Поделиться
Они вошли неожиданно, гурьбой, вспугнув сонную тишину осеннего Подворья: пожилые, старомодно одетые мужчины, женщины, и с жаром что-то принялись обсуждать, указывая руками на надвратный храм, колокольню, белые корпуса.
Сторож отметил их детски счастливые лица, какие бывают у стариков, посещающих места своей молодости и, подойдя к группе, спросил, хотели бы гости услышать об истории Андреевского монастыря?
Но гости, перебивая друг друга, восторженно заговорили:
— Мы здесь всё знаем! Мы здесь жили! А вот Надя, она здесь родилась! Нам так хорошо здесь побывать, вспомнить, как мы жили в молодости! Вы знаете, что здесь было?
— Да, монастырь до середины XVIII века, школа дьяков, братство Ртищева... — начал сторож.
— Да нет! Потом, при советской власти. Здесь были коммуналки, коридорная система.
— Интересно! Расскажите!
— О! Знаете, как хорошо мы здесь жили! За грибами ходили в овраг, и воздух был чистый, и вода хорошая, вкусная! А храмы закрыли. В том вот, который красный — там ничего не было, двери заколоченные. Мы через в щелку любили смотреть внутрь. И проход был прямо на Банный двор.
В надвратном храме жили в два этажа, а внизу были общие кухни.
Нас выселять стали в 1963-м: помещения отдали под институт. Мы очень не хотели уезжать, жалели. Хотя нам давали квартиры. У нас была, как одна семья: запремся, бывало, никого не пускали во двор, только чтобы свои! Возле ворот сторожка стояла деревянная. У нас порядок был. И воровства не было.
Тут в разговор вступила Надя.
— Я родилась здесь. Вон — в надвратном храме второе окно наше, я из него любила глядеть на двор. Когда мне исполнилось пятнадцать лет — приехал Паша. Они жили слева, в первом этаже. Мы с ним бегали на свиданья за колокольню. А вон там у жильцов пианино было. Теперь здесь церковь... Это правильно. Мы придем и записочки напишем обо всех, кто здесь жил.
Гости обошли вокруг колокольни, попрощались со сторожем и по одному просочились сквозь калитку Святых ворот.
Наверное, гости приходили, но уже поодиночке.
Когда летними вечерами сторож делал обход Подворья, он, всматриваясь в темные окна корпусов, надвратного храма, воображал за ними жизнь прежних обитателей, даже звуки пианино слышались ему. «Прежде почивших отцев и братьев наших, зде лежащих и повсюду, православных...» — вспоминались ему слова ектеньи, и почему-то на душе делалось светло.
