Поделиться
Константин Мацан
«Что есть истина?» — вопрос, который в лучшем случае вызывает улыбку. В худшем — усталую раздраженность. Дескать, сейчас на нас опять польется поток невнятных, как бы умных мыслей... Принято считать, что тезис «истины нет» — явление эпохи постмодернизма. То есть, эпохи сегодняшней, когда человек легко и с удовольствием верит, будто всё относительно. Будто черное и белое, верх и низ, добро и зло — лишь условные обозначения. Оно и понятно: слишком много уже накопилось в истории человеческой мысли разных философских идей, опровергающих одна другую. Слишком часто каждая новая теория претендовала на абсолютную объективность, стремилась отменить теорию предыдущую и вскоре оказывалась сметена теорией последующей. И вот к двадцать первому веку стало, кажется, понятно, что есть лишь бесконечная игра ума, а истины — чего-то незыблемого, единого — нет...
Но в истории человечества вопрос «что есть истина?» уже однажды прозвучал во всю мощь. И тот, кто его задавал, вероятно, даже не подозревал, что эта короткая реплика — и именно она — станет едва ли не афоризмом...
Бродячие проповедники были обычным явлением для Римской империи времен земной жизни Иисуса Христа. Каждый говорил о каком-то своем боге — с маленькой буквы. Каждый чему-то своему учил. Новые и новые учения обильно плодились — мир неунифицированной языческой религии, где боги одного народа легко и с удовольствием принимались в пантеон другого, создавал для этого все условия. Такого очередного проповедника увидели, например, жители Афин в апостоле Павле и слушали его с интересом, потому что — как говорит книга Деяний — «афиняне все и живущие у них иностранцы ни в чем охотнее не проводили время, как в том, чтобы говорить или слушать что-нибудь новое». Такого же очередного бродячего проповедника, одного из многих и уже порядком поднадоевших, вероятно, увидел в Иисусе из Назарета и Понтий Пилат. Иисус сказал ему: «Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего». А Пилат бросил короткую реплику: «Что есть истина?». Толкователи отмечают, что здесь важно услышать верную интонацию евангельского текста. Это не вопрос человека заинтересованного, ищущего, желающего разобраться. Это, скорее, вопрос риторический, выражение скепсиса и той самой усталой раздраженности: дескать, «вот еще один говорит об истине, и сколько вас таких, что есть истина, да разве мы знаем...»
Похоже на наш постмодернистский век?
Нередко замечают, что современный человек чем-то напоминает Понтия Пилата. Перед ним стоит Христос — Тот, Кто Сам, по Евангелию, есть Путь, и Истина, и Жизнь — но человек все равно спрашивает в пустоту: «Что есть истина...» И вряд ли, говоря, будто истины нет и всё относительно, можно оправдаться тем, что на дворе — двадцать первый век. Как видно, недоверие к истине — не примета только нашего времени. Это было еще два тысячелетия назад. И ответ — всегда один. Христос, который, по выражению апостола Павла, «вчера и сегодня и вовеки Тот же».
