«Дерзновение и дерзость — в чем разница?» Священник Андрей Щенников - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Дерзновение и дерзость — в чем разница?» Священник Андрей Щенников

* Поделиться

У нас в гостях был настоятель храма священномученика Антипы на Колымажном дворе священник Андрей Щенников.

Мы говорили о том, что такое дерзновение, как оно может проявляться в жизни христианина и чем отличается от дерзости.

Ведущий: Александр Ананьев


А.Ананьев:

- Добрый вечер, дорогие друзья!

В очередной раз, пришла пора неофиту задавать свои неофитские вопросы.

Меня зовут Александр Ананьев. Каждый понедельник, в восемь часов вечера, я задаю свои вопросы замечательным людям, которые приходят в светлую студию радио «Вера» только для того, чтобы попытаться ответить на эти вопросы.

Казалось бы, чем дальше, тем вопросов должно оставаться меньше, но получается – наоборот. Чем дальше, тем вопросов больше. И некоторые вопросы рождаются в процессе ответов моих собеседников.

Не так давно, мой замечательный собеседник – настоятель храма священномученика Антипы на Колымажном дворе священник Андрей Щенников, в разговоре произнёс фразу, которая заставила меня задуматься. Он сказал: «Мы совершенно забыли, что значит – дерзновение». Я тогда предложил ему продолжить наш разговор, и выяснить – почему мы забыли, что значит «дерзновение»? Когда мы забыли, что значит «дерзновение»? Почему это плохо, и, наконец, что же такое «дерзновение», и чем оно отличается от дерзости?

Об этом сегодня мы и хотим поговорить с настоятелем храма священномученика Антипы на Колымажном дворе священником Андреем Щенниковым.

Добрый вечер, отец Андрей!

О.Андрей:

- Здравствуйте, дорогой Александр! Рад, что Вы позвали… неофита вновь пообщаться с неофитом! Так, что – будем общаться на нашем с Вами, знакомом… давайте, так назовём – птичьем… таком… языке… человеко…

А.Ананьев:

- Человечьем…

О.Андрей:

- … человече-птичьем таком… как бы… мы – чуть-чуть около стоим.

Вот, замечательно, когда человек стоит немножко рядом… около… около с главной темой. Потому, что главная тема порождает очень серьёзных профессионалов, которые могут умыкаться… а мы с Вами можем… как-то… пообщаться. Вот. И этой… такой… чудной возможности я искренне рад. Поэтому… давайте общаться!

А.Ананьев:

- Очень не хочется становиться профессионалом в этом вопросе…

О.Андрей:

- Совсем не хочется становиться профессионалом в этом вопросе – с Вами согласен! Нет ничего ужаснее, когда человек становится профессиональным в этом вопросе… вот… это, конечно, удивительно…

А.Ананьев:

- Вы спросите нас, друзья, что же такое «профессионал»? Вот, отец Андрей ответит по-своему, возможно… Для меня «профессионал» – это человек, который доподлинно знает, как делать нельзя. Тем самым ограждая себя от возможных ошибок, и от возможных ступеней наверх.

О.Андрей:

- Я с Вами согласен. Даже не то, что «как делать нельзя», а о чём не стоит даже думать – вот, так вот.

А.Ананьев:

- О чём не стоит даже думать.

Сейчас я ехал на нашу встречу, отец Андрей, и подумал вот о чём. А не грешу ли я крепко?

Я еду… просто ехал и думал: «Я еду встретиться и поговорить с отцом Андреем – для чего? Для того, чтобы получить ответ на вопрос, по сути, как это работает. И каждая моя программа «Вопросы неофита» – это поиск ответа на вопрос – как это работает?

У меня возникло ощущение, когда, знаете, берёшь мобильный телефон, и подключаешь… там… какого-то мобильного оператора, и думаешь: «Так… а как подключить прямой роуминг – так, чтобы подешевле, и чтобы можно было… вот… поговорить… там… и с заграницей, и с домом…» – и ты думаешь, как это работает.

У меня возникло ощущение, что здесь – та же самая история. Я – три года назад – крестился, я, три года назад, ощутил близость Бога, и… такое впечатление, что сейчас я верчу в руках вот этот… образно говоря… смартфон, и пытаюсь подключить прямой роуминг для связи с Богом.

Стоит ли, вообще, подходить к этому именно так? Стоит ли пытаться докопаться до того: «А – как? А – что? А – почему? А, давайте, вот так…» – вместо того, чтобы, со всем смирением, со всей кротостью, с благодарностью принимая то, что тебе даётся, не искать ничего сверх того, и пытаться разобраться с тем, что у тебя есть?

О.Андрей:

- Да, я согласен с Вами. И, между прочим, я, подъезжая к студии, думал, примерно, в таком же порядке.

Вот, я думаю, мы можем просто поговорить о чём-то… как бы… о неких каких-то умных пространствах, показать, что мы представляем об этом. А, с другой стороны, мы можем поговорить, действительно, о том, как это работает. Потому, что наш разговор о Боге – он должен «работать», да? Но работает он странно… совершенно в разных регистрах.

То есть, один регистр – некое… такое… физическое приложение наших сил. То есть, мы должны делать то-то, то-то, и то-то. Другое – то, что мы должны знать примерно – это, такой, душевный регистр. А третий регистр – духовного – совершенно нам непонятен. И, вот, та самая тема – вопрос о дерзновении – он затрагивает, очевидно, вот этот, самый высокий регистр человеческого существа. Там, где порождается сам человек. Вот, эта странная… такая… сфера, где, вроде бы, человек… а, с другой стороны… вот… что значит, к примеру, дерзновение? Если мы подходим чуть ближе к этому вопросу. Вот… откуда оно, дерзновение? Что это… что это… что это такое?

Я, для себя, вот, определил, что… безусловно, это – вдохновение. Некое вдохновение, да? Ты… что-то происходит, и ты нечто делаешь – то, что ты никогда бы не сделал. Очевидно, это – героизм, да? Это, такое, героическое вдохновение. А, вот, «героическое вдохновение» сразу же у меня рождает другое слово – это «жертвенное вдохновение». То есть, это – жертвенный героизм, это вдохновение жертвенным героизмом – так я, для себя, определил вдохновение.

И, по идее… что касается, «работает-не работает»… вот… без, что ли, вот, этого чуда, не работает всё остальное. Ты не знаешь – что тебе нужно знать, кого читать, как молиться. Это – если мы берём ипостась душевной нашей жизни. И, тем более, ты не знаешь – для чего тебе поститься, для чего тебе…там… читать утреннее молитвенное правило, исполнять такие-то и такие-то определённые правила – совершенно всё распадается.

И, когда мы с Вами говорили, и… так… немножко намекнули о том, что вот это дерзновение пропадает, конечно же, мы… наверное, поняли, о чём мы говорим. Пропадает, вот, это удивительное чудо… вот, этого… странного вдохновения.

Тем более, мы встретились уже… праздник Пятидесятницы прошёл, и мы много говорим и размышляем об этом вдохновении – что вдохновение в нашей жизни – это, безусловно, вдохновение Духа Святого. То есть, Он – касается, Он – приходит, Он – пламенем неким сходит на человека, и, вот, что-то – нечто – происходит.

Так что происходит в этом дерзновении? И, главное, как оно потом действует?

Дерзновение – это озарение, очевидно… я так… я просто размышляю… потому, что… опять же, говорю, что это такой вопрос, где мы можем поразмышлять, как два неофита. Потому, что я… честно говоря… мне почему нравится тема этого разговора – потому, что про дерзновение, особо, нигде не прочитаешь. Это – очень странная тема. Это – не молитва… «молитва» набиваешь в гугле, и читаешь святых отцов – уже там всё в списке, это уже всё сказано, «пост» - читаешь про пост… а что такое «дерзновение»? Поэтому, я рад, что мы можем порассуждать об этом.

Вот, я считаю, что… мне кажется, дерзновение – это некое озарение иного. Это Господь… грубо говоря, что такое озарение? Это Господь окликает тебя по имени. Вот, Он окликнул по имени – «Здесь я, Господи!» – отвечает человек. И, вдруг, он понимает, что что-то есть – нечто иное, совершенно другое, к которому он всю свою жизнь стремился, которое всю свою жизнь видел, знал, чувствовал таким древним, архаическим, рудиментальным таким… такой интуицией – знал, что там это нечто есть, и вдруг – он видит это Лицо. И пред этим Лицом, перед этим Светом – выше реальности, на самом деле – потому, что, по сравнению с этой Реальностью, всё остальное – это мир теней, да… тот мир, в котором мы живём… вдруг меркнет всё остальное. И – как это выражается? Выражается в том, что я готов отдать всё, что угодно, только бы быть с тем, что я увидел.

«Господи! Сделаем здесь три кущи…» – говорили апостолы, увидев Преобразившегося Христа, увидев это чудо. Вот – это чудо! Вот, когда коснулся Господь – озарил их видением этого Иного.

Или в Пятидесятницу – когда вдруг апостолы стали говорить на разных языках… вот, удивительно, о чём они стали говорить? Они стали говорить об одном и едином – о Боге, они стали Его славить! А в этой славе, в этой хвале, безусловно, уже не важно, каким языком ты говоришь – потому, что смысл – он больше формы. То есть… и поэтому, собственно… так преодолевается это разделение языков Вавилонское, да? Потому, что есть общий смысл – мы знаем, о чём мы говорим. Поэтому… ну… это уже даже становится вторичным – как ты это говоришь. Настолько важным становится – Кто перед тобой, и что ты говоришь, что эта вторичность некая формы – она как-то размывается. И, поэтому, размывается, очевидно, граница, вот, этих… таких… языковых разделений.

Поэтому, это вдохновение, это вдруг внезапное видение Бога – это, конечно же, не от тебя. Это, безусловно, нас Господь касается. Ну, а что от тебя? Это – искреннее желание только быть в этом! Быть только в этом – вернее, так сказать. И… поэтому, это – жертвенность, скорее. Я готов предложить всё, что угодно, и мне абсолютно ничего не нужно – то, что было у меня, потому, что всё это некая… такая… как сказать… опять же – мир теней перед тем Светом, который я увидел.

Поэтому, я жажду отказаться… мало того, я хочу от этого отказаться, потому, что… что я имею за собой? Я имею за собой только себя, и весь мой мир. То есть, это лучшее… что лучшее есть у человека? Это – его жизнь. Но это – единственное, что у него есть. И человек ценит её, ценит жизнь – это очень серьёзное приобретение. Человек… как бы… понимает, что он – есть. Он понимает, что он есть! Поэтому… в этом… таком удивительном и прекрасном… в таком озарении, хочется предложить всё самое лучшее. Поэтому, это всегда – дело жертвенное. А жертвенное… жертва… сам… что такое жертва? Жертва – это самое лучшее, взятое… там… из стада, из жизни, да? А что такое «самое лучшее» – это образ, символ, вообще, жизни, как таковой.

А.Ананьев:

- Жертва – это основа любви.

О.Андрей:

- Да, хочется не быть, ради другого… хочется не стать, ради того, чтобы другое – состоялось. И озарение Бога предполагает, что ты хочешь отказаться от всего, потому, что ты увидел нечто большее.

А.Ананьев:

- Два, вот, этих евангельских эпизода, которые Вы вспомнили, отец Андрей – чудо Пятидесятницы и Фаворский свет – это то, что случилось не по воле тех, с кем это случилось. Это – то, что снизошло на них свыше. И Вы привели это, как убедительный пример того, что такое – дерзновение.

Получается, дерзновение – это то, что от нас не зависит? И, если будет на то Божья воля, у тебя оно – будет? А если – нет, то – нет? И можно не переживать – потому, что мы здесь ничего не решаем?

О.Андрей:

- В общем-то, как это будет ни прискорбно для нас услышать, я думаю, что, конечно, это настолько… смысл… вот… Встреча человека с Богом… настолько велик, что мы, вообще, не можем толком ничего об этом сказать.

Апостол Павел говорит, что «спасение – от Бога милующего». Не от подвизающегося. Мы никак не сможем… никак подвизаться, чтобы это вдруг с нами произошло. Это – с одной стороны. А, с другой стороны… конечно, если мы видим прекрасных мужей, которые испытывали этот удивительный, замечательный порыв – и не только апостолов… для меня, в этом отношении… что касается, вот, этого Вашего вопроса… наверное, лучше поразмышлять об Иове, или о Фоме – тех людях, которые… ну… как бы… в каком-то в человеческом страдании, что ли… вот… пришли к Богу. Искали, да?

Фома – удивительный человек. Пытается вложить свои пальцы в раны Христа. Вот, если подумать – а зачем? Ну… что? Ну, вот… что он хочет проверить? Что есть раны? Ну, они есть. Что с этими ранами невозможно жить? Ну, это и так понятно. Потому, что это – кровавые раны, смертельные, с этим – не живут. Что за этим стоит? Боль человеческая. Такое отчаяние, которое… опять же… вводит в какие-то новые… такие… просторы духа.

Причём, наверное, человеческий дух, он… страдания подгоняют его в некую такую… нагнетённое уже такое духовное пространство, где и происходит Встреча с Богом. Вот, наверное, без этого не обойтись.

Точно так же, как у Иова. Вот, всё – было. Вот – праведник, вот – верующий в Бога, вот – ничего не имеет, вот – всё закончилось, вот – жена говорит: «Да похули ты Бога, и всё… Вот, скажи, что ты был неправ…», вот – три друга его говорят: «Ты, очевидно, согрешил…» Он говорит: «Нет, я не согрешил!» – он знает свою праведность. Проклинает день своего рождения, день своего явления в этот мир – праведник Богу говорит. А, в конце концов, он говорит: «Я, всё-таки, знаю – я увижу своего Искупителя! Я увижу сам, своими глазами – я знаю, что я увижу…» – и, очевидно, сам прислушивается к тому, что говорит. То есть, страдания, очевидно, выводят человека в… такую… готовность увидеть, чтобы это – произошло.

Но – что такое страдания? Страдания это – вот-вот и разлучение уже от мира. Это – вот-вот, и уже отчаяние, когда ты сходишь… как… ну… как нам думать о фразе, о словах Иова, когда он проклинает день явления на свет? Это – вот же оно, отчаяние! Он проклинает всю свою жизнь, по большому счёту. Вот, это… грубо говоря, это страдание – оно вводит… оно, как бы, истончает эту нить с действительностью, это яблоко вот-вот – и должно оторваться, вот-вот… оно уже поспело… оно должно вот-вот отойти. Только, вот, оно должно отойти – и, наверное, должен поймать его Сам Господь в Свою руку, это яблоко человеческой судьбы. Он должен его поддержать. И тогда, вот, этот плод… как-то… очевидно… он будет… он… он… явится… он должен быть в руке у Бога. Или – он упадёт, и разобьётся, и загниёт. Либо – он должен быть у руке у Бога.

Поэтому, вот… страдание – оно… как бы… утончает эту связь человека с действительностью. И, поэтому, желание, возможность разлучиться с этим миром, так, жертвенно, в этом посыле, отдать это всё – ну, очевидно… как бы… так… «легче» сказать?… но какое-то слово тоже такое странное «легче»… но, тем не менее… ну, да… давайте, скажем «легче»… давайте, скажем так – «проще», что ли, уж… хотя, с другой стороны, что значит «легче» и «проще», если мы посмотрим на страдания Иова? Тут уж, конечно, не до простоты, и не до лёгкости… но… тем не менее, конечно, от нас зависит… вот… очень много. Мы должны в этом подойти… а дальше – Господь.

Как это случится с тобой, либо нет – совершенно непонятно. С другой стороны… уж, простите, я так размышляю… но… ведь… избрание и касание… вот это… Божье касание… Он прикоснулся… Господь прикоснулся к Иову. Но, ведь, Иов-то, в Боге, Который есть Вечность – он всю свою жизнь доходил, до этой Встречи. Он, родившись, уже до этого доживал, он к этому шёл, правильно? Поэтому… тут размышлять и размышлять…

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

- Настоятель храма священномученика Антипы на Колымажном дворе священник Андрей Щенников и я, Александр Ананьев, имеем сегодня с батюшкой дерзновение рассуждать о дерзновении. Размышлять о дерзновении.

Ваши слова прозвучали как это слов святителя Иоанна Златоуста, отец Андрей. «Дерзновение – это христианская добродетель, – говорит он, – заключающаяся в решимости отважиться на опасности и смерть, ради угождения Богу». Я много размышлял об этих словах.

Мне 43 года, я живу в большом городе, женат, собака, ребёнок, машина, ипотека – всё, как у всех. Возможность проверить свою решимость, и отважиться на опасность и смерть, ради угождения Богу, будем откровенны – мне не выпадала. И, ещё более откровенно – надеюсь, не выпадет. Потому, что я не хочу ни опасностей, ни смерти. Ну… как человек.

Получается, не быть мне дерзновенным, согласно вот этому высказыванию Иоанна Златоуста? Это всегда связано с опасностью и смертью?

О.Андрей:

- Ну, вот… знаете, вот… опасность и смерть, ведь, это… об этом можно, ведь, размышлять немножко по-другому. Это – не то, что здесь и сейчас встреча, например, с опасностью и смертью. Кому-то дано знание смерти.

Вот, что такое – глубина человеческой личности? Что такое, вообще, мудрость человека? Это понимание ценности бытия, которое заключается в понимании, что я могу… не стать, я могу умереть. Мало того, мои близкие могут умереть. Это может произойти совершенно… быстро, как… такая… дурная весть, которая разрушит весь мой мир, и я это знаю.

А.Ананьев:

- Это… невероятно круто – то, что Вы сейчас сказали. Мудрость – это понимание того, что я могу умереть.

О.Андрей:

- А как иначе? Это – ценность… что ценность нашей жизни – это знание, что я могу её лишиться, правильно? И… ну, я-то думаю, Саша… ну, конечно, Вы – человек, всё-таки, думающий, и понимающий себя, и – любящий. И сила любви заключается в том, что я боюсь потерять. Наша любовь – она чрезвычайно несовершенная, и строится, вот, на таких, очень базовых… может быть, даже, в каком-то отношении, биологических… каких-то таких… физических, что ли… таких… основаниях.

Вот… я боюсь потерять… вот, есть человек, который знает это, а есть – нет. Я думаю, что… вот… проблема… вот, Вы сказали – городской человек… вот… проблема нас, таких, городских людей – что мы, конечно же… нас отучили думать об этом. Мы с ней, с этой смертью – не встречаемся, как, к примеру, встречались с этой смертью… там… лет, хотя бы, пятьдесят назад.

Ну, возьмём… там… ХХ век…

А.Ананьев:

- … когда омывали, отпевали…

О.Андрей:

- … омывали, отпевали, когда мы держали… когда мы целовали холодный лоб… не знаю… там… соседа, который умер, которого выносили на улицу. Мы это делали.

А если мы возьмём ещё дальше, то… смерть – это было часть жизни, и, поэтому, наверное, ценность этой жизни была чрезвычайно высока. Ну, к примеру, в античном мире до 15 лет доживало только 20% всех рождённых. Очень многие умирали в младенчестве – сразу же, родившись, или – рождались мертворождёнными. Но до 15 лет доживали – 20 %. А это – смерть, это – потеря. Поэтому, собственно говоря, большие семьи, и поэтому… это, как бы, некое стало… частью жизни. Собственно говоря, это и есть глубина человека. И, поэтому, человек – он… а смерть… что такое смерть? Встреча со смертью – это всегда размывание границы миров. А размывание границы миров – это вот оно же, Иное, совсем рядом. То есть, Иное становится уже реальностью здесь, оно просвечивает сквозь эту тонкую… какую-то… не перепонку… вот… сквозь такую… знаете… дверь в щелях… сквозь… такую… скважину, да… вот… видно. Вот, мы идём в темноте… горит свет… ну, там, какая-то щель – внизу, или вверху… и она освещает, практически… ну… как бы… мы знаем свой путь, и мы видим даже контуры нашей комнаты, хотя… вот… малая-малая полоска света.

И, вот, смерть, пребывающая в этом мире – реальность её, и… такое… незамалчивание этой смерти – оно рождало знание этого света. Потому, что это всё становилось… прозрачным… чуть-чуть прозрачным. И, поэтому, наша жизнь – она была в сумерках, вот, этого, действительно, невечернего света.

Вот, как удивительно слово «невечерний свет»! а что оно значит? «свет невечерний»… вот, что это значит?

А.Ананьев:

- А… откуда это?

О.Андрей:

- А это… такое… ну… это – песнопение… «свет невечерний»… да… нашего Богослужения…

А.Ананьев:

- Неумирающий?

О.Андрей:

- Да, невечерний, неумирающий… но он какой-то… да… какой-то тёплый и потусторонний, он – немножко извне, он – не здесь, он – откуда-то Оттуда…

Невечерний – рождается много смыслов… но мы чётко понимаем, что нечто, что-то – Там! Там – источник света, а до нас доносятся лишь отголоски его. И, поэтому, мы знаем, что это есть.

Поэтому, мир – он опреснился и обезличился только лишь потому, что потерялась глубина человеческого естества. Смерть – пропала, и мы – не в состоянии о ней помнить, её держать, о ней думать.

Но… вот… христианский мир, конечно, дал колоссальное, такое, обоснование быть, жить в этой глубине. Потому, что мы можем думать о смерти. Мы напряжённо думаем, медитативно думаем о смерти, если не сказать – молитвенно. Я не знаю, что такое – молитвенно, но, по крайней мере, мы очень серьёзно размышляем об этом. Вот, вот, это иногда, у кого-то становится молитвой – потому, что дальше – ум доходит до этого, но мы… это… как бы… мы опускаем, и просто начинаем уже призывать Бога. Может быть, это и начинается молитва…

Но, тем не менее, мы много об этом размышляем – вот, просто своим сознанием. Мы – доходим, мы даже как-то эмоционально себя докручиваем Страстной Седмицей до понимания того, что смерть существует, и что Господь – умер. Вы представляете, что такое – Господь умер! Она есть – эта смерть, если умер Бог. Вот – она! Это, практически, стало… смерть, практически, получила ипостась, когда умер Господь. Вот-вот, и она стала бы реальностью…

И, поэтому, нам-то легче. А, вот, человек, который вдруг… в каком-то таком… в такой экстатике боли вдруг доходит до крика – и, мы видим, ХХ век в искусстве – он весь… такой… кричащий… такой… жизнетворчество… человек, как бы, делает над собой эксперимент: «Вот, смотрите… я умираю вселюдно, я всеэкранно умираю…» Там… Есенин, который… «Кабацкая Русь» – вот, он убивал себя, и записывал дневник умирания… так долго не проживёшь, потому, что это всегда доведёт до суицида…

А.Ананьев:

- Это – ХХ, не XXI, а именно ХХ век…

О.Андрей:

- Да, ХХ век… простите… потому, что в этом напряжении жить невозможно – это никуда не разрешается. А Христианство даёт понимание, что это можно… что об этом можно думать. Потому, что вопрос… такой… сутьевой – он решён, а дальше – дело веры. А что нас ещё остаётся? Если не верить в то, что Господь воскрес? И во что тогда мы можем верить? И, поэтому, человек, который… как бы… касается реальности жизни, самой… такой… сути, которую, действительно, выражает только смерть – конечно же, для него Бог – это становится не просто какой-то идеей, какой-то… некий, такой, аморфный… какой-то Солярис, сущности… там… любви… там… всего, чего угодно… но меня там нету! Я как-то в этом растворяюсь!

Для него, для человека, которого коснулась смерть, которого коснулось страдание – конечно, для него – желанный Бог, и единственно желанный Бог – это Воскресший Христос. Почему? Потому, что этот Бог рассказал мне, что смерти нету, что я могу с этим жить. Он позволил мне быть глубоким и завершённым, и я могу это удержать – эту мысль. Потому, что если нет Воскресения – эта мысль прожжёт моё сердце, и я закончусь очень быстро. Поэтому, чтобы не думать об этом, я об этом – откладываю, и живу, как живут все. Как живут все, как живёт этот мир, как живут животные.

А.Ананьев:

- В завершение этой части программы, резюмирую.

Дерзновение напрямую связано со смертью. Дерзновение – это шаг навстречу смерти, возможность подойти к ней максимально близко, и готовность сделать ещё один шаг, понимая, что смерти – нет.

О.Андрей:

- Совершенно верно, да… совершенно верно. Это – единственный выход из смерти. И понимания жизни… и понимания смертности… вот… смертности жизни. Простите, путаюсь…

А.Ананьев:

- Неожиданный поворот! Я не ожидал, что мы… вот… именно в этом направлении пойдём.

Сейчас у нас – небольшая пауза. У нас – полезная информация на светлом радио. А, через минуту, мы вернёмся к нашим размышлениям.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

- Что такое дерзновение? И почему мы забыли, что такое дерзновение, сегодня? Об этом, и многом другом, мы сегодня беседуем с настоятелем храма священномученика Антипы на Колымажном дворе, священником Андреем Щенниковым.

Я – Александр Ананьев.

Вы, буквально несколько минут назад, отец Андрей, сказали, что… ну… а где можно почитать о дерзновении, где? У протоиерея Алексия Уминского. Он прекрасно рассуждает о дерзновении.

«Дерзновение, – говорит он, – это вещь, которая совершенно неизвестна современному христианину. Да, и, вообще, в течение многих, многих веков – не понятно, что такое дерзновение.

Вот, есть закон – это мы понимаем. Вот, есть правила – это мы понимаем. Есть традиции – и это мы понимаем. И, вдруг, эти законы, правила и традиции – стоят, как стена между тобой и Богом», – мне очень понравилась эта цитата.

Не могу сказать, что я её понял во всей её глубине, но, что я понял абсолютно точно, дерзновение – это преступление.

О.Андрей:

- Да. Это Вы сказали – очень верное слово. Это – преступление. А что такое – преступление?

Вот, удивительно… Вот, например, у нас есть – «Преступление и наказание», роман. Преступление – это выход… то есть, вот, Родион Раскольников – он… как бы это… он настолько своим горделивым посылом… он переходит границы себя. Он – выходит из себя. Это – смерть. Это та же самая смерть. Он выходит из границ себя.

Но, с другой стороны… ну, вот… как бы… есть переступление – ты  переступаешь черту, ты переходишь, и переход – это уже Пасха. Переход. Я перехожу из одного – в другое, и тогда вся жизнь – она дерзновенна, она, вся жизнь – пасхальна, в предощущении этой радости. Я смотрю уже на грядущее, и свет грядущего уже на моём лице. Собственно говоря, вот – мы видим лики святых.

Либо это преступление – то, за что потом сразу же идёт неминуемое наказание. Я преступаю свои границы, но я не иду к Богу, я просто хочу преступить границы себя. Потому, что я, в своём горделивом помысле, я, сам для себя, такой, какой я есть, в мере своей определённости, в данности, я – мал, я хочу больше, я знаю, что я стою большего. Поэтому, я преступаю границы себя.

Но, преступая границы себя, ты оказываешься в абсолютно… такой… в выборе таком – в два полюса. У нас – только два полюса. У нас нет Чистилища. Бог, либо дьявол. Либо жизнь, либо смерть. И, поэтому, если ты не к Богу переступаешь и пасхально идёшь, то ты – делаешь преступление. Ты тогда, выходя из себя, полностью, и абсолютно сознательно, даёшь себя иному – ты демонизируешься. Ты расширяешь свою личность, исходя из того, что ты просто сознательно идёшь на вот такое преклонение дьяволу.

И, вот, эту демонизацию мы видим в Каине. Это – первый такой поступок, когда он вдруг, в каком-то странном… таком… вдохновении, которое… вот, мы… там… с вами говорили по поводу дерзновения и дерзости… вот, это – дерзость: «Я знаю, что Бог есть, но, в каком-то странном… таком… вдохновении – тоже в экстатике – я предлагаю себя служить другому, и, мало того, я сразу же даю жертву, я сразу же заколаю своего брата, Авеля». Это – заколение, это – жертва. То есть, это – очень религиозное действие. Дерзость такого плана – она всегда религиозная вещь, по сути своей.

Это – не просто какая-то скотская злоба. Вот, мы видим много злобы в людях, но это… такая… несколько уже животная такая история. Ну… ну, что… ну… там… груб… ну, там… то-то… да? А дерзость – это всегда умный ход, умный шаг, это… такое… религиозное дело.

Поэтому, человек выходит из себя, выходит из своей предопределённости – мы назовём это смертностью. Только один – в желании её преодолеть в Боге, вдруг озарившись красотой, когда он от этого отказывается… а другой – наоборот, желает, вот, эту свою человечность расширить. Поэтому, он выходит из себя для того, чтобы её подпитать, расширить, стереть границы. И, вот… сам посыл такого религиозного дела – человек стремится к жизни, он стремится к лучшему, он стремится к большему – это вполне себе естественно. Только, вот, один стремится к Богу… и почему… и странно… здесь я с отцом Алексием абсолютно согласен, и это великое таинство – почему этот, а не другой… А другой – вот, например, Каин – он, вдруг, озарён… по другому не скажешь… вдохновлён совершенно иным служением, и новым, вдруг открывшимся, миром, который вдруг… дал… грех, который он совершил.

А.Ананьев:

- Закхей, подоткнувший полы своих дорогих одежд, и забравшийся на старую смоковницу – это дерзновение?

О.Андрей:

- Вот, это дерзновение… и очень хорошо… очень хороший Вы пример привели. Я… как-то… даже не подумал о нём.

Вот… знаете, мне Закхей чем нравится? В Закхее есть вдохновение детского любопытства – это очень детский хороший жест. Вот, знаете… такого… странного такого удивления. Это – как нырнуть в пруд, понимаете? Вот, не боясь, прыгнуть, как мальчишки прыгают… Это… как, вот… войти в какое-то приключение!

И он, в этом отношении, ведь, совсем невелик, и маленький его рост подразумевает, что он… как бы… невелик в какой-то своей мысли. Он – неказист, некрасив, он – потен, неприятен… он… такой… очень простой человек…

А.Ананьев:

- … да, и, вообще, негодяй…

О.Андрей:

- … и, вообще, негодяй! То есть, человек человекыч такой… ну, что-то, вот, в нём было мальчишеское такое, детское такое озорство… такая… какая-то радость искания приключения, да? Вот, такой новый мотив… И в христианстве есть этот мотив – такого радостного приключения! Это Льюис, по-моему, говорил, или Честертон… по-моему, Честертон, что человеческая жизнь – это когда ты с гавани своей жизни плывёшь к чужому берегу. И, приплывая к чужому берегу, ты вдруг понимаешь, что ты приплыл к своей гавани родного дома. То есть, ты… обретение этого дома – совершенно в ином. Но это…

Здесь очень мне интересен, вот, такой образ – вот, этого приключения, настоящего приключения! Которое… конечно же, оно подразумевает какие-то испытания… но, тем не менее, это – некое какое-то радостное, бодрое, такое, мальчишеское детское дело! Такое – честное дело! Такое, откровенное!

И, вот, Закхей – он из породы, вот, таких вот, простых сердцем, людей. Из породы чистых духом, которым… вот… так, вот, по-детски, дано. И очень много, вот, на этом импульсе, происходило геройства в жизни. Человек, бросающийся на амбразуру – он именно, вот, этим каким-то откровением, вот, именно, какой-то такой… что ли, вот, такой детской честностью, что ли, идёт. Он прыгает – тем же самым вдохновением, которое понравилось Христу, которое он увидел, мне кажется…

А.Ананьев:

- Мне в голову пришёл ещё один пример – гораздо более тонкий, чем солдат, бросающийся на амбразуру. Медведь Шварцевский, который знает, что, если он поцелует Принцессу, он превратится в медведя обратно и навсегда. Он знает, что всё это закончится. Но он знает, что он не может этого не сделать, и он имеет дерзновение сделать это, и, тем самым, получается то самое невероятное Чудо.

О.Андрей:

- Прекрасный, прекрасный пример! Который говорит об одном и том же: человек – отказывается, да? Человек… человек-Медведь отказывается от себя, ради иного. Он не может не согласиться. То большее, что предстоит перед ним – оно выше всего. Оно – очень несуразно, оно – с точки зрения логики мира, реальности… оно… это совершенно глупый и дурацкий поступок. Но человек не может этого не сделать. Вот, человек не может не сделать… вот… это… да… геройство такое… да… геройство… оно такое, вот… воздушное… оно всегда в порыве… это…такой… порыв первой любви.

А.Ананьев:

- Хочу уточнить. Есть правила. Их, правил, очень много. Правила, придуманные не нами, правила, существующие вне зависимости от нас. Поститься перед Причастием, обязательно исповедоваться перед Причастием, готовиться, читать Правило, и, только после этого, со всей готовностью, подходить к Чаше.

Мы же не призываем нарушать эти правила, имея дерзновение? А, тогда, какие правила мы призываем нарушать? Какие правила можно нарушать, имея дерзновение?

О.Андрей:

- Мы призываем нарушать правило, которое говорит, что только правила спасут тебя! Мы призваны, по большому счёту, и священник, наверное, должен говорить о том, что нас спасает не религия, а Христос. Что Живой Бог за всем за этим. Что, сколько бы мы ни сделали поклонов, и сколько бы мы ни прочитали акафистов и правил, это всё – ничто. Это, всё равно, что… действительно… Поклоны? Ну… что… можно сделать двадцать поклонов, а можно – двадцать приседаний сделать. Но это… суть… вывести человека к понимаю того, что за этим стоит.

Ну… некая подготовка должна быть. То есть… грубо говоря, что значит для меня подготовка… вот, молитвенное правило, например? Я понимаю, что я… у меня есть возможность, чудесная возможность явить свой посыл, явить своё дерзновение – я могу его зафиксировать. Как, вот?

Например, вот, я – люблю. Вот, к примеру, юноша любит девушку. Как он явит свою любовь? Что он должен… он дарит цветы, да… он что-то делает… какие-то дела делает…

А.Ананьев:

- Но это, как раз, правило?

О.Андрей:

- Это – правило. Но есть возможность… возможность явить… закрепить, да? Я, для себя, это дело закрепляю… как сказать… это становится моим. Это не просто какой-то воздух… мы сказали, что это от Духа, но это может быть воздухом пустым, это может очень быстро прогореть. А этот огонь, присвоенный мне, через моё дело, он, как бы, прокаливает меня изнутри. То есть, я становлюсь обоженным – так происходит обожение. Оно – не от меня, и не от моих дел, оно – от Духа Святого, от Бога – только. Но присваивается это – если только мы идём друг другу навстречу.

Господь сделал первый Свой шаг к человеку – Он умер за человека. Теперь и я должен умирать в чём-то. В чём? Ну, хотя бы, в малом времени, которое я могу на это потратить. Хотя бы, в малом… там… в уменьшении своего рациона еды – самого дурацкого, самого простого. Но, тем не менее, это – уже много. Это много только лишь потому, что это – шаг. И, в этом отношении, мы тождественны с Богом. Потому, что Он сделал шаг, и я – сделал шаг. И уже не важно, какой Он сделал шаг, и какой – я, но мы сделали шаг друг другу навстречу. И, без этого движения друг ко другу, не произойдёт встречи.  

Мы празднуем великий праздник Сретения. А что такое Сретение, если не выход навстречу друг другу? Это не то, что кто-то взял… и я стою, статически стою, и, вдруг, что-то… нечто такое со мной произошло. Нет, я вышел, я сделал шаг.

Да… там… говорят, что Сретение… это… такой был образ передавания ключа от города. Вот, осаждается город, и, вот, полководец выходит из города, и, за вратами, встречаются два полководца, и один даёт ключ, и уже заключается какой-то договор… вот – выход навстречу. Выход навстречу.

Поэтому, вот… я навстречу должен идти Богу, и у меня есть, слава Богу, очень малые, понятные, вразумительные шаги, в которых я… как бы… ну… теряющийся человек в своих грехах… там… не знающий, за что ухватиться… я имею великую, прекрасную… такое… спокойствие – схватиться за очень простые действия. Но – знать, что это очень простые действия, и что они – не мистические, как-то они не несут за собой, по большому счёту… ничего не несут. Ну, что, мы с вами – молитвенники, что ли? Я ничего не знаю про молитву! Я, на сегодняшний день, говорю про молитву, как… вот… про такое… должное правило – утреннее, вечернее, последование ко Святому Причащению – вот, для меня, на сегодняшний момент, в очень большой степени, это – некий, такой, мой шаг навстречу Богу. И моё послушание – что я согласен с тем, что мне предлагает Церковь. Моё явление смирения, и мой… просто… элементарный… как бы… шаг, чтобы… вот, это… иметь… выйти Богу навстречу.

Поэтому… вот, это – обязательная штука, без этого – не получится. Потому, что любая наша Встреча с Богом – это вот: я – даю, и Господь то, что я даю, насыщает Собой. Вот, насколько, может быть, я могу… там… мало дать, но это малое Он насытит полностью Собой, а это уже – всё. И, в этом отношении, конечно – вот она, любовь! Но любовь подразумевает движение друг на друга. Это – общение, а общение – это всегда жертвенное воздаяние друг другу почестей, правильно? Я – ради тебя, ты – ради меня. И другого – не получается. Если этого нету, это просто: «Привет, привет…» – и все разошлись. И ничего не происходит. Даже и «привет»-то не скажешь. Потому, что, в любом случае – это нужно хоть как-то быть открытым к человеку, правильно?

Поэтому… это, вот, такая возможность нашего обращения к Нему.

А.Ананьев:

- Какой сильный образ! Господь насытит то, что ты отдашь… Весь вопрос в том – что ты отдашь…

О.Андрей:

- Да.

А.Ананьев:

- … и как много ты отдашь?

О.Андрей:

- Ну… или – как ты отдашь? Или – с каким пониманием ты… ну… можно же отдать две лепты, правильно? А это уже – всё.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

- «Вопросы неофита» на светлом радио.

На них сегодня отвечает настоятель храма священномученика Антипы на Колымажном дворе священник Андрей Щенников. Размышляем с батюшкой сегодня о том, что такое дерзновение, и почему мы забыли… и пытаемся сейчас вспомнить, что это такое.

А вижу некий парадокс, отец Андрей. Дерзновение – это, в первую очередь, я. Я – хочу! Я – могу! Я – требую! Я – стремлюсь! Я сейчас залезу на дерево… я сейчас прыгну со скалы… я сейчас совершу что-то невероятное!

И, в этом смысле… вот, такое поведение – оно, на мой неофитский взгляд, не христианское. Что такое – христианское поведение? Это – смирение, это – кротость, это – доверие, это – готовность слушаться и следовать. Это же – противоречит дерзновению? Или – не противоречит?

О.Андрей:

- Ну, я думаю, что христианство – оно-то, как раз, как это ни странно… оно очень, наверное, концентрировано на человеческом «я».

Вот, это может показаться… ну… есть некие определённые клише, о которых Вы говорили – вот, мы входим в эту историю, мы должны от себя отказаться… но, ведь, нет! Господь говорит, что я должен возлюбить другого, ближнего, как самого себя. И ещё Он говорит про любовь к Богу. Вот, любовь к ближнему и любовь к Богу. И, вот – как самого себя. То есть, я – источник этой любви. Не будет меня, не будет и любви.

А кто такой – я? А я тот, кто – любит. И – ничего большего. Потому, что, если я не люблю, я просто – набор дурных привычек, которых я как-то обнимаю… как мне кажется… своею личностью. Но это – не личность, это – индивидуальность… греховная индивидуальность. Набор дурных каких-то, или не дурных, или – хороших… ну… типа… набор таких… сломанных, разрозненных неких чувств, способностей – вот… так, как-то, определяется в… такую… индивидуальность.

А личность – это тот, кто любит. Личность – это тот, кто отдаёт. Потому, что тот, кто отдаёт, принимает иное.

Личность человека – это всегда человек и Бог. А соединение это происходит только, когда человек отдаёт себя.

Вот… у Лосского Владимира Николаевича есть замечательная фраза, которую я… мне очень нравится, часто я её цитирую. Он говорит, что ждёт Бог, когда человек, в порыве любви, отдаст всего себя, и тогда Бог, в порыве любви, всего Себя отдаст человеку. Это – удивительное, вот… объяснение, а, в принципе, по большому счёту – что происходит на Литургии, чем мы таким занимаемся. Потому, что, по большому счёту, мы занимаемся…

Ну, вот – религия и религия… ну, там… она подразумевает некую такую жертвенность, мы даём… вот… да… а, вот, происходит – вот, такой чудный обмен.

Поэтому, «я» человеческое возникает в Боге. «Я» человеческое возникает, когда я отказываюсь от себя, во имя Бога. А что значит – «во имя Бога»? Во имя жизни Божией, я в другом человеке вижу образ Бога, я не могу его игнорировать. Это – тот же самый Господь, Его слава – слава Бога на человеке.

Как говорили святые, монах – это тот, кто почитает за Бога всех. После Бога, почитает за Бога – всех. И, поэтому, конечно, я – люблю другого, я – отдаю себя, и я становлюсь тем, кто я есть. Я – вот, такое существо. Я могу существовать только с Богом, и Бог во мне может пребывать, если я отказываюсь от себя. А это и есть принцип такой – жертвенный принцип – любви, который Господь даёт нам, как единственный… такой… закон. Не то, что закон: «Делайте хорошо, и будет хорошо», а закон существования, как такового, закон существования личности. Потому, что, повторяю, что, ведь, можно быть и не личностью, жить – так себе, некоей… такой… обобщённой индивидуальностью.

А.Ананьев:

- Теплохладный…

О.Андрей:

- Теплохладным, таким, да…

А.Ананьев:

- Рассуждая о дерзновении, Вы использовали слово «вдохновение». Я, вот, сейчас о нём думаю…

Вдохновение – это удел людей талантливых, обладающих даром – художников, музыкантов, людей искусства, науки – всех этих Ньютонов, Эйнштейнов… но не нас, простых людей.

Я допускаю, что… я, сам, никогда не испытывал вдохновения, но и человек, тоже, лишённый дара петь, допустим, он – не будет петь, лишённый дара рисовать – не будет рисовать.

И, ещё, у меня есть убеждение, что вера, всё-таки, это, в каком-то смысле, талант, дар. Есть люди более талантливые в вере, одарённые. У них как-то… каким-то образом, возвращаясь к нашей начальной терминологии, подключена, вот, эта вот… прямая связь… прямой роуминг… безлимитный… с Богом. А есть люди, которые – читают, работают над собой… ну… как-то… вот… что есть, то есть… ну… куда деваться?

Дерзновение – это не для всех?

О.Андрей:

- Дерзновение… знаете, вот… я думаю, что дерзновение – это для всех. И, вот, по поводу вдохновения, некоего, такого… этой «эврики» ньютоновской … да… когда вдруг приходит озарение… Но – кто такой Ньютон? Кто такой – Декарт? Кого Вы ещё… Бах, да?...

А.Ананьев:

- Эйнштейн…

О.Андрей:

- Эйнштейн! Эйнштейн, на самом деле… про науку… вот, я недавно узнал… говорил, что наука занимается космическим воспитанием религиозного космического чувства – что-то в этом роде… сейчас попробую найти… То есть, это – те люди, которые жили… вот, именно… это называется… наука занимается… «призвана воспитывать космическое религиозное чувство» – слова Эйнштейна. Я, вот, даже записал…

А.Ананьев:

- Слушайте, у меня… не могу не спросить… то есть, у Вас, в прямом доступе, в смартфоне – цитаты Эйнштейна…

О.Андрей:

- Ну… я, вот, записал её… услышал и записал.

А.Ананьев:

- Потрясающе…

О.Андрей:

- Но как красиво, да, звучит? То есть, это – те люди, которые занимались только этим. То есть, они думали всегда о Боге. Они думали всегда о законе бытия. И, если они имели возможность… что ли… закон бытия сказать своим языком, то, собственно говоря, это и есть, и была их сопричастность истине.

Кто-то из великих учёных сказал о… таком Пифагорейском причастии… как звучит здорово… когда ты можешь приобщиться к истине, и можешь её выражать языком.

Самые простые и очевидные законы – аксиомные – ты можешь доказать их, рассказать, как они существуют. Рассказывая их, ты сопричастен истине. Отсюда рождается вся наука, как таковая. А из этой науки, из Пифагора, рождается философия. А философия – это уже наша… просто… мысль, как мы живём.

Всё – теологично. И вдохновение приходит только тому, кто постоянно, напряжённо думает о Боге. Только о Боге. Всё остальное… экстатика – я не очень в неё верю… потому, что всё остальное, может быть, что-то… Есть люди, наверное, с хорошим вкусом… там… с хорошим слухом, но всё… время проходит, и всё становится вторичным. А является только то, что держит смысл.

Вот, эти гении, которых Вы назвали – это, в первую очередь, это Богоискатели. В первую очередь. Просто, они имели язык, и они развивались. Они искали Бога своим языком – поэтому, они прекрасны, они состоялись. Они не били баклуши, не аморфно… они были дерзновенны! Они дерзновенно жили! Они…

А.Ананьев:

- … не были профессионалами!

О.Андрей:

- … не были профессионалами, это – абсолютно точно! И они… они – искали. Но они – не потеряли свою жизнь. Они – занимались делом. И в этом есть дерзновение проживания жизни, как таковой – не просто какого-то экстатического… встречи… какого-то, такого, минутного… какого-то… озарения, которое пр… дерзновение – как проживание всей своей жизни. Они – дерзновенно жили! Они жили… вот именно… жили духом, в котором хотели увидеть, узнать, узреть Бога.

И… а как это? Они делали какие-то дела, они изобретали, сами в себе, тот язык, с которым… в котором… и на котором они могут говорить с Богом. У кого-то – математика, у кого-то – музыка, у кого-то – живопись, да? Вот. И у них, просто, был язык… но они думали всегда о Боге.

Поэтому, вдохновение – оно… оно не зависит от каких-либо… ну… таких, вот… что ли… таких… природных даров. Нет. Вдохновение – только у того, кто ищет Бога. Но, если ты ищешь Бога, ты, обязательно, будешь искать язык, на котором всё это можно выразить.

Если ты ищешь Бога, ты, обязательно, прозреешь в какое-то своё дело, найдёшь своё призвание – обязательно! Потому, что тебе необходимо фиксировать свою мысль. Это, вот… ну… если… там… отсылаясь к нашему разговору о творчестве – как некий язык… такого… самопознания. А что такое самопознание? Это – разговор с самим собой, а, с другой стороны, это – разговор мой с Богом. Да? Потому, что в этом происходит «Я». «Я» – тот, кто говорит с Богом.

И, поэтому… если ты ищешь Бога, радо или поздно, ты обязательно найдёшь своё призвание. Потому, что тебе необходимо будет фиксировать это. Тебе необходимо будет размышлять – а мы размышляем, всё-таки, кубиками, мы живём в материальном мире, нам необходима форма, нам это нужно «подержать». Вот… и, поэтому, если мы ищем Бога, рано или поздно, мы найдём то дело, в котором мы можем выражать свои мысли.

Оно может быть очень простое. Кто-то будет открывать… заниматься фундаментальной физикой… такой… а кто-то… я не знаю… будет разбивать сад. А… мало ли… даже не разбивать – просто подметать сад. И он найдёт себя в этом. И это тоже будет… такой момент…

А что там происходит в душе у человека, в сердце его, вот, эта Встреча – она всегда будет за рамками нашего понимания. У кого-то, просто, она может разразиться в прекрасную, удивительную, красивейшую, эстетическую, простую красоту формулировки… что такое наука математика – это красота формулировки. Это – не счёт, это – красота формулировки. То есть – это закреплённая, увиденная красота, которую я могу явить – вот, я её и явил…

А.Ананьев:

- Сказать просто о сложном.

О.Андрей:

- … вот, я её и держу, вот, я её видел. Точно так же может явить красоту тот человек, который разбивает сад: «Я явил эту красоту!» Или – кто делает дорогу: «Вот она – моя красота! Я явил её! У меня есть способ её изобразить, эту красоту!»

Если ты очень много этим занимался, занимался напряжённо, то, конечно же, у тебя будет изящнее способ показания, явления этой красоты… изящнее. Как у Эйнштейна, или как у Моцарта, который работал очень много, или – у Баха, который не мог умереть, не поставив последний разрешающий аккорд недоигранного его сыном произведения… фуги какой-то… он должен был поставить точку, потому, что он был весь в красоте, и жил ею, и имел язык.

А.Ананьев:

- Ровно минута осталась у нас до конца беседы.

За эту минуту я хочу попросить Вас сделать – либо трудное, либо невозможное. Я хочу попросить Вас подобрать три синонима к одному слову.

Болеющая женщина рвётся к Спасителю, вопреки всем правилам. Вопреки тому, что это незаконно. И слышит в ответ: «Дерзай, дщерь! Вера твоя спасла тебя!»

Подберите, пожалуйста, три синонима к слову «дерзай». Чтобы было понятнее.

О.Андрей:

- Ну… да… это… да, это… практически, невозможно… да…

«Дерзай» – настолько объёмное слово!

Ну, хорошо… я – разъясняю слово «дерзай», как я вижу…

Это – пламя… «пламеней»… дерзай… «иди до конца, умирай»… «пламеней» и «умирай»… очевидно, третье слово будет… «живи»… потому, что… это и есть… вот… человеческая жизнь: «пламеней», «умирай», «живи»… вот… как-то так…

А.Ананьев:

- Спасибо Вам, отец Андрей – по-моему, блестящий ответ.

Сегодня мы размышляли о дерзновении с настоятелем храма священномученика Антипы на Колымажном дворе священником Андреем Щенниковым.

Обязательно вернитесь к этому разговору на нашем сайте radiovera.ru.

Ну, а о том, когда мы, в следующий раз, встретимся с отцом Андреем, чтобы продолжить беседу, я сообщу вам отдельно.

Спасибо Вам, отец Андрей!

О.Андрей:

- Спасибо, дорогой Александр! Было очень приятно пообщаться и поразмышлять… с Вами очень легко размышлять. Слава Богу!

А.Ананьев:

- Слава Богу! Абсолютно взаимно!

Я – Александр Ананьев.

До новых встреч!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем