то соприкасался, и там можно было как-то углубиться и что-то развить, туда всегда как-то увлекался, да.

К. Лаврентьева:

— Ну, а как вот уже теперь христианин, какую вы видите для себя главную задачу, как врач? Христианин-врач, врач-христианин, вообще это для вас совместимые понятия? Или врач есть врач, всё-таки он всегда должен по-христиански поступать?

А. Силин:

— Вот когда я уже встал на путь православной веры, я понял, как мне повезло, что я в одной профессии могу совместить одновременно и духовную реализацию и помощь людям, потому что, по большому счёту, всё, что нужно, чтобы чувствовать себя реализованным — это найти применение, найти себя в помощи людям, это мое мнение. И дальше у каждого свой путь, кто-то хорошо чистит обувь и так помогает людям, чувствует себя реализованным, кто-то, может быть, печёт пироги, кто-то ещё что-то. А тут это прямо просто очевидная вещь, ты одновременно и в профессии реализуешься, помогая людям, и при этом ты реализуешься духовно, два в одном получилось, просто успех. Хотя я, конечно, так никогда не думал раньше, а сейчас понимаю, как повезло.

К. Лаврентьева:

— То есть вы пошли в профессию не чтобы людям помогать сначала? Или всё-таки чтобы людям помогать? Нет? Вам было интересно?

А. Силин:

— Нет, я пошёл в профессию потому, что у меня предметы получались лучше всего, я поступил в медицинский вуз...

К. Лаврентьева:

— Чтобы стихи каждый день папе не рассказывать.

А. Силин:

— Да, чтобы не рассказывать стихи. Хотя это, кстати, очень удивительно, я так не любил рассказывать папе стихи, у меня был такой опыт, что я думал, что я никогда в жизни этим не буду заниматься, но сейчас я веду свой Telegram-канал, он называется «Силен в правде», и там я уже два раза прочитал стихи, на Новый год и на 8 марта. И вы меня спросили, я сейчас только это, правда, осознал, что то, что во мне развивал отец, сейчас начинает вот таким образом реализовываться, при этом мой актёр тоже, в общем-то, доволен получился.

К. Лаврентьева:

— То есть, получается, казалось бы, случайно пошли в мединститут, а получилось так много хорошего в итоге. Антон Юрьевич, а как родители ваши отреагировали на ваш приход в храм?

А. Силин:

— Мама переживала сначала.

К. Лаврентьева:

— Почему?

А. Силин:

— У меня родители невоцерковлённые, то есть они не осведомлены в Таинствах Церкви, но при этом всегда и мама, и вся семья говорят: главное, чтобы Бог был в душе как-то вот с тобой, и этого им достаточно. И когда я пошёл по этому пути, стал в этом развиваться, то мама очень разволновалась, думая, что я, ну не то, что в секту, но, в общем, попал под влияние, за это она переживала, но сейчас уже, по прошествии времени они видят, я думаю, как на меня это положительно повлияло, и успокоились.

К. Лаврентьева:

— Но сами они пока в храм не ходят?

А. Силин:

— Нет.

К. Лаврентьева:

— Ну ничего.

А. Силин:

— Хотя стали, на самом деле, больше ходить, и даже мне, когда ходят, присылают какие-то смски или фотографии, я стал это больше замечать. Я, кстати, этого не отмечал, а получается, что тоже повлиял.

К. Лаврентьева:

— Нет, ну на самом деле люди же всё равно, как говорит блаженный Августин, душа-то каждого человека христианка, то есть люди же, они по своему строению всё равно тянутся к Богу, тем более, если порядочно живут, так они вообще могут быть христианами по сути, просто ещё не знают об этом, поэтому я всегда этим утешаюсь.

А. Силин:

— Я про себя, мне кажется, так всегда, вот до Оптины так и считал, что я христианин, ну вот просто ищущий, просто где-то рядом.

К. Лаврентьева:

— Ой, это, кстати, интересно вы говорите, то есть вы всё-таки считали себя христианином?

А. Силин:

— Да. У меня не было абсолютно никаких знаний православных или ещё чего-то, я был крещён с детства, может быть, это тоже как-то повлияло на моё осознание. Я никогда, хотя много чего исследовал в своей жизни, но я никогда себя не ощущал причастным к чему-то другому, именно вот православие.

К. Лаврентьева:

— Что для вас самое радостное в Церкви: Я сегодня вас пытаю и пытаю.

А. Силин:

— Да, да. Глубокий разговор получился действительно. Самое радостное...

К. Лаврентьева:

— Ну вот к вам подойдут спросят: «Антон, вот ты скажи, что ты там нашёл вообще? Чего ты туда ходишь? Чего ты туда ездишь? Пошли с нами лучше вечеринку».

А. Силин:

— Я просто думал, как это сформулировать по-другому, но это благодать. Наверное, Божья благодать. Вот именно самое радостное — это успокоение, мир внутри, как будто сразу устроение и гармония наступает и это держится после Оптины, ещё неделю пребываешь в этом состоянии, потом нужно возвращаться, потому что, конечно, мир и такая мирская суета, она раздёргивает внимание, какую-то внутреннюю гармонию, и я, пожалуй, еду за ней, за этим каким-то благостным состоянием, и это самое радостное, когда это обретаешь вновь и вновь с каждой поездкой.

К. Лаврентьева:

— А что самое трудное?

А. Силин:

— Самое трудное — это, конечно, следовать заповедям. И вот эти искушения, которые на каждом шагу, они, конечно, порой довольно сложно преодолеваются и внутренние вот эти конфликты: «ну зачем ты, а можно же попробовать как-то между струй пройти и тут удовольствие получить, и при этом как-то от Бога не отпасть», но не получается, каждый раз это либо да, либо нет. И каждый раз ты опять, если бухнулся, думаешь: ну вот, то же самое. Ну и опять начинаешь как-то там бежать, ползти или там лежать, смотреть в сторону церкви обратно.

К. Лаврентьева:

— Это очень важные вы вещи говорите. Антон Юрьевич, скоро Пасха. И сейчас у нас такое очень непростое время, уже, наверное, с 20-го оно началось, года, сначала коронавирус, сейчас всем известные события, но всё равно скоро Пасха, и все мы должны будем и рады будем славить Христа вновь и вновь, в любой ситуации надо радоваться, как-то стараться вспомнить о воскресении Христовом. Как вы будете её праздновать?

А. Силин:

— Однозначно в Оптине. Я, кстати, последние два Новых года встречаю в монастыре, это наиболее светлые, по моим воспоминаниям, встречи Нового года именно на службе в монастыре. Пасху я буду также, чего, конечно, советую каждому.

К. Лаврентьева:

— Кстати, если я не ошибаюсь, Оптинских монахов Василия, Ферапонта и Трофима как раз убили на Пасху 93-го года.

А. Силин:

— Год не скажу, но да, это именно на Пасху произошло.

К. Лаврентьева:

— Почему я об этом заговорила — потому что, видимо, ведь в этом году, наверное, будет 20 лет уже, или, если 93-й, то сколько? Я сижу, вообще ничего посчитать не могу.

А. Силин:

— 30 лет.

К. Лаврентьева:

— Да, 93-й год, а в 23-м году будет 30 лет, да. Получается, вы поедете на Пасху, когда там будет 30 лет со дня убиения монахов в Оптиной пустыни.

А. Силин:

— Да, вообще, храм этот удивительный, там где лежат мощи убиенных братьев, они под храмом.

К. Лаврентьева:

— Да, под спудом, часовня.

А. Силин:

— Да, часовня, тоже очень удивительное место, место каких-то переживаний отдельных, сакральных.

К. Лаврентьева:

— Да, место такого мученического духа. Спасибо вам огромное, Антон Юрьевич, за этот разговор, вы так прямо очень искренне и глубоко со мной сегодня поговорили, и простите меня, я вас очень много пытала, но мы вам очень благодарны, правда. Дорогие друзья, в этом часе с нами был Антон Юрьевич Силин, главный врач Клинического госпиталя на Яузе, врач высшей квалификационной категории. У микрофона Кира Лаврентьева. Мы говорили о пути христианина в светском обществе, и вследствие этого разговора, вследствие этого часа хочется пожелать о себе и нашим дорогим слушателям здоровья душевного и телесного по возможности тоже, желательно. Огромное спасибо, всего доброго, до свидания.

А. Силин:

— Благодарю, до свидания.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Народные традиции пения и колядок». Анастасия Кузнецова
• «Вера и творчество». Павел Сметанкин
• «Память о новомучениках». Кирилл Алексин