У нас в школе однажды появился новый учитель истории, загадочный, молодой, тихий, умный. И даже остроумный. Не ругал никого, не кричал, не стукал указкой по столу, не призывал к тишине. Этим завораживал нас, не привыкших к такому обращению, безмерно. Не говорил: А ну-ка – тишина в классе! А говорил: Вы не находите, что это забавно: я стою рядом с Вашим товарищем и не слышу, о чем он говорит. Но это бывало только тогда, когда мы уж очень горячились, обсуждая темы, которые он предлагал. Конечно, мы горячились, и все разом хотели высказать свое мнение. Потому что были счастливы тому, что наше мнение кому-то нужно. Мальчики были рады, что учитель здоровался с ними за руку – а девочки – что склонялся в легком поклоне: дескать, здравствуйте, барышня. В общем, вы понимаете, что когда на уроке обществоведения мы увидели надпись на доске: Тема урока сегодня – счастье! – мы совсем затихли. Затихли – в смысле предчувствуя что-то из ряда вон выходящее. Внеурочное. Нестандартное. Мы прекрасно понимали, что может прийти завуч и проверить, о чем мы говорим на этом уроке. В нашей школе были строгие правила и вести обсуждение надо было все же в рамках решения партии, вернее – очередного ее съезда. Наверное, это касалось и счастья. Потому что наша завуч пришла в самом начале урока и строго посмотрела на учителя. А он встал и тоже поклонился ей. И завуч сказала: Я не знаю, о чем вы тут будете говорить с детьми, но считаю, что счастье – это умереть за свою родину! Она сказала это так, что стало понятно: на последнем съезде партии постановили, что говорить о счастье надо именно в этом ключе. Но – опять же к счастью! – завучу пришлось идти на урок математики в соседний класс. И мы уставились на учителя, а он сказал: А кто из вас правда думает, что умереть – это такое счастье? И тут мы конечно грянули всем классом. Мы так хотели рассказать о том, как мы видим счастье! Кто-то хотел много детей, а кто-то – жить у моря, а кто-то – стать великим кем-нибудь, а кто-то… в общем, все наши мнения были выслушаны. И учитель рассказал нам о знаменитом Прустовском понимании счастья: счастья-красоты, счастья-мига, счастья сиюминутной гармонии: да, о том самом кусочке бисквита на солнечной веранде. Тот урок запомнился нам, как и многие уроки учителя. Которого кстати за вольнодумие скоро выгнали из школы. Я ж говорю: суровые, партийные были времена. Мы тогда поняли, что нет стандарта счастья, оно у всех разное, и у нас, и у Пруста, и у завуча, и у партии. Так мы шагнули вперед к нашему счастью на целую ступеньку.
И так шагаем: от кусочка солнечного бисквита на веранде – до трудного и долгого пути к счастью понимания ближнего, соучастия в делах милосердия – да мало ли еще разновидностей этого самого счастья.
Должна признаться, что все эти воспоминания навеяны совсем не ярким эпизодом, который я увидела сегодня в клинике. Я сидела в очереди, довольно унылая, когда некая очень старая старушка пришла сдавать анализы. Администратор клиники кинулась к ней в ноги – чтобы одеть ей бахилы. Какой у вас чудесный сервис – разулыбалась бабуля. Но вы же за нас воевали – что мы, не сможем одеть вам бахилы? – смутилась прекрасная девушка администратор. Вы понимаете, отчего на моих глазах выступили слезы. Счастья.
Не откладывайте. Наталья Сазонова
Недавно читала книгу о докторе Гаазе.
За бескорыстную помощь вся Москва 19 века называла его «святым доктором». Я задумалась над его призывом: «Спешите делать добро».
«Делать добро» — здесь всё понятно, но почему «спешите»? Разве можно не успеть?! Можно...
Живёт человек. И всю жизнь только для себя живёт, только о себе заботится. А к концу этой жизни понимает, что бесполезно прожил. Пустая она. Потому что ничего-то в ней для других сделать не успел.
Только не успеть, точнее, опоздать, можно не только к концу жизни, но и пока живёшь. Пока есть силы, и есть потребность и есть случай.
Как-то в интернете наткнулась на документальный фильм о пожизненно заключённых. Осуждённые рассказывали о себе; за что сидят, о чём сейчас думают, о чём сожалеют или... не сожалеют. Меня потрясло интервью с одним заключённым. Мужчина сорока лет, двадцать из них уже отсидел. На вопрос журналиста о чём он сожалеет, ответил: «Знаете, я в тюрьме Евангелие впервые прочёл. Переосмыслил многое в своей жизни. Столько бы мог людям пользы и добра сделать. И никто меня в этом не ограничивал, а не сделал ... А сейчас есть у меня на то и силы и желание, но ограничений много. Столько сделать нужного людям, как на свободе бы мог, в тюрьме не удаётся. Стараюсь, но знаю, что мог бы больше. Вот о чём сожалею».
Я услышала эти слова и вспомнила:
«Спишите делать добро!» Оказывается, такую возможность можно навсегда потерять. Я и не задумывалась над этим.
А недавно поняла ещё один смысл призыва «святого доктора».
Возвращаюсь с работы. Около моего подъезда, на лавочке — бездомный. Так вот сидя, и уснул. Грязный, одет в лохмотья. Рядом с ним — пакет, в нём пол батона хлеба. Сразу захотелось его накормить чем-нибудь горячим. Поднялась в квартиру, глянула в окно; человек не ушёл, лежит, спит. Ну и решила: перекушу быстро, успею. Не обедала, есть хочется. Разогрела еду, поела. А бездомный на лавке всё спит. Стала и ему поесть разогревать. Потом в кладовой одежду подходящую нашла. Всё собрала в сумку и спустилась на улицу. Вышла... а на лавке никого нет! Я туда-сюда; нигде бездомного не видно. Ведь только что был! Две ближайшие помойки обежала — нет нигде! Так и не нашла его. Поплелась со своей сумкой обратно. Ну как же так?! И тут, как ответ, снова вспомнила: «спешите делать добро».
Спешите — значит не откладывайте! Я уверена: Бог через других людей поможет этому человеку, а я свою возможность помочь потеряла. Спешите делать добро!
Автор: Наталья Сазонова
Все выпуски программы Частное мнение
Томас Эдисон и его мать
«Меня сделала моя мать. Она искренне верила в меня», — говорил американский изобретатель Томас Эдисон. Он называл мать своим добрым гением и всегда вспоминал о ней с любовью и нежностью.
11 февраля 1847 года в городке Майлан штата Огайо у торговца зерном Сэмюэля Эдисона и его жены Нэнси родился сын. Мальчика назвали Томасом. Он рос здоровым и жизнерадостным. Едва научившись ходить, малыш всюду следовал за матерью. Отец был в постоянных разъездах по торговым делам, и воспитанием ребёнка занималась Нэнси. Всё время мать и сын проводили вместе. Знакомые и соседи Эдисонов поражались тому, как сильно мальчик был похож на мать. У него были такие же глубокие, внимательные серые глаза. Да и характер точь-в точь материнский — общительный, добрый, открытый.
Стремлением к знаниям Томас тоже пошёл в мать. Нэнси с детства очень хотела стать учительницей, и её отец, приходской священник, дал дочери прекрасное воспитание и образование. До замужества она несколько лет работала в школе. Терпеливо и обстоятельно Нэнси отвечала на все вопросы любознательного сына. А их было множество. Почему птицы летают? Почему на небе облака? Почему горит огонь? Томас с радостью и упоением постигал окружающий мир.
Когда мальчику исполнилось семь лет, он пошёл в школу. Томас ждал этого дня с нетерпением. Но учителям не пришёлся по нраву его любознательный характер. Они называли Томаса неусидчивым и часто наказывали. Так прошло около двух месяцев, и однажды мальчик вернулся из школы с запиской от преподавателя. Нэнси развернула сложенный вдвое листок. На лицо её набежала тень, глаза наполнились слезами... Но она быстро взяла в себя в руки. С любовью глядя на сына, мать прочла записку вслух: «Миссис Эдисон! Ваш сын — гений. Эта школа слишком мала для него, здесь нет учителей, способных его чему-то научить. Пожалуйста, учите его сами».
И Томас стал учиться дома. Нэнси, у которой за плечами был богатый преподавательский опыт, удивительным образом удавалось совмещать хлопоты по хозяйству с ежедневными занятиями строго по расписанию. Под её терпеливым руководством сын очень быстро научился читать и писать. Мать учила его арифметике, истории, географии и физике и всем остальным основным дисциплинам. Когда Томасу исполнилось всего 9 лет, они вместе прочли «Начала» — знаменитый фундаментальный труд Исаака Ньютона.
Миссис Эдисон скончалась в 1871 году, когда её сыну было 24 — он твёрдо стоял на ногах и уже заявил о себе как о талантливом изобретателе и инженере. А через несколько лет о Томасе Эдисоне заговорил весь мир. Благодаря его идеям в дома людей пришло электрическое освещение. Эдисон усовершенствовал телеграф, он изобрёл микрофон и фонограф, открыв эру звукозаписи.
Однажды, будучи уже на вершине своей изобретательской славы, Томас Эдисон решил разобрать старый семейный архив. Среди писем и документов ему попался сложенный вдвое листок, который показался мужчине знакомым. Томас развернул его и ахнул. Это была та самая записка, с которой много лет назад учитель отправил его из школы. Только слова в ней почему-то были совсем не те, что когда-то вслух прочла ему мать. «Миссис Эдисон! — писал учитель. — Ваш сын — умственно отсталый. Мы не можем больше учить его в школе вместе со всеми. Учите его самостоятельно дома». Томас отложил записку в сторону и заплакал.
...Как-то раз Эдисон общался с репортёрами. «Что помогло вам стать изобретателем?», — спросил один из них. И он ответил: «Не будь у меня такой матери, из меня, пожалуй, не вышло бы ничего путного. Только её безграничная вера в мои способности, любовь, соединенная с упорством, нежностью и добротой смогли сделать меня тем, кто я есть».
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
26 апреля. О милосердии
В 31-й главе Книги притчей Соломоновых есть слова: «Открывай уста твои за безгласного и для защиты всех сирот».
О милосердии, — игумен Лука Степанов.