«Дела милосердия». Владлена Калашникова

У нас в студии была руководитель отдела благотворительных проектов и привлечения средств православной службы помощи «Милосердие» Владлена Калашникова.

Наша гостья рассказала о своем пути к благотворительности и о том, что ей дает работа в церковной службе «Милосердие».

Ведущие программы: Тутта Ларсен и пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский.

---

Все выпуски программы Делатели

• «Социальная помощь в Лисичанске». Дарья Ткач
• «Женское служение в Церкви». о. Андрей Постернак
• «Помощь в детских больницах». о. Иоанн Захаров, Татьяна Андроняк

---

Т. Ларсен

— Привет, друзья, это проект «Делатели» на радио «Вера», с вами Тутта Ларсен...

В. Рулинский

— И пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский. Мы говорим с людьми, которые вдохновлены сами добрыми делами, вдохновляют других, и у нас сегодня в гостях Владлена Калашникова, руководитель благотворительных программ православной службы помощи «Милосердие». Влада, привет.

В. Калашникова

— Всем привет.

В. Рулинский

— Влада, у тебя удивительный опыт жизни, про это мы сегодня поговорим, я давно хотел тебя пригласить, потому что, я думаю, про этот путь в прямом смысле слова — через горы, через разные страны, через разные духовные практики к православию тоже очень хотелось бы узнать. Но я хочу начать с того, что вообще, я так понимаю, все представляют примерно, что такое православная служба помощи «Милосердие», слышали как минимум, но вот что такое по сути служба «Милосердие», как-то на слуху-то вроде есть, а что это по сути своей вообще вот, то, чем ты занимаешься, и вот то, что, собственно, даёт тебе радость от каждого дня, я надеюсь, даёт же?

В. Калашникова

— Я не буду говорить про радость каждый день, какую-то неуёмную радость каждый день, потому что слишком много, мне кажется, лубочных каких-то вот картинок и высказываний вокруг этой сферы. Я, наверное, несколько привыкла находиться в этой сфере, получать радость от своей работы.

В. Рулинский

— Привычная радость.

В. Калашникова

— Привычная радость, которая стала нормой жизни, и если я из этого выпаду, вот тогда, наверное, я почувствую разницу. Но в то же время мне хотелось бы подчеркнуть для слушателей, что нет здесь никакого маленького рая, в котором всё бесконечно радуется, и в котором всё абсолютно розово-голубое...

В. Рулинский

— Ангелы такие, с крылышками летают, и над каждым сотрудником, да? Такого не бывает?

В. Калашникова

— Нет, нет, такого не бывает.

Т. Ларсен

— Ты знаешь, я вставлю пять копеек немножко свои: один монах, с которым я дружу, недавно такую интересную вещь сказал, он сказал: «Если ты делаешь добрые дела и тебя от этого прёт, это значит, что добрые дела ещё не стали какой-то нормальной частью твоей жизни, потому что, ну, как бы, если ты испытываешь какое-то особое вдохновение, какой-то особый экстаз от того, какая ты молодец, и как хорошо, что ты сделала хорошо, то — ну, как бы, хорошо, что ты делаешь добрые дела, но они ещё не стали такой важной, но просто твоей повседневностью, частью тебя, скажем так, нормой какой-то».

В. Калашникова

— Да, да. Мне очень нравится эта фраза. Мне духовник в своё время сказал, он знал про мой тернистый путь, про который мы, видимо, сейчас ещё поговорим, что я, когда приехала и вот прошёл этот первый период ожидания, «когда же ангелы запоют, сейчас чуть-чуть ещё, и они запоют», и я приехала жаловаться на какие-то трудности, на какие-то сложности, местами на плохое настроение, местами на невозможность понять, почему люди поступают так или этак, они же православные, раз православные, они же святые должны быть, а они почему-то не святые совсем, как и я. И мне как раз духовник мой сказал: «Влад, ну вот знаешь, это как раз нормально, когда ты пытаешься делать добрые какие-то дела, встречаешься при этом с массой препятствий, ты не сравнивай это с тем, как ты сидела в горах в Ашраме по 12 часов в позе лотоса и о чём-то таком вот измышляла, фантазировала». Вот эта разница между реальностью практической и между фантазией, в которой мы пребываем, особенно когда мы пытаемся чуждые нам традиции переложить в собственную практику — я считаю, это тот самый отрыв от реальности, это неполезно.

В. Рулинский

— Ты уже начала говорить про свой удивительный опыт 12-часовых медитаций в горах в Индии, не побоюсь этого слова...

Т. Ларсен

— Да, и только ли мы здесь о традициях, да? Всё-таки, я думаю, что это было чем-то бо́льшим, чем соответствие какой-то традиции.

В. Рулинский

— Какой-то поиск, да.

В. Калашникова

— Почему мне не стыдно про это рассказывать — потому что поиск был очень искренний, и даже когда речь сошла о покаянии уже в лоне Православной Церкви, поскольку всё-таки в юности я ходила в православный храм, об этом тоже немножко хотела бы рассказать, поскольку это не было в традициях моей семьи вообще, я из семьи военных, никто никогда в храм у нас не ходил, мы жили по офицерским общежитиям и в этой среде, соответственно, тоже там никто не ходил, не знал, не понимал, но Господь как-то так удивительно устроил, что я ходила даже в воскресную школу, и даже в хоре я пела, будучи подростком, ходила туда сама достаточно далеко, правда, в какой-то момент пришла слишком поздно, мама переволновалась и обрубила всё это, я была ужасно расстроена, потому что для меня, я даже крещена не была на тот момент, кстати говоря.

Т. Ларсен

— Ничего себе! Ходила в воскресную школу и пела на клиросе?

В. Калашникова

— Нет, прямо вот на клирос меня не пускали, но я пела в хоре каждое воскресенье, после школы воскресной я оставалась на спевке, потому что прошла все эти собеседования, оставалась и пела. Когда узнавали люди, причём так было удивительно, получается, это были 90-е годы, период возрождения Церкви, было очень много неофитства, было очень много потеряно, я помню момент, когда одна из тётенек каких-то служащих воскресной школы...

В. Рулинский

— Волшебница, волшебница!

В. Калашникова

— Можно не стесняться, да, простите? Почему я про это вспомнила, это что-то по Фрейду. Она с нами беседовала, что в ближайшее воскресенье мы пойдём группой нашей причащаться. Я говорю: «Я не могу причащаться, я не крещена». И я помню, как она подошла даже к батюшке: «Эта девочка, она даже не крещённая, что она здесь делает? Ей даже нельзя сюда ходить!»

Т. Ларсен

— А, вот так вот!

В. Калашникова

— Даже так было. И я стояла в ужасе, просто замерев, как кролик перед удавом, думая, что меня выгонят сейчас, а это было единственное мой способ прикоснуться к этой церковной жизни, потому что на службы вот так я не ходила и так далее. И, к счастью, батюшка сказал, что — ну, ходит, ребёнок, ну и всё, а меня буквально выгоняли.

В. Рулинский

— А не было мысли покрестить ребёнка-то?

В. Рулинский

— Я просила родителей, они не были к этому готовы. Только спустя года два после этого, когда пошла вот эта волна, и люди начали креститься в 30-40 лет, моей маме тогда было лет 35, наверное, и что-то вот у неё переключилось внутри, она сказала: мы идём креститься завтра, я, ты, младшая моя сестра, подруга, дочь подруги, и мы пошли.

В. Рулинский

— Полпосёлка.

В. Калашникова

— Вот буквально, как это сказать, своей «стаей» жён и детей военнослужащих, креститься. И надо сказать, тут был ещё один очень интересный момент, по крайней мере, владыка Пантелеимон и Марина Васильева, которая была изначально моим руководителем в службе «Милосердие», очень смеялась над этим: я сама себе выбрала имя в крещении, поскольку моё имя Влада, его нет в святцах, но у меня была подруга, семья, которой была воцерковлённая, они брали меня с собой в храм, подругу звали Наташа, и мне настолько со всей моей детской прямотой и наивностью хотелось иметь к этому какую-то вот причастность, что когда меня батюшка спросил: «Звать-то как?», я сказала: «Наталья», так меня и покрестили, теперь это такая забавная история, Влада-Наталья.

Т. Ларсен

— А сколько тебе было лет, ты помнишь?

В. Калашникова

— Одиннадцать как-то так, у меня где-то свидетельство есть.

В. Рулинский

— А с этой подругой связь поддерживается?

В. Калашникова

— Да, это моя самая-самая-самая давняя подруга, мы до сих пор дружим.

Т. Ларсен

— Но что-то пошло в другую сторону, да? То есть я так понимаю, что у тебя поиск наставника и Бога был с самого детства, но как-то оказалось, что ты перебралась в ашрам.

В. Калашникова

— Да, ну там до ашрама ещё был некий путь, получилось очень просто, вот про важность окружения, про важность банальных простых вещей, на которые часто хочется махнуть рукой и сказать: «ну что за ерунда, ну это так всё как-то мелко», а это на самом деле краеугольный камень — в каком окружении ты находишься. Мы переехали просто. Папа, поскольку военный, в какой-то момент нам дали наконец квартиру, мне было 15 лет, мы переехали совсем на другой конец Москвы, и я просто оторвалась от того храма, от той семьи, от того окружения. Туда, куда мы переехали, церкви не было на тот момент, она была, но надо было далеко ехать, идти там лесом, полем.

В. Рулинский

— Это ещё одно слово в пользу «Программы-200», которая у нас.

В. Калашникова

— Да, да, это однозначно, да, безусловно. И вот таким вот образом, причём и вот этот переезд, и этот сложный возраст такой подростковый накануне поступления, сейчас до 18-ти учатся, мы же учились до 16-ти ещё, и вот все какое-то напряжение такое эмоциональное, оно вылилось в то, что я от Церкви просто отошла, и потом начался вот этот поиск. Я поступила на физмат в Российский университет дружбы народов, там тоже пошла какая-то своя жизнь достаточно активная, потом как-то вот я пыталась найти некий сверхсмысл, и из-за этого попала на тренинги личностного роста по системе Lifespring, это в своё время нашумевшая была система, американская по-моему, которую нещадно передирали у нас здесь в России.

Т. Ларсен

— Моя семья с ней тоже имела дело, да.

В. Рулинский

— Негативный, видимо, опыт тоже, да?

Т. Ларсен

— Весьма негативный опыт, после которого пришлось ходить просто к психологу восстанавливать крышечку, но, слава Богу, она недалеко уехала, но я реально знаю людей, которые туда сходили и не смогли вернуться к реальности вообще, то есть там это такая страшная вообще травмирующая система, которая ломает людей.

В. Рулинский

— Ты долго там была, Влада?

В. Калашникова

— Я прошла все четыре этапа, включая так называемую «лидерскую программу», которая длится три месяца, то есть там идут сами тренинги, они занимают от трёх до пяти, что ли, дней, я уже не помню, достаточно давно это было. На моих глазах тоже потерял психическое здоровье один из участников нашей группы, молодой человек, было прямо конкретно видно, что тут надо врача.

Т. Ларсен

— Там, понимаешь, они используют практики различные психологические и даже психиатрические, самая, наверное, такая простая и нежная из которых NLP, то есть нейролингвистическое программирование, это вот то, что нам психолог рассказывал. А ещё они используют практики, которыми лечат людей с серьёзными психиатрическими нарушениями, например, есть такая практика «предсмертное переживание», когда тебя заставляют пережить собственную смерть, причём в разных системах по-разному, в некоторых прям тупо гроб вкапывают, ты спишь ночью в могиле, вот всю ночь в каком-то лесу.

В. Рулинский

— Нет, подвижники православные тоже так делают, но они там с другим опытом, с другим подходом.

Т. Ларсен

— Да, но здесь как бы просто это всё в горизонтальной плоскости: ты поспишь в этом и станешь ещё круче материально.

В. Рулинский

— И гордость у тебя ещё больше возрастёт.

Т. Ларсен

— Да. Ну, и люди, у которых психика здоровая, они могут не перенести это, у них из-за этого едет крыша, потому что для здорового психически человека такие техники травматичны реально, да, Влад? А как тебе удалось не съехать там?

В. Калашникова

— А вот, наверное, та православная закалка, которая была дана, я почувствовала вот этот вот привкус гнильцы во всём этом. Вот ты, Вась, сказал, что гордыня, да? Вот это и почувствовала я в тренерах, которые это всё ведут.

Т. Ларсен

— Там же такое... тебе всё время говорят: «ты будешь суперчеловек». Там ещё и с семьёй разлучают, ты должен оторваться от всех ценностей своих прежних, если семья считает, что с тобой что-то не так — ты всех задвигаешь, если тебе родители говорят: «нам не очень нравится, что с тобой происходит», ты говоришь «до свидания» родителям и прочее, прочее, прочее.

В. Рулинский

— Настоящая секта такая.

Т. Ларсен

— Абсолютно. И там всё вокруг того, что ты суперчеловек, вот эта вся челядь — это всё тля, вот это всё. А мы даём тебе некое сакральное, эксклюзивное знание, которого ни у кого нет, и используя которое ты сможешь манипулировать другими людьми и всем миром, вот примерно так. Такая сатанинская абсолютность.

В. Калашникова

— Да. Но что меня поразило, почему-то я шла туда, будучи уверенной где-то вот на таком даже не сформулированном уровне, что там высокодуховные люди, почему-то я автоматически это туда закладывала.

В. Рулинский

— То есть ты за какими-то смыслами всё-таки шла, за такими правильными посылками?

Т. Ларсен

— Не, ну они же это, у них же улыбки, они же солнечные, они же неуязвимые, успешный успех во всём.

В. Калашникова

— Такие вот, да, ангелы современного мира.

В. Рулинский

— Это программа «Делатели» на радио «Вера», мы говорим с Владленой Калашниковой, руководителем благотворительных программ православной службы помощи и «Милосердие» и несмотря на то, что мы говорим в основном про личный опыт Влады, и меньше говорим про службу «Милосердие», а служба «Милосердие» нуждается в вашей поддержке, и мы будем говорить об этом тоже сегодня, и если у вас есть желание стать другом «Милосердия», то можно сделать на сайте miloserdie.help. Влада, ну вот мы начали говорить про эти все сатанинские практики, которые ты сразу почувствовала, что есть какая-то...

Т. Ларсен

Не сразу, до лидерской программы это несколько лет...Не несколько лет?

В. Калашникова

— Полгода. Ну, у меня просто — вижу цель, не вижу препятствий, вот и все, мне нужно было исследовать до конца, то есть какие-то сомнения, конечно, появлялись, но были и мысли: а вдруг я что-то не поняла, вдруг я что-то неправильно смогла сама применить? Плюс, вот техники, про которые ты говоришь, техники манипуляции, что ты, если сейчас отсюда уйдешь, ты слабак. А еще же там завязаны очень хитрые вещи: у тебя есть партнер внутри программы, если уходишь ты, говоришь: «все, я устал, я ухожу», то выгоняют твоего партнера.

Т. Ларсен

— Ты подставляешь человека.

В. Калашникова

— Да, ты подставляешь человека, либо в других форматах ты подставляешь группу свою всю.

В. Рулинский

— Как все продумано!

В. Калашникова

— Очень. Это реально секта по своим вот этим вот... И почему-то сейчас как раз, когда Татьяна говорила про практики переживания смерти — да, а еще мне запомнилось, там была практика: а-ля корабль тонет, все тонут, и в шлюпке остается только шесть мест. Мне каким-то образом все время удавалось попасть то в эти вот шесть мест спасшихся, то в какую-то группу там особо...одаренных, назовем их так, то есть мне как-то еще вот удавалось почему-то встать, вот немножечко как бы со стороны на все это посмотреть. Я помню, когда мы в эту а-ля шлюпку сели, и нам люди вслед кричали, вот они представляют, что они умирают, они тонут в этом ледяном море, и они кричат тебе вслед, что передать близким, что передать родным, что они считают самым важным, то есть вот, конечно, человека вводит в состояние...

Т. Ларсен

— Представляешь, там несколько десятков человек, и ты вот при них это все проживаешь и кричишь.

В. Рулинский

— Самое такое нутро свое сдаешь, да.

В. Калашникова

— Даже не ты, а в данном случае, ну в моем случае, случилось так, что ты вот весь, сволочь такая, ты спасся, ты на этой шлюпке уплываешь, и тебе десятки умирающих людей что-то вот кричат вслед, в общем, жуткие какие-то техники, правда. И возвращаясь к этому, я просто хотела сказать, что что меня смутило больше всего-то? Меня смутили цели, которые ставили себе люди: «я хочу купить поместье», «я хочу построить карьеру», я мужика богатого хочу«.

В. Рулинский

— Прямо озвучивали так вот?

В. Калашникова

— Да, да! То есть ты должен озвучить цели, это логично.

Т. Ларсен

— Ты там вообще выворачиваешься наизнанку, ты раздеваешься и буквально, и морально.

В. Рулинский

— Ну, в каком-то смысле это и, наверное, такое лицо неприкрытое вот этого вот, как бы сказать, не очень приятное такое лицо, оно сразу неприкрытое. Иногда бывает, что прикрываются какими-то такими благопожеланиями, а по сути там вот то, что ты сказала, какие-то очень-очень не духовные как бы смыслы, а получается, здесь они прямо открыто говорят об этом, да?

В. Калашникова

— Они говорят открыто, и это почитается благом, ну потому что не у всех на тот момент был опыт пребывания в церкви или общения с духовником, и для человека в такой ситуации возникает вопрос: а что плохого в цели? Там, квартира, машина, дача, муж богатый, там ещё что-то в таком вот духе, поэтому... Ну это, конечно, да, такие вот вещи... Не знаю, насколько стоит об этом дальше говорить, можем уже, наверное...

Т. Ларсен

— Прости, но мне кажется, что это важно именно просто в контексте того, где ты находишься сегодня, и вот этот весь объём предыдущего опыта, я сама не была в этих курсах, но у меня тоже был похожий поиск, я там Кастанеду читала в юношестве.

В. Рулинский

— Кто не читал Кастанеду в юношестве?

Т. Ларсен

— Да, да, некоторые даже покупали кактусы на птичьем рынке и пытались их есть, но не я.

В. Рулинский

— Важное дополнение. (смеются)

Т. Ларсен

— Но дело в том, что вот этот поиск, удивительно, но мне очень понятно, о чём ты говоришь, что у тебя был поиск Бога, потому что ты знала с детства, что Он есть, но совершенно непонятно было, как к Нему дорогу проложить и в какой кодировке сигналы отправлять и распознавать.

В. Калашникова

— Да, поэтому дальше была вот эта попытка пойти в восточные практики, тут я хочу сказать, что всё-таки все мы дети своего времени и существуем в определённом контексте, и мой путь, он в этом смысле не уникален, и дауншифтинг, через который я прошла, я работала после университета в крупной международной компании табачной, что характерно тоже, и на тот момент многие испытывали вот это ощущение потери смысла и меняли работу, уезжали там с крутой компании, с позиции айтишников в какой-нибудь Таиланд, обучать серфингу или ещё чего-нибудь, и я таким же образом тоже ушла из крупной корпорации и стала инструктором по йоге, отучившись там, получив энное количество сертификатов. Конечно, это был шок для всех, потому что никто не понимал, зачем такой уровень жизни и такие перспективы менять на не пойми что в каком-то подвале...

Т. Ларсен

— На бамбуковый коврик. (смеется)

В. Калашникова

— Да, или даже на просто какой-то резиновый.

В. Рулинский

— Но это всё не бизнес, это именно какая-то духовная история, в смысле ты искала что-то, это не для бизнеса?

В. Калашникова

— Нет, какой там бизнес, я тебя умоляю, то есть с того уровня зарплат, которые могла себе позволить табачная компания, и того уровня благ, которые она обеспечивала своим сотрудникам, включая там командировки на высшем уровне, обучение, всевозможные вообще, чему только хочешь английский учи, хочешь там на тренинги езди, хочешь, что хочешь. У меня была интересная очень должность в отделе маркетинга, я отвечала за материалы рекламные внутри торговых точек, десятки тысяч точек по всей России, я была от Калининграда до Владивостока, это, безусловно, очень интересный опыт, разные люди, с которыми ты постоянно в контакте, в разных регионах России и в каждом регионе, правда, свой характер, не только свой акцент, манера общаться, но и свой характер, свои особенности. Я до сих пор считаю, что чем восточнее, тем люди добрее, я надеюсь, что сейчас никто на меня не обидится...

В. Рулинский

— Калининград особенно напрягся сейчас. (смеются)

Т. Ларсен

— У них просто соседи вредные.

В. Калашникова

— Вредное влияние, да.

В. Рулинский

— За Калининград скажем: очень добрые люди, очень добрые!

В. Калашникова

— Калининград хороший город, да. Правда, они добрые, они какие-то такие расслабленные, не теряют баланс между жизнью и работой, тут мне запомнилось про них. Ну и таким вот образом все это я променяла, ушла заниматься йогой, стала инструктором, училась потом на йоготерапию, чтобы методами йоги помогать оздоравливаться. Причем тема, может быть, это неоднозначная, но я уверена в том, что, безусловно, и знания из аюрведы, традиционной индийской медицины, и знания из йоги, как физической практики, они очень важны для оздоровления человека, для поддержания здоровья, потому что всё же, когда мы находимся в лоне Православной Церкви, в основном мы про дух, мы очень мало про тело, но всё это неразрывно связано, и мне кажется, что телу своему тоже нужно уделять достаточно внимания.

В. Рулинский

— Ну, а здесь нет риска, что ты с тела начнёшь, а сущность там духовная всё равно, и перейдёшь на эти все духовные практики, а потом по 12 часов медитации будут у тебя в горах?

В. Калашникова

— Ты знаешь, вот на данный момент, во-первых, конечно, всё это тема для разговора с духовником, но на данный момент — нет, я вот этого не опасаюсь, потому что у меня изначально был такой посыл, я не пришла позаниматься физухой, чтобы потом там уйти куда-то.

В. Рулинский

— У тебя сразу были духовные искания в этой практике?

В. Калашникова

— Да, да. И потом всё-таки я попала в такой вот йога-центр, где люди были очень увлечены этим на духовном уровне, когда ты заходишь, у тебя тут же вот эти палочки-вонялочки бесконечные, статуи Шивы, Ганеши и играют мантры, ты сразу понимаешь, что для людей это нечто большее, чем физические упражнения. Когда ты приходишь в спортивный зал, где просто в спортивной форме выходит милая тётя и тебе показывает упражнения, и при этом ты не слушаешь мантры, там нет никаких вот этих вот фигурок, статуй и так далее, это совершенно другое, поэтому моё личное мнение, что это всё очень полезные практики, если всё это делать под руководством, ну, даже не под руководством, а живя при этом православной церковной жизнью, если священник это разрешает, благословляет, то это хорошо. Ну, или можно, конечно, менять на какую-то другую активность, типа пилатеса. Я вижу, Вася, что ты не можешь, не можешь разделить моё мнение, да...

Т. Ларсен

— ...потому что ты никогда этим не занимался.

В. Рулинский

— Ну, и не собираюсь!

Т. Ларсен

— Очень зря.

В. Калашникова

— Но это вообще не очень мужская история.

В. Рулинский

— Это какой-то клуб, я смотрю...

Т. Ларсен

— Да нет, мне очень близко вообще всё, что Влада говорит тоже, потому что ну, как бы йога — это какое-то ругательное слово, давай назовём это ЛФК. Лечебная физкультура тебя устраивает?

В. Рулинский

— Ну, ЛФК меня устраивает, но это же не ЛФК, извините.

Т. Ларсен

— Ну, как, это то же самое.

В. Рулинский

— Ну, давайте этот вопрос, может быть, действительно каждый духовник должен решать.

Т. Ларсен

— Ты знаешь, как у меня есть один знакомый православный, глубоко воцерковлённый единоборец, который практикует, занимается этим самурайским мечом, это называется Иайдо, искусство владения самурайским мечом. И у них там вся практика очень ритуальная, и в частности, в начале каждого занятия происходит там какая-то молитва богине вот этой их японской, каких-то там единоборств. Я ему говорю: «А что ты делаешь, когда все там вот это... по-японски что-то там?» Он говорит: «А я говорю: „Господи, помилуй“ про себя, и всё». Ну, это, наверное, действительно такой вопрос личного человеческого развития духовного и вопрос обсуждения с духовником. Но не будь этого всего, Влада бы не оказалась сейчас там, где она находится.

В. Рулинский

— Да, но мне интересно: а как вот человек стал руководителем ещё этой, как сказать, йоги, практики какой-то, да? Поехал человек в Индию, а потом ты вот шла-шла-шла, а потом всё-таки поняла, что это не то, вот как это произошло?

В. Калашникова

— А очень просто. В какой-то момент, поскольку у меня был гуру, и у меня было посвящение в Индии, там же есть определённые...

В. Рулинский

— Страшные слова пошли для меня.

В. Калашникова

— Да, страшно, но что делать.

Т. Ларсен

— Ну, тебе повезло, видишь, у тебя прямая была дорога, а мы вот кругами ходили.

В. Калашникова

— Да, да, да, из песни слов не выкинешь. В общем, там своя система есть развития внутри йоги, которая подразумевает высшую ступень...

Т. Ларсен

— Ну, тоже, смотри, вот тебя тоже в какую-то всё время иерархию засасывало, где надо над собой работать, чтобы достичь какого-то особого положения, да?

В. Калашникова

— Ну, это не касалось лично меня, в любой системе есть эти этапы развития. И там, ну, это абсолютно вот этот семиступенчатый путь йоги — это такая основа основ, он был не конкретно в этом ашраме у этого гуру, нет, это просто общепризнанная такая вот система: начинаем мы с тела, продолжаем дыханием, ну, там и так далее, и так далее. Я просто к чему про эту систему вспомнила: что высшая ступень — сама́дхи, это такая ступень, скажем, освобождения духа своего от каких-то страстей, пользуясь православной терминологией — от привязанности ко всему земному, вот всего этого, и понятно любому здравомыслящему человеку, что это что-то запредельное, я сейчас не буду говорить, насколько оно корректное, ну, что-то вот такое совсем сверх-сверх-сверх. И каждый человек, более-менее честно глядя на себя в зеркало, понимает: ну, это не про меня. Да, я сидела последний месяц по 12 часов на берегу Ганги, но это совсем-совсем не про меня. И когда мой гуру начал какие-то такие делать посылы и реверансы, что: «ну вот, Влада, ты вот уже иди, консультируй там по чакрам, вот пришли люди, вот, Влада, иди» — чего? Какие чакры?! То есть, у меня всё равно моё рацио, наверное, помогало мне отделять...

В. Рулинский

— Физмат есть физмат. (смеются)

В. Калашникова

— Физмат, да, точно, лайк, «два высоких лайка», как говорит мой младший сын. Да, ребят, какие чакры? Ну, то есть, да, хорошо, вы себя представляете так, но это не про меня, я не вижу, слава Богу, я не вижу никаких чакр, никаких аур, никаких свечений, то есть, я бы сказала так — да простит меня Василий Васильевич, присутствующий здесь — что я по духу больше была всё-таки буддистка. А буддисты, как сказал недавно наш владыка в шутку — настоящие христиане, по сути своей.

Т. Ларсен

— Я, кстати, слышала тоже такое мнение от одного богослова, что буддизм — это христианство, не сделавшее последнего шага к спасению.

В. Рулинский

— Ну, вы даёте, друзья. А почему?

Т. Ларсен

— Вроде по ценностям очень похоже: откажись от страстей, стяжи мирный дух и так далее.

В. Рулинский

— Но они против страданий.

Т. Ларсен

— Они не против страданий, они хотят, чтобы человек исцелился от страданий. Но у них исцеление — это просто расчеловечивание, отказ от личности. А у нас исцеление — это максимальная персонификация в личном общении с живым Богом.

В. Рулинский

— Ну да, это существенная разница, конечно. Вроде шли в ту сторону, но не дошли.

В. Калашникова

— Да, но цель не так обозначена, вот полностью согласна, да. И с духовником я со своим это обсуждала, когда он тоже мне говорил, что вот она, самая сущностная разница: там некое такое развоплощение, ты стал ничем и это твоя награда, вот твоя нирвана, она в этом.

В. Рулинский

— А в христианстве личности, и Бог — личность, и мы, каждый из нас — личность, и мы поэтому можем общаться с Богом. Это программа «Делатели» на радио «Вера», мы говорим с Владленой Калашниковой, руководителем отдела благотворительных программ православной службы помощи «Милосердие», интересный у нас эфир получается, говорим с человеком из благотворительного сектора, а говорим столько про духовные вопросы всяких разных практик. Ну, в общем, если у вас есть желание поддержать православную службу «Милосердие» — а это очень нужно — становитесь другом «Милосердия», это можно сделать на сайте miloserdie.help. Мы вернемся после короткой паузы.

Т. Ларсен

— Это проект «Делатели» на радио «Вера», я Тутта Ларсен...

В. Рулинский

— Я Василий Рулинский, у нас в гостях Владлена Калашникова, руководитель отдела благотворительных программ православной службы помощи «Милосердие». Мы в первой части нашей программы говорили о вот этом непростом, интересном пути, витиеватом, как ты шла к 12-ти часам медитации в Индии...

Т. Ларсен

— Ну, уже не интересно про медитацию. Как ты оказалась в новом?..

В. Рулинский

— Подожди, мне вот всё-таки важно понять, как она поняла... Я услышал, что ты поняла просто, что тебя призвали кого-то учить, а ты не готова учить.

Т. Ларсен

— Да нет, просто здравый смысл включился.

В. Калашникова

— Да, просто включился здравый смысл и понимание, что всё это пустое, вот оно ни о чём, то есть я была искренне убеждена, что эти медитации, они мне дадут соединиться с Богом, потому что медитация... Ну ладно, без подробностей, но так обозначалась вот эта цель — единение с Богом...

Т. Ларсен

— А Бога-то там нет.

В. Калашникова

— Да, а Бога нет, а меня уже представляют как носительницу Бога и знания о Боге. Поэтому, ребята, о чём? Ну, то есть это был настолько откровенный обман: «ну иди, поговори про чакры». Вы сначала со мной поговорите, я хоть понимаю, кроме слов, что это такое — чакры?

В. Рулинский

— У меня есть знакомый священник, который всё время в шутку говорит: «О, чакры закрыты, закрыты, всё, пошёл...» Ну, все понимают, что он так юродствует немножко, вот это к слову. Я теперь понимаю, что это близко к тому, что он говорит.

В. Калашникова

— Мне очень нравится, когда наши православные батюшки об этом шутят и там как-то это вворачивают, потому что очень многие, по крайней мере, мои ровесники прошли этот путь, это было такое время, когда всё это хлынуло в открывшийся постсоветский союз, и советский восприимчивый ищущий человек всё это впитывал и пытался как-то применять на практике. Мне вот очень что не нравится — когда пытаются этого бояться, вот, знаете, меня отталкивала в своё время боязливость, которая присуща части православных людей, и я, с одной стороны, понимаю, что прямота пути и чистота, это как у старца Паисия, помните про кружку? Вот почему не может стать священником человек, который прошёл путь, скажем, аналогичный моему или по каким-то другим причинам — потому что, конечно, кружку можно склеить или там приварить, и она будет ещё крепче, как-то так он сказал, но всё же былую красоту и вот эту вот свою исходность, такую целостность, она потеряла.

Т. Ларсен

— Целомудрие, да?

В. Калашникова

— Да, навсегда.

В. Рулинский

-Интересное сравнение. А вот отец Серафим (Роуз), он, по-моему, всё практики изучал, причём, по-моему, он даже где-то там подвизался в каких-то, да, по-моему?..

Т. Ларсен

— И написал великолепную работу про религию будущего. Наверное, не написал бы её, если бы сам к ней не прикоснулся.

В. Калашникова

— И он очень глубоко в этом во всём разбирался, намного глубже, чем я, потому что у него вообще был научный ум, он очень глубоко погружался и потом грамотно беседовал с теми людьми, которые приходили примерно с теми же вопросами, которые возникали у меня, потому что, не знаю, насколько мне здесь позволено быть откровенной...

В. Рулинский

— Позволено.

В. Калашникова

— Позволено, прекрасно. Вот в этой йога-среде людей, которые считают себя очень продвинутыми, которые считают, что мир многообразен и Бог, Он един для всех, ну, экуменизм такой что ли, они считают, что мы, православные — это такая архаичная какая-то вот толпа там где-то собралась, такая всего боится, всего опасается, недобрая ещё такая, а человек, который боится, он и становится злым автоматически, он как вот запуганная собачка на улице: кусь-кусь, лишь бы его как-то не задели, не тронули, не обидели. И меня всегда, как и этих людей, вот эта боязливость такая отпугивала, то есть всё-таки уверенный в себе человек, он не боится, он смеётся, как вот этот батюшка, который, «о, там, чакры, вижу, закрыты. Прочитай „Отче наш“ 12 раз, откроется», ну, я не буду, ладно, может, я уже чересчур. Поэтому хорошо, когда есть на эту тему шутки, хорошо, когда не пытаются запугать. Я вот, например, сталкивалась с тем, что в Православной уже Церкви меня пытались пугать, что «это никогда у тебя не пройдёт, ты впустила в себя это, и теперь всю жизнь у тебя будут какие-то проблемы» — ну, это ужасно, то есть, таким образом человека можно оттолкнуть от Православной Церкви.

В. Рулинский

— А я так понимаю, что у тебя был какой-то ещё период размышлений перед тем, как ты пришла в православие уже осознанно?

В. Калашникова

— Нет, размышлений не было. Я вообще, наверное, не очень размышляющий человек.

Т. Ларсен

— То есть, ты вернулась из Индии и пошла в храм?

В. Калашникова

— Да, буквально. Мало того, стали происходить какие-то удивительные вещи, мой духовник это называл, что Господь явно тебя призывает. Когда я с ним познакомилась, это было в Оптиной пустыни, я ещё не была церковным человеком в полном смысле этого слова, то есть, чтобы регулярно участвовать в Таинствах, главным образом, но я ехала в маршрутке и вспоминала слова Символа Веры, давно-предавно забытого, у меня строка за строкой всплывали в голове просто.

В. Рулинский

— Удивительно.

В. Калашникова

— Да, да, и много таких удивительных вещей. Я расскажу ещё сейчас одну вещь, потому что мне это кажется важным, хотя это глубоко личное: я заходила в храм в Брюсовом переулке, я всегда очень любила, как и многие русские люди, батюшку Серафима Саровского, и мой духовник, кстати, тоже говорил: «Вот, батюшка тебе по лбу дал и вытащил тебя оттуда, из всего этого ужаса». И я ему ставила свечку и задавала вопрос, что: «ну, Бог же един, я же могу и занимаясь йогой, таким образом Богу служить? Вот если это так, пусть свечка горит» — и свечка гасла. И она гасла несколько раз, я была настойчива...

В. Рулинский

— Вот это да!

В. Калашникова

— А свечка гасла. То есть Господь, конечно, вот как за овечкой, за каждой душой следит и, безусловно, в своё время человека призывает. Я даже не могу сказать, важно услышать ещё какие-то, я не знаю, как это происходит, чьими-то молитвами, может быть, и молитвами предков, которые там, и молитвами каких-то людей, которых мы не знаем, потому что у меня не церковная семья, меня отмаливать было некому, кроме, кстати говоря, той семьи, которая водила меня в храм в детстве.

В. Рулинский

— Это вот Наталья та самая, да?

В. Калашникова

— Наталья, Татьяна, Георгий, да.

Т. Ларсен

— Как ты встретилась с духовником в Оптиной пустыни?

В. Калашникова

— Это тоже удивительная история, маленькое чудо, удивительное не в том плане, что там какая-то нереальная цепочка событий, а вот просто бытовое обыкновенное чудо. Я, когда приезжаю в монастырь куда-нибудь, я обычно совершенно неразговорчивая, я ни с кем не хочу, так у многих, я так понимаю, бывает, ты замыкаешься, ты вот уже приехала для того, чтобы сосредоточиться. И мы приехали в Оптину пустынь, а там, помимо дома паломника, есть несколько домиков, которые были раньше вечно заняты, туда вообще было не попасть, но каким-то чудом мы с мужем туда попали, в самый маленький домик, и на маленькой общей кухне мы встретили двух женщин: маму, уже совсем пожилую женщину, и её дочку. И совершенно вот меня прямо что-то дёрнуло с ними разговориться, кто они, что они, как они, и они рассказали про чудесного батюшку, к которому они приезжают уже много лет. Как выяснилось впоследствии, эта женщина была больна раком, и она впоследствии умерла, и звали её Наталья, кстати говоря. И что-то меня, опять же, дёрнуло, просто извне непонятно, но я понимаю, насколько это для меня нетипичное поведение — попросила меня познакомить.

Т. Ларсен

— А он был насельник Оптиной пустыни?

В. Калашникова

-Да, скита, да. И я видела её мучения, вот как она сидит с маленьким кнопочным мобильником, и вот ей так неловко его дёргать, но тут вроде как просит же кто-то, и вот она там через полчаса настрочила ему смс, и пришёл ответ, что «да, приводи». И она нас привела к скиту. Вышел батюшка, вынесся, я бы сказала, бодрой походкой, сначала с ними поговорил, а потом: «а, кто, чего? А, ага, вы, что ли?» Так посмотрел на нас с мужем: «не церковные, не церковные». Ну и дальше я задавала вопросы: «а правда ли, что существует на самом деле перерождение, просто в Православной Церкви об этом предпочитают не говорить», и прочее...

Т. Ларсен

— Утаили от нас самое главное.

В. Калашникова

— Да, утаивают, утаивают, да. Но он смеялся, он отвечал с большим юмором, вот тут я хочу тоже сказать, что это, наверное, было принципиально важным моментом — меня никто не клеймил, мне никто не говорил, что у меня всё пропало навсегда, никто не говорил, что я несу чушь и так далее. Смеялись, объясняли очень терпеливо, долго, тогда, кстати, был день памяти отца Макария Оптинского, старца Макария Оптинского, который был известен своим смирением, и вот батюшка проявил это смирение, общаясь со странной дамочкой, которая из Индии пожаловала и задаёт вопросы, что православные скрывают ото всех вокруг. И вот эта встреча, я тогда ещё работала в йога-центре, и он мне не сказал «срочно увольняйся», единственное что: я должна была читать в рамках большой конференции йоговской лекцию про этические основы, есть такие этические основы в йоге: «яма» и «нияма», тоже, кстати, вполне себе хорошие, которые включают в себя отсутствие лжи, ненасилие по отношению к окружающим и так далее, и так далее. И он сказал: «Зачем? Ну зачем? Да нет, не надо, ты там как-нибудь вежливо откажись, но есть же заповеди, вот давай-ка мы больше про это», вот единственное, что он мне сказал не делать. Но через полгода я уже ушла из йога-центра сама, а через год я уже работала в службе помощи «Милосердие».

В. Рулинский

— Это как-то естественно было, да?

В. Калашникова

— Ну, в каком-то смысле — да, наверное, даже не могу сказать. Ну вот как, когда уходишь с какой-то работы, конечно, всегда есть какое-то там нежелание начальства отпускать, предположим, какие-то связи, которые не хочется рвать, ну как-то вот да, произошло.

Т. Ларсен

— А как ты оказалась в службе «Милосердие»?

В. Калашникова

— Я читала журнал «Нескучный сад», на тот момент он выходил в такой бумажной форме, и, видимо, где-то там я прочитала про службу добровольцев. Я пришла в храм царевича Димитрия, прошла собеседование, помню, наша старинная сотрудница Ира Редько́ вела вводную лекцию, не помню, кто из наших батюшек меня потом собеседовал, мне кажется, это был отец Иван Емельянов. И, в общем, после этого я пошла добровольцем в ПНИ.

В. Рулинский

— Непростое такое направление.

Т. Ларсен

— Во взрослое?

В. Калашникова

— Да.

В. Рулинский

— Психоневрологический интернат, это так непросто. А ты сама захотела?

В. Калашникова

— Да.

В. Рулинский

— Ничего себе, лёгких путей не ищешь. Так, хорошо...

В. Калашникова

— Да, оно как-то автоматически получилось. Я толком ни о чём же не знала, ну да, меня глубоко поразили сёстры милосердия, потому что я туда приходила, добровольцев у них было очень мало, и я, собственно, ни с кем из добровольцев и не пересеклась, я работала там именно с сёстрами, приходила туда на полдня...

В. Рулинский

— 11-й, да?

В. Калашникова

— Да, Ирина Колесникова, она и по сию пору там работает, и вот тогда тоже. И меня, конечно, поразило, что это, правда, другие люди — сёстры милосердия.

В. Рулинский

— А можно объяснить, просто, я думаю, не каждый радиослушатель понимает, зачем приходить добровольцам и сёстрам милосердия в психоневрологический интернат, просто на пальцах, может быть, чтобы просто понять, зачем вообще там помощь?

В. Калашникова

— Да, они в разном состоянии, есть отделение «Милосердия» — это отделение для лежачих, самых-самых-самых тяжёлых, у которых такие множественные и тяжёлые нарушения, что они могут только лежать. И при этом, конечно, для любого нормального живого человека просто лежать, не имея ни контакта ни с кем из внешнего мира, не имея возможности сменить картинку, не говоря про какие-то физиологические аспекты, потому что когда человек находится в лежачем положении, функции очень многих органов и систем нарушаются, и это приводит к чисто физическим страданиям. Успеет одна нянечка на 20 человек покормить или не успеет, помыть там успеют три нянечки на отделение за банный день помыть или не успеют, много вот этих вот аспектов, и чисто человеческих, про человечность вообще, про их право быть признанными людьми, имеющими право на любовь окружающих людей, и бытовой вот этот аспект, и это всё закрывают собой сёстры милосердия, они это дарят, и любовь, и заботу, и внимание, и человечность, и уход.

Т. Ларсен

— Я сейчас, знаешь, что ещё подумала? Что, наверное, после берегов Ганга...ну вот я просто представляю себе: ты приходишь, там лежачие люди, и человек, который первый раз попал в такую обстановку, даже чисто физически, может быть, ну, как сказать, брезгливость какая-то может появиться, или что-то ещё, и мне кажется, что на берегах Ганга Влада там насмотрелась на разнообразие индийской жизни, может быть, у тебя там тоже какая-то толерантность к этому была?

В. Калашникова

— Ну вот, кстати, интересная мысль, я её никогда не думала, но, безусловно, это прокачка брезгливости — Непал, Индия, да, однозначно.

В. Рулинский

— Это программа «Делатели» на радио «Вера», мы говорим с Владленой Калашниковой, руководителем отдела благотворительных программ православной службы помощи «Милосердие». Если у вас есть желание поддержать работу службы, можно стать другом «Милосердия» и поддерживать службу регулярными пожертвованиями, для этого нужно зайти на сайт miloserdie.help. Влада, доброволец, ПНИ, а дальше? Что дальше было?

Т. Ларсен

— И вдруг в начальство, да?

В. Рулинский

— Да, сейчас ты, можно сказать, один из топ-менеджеров «Милосердия», и как это вообще развивалось-то?

В. Калашникова

— Ну, я увидела вакансию, дальше будет тоже смешно...

Т. Ларсен

— И в тебе проснулся топ-менеджер из той старой прежней жизни.(смеются)

В. Калашникова

— Да, не пропьешь стремление к какой-то организационной работе, менеджменту, как сейчас говорят. Ну, в общем, я увидела вакансию, она называлась «координатор благотворительной программы «Дыхание». И я постучалась, я отправила резюме, поскольку слово «координатор» мне было хорошо знакомо по этой международной кампании.

В. Рулинский

— «Дыхание» тоже после 12 часов медитации.

В. Калашникова

— Да, слово было такое, вызывающее понимание.

В. Рулинский

— Но речь про «Дыхание» связана именно с болезнью бокового амиотрофического склероза. У нас недавно были представители фонда «Живи сейчас», который фактически вырос из того благотворительного проекта «Дыхание», где Влада была руководителем-координатором.

Т. Ларсен

— Это обеспечение больных людей дыхательными аппаратами.

В. Рулинский

— Да, дыхательными аппаратами, ИВЛ и более простые, для тех, у кого отказывают мышцы, они не могут уже дышать. Прости, что я это пояснение сделал, перебил немножко тебя.

В. Калашникова

— Да, всё верно. Я откликнулась, меня позвали, позвала меня Марина Васильева, которая ныне у нас монахиня в греческом монастыре.

В. Рулинский

— Удивительный человек тоже, к сожалению, не сможем взять интервью у нее.

В. Калашникова

— Да, к большому. Может быть, она как-нибудь приедет и в отпуск, и тогда, потому что это, конечно, человек-эпоха, вообще масштаб личности потрясающий у неё. И вот во время собеседования Марина произносила слово «фандрайзинг», а я не знала, что это, совсем вообще, но я сделала вид, что всё знаю и всё понимаю, потому что очень хотелось, в общем, готова была и так, и сяк, и наперекосяк. А потом, где уж наша не пропадала после табачных кампаний, ганг, непалов, «лайфспрингов» и так далее, и физмата.

Т. Ларсен

— Знаешь, поразительно... Кстати, ты об этом сейчас говоришь, а меня поражает, что при всём при этом у тебя такое доверие осталось, доверие к жизни, доверие к тому, что с тобой происходит, к людям, к Богу, то есть какое-то базовое доверие к тому, что с тобой всё так, как должно быть, это поразительно.

В. Калашникова

— Но говорят, это родителями воспитывается, я считаю, это мне дано родителями и их большой любовью ко мне, это совершенно однозначно, это точно не то, что я в себе там развила. И будучи сейчас уже взрослым человеком, я, честно говоря, задаю себе вопрос, особенно в последнее время, время сейчас сложное для всех: а где вот та грань, вот этой моей доверчивости? Я всё-таки уже дурочка или всё-таки это ок? Простите за англицизм. Потому что, вспоминая Евангелие, мы должны быть «просты, как голуби, но мудры, как змеи», и вот этот вопрос, он для меня очень актуален, поэтому, если кто-то из слушателей знает ответ, пишите. Потому что, да, Татьяна, ты прямо как-то удивительно метко подметила — да, доверие действительно осталось.

В. Рулинский

— Ну вот благодаря программе «Дыхание» ты стала координатором, там выучила, что такое фандрайзинг, и?

В. Калашникова

— И стала фандрайзером, да. А потом стала через три месяца руководителем фандрайзинга службы помощи «Милосердие», потому что предыдущий руководитель ушёл, перешёл на другую должность и мне предложили, и, опять же, я не стала отказываться, и занялась. Это было уже почти 11 лет назад, с тех пор я занимаюсь фандрайзингом, да. О чём вот тут было бы интересно поговорить?

В. Рулинский

— Прежде всего, мне интересно узнать, вот люди приходят обычно в благотворительный сектор, когда ими как-то движет желание принести пользу конкретным людям. Фандрайзинг — это немножко опосредованная история, она немножко похожа на пиар, на связь с общественностью в том смысле, что ты — инструмент, ты инструмент, чтобы другие, собственно, помогали. А вот эта история, когда ты чувствуешь отдачу, прямую отдачу того действия, которое ты совершаешь в отношении помощи конкретному человеку, она тебя как-то касается или ты чувствуешь, что, например, ты была бы полезнее, условно, в том же ПНИ? Я знаю, что некоторые у нас практикуют, когда они, несмотря на свои высокие должности, ходят как добровольцы, хотя бы один раз в неделю куда-то конкретно бабушке или инвалиду помочь. Вот это чувство помощи, которое человека сопровождает, оно тебе знакомо непосредственно? Ты чувствуешь его как опосредованный такой участник этого процесса или тебе этого не хватает? Вот мне вот про это, прежде всего, хотелось узнать.

В. Калашникова

— Знаешь, с появлением детей времени в жизни становится очень мало, поэтому, поскольку вот я некоторое время назад, 2,5 года назад я вышла из декрета, причем я родила сразу двойню, это отдельная удивительная история, потому что детей у нас с мужем не было десять лет по непонятным причинам, может быть, отдельно мы об этом поговорим. У меня сейчас просто физически и морально нет времени, чтобы после работы идти куда-то доброволить, потому что меня ждут дети и все связанные с этим дела, у меня двое очень активных мальчишек и там сил нужно очень много-много на это на всё. Поэтому нет, у меня нет чувства отрыва. Знаешь, я пытаюсь понять, какими словами на это ответить, чтобы не звучать занудно или как-то ещё, у нас была как-то стратегическая сессия нашей службы добровольцев, на которую меня позвали поучаствовать, свое мнение какое-то сказать, и когда я озвучила фразу, что «моя работа в службе помощи „Милосердие“ — это мой вклад в то, чтобы любой человек, попавший в беду, мог получить помощь», моя коллега как-то так с недоверием отнеслась к этому: «Ну, это же ерунда. Нет, твой вклад в работу службы — это деньги привлекать». Я говорю: «Нет, дорогая, нет. Вот вообще совершенно не про это». Да, эффективность моей работы меряется объёмом средств, дефицитом, который есть или которого нет, и так далее, но для меня суть совершенно не в этом. Маркетинг — это то, что я умею, это изначально опыт, который у меня был, и это то, что у меня вполне прилично получается, у меня есть в этом и знание, и понимание, и опыт, и всё, но это мой вклад в то, чтобы люди получали помощь, оказавшись в беде, в этом смысле у меня нет какой-то личной истории или какого-то предпочтения, что вот только дети, или только пожилые, или только онкология, или инсульт. Вот правда, мне искренне хочется, чтобы любой человек не оставался один на один с бедой, и все инструменты, которые для этого можно применить, помочь службе добровольцев, запустить какую-то компанию, там «Зажги звезду милосердия», к примеру, с Роскосмосом совместно, и с тобой, Вася, или поехать куда-то в ПНИ, или ещё что-то — они все хороши, пожалуйста. Нет, пожалуй, нет у меня такого чувства отрыва, я понимаю, что я на своём месте и мне кажется, что я здесь максимально могу себя применить.

Т. Ларсен

— Расскажи, пожалуйста, вот мы всё время говорим о службе «Милосердие», но на самом деле мы ни разу не обозначили круг, как сказать...

В. Рулинский

— ...того, чем занимается сама служба.

Т. Ларсен

— Да-да, хотела сказать «интереса», а потом у меня возилось слово «функционал» — это всё немножко не то, да? То есть что такое служба «Милосердие» вообще, и порядок каких вопросов люди могут решить с помощью службы «Милосердие»? Вот мы поговорили о ПНИ, много раз здесь говорили о помощи в ковидных госпиталях, и сейчас в госпиталях военных. А ещё?

В. Калашникова

— Служба «Милосердие» — это то, что рождалось от реально существующей проблемы, то есть это не такая организация, где вот там собрались: мы решили помогать вот в такой проблематике, устроили стратсессию, прописали планы на ближайшие 5-10 лет, и вот мы поставили масштабные цели, как вчера в ролике, Вась, который ты высылал: «нас учили мыслить масштабно, ставить глобальные цели», вот это вообще не про то, и для меня это самое главное, что просто в своё время владыка Пантелеимон пришёл в 1-ую Градскую больницу и увидел, что там происходит с людьми, за которыми некому ухаживать, и так появилось сестричество, и сёстры пошли в отделение больницы. Потом начали выписываться люди, им некуда было идти, там была история с женщиной, дом который снесли, пока она лежала в больнице год после инсульта, и так появилась богадельня, и так далее, и так далее. Появлялись энтузиасты с той самой личной историей, как с командой БАС — боковым амиотрофическим склерозом, которые создавали целые проекты, которые тоже во что-то вырастали. Поэтому служба помощи «Милосердие» — это большое объединение совершенно разнонаправленных проектов, разных по степени сложности, разных по степени масштабности, разных по своим целям и задачам, объединенных, во-первых, под крылом владыки Пантелеимона, и во-вторых, стоящих на основах православия, понимания православного служения. А дальше, если уже так формалистски говорить, всякими статистическими показателями: у нас 25 проектов постоянных.

В. Рулинский

— Большинство из них — это стоящие на земле здания, прямо конкретные учреждения от начала до конца, которые существуют на пожертвования простых людей, которые жертвуют средства, и они принадлежат самой службе «Милосердие» и юридическим лицам, которые входят в неё.

В. Калашникова

— Да, потому что мы не фонд, мы не собираем деньги, чтобы кому-то что-то оплатить, такое тоже есть, но это всего лишь одно из направлений деятельности, а мы поэтому и служба помощи, что это своя организация, допустим, медцентр при Марфо-Мариинской обители, где реабилитируют детей с ДЦП, это свои специалисты, которые там работают, высокого уровня, которые занимаются этими семьями.

В. Рулинский

— Одно из лучших в Москве учреждение подобного профиля, да?

В. Калашникова

— Да, безусловно, с огромным потенциалом, если было бы достаточное финансирование, они бы вообще сделали, наверное, уже огромный шаг вперёд в развитии этой системы в России, но, к сожалению, не так это просто. Они пытались недавно перейти от курсовой реабилитации к долгосрочной реабилитации, но буксует проект именно из-за нехватки финансирования, если оно появится, то, конечно, для детей это будет огромная польза в смысле получения устойчивого результата. И мы недавно с ними обсуждали как раз, что, конечно, помощь ребёнку с ДЦП, его максимальная реабилитация — это помощь сразу всей семье, которая возвращается в общество и чувствует себя нормальным членом общества, не говоря про детей, которые становятся нормальными родительскими детьми, а не заброшенными сиблингами ребёнка с инвалидностью. Про каждый наш проект можно говорить бесконечно, там очень много интересного.

Т. Ларсен

— Ты вот сказала такую важную вещь, что служба «Милосердие», она характеризуется именно православным служением. С твоей точки зрения, у нас немного времени осталось, если получится, коротко, как бы это можно было в двух словах обозначить, чем именно служба «Милосердие» отличается от неправославных благотворительных организаций?

В. Калашникова

— Ну, мы про любовь, мы стараемся быть про любовь, не про конкретную эффективность, хотя тут я сейчас зайду в такую проблематичную зону и сразу здесь хочу сказать, что, конечно, работать должны два полушария, и мы мыслить должны и прагматично, в том числе, потому что живём мы в материальном мире, а он по своей сути прагматичен. Но всё-таки основа основ — это любовь и осознание своей работы и своего труда, как служения, это очень сильно переворачивает сразу отношение человека.

Т. Ларсен

— То есть не зарплаты ради.

В. Рулинский

— Ну, какая эффективность, если человек, например, паллиативный, вот он умирает, или осталось, понятно, несколько дней, тут эффективность как померить? Сколько Господь отпустил жить, столько он и должен максимально хорошо жить, и мы должны это сделать.

В. Калашникова

— Мы должны, да, мы должны помочь. Я вот недавно с Ксенией Владимировной Ковалёнок обсуждала, с главным врачом медцентра, что они домашние, их паллиативная служба домашняя, и они хотят оставаться домашними для того, чтобы максимально отдать своим подопечным того тепла, той заботы, того внимания и той помощи, которая возможна, потому что с точки зрения эффективности и с точки зрения получения даже средств, можно было бы же раздуваться бесконечно, сказать: «даёшь 100 подопечных, 150», но они этого не хотят.

В. Рулинский

— Да, устраивать «комбинаты» такие, без любви, без души, без всего.

В. Калашникова

— Да, там минимум, галочку поставил: там был звонок, с мамой обсудили, не знаю, вопросы чего-нибудь, правильного переворачивания в постели. Но задача совершенно не в этом, задача — отдать внимание, тепло и помочь людям в каком-то смысле остаться на плаву. И, кстати, зачастую это касается и вопросов веры, помочь не потерять веру, потому что обретение веры даёт обретение смысла во всём, даже в страданиях собственного ребёнка, я не имею права об этом говорить, потому что я такого не пережила, но я передаю слова самой Ксении Владимировны, что обретение веры — это обретение смысла, это их главная опорная задача.

В. Рулинский

— Спасибо большое, Влада, это был очень жизнеутверждающий эфир. Если у вас есть желание поддержать работу православной службы помощи «Милосердие», можно стать другом «Милосердия» и регулярно поддерживать, для этого необходимо зайти на сайт miloserdie.help и там уже увидеть необходимую кнопку. Влада, огромное тебе спасибо, про много очень не успели поговорить, но я думаю, что это ещё нам задел на будущее.

Т. Ларсен

— Да, нам точно придётся встретиться ещё раз.

В. Калашникова

— Я готова. Большое спасибо.

Т. Ларсен

— Это были «Делатели» на радио «Вера», всем удачи!

В. Рулинский

— До свидания.

В. Калашникова

— До свидания.