«Фильм «Мария. Спасти Москву». Вера Сторожева

У нас в гостях была кинорежиссер Вера Сторожева.

Мы говорили о фильме «Мария. Спасти Москву»: почему наша гостья решила обратиться к религиозному сюжету в контексте Великой Отечественной войны, насколько сложно снимать кино о святых, а также какие духовные вопросы ставит эта работа перед зрителями.

Ведущий: Константин Мацан

---

Константин Мацан:

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. С трепетной радостью приветствую нашу сегодняшнюю гостью Веру Михайловну Сторожеву. Добрый вечер.

Вера Сторожева:

— Добрый вечер.

Константин Мацан:

— В представлении вы не нуждаетесь, но кому-то на всякий случай напомню, кинорежиссер, сценарист, продюсер. Мы сегодня с вами поговорим о вашем новом фильме «Мария. Спасти Москву». Я с общего вопроса начну, но он сущностный и важный. Фильм, в котором религиозная тема, религиозный сюжет, сюжет о Матроне Московской, о Тихвинской иконе, является структурообразующим. Из чего сама ваша потребность обратиться к этой теме выросла?

Вера Сторожева:

— Тема религиозная мне не чужда. И все даже там, где не упоминается церковь и прочее, есть какие-то установки у нас внутренние, и они всегда диктуются каким-то мироощущением. Я прочла сценарий Елены Райской, и мне показалось, что в этот момент моей жизни это то, что нужно мне снять. История, наверное, и смыслообразующая, скорее я бы сказала, сюжетообразующая. Мы с продюсером не собирались делать кино сугубо религиозное для только православных верующих, все-таки это кино для широкого зрителя.

Константин Мацан:

— Оно и не получилось узконаправленным.

Вера Сторожева:

— Да, мы и не задавались этой целью. Именно не случайно, что мы не говорим, что это Матрона Московская, у нас старица по сюжету, к старице народ стекается в такие трудные времена. Мы даже изменили местонахождение. Мы знаем, где Матрона в 41-м году была в Москве, мы специально назвали другой переулок — Хохловский, где мы и снимали в начале января прошлого года. Все, что касается религиозной и прочей атрибутики, все-таки это светское кино, это кино о Марии, о девушке-героине. Девушка — рьяная НКВДэшница, с совершенно советскими атеистическими и даже агрессивными взглядами по отношению к церкви.

Константин Мацан:

— При этом с интересной биографией, но не будем раскрывать детали.

Вера Сторожева:

— Не будем, да, спорить. Эта история про девушку, ее путь. Мы называем это роуд-муви и внешне и внутренне, когда она движется. У нее задание привезти икону в Москву, с одной стороны. С другой стороны она как бы движется сама к себе и открывается и преображается.

Константин Мацан:

— Вы знаете, то, о чем мы сейчас заговорили, те акценты, которые вы расставляете, мне кажутся очень важными и показательными. Действительно, это вовсе не религиозное кино, если под религиозным кино понимать узконаправленное произведение только для своих, с одной стороны. С другой стороны, а не слишком ли это искусственное деление. Религиозные люди такая же часть общей аудитории, которая смотрит кино. И в этом смысле, мне очень ценно, помимо художественных достоинств фильма, если мы именно об этом сейчас говорим, кажется то, что эта религиозная тема просто введена в общий контекст обычного повествования об обычной жизни. То есть мы не говорим, что религия это что-то такое на обочине жизни. А с другой стороны, не говорим, что это что-то, что нужно рассматривать как отдельный со всем остальным противоречащий сюжет. Это часть жизни такая же, как война, любовь, отношение мужчины и женщины, там же есть отношения с Богом. И вы это показываете как нормальный, здоровый...

Вера Сторожева:

— Нормальное течение жизни, абсолютно, да.

Константин Мацан:

— Мне кажется, если говорить о некотором, простите это слово, о некотором религиозном миссионерском эффекте — я его произношу, не вы — он как раз таки именно в этой нормальности, погруженности религиозной темы просто в контекст нормальной жизни. Мне именно это в фильме кажется, помимо, повторюсь, всех художественных особенностей, очень ценным. И мне кажется, вы в этом же направлении, как режиссер, и рассматриваете, мыслите.

Вера Сторожева:

— Да. И не только это кино, но и другие фильмы, например, «Мой парень — ангел». Это такая новогодняя романтическая комедия, где, кстати, тоже Артур Смольянинов.

Константин Мацан:

— Какой у него карьерный рост, теперь он священника сыграл у вас.

Вера Сторожева:

— Я ему сказала, да, что от ангела ты вочеловечился. Там тоже не простой священник, вы помните. Там тоже, я имею в виду, религиозность вплетена, человек, который видит, она как воздух, которым мы дышим. Это не просто религиозность как человеческое направление осознанности, а это то, что — не случайность в жизни. И здесь тоже, в «Марии» все не случайно, за все приходится платить нашей героине: за предательство, за отступничество от семьи, от каких-то корней, она проходит все некие мытарства. Вы совершенно верно сказали, что любовь и смерть, если вы обратили внимание, «просто», наверное, не правильное слово, но, наверное, употреблю его: очень просто умирают люди, бытово. В смерти человека нет никакого, когда это в жизни, то в этом нет никакого пафоса, геройства, и наши герои уходят друг за другом, их убивают, потому что это война. И это все довольно обыкновенное дело в этом смысле, визуально. Не хотелось ни в чем пафоса: ни в том, что она идет за иконой, то, что люди погибают, как герои, и так далее.

Константин Мацан:

— Мне кажется, в этой обыкновенности, на которую вы указали, для меня, как для зрителя, намного больше трагизма, и боли, и правды, чем в той самой пафосности, романтизации или героизации войны, что мы, как мне кажется, последнее время в кино нередко наблюдаем. У вас этого совершенно нет, вы от этого свободны совершенно, вы нашли какую-то свою интонацию, свой взгляд, свой авторский почерк, чтобы сказать о том, что вам важно. И это в кино есть.

Вера Сторожева:

— Я хочу просто сказать, что сейчас война, особенно в блокбастерах, немножко как компьютерная игра, она блестящая, яркая, но мы хотели вернуться к основам, может быть, к традициям советского кино, когда кино делали еще фронтовики, люди знали и помнили войну. Мы, понятно, в силу возраста этого не помним, но это традиция черно-белого кино о войне, и даже у нас специально нет красок особых. Кино цветное, но оно как будто немножко черно-белое.

Константин Мацан:

— Вы сказали вначале о том, что когда прочитали сценарий, поняли, почувствовали, что сейчас, в этот период жизни, это то, что вам хочется снять, хочется сделать. А можете чуть подробнее, если это возможно, сказать, что это за период жизни, почему именно сейчас. И когда вы сценарий прочли, вас зацепила тема войны, тема того, как это сплетено все в одно — и религиозное чувство, и патриотическое, и трагическое — на что вы срезонировали?

Вера Сторожева:

— Я думаю, что героиня меня захватила, ее изменение. И героиня, и герой главный, священник, отец Владимир. Их путь каждого, от отречения, как апостол Павел, который гнал христиан, а потом каким-то чудом, там было мгновенное чудо его преображения, а здесь у каждого героя преображение медленное, через испытания. Наверное, это. Потом 41-й год. Я сейчас делала, на первом канале идет уже, прошло два сериала, такой сериал ретро «Шифр». Девушки родом из войны, это 56-58-й годы, когда они, уже бывшие сотрудницы ГРУ, выброшенные на улицу, потому что там какие-то отделы были расформированы, они начинают помогать вследствие своих уникальных способностей. Потому что туда набирали героинь, как в космос, с прекрасной памятью, с аналитическими, не волшебными, но уникальными человеческими способностями. Вся ретро-история меня захватила, и мы воспроизводили флешбэки военные, и именно война, 41-й год, Москва. В конце октября был день паники, я уже говорю о «Марии», который мы в начале попытались воспроизвести, когда вся Москва бежала. Люди оставались, многие эвакуировались и бежали чиновники. И когда жгли документы, когда эмки, нагруженные тряпьем, и бежали чиновники, бегство из Москвы, день паники. Немножко сейчас о нем забыли, но было такое. И в этот момент, историки знают, что в этот момент Москва была оголена, и был абсолютно открыт к ней путь, эти конец октября — начало ноября были самые трагические дни. Я думаю, что это история не только войны, но всего 20-го века для нашей страны. Они были уникальными. И что защитило Москву? Конечно, как создатели фильма, мы не говорим, что только икона. Конечно, сотни тысяч людей и подвижничество практически интеллигенции Москвы, когда люди, не умеющие держать винтовку, были как — на два-три часа если они задерживали наступление немцев — то это как пушечное мясо. Этот момент действительно самый трагический. И в том числе и наша история. И мы считаем, невзирая на то, что в интернете, уже на основании ролик трейлера только поднялся какой-то небывалый скандал о том, что же только икона защитила, одни говорят, другие говорят, да не могла наша святая встретиться со Сталиным и так далее. Здесь объединились люди разных мировоззрений и позиций против, не гладя еще, не видя фильм. Хотя трейлер и должен как-то провоцировать на внимание к теме, к проблеме, к фильму и это получилось. Но с таким резонансом, не глядя, с осуждением в основном. Но, я думаю, что зрителям будет интересно посмотреть.

Константин Мацан:

— Вера Михайловна Сторожева, кинорежиссер сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Мы говорим о новом фильме нашей гостьи «Мария. Спасти Москву». Вы упомянули один из эпизодов фильма, где Сталин встречается со святой.

Вера Сторожева:

— Со старицей.

Константин Мацан:

— И понятно, что прототипом этой старицы является святая Матрона Московская, и сюжет о встречи Сталина со святой Матроной — сюжет, насколько я могу судить, полулегендарный, скажем так. И можно спорить, могут историки спорить об этом, каждый может верить или не верить, пытаться в этом вопросе для себя разобраться. Вам, как создателю фильма, было важно для себя решить, было это на самом деле, или это можно взять как народную легенду.

Вера Сторожева:

— Это как легенда, я поверила автору, поверила сценарию, поверила историческим вещам. Всем известно, что я ни в коем случае не сталинист, моя семья тоже пострадала в свое время. Я не сталинист, но что-то с ним произошло, со Сталиным, когда дальше, мы знаем, он открывал храмы, патриаршество...

Константин Мацан:

— Собор в 43-м году был проведен, большевистскими темпами, как пишут историки.

Вера Сторожева:

— Собор. Что три, по-моему, три епископа оставались, почти была преемственность потеряна живых.

Константин Мацан:

— Ну, да, если бы еще одного епископа расстреляли или посадили, то не хватило бы епископов, чтобы по канонам Церкви рукоположить нового епископа. Их должно быть минимум трое, и если бы одного не достало, то все в принципе, новых священнослужителей в Церкви не могло бы появиться. Но трое все-таки на свободе или четверо оставались к началу войны.

Вера Сторожева:

— Но ведь что-то случилось с нашим главнокомандующим верховным. Что-то случилось с человеком, который гнал Церковь. Хотя он старался сделать ее ему подвластной, но видимо какая-то встреча, может быть не буквальная встреча со святой, а какая-то встреча у него внутренняя, наверное, произошла. Или он вспомнил свое семинарское прошлое, или что, я не знаю. Это не предмет нашего рассмотрения, мы не рассматриваем Сталина как героя нашего главного, мы рассматриваем девушку Марию, молодую женщину. Поэтому, сказать, что я решала для себя вопрос принципиально, была ли эта встреча или нет — нет, я такого не делала.

Константин Мацан:

— Я такое мнение встречал, не в связи с вашим фильмом, а вообще, когда такого рода сюжеты обсуждаются, как облет с Тихвинской иконой вокруг Москвы или как встреча Сталина с Матроной Московской. Историки могут выяснять и спорить, было это или не было, но с точки зрения культурологической сам факт того, что в народной памяти такая легенда сформировалась и возникла именно как легенда, говорит о многом, ну, о чем-то говорит. Что именно такая легенда, что руководитель Советского Союза или главнокомандующий обратился к Богу, к иконе, к идее святости, к Церкви. То, что в народной памяти такой сюжет есть, есть о чем подумать, вне зависимости от того, рассматривать как какую-то легенду, мифологию и так далее.

Вера Сторожева:

— Но ведь, может быть, не обратился, но поводом встречи, если таковая была, мог быть страх за себя, за страну, за Москву. И это тоже могло быть поводом для встречи такой. Потому что я уже говорила, что конец октября — начало ноября было страшное время, вывезли, как вы знаете, в Тюмень, в Тюменский техникум, я когда-то там снимала, тело Ленина, мавзолей задекорировали, Кремль задекорировали и так далее. Но была ли эта встреча, для нас это не предмет рассмотрения. Но то, что с ним что-то случилось, это очевидно.

Константин Мацан:

— Вы сказали о реакции даже на трейлер. Не секрет, что сегодня фигура Сталина тема взрывоопасная, вызывает дискуссии, что любое, даже нейтральное, не критичное, не жесткое упоминание, просто Сталин как главнокомандующий, а не Сталин как тиран и душегубец, уже вызывает обвинения в сталинизме и в жутком тоталитаризме мышления. Вы когда фильм создавали, готовы были с этой критикой встречаться?

Вера Сторожева:

— Нет, абсолютно.

Константин Мацан:

— Для вас это неожиданно оказалось?

Вера Сторожева:

— Для меня это была просто такая неожиданность. Я даже не читаю эти форумы из чувства, не то, что самосохранения, но я просто работала, только закончила съемки, мне было не до того. Во-первых. Во-вторых, мы уже почувствовали на себе: история нашей картины и те информационные спонсоры, которые хотели с нами сотрудничать и они видели кино, кино им понравилось, как только начался этот скандал, хайп, как это называется, то они сделали шаг в сторону. Потому что какие-то, может быть, опасения, что рядом, может быть, не стоять. Но я считаю, что кино очень достойное, достойное своей эпохи трагической, которую мы отражаем. С другой стороны, удивительно, общество наше, такие диванные критики, когда ты читаешь у других, ты чувствуешь, что какой-то беспредел настал, но когда ты еще видишь относительно кино, которое даже по тематике близко не об этом, что люди не глядя линчуют.

Константин Мацан:

— Они реагируют не на кино, не на сюжет, а просто на какую-то деталь, на мелочь. Придираются к слову, грубо говоря.

Вера Сторожева:

— Да. И причем, идут тысячи и тысячи отзывов, которые слово за слово, далеко уходят от темы, но у них идет такая злоба не человеческая.

Константин Мацан:

— Любопытно, что мы при этом сейчас свободно это обсуждаем на радиостанции «Вера», которая в силу своей тематики много говорит о новомучениках, о людях, пострадавших от советской власти и, в частности, в эпоху Сталина. Лично я, как человек, не испытываю ни грана симпатии к фигуре генералиссимуса, при этом понимая, что другие реакции, когда, если ты не произносишь рядом с именем Сталина слово палач, то ты уже сталинист — вот такого рода реакции, просто лишают нас возможности спокойно эту тему обсуждать. В том числе и применительно к искусству, к фильмам, например.

Вера Сторожева:

— Абсолютно, да.

Константин Мацан:

— То есть совершенно уводит дискуссию в другое русло, и за деревьями не видится леса в таком случае.

Вера Сторожева:

— Я благодарна, во-первых, вашей радиостанции и главному редактору, с которым мы общались, что вы, невзирая на скандал вокруг трейлера, не фильма даже, что вы нас поддерживаете, и мы об этом говорим.

Константин Мацан:

— Вы упомянули нашего главного редактора Илью Кузьменкова. Да, я знаю, что он был и на показе фильма, и было обсуждение вашего фильма с теми, кого можно назвать экспертным сообществом, в том числе люди, связанные с разными социальными группами. Я собственно о чем хочу в этой связи спросить. Мы, имею в виду такие люди, со стороны наблюдающие за режиссерами, например, думаем, что художник существует в парадигме «я художник, я так вижу и мнение общественности меня не интересует». До известной степени это конечно, так, вы автор, вы делаете, что считаете нужным, как вы видите. С другой стороны, потом вы показываете этот фильм каким-то людям, и вам интересно их мнение, вы хотите услышать их комментарии, даже критические, вам это важно. В этом есть здоровое отношение художника и общества. А почему это важно вам?

Вера Сторожева:

— Если бы я была просто живописец, человек, который написал картину, поставил ее куда-то за шкаф, а потом показал. И она только созрела. А здесь, во-первых, я делаю не одна, у нас огромная прекрасная группа, мои единомышленники. Это и автор сценария, и продюсер, это, в конце концов, и министерство культуры, это сопродюсеры, все, кто финансово или творчески участвует в создании этого фильма. И странно было бы нам не рассчитывать на обратную связь. У нас был показ в Доме кино в рамках фестиваля Сталкер, очень хорошо прошел. Люди говорили: ой, а мы думали, а мы думали это совсем другое, а мы там... то есть доносятся некие... И действительно, даже мужчин оно пробивает, пронимает, не только женщин эмоционально. Я думаю то, о чем вы говорите, обратная связь, это просто необходимая вещь. Необходимая, но конструктивный диалог, а не просто взять и уничтожить саму идею.

Константин Мацан:

— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» кинорежиссер Вера Сторожева, мы говорим о фильме «Мария. Спасти Москву». У микрофона Константин Мацан. Скоро вернемся, не переключайтесь.

Константин Мацан:

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Вера Михайловна Сторожева, кинорежиссер, и мы говорим о новом фильме нашей гостьи «Мария. Спасти Москву». Если продолжать тему, на которой мы остановились в конце прошлой части нашей программы об обратной связи, а есть ли тут момент не только обратной связи, как таковой — просто получить мнение, есть ли тут момент для художника осознания своей ответственности? И если вдруг — я, может, даже не про это конкретно кино говорю, а про сам принцип — если вдруг то, что я снял в этой детали, кого-то очень сильно заденет, смутит, обидит, и мне объяснят, почему это, и я соглашусь с этим, возможно ли, что режиссер что-то поправит в своем фильме, получив такой фидбэк? Опять же, не касаясь каких-то радикальных, фундаментальных вещей, в чем-то, например, в какой-то детали? Или здесь мой замысел, я так вижу, ваше мнение я учитываю, но все-таки остаюсь при своем?

Вера Сторожева:

— Нет. Я повторюсь, что это не только моя работа, это работа сотен, наверное, людей. Конечно, я режиссер, есть автор сценария, есть продюсер — ключевые фигуры. Но, если мы это сделали, когда мы делали, мы много размышляли, показывали, все равно мы проходим какой-то путь, и наш финальный результат — уже результат на тот момент. Его можно поправлять, хотя это финансово невозможно. Можно до бесконечности какой-то тюнинг проводить, но ведь это сделано именно в это время этими людьми и это наша позиция, это наше высказывание — может быть, это громко сказано, я не люблю слова «художник», «высказывание» — но это история, которую мы так видим. Ведь помните, слон-живописец написал пейзаж и, прежде чем его послать на вернисаж, друзей пригласил, чтобы посмотреть картину. Крокодил говорит: я Нила здесь не вижу. Еще кто-то что-то не увидел, он начал дописывать-дописывать-дописывать и у него ничего не получилось. Я к тому, что мнения важны, но не то, чтобы броситься и все переделывать.

Константин Мацан:

— В том-то все и дело, что, конечно же, все переделать невозможно. Я говорил именно... Есть люди, которые критикуют и предлагают, если они здравомыслящие, то они могут предложить — сейчас я фантазирую — этот кадр, если бы его убрать, то тогда фильм бы выиграл от этого. Сам такой заход для вас возможен? Или все-таки это мое и не вторгайтесь.

Вера Сторожева:

— Невозможен. Дело не в «мое», это просто невозможно, потому что дело сделано. Родился ребенок, и говорят: слушайте, — отец подошел или дядя, или крестный — у вас ребеночек хороший, но только ушки, давайте переделаем ему ушки.

Константин Мацан:

— Какой-то у вас такой натуралистический пример. Все-таки киномонтаж не настолько кровожадная процедура, как переделывание ушек. Я понял ответ на свой вопрос.

Вера Сторожева:

— Ну, просто это уже ценно, мы над этим думали, это не спонтанная история. Понимаете, работа над фильмом продолжалась в общей сложности полтора года, только полгода мы готовились, год назад у нас начались съемки. Просто это же не одним днем сделано.

Константин Мацан:

— Конечно, я понимаю. Я знаете, почему спрашиваю об этом. Я услышал ваш ответ.

Вера Сторожева:

— Я знаю, к чему вы идете. Идете, что может быть, мне уже говорили, что, может быть, убрать вам сцену встречи старицы со Сталиным, и тогда, может быть, публика будет более благосклонна. Я говорю, так, дело в том, что публика ничего не знает еще о Сталине, не знает ничего, не глядя на публику, угодить сложно. И потом Сталин у нас, как одна журналистка написала, «скрюченная ручка». Это некий символ, образ, в растерянности человек, весь скукоженный, а не генералиссимус, который пришел...

Константин Мацан:

— Я на самом деле к этому сюжету так конфетно обращаться не собирался, я просто вспомнил, я как-то смотрел документальный фильм про театр на Таганке, где показывали, как Любимов на репетиции приглашал критиков, литературоведов, и они в режиме реального времени что-то советовали, предлагали. Он либо отказывался, либо соглашался. Такое восприятие отдельных мнений, которые в итоге влияют на результат. Мне было интересно, насколько для вас, как для режиссера, сам по себе этот подход уместный. Но вы сказали.

Вера Сторожева:

— Но это же было у Любимова некое шоу. Собрались люди, я тоже могу на площадке собраться, мы можем поговорить, они уйдут, и мы продолжим работу. Это же не то, что он берет к сведению, это некий элемент представления, это тоже элемент спектакля. Но спектакль не фиксируется, мы можем сказать артисту: ты пройдись сейчас здесь и сделай так, а потом ты по-другому сделай. Кино это фиксированное дело. Поэтому мы зафиксировали, и это зафиксировано уже навсегда, по-другому не будет.

Константин Мацан:

— Я хочу к одному эпизоду обратиться. Узнать, что вы об этом думаете. Когда во время первой встречи — тут спойлеров не будет, потому что это не какая-то сюжетообразующая вещь — когда во время первой встречи Марии, главной героини, со старицей, старица в конце их диалога целует руку Марии.

Вера Сторожева:

— Ну да.

Константин Мацан:

— Я в этом вижу, честно говоря, отзвук встречи братьев Карамазовых со старцем Зосимой, когда он падает на колени перед Федором Павловичем. Это была для вас такая параллель или нет?

Вера Сторожева:

— Нет. Я даже не помнила об этом. У меня здесь не параллель, у меня было конкретно, почему старица это делает именно с девушкой. Она уже понимает ее будущее, что ей предстоит сделать, а атеистическая НКВДэшница просто возмущена этим: как будто гадалка, дай руку — то есть она не понимает, что это. Нет, не было аналогии.

Константин Мацан:

— Почему для меня эта аналогия прочертилась? Потому что мы же часто говорим о природе святости. Как святость, по крайней мере, в художественных персонажах, которых мы воспринимаем как людей святой жизни, тот же старец Зосима или ваша старица, прототип которой святая Матрона Московская, они ведут себя совершенно непредсказуемо, они видят и делают что-то, чего нам не видно, с одной стороны. А с другой стороны, святость это смирение. Вот не стал старец Зосима обличать и ругаться и напутствовать Федора Павловича Карамазова. Он сделал по-другому. Он все то же самое донес, как мне кажется, но через смирение упал на колени, это обезоруживающее смирение. И то же самое делает ваша старица, я вот о чем подумал. Мне показалось, что с этого путь героини и начинается, ее метанойя.

Вера Сторожева:

— Да, да. С первой встречи, конечно.

Константин Мацан:

— У одной из героинь, у той же самой старицы в разговоре с ее внуком...

Вера Сторожева:

— Это не внук, это сын хозяйки, кто ее приютил.

Константин Мацан:

— Он называл ее бабушкой. Я сказал внуком, потому что он называет ее бабушкой.

Вера Сторожева:

— Бабушка, ну да, обращение такое.

Константин Мацан:

— Звучит эта фраза детская: «Почему Бог попустил войну?» И простой, но какой-то потрясающе точный ответ: «Да кто же Его спрашивал», — говорит старица. Эта проблема тэути це и оправдание Бога, оправдание зла, как же так сочетать?

Вера Сторожева:

— Почему дети болеют, умирают?

Константин Мацан:

— Простая фраза, бытовая, но настолько точно найдена. Это, наверное, в данном случае поклон сценаристу.

Вера Сторожева:

— Сценаристу, прекрасно.

Константин Мацан:

— Которая такие диалоги написала. Кто ж Его спрашивал, все понятно, люди не спрашивают Бога, когда творят зло. Спросили бы — не сотворили. Но вы наверняка тоже для себя над этой темой думали в процессе создания фильма, работы над сценарием, как совместить идею Бога и того, что в мире творится зло, для вас просто как для человека, верующего православного человека, размышляющего о жизни.

Вера Сторожева:

— Наверное, лучше этой фразы, что сказала старица: «Кто спрашивает Бога», — лучше не скажешь. Потому что для меня никогда не стоял такой вопрос: что куда же Бог смотрит, почему Бог не запретит? Свобода человека — это главный дар Бога нам. Свобода. И мы пользуемся этой свободой. Больше сказать нечего.

Константин Мацан:

— Очень интересный и убедительный образ священника. Артур Смольянинов замечательно играет. Опять же не будем раскрывать всех деталей, но именно как священник, как мне показалось, найдена очень точная хорошая краска. А как вы работали? Есть ли для режиссера особая ответственность изобразить духовное лицо, найти то, как его показать?

Вера Сторожева:

— Есть, конечно. Ответственность это главное, за актера режиссер отвечает. Когда говорят, что фильм плохой, но актеры хорошие — это тоже режиссер. Во-первых, его выбор этих актеров и работа с актерами так далее. Артур. Во-первых, всегда, когда появляется род занятий человека в кино, который непривычен для актера, существует консультанты. У Артура был, он общался, у нас в Ростове Великом, где мы снимали, был отец Олег в том храме, где мы снимали, он нам помогал какие-то процессуальные вещи в храме. Он нас пустил, кстати, в алтарь, героиню нашу, съемки в алтаре. Мы не злоупотребляли. Он сказал, что алтарь еще не переосвящен, что ли. То есть была такая возможность.

Константин Мацан:

— То есть вы не в действующем храме снимали? Или в действующем?

Вера Сторожева:

— В действующем. Это старинный храм, который был построен по указу Иоанна Грозного. Там мощи одного из первых юродивых Исидора. Это немец, который пришел в Россию, крестился, стал юродивым Христа ради. Я к чему все говорю, что да, конечно, всегда существуют, если я снимаю, судмедэксперт у меня в «Шифре», всегда существуют консультанты, профессионалы, которые нам помогают не совершить ляпов. Конечно, мы всегда с актерами говорим об органике, какая органика, как двигаются люди, какие они. Каждая эпоха это разные жесты, мимика, эта другая психофизика человека. И всегда мы об этом думаем, когда снимаем, в том числе «Марию».

Константин Мацан:

— Вера Сторожева, кинорежиссер сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». А вот с этого места чуть поподробней, потому что это очень интересно. Как изменилась психофизика с тех времен? Что сегодня нужно человеку современному понять, уловить, актеру современному понять, уловить в людях, которые жили семьдесят лет назад во время войны?

Вера Сторожева:

— Во-первых, жестикуляция. Не было такой активной жестикуляции, как сейчас у нас. Жесты, жестикуляция, мимика, люди были более сдержаны. Опять же что за образ мы делаем, не все одинаковы. Обратите внимание, наша Мария, сама по себе актриса эмоциональная, вы видите, она вся очень сдержанная, в силу, во-первых, ее службы в органах НКВД, с другой стороны, такой образ.

Константин Мацан:

— Она лаконична и точна.

Вера Сторожева:

— Да. То же самое все герои. Мы об этом думали, о походке, о жестикуляции. Люди так, если только это не речевая характеристика, люди так быстро не говорили, как мы сейчас говорим. Время текло по-другому в представлениях. Сейчас я в Пятигорске снимала, мы много думали и читали и слушали о Лермонтове. Человеку 27 лет, он погиб, сколько человек сделал, сколько путешествовал. Когда? Ни самолетов, ни поездов, ни почты. А само по себе такое ощущение, я, читая об этом, не склонна так верить, потому что время по-другому течет. Сколько у нас технологий, сколько вещей, которые нам помогают быстро передвигаться, быстро сообщаться, но КПД человеческой жизни, то, что он оставляет после себя, не больше. Видимо, что-то, какой-то смысл в другом. Как раз люди 40-50-х годов по-другому общались, по-другому слушали друг друга и говорили.

Константин Мацан:

— Мы начали сегодня с вами уже на эту тему говорить о том, что война сегодня в блокбастерах становится темой, и становится очень помпезной, героинизированной.

Вера Сторожева:

— Глянцевой.

Константин Мацан:

— Глянцевой. У вас другое кино. Как вам кажется, я уже не столько про производство конкретно спрашиваю, сколько про ваши размышления над этой темой, над эпохой войны. Что сегодняшнему зрителю, может быть, вы бы хотели, чтобы он в первую очередь в этой войне понял, с чем бы ассоциировалась эта тема?

Вера Сторожева:

— С жертвенностью людей, самое главное. Их отношение к этому событию, как к общей беде, когда народ становится монолитом. Мы не говорим о каких-то деталях, частностях. Когда народ сплотился. Мне кажется, главное, это жертвенность. Способность и желание отдать за отечество жизнь.

Константин Мацан:

— Вам пришлось читать специально что-то о Матроне Московской, если ее признавать прототипом вашей старицы? И вообще для себя отвечать на вопрос, как режиссеру приступать к теме святости на экране, как показать святость, если показать, и как ни в коем случае ее не нужно пытаться показывать?

Вера Сторожева:

— По поводу Матроны Московской. Еще будучи совсем молодой девушкой, еще не были обретены мощи, мы ездили на кладбище к могиле, это всегда было место особого паломничества. Поэтому Матрона и образ, и фигура для меня не явилась новостью.

Константин Мацан:

— Не новое, но может быть, в процессе работы дополнительно для себя погружались в эту тему?

Вера Сторожева:

— Да, конечно. Я много читала. Ольга Лапшина, которая прекрасно сыграла ее. Даже не сыграла, как бы вошла в некий образ. Святость это не елей, это не мед, это не нежненький голосочек, это не упоминание всуе имени Господа. А это, прежде всего, цельность личности. Мы не изображаем там святую, вот она святая, херувимы поют вокруг. А это простой быт, это окружение, это очередь, это отношение к ней. О Матроне же много написано, что она иногда кричала, выгоняла, из очереди того позови, этого. То есть мы используем какие-то вещи. И одно из житийных, когда мальчик нарисовал Сталина, это тоже... Там другая была причина, но когда НКВДэшник пришел забирать Матрону, она сказала, что мать твоя болеет, это житийная история, из жития Матроны. Я думаю, что святого сыграть невозможно, потому что это тайна, но поразмышлять над этим и сделать некую атмосферу вокруг, и важно, чтобы актер был глубоким человеком.

Константин Мацан:

— А неверующий может сыграть священника, например, я уж не говорю про святого. Возьмете ли вы человека, который в жизни мировоззренчески является неверующим, хотя по типажу и по актерским данным подходит под вашу задачу, на роль героя, для которого религиозная вера является важным экзистенциалом?

Вера Сторожева:

— Нет, конечно, это имеется в виду. Человек верующий по-другому будет понимать и ощущать. Он будет постигать какие-то внутренние вещи, он будет понимать, что не надо какие-то внешние атрибуты выпячивать в игре, в образе. По крайней мере, он понимает предмет его актерского рассмотрения. Бывают разные вещи, мы знаем из истории, очень в жизни недалекие и даже глуповатые люди были выдающимися актерами, играли, я не говорю о святых, но каких-то людей, мыслящих интеллектуалов. Это такая профессия.

Константин Мацан:

— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» была Вера Михайловна Сторожева, кинорежиссер, и мы говорили о фильме «Мария. Спасти Москву». Премьера, если я не путаю, 19 января?

Вера Сторожева:

— 19 января, и 27 января начинается прокат нашего фильма.

Константин Мацан:

Мы вам желаем удачи.

Вера Сторожева:

— Спасибо вам большое за поддержку и за такой разговор.

Константин Мацан:

— Я вас благодарю еще раз за беседу, Вера Михайловна. Давайте мы под занавес нашей беседы послушаем фрагмент музыки, саундтрека к вашему новому фильму, о котором мы сегодня говорили. «Мария. Спасти Москву». Музыка композитора Юрия Потеенко. Это был «Светлый вечер». У микрофона был Константин Мацан. Спасибо. До свидания.

Звучит музыка.