«Благотворительный проект поддержки особого детства». Юлия Тарасова

У нас в студии была руководитель проекта «Дети.pro плюс» православной службы «Милосердие» Юлия Тарасова.

Наша гостья рассказала о своем непростом пути к вере и о том, как пришла к тому, что оставила прибыльную работу и карьеру ради социального служения. Юлия также поделилась, каким образом её проект помогает детям с особенностями развития и их семьям.

Ведущие программы: Тутта Ларсен и пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский.

Ведущие: Тутта Ларсен и Василий Рулинский

---

Тутта Ларсен:

— Привет, друзья, это «Делатели» на Радио ВЕРА. Я Тутта Ларсен.

Василий Рулинский:

— И я Василий Рулинский. У нас в гостях Юлия Тарасова, руководитель проекта «Дети про плюс» православной службы Милосердие. Юлия, здравствуйте.

Тутта Ларсен:

— Привет.

Юлия Тарасова:

— Здравствуйте.

Василий Рулинский:

— Юля, проект «Дети про плюс», сложное немножко название, интересное, современное, но все-таки требующее пояснения. Что это за проект, расскажи в двух словах, чтобы понятно было, о чем мы будем сегодня говорить.

Тутта Ларсен:

— И о чем этот «плюс»? Да.

Юлия Тарасова:

— Изначально проект назывался «Дети про», плюс это усложнение чуть позже, потому что мы поняли, что хотим заниматься не только детьми, но и их семьями, и подростками, может быть, когда-нибудь и взрослыми. Поэтому «плюс» появился чуть позже. А вообще «Дети про» — это профессионально про детей. Такая была задумка. Как бывает в версиях продукта — версия professional. Даже изначально он писался на английском «pro», а со временем как-то так получилось, что уже по-русски мы пишем «про». Это с одной стороны про детей, и профессионально про детей. Мы занимаемся детьми — я не люблю слова «с особенностями развития».

Василий Рулинский:

— С особенными детьми.

Юлия Тарасова:

— С особенными детьми, да, в том числе. Сопровождаем и разрабатываем программы на современных основах, на доказательных практиках. Занимаемся этим почти десять лет.

Тутта Ларсен:

— А почему вы не любите словосочетание «особенности развития»?

Юлия Тарасова:

— Оно все равно выделяет, как какие-то особые дети, особые условия. Безусловно, так и есть, но прежде всего, все дети просто дети. Если вы проведете с ребенком с любым какое-то время, вы перестанете замечать его особенности и поймете, что он как и любой другой ребенок, со своим характером, особенностями, капризами, хочу — не хочу.

Василий Рулинский:

— Очень важная тема, связанная с помощью детям с особенностями. Насколько я понимаю, проект во многом появился как результат активной бурной деятельности службы Милосердия и результат того, что сестры милосердия, которые ходили в один из интернатов городских здесь, в Москве, решили, что надо забирать оттуда самых тяжелых детей и создавать Свято-Софийский социальный дом. И потом появились вы. Расскажи эту историю, как это все складывалось и к чему пришло?

Юлия Тарасова:

— Я в начале своей деятельности мало что понимала про особых детей, но ко мне поступило, скажем так, техзадание, которое звучало так: создать пофессиональное...

Василий Рулинский:

— Это важное слово в твоей жизни — «техзадание».

Юлия Тарасова:

— Техзадание, да, я инженер изначально, поэтому техзадание звучало: создать современный профессиональный проект на базе частно-государственного партнерства, такими красивыми словами, в содружестве с государством, на базе государственных учреждений, одного в начале. Я начала просто ходить как доброволец в один из детских домов-интернатов, детских центров, в который долгое время «до» ходили сестры милосердия. По сути, я собирала информацию, как мне это техзадание выполнить. Первые полгода я просто наблюдала, потом я ездила в организации, которые являются флагманскими в особом детстве. Это были командировки в Питер. В результате чего был написан проект, какие люди должны быть рядом с детьми, сколько их должно быть, какие у них должны быть компетенции, как они друг с другом взаимодействуют наиболее эффективно. Из таких деталей был создан проект, и мы очень быстро набрали первую свою команду. 1 июня, кстати, очень скоро уже, это было удивительное совпадение, это был первый наш рабочий день вообще, это был 2015 год.

Тутта Ларсен:

— Ты в принципе изначально была готова к тому, что ты будешь не только делать проекты, могла ли ты представить себе, что ты будешь непосредственно работать с детьми?

Юлия Тарасова:

— Да нет, вообще первые пять лет я думала, что это временно.

Тутта Ларсен:

— Просто ты так помогаешь людям одной ногой?

Юлия Тарасова:

— Да. Я помогаю людям, я инженер, и если что, я туда вернусь. Это вообще только недавно я признала, что я не вернусь никуда.

Василий Рулинский:

— Давай поговорим поподробнее, какой был у тебя извилистый путь в это служение.

Юлия Тарасова:

— Я закончила университет нефти и газа и следующие почти десять лет, сейчас как-то равноценно уже, работала по специальности.

Тутта Ларсен:

— Газовик-затейник.

Юлия Тарасова:

— Газовик-затейник. Здравствуйте, я Юля, инженер-психолог. У меня нет мечт, все мои мечты сбылись. Я была инженером, работала в довольно серьезной международной фирме, корпорации.

Тутта Ларсен:

— Поездила по миру, да?

Юлия Тарасова:

— Поездила по миру. Всяко разно было, и конечно, особо ничто не предвещало, что я изменю направление своей деятельности.

Василий Рулинский:

— Ты и на Севере тоже работала с добычей?

Юлия Тарасова:

— Я работала на Севере. Изначально я из Брянска, и когда мне пришел первый job-offer, и там было написано латинскими буквами Пыть-Ях. Я помню, что я пошла искать на карте, где это.

Тутта Ларсен:

— Это топоним, да. Это название поселка?

Юлия Тарасова:

— Название небольшого городка под Нефтеюганском. Девочка из Брянска летела в Пыть-Ях. Конечно же, это был январь, где-то минус сорок, неизгладимые впечатления от всей деятельности, от промысла непосредственно. Честно говоря, я не знаю, может быть, есть девочки, которые мечтают стать нефтяниками и поехать в Пыть-Ях.

Василий Рулинский:

— При минус сорока работать ночью.

Юлия Тарасова:

— В моем случае я сделала это, исходя из необходимости. Мне нужно было помогать семье к тому моменту, поэтому я решилась.

Тутта Ларсен:

— То есть ты это сделала из ответственности, а не из страсти преодолевать препятствия и отвечать на вызовы.

Юлия Тарасова:

— Вовсе нет. Я просто из чувства ответственности, потому что интересная, в том числе в плане финансовом, работа.

Василий Рулинский:

— Это международная фирма, и я так понимаю, что там достаточно активное предполагалось развитие профессиональное.

Тутта Ларсен:

— То есть из Пыть-Яха можно было до Лос-Анджелеса типа доехать?

Василий Рулинский:

— Ну да. Расскажи, что там дальше было в твоей истории?

Юлия Тарасова:

— В моей истории было то, что требовалось знать английский, и был отбор, несколько технических отборов, из разряда «соберите клапан».

Василий Рулинский:

— За три секунды.

Юлия Тарасова:

— Ну, что-то да. Клапан еще как-то я собрать могла, но с английским было совсем, я понимала, но ни слова не говорила. А в те времена далекие боссами были экспаты, которые англоязычные.

Василий Рулинский:

— Прямо там в Нефтеюганске.

Юлия Тарасова:

— Прямо в Пыть-Яхе.

Василий Рулинский:

— В Пыть-Яхе, ничего себе.

Юлия Тарасова:

— Приезжают новые тринии, все хотят пообщаться, а я абсолютно, просто полностью мьют. Они пытались неформально, я просто цепенела.

Василий Рулинский:

— Рыба об лед, говорят.

Юлия Тарасова:

— Я цепенела, потому что не могла выговорить ни единого слова. Я все понимала, но сказать ничего не могла. А в компании предусмотрено обучение со стажировками, с прохождением серьезных технических школ в Штатах. И вот там ты два месяца стажируешься, сдаешь там какие-то базовые стандарты и улетаешь на 6-8 недель учиться и сдавать такие знаменитые квизы по субботам, утренний квиз, пан или пропал. И меня проводили в один путь.

Василий Рулинский:

— Ты имеешь в виду, что пан-пропал в том смысле, что от этого зависит, будешь ли ты дальше продолжать работу?

Юлия Тарасова:

— То есть нельзя провалить больше одного.

Тутта Ларсен:

— Ого!

Юлия Тарасова:

— Если проваливаешь два квиза, даже не подряд, вообще, то ты теряешь работу.

Василий Рулинский:

— Такое, да, на выживание. С одной стороны, в Америку девочка поехала, все начали завидовать. А на самом-то деле выживает сильнейший.

Юлия Тарасова:

— Да. Языковой барьер у меня закончился, когда третий-четвертый день подряд я заказывала salad, и мне приносили просто корыто листьев. И когда голод не дал мне молчать, я стала выяснять, где же еда, что же заказать.

Василий Рулинский:

— Нормальный тип-стейк.

Юлия Тарасова:

— Да. Можно ли что-нибудь еще? У меня были очень классные ребята, со мной учились, и я первые недели четыре бесконечно спрашивала: что это, а что это? А на пятой неделе что-то я спрашивала, и мои коллеги-студенты: а ты говоришь. — О, точно. Ну, в общем я вернулась в Пыть-Ях.

Василий Рулинский:

— То есть прошла успешно эту школу.

Юлия Тарасова:

— Прошла, да. И уже мы поговорили с моими боссами, которые сказали: мы тебя вообще не ждали, вообще не знали, ты говоришь или нет. А после были дальше школы, уже я их не проваливала, все было нормально.

Тутта Ларсен:

— Казалось бы, сейчас бы была топ-менеджером в какой-нибудь компании, ездила бы на тесле и так далее, простите за это слово. И вдруг ты оказалась в социальном служении.

Юлия Тарасова:

— Точно, да.

Василий Рулинский:

— Или это было не вдруг?

Юлия Тарасова:

— Нет, это было на самом деле не вдруг, потому что, как Татьяна верно заметила, это не то что у меня тяга изучить себя или преодолеть что-то. Была ответственность определенная, и когда жизненные обстоятельства поменялись, даже более того скажу, я попросила перевести меня в Москву, что все я уже большая, я хочу жить дома, не хочу разъезжать. И была готова к тому, что скажут, нет, потому что на моей памяти, как мне казалось, и более ценных сотрудников не увольняли.

Тутта Ларсен:

— Не поощряли.

Юлия Тарасова:

— Не поощряли такие вещи, а меня перевели. И как ни странно самый кризис внутренний начался, когда я сидела в красивом офисе в Москве, справа чайхана, слева Торро гриль, все хорошо. Но...

Василий Рулинский:

— Чего-то не хватало?

Юлия Тарасова:

— Не то что чего-то не хватало, но у меня было четкое ощущение, что я живу не свою жизнь. Меня это мучило прям физически, когда внутри постоянно в одном месте болит. А объяснить это невозможно.

Василий Рулинский:

— И это место — душа.

Юлия Тарасова:

— Я предполагаю, что да.

Тутта Ларсен:

— Это проект «Делатели» на Радио ВЕРА. Я Тутта Ларсен.

Василий Рулинский:

— Я Василий Рулинский. У нас в гостях руководитель проекта «Дети про плюс» службы Милосердие Юлия Тарасова. Если у вас есть желание поддержать работу проекта, это можно сделать с помощью смс по номеру 3434, отправить слово «контакт», пробел, а потом сумму, например, контакт, пробел, 300. Юля, а эти искания...

Тутта Ларсен:

— Этот экзистенциальный вакуум.

Василий Рулинский:

— Да, вот он.

Тутта Ларсен:

— Мне нравится такое словосочетание.

Василий Рулинский:

— Этот вакуум ты начала ощущать, именно когда достигла всего: прекрасного офиса, хорошей зарплаты, или он начался, как-то раньше и это стало просто результатом каких-то предыдущих этапов исканий.

Юлия Тарасова:

— Мне сложно сказать, в какой момент я задумалась о том, что вокруг происходит, но я задумалась довольно рано об этом.

Василий Рулинский:

— Лет с 14-ти или раньше еще?

Юлия Тарасова:

— Может, даже чуть раньше. Меня покрестили, когда мне было семь.

Тутта Ларсен:

— А почему?

Юлия Тарасова:

— Этого мне не известно. Инициатором была моя бабушка, которая православной не была, и семья у нас была такая, на тему религии никто никогда не говорил.

Василий Рулинский:

— Это очень интересно. Бабушка не религиозная, не православная, да, получается?

Юлия Тарасова:

— Бабушка у меня, скорее всего, была мусульманкой.

Василий Рулинский:

— Интересно.

Юлия Тарасова:

— Потому что она крымская татарка со своими корнями, со своей семьей. Гораздо позже я узнала, что ее отец, мой дед, получается, был муллой.

Тутта Ларсен:

— Вот это да!

Юлия Тарасова:

— Да. В семье мы никогда это не обсуждали. Наверное, по понятным причинам, было какое-то время такое, депортация, все дела. Мне было семь, и бабушка выступила инициатором, что меня нужно покрестить. Я это помню, помню, как меня крестили, я даже возвращалась в этот храм, хотела узнать, какая дата, когда меня крестили, но это были 90-е, и записи мы не смогли найти.

Тутта Ларсен:

— И конечно, тебя не причастили после крещения?

Юлия Тарасова:

— Нет. Меня покрестили, я это помню. Но дальше моя церковная жизнь никак не началась.

Тутта Ларсен:

— У меня то же самое было.

Василий Рулинский:

— Я думаю, что у многих людей в нашей стране именно так и было.

Тутта Ларсен:

— У нашего поколения точно.

Юлия Тарасова:

— Церковная жизнь, условно, началась у меня позже, в районе 13-14 лет. У меня воцерковилась мама, как у многих людей, от скорбей жизненных. И мы стали как-то внезапно ходить в храм по воскресеньям. И было все очень строго, надо было в субботу на вечерню пойти, в воскресенье. Чтобы причаститься, долго готовиться. Мне это было вообще не понятно.

Тутта Ларсен:

— Ну да, в 13-14 лет совсем не о том.

Василий Рулинский:

— В 14 лет, да?

Юлия Тарасова:

— Я очень как-то страдала от этого, в том плане, что было тяжело стоять, все было изнурительно, я ничего не понимала. В какой-то момент получилось так, что воцерковилась мама, но в храм по воскресеньям ходила я, потому что все взрослые устали.

Тутта Ларсен:

— Ого!

Василий Рулинский:

— Вот это степень ответственности, мне кажется.

Юлия Тарасова:

— Я как-то очень хотела, чтобы все были довольны, это тоже проблема.

Тутта Ларсен:

— Но ты так и не поняла, зачем тебе лично это нужно?

Василий Рулинский:

— В чем смысл?

Юлия Тарасова:

— Я ходила, наверное, из чувства хорошей дочери, но я не понимала, нет, это не проникало в меня очень глубоко. Но ничто, мне кажется, не случайно. Так как я стала ходить в храм, я какие-то вопросы стала задавать окружению взрослому, потому что довольно многие в окружении воцерковились, это была такая волна, ходили в храм. Я стала какие-то вопросы задавать, но на эти вопросы взрослое окружение ответить не могли. И в какой-то момент одна из маминых подруг, повернулась — очень ярко помню этот момент — слушай, ты молодая девчонка, ну что ты ковыряешься, успокойся, живи, радуйся, что ты это все? А я какие-то, видимо...

Василий Рулинский:

— Экзистенциальные.

Юлия Тарасова:

— ...экзистенциальные любимые вопросы задавала. Я для себя очень четко внутри поняла: все понятно, короче все эти взрослые не всерьез.

Тутта Ларсен:

— Ничего не знают они.

Юлия Тарасова:

— Это какая-то ерунда, зачем ходят, они не знают, и вообще они в это играют, именно играют, это какая-то игра. Ответов тут нет. А дальше юность, учеба, поэтому вопросом, кто я, я стала задаваться значительно позже, уже после 20-ти. Хотя нет, наверное, я вру. Выбор профессии, кем я хочу стать, я в 17 лет это вообще не могла решить. Я могла и историю на отлично сдать и, условно, химию. Я вообще не понимала, как. ВУЗ мы выбрали, благодаря другой подруге моей мамы, которая просто пришла накануне, открыла справочник абитуриента на страницу РГУ нефти и газа, так я стала нефтяником.

Василий Рулинский:

— Неплохая страница.

Юлия Тарасова:

— И все очень радовались, потому что в семье медработников и педагогов, наконец-таки, появился нормальный человек.

Тутта Ларсен:

— Человек с нормальной зарплатой.

Василий Рулинский:

— Сможет нормально заработать.

Юлия Тарасова:

— Все это позже стало меня накрывать, уже от 20-ти и далее. Своего пика достигло, когда, как я когда-то говорила, когда все платья были куплены, когда вопросы семейные не были актуальны, когда стало непонятно, для чего, зачем, что я тут делаю, если я тут не буду сидеть, изменится ли что-то. Такие вопросы. Вообще-то такой путь лежал через то, какое же у меня призвание. Я очень завидовала людям, которые сразу знали, кто они. Я размышляла, почему музыкант знает, что он должен играть на скрипке, певец петь, художник писать картину, а у меня, как на зло, никакого ярко выраженного таланта.

Тутта Ларсен:

— А творчества хотелось?

Юлия Тарасова:

— Творчества хотелось, но голова совершенно не вычисляла, какое оно, потому что, как я рисую, вам лучше не видеть, пою я более-менее сносно, но это только...

Василий Рулинский:

— А инженерная специальность не увлекала?

Юлия Тарасова:

— Инженерная специальность не увлекала. У меня так устроена голова, я могу, если надо, сделать все что угодно. Но это не то чтобы я не замечала, как летит время, была вдохновлена вычислением гидроразрыва пласта, не могла оторваться до глубокой ночи от этого занятия. Нет.

Тутта Ларсен:

— И куда тебя понесло? Я конечно, не психолог, но сижу и думаю, в какой момент хорошая девочка станет плохой? Должно было куда-то унести.

Юлия Тарасова:

-Да, конечно. Обязательно. Начались такие искания призвания. Когда, условно, мне 30, ты просыпаешься и думаешь, надо походить еще лет 20. Я считала, сколько до пенсии мне надо ходить на работу.

Тутта Ларсен:

— Да ты что?! Сколько лет этой каторги еще?

Юлия Тарасова:

— Я думала, легче застрелиться. Понесло меня во всех направлениях, но не сразу, а поочередно. Что-то пробовалось, не отвечало моим вопросам. Или, как в любой неправде, она очень сильно похожа на правду. И только где-то чуть-чуть с краюшку, даже, можно сказать, погрешность выдает, что что-то не сходится.

Василий Рулинский:

— Ты сейчас про восточные практики?

Юлия Тарасова:

— Я говорю про восточные... Я сейчас не хочу никого обидеть. Я считаю, что люди, которые в целом в принципе что-то ищут, это уже хорошо. Потому что есть люди...

Василий Рулинский:

— Которым все равно.

Юлия Тарасова:

— Когда я сидела в красивом офисе: а как ты, а как у тебя? А всем вообще фиолетово, у всех семья, работа.

Тутта Ларсен:

— Кредит.

Василий Рулинский:

— Рутина.

Юлия Тарасова:

— Ипотека и двое детей. Им это все неинтересно. Да, это были всевозможные практики от буддизма, индуизма, даосизма до частных направлений и кружков, не побоюсь этого слова.

Василий Рулинский:

— Я так понимаю, что ты даже что-то медитировала в каких-то страшных местах, да?

Юлия Тарасова:

— Медитировала, это не самое... Медитировала я на Алтае на горе ночью одна. Мы были группой, расходились каждый по своей горе. Дышала дыхательные практики в Камбодже в полночь в океане.

Василий Рулинский:

— Ой-е-ей. Прямо под водой?

Юлия Тарасова:

— На воде лежишь.

Василий Рулинский:

— Хотя бы так.

Юлия Тарасова:

— Под водой я ныряю сейчас, у меня новое увлечение фридайвинг, мне нравится.

Василий Рулинский:

— Интересно.

Юлия Тарасова:

— В общем, я не знаю, интуитивное рисование и прочее.

Тутта Ларсен:

— И все не то?

Юлия Тарасова:

— Да, все было не то, я каждый раз очень искренне искала и верила и хотела найти. Мой склад ума так устроен, если я вычисляю, что где-то не сходится чуть-чуть, я не могу это развидеть, и это отпадает сразу, где-то что-то не сошлось, картина мира, где-то не то. В какой-то момент я не знала, куда идти. Пойти в храм мне в голову не приходило.

Василий Рулинский:

— Интересно.

Юлия Тарасова:

— Просто не приходило.

Тутта Ларсен:

— Потому что ты там уже была и ответов не нашла, что там делать.

Юлия Тарасова:

— Там я была, ответов не нашла — раз.

Василий Рулинский:

— А, вот так?

Юлия Тарасова:

— Во-вторых, все такое модное, замудренное, таинственное, сулящее непременно сверхчеловеческие...

Василий Рулинский:

— В храме, получается, все такое старинное.

Тутта Ларсен:

— Молись и кайся.

Юлия Тарасова:

— Молись и кайся, да.

Тутта Ларсен:

— Тоска зеленая.

Юлия Тарасова:

— А там, сейчас ты откроешь высшее «я», поборешь свое эго или еще что-то сделаешь и будешь лететь по дороге жизни и все время зеленый светофор и красная ковровая дорожка, и больше ты не знаешь невзгод. Или в принципе будет все равно, что белое, что черное, и ты успокоишься. В какой-то момент я понимала, ну все, я уже не знаю, куда идти. Внешне это отражалось так. У меня были длинные волосы, короткие, я была блондинкой, брюнеткой, рыжей. И в какой-то момент короткая белая абсолютно. Финально я просто пришла и постриглась налысо. И это как-то совпало, когда я поняла, что я больше не знаю, что с собой придумать, я не знаю, какую сделать прическу, какой гуру мне поможет, больше всё, куда идти? И я находилась в таком состоянии, не понимала, что с работой, не понимала, что со мной, призвание не нашла. Вот такая жизнь.

Тутта Ларсен:

— Удивительно, что в этот момент тебе не выписали антидепрессанты какие-нибудь доброжелательные психоаналитики.

Юлия Тарасова:

— Каюсь, все было, а психоаналитиков не было.

Тутта Ларсен:

— Слава Богу.

Василий Рулинский:

— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорим с руководителем проекта «Дети про плюс» православной службы Милосердие Юлией Тарасовой. Если у вас есть желание поддержать работу проекта, это можно сделать с помощью смс по номеру 3434 и отправить слово «контакт», оставить пробел, написать сумму. Например, контакт, пробел, 300. Мы вернемся после короткой паузы.

Тутта Ларсен:

— Вы слушаете проект «Делатели» на Радио ВЕРА. С вами Тутта Ларсен.

Василий Рулинский:

— И Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. У нас в гостях Юлия Тарасова, руководитель проекта «Дети про плюс» православной службы Милосердие. Юля, мы в первой части программы говорили о том, что ты достигла дна — не дна, но какого-то этапа рубежного, когда ты во всем уже разуверилась, что-то поняла, что пришла к какому-то итогу не очень удачных попыток что-то найти, экзистенциальную правду. И что было дальше? Я так понимаю, что там была поездка на Святую Землю, в промежутке?

Юлия Тарасова:

— В промежутке я еще ездила на Святую Землю, потому что какие-то мысли меня посещали, что может быть как-то... Я провела там месяц вообще-то почти.

Василий Рулинский:

— Ого. Ничего! Но ты не очень внутри православной традиции это все проводила, ты просто как турист.

Юлия Тарасова:

— Нет, мы, конечно, посещали все места. И я, кстати, интересную деталь вспомнила, что мы пришли в монастырь Марии Магдалины, да?

Василий Рулинский:

— Возможно.

Юлия Тарасова:

— Где мощи Елизаветы Федоровны.

Василий Рулинский:

— Да, да.

Юлия Тарасова:

— Вы понимаете, один храм, другой, третий, они похожи. Это был тот храм, когда я зашла, встречала монахиня или кто-то там, служительница, которая там была. Мы все идем, целуем иконы, все их целуют, кругом проходим, она остановилась возле меня и спросила: а вы знаете, кто это? Я: нет, не очень. — Так это же великая княгиня Елизавета Федоровна. А вы знаете, что она была супругой...

Василий Рулинский:

— Сергея Александровича.

Юлия Тарасова:

— Сестрой императрицы. Я: о, здорово. И потом этот эпизод я вспомнила уже чуть позже.

Василий Рулинский:

— Да мы должны напомнить радиослушателям, что «Дети про» это совместный проект православной службы Милосердие Марфо-Мариинской обители, основанной Елизаветой Федоровной. Это тоже важная деталь на сегодня.

Юлия Тарасова:

— Да, такая деталь. Потом я осознала, когда уже была в обители, и мощи княгини, и как-то у меня все это сошлось. Это не изменило на тот момент меня. Но оттуда я привезла свечи из Назарета. И все их раздарила, когда возвращаешься в Москву — сувениры, свечи.

Василий Рулинский:

— Синенькие такие.

Юлия Тарасова:

— Там были синенькие, это за упокой ставишь, а красненькие за здравие. Такие там ободочки, по-моему, были. Осталась одна, и она лежала год, наверное, или больше, не помню. И вместе с другими свечами, с какими-то саше в корзиночке в такой. Также из Иерусалима я привезла иконку небольшую, это мой любимый образ Христа — Карающий и Милующий.

Тутта Ларсен:

— Спас Нерукотворный?

Василий Рулинский:

— Может быть, Сионский образ?

Юлия Тарасова:

— Да, Сионский. И он висел у меня где-то сбоку где-то, очень нетипично. Это был январь опять и фоном телевизор работал и там были серии Би-би-си, Библейские сказания, Библейские истории.

Тутта Ларсен:

— Би-би-си?

Юлия Тарасова:

— Би-би-си.

Василий Рулинский:

— Да, интересная подробность. Так?

Юлия Тарасова:

— Это было Би-би-си, Библейские истории, работало фоном, с 6 на 7 января. У меня внутри в течение дня какие-то были посылы, типа: а не сходить ли в храм. Внезапно.

Василий Рулинский:

— Интересно.

Юлия Тарасова:

— Я даже набрала своей подруге: слушай, может, на службу сходим. Она туда нет, что-то не получается. А надо сказать, что как у любого ищущего, но не нашедшего человека, у меня была своя картина мира какая-то сложная.

Василий Рулинский:

— Концепция.

Юлия Тарасова:

— Да, концепт. И вот фоном идут эти би-би-сишные истории. Я не то что их слушаю, но периодически что-то попадает в сознание, я понимаю, что непонятно, куда в мой концепт это встроить, оно не сходится. Я уже устала, ничего не сходится, ничего не понятно. В общем, не знаю, что за жизнь вокруг, ничего не понимаю про себя. Рассказываю впервые публично, мои близкие друзья знают эту историю. Было ровно так. Я просто шла по квартире, по небольшой, по комнате, в общем-то, и тут я как-то глянула на эту иконку, которая у меня не на центральном месте висела сбоку. И тут же, даже раньше, чем я подумала, я взяла свечу, зажгла ее. И очень буднично, как вы проходите, сосед сидит, а у него день рождения, я скажу: с днем рожденья. И точно так я сказала: ну, если Ты родился, то с днем рожденья Тебя. И поставила эту свечу. В общем, что сказать, Он мне ответил, если честно. Ответил, не то что я услышала что-то, не дай Бог, или что-то увидела, ни в коем случае.

Тутта Ларсен:

— Просто душа получила.

Юлия Тарасова:

— Я абсолютно тотально на уровне, скажем так, не то что ума, близко нет, на каких-то таких фибрах души, о которых я в себе не подозревала. Когда случилось это осознание, оно было так внутри, что я даже не поняла, что это я, если сказать откровенно. Со мной так ни до ни после, к сожалению, такой любви я не испытывала. Но это было мгновение, когда мой поиск из отчаяния завершился абсолютно. У меня больше никогда за десять лет не возникало никаких вопросов ни к мирозданию, ни почему что-то где-то происходит, ни что и как, никогда больше в моей, как вы поняли, беспокойной голове не возникало вообще никакого вопроса.

Василий Рулинский:

— То есть все как-то отпало само собой?

Юлия Тарасова:

— Я даже не могу вам объяснить. Любые слова, которые я применю, не будут даже близко описывать, и не будут, возможно, так убедительны. Сказать, что я как-то себя ощутила такой, наверное, как меня Господь задумал, в это мгновение. И в свете этого увидела, как устроен мир, что я делала, как делала, и меня это потрясло. Меня потрясло не то, что я плохая, внезапно сознала, какая я плохая и пошла каяться.

Тутта Ларсен:

— Ты осознала, что тебя любят.

Юлия Тарасова:

— Я осознала, что меня любят, и я осознала, что это противоречие между тем, кто ты есть на самом деле и о чем ты не подозреваешь о себе, что ты творил сам с собой, с другими, из добрых побуждений, просто какое-то безумие. Это меня сокрушило, эти вещи, которые были «до», насколько они были противоположны.

Тутта Ларсен:

— Не туда, не в ту сторону.

Юлия Тарасова:

— Вообще не туда. Все слова, что я говорила, я считала себя очень умной, невероятно просто. На следующий день вечером я уже была в Оптиной Пустыни, чтобы вы знали. Моя первая исповедь была у батюшки, к нему не было очереди. Это сейчас я опытный прихожанин.

Тутта Ларсен:

— Он был самый строгий из всех.

Юлия Тарасова:

— Он был очень строгий.

Василий Рулинский:

— А ты вообще первый раз, можно сказать.

Юлия Тарасова:

— У меня был опыт, а тут у меня круг замкнулся. Я ушла в 14 лет, вернулась и вот оно. Я понимала про исповедь, но не ориентировалась еще. У меня была первая исповедь очень карающая. Мне кажется, все правильно. Он: да кто ты такая, чтобы оспаривать тысячелетний опыт отцов святой Церкви. И я действительно: а кто я такая? — Как будто никто не жил до тебя и после.

Тутта Ларсен:

— Допустил к причастию.

Юлия Тарасова:

— Да. А вторая исповедь уже была у другого священника, который сказал: оглянись и знай, где бы ты ни была, ты можешь прийти в храм Божий, это твой дом. Уже было такое принимающее.

Василий Рулинский:

— А это чувство, которое тогда тебя посетило, присутствия Божия, мне кажется, явное, оно долго с тобой было? Ты помнишь, когда ощущение это ушло?

Юлия Тарасова:

— На таком уровне, я не знаю, это было мгновение, мне кажется. Но мне кажется, это из разряда, может, я не точно скажу, разобью сосуд и воссоздам. Это что-то было из этого порядка.

Тутта Ларсен:

— Катарсис.

Василий Рулинский:

— Но сомнений уже как таковых не было ни в чем, что касается истины, смыслов?

Юлия Тарасова:

— Нет. Я потом думала об этом, это когда смотришь на картину и видишь кусочек, и у тебя тысяча вопросов, почему он синий, а потом становится красным, а почему здесь рама, и миллион этих вопросов. Но если ты вдруг на мгновение увидел целиком, ты уже не видишь, где какой мазок, ты забыл про раму, ты увидел сюжет и больше вопросов у тебя не возникает, просто их нет. Правда.

Василий Рулинский:

— Удивительно.

Тутта Ларсен:

— Давайте вернемся к детям. Мне бы очень хотелось успеть рассказать нашим слушателям, чем занимаются «Дети плюс». Я когда читала твое интервью, меня очень тронуло, что семья, которая живет с ребенком, которому требуется особенный уход, очень часто не может сама организовать уход таким образом, чтобы в него не уходили все ресурсы, в том числе психические, эмоциональные. Казалось бы, это наш ребенок, мы все делаем для него. И вдруг оказывается, что это можно сделать по-другому, оптимизировать или предложить другие механизмы решения вопросов. И у семьи освобождается время на жизнь, а не только на то, чтобы жить во имя этого ребенка и только его жизнью. Мне показалось это удивительным, что ваш проект занимается не только реабилитацией детей, но и каким-то созданием пространства, где вся семья может дышать.

Юлия Тарасова:

— Да. И на самом деле, я бы даже сказала, мы не столько занимаемся социальной реабилитацией, социально-педагогической, бытовой, хотя это центральная, техническая часть, но в фокусе вся семья, потому что в итоге финальная цель — чтобы любая семья смогла жить максимально обычной жизнью. Мы все выстраиваем так, чтобы всех наших рекомендаций было немного, не больше трех, и чтобы это было встроено в быт и в рутину. Родитель настолько замучен всесторонним мнением экспертов, что для него уже гиперстресс, когда ему кто-то что-то говорит с позиции: делайте так. Он напрягается, потому что сил уже нет никаких. И мы стараемся, чтобы это было так встроено в рутину быта, что почти незаметно, но при этом эффективно для ребенка. Загнем ложку, она такая же, просто загнем. Или вы загружаете белье, позовите ребенка, пусть он потренируется это делать. Классические подходы очень сложные, почти не пересекаются с реальной жизнью. Например, ребенок научается поднимать руки, занятия ЛФК прошли, но не может расчесаться. Или ребенок выучил на занятиях с логопедом два-три слова и стабильно их произносит в этой среде, за этим столом со специальным человеком, но не может сообщить родителям, что он что-то хочет или ему плохо или где-то болит. Или, например, ребенок опирается уже на ноги и вполне себе двигательно успешен, все еще не пользуется туалетом. Такие вещи, когда реабилитация классическая оторвана от жизненных реалий. Потому что всегда надо ставить вопрос: для чего, чтобы что? Мы сейчас собираем эту пирамидку, чтобы что? Времени ни у родителя, ни у специалиста не так много.

Василий Рулинский:

— Юль, сам проект «Дети про плюс» чтобы что?

Юлия Тарасова:

— Чтобы разница между обычной семьей и необычной, условно, была как можно меньше.

Василий Рулинский:

— Я так понимаю, что вы работаете в конкретном интернате, да? Или это не интернат, скорее, место, куда родители приводят детей с инвалидностью на какое-то время?

Юлия Тарасова:

— Это сейчас называется Центр социально-падагогической реабилитации или адаптации, сложные названия. Мы работаем сейчас в Розе ветров на базе одной группы. Исторически сложилось, что мы работали в стационаре сначала с сиротами, сейчас с родительскими детьми, что сложнее. Туда дети приходят либо ежедневно, либо с понедельника по пятницу. Мы запустили в этом году новое направление, это тьюторское сопровождение на дому. Нам хочется не только замыкаться в стационаре. Вообще идея была, что «Дети про» это как подход, который не зависит от базы, его можно надевать на любую основу.

Тутта Ларсен:

— Его можно экстраполировать.

Юлия Тарасова:

— Это может быть стационар — не стационар, может быть дом, дача, санаторий, это неважно. Ты привносишь в финале конкретные действия: делай раз, делай два, делай три в любом месте, в котором ты находишься с ребенком. Поэтому мы сейчас реализуем этот проект Тьюторское сопровождение.

Василий Рулинский:

— Объясни, что это значит, тьюторское сопровождение?

Юлия Тарасова:

— Это значит, что мы рассмотрели ребенка целиком, померили его со всех сторон. Уникальности нет, мы используем стандартные международные классификации функциональности. Я не за то, чтобы сочинять велосипед, есть признанная в мировом сообществе классификация, которая досконально, тщательно описывает ребенка, его жизненную ситуацию. Я считаю, что это сейчас является мировым стандартом, и сочинять что-то еще я не считаю нужным.

Василий Рулинский:

— Конкретно тьютор делает что?

Юлия Тарасова:

— Тьютор это коуч для семьи, для родителя. Это даже не специалист для ребенка. Это скорее человек, который переносит технологию домой, обучая родителя, показывая ему способ взаимодействия иной. Сколько раз ни говори, практика и опыт это другое.

Василий Рулинский:

— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорим с руководителем проекта «Дети про плюс» православной службы Милосердие Юлией Тарасовой. Если у вас есть желание поддержать работу проекта, это можно сделать с помощью смс по номеру 3434, отправив слово «контакт», поставить пробел и потом написать сумму. Например, контакт, пробел, 300.

Тутта Ларсен:

— Я правильно понимаю, что ваш подход отличается от остальных программ реабилитации и поддержки семьи особых детей тем, что вы создаете некий уникальный индивидуальный план для отдельно взятого ребенка с учетом всех его особенностей, а это всегда разные вещи, да? Понятно, что есть гимнастика, есть сенсорная стимуляция, есть еще что-то. Но этому ребенку в его обстоятельствах нужен такой набор взаимодействий, и вы делаете для него индивидуальный маршрут. Это здорово.

Юлия Тарасова:

— Да, именно так. Сама база, каркас стандартный, универсальный, международный. А подбор, как кубик-рубик, каждый раз пересобираю под каждого ребенка. Я же инженер, поэтому все время пересобираю.

Василий Рулинский:

— Юля, получается, вы работаете в той сфере, в которой государство какие-то вещи... помогаете государству фактически? Есть интернат, куда вы приходите, и, получается, вы за государственную систему решаете то, что фактически государство не доработало? Или это просто какое-то взаимодействие НКО с государством.

Юлия Тарасова:

— Это, скорей, взаимодействие НКО и государства. Во всем мире это является стандартной формой сотрудничества. Но НКО очень сложно заменить государство в плане учредить дом, детский сад, это большие затраты.

Василий Рулинский:

— А это, получается, тонкие настройки, у вас получается, тонкие настройки.

Юлия Тарасова:

— У нас тонкие настройки. У нас есть всякие договора, положения, это то, что мы наработали за годы сотрудничества. Невозможно государство заменить. При этом государству как большой машине сложно меняться.

Тутта Ларсен:

— Индивидуальный подход от государства невозможен по определению.

Юлия Тарасова:

— Это невозможно.

Василий Рулинский:

— Я сейчас вижу картину. Есть прекрасное образование, есть отличный опыт в бизнесе, самые современные модели, которые из Запада Юля взяла, и этот опыт, который ты теперь переносишь на социальную сферу. И при этом та сфера, в которой ты непосредственно трудишься, это сфера, где каких-то быстрых, ярких успехов от детей, с которыми ты занимаешься — а дети в основном не говорящие, это люди с серьезными особенностями развития — ожидать не приходится. И получается, бизнес модель, которая у тебя построена на показателях результативности высокой, я так понимаю, здесь не может быть реализована. Или все-таки у тебя получается это все совмещать, бизнес подход свой внутренний с социальной сферой.

Юлия Тарасова:

— Бизнес подход, скорее, в организационных моментах, структурных. Как сделать, чтобы теория перешла в практику, и ничего не терялось, например? Каким образом делать консилиумы, как и когда делать междисциплинарные вещи, где повесить чек-лист, чтобы он не терялся из виду. И вплоть до того, что надо не ручку, а карандаш, потому что ручка затекает, человек бежит мимо и все, не работает ручка, потеряли признак.

Василий Рулинский:

— Тебе не обидно, что не получается чего-то грандиозного достичь?

Юлия Тарасова:

— Это все очень относительно. Когда ты выставляешь цели в поле возможностей ребенка, ты не фрустрируешься. Если ты точно попадаешь в ребенка, ты понимаешь, как он устроен, ты как правило достигаешь результата, и никакой фрустрации нет. Другой вопрос, ты работаешь вслепую, планируешь одно, а происходит что-то третье или не происходит, тогда, конечно, ты не уверенный весь и фрустрирующийся. Но у нас так не происходит. И что значит результат? Для ребенка сложного, которому тяжело ложку в руку взять, и он это сделал, это бывает гораздо круче результат, чем я закончила техническую школу в Оклахоме.

Тутта Ларсен:

— Ты, кстати, получила еще и психологическое образование? Это понадобилось для того, чтобы выстраивать эти уникальные маршруты для семьи? Или эта корочка помогает тебе, может быть, новые двери открывать для фонда?

Юлия Тарасова:

— А это и так и так. Я очень много уже практиковала к моменту, кода пошла учиться. Это случилось спонтанно.

Тутта Ларсен:

— То есть ты стала еще инженером человеческих душ?

Юлия Тарасова:

— О-о! Громкое и новое название.

Василий Рулинский:

— Громкое название.

Тутта Ларсен:

— Я подумала, что в английском языке психоаналитика называют шринк, слово с одной стороны не совсем официальное, мне представлялся какой-то профессор, который сидит какие-то винтики разбирает. Для меня инженерное плюс психологическое образование — такой классический шринк получается.

Юлия Тарасова:

— Да, да, наверное, в чем-то. Когда я начала работать, будучи, как вы сказали, перебирающим человеком, стала задавать вопросы, как мы ставим цели, на чем мы основываемся, где референс какой-то. Мне стали педагоги, психологи рассказывать: это тяжелые дети, это слишком уникальные особенности, метод наблюдений. Я думаю: метод наблюдения это хорошо, но я наблюдаю одно, ты другое, третий третье, как мы что-то построим? Так как я не получала от непосредственных специалистов конкретного ответа, как ставить цели, я стала погружаться сама и раскапывать, что не может быть такого, что мы просто висим в воздухе, как это возможно? Я стала это копать, копать, копать и потихоньку что-то стало находиться. Что оказывается, приблизительно, но есть, можно взять такую шкалу, такую. Лет десять я перебирала шкалы, пока мы не открыли велосипед, что есть МКФ там условный. Хотя это не дублирует, я не права.

Василий Рулинский:

— Давайте поясним, что МКФ — это международная классификация функциональности. То, что необходимо для определения возможностей ребенка с инвалидностью.

Юлия Тарасова:

— Это то, что учитывает его жизнь, не только, что он умеет, но и внешние факторы и личностные и все на свете. Это то, что позволяет ничего не потерять из виду.

Тутта Ларсен:

— Это не столько про здоровье, сколько про его социальные перспективы, да?

Юлия Тарасова:

— Да. Безусловно. Мы часто встречаем, что ребенок что-то не делает ровно потому, что у него нет этих возможностей среды.

Тутта Ларсен:

— Его просто этому не научили.

Юлия Тарасова:

-Да. Диагноз медицинский это последнее, что я смотрю, это у нас стандарт в работе сейчас. Я не разрешаю смотреть диагноз сразу.

Тутта Ларсен:

— Круто.

Василий Рулинский:

— И это как раз вызов системе государственной, насколько я понимаю.

Тутта Ларсен:

— Это очень нестандартный подход.

Юлия Тарасова:

— Мне кажется, ранняя помощь так работает на таких. Я не могу сказать, что мы что-то открыли, нет, мы просто пытаемся сделать профессионально и так, как принято в мире.

Василий Рулинский:

— У меня ощущение, что работа в одном интернате Московском это конечно очень здорово. Я сейчас задам один неудобный вопрос, прости, Юль, я его должен задать. Это очень здорово и Москва прекрасный город, столица нашей родины. Но все-таки у нас только в психоневрологических интернатах находится 150 тысяч человек, в интернатах детских находится тоже много детей с разными нарушениями. Можно это все как-то перенести на уровень страны? Что-то изменить, чтобы у нас тонкие настройки появились?

Юлия Тарасова:

— Ой, я не знаю, Вася, слава Богу, на десятом году жизни в Церкви я немножко перестала... потуги оставили меня в таком плане. Когда-то я думала об этом, но это очень глобально, я поняла, это не моего уровня вопрос, повлиять на это я не знаю как.

Василий Рулинский:

— Почему не твоего уровня-то, конкретный проект, работает на земле? Почему нельзя практику эту как-то перенять? Просто видишь невозможность системы так настроиться?

Юлия Тарасова:

— Это из разряда, у тебя все лежит кирпичиками, а теперь надо кругляшками.

Василий Рулинский:

— Поясни.

Тутта Ларсен:

— Всю систему взломать и перестроить?

Юлия Тарасова:

— Да. Оно не вдоль, а поперек должно идти.

Василий Рулинский:

— Было 481-е постановление, которое правительство в 2013 году, по-моему, сделало, когда все детские дома переустроили так, чтобы там появились семейные группы и появились индивидуальные... Это очень долго шло, очень долго, мониторинговые проверки всех регионов. Но потихонечку эту тему двигают. И школы приемных родителей начали появляться, у нас теперь огромная очередь из приемных родителей, которые ждут ребенка-сироту. Это все можно сделать, было бы желание.

Юлия Тарасова:

— Ты правильно говоришь. А что переустраивать? Интернатов не должно быть. Люди не должны жить в стационарах. Это не имеет смысла, даже если будет мой проект реализован в лучшем виде, и я где-то найду квалифицированных, обученных, непонятно откуда людей в большом количестве, хотящих и ответственных, это все равно будет стационар. Люди должны жить в семье, либо в сопровождаемом проживании, если они большие. Интернат это временное явление.

Тутта Ларсен:

— То есть не в учреждении.

Юлия Тарасова:

— Учреждение временное, пока ты по каким-то обстоятельствам ждешь фостерную семью, или что-то случилось или сейчас вернешься в кровную. Это не может быть местом жизни.

Василий Рулинский:

— Я правильно понимаю, что вы начали работу в основном с детьми-сиротами, а сейчас, получается, таких детей с инвалидностью, с которыми вы занимаетесь, и вообще в учреждениях в Москве становится все меньше? Их все-таки в семье в большинстве воспитывают.

Юлия Тарасова:

— Это так, правда.

Василий Рулинский:

— Есть какая-то положительная тенденция?

Юлия Тарасова:

— Детей-сирот очень небольшой сейчас процент, которые в стационарах живут, это политика государства, они поддерживали, хорошие были программы, детей разобрали довольно много и сложных. Остались дети еще более сложные. Мы поэтому и стали работать с семьей, что на первый взгляд кажется, что ребенок-сирота, он один-преодин, это правда. Но есть такое количество семей, 95% от общего числа, сирот условно пять и 95 семей, где дети в семьях, которые находятся в таком состоянии невероятном.

Василий Рулинский:

— Тяжелом?

Юлия Тарасова:

— Тяжелом, потому что поддержки не хватает, ресурса не хватает. Семья обязана быть семьей-героем, потому что чтобы эта семья хоть как-то о’кей себя почувствовала, нужно много сервисов к этой семье присоединить. Тут няня...

Тутта Ларсен:

— Вы этим занимаетесь?

Юлия Тарасова:

— Мы пытаемся закрыть хотя бы ту нишу, что, например, помочь условно стул переставить, уже легче дома, ложку подобрать или игру такую, и он 10 минут посидит спокойно, какие-то простые вещи, чтобы чуть-чуть помочь маме. В каких-то случаях наш тьютор может выступить няней, мама настолько истощена, хотя бы на два часа ее освободить. Но по-хорошему должен быть зонтик сервисов вокруг семьи. Тогда семья чувствует себя стабильно, комфортно, тогда ребенок не перемещается в стационары или полустационары, они не заполняются. Тогда ребенок встраивается в систему образовательную, посещает школу, детский сад, но это в идеальном мире. Сейчас этих сервисов надомных или в образовательных учреждениях, тьютеров не хватает, этого не мало. Семья находится в очень сложном состоянии.

Тутта Ларсен:

— Один на один.

Юлия Тарасова:

— Один на один с этой проблемой своей. Вроде, кажется, у вас семья, у вас выплаты, что вы хотите? Но это такой ресурс требуется, чтобы поддержать этого ребенка в принципе, а уж тем более развить.

Василий Рулинский:

— Да, я знаю, проводилось сравнение, сколько получает интернат на одного ребенка и сколько получает семья на одного ребенка с таким же заболеванием. И в интернате огромный перевес по объему денег.

Юлия Тарасова:

— Значительно больше.

Василий Рулинский:

— Конечно, значительно больше, чуть ли не в два раза больше, чем семья получает. Может быть, это не в Москве, а в обычных регионах, где стандартные выплаты. В Москве, конечно, побольше. Но в любом случае, эта диспропорция очень странная.

Юлия Тарасова:

— Да, здание, объемы, содержание сложное. Поэтому я и возвращаюсь к вопросу, как изначально ты задал, а нельзя ли это масштабировать. Я еще раз говорю, было кирпичиками, стало кругляшками. Я понимаю людей, непонятно с какого конца это начать делать. Страна большая, объемы.

Василий Рулинский:

— Ты недавно издала пособие по опыту своей деятельности.

Юлия Тарасова:

— Да.

Василий Рулинский:

— Мне кажется, это хороший путь. Может быть, надо продолжать изучать и что-то масштабировать?

Юлия Тарасова:

— Я с тобой согласна.

Василий Рулинский:

— Дай Бог, чтобы получилось. Это была программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорили с руководителем проекта «Дети про плюс» православной службы Милосердие Юлией Тарасовой. Если у вас есть желание поддержать работу проекта, это можно сделать с помощью смс по номеру 3434, отправить слово «контакт», поставить пробел и написать сумму, например, контакт, пробел, 300. С вами были Тутта Ларсен.

Тутта Ларсен:

— И Василий Рулинский. Спасибо тебе, огромное за то, что поделилась с нами своей удивительной историей, и я очень надеюсь, что наши слушатели тоже прониклись и обязательно поспешат помочь «Дети про плюс».

Юлия Тарасова:

— Спасибо большое вам. Спасибо.

Василий Рулинский:

— Всего доброго.

---

Все выпуски программы Делатели

• «Помощь страдающим разного рода зависимостями». Роман Прищенко
• «Фонд «Жизнь как Чудо». Наталья Дмитриевская, Анастасия Черепанова
• «Социальное служение в регионах боевых действий». Наталья Кульева