Поделиться
У нас в гостях была главный редактор портала «Милосердие.ру» Юлия Данилова.
Наша гостья рассказала о том, как сестры милосердия объединились и основали портал помощи людям в непростых жизненных ситуациях, а также каким образом на портале объединены благотворительность, духовная поддержка и практические советы на разные случаи жизни.
Разговор шел и о благотворительном фестивале «Звезда Рождества», который проходит в Москве с 19 декабря по 16 января: о его насыщенной и интересной программе и о том, как каждый может проникнуться атмосферой одного из главных христианских праздников, приобрести для себя эксклюзивные вещи и при этом сделать доброе дело для одиноких пожилых людей, детей-сирот, бездомных, беженцев и других подопечных службы «Милосердие».
Ведущие программы: Тутта Ларсен и пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский.
Т. Ларсен:
—Здравствуйте, друзья, вы слушаете проект «Делатели» на Радио ВЕРА. Я — Тутта Ларсен.
В. Рулинский:
— Я — Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. У нас в гостях сегодня Юлия Данилова — главный редактор портала Милосердие.ru. Юлия, добрый день.
Ю. Данилова:
— Здравствуйте.
Т. Ларсен:
— Здравствуйте.
В. Рулинский:
— Программа «Делатели» — это программа о тех людях, которые вдохновлены сами и вдохновляют других на совершение добрых дел, и делятся своим опытом. Сегодня наша программа посвящена многим вопросам, конечно, но один из самых главных поводов, почему мы решили сегодня собраться, это предстоящий большой благотворительный фестиваль «Звезда Рождества». И его главный инициатор, вдохновитель, человек, который придумал, мне кажется, этот фестиваль, это Юлия Данилова. Юлия, расскажите, пожалуйста, как этот фестиваль появился и что нас ждёт.
Ю. Данилова:
— Да, всё так. Появился он очень просто. В прошлом году мы, портал Милосердие.ru, участвовали таким маленьким-маленьким благотворительным прилавком в московском мероприятии «Мосвинтаж», где всякая винтажная посуда. А я увлекаюсь сбором винтажной посуды в благотворительных целях, и уже не первый раз этим занималась. Это у нас был такой маленький прилавочек. И это было в декабре. И тут я подумала, что в Москве нет никакого такого мероприятия большого благотворительного, при этом православного или христианского, не знаю, для церковных проектов. А как раз вот в декабре перед Рождеством самое вообще прекрасное время для того, чтобы такие вещи делать. И всем хочется, чтобы в этой московской темноте, черноте и холоде было какое-то такое тёплое место: шарики-фонарики, огонёчки, можно прийти, послушать музыку, купить подарки, сделать пожертвования. И мы тогда на этой ярмарке, где мы участвовали, увидели... там было коммерческое мероприятие, а мы были благотворительность. И мы увидели, как мы туда просто вносим какую-то свою ноту, и народ прям сразу отзывается. И нам люди, которые там продавали свои ручные работы и украшения, стали просто приносить свои вещи и нам их дарить для того, чтобы мы их превратили в благотворительность. Это было совершенно неожиданно и очень как-то здорово. Это была такая идея, то есть она была ещё прошлой зимой.
И я начала с кем-то об этом разговаривать — со своими коллегами. У нас, вообще, редакция портала Милосердие.ru, мы так-то не проводим никаких мероприятий особенно. Но как-то у меня было это видение. И вдруг откуда-то появились люди, сделалась такая команда небольшая, прям совсем она была микроскопическая — сначала нас было двое. И возникла идея, что нужно делать не просто ярмарку, а фестиваль, что нужно, чтобы была культура, чтобы было искусство, вернее сказать. А у службы помощи «Милосердие», одним из проектов которых является наш портал, есть такой старый друг Владимир Иванович Федосеев — наш великолепный, прекрасный, великий дирижёр, художественный руководитель и главный дирижёр Большого симфонического оркестра имени Чайковского, с которым тоже был уже опыт проведения таких больших благотворительных концертов. Но что-то их давненько не было. И мы пришли к Владимиру Ивановичу. И Большой симфонический оркестр тоже откликнулся, что, да, делаем. Там стали думать о площадке. Вот так оно постепенно одно к одному: появились какие-то партнёры, мы стали придумывать дальше программу. И вот оно так росло, росло, росло, как некоторый такой снежный ком.
И вот сейчас с 19 декабря по 16 января будет этот самый фестиваль. Мы откроем его 19 декабря в Соборной палате Москвы в Лиховом переулке — будет концерт открытия. А закроется 16 января как раз большим таким гала-концертом Большого симфонического оркестра в «Зарядье», и будет ещё много всякого всего. Программа очень пёстрая получилась, она как раз такая, как ёлка новогодняя, рождественская. У меня как-то в голове сразу поселилось стихотворение Пастернака вот это: «Стояла зима. Дул ветер из степи. И холодно было младенцу в вертепе на склоне холма». Там начало такое, а есть такой фрагмент: «Все ёлки на свете, все сны детворы... все яблоки, все золотые шары...» — такой там есть кусочек. Вообще, довольно трудно разнять на кусочки это стихотворение, оно очень цельное, но там это есть. И у меня это, как образ такой, было. И оно вот такое пёстрое и получается: очень много всего разного. Там будет у нас парад вертепных театров, например, в день Рождества прямо — во второй половине дня. Прям всех очень приглашаем, ждём в четыре.
Т. Ларсен:
— А где?
Ю. Данилова:
— Это будет на одной из площадок в районе Пятницкой улицы. У нас будет большая благотворительная ярмарка в ДК «Рассвет» на Пресне — такая как раз, где у нас будет винтажная посуда, разный хенд-мейд. И ещё там будет всё время, все три дня 22, 23, 24 декабря непрерывная такая музыкальная программа: музыканты-волонтёры, разные самые такие коллективы. Там много молодых будет музыкантов — такого бардовского, авторского стиля, и будут хоры, в том числе православные хоры. Будет хор ПСТГУ, будет хор «Царевич», будет один коллектив, который исполняет старинную музыку Возрождения. В общем, это всё будет нон-стоп, и это всё будут волонтёры. Как-то нам так удалось. А у нас одна из сотрудниц наших сама тоже музыкант. И вот Юлия Теуникова у нас там будет петь. В общем, такое как-то оно получается. Там будут проекты службы помощи «Милосердие» тоже собирать средства для своей работы. И ещё мы надеемся, что там будет представлена наша платформа mirom.help — отдел по благотворительности. И я бы хотела очень, не знаю, получится ли, чтобы была такая площадка для самых разных церковных проектов социальных вот такого рода, чтобы они могли заявить о себе, себя представить, порадовать других каким-то подарками, поучаствовать в благотворительной ярмарке.
В. Рулинский:
— Да, это же очень важно — офлайн как-то присутствие. Не просто где-то вот на сайте прочитал, а как-то немножко с этим человеком пообщаться, увидеть его глаза в глаза — это важно. И у службы «Милосердие» есть опыт летнего такого праздника большого — «Белый цветок». И мы видим, что это праздник, действительно, для тех, кто туда приходит. И вот хотелось сделать рождественское что-то такое.
В. Рулинский
— Сразу же, мне кажется, у многих появляется вопрос: а где же про всё это почитать? Где приобрести билеты, если это за какие-то деньги нужно? Я так понимаю, что не всё бесплатно, где-то нужны билеты покупать, да?
Ю. Данилова:
— Билеты продаются. Там выручка от концертов идёт на благотворительность. Концерт открытия — в пользу Московского штаба помощи беженцам. Закрытие в зале «Зарядье» — в пользу проектов службы помощи «Милосердие». А билеты можно купить на сайте фестиваля. У него адрес довольно длинный: starfest.miloserdie.ru, но он легко ищется на слова «звезда Рождества» в любом поисковике. Благотворительный фестиваль «Звезда Рождества», то есть сразу попадаешь на этот сайт, где можно посмотреть всю программу. Можно выбрать для себя: где-то ты регистрируешься за пожертвование, где-то ты билеты покупаешь. На ярмарку, естественно, вход свободный. В общем, там вся пестрота наших разных мероприятий представлена.
Т. Ларсен:
— Слушайте, вообще такое грандиозное мероприятие. Это же не просто, действительно, даже выходные какие-то праздничные, а почти месяц целый огромный фестиваль. Вы такой праздник для города и гостей устраиваете.
Ю. Данилова:
— Мы трепещем.
Т. Ларсен:
— Мы тоже трепещем, потому что очевидно, что в Москве появится новая праздничная традиция новогодне-рождественская, благодаря вам.
Ю. Данилова:
— Нам бы хотелось, чтобы это было. Но посмотрим, как сейчас пойдёт. Мы очень молимся и трепещем, правда, потому что команда у нас небольшая. Мы напрягаем все силы. У нас есть прекрасный партнёр — театральный салон «Сцена 23» — чудесный, который нам очень помогает, очень много делает и очень живо в этом участвует. Надеюсь, что всё получится и все наши замыслы воплотятся. Там у нас и лекторий будет о Рождестве, где священники будут участвовать, будет, надеюсь, лекция о музыке Рождества. Это уже будет не батюшка, а историк музыки. Будет парад вертепов. Будет же мультфильм ещё!
В. Рулинский:
— Да, расскажите про него.
Ю. Данилова:
— Тут внезапно — вот это всё стихотворение Пастернака было где-то в голове, в голове, и как-то, когда мы обсуждали с моей коллегой Евгенией Арефьевой, которая тоже делает этот фестиваль вместе с нами, возникла такая идея (сейчас уже не помню, у кого — у неё, вероятно), что можно сделать мультфильм, экранизацию этого стихотворения. И этим заинтересовалась киностудия «Фома Кино». Привлекли мультипликатора, такую прекрасную, которая делала мультфильм «Василий Блаженный» в том числе, «Маша и медведь» — Бережная такая.
В. Рулинский:
— «Маша и медведь» тоже она делала?
Ю. Данилова:
— Она не всё делала, она участвовала в...
Т. Ларсен:
— «Василий Блаженный» — это из сериала «Гора самоцветов»?
Ю. Данилова:
— Да.
Т. Ларсен:
— Ой, потрясающий. Я его очень люблю.
Ю. Данилова:
— В общем, там очень опытные, хорошие художники. Читает стихотворение великолепно совершенно, чудесно Алиса Гребенщикова.
В. Рулинский:
— Кстати, по-моему, она в этой студии записывала, да? В студии Радио ВЕРА.
Ю. Данилова:
— Наверное, мне кажется, они здесь записывали, на «Вере». И уже будет в конце декабря премьера этого мультфильма в «Октябре». Тоже можно зарегистрироваться на эту премьеру на сайте фестиваля. И вот мы тоже очень ждём этот мультфильм, надеемся, что его тоже увидит широкая аудитория. На «Кинопоиске» триллер уже есть. И меня крайне радует, что это появилось новое культурное явление. Всё-таки родилось что-то по-настоящему новое. Вот это прям меня почему-то ужасно вдохновляет.
Т. Ларсен:
— Но вот это вообще моё самое любимое, когда ты то, что ты любишь, облекаешь в некое своё профессиональное выражение. Например, я там думаю: что-то я мало общаюсь со своими детьми, редко вижусь с семьёй. А давайте мы придумаем проект про совместные семейные путешествия? И мы его придумаем и снимаем. Или: так я люблю Рождество и рождественские праздники, но мне очень важно, чтобы это всё проходило под эгидой милосердия и благотворительности. А почему бы вот не забабахать такой грандиозный фестиваль? А, кстати, вот интересно, вот этот феномен, как вы себе это объяснили? Почему, когда вы присутствовали на коммерческом мероприятии, как-то вот внимание участников его и гостей как-то вот так серьёзно притягивалось именно к вашей маленькой благотворительной лавочке? Вы же там наверняка не ходили, не размахивали флагами?
Ю. Данилова:
— Я не знаю, что-то действует такое. Нет, мы не агитировали. Просто когда у тебя благотворительная эта ярмарка, ты очень живо всегда общаешься с покупателями — с теми, кто делает пожертвования за эти сувениры или шарики какие-то винтажные. У нас были винтажные ёлочные игрушки — мы всё это собрали. И как бы ты очень заряжен на то, чтобы рассказать о том, ради чего всё это делается. А потом, ты всё время что-то даришь — даришь какие-то мелочи, просто отдаёшь. Я говорю, что я уже третий раз это делала тогда, прошлой зимой. Я на «Белом цветке» это когда-то начала, и это почему-то мне ужасно нравится. Само вот это общение с людьми и то, что кругом такое всё блестящее, нарядное, и есть в этом элемент подарков всегда. Потому что это не как в торговле — ты обязательно какую-нибудь мелочь кому-то подаришь. Приходят дети — ты им какую-нибудь финтифлюшку просто даёшь в подарок, ну, за любое пожертвование, совершенно — пожалуйста, за 10 рублей. И как-то очень распространяется эта атмосфера таинственным каким-то образом, непонятным. Но мы же не продавцы — ну, в самом деле. Просто мы там все скачем вокруг этих наших столиков и стараемся как-то делать это весело.
Т. Ларсен:
— Не с постным лицом.
Ю. Данилова:
— Да, весело. Я не очень люблю всякие возвышенные слова, но как-то это получается весело.
В. Рулинский:
— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорим с главным редактором портала Милосердие.ru Юлией Даниловой. Если у вас есть желание присоединиться и стать участником благотворительного фестиваля «Звезда Рождества» в качестве зрителя, то это можно сделать на сайте starfest.miloserdie.ru. Юля, вот вы сказали по поводу мультфильма, и я вспоминаю, когда мы общались с Женей Арефьевой, или когда она просто делилась своими воспоминаниями о том, как зарождалась эта идея, она сказала, что к ней пришёл, по-моему, её сын, или дочь, и сказали, что «мама, всё здорово, что ты это всё организуешь, но как-то мне что-то вот это стихотворение не очень — давай лучше мультик». Вот стихотворение — это сложно, культура высокая — это сложно. Мультик — это как-то вот больше для народа. Получается, что создание мультфильма — это немножко ещё и приспособление к аудитории, ну и вообще более простое изложение глубоких смыслов. Да, про это, наверное, речь?
Ю. Данилова:
— Сейчас же все мыслят визуальными образами — многие. То есть как-то сейчас за картинку цепляешься, и образы зрительные, конечно, больше запоминаются, больше как-то отпечатываются. Чтение стихов — есть люди, которые любят всё равно читать или слушать поэзию. Но, мне кажется, вот так эти поэтические образы могут быть больше восприняты самой широкой аудиторией. Мы же знаем из ещё советской мультипликации, что были такие выдающиеся произведения. Помните Хржановского на Пушкина прекраснейший этот мультфильм? Это именно популяризации — даже не популяризация, слово противное, но такое донесение поэзии через тоже поэтический весьма зрительный ряд, через отдельное произведение, которое возле этого стоит и ему как-то, по возможности, конгениально, если можно так сказать. Что я ещё могу про это сказать? Не знаю даже, Вася.
В. Рулинский:
— Это, мне кажется, очень важно. Но, помимо мультфильма, есть ли ещё какие-то простые формы вовлечения людей? Я, например, когда с мамой как-то посещал одну страну, мы с ней прям разделились. Я пошёл в специальное место, где жил один из королей — интересная мне казалась там экспозиция. А мама пошла на специальную выставку, которая посвящена кухне XV века в Англии. Это была одна резиденция английских королей. Мне про Вильгельма Оранского хотелось, а ей про кухню — вот как там люди готовили эту еду, как они её ели. И там эти повара прям при тебе раскатывали тесто, предлагали тебе в этом поучаствовать, добавить ингредиенты. Такое что-то планируется тоже, помимо такого высокого?
Т. Ларсен:
— Интерактив.
Ю. Данилова:
— У нас ярмарка сама интерактив. Интерактивный интерактив — это ярмарка. Вот у нас будет такое возвышенный концерт в «Зарядье». Там будет Свиридов, Чайковский, в общем, такой прекрасный, тоже такой очень нарядный концерт. Но мы ещё придумали и делаем песенный проект фестиваля. Это песни, которые можно петь вместе с детьми, например. Как мы придумали? Все знают, что когда ты вот сейчас уже идёшь в супермаркет, там начинает звучать рождественская музыка. Это обычно английский песни прекрасные. Это песни о Рождестве, христианские по смыслу, но сейчас просто уже как-то привыкли, и не все разбирают, что там по-английски говорится, но там некоторые есть очень глубокие песни, даже богословские такие. Но русских таких песен почти нет — таких вот песен на русском языке о Рождестве очень мало. У нас есть колядки — другая традиция, народная традиция. А таких вот культурных песен о Рождестве нет. И мы решили, что давайте начнём с малого и сделаем песенный проект, и такие будут зимние песни, рождественские песни. И мы начали просто с песни на стихи Владимира Сологуба, такого поэта XIX века прекрасного «Снегом улицы покрыла зимушка-зима». Это песня такая фестиваля, мы записали её с камерным хором Свято-Тихоновского университета. И сейчас хор для нас запишет ещё несколько песен такого же содержания. И это проект, который может развиваться. И мы бы хотели, чтобы это были такие семейные, что ли, такие вот домашние песни, которые просто можно петь. Не надо петь оперу или играть на фортепиано, а можно песни петь.
Т. Ларсен:
— Как принято слушать детские песни из мультфильмов под Новый год, так вот эти слушать, да?
Ю. Данилова:
— Да, собрать такой какой-то плейлист нам бы хотелось. Но вот мы в эту сторону сейчас работаем.
Т. Ларсен:
— А меня очень интересует история с винтажной посудой. Расскажите про это увлечение, и будет ли на ярмарке представлено что-то такое. Потому что вот, Вася, ты говоришь: как привлечь людей? И я вот тоже спросила: почему к вам подходили люди и так сильно вовлекались? Мне кажется, потому что вы какое-то очень интересное предложение выставили на этом своём маленьком прилавке. Потому что, скорее всего, это были не просто какие-нибудь открытки или деревянные лошадки, а было что-то уникальное, что-то, за что глаз цепляется — взгляд.
Ю. Данилова:
— Несколько лет назад на «Белом цветке» — это наша такая летняя ярмарка тоже большая — мы к ней всей службой «Милосердие», всеми нашими 25+ проектами готовимся усердно. Ну, и портал «Милосердие» тоже. И как раз во время этой подготовки, во-первых, одна моя подруга избавлялась от «коллекций», скажем так. Так получилось: был переезд какой-то, и было много каких-то вещей, которые для неё были лишними, а при этом были прекрасными. А я, вообще, ужасно люблю всё выбрасывать, люблю пустое пространство и избавляться от вещей. И при этом дома всегда много каких-то сувениров, которые ты с любовь выбираешь: подсвечники, какие-то украшения и всё такое прочее. И я так на это посмотрела и подумала, что это можно с толком пустить на благотворительность. Я свои какие-то там — они вполне хорошие и красивые — что они стоят и собирают пыль? Мне они вроде не сильно нужны — вот от подруги. Мы с ней перемыли... там какой-то даже у неё коллекционный реальный фарфор оказался. А потом, ты не знаешь, какие у тебя вещи есть на самом деле. Есть бабушкины сервизы. Если ты находишь в себе силы с ними расстаться, например, у тебя бабушкиных сервизов... И я написала где-то в социальной сети, что вот я такое придумала, что вот посмотрите, вот я собрала, и давайте вы мне тоже приносите. «Приносите свои пылесборники, — написала я довольно нагло, — давайте пустим их на доброе дело». Я увидела, что у людей, просто у москвичей, есть огромное желание это отдать. Потому что это хорошее дело, потому что это какой-то смысл. Этих вещей довольно много, не все из них используются. И я первый год, я помню, и даже второй год, я ездила и сама самовызовом всё собирала. Я всю Москву объехала, я познакомилась с каким-то интересными уголками столицы, так сказать, в которых я никогда бы иначе не была. Ужасно милые люди, или какие-нибудь пожилые люди, такие старушки трогательные, или какая-то молодая супружеская пара мне отдала три коробки гжели, например, в каком-то новом жилом комплексе. Были у нас какие-то прямо раритеты даже, неожиданные совершенно. Супруга одного моего университетского преподавателя математики мне отдала какие-то вещи, которые она когда-то купила в Великобритании на какой-то тоже благотворительной ярмарке. И это были необычные очень для нас вещи — они нарядные, они какие-то иногда бывают нелепые...
Т. Ларсен:
— Какие-нибудь щипчики для фисташек.
Ю. Данилова:
— Да. У нас был там переходящий приз — фигурка фарфорового слоника. Маленький фарфоровый слоник какой-то английский. Для нас здесь, в России, он ниоткуда, он не советский. Мы знаем примерно, какие бывают вещи, какие были у наших бабушек, а это из какой-то другой жизни слоник — он такой невиданный слоник. И у меня из-за этого слоника возникла конкуренция. Одна наша сотрудница для своего ребёнка хотела этого слоника. А когда она пришла на «Белый цветок», слоника уже купила другая моя коллега. И та другая коллега подарила ей этого слоника, узнав, что та хотела купить его. А потом они поиграли с этим слоником и на следующий год принесли его опять на ярмарку. И мы этого слоника ещё раз пустили в дело. И бывают настоящие антикварные вещи. У меня там было какое-то большое кузнецовское блюдо дореволюционное. У меня сейчас есть дореволюционное немецкое блюдо 1920-х годов, такое фаянсовое.
В. Рулинский:
— Уже вкус такого аукциона пошёл.
Т. Ларсен:
— А аукцион тоже будет?
В. Рулинский:
— Да, будет.
Ю. Данилова:
— Помните, такая была игра в детстве «секретики»? Когда ты закапываешь такие стекляшечки, потом раскапываешь, а оно там всё таинственно блестит. Вот это чем-то похоже. Не знаю, может быть, я с ума сошла, но мне почему-то это ужасно всё нравится. И вот то, что одни люди это хотят отдать, а другие вполне с удовольствием, и в том числе из сентиментальных каких-то соображений: как у бабушки чашка, например. Я сама не покупаю ничего на этой ярмарке, потому что я вроде только хотела очистить свои полочки. А тут мне всё оно нравится.
Т. Ларсен:
— Как вам это удаётся — себя воздерживать?
Ю. Данилова:
— Мне времени не хватает во время ярмарки. Ну так вот, у меня были такие цветные небольшие рюмочки, очень красивые, которые тоже какие-то разбудили во мне какие-то... не знаю, когда-то в детстве что-то такое виданное, но я их не покупала. И одна коллега для меня их купила и мне подарила. И эта коллега в прошлом году умерла от рака. Это был чудесный человек — Марианна, чудесный просто совершенно, очень тонкой души, очень такая чуткая. И она как-то поняла, что вот мне хочется эти рюмки, и она для меня их купила. Я о ней теперь вспоминаю. То есть это такое, с очень человеческой такой нотой, что-то такое с личной какой-то историей. Не знаю, я могу долго петь про свои винтажные вещи.
Т. Ларсен:
— На самом деле, конечно, я вас очень хорошо понимаю. Я тоже страшно люблю старинные вещи, которыми кто-то пользовался и которым ты можешь дать вторую жизнь. Я как раз барахольщица — я из тех, кто всё собирает и не раздаёт. Просто для меня это очень интересно и важно, когда у вещи есть история, есть какая-то душа, харизма, какая-то энергия за ней тянется чьей-то жизни. И мне кажется, что это про традицию ещё тоже. Потому что вот этот фестиваль, о котором вы говорите, это же не столько про развлечения или про какое-то праздное времяпрепровождения, это просто смыслы, про память, про какой-то обмен эмоциями, чем-то тёплым, душевным. Не просто что-то купил, а купил и сделал доброе дело для кого-то.
Ю. Данилова:
— Это ещё очень семейная история.
Т. Ларсен:
— Да, то есть это то, что может стать действительно для семьи такой ежегодной традицией — посещение такого фестиваля, участие в добрых делах. Меня часто спрашивают: вот у вас семья, трое детей — какие у вас семейные традиции? Я каждый раз ломаю голову, потому что у меня такая жизнь насыщенная, в ней столько всего происходит. Но вот так вот, знаете, чтобы семейный ужин каждые выходные, или мы обязательно наряжаем какую-то особенную ёлку в Новый год, или что-то ещё. Ну, наша семейная традиция — это поехать на дачу и там отдохнуть, оторваться. Вот тоже мне традиция. Мне кажется, что этот фестиваль ваш может действительно для многих очень людей задать какую-то планку нового взаимодействия с членами своей собственной семьи.
Ю. Данилова:
— Вообще, хочется, чтобы был какой-то якорь такого рода.
Т. Ларсен:
— Причём именно, опять повторюсь, не просто прийти и развлечься, послушать музыку, как-то прям почувствовать праздничное настроение, а ещё и сделать доброе дело через это всё.
Ю. Данилова:
— Ну да.
Т. Ларсен:
— Вот мне кажется, что благотворительность такой и должна быть. Она должна быть с каким-то праздником в жизни человека.
В. Рулинский:
— А мне вообще кажется очень странным, что до сих пор в нашей большой православной стране не было такого большого благотворительного рождественского фестиваля.
Т. Ларсен:
— Только лотерея была пасхальная.
В. Рулинский:
— Про лотерею отдельный разговор. У нас есть Рождественские чтения...
Т. Ларсен:
— Хотя это традиция...
Ю. Данилова:
— Да, не то слово... но как-то если оно продолжится, буду крайне... Мне сейчас страшно думать о том, что оно продолжится, потому что он ещё не начался вообще — 19 декабря ещё начало.
В. Рулинский:
— Но просто есть Германия — вот эти вот глинтвейны, вот эти семейные огоньки мерцающие. Это же просто чудо даже в самой этой атмосфере. А у нас вроде как, да, украшают улицу, но ведь смыслы за этим часто теряются...
Т. Ларсен:
— Просто декорация.
В. Рулинский:
— Да. А здесь получается действительно сочетание смыслов.
Ю. Данилова:
— Ну да, благотворительность или добрые дела напоминают всё-таки о смыслах. Это не просто развлечение какое-то. Именно, может быть, в этом ключ, что — ну, ярмарка и ярмарка, или концерт и концерт, — а то, что он благотворительный, как раз возвращает нас к теме Рождества, что нужно полюбить там кого-то... полюбить ближнего. У нашего руководителя епископа Пантелеимона Верейского есть такой афоризм, который мы очень все любим. Он как-то так сказал, и у нас это всё это запало: радость умножается делением. Это правда так. И в том числе, когда ты вот отдаёшь эту свою посуду, или какое-то время, или как музыканты, которые бесплатно играют, выступают. И этой радости как-то становится больше. И этого бы хотелось.
В. Рулинский:
— Да. Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорим с главным редактором портала Милосердие.ru Юлией Даниловой про благотворительный фестиваль «Звезда Рождества». И если у вас есть желание стать участником фестиваля, то это можно сделать на сайте starfest.miloserdie.ru. Мы вернёмся после короткой паузы.
Т. Ларсен:
— Вы слушаете проект «Делатели» на Радио ВЕРА. Я — Тутта Ларсен.
В. Рулинский:
— Я — Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. Мы говорим с главным редактором портала Милосердие.ru Юлией Даниловой.
Т. Ларсен:
— Занимаемся умножением добра делением. Рассказываем вам о замечательном рождественском фестивале, который грядёт с 19 декабря по 16 января в Москве. Он называется «Звезда Рождества». Я на самом деле хотела немножко не про фестиваль, а про вас и про то, каково это — быть главным редактором портала Милосердие.ru. Потому что это какой-то, мне кажется, очень такой синтетический, сложный вид деятельности, когда ты соединяешь в себе социальную деятельность и журналистику, и, наверное, какую-то организационную работу.
Ю. Данилова:
— Я ищу себе операционного директора. Операционный директор, найдись, пожалуйста.
В. Рулинский:
— И сколько лет уже ищете?
Ю. Данилова:
— Ну нет — годами это пока не исчисляется.
Т. Ларсен:
— Как вы пришли к этому месту служения?
Ю. Данилова:
— Да как-то я особо к нему не стремилась. Как-то меня жизнь принесла на это место, честно говоря. Но это было давно. Я, вообще, какой-то монстр, динозавр и всё такое прочее. У нас сайт существует с 2004 года, и я так его и возглавляю с 2004 года. Прям страшно вспомнить.
Т. Ларсен:
— То есть он с вас и начался?
Ю. Данилова:
— Ну да, он был такой маленький, нас тоже было мало совсем. Я работала в газете «Коммерсантъ» рерайтером, которыми пугают журналистских детей.
В. Рулинский:
— Давайте теперь объясним, что это значит.
Ю. Данилова:
— Это такой редактор. Там такой отдел был в «Коммерсанте» старом. Рерайтеры — это такая группа редакторов, которые все статьи всей газеты ежедневной перерабатывали под формат как бы — сайта ещё не было. С широким полномочиями были редакторы, но это были именно редакторы такие. Они сами были не то что журналисты, а редакторы. Вот я там работала, даже возглавляла какое-то время этот отдел. И потом, по разной совокупности причин, я решила уходить и искать другую работу. Мне страшно нравилось на самом деле работать в газете «Коммерсантъ». Я прям с огромной благодарностью вспоминаю эту работу, с огромной благодарностью.
В. Рулинский:
— А сколько лет?
Ю. Данилова:
— Лет восемь я там проработала.
В. Рулинский:
— Это прилично. Золотые годы, наверное, застали «Коммерсанта»?
Ю. Данилова:
— Это меня очень многому научило, и вообще классные люди. Это были как раз золотые годы именно. И эта школа, которая не проходит. Ты попадаешь в эту выучку, и потом она никуда не девается. Мне кажется, месяц работы в «Коммерсанте» стоит трёх лет на факультете журналистики.
Т. Ларсен:
—Да, это точно.
Ю. Данилова:
— В какой-то момент жизни я заметалась и стала искать другую работу. И чего-то я пометалась, пометалась, пробовала то, сё, ходила на собеседование, на Би-би-си, я помню, ходила. И мой духовник меня направил к тогда отцу Аркадию Шатову, что там кто-то нужен. Я пришла — кто-то нужен. Было очень смешное собеседование, когда тогдашний отец Аркадий Шатов, протоиерей Аркадий Шатов, который теперь епископ Верейский Пантелеимон, мне в качестве тестового задания дал перевести на русский язык молитву «Отче наш». Я с некоторым недоумением перевела её на русский язык.
В. Рулинский:
— А сразу же? Сколько времени у вас это заняло?
Ю. Данилова:
— Сколько-то я там просидела, перевела. Я филолог всё-таки, слушай.
В. Рулинский:
— И понравилось владыке?
Ю. Данилова:
— Ну, как-то он меня взял на работу. Возможно, да. Я не знаю, что он проверял таким способом. И была идея делать журнал о добрых делах, о милосердии — журнал бумажный. Стали мы его делать и поняли, что нужно не о добрых делах, а про веру делать, собственно, журнал. Потому что чисто про благотворительность — это как-то узко. И мы сделали журнал «Нескучный сад». Он долго жил — этот журнал.
В. Рулинский:
— Очень необычное название, между прочим.
Ю. Данилова:
— Да это мы были потому что самоучки необстрелянные и всё выдумывали из головы, и делали всё так, как не положено. Потому что название, которое где-то там... потому что это всё было рядом с Нескучным садом. Какая-то у нас за этим стояла глубокая философская идея, что вот рай — там не должно быть скучно, это как прекрасный сад. В общем, мы там навернули какой-то такой метафорики лишней. И одновременно практически стало понятно, что всё равно нужно делать вот про социальную такую именно тему. И мы сделали сайт miloserdie.ru — чисто такой про социальную деятельность всякую, благотворительность, сестёр милосердия. И он такой практический был. Журнал мы делали-делали — его сейчас многие с любовью, надо сказать, вспоминают. Но потом как-то мы поняли, что два одновременно продукта, две одновременно вещи делать невозможно — просто нас разрывает. А тут ещё всё пошло... как бы интернет, бумага — ну её. Журнал закрыли.
В. Рулинский:
— Я помню, что было такое время, когда «Фома» и «Нескучный сад» — это были такие столпы. И то, и другое, и разные точки зрения, немножко с разных позиций на вопросы веры, и разный взгляд. Ну, как бы про одно и то же, но при этом вот с разными немножко подтекстами.
Ю. Данилова:
— Мы любили наш журнал, с удовольствием его делали, но потом стало невозможно делать две сущности. И мы сосредоточились на Милосердие.ru. Это СМИ, это издание, которое пишет о социальной разной проблематике. Мы сейчас для себя сформулировали, что в целом это тексты, которые помогают жить, которые помогают людям преодолевать их трудности. Мы пишем про опыт людей, которые прожили, прошли через что-то достаточно тяжёлое. Мы даём практические совершенно какие-то вещи, какие-то гайды там, как, что, чего сделать. Мы пишем про людей, которые, как у вас, делатели — про людей, которые что-то такое делают хорошее. И мы помогаем некоммерческим организациям, благотворительным организациям, самым разным — и светским, и церковным. В том смысле, что мы много пишем о ремесле, о технической стороне этой нашей всей благотворительности, типа как собирать деньги. Да, основной технический вопрос какой? Это как собирать деньги.
В. Рулинский:
— Конечно, благотворителям надо содержать свои проекты.
Ю. Данилова:
— Ну там диджитал, цифровое вот это всё — про это мы пишем, как сайт строить. И рассказываем о каких-то важных темах, о тех проблемах, которые решают тоже разные другие благотворительные организации, о разных сторонах, сложностях вот этой социальной жизни. О том, как правильно предъявлять наркозависимость, надо ли подавать милостыню на улицах, что там с бездомными у нас, огромный кусок проблем, связанных с детьми с инвалидностью. Мы пишем много про такие, в том числе, вопросы, которые на государственном уровне должны решаться, разбираемся в законодательстве. Ну, и много пишем человеческих историй, потому что журналистика решений так называемая — это когда ты разбираешься в теме глубоко, и из-за того, что ты в ней копаешься, становится понятнее, как решить какую-то проблему. Это как бы, да, важно, и мы этим занимаемся. Но вот эти личные истории людей важно показывать, важно давать голос тем, кто проходит через сложности всякие, кого не видно, кого не слышат, кого не понимают, не замечают. Важно какие-то инсайты, то, что внутри, какой-то опыт внутренний доносить. И для нас очень важно, что мы это решаем с христианской точки зрения. Эти решения — это христианские решения, которые мы предлагаем.
Т. Ларсен:
— А до прихода на работу в Милосердие.ru у вас уже был опыт какой-то встречи с благотворительностью?
Ю. Данилова:
— Был приходской. Это, скорее, не благотворительность, а такая вот... Я не сестра милосердия, никогда ею не была, но у нас была группа прихожан, которые там делали... ухаживали мы большим количеством наших прихожанок за одной прекрасной и в очень трудном положении находившейся одной женщиной, уже немолодой. Такое вот было что-то, не очень серьёзное, не очень длительное, скажем так. А уж про благотворительность разбирались по ходу дела.
В. Рулинский:
— Вот интересно, да. Сейчас Тутта спросила по поводу того, что у вас, получается, не было такого прям глубокого понимания, может быть, сектора, вообще проблем благотворительности, когда вы начинали это дело. И вот за эти годы — уже с 2004 года сколько лет прошло? Сейчас 2023-й идёт, то есть уже почти 20 лет.
Ю. Данилова:
— Мы нарастили экспертизу.
В. Рулинский:
— Вы нарастили экспертизу. Но если бы вы взглянули на себя вот тогда, то сейчас что бы вы посоветовали? То есть что бы вы делали иначе, скажем так?
Ю. Данилова:
— Наш сайт Милосердие.ru не только СМИ, но это ещё и инструмент, собственно, прямой помощи. У нас есть раздел, где есть просьбы о помощи адресные, то есть помощь людям, попавшим во всякие трудные ситуации: лечение, реабилитация, помощь в других ситуациях. Мы собираем деньги на решение проблем этих людей. И это практически сразу началось с созданием сайта. Приходили люди в храм царевича Димитрия в Первой градской больнице, где мы тогда все... ну, это, собственно, оттуда всё выросло тоже — из деятельности сестричества Свято-Димитриевского. И тоже нужно было помогать, надо было как-то разбираться, надо было вникать, понимать, как решать эти проблемы, так или не так, как правильно потратить собранные деньги. И вот тут, конечно, опыт вот в этом — как правильно проверять эти просьбы, как разбираться. Иногда человеку очень сложно самому. Там бывает самое простое, пожалуй, с лечением, а вот всякие социальные проблемы сложно решать. Особенно там часто бывает, что мамы детей с тяжёлой инвалидностью, когда очень долго, когда очень тяжёлый ребёнок, и мама к нему привязана, она уже не может работать, не может получить профессию, не может оторваться от своего ребёнка, потому что они в таком симбиозе сложном. И там эти проблемы накапливаются, как какой-то ком, в этом сложно бывает разобраться, сложно понять, что конкретно поможет — оплата обучения, например, или какая-то помощь в трудоустройстве. Или как правильно? Не то что мы решаем, как правильно, но это всё равно требует разбирательств. И, конечно, мы поначалу совершали тоже всякие классические ошибки, разбираясь с этими разными сложными случаями.
Ещё у нас по детскому церебральному параличу такая есть некая специализация. Мы много денег собираем на реабилитацию как раз ДЦП. И мы вот тут прошли очень большой путь. У нас есть тесно с нами сотрудничающие эксперты-врачи медицинского центра Марфо-Мариинской обители, которые очень хорошие специалисты, которые нас консультируют. И мы просто в своей экспертизе этих просьб очень далеко продвинулись, поняли, что нам важно финансировать длительную реабилитацию — мы же деньги собираем. Это такая очень специфическая тема, в двух словах понятно её не донесёшь, но когда мы начинали, мы понимали, какая-то очень у нас была такая вымораживающая картина, что по всей стране многие делают... вот мамы с этими детьми мечутся по этим реабилитациям, путешествуют из города в город...
В. Рулинский:
— И ничего принципиально не меняется, да?
Ю. Данилова:
— Ну нет, немножко что-то меняется, но ребёнок вынимается из его обычной жизни. Он не может нормально учиться. И когда после курсовой реабилитации он приезжает домой, то теряет наработанное.
В. Рулинский:
— Потому что мама с ним не занимается сама?
Ю. Данилова:
— Потому что это очень сложно. Ничего не приспособлено дома — невозможно это удержать. И мы не понимали, как с этим быть, потому что мы оплачивали, собирали то, что мы считали сами неправильным, не совсем правильным. Когда ничего нет, а это есть — это уже лучше. И мы стали искать такие центры в регионах, которые оказывают эту длительную реабилитацию. И их не было вообще. Потом их стал один — какой-то там, забыла, где. Теперь мы знаем уже около 30. То есть мы уже знаем в разных регионах.
Т. Ларсен:
— То есть вы инициировали их создание?
Ю. Данилова:
— Не то что инициировали. Мы с ними общаемся, спрашиваем: у вас оказывается длительное сопровождение? Они говорят: нет. А мы такие: а вот мы длительное хотим. Давайте наши специалисты вам расскажут, как это можно, что для этого нужно. А есть ли у вас там такое-то обучение? У вас там ваши сертификаты вашего образования какие? Там у вас есть эрготерапевт, а физический терапевт у вас есть? И нам это казалось абсолютно безнадёжным, потому что где мы, а где вся страна и множество-множество этих центров? Но оказалось, что этими какими-то совершенно лилипутскими усилиями, но зато методичными, мы всё-таки вот так вот по шажочку, по шажочку — и вот их теперь 30. И мы знаем, что в некоторых регионах мы можем маме ребёнка сказать: вы знаете, мы оплачиваем реабилитацию по месту жительства — у вас есть неплохой центр. Это эффективнее. И у нас появилась обратная связь от мам, что это эффективнее, что это лучше работает. И на самом деле это я не от себя, не от своего ума, так сказать, говорю вот это всё про длительную реабилитацию. Это, в общем, некое согласие специалистов лучших в стране на этот счёт. И вот это вот про то, что ты спросил, чему мы там научились. Вот этому, например, мы научились. И тут что-то мы немножко поменяли чуть-чуть — это же удивительно.
Т. Ларсен:
— Это «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы продолжаем разговор о милосердии и о большом рождественском фестивале «Звезда Рождества».
В. Рулинский:
— Который стартует 19 декабря. И если вы хотите принять участие, то это можно сделать на сайте starfest.miloserdie.ru.
Т. Ларсен:
— Продолжаем разговор. Я понимаю, что благотворительность — это очень широкое поле, где есть огромное количество самых разных форматов, инструментов, направлений. А есть что-то, что вот лично вас, наверное, как-то вот больше всего трогает, на что вы всегда обращаете внимание? Это вот история с ДЦП или что-то ещё?
Ю. Данилова:
— Больше всего это личность, конечно, личность. Есть люди во всей этой теме, даже не столько в благотворительности, а в помогающих профессиях, которые достигли какого-то понимания глубокого смысла жизни, так сказать. Не знаю, как его сформулировать... смысла страдания и какого-то опыта прохождения через разные трудности, и какой-то большой устойчивости в этом. Вот все говорят про выгорание, а есть люди, которые не выгорают, которые умеют не выгорать от трудностей. Или которым этот их полученный опыт позволяет сохранять большую устойчивость в очень сложных обстоятельствах, вот в этом волнении моря житейского, и в трудных разных внешних обстоятельствах. В том числе через что уж мы все вместе в последние годы ни прошли: и пандемия, и военные события, и всё что угодно. И есть люди, которые не летают, как ветром носимые, а как-то очень устойчиво стоят в этом своём опыте. Это может быть опыт, связанный с верой, а может быть опыт людей, не очень церковных, но тоже как-то глубоко внутренне прошедших через какие-то испытания.
Т. Ларсен:
— А вот интересно, кстати, что этот опыт может быть не всегда связан с верой, вы говорите. Но что-то же должно объединять этих людей, что-то общее у них должно же быть.
Ю. Данилова:
— Душа же по природе христианка. Вот для меня загадка самая большая: почему одни люди так, а другие люди так? Почему одни люди ломаются, а другие не ломаются? Это загадка, на неё ответа я не знаю никакого.
Т. Ларсен:
— То есть и роль веры здесь не очевидна?
Ю. Данилова:
— Она не всегда очевидна. Понятно, что вера очень помогает, и она спрямляет пути, скажем так. Вера — это более прямой путь. Но бывают и какие-то окольные пути, которые тоже, может быть, не приведут к вере — я не знаю, я тут не глубокий душевед, скажем так, не могу так залезть в душу человеку и что-то такое про него глубокое понять. Но вот это вот важно очень. У меня есть такой всё время поиск настоящих каких-то людей. Настоящих — даже не то что каких-то очень позитивных, а таких вот настоящих, кто настоящий.
В. Рулинский:
— А можете примеры привести?
Ю. Данилова:
— Ну как Фредерика де Грааф, например, про которую понятно. Очень бывает смешно: какое-то есть мероприятие, конференция какая-нибудь на тему, например, паллиативной помощи, или там ещё что-нибудь такое. И вот ты понимаешь, что когда она придёт и будет рассказывать свой опыт, все будут слушать, затаив дыхание. Потому что она рассказывает важные вещи — важные для человека внутри, для человеческого опыта. У нас там была директор фонда «Детский паллиатив» — Карина Вартанян, по-моему, её фамилия. Вот она тоже удивительный человек совершенно.
Т. Ларсен:
— А мне кажется, поскольку мне посчастливилось как раз с Фредерикой делать интервью, что вот про неё я точно могу сказать, в чём её сила. Потому что она не просто рассказывает важные вещи, исходя из своего, конечно, уникального и огромного опыта, она очень утешительные вещи рассказывает. То есть то, что она рассказывает, казалось бы, это связано с трагедией, со смертью, со страданием — её деятельность. Но как бы это всё форма, а внутри этого всего какая-то радость пасхальная. Вот от неё исходит вот эта вот любовь, надежда и, главное, вот эта вот вечность, в которой все живы и в которой никто не страдает. Она прямо через неё просто расплёскивается.
Ю. Данилова:
— Я думаю, что она умеет молиться, наверное. И этот духовный смысл глубокий как-то передаётся.
Т. Ларсен:
— Но тут вот сила именно в том, что здесь есть какой-то глубокий опыт любви и веры. И он какой-то очень терапевтичный для тех, кто слушает, он такой лечебный, целебный.
Ю. Данилова:
— Для меня важнее всего вот такие личности цельные и глубокие.
В. Рулинский:
— Недавно вы рассказывали про отца Иоанна Перевезенцева из Рыбинска на страницах тоже Милосердия.ru. Он был у нас тут в студии.
Ю. Данилова:
— Да, очень хороший отец Иоанн.
В. Рулинский:
— Удивительный тоже. Мне кажется, он в каком-то смысле тоже человек, познавший многие вещи на собственном опыте, в том числе вещи, связанные со страданиями и выходом к вечности через них. Врач-хирург, который организовал сейчас выезды волонтёров в донецкие больницы — больше пятисот человек уже съездили.
Ю. Данилова:
— Но вообще, люди, которые глубоко осмысляют жизнь, не закрывая глаза на вот это страдание, которое всегда есть в жизни и которое неизбежно для каждого человека, как не хотелось бы от этого... Это вот такие плохие новости у нас для вас, дорогие друзья: страдания неизбежны.
В. Рулинский:
— Но вторая новость получше: есть вечность, есть Христос и есть Воскресение.
Т. Ларсен:
— Есть что-то большее, чем страдание.
Ю. Данилова:
— Но некоторая такая радость в том, что если на это не закрывать глаза, на эту правду жизни, то ты находишь эту радость. Вообще, это загадка, конечно. Вот про что говорил святитель Лука, когда он говорил «я полюбил страдание» — что это значит? Мы даже статью такую сделали, пытаясь разобраться в этом вопросе, довольно интересную.
В. Рулинский:
— И к какому выводу вы пришли?
Ю. Данилова:
— Но это всё равно осталось немножко загадкой.
Т. Ларсен:
— Подождите, как говорил старец Зосима наш донбасский, «где страдания, там Христос».
Ю. Данилова:
— Да. И ты проходишь через это, но не смываешься этим, не колеблешься, что ли, этим.
Т. Ларсен:
— То есть тебя это не уничтожает.
Ю. Данилова:
— Тебя это почему-то не уничтожает. Потому что ты за Бога держишься.
Т. Ларсен:
— Тогда я всё равно не понимаю, как это можно без веры пройти.
Ю. Данилова:
— Непонятно, как можно это без веры пройти, Ну конечно, так в пределе и, наверное, по сути это без веры невозможно.
В. Рулинский:
— Я помню, по-моему, отец Александр Шмеман читал как раз воспоминания атеистов о своей жизни и пытался понять, как они это всё, вот эту жизнь очень сложную, пытались осознать, понять и найти какие-то выходы.
Ю. Данилова:
— Потому что он с детства был верующий. А многие из нас помнят, как они не верили в Бога и как это было ужасно.
В. Рулинский:
— Его просто это мучило, это загадка была: как в таком состоянии атеизма можно вообще жить?
Т. Ларсен:
— Да, это же очень страшно. Для меня это тоже всегда вопрос, когда человек мне говорит, что он атеист. Я говорю: а как ты живёшь? Это же очень страшно жить, когда Бога нет, и с тобой всё, что угодно, может произойти, и в любой момент, и в этом нет вообще никакого смысла. И тогда просто зачем жить-то? Ну всё, становись сразу удобрением — хотя бы на тебе деревья вырастут, чтобы была хоть какая-то польза. Я очень грубо утрирую, но, например, когда у меня появились дети, я, правда, не понимаю, как можно родить ребёнка и не поверить в Бога. Во-первых, потому что это чудо с тобой очевидное. А во-вторых, как его воспитывать, если за всё отвечаешь только ты? Когда вот эта вся жизнь только от тебя зависит, и вся эта ответственность, весь этот груз на тебе, и ты не можешь Богу делегировать и Ангелу-Хранителю ничего.
Ю. Данилова:
— Когда мы говорим «как можно быть атеистом?», мне кажется, мы ругаем атеистов. Не хотелось бы: как же вы так до сих пор?..
Т. Ларсен:
— Нет, мы любопытствуем.
В. Рулинский:
— Да, если нас слушают атеисты, то мы совершенно вас не ругаем.
Т. Ларсен:
— Простите нас, пожалуйста. Мы просто пытаемся вас понять. Но поскольку всё-таки мы говорим о выгорании и о том, что есть какой-то способ не выгорать, есть какой-то модус вивенди или операнди, в котором человек может пройти сквозь всё и не выгореть, не отчаяться, не пасть и не перейти на антидепрессанты.
Ю. Данилова:
— Ну да. Вот тоже, опять же, владыка Пантелеимон нас всё время учит, учит и за эти много лет, может быть, чему-нибудь научил. Он всё время говорит о том, что должна быть Литургия в центре, и тогда будут эти силы. Это как бы звучит немножко как такой рецепт, но, в общем-то, это и есть правда, потому что только, наверное, так это возможно.
Т. Ларсен:
— Ну вот. Потому что человеку это невозможно — только Богу возможно. То есть если как бы ты к Нему припадаешь, то есть надежда, что Он тебя как-то поднимет и понесёт.
Ю. Данилова:
— Ну да.
В. Рулинский:
— Я вот сегодня как раз говорил с владыкой об этом — ну, не о смысле страдания. Вообще, мы готовили одно поздравление к одному празднику. Вот у меня эта мысль — тоже ещё раз я её как-то вот осознал для себя, — что вера не во внешних каких-то обрядах, в каких-то формах.
Т. Ларсен:
— В молитвенных правилах.
В. Рулинский:
— Она живая — вера. Она вот в таком живом предстоянии Богу, она с тобой в сердце. То есть мы, открывая себя Богу, готовы вместить Его, себя отдать Ему полностью, чтобы Господь жил в нашем сердце. Это на самом деле важнее всего остального. А вот формы — это только помогает нам к этому прийти. Это, действительно, какая-то вот такая глубина. К слову о том, что одним из таких людей, которые, наверное, многие вещи в плане осмысления страданий поняли, является владыка Пантелеимон, который, наверное, тоже, надо сказать, вдохновитель портала Милосердие.ru.
Ю. Данилова:
— Ну да, он наш такой руководитель, духовник. Такой руководитель службы помощи «Милосердие» вообще.
В. Рулинский:
— И я так понимаю, что вы стояли у истоков вообще всей службы «Милосердие» в нынешнем виде.
Ю. Данилова:
— Нет, не я стояла у истоков службы «Милосердие», конечно же. У истоков службы «Милосердие» стояли сёстры милосердия, которые ухаживают за больными, помогают им, в больнице делают всю эту такую неприятную, тяжёлую достаточно работу. Это, конечно, они, а не я — я не сестра милосердия.
В. Рулинский:
— Ну, вы организовали, насколько я понимаю, такое именно общество друзей «Милосердия» в период кризиса финансового 2008 года, которое, в общем, потом превратили в интересный продукт, к которому хотели присоединиться большое количество людей — именно к службе «Милосердие». Раньше это были разрозненные проекты, а у вас получилось как-то их все собрать под единое такое крыло.
Ю. Данилова:
— Это мы все вместе тоже. Когда начался кризис, тот давний кризис 2008 года, — Боже мой, как это всё было давно! — стало понятно, что нужно возвать о помощи людям, когда стало сложно с пожертвованиями с крупными жертвователями. И тогда — это была коллегиальная тоже придумка, не моя личная — мы придумали это. Но мы каждый день почти встречались и думали: как же нам быть-то, что же делать? Проект нам, что ли, закрывать? И так мы придумали, что должна быть поддержка друзей «Милосердия», что должен быть такой круг сторонников, который тебя понемногу поддерживает, но зато постоянно. И друзья «Милосердия» — это те, кто не очень большими пожертвованиями, но зато регулярными, поддерживает службу помощи, её проекты.
Т. Ларсен:
— А теперь настолько уже вся эта идея «Милосердия» выросла и окрепла, что теперь «Милосердие» становится другом для Москвы и москвичей, гостей столицы и дарит нам целый рождественский фестиваль.
В. Рулинский:
— Да, благотворительный фестиваль «Звезда Рождества». Юлия, у нас буквально осталось несколько десятков секунд. Зачем человеку участвовать в фестивале «Звезда Рождества»? Для того, чтобы разделить эту радость, которую мы приносим людям фестивалем, чтобы самому порадоваться и порадовать других.
Т. Ларсен:
— Потому что милосердие должно быть радостным.
В. Рулинский:
— Да, а радость умножается делением. starfest.miloserdie.ru — сайт, на котором можно найти подробную информацию о фестивале «Звезда Рождества». И там же можно приобрести билеты. Уже 19 декабря начинается программа фестиваля. Он будет очень интересный, очень насыщенный для всей семьи — не пропустите. Спасибо большое, дорогая Юля, за этот важный разговор.
Ю. Данилова:
— Спасибо, друзья.
Т. Ларсен:
— И пусть фестиваль состоится — помоги, Господь. Я уверена, что всё будет замечательно. Я вот очень хочу на вертепы попасть.
Ю. Данилова:
— Всех ждём вас.
В. Рулинский:
— Это была программа «Делатели» на Радио ВЕРА. С вами были: Тутта Ларсен —
Т. Ларсен:
— И Василий Рулинский — пресс секретарь Синодального отдела по благотворительности.
До встречи на фестивале «Звезда Рождества».
В. Рулинский:
— До свидания.
Ю. Данилова:
— До свидания.
Все выпуски программы Делатели
- «Поддержка детей с инвалидностью». Протоиерей Андрей Савенков
- «Социальная помощь людям в зонах военного конфликта». Наталья Савина
- «Помощь страдающим разного рода зависимостями». Роман Прищенко
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Деяния святых апостолов
Поделиться
Деян., 6 зач., II, 38-43
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Как христианину правильно организовать свою жизнь? Существуют ли какие-то рекомендации по этому поводу? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который читается сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
38 Петр же сказал им: покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святаго Духа.
39 Ибо вам принадлежит обетование и детям вашим и всем дальним, кого ни призовет Господь Бог наш.
40 И другими многими словами он свидетельствовал и увещевал, говоря: спасайтесь от рода сего развращенного.
41 Итак охотно принявшие слово его крестились, и присоединилось в тот день душ около трех тысяч.
42 И они постоянно пребывали в учении Апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах.
43 Был же страх на всякой душе; и много чудес и знамений совершилось через Апостолов в Иерусалиме.
В только что прозвучавшем отрывке мы находим краткую, но ёмкую характеристику первой Церкви. Говорится, что после проповеди апостола Петра в Иерусалиме к последователям Спасителя присоединилось около трёх тысяч человек. Приняв крещение, они радикально изменили свою жизнь. Книга Деяний описывает, в чём внешне проявлялось это изменение.
Во-первых, они пребывали в учении апостолов. Ученики Спасителя рассказывали вновь крещённым подробно об Иисусе Христе и Его учении. Важной частью этого обучения было объяснение Священного Писания. Несмотря на то, что вновь обращённые, будучи иудеями, знали его с детства, апостолы расставляли в тексте новые акценты. Они показывали, как древние пророчества указывали на пришествие Христово и появление христианства. Благодаря такому обучению Писание оживало. Люди ощущали себя участниками священной истории.
Во-вторых, в прозвучавшем только что отрывке говорится, что уверовавшие пребывали в общении и преломлении хлеба. Иными словами, они регулярно собирались на общественное богослужение, Литургию, для того чтобы принять участие в центральном Таинстве Церкви, Евхаристии, то есть Таинстве благодарения. Это было торжественное собрание, во время которого они причащались Тела и Крови Христовой, а также делили друг с другом трапезу.
В-третьих, книга Деяний святых апостолов сообщает, что верующие пребывали в молитве. Очевидно, что речь идёт о личном духовном делании. Причем под молитвой подразумевается не только словесное общение с Богом, но и всякое дело, которое совершается человеком в присутствии Творца, то есть с непрестанной памятью о Нём.
Заканчивается рассказ упоминанием о том, что «был страх на всякой душе». Под страхом здесь, конечно же, подразумевается не животный ужас, но состояние благоговения и священного трепета, в котором пребывали первые христиане. Ведь благодаря такой упорядоченной организации своей жизни, они получали вполне ощутимые духовные результаты, а именно — опыт реального присутствия Творца. Господь наполнял Своей благодатью саму их повседневность и быт.
Очевидно, что в рамках христианской традиции пути к Богу довольно разнообразны. Вспомним, например, жизнь отшельников, которые уходили в пустыни и пребывали в уединении до конца своих дней. Или судьбу тех людей, которые, видя подвиг мучеников, объявляли себя христианами и тут же принимали смерть, а вместе с ней обретали Царство Небесное. Однако описанный в только что прозвучавшем отрывке путь наиболее универсальный. В каком-то смысле он самый надёжный и безопасный. Следуя ему, все мы, простые люди, можем установить живую связь с Творцом и в той или иной степени навести порядок в своей духовной жизни. Ведь правила предельно просты. Каждый день старайся хоть немножко узнать о своей вере. Найди церковную общину себе по сердцу. Принимай участие в её богослужениях и таинствах. По мере сил служи этой общине. Поддерживай постоянную связь с теми, кто так же, как и ты, идёт по пути спасения. Учись у них, спрашивай совета, сам, если понадобится, щедро делись своим опытом. Наконец, веди личную духовную жизнь. Исполняй заповеди Евангелия и во всех своих делах ищи волю Бога. Говори с Ним чаще, а не только в установленное время утром и вечером. В той степени, в какой проявим усердие и заботу об этих сферах своей жизни, Бог наполняет наше сердце, и у нас появляется опыт Его реального присутствия во всех наших делах.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Любовь — христианский взгляд». Прот. Павел Великанов
Поделиться
У нас в гостях был настоятель московского храма Покрова Богородицы на Городне в Южном Чертанове протоиерей Павел Великанов.
Мы говорили о том, что такое Божественная Любовь, как она проявляется в жизни человека, а также о том, чем отличаются любовь к Богу и любовь к ближним.
Ведущая: Марина Борисова
Все выпуски программы Светлый вечер
«Вера и социальное служение». Наталья Москвитина
Поделиться
У нас в гостях была журналист, основатель фонда «Женщина за жизнь» Наталья Москвитина.
Наша гостья рассказала о своем пути в вере, о том, как для неё связаны смирение и дерзновение и том, как она, несмотря на свои страхи и многочисленные трудности, основала фонд помощи беременным женщинам в сложных жизненных ситуациях. Наталья поделилась, что ей помогает в достижении более внимательной и осознанной молитвы, а также в чем для неё проявляется богооставленность, и что помогает ей выходить из этого состояния.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан
— Светлый вечер на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. С трепетной радостью нашу сегодняшнюю гостью приветствую: Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». Привет.
Н. Москвитина
— Привет.
К. Мацан
— Будем на ты, как в жизни. Я очень рад тебя видеть в студии радио «Вера». Мы с тобой за последние месяцы, годы на радио «Вера» не раз встречались, и это очень радостно, хорошая традиция, но в основном говорили об общественных проектах, о твоей работе, о фонде. Я думаю, что и об этом тоже мы сегодня поговорим, куда же без этого. Но я очень рад возможности сегодня с тобой поговорить больше о личном, до той степени, до которой об этом можно рассказывать, о вере, о пути к вере, пути в вере, о том каком-то мировоззренческом основании, которое, как мне кажется, стоит за всей твоей общественной работой разнообразной. Вот путь к вере и в вере у человека, как мне кажется, состоит из этапов. Это какие-то открытия за открытием, событие за событием, которые как-то в цепочку складываются, и потом, окидывая так ретроспективно, человек говорит: вот мой путь к вере. Вот какие этапы самые главные на своем пути ты бы выделила?
Н. Москвитина
— Ну ты знаешь, я родилась вообще в Волгограде. И я бы даже сказала в Сталинграде. Несмотря на то, что во время моего рождения город назывался Волгоград, но для меня все что связано с Великой Отечественной войной, со Сталинградской битвой, это не пустой звук. Как-то так случилось, что я очень чувствительно все это воспринимала, я выросла прямо рядом с мельницей Гергардта — это единственное здание, которое осталось после войны, потому что город был полностью разгромлен, и домом Павлова, они рядом между собой. И моя мама, кстати, родилась как раз в доме Павлова. Ну там от дома одна стена осталась, но дом восстановлен был, и вот в этом доме она родилась. То есть это вот контекст моей жизни.
К. Мацан
— А эти вот дома, которые ты перечислила, это, так понимаю, вот точка, которую удерживали в боях...
Н. Москвитина
— Да, 58 дней оборона дома Павлова была. И до реки Волги там оставалось, и сейчас также остается, около двухсот метров — нельзя было сдать этот берег, и у нас говорят: за Волгой для нас земли нет. То есть иначе бы мы не только проиграли бы Сталинградскую битву, но не было бы вот этого перелома всей войны. И мне кажется, отсюда все, то есть вот от такого четкого понимания, что ты можешь изменить, изменив себя, ты можешь изменить очень многое. И мы каждый год обязательно там на 2 февраля ходили в «Сталинградскую битву» в панораму и, в общем, ну казалось бы, все одно и то же, и вокруг были дети как дети, абсолютно нормальные мальчишки и девчонки, которые бегали там между экспонатами, дергали там за косы девчонок, смеялись. Я почему-то всегда это воспринимала очень серьезно. И для меня вот этот вот хлеб, перемешанный наполовину с землей, это все было здесь и сейчас. И я действительно отходила после каждого такого похода еще две недели. Ну там было все это очень реально, как сейчас вот храм Вооруженных сил и музей «1418 шагов к Победе», нечто похожее было, тоже очень современное, и в «Сталинградской битве». И я, честно, даже не понимала, как можно к этому так поверхностно относиться, как мои одноклассники. И это как бы вот жило со мной еще какой-то промежуток времени, пока мы писали сочинения после этого. Ну как бы каждый год одно и то же, но я видела, как война меняет человека, я видела, что такое жизнь на стыке войны, и воспринимала это как ну такой вызов что ли для себя. Я не знаю, как это, в какой-то проекции объяснить. Потому что я все-таки, мне 37 лет уже будет, но почему-то, мне кажется, я недалеко от этого момента ушла и по-прежнему все это проживаю. Момент, что Бог очень рядом, и война — это очень неожиданная вещь, также как и начало и конец жизни: в любой момент жизнь может оборваться, и поэтому ты предстанешь перед Богом. И я училась в духовно-певческой школе. С семи лет, наверное, с семи лет, и изучала Ветхий Завет, историю религий, православие, конечно же, это было. И группа, с которой я училась, была старше меня, я была самая младшая. Там были вообще старшеклассники, то есть мне там было очень неуютно, потому что вокруг были взрослые думающие люди, и я все время была отстающей, моя большая проблема была в том, что я не успевала конспектировать, я вообще плохо писала. И со мной ходила бабушка. И она на задних рядах сидела, все это записывала, и потом мы все это разжевывали дома. И это был период, когда храмы только-только открывались.
К. Мацан
— А это был какой-то твой интерес или родители решили, что нужно ходить в духовно-певческую школу?
Н. Москвитина
— Это даже это совпадение каких-то непонятных вещей. Я не могу сказать, что я туда сама побежала, потому что это просто открылось впервые в городе —духовно-певческая школа. Я до этого ходила на фортепиано.
К. Мацан
— Надо идти.
Н. Москвитина
— Да, надо идти. Но пошли из нашей школы всего три человека: я, моя лучшая подруга и моя одноклассница. И так мы, в общем, до конца и проучились. И вместе с бабушкой я приходила к вере. И параллельно мы с бабушкой все время ходили на службы. Тогда, значит, восстановили Казанский собор, это кафедральный собор в Волгограде, и мы там были на всех службах. Я помню службу пасхальную ночную, и помню до деталей, до запахов — это вот прямо это часть моего детства. Я мало что помню, кроме вот таких ярких вспышек: именно служба, какие-то серьезные моменты моего там нравственного выбора. Например, я с подружкой пошла в магазин, она взяла меня с собой для того, чтобы я вместе нее купила ей сыр. Ну этот момент очень так характеризует детство очень так хорошо. Она стеснялась это сказать и всегда брала меня с собой за хлебом и за сыром там. И нам надо было до магазина дойти, там минут пятнадцать идти, и я все шла и как бы ее отчитывала, говорила: ну когда ты уже, Наташка, сама будешь ходить? Ее тоже Наташа зовут. И когда мы уже пробили этот чек, помню, такие серые чеки были, да, отдельно они пробивались, мы с этим чеком встали уже в отдел. И вдруг перед нами старушка стояла. И на эту старушку продавщица начала очень сильно как-то кричать — что-то было не так, не знаю, может, она чек не пробила, ну я вообще ума не приложу, что там произошло. Но меня это настолько возмутило, и я в момент включилась, и я стала ее защищать и наезжать на эту продавщицу, и говорю: как вы вообще смеете, это пожилой человек... В общем, я сама от себя не ожидала, и вот вся вот эта вот концентрация какой-то там несправедливости, да, вот все, что я тогда переживала, вот все это на мне сошлось. В общем, я решила защитить этого человека и, естественно, продавщица никак... ну она обалдела вообще: какой-то ребенок там, не знаю, десяти лет там, вот так вот себя ведет. И говорит правильные, по сути, вещи. И дальше пошло все вообще не по плану: то есть я обошла прилавок, за ним была дверь, она вела в коридор, и там была написано «Дирекция», и я, в общем, пошла туда. И, значит, я открыла дверь с надписью «Директор», зашла туда и продолжила свой монолог. И не помню вообще ответной реакции, я помню, что мне не было ни стыдно, ни страшно, ничего. Я должна была закончить это, я оттуда вышла совершенно удовлетворенная, что справедливость восторжествовала. И ушла оттуда. В общем, поход за сыром окончился помощью старушке.
К. Мацан
— Вот где предыстория фонда «Женщины за жизнь».
Н. Москвитина
— Ну ты знаешь, я возвращаюсь к каким-то реперным точкам в своей жизни и понимаю, что зачатки были тогда. И еще был момент. Я очень хотела работать с детства, с 12 лет, и я пошла на биржу труда, а туда брали с 14. Но моей подружке было 14. Нас было три, и нам было 12, 13, 14. И провели по документам то, которой 14, а нас как бы просто скопом взяли и сказали: идите, короче, работайте, но по документам вот так вот. Ну типа зарплата одной платилась или что-то, как-то так, не помню. И нас поставили сначала на детский садик, подметать двор, и это было очень тяжело, потому что ну мы были маленькие, а метлы были такие вот, деревянные, там скрученные проволокой из веток, да, вот сама вот эта часть, которая, метет, они были очень тяжелые и очень грубые, и мы за несколько дней натерли такие мозоли, которые кровили. И мы пошли, в общем, это все говорить руководству: поставьте нас куда-то помогать детям, потому что мы, в общем-то, в садик пришли. Но нас не услышали, мы пошли опять на биржу труда, и нас поставили после этого (ну то есть мы как бы везде требовали, что вообще-то надо в соответствии с правилами действовать, да, какой-то все-таки распорядок должен быть) и нас поставили в другой садик. Мы начали там работать, и мы увидели изнутри вот этот весь произвол, когда детей били, там по лицу били, ругались матом, обсуждали свою интимную жизнь — причем это для меня был вообще колоссальный стресс, то есть я услышала эту всю правду отношений между мужчинами и женщинами. Женщины там все, нянечки и так далее, были совершенно не на высоте, и это все слышали маленькие дети. И ну, наверное, предел уже моего терпения был, когда на моих глазах ребенка, которой не говорил еще (это самая такая ясельная группа) били прямо по щекам.
К. Мацан
— Кошмар.
Н. Москвитина
— А до этого все накопилось. То есть мы видели, как они наливают в чайник воду из-под крана, как будто бы кипяченая вода. Ну вот все вот это вот, вся неправда, она была перед нами. А мы дети, мы вот как бы очень искренние. И я решила рассказать это все маме этого ребенка. Она меня не послушала. Ну естественно, я сама ребенок. И тогда рядом с домом был, я не знаю, вот я воспринимаю сейчас, это был какой-то фонд «Семья» — я не знаю, вот 90-е годы, что это на самом деле было, ну какая-то вывеска была, связанная с помощью семьям. И мы туда втроем пришли. А нас еще, так интересно, раскидали по разным группам, чтобы мы между собой не общались. Но когда мы вечером обсуждали, у каждого в группе было одно и то же. И мы пришли туда, и я все это по полочкам рассказала, что вот так вот и надо с этим что-то делать. И, наверное, это было со стороны просто очень революционно: три ребенка, которые возмущенно вот это все рассказывают и ищут, как можно помочь другим детям. И эта женщина сказала: вы что, ну в принципе это все ужас, кошмар, и с этим нужно что-то сделать. Но по закону мало что сделаешь, потому что доказать это — как докажешь. Еще мобильных телефонов же не было. И она спросила: а как там вообще на кухне? Чисто, нет? Ну и тут, конечно, просто у меня там список был подготовлен, там и тараканы, и все. И на следующее утро, когда мы пришли в садик, там уже стояла пожарная машина, скорая, всех вывели из садика и началась проверка. С тех пор на биржу труда меня не брали. Но в 14 лет я устроилась уже работать внештатным корреспондентом в газету. И это, в общем, просто шло по нарастающей, понимаешь, это были какие-то зачатки. Но в целом, наверное, самое интересное для меня это помощь людям и сами люди. Вот сами люди. И в какой момент человек пересекается с Богом и осознает это или не осознает, но уже есть какое-то вмешательство Бога, как меняется его жизнь, меняется ли, и как это можно спроецировать и на меня. То есть это всегда опыт: смотря на других людей, ты понимаешь, что человек рядом с тобой, он всегда выше, глубже, правильнее и удивительнее. И рядом все люди, они ну как бы хорошие и уникальные, да. Я ну вообще вот не воспринимаю людей, что они какие-то не такие, они там подлецы. Мы все подлецы, и мы, у каждого есть это испытание. Мне кажется, Бог как-то так вот проверяет нас, что мы думаем, что у нас будет проверка на то, на то — там не солгать, там еще на что-то, на самом деле нас на какие-то другие вещи проверяют. Вот сколько я смотрю судеб других людей — это очень нестандартные ситуации, где-то даже очень такой искренний диалог с Богом, когда ты не можешь спасовать, ты тоже должен как бы давать такой, в полный рост, ответ Ему, где-то делая вот неправильные что ли вещи. Как у Луки Войно-Ясенецкого, когда произошел спор, когда Господь ему говорил, что ты должен выбирать: или ты пишешь книги, или ты оперируешь. Я вот ну сейчас детально не помню, но меня это поразило, и я поняла, что этот диалог, он у каждого происходит, это какой-то, может быть, даже дерзновенный диалог, но где ты смелый. И вот Бог любит смелость эту, когда ты можешь ответить и тебе есть что сказать.
К. Мацан
— Наталья Москвитина, журналист, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». А у тебя этот диалог по поводу чего?
Н. Москвитина
— Наверное, за других людей. Вот очень много видя таких случаев, очень разных, когда люди себя очень по-разному ведут, вроде как превращаешься в такого ходатая что ли и...
К. Мацан
— За них перед Богом.
Н. Москвитина
— Ну да. Ну то есть я в корне изменилась вот через свое это социальное служение. И началось социальное служение с такого моего дерзновенного, знаешь, запроса: я не хотела идти в антиаборты, я так и сказала, что только не в антиаборт. Я очень долгое время просила Бога, чтобы Он меня поставил послужить. И я это видела как достаточно непростой выбор, потому что я не видела себя ни там, ни там, ни там — я везде себя пробовала и после миссионерских курсов я не знаю, где я не была. И ну это и кормление бездомным, это помощь людям после неудавшегося суицида, это и отправка посылок в тюрьмы, это и помощь беременным, и разная антиабортная деятельность просветительская, и помощь отказникам. И все, знаешь, вот как будто бы ну что-то, вот ну то есть я искала, искала — это было очень тяжело прямо, я очень переживала, это длилось долгие годы. И я примерно раз в неделю ездила в храм Христа Спасителя, к мощам Филарета Дроздова — ну как для меня это был святой миссионер, который поможет мне, человеку после миссионерских курсов, как-то определиться. И там был и спор, там было и выпрашивание, там было, ну то есть все: я говорила и с напором, прося, и так, и так. Раз в неделю то есть я стабильно ехала к нему, как к родному человеку, и на коленях просила: укажи мне путь, ну как-то за меня попроси Господа, ну что делать женщине? Мужчине очень легко, он может ну хотя бы алтарничать. А что можно сделать женщине?
К. Мацан
— Как ты почувствовала, что вот ответ пришел, если он пришел?
Н. Москвитина
— Ну он пришел.
К. Мацан
— Что вот это вот теперь я на своем месте, через что это воспринимается человеком?
Н. Москвитина
— Это вот через мою дерзновенную фразу: только не в антиаборт — это совершенно точно. И я сказала, что только не туда, потому что это расчлененка, это достаточно агрессивная деятельность — ну то есть я так ее видела, она такая была.
К. Мацан
— Когда говоришь: только не в антиаборт — ты имеешь в виду что только вот не этим видом социального служения я хочу заниматься. Чем угодно, только не этим.
Н. Москвитина
— Вот-вот.
К. Мацан
— И именно этим пришлось.
Н. Москвитина
— Да, да. Н у это как бы так Господь ставит. Ну если ты там на расслабоне это все делаешь, то это ну не жертва.
К. Мацан
— Ну вот этот момент, когда ты, не знаю, соглашаешься, или понимаешь, или чувствуешь, что вот да, это я на своем месте. Спрашиваю, потому что многие, думаю, наших слушатели, которые размышляют о вере и об отношениях с Богом, вот этим вопросом задаются: как вот как понять, что я сейчас здесь, где должен быть и вот это, грубо говоря, это Божия воля?
Н. Москвитина
— Ну во-первых, это правильно задать вопрос, найти тон и не вымучивать его. Я просто подошла к этому вопросу вплотную и задала его очень искренне. То есть это был прямо... Ну я поняла, что там, там, там я была и что похоже, что самое очевидное — это антиаборты. Ну я так и сказала: все что угодно, только не кидай меня в терновый куст. И повторила это несколько раз. И после этого мои друзья сказали... Ну прошло, я не знаю, несколько месяцев, наверное, я прошла через развод. И это был очень сложный период, когда ко мне пришли друзья в гости и, видя, что я в тяжелом очень состоянии, сказали: ты не хочешь вообще вот ну какое-то движение женское открыть, помогать другим женщинам? Ну вроде как это было из головы, то есть это было: ну тебе плохо — ты помоги другим, все равно вокруг тебя столько беременных крутится. Это, правда, было на тот момент — и беременных, и бесплодных, и тех, кто после бесплодия рожают. И как бы вроде такие наметки уже были, да, промыслительного пути, но воедино это не собиралось. И наверное, отсюда, от моего отрицания и пошел этот вот запрос. И вот ровно там через небольшое время я встала и вот перед этим выбором уже сама, я интуитивно чувствовала, что вот это оно. Но после того, как я решилась на это, где-то было полтора года очень тяжелых метаний, очень. Потому что деятельность, ну откровенно говоря, не по силам, невозможно где-то этого ресурса набраться и спокойно заниматься антиабортом. Антиаборты — это там, где смерть откровенная, где убийство, это все очень сильно ощущается, это очень сильные человеческие драмы, это где и любовь, где интимная сфера — это вот просто все на грани. И я, естественно, хотела развернуться и уйти. То есть у меня все время было такое чудовищное просто испытание. Я человек, который, ну мне вообще не свойственно поворачивать назад, вот это вот оборачиваться. Взявшись за плуг, не оборачивайся — это очень вообще мой девиз. Но тут я сомневалась, что это мой путь. То есть я, уже встав, все время у меня голова мне не давала покоя. Почему, потому что, открыв вот этот, ну сначала это не фонд был, это было волонтерское движение, в очень большом количестве пошли эти женщины. И первое, что нужно было, это помогать материально. Нашлись там психологи там, гинекологи, но людям конкретно там нечего было есть, а денег не было вообще. И я вкладывала свои деньги после развода, да, и это все было просто на разрыв аорты. Я искала, я встречалась со всеми, с кем, мне говорили: с этими не встречайся, эти плохие, эти еще хуже, а эти вообще там, да, — я ко всем трем категориям ходила. И у меня не было никаких предубеждений, потому что эти женщины — вот они везде, у них есть имена, фамилии, у них есть там, они сейчас перед этим выбором. Мне было вообще не до этих вот размышлений глубоких. Но я не могла понять: если Господь не дает вот этой стабильности уже тогда фонду, а для меня это все вообще было в новинку, я не знала, как фонд собирать, и в моей записной книжке — это было очень важно, — не было ни одного телефона, на кого бы я могла опереться. То есть не было никаких сильных людей вообще. То есть и мне пришлось само стать сильной. Это для меня самый главный вызов в жизни. Я всегда считала, что я очень слабая. Вот чему меня научил фонд — я узнала, что я сильная. Ну я до сих пор считаю, что я слабая, но я просто вижу результат деятельности. И меня метало так, что я ну если не каждый вечер, то, видит Бог, там первые полтора года восемьдесят процентов моей деятельности сопровождалось горючими слезами по ночам. Я прямо реально плакала навзрыд перед иконами. И у меня перед иконами такой коврик, и этот коврик просто слышал все. То есть я прямо навзрыд кричала и говорила: Господи, ну почему я тут? Что мне делать? Почему, если Ты меня туда поставил, что я должна этим женщинам сказать? Мне же надо конкретно им помогать. И ошибок тоже было много. Ну они и до сих пор есть. Я как бы абсолютно четко осознаю, что тут нет какого-то проторенного пути, это очень сложная деятельность, и она получается только потому, что ты рискуешь. И какое-то большое дело, оно всегда сопряжено именно с риском, с тем, что ты всегда будешь ошибаться, как бы ты ни старался, все равно, вот эти вот падения, они дают вообще-то...
К. Мацан
— Скажи, вот ты в начале программы упомянула, что такой твой какой-то принцип, твое мирочувствие — это что вокруг прекрасные люди, все лучше меня. Как один священник у нас в эфире, мне кажется, замечательно сформулировал, что смирение — это когда не я хуже всех, а все лучше меня. А с другой стороны, ты говоришь о разных трудных ситуациях, в которых очень легко в человеке разувериться. Не в женщинах, допустим, которым требуется помощь, а в том, кто их бросил, например, или в тех, которые помогают или не помогают, но обманывают. То есть ты видишь такую достоевщину, о которой я, допустим, могу только догадываться, а ты в ней живешь и работаешь часто. Как не разочароваться в людях?
Н. Москвитина
— Ну не знаю.
К. Мацан
— Хороший ответ.
Н. Москвитина
— Ну честно, не знаю. И бывают такие моменты, когда ты очень сильно устаешь, и ну как-то вся вот эта вот несправедливость жизни, неправильных поступков людей выходит на передний план, и ты понимаешь, да какое ты вообще ничтожество, что ну, грубо говоря, я вот выйду отсюда и скажу: вот я сказала, что там все люди хорошие. Ну а не ты ли думала вот... Ну это я все, и это все я, да. Я только боюсь быть неаккуратной к людям. Я очень обычный человек и, может быть, хуже всех тех, чьи ошибки я наблюдаю каждый день, просто грешу, наверное, другим. И я боюсь в своей вот этой вот какой-то, ну своими установками, думая, что я там лучше, вот это вот все — это же неистребимо вообще, да, — поранить другого. Поранить человека, который ну явно что-то делает абсолютно там против совести, там ну те же аборты или измены, этого всего очень много. Но столько раз я убеждалась в том, что это вообще не правда жизни, что это настолько на поверхности, что эти люди могут быть святыми. Я же не могу увидеть там нимб или что-то, но это настолько чувствуется. Люди, которые женщины, совершили аборты, люди, которые предавали — столько вот как бы этой грязи ты видишь, слышишь, перевариваешь, очень тяжело это дается, и потом — раз, ты человека видишь с другой стороны. И ты поражаешься, что ты намного хуже. Вот.
К. Мацан
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». У микрофона Константин Мацан. Не переключайтесь.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». И мы говорим и о Наташином социальном служении, о том, как это связано с мировоззрением, с верой. И вот как раз, может быть, к этому второму измерению этой темы я хотел бы обратиться. Мне как-то, помнится, в свое время в одной из наших бесед (я уже, честно говоря, не помню, это была частная беседа или интервью твое было) поразила, очень согрела история, ты просто рассказывала о своем опыте, что время от времени ты уезжаешь из города на какой-нибудь отдаленный домик где-нибудь в лесу, просто гуляешь и просто разговариваешь с Богом. Я почему эту историю запомнил, потому что настолько это непохоже на то, как мы обычно думаем при слове «молитва»: вот либо церковная служба идет, люди стоят и молятся лицом к алтарю, либо какие-то тексты произносишь — чьи-то древние, святые, глубочайшие тексты, но вот какие-то не твои. Либо там дома стоишь. Если человек совсем на Церковь смотрит со стороны, то молитва это, как правило, кажется, какое-то выпрашивание чего-то, такое вот настойчивое домогательство до Бога, что вот хочу так, сделай, как я хочу. А ты рассказывала об опыте, который совсем не похож на это, какой-то просто разговор с Богом, и обращение к нему «Папочка» — вот что это такое, чем это важно?
Н. Москвитина
— Ну я прошла такой путь от Иисусовой молитвы, и почему-то нашла свой абсолютно другой диалог. Он именно мой, и вообще вот эта вся история про то, что мы все очень разные, и Бог с нами общается, исходя из наших внутренних настроек. И мне куда ближе благодарить Папочку и говорить, что я Его очень сильно люблю, это придает мне силы, я чувствую, что Он рядом. И вообще неважно, что как протекает день, но нужно обязательно найти вот эту вот волну. Иногда бывает еще вот такой лайфхак, там можно, да, уехать куда-то за город, в природу, найти какой-то свой уголок, именно только вот твой, может быть, даже никому не говорить, где это. Ну я так поступаю, я конкретный адрес и геоточку никому не говорю. Но еще есть такое, что я выезжаю на Садовое кольцо и делаю круг, то есть я вот в своем потоке еду и все это время молюсь, то есть мне не надо отключать мозги на то, где свернуть и так далее. Вот это определенное время занимает и очень помогает. Однажды я как бы случайно на это вышла, а потом поняла, что это классный такой ход для того, чтобы уединиться с Богом.
К. Мацан
— В городе причем.
Н. Москвитина
— В городе, да. Ну какой-то смысл есть и в этом цикле, то есть этот круг ты проживаешь, как-то все переосмысливаешь. Ну вообще духовная жизнь — это долгий-долгий путь, я думаю, до конца жизни мы не сможем это все препарировать до конкретных форм, у всех очень по-разному. Но я вот просто кайфую от того, что Бог дает какие-то еще возможности найти к Нему обратиться, и я думаю, что для определенного периода хорошо все: и молитвы по молитвослову, и молитвы, выученные наизусть, те которые ты ну от сердца, пусть их несколько, но от сердца, и Псалтирь, и вот именно вот какие-то вот такие вещи, из ряда вон выходящие.
К. Мацан
— Ну когда я вопрос задавал, конечно, я ни в коем случае не хотел обесценивать и церковную молитву, и молитву по молитвослову. Но вот почему еще так мне это запало в душу, твой рассказ про вот это вот обращение к Богу «Папочка», и это, кстати же, вполне в традиции: «Авва, Отче!» — «авва» это же и есть «папочка», это уменьшительно-ласкательное обращение.
Н. Москвитина
— Это я да, от тебя уже узнала.
К. Мацан
— Можешь приходить почаще. Я почему еще это так запомнил, потому что мне кажется, не знаю, так это в твоем случае или нет, вот прийти к такому обращению к Богу, к такому состоянию — это ну это не просто так, это что-то значит во внутреннем мире. То есть, видимо, был какой-то запрос, это как какой-то результат какого-то пути. Вот что это, желание все-таки пережить отношения с Богом как с Отцом, нехватка Отца в метафизическом смысле, Небесного, желание защиты, осознание собственной слабости и обращение — ответом на что было это вот, этот лайфхак?
Н. Москвитина
— Ну я думаю, что я очень слабая на самом деле. И несмотря на то, что жизнь меня ставит в такие условия, где мне нужно быть очень сильной, я открываю себя с сильной стороны, на самом деле я абсолютно не такая. Очень много граней, и я не могу ничего сделать с тем, что я все равно человек, который живет в таком внутреннем патриархате своей головы.
К. Мацан
— Это как?
Н. Москвитина
— Ну я все-таки считаю, что над женщиной должен быть мужчина, а над мужчиной должен быть Бог. Но я сейчас проживаю этап, период, когда у меня нет мужа, я стала главной для детей. Нет, ну отец присутствует в жизни детей, но тем не менее я как бы одна. То есть в отношениях в этой парадигме я и Бог, и я вот тут, в этом земном пути как одиночка двигаюсь, и надо мной есть только Бог, и Он мой начальник. И Он, я Его очень люблю, прямо вот я не могу это скрыть. И другой параллели как общение с Отцом у меня нет. И у меня были очень хорошие отношения с отцом, то есть это такой классический пример доброго, образованного, какого-то вот ну прямо идеального отца, которого я потеряла там как раз в один из периодов духовного роста. И я думаю, что Господь дал такой костыль, то есть Он открылся больше в тот момент, когда забрал отца. Ну как бы я, мне очень комфортно в этих отношениях, я не представляю, как можно по-другому, мне прямо очень гармонично, я всегда знаю, что папа со мной.
К. Мацан
— А вот если то, о чем мы говорим, переносить на отношения детей с Богом. Я имею в виду что, я вот по себе сужу, есть какое-то свое переживание общения с Небесным Отцом, и оно внутреннее, радостное, оно внутренне очень много значащее для тебя, и ты хочешь, конечно, чтобы дети испытали что-то похожее. По-своему, но что-то похожее. И при этом я сталкиваюсь с полной невозможностью это передать, этому невозможно научить. Это только может ребенок, взрослея, сам пережить. И тут же думаешь: а вдруг, вдруг не переживет? А вдруг я делаю что-то не так? А вот что здесь как родитель ты думаешь? Просто довериться, отдаться на волю Божию? Что может сделать мама или папа в этой ситуации, как тебе кажется?
Н. Москвитина
— Я что-то. похоже, хуже тебя, потому что не думаю об этом.
К. Мацан
— Ну почему же хуже, может, наоборот.
Н. Москвитина
— Ну я просто понимаю, что это не зона моей ответственности.
К. Мацан
— Хороший ответ.
Н. Москвитина
— Я могу свою жизнь проживать максимально откровенно и искренне перед детьми, и они уже свой выбор делают.
К. Мацан
— А дети в алтаре, мальчики, я знаю.
Н. Москвитина
— Ну да, да.
К. Мацан
— Интересуются.
Н. Москвитина
— И я не могу же их... ну то есть я даже не предлагала это, вот начнем с этого, да. И оно вот идет само, и ну наверное, будут какие-то периоды охлаждения. Ну, в общем, это все так и должно быть. Я должна это заложить сейчас, и я просто как-то без насилия это закладываю. Мне кажется, это нормально. Ну то есть они станут взрослыми, именно вот от вот этих вот испытаний — терять Бога, находить Бога, — именно так они и станут зрелыми. Даже не то чтобы взрослыми, можно быть и в пятьдесят ребенком, да, можно там в четырнадцать осознать.
К. Мацан
— Слушай, ну вот очень интересная фраза, важная мысль: это не зона моей ответственности, ты сказала. Я думаю, что для кого-то из наших слушателей это может прозвучать как формула пофигизма. Я не имею в виду, что ты это закладывала, но очень часто, когда человек говорит: а, это не моя ответственность — это такое «с меня взятки гладки». И понятно, что ты не про это говоришь, но в чем, как тебе кажется, разница между таким вот пофигизмом и между тем, когда это какое-то здоровое, не знаю, осознание своей ограниченности и доверия Богу? Что такое доверие Богу вот в этом смысле? Как бы ты это объяснила, допустим, человеку, который, не знаю, сомневается?
Н. Москвитина
— В смирении, мне кажется. Ну ты понимаешь, что ты... ну это не моя зона ответственности именно в том плане, что я не могу сделать больше, чем я делаю. И смысл того, что я приведу детей, людей, там подопечные те же дети? Я могу применить все свои методики там миссионерских курсов, но только я сломаю человека, и будет грош цена этому, я отверну от Бога. Это будет работать какое-то время, а потом что? То есть человек должен падать, набивать свои шишки, это проходить через боль. В человеке очень много боли, и он должен вырасти через это, через вот эти вот сломы, как, знаешь, кость срастается, там все равно это место болит. У каждого на протяжении жизни есть какие-то вот такие точки — смерти, какие-то, не знаю, падения там собственные, я не знаю, ощущение собственной некомпетентности, где ты понимаешь, что ты один. А если ты один, то на кого ты можешь опереться? И вот тогда только ты осознаешь, что вообще-то есть Бог. И вот в этом момент Он оказывается прямо очень рядом. Грош цена из того, что я это все объясню. Я же не дам им пощупать, я там вложу в голову, но я могу отвернуть человека. Поэтому вот за это я ответственна — за то, что я отвернула его от Бога. Поэтому я говорю в отношении свои детей все Богу, а не детям. Ну это же такая известная формула, да, но мы ее вроде бы как понимаем головой, а когда дети стали взрослеть, я это просто прочувствовала изнутри и сделала уже по интуиции.
К. Мацан
— У митрополита Антония Сурожского есть такая мысль, он вспоминает евангельский пример слепца Вартимея, слепца, который сидел у дороги и, когда Христос проходил мимо, вот он воззвал к Нему, и Христос его исцелил. И владыка Антоний этот пример приводит как опыт человека, который находился в крайнем отчаянии, в последнем отчаянии, когда нет никакой надежды на себя и ни на кого, когда вот полная, как бы мы сказали, безнадега, вот тогда изнутри этого отчаяния можно подлинно обратиться к Богу, вот тогда возникает надежда. То есть человек претворяет это последнее отчаяние на самом деле в настоящую надежду. Вот я сейчас говорю — ты киваешь. Ты понимаешь, о чем говорит владыка Антоний на практике, ты это проходила?
Н. Москвитина
— Постоянно я прохожу. Я вот постоянно на этом днище, знаешь, сижу и кричу, потому что ну больше уже, ниже уже никуда не опуститься. Но у меня другая аналогия: мне кажется, что это как в открытом космосе, где ты один, скафандр, и вот эта пуповина кислорода — это пуповина с Богом. Ну и вообще моя тема, понимаешь, это новорожденные, и тема пуповины мне очень близка. Я вот реально как-то метафизически проживаю и ощущаю эту пуповину с Богом, она никуда не девается. И тема моя сложная тем, что это тема смерти, и очень много смертей как абортов, и смертей детей, которые были рождены, и абстрагироваться от этого сложно. Я говорю про днище, потому что понимаю, что ну у тебя очень ограничены ресурсы, ты вообще ничего не можешь сделать. Ну, по большому счету, ты можешь только молиться и все. И ты видишь, как перед тобой происходят всевозможные чудеса, и все за тебя делает Бог. Вот эта вот пуповина, она никогда никуда не денется. И мы рождаемся в одиночку — вот мы лежим, голые, мы можем погибнуть там через несколько часов, если мама нас не покормит, да, это абсолютное одиночество, пустота вокруг, и только присутствие родителей спасает тебя. И мы заканчиваем жизнь часто тоже немощные телом, наши дети уже ухаживают за нами, мы превращаемся в таких пожилых младенцев, и это же, представляешь, очень страшно: ты понимаешь, что ты сейчас опять будешь проходить через вот эти вот неведомые вещи. Мы не знаем вообще, что там будет, что было вначале и что будет в конце, и связь у тебя есть только одна — с Богом. Поэтому ты кричишь и просишь, чтобы не быть оставленным.
К. Мацан
— Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь» сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Есть такая фраза, которую часто мы, люди верующие, используем: «Слава Богу за все!» И, как мне кажется, мы нередко ее используем просто как фигуру речи, а еще чаще как такую благочестивую отговорку, стиснув зубы: «Как дела? — Да слава Богу за все!» Но мне кажется, что в тех ситуациях, в которых ты по жизни бываешь, и то, что ты описываешь даже в рамках нашего разговора, как-то заставляет к этой мысли, к самому этому состоянию души — «слава Богу за все» — по-другому относиться. Вот что такое сказать «слава Богу за все» в ситуации действительного кризиса? Может быть, ты видишь людей, которые так рассуждают, которые так, которые имеют на это силы?
Н. Москвитина
— Это очень сложный вопрос на самом деле. И я не знаю на самом деле на него ответа, потому что очень часто за этой фразой скрывается лицемерие.
К. Мацан
— Да.
Н. Москвитина
— И я вообще перестала употреблять так часто. Ну то есть это какой-то период, когда ты в это веришь и ты искренен в этой фразе. А в какой-то момент, когда ты видишь, что многие вещи совершенно не по воле Божией, а по воле человека происходят, то как бы, наверное, неправильно и говорить: «слава Богу за все». В общем, все как-то очень непросто в этой жизни. И не могу сказать человеку, у которого только что дочка вышла из окна: «слава Богу за все», понимаешь?
К. Мацан
— Ну конечно же, я не об этом говорю. Я скорее говорю о том... Вообще это было странно кому-то эту фразу говорить, в чужом страдании, это понятно.
Н. Москвитина
— Да.
К. Мацан
— Скорее мы говори о себе, когда случатся какая-то беда, ну которую человек субъективно переживает как беда. Нет смысла меряться, у кого тяжелее беда, но в этой ситуации очень трудно сказать: слава Богу за все. А с другой стороны, ты видишь, ну не ты, а мы видим примеры (но хотя ты, наверное, как раз таки их видишь, у меня-то они умозрительные), когда человек действительно в тяжелой ситуации действительно подлинно смиряется, и от него исходит такой свет и тепло, и ты думаешь: как это возможно? Вот бывали такие опыты у тебя?
Н. Москвитина
— Вот как раз сегодня, как раз вот этот вот кошмарный случай, который я сейчас описала — это самоубийство девочки, которая вышла в окно. Но перед этим был ряд таких событий... и там все очень ну как бы не так, как видится с первого взгляда, и ты понимаешь, что там могут и отпевание разрешить. И ты общаешься с мамой этого ребенка, и это все очень тяжелое испытание и для меня тоже. И меня очень сильно поражает и приподнимает этого человека на, не знаю там, на много ступеней выше меня, когда в конце такого очень тяжелого диалога, когда мама ребенка сидит перед моргом, она мне пишет: «Христос воскресе!»
К. Мацан
— Потрясающе.
Н. Москвитина
— Да, понимаешь, а там, там вот реально самоубийство, да, и это ребенок. Но ты вот в этот момент проживаешь физически понимание, что Бог милостив. Потому что мать этого ребенка, мать единственного ребенка, да, она в это верит. И как ты можешь в это не верить, если она верит?
К. Мацан
— Что самое трудное для тебя в вере, в пути в вере?
Н. Москвитина
— Потеря Бога.
К. Мацан
— А бывало это?
Н. Москвитина
— Постоянно, конечно.
К. Мацан
— Ну вот я в принципе ожидал ответ: постоянно. Но это же, наверное, не потеря радикальная...
Н. Москвитина
— Ну нет.
К. Мацан
— Ты же не становишься неверующей.
Н. Москвитина
— Ну такое, наверное, уже невозможно. Хотя все возможно, да.
К. Мацан
— Ну, кстати, тоже интересная тема: вот потеря Бога, которая вот чувство богооставленности, которое посещает и верующих. Это, кстати, тоже такой стереотип о верующих людях как о тех, кто как будто бы вот пришел, осознал...
Н. Москвитина
— Как будто бы у них иммунитет.
К. Мацан
— И дальше вот такая ровная, приятная дорога ко спасению. А с другой стороны, кажется, вот эта богооставленность — что-то такое ужасно кризисно-критичное, крест на всей биографии: вот он, значит, пережил состояние сомнения — как же так? Вы, верующие, переживаете состояние сомнения?
Н. Москвитина
— Нет, ну сомнения ладно. А вот я, например, с глубоким трепетом, и даже не знаю, как описать свое чувство, смотрю на людей, которые действительно пошли на какой-то радикальный шаг — например, ушли из монастыря. И как это, ну как бы сложно это все разложить по каким-то полочкам, понять, как люди после этого живут, и что они пережили, и как-то их обвинять, наверное, неправильно.
К. Мацан
— Но твоя потеря Бога, богооставленность, которая ежедневная, ты сказала — это про что?
Н. Москвитина
— Это про потерю радости.
К. Мацан
— А вот как?
Н. Москвитина
— Ну Бог — это все-таки ощущение такой благодати, полноты, без сомнений, понимание собственной какой-то неуязвимости, потому что ты не один. Но по факту все бывает совсем наоборот. То есть ты, наоборот, как тростинка, понимаешь, что куча разных испытаний и духовных, и физических, и нравственных перед тобой каждый день, и ты не в лучшем виде перед самой собой предстаешь. И ты судорожно, как это в темной комнате, начинаешь искать, где Бог. Потому что иногда ответы даются очень просто, ты понимаешь, что вот Он, рядом, и проблема не проблема, но в основном-то все наоборот. Куча разных вот эти вот испытаний, в которых ты не знаешь, как тебя судят — вот в чем проблема. Ты думаешь, что тебя по этим критериям смотрят, а потом полдня прошло, и я думаю: а ведь на самом деле это было вообще про другое, я на это не обратила внимания.
К. Мацан
— А вот можешь на примере пояснить, по какими критериям нас судят, как тебе кажется?
Н. Москвитина
— Ну ты закладываешь какие-то базовые вещи, там вот это вот все: не лги там, не лицемерь там, не завидуй...
К. Мацан
— Но это немаловажные, хоть и базовые вещи.
Н. Москвитина
— Да, да, но понимаешь, а есть еще какие-то вещи, которые ты думаешь, что ты этим не грешишь. Вот, например, вот прямо абсолютный пример, хотя он такой, часть исповеди буквально: я всегда думала, что я не завидую. Вот ну я думаю: вообще зависть — не про меня. Но когда ты начинаешь разбирать ход собственных вот эти вот душевных ну не терзаний, а движений души, то вдруг думаешь: а что это было, если не зависть? Вот это вот такое там, на 0,3 секунды, что это промелькнуло? А когда на исповеди священник говорит: да ты вроде не завидуешь, я говорю: да вроде да, и не завидую. А вот откуда это все берется? И вот за это и осудят. То есть ты вроде бы все сделал правильно, и ты еще думаешь: да и я вообще, грехов-то особо нет. А они есть. Ты чем дольше живешь, ты понимаешь, что а еще, оказывается, вот такой у меня пласт есть, до которого вообще раньше не добирался. Вот как с этой свечкой ходишь, да, и все больше и больше открывается. И потом фонарь включается — там вообще все паутина, грязь и свалка. Это именно что надо хорошо присмотреться к собственным грехам, особенно когда этот список у тебя уже утвержден, да, годами.
К. Мацан
— И заламинирован.
Н. Москвитина
— Ага, ага. И пора все, открывать эту толстую книгу, которая есть у всех дома, это список всех грехов, там такой, знаешь, томик, где там все до мельчайших подробностей, и заново смотреть на себя, брать этот фонарь и высвечивать.
К. Мацан
— Но вот то что ты сказала, потеря радости, а как она возвращается? Вот логично предположить, что потерял радость — ищи? Или это вернется само, когда Бог захочет? Или надо как-то себя, ну если угодно, настроить, чтобы из этого состояния богооставленности выйти? Вот я тут понимаю, что нет единых критериев и какой-то волшебной таблетки, но о чем говорит твой опыт?
Н. Москвитина
— Через усердие. Через прямо взять себя и тащить в ту сторону, от которой ты отходишь. Ну как машина, вот она когда едет, даже по ровной дороге, она все время какой-то крен дает — чуть-чуть ты, на сантиметр, влево руль, вправо руль. А где-то тебя — раз, вообще как занесло, да. А ты вроде бы едешь, и вроде это та самая полоса, ну то есть духовная жизнь идет, ты знаешь, что это МКАД, 110 километров, и все, я доеду. А на самом деле ты так по чуть-чуть, по чуть-чуть склоняешься. И только в собственной воле, прямо усилием, понуждением, возвращать себя на исходные позиции, зная свои особенности. И тогда Бог сразу рядом становится.
К. Мацан
— А исходные позиции — это что?
Н. Москвитина
— Наверное, это понимание каких-то своих основных грехов, и вот подрихтовать себя. Ты привыкаешь к себе, ты даешь себе слабину где-то, ты любишь себя короче, всю жизнь ты все равно себя любишь. Как бы ты там что на радио «Вера» не рассказывал, как бы ты там ни пытался там вписать еще три греха на исповеди, но, по большому счету, ты все время себе даешь поблажки. Когда ты расслабляешься, это все куда-то исчезает, и ты думаешь, что ты почти святой человек. А надо очень трезво на себя смотреть. Ну, может быть, даже не щадя себя. Поэтому, знаешь, я когда все эти истории про психологов, сейчас такие новомодные, что вот там надо себя любить, постольку поскольку вообще не очень это все люблю, вот это вот вечное ковыряние в детстве, что там что-то, какие-то травмы. И я вот прямо реально в это не верю, потому что есть все-таки какие-то установки у каждого, какая-то конституция души. То есть вот склонность к греху, например, да, в общем, ты вот ты уже уязвим, и ты уже несовершенен рождаешься. И встречается кто-то в твоей жизни, кто ну как-то там вмешивается, что-то там, где-то тебя повреждает, да, и нельзя на это смотреть как на безусловное зло. То есть мы в принципе несовершенны. Мы что, святые что ли? Нет. И Бог дает возможность и через этих людей тоже как-то нас подрихтовать. Вот Александр Пушкин, например, его мама не очень любила, вот за какие-то странные вещи, типа он грыз ногти и все время терял свой носовой платок, да. А другого своего сына, Льва, она любила. Но Господь Бог дал Арину Родионовну, да. И мы вот знаем вообще абсолютного гения, там «наше все». Но что, он работал с психологами? Нет, он прошел через вот эту свою там агонию, вода и медные трубы, какая-то там мама грубоватая, добрая бабушка. Если бы ему дали пяток психологов, то мы бы не получили гения. Это все закладывается, нет ни одного касания человеческой души с другой душой, в результате которого ну как будто бы что-то случайно и пошло не так.
К. Мацан
— Ну все-таки не будем на волнах радио «Вера» совсем обесценивать психологов. Они у нас часто бывают в гостях и людям помогает, если люди в этом себя находят и находят в этом пользу, и помощь, то дай-то Бог. Но мне важно то, что ты говоришь, кажется, потому что мы же нередко, скажем так, особенно опять же я себе воображаю человека, который смотрит на Церковь со стороны и понимаю, что для такого наблюдателя очень часто церковь — это еще один вариант психологической помощи: кто-то там неверующий — он идет к психологу, кто-то для себя решает идти к священнику, в церковь. Но в принципе все это одно и то же, некоторые одни и те же формы какого-то достижения комфорта внутреннего состояния. Хотя вот те же самые психологи говорят о двух разных подходах в психологии в этом смысле и в храме на исповеди. В одном случае ты как-то примиряешься с собой и как-то немножко успокаиваешься, наверное, в разговоре с психологом просто себя лучше понимать начинаешь, а покаяние требует другого, ну в каком-то смысле противоположного — изменения себя, исправления себя. И одно другому не противоречит, но, может быть, в принципе друг друга и дополняет. А вот из того, о чем мы говорим с тобой сегодня, из того, о чем ты так проникновенно рассказываешь, несколько раз ты слово «смирение» произнесла. Хотя то, что ты рассказала до этого про свое детство — про поход к директору магазина, про работу в детском садике, про то как вообще возникал фонд «Женщины за жизнь», — скорее мне кажется, что твоя жизнь в большей степени описывается словом «дерзновение». Вот не смирение, а дерзновение. Хотя, как известно, тоже это не противоположность, это не оппозиция. Как для тебя связаны смирение и дерзновение?
Н. Москвитина
— Ну к себе смирение, за других дерзновение. Ну и мне очень сложно усидеть на месте, когда ты видишь, что другому больно. Ну или мне вообще не дает покоя эта тема, что в жизни очень много несправедливости, но если ты можешь хоть как-то поучаствовать в судьбе другого человека, то нужно сделать просто максимально все — это и есть Евангелие в действии. Сделать все и при этом самому быть смиренным, потому что, помогая другим, ты все время слышишь негатив в свою сторону — почему-то это так работает. Ну это так и должно работать, да, чтобы не подниматься над землей. И ты постоянно отхватываешь какие-то претензии, несправедливость, оскорбительные слова, подозрения тебя в чем-то. Практически восемьдесят процентов работы — это вот работа с возражениями. Ну и тут ничего, как бы ты же не будешь там оправдываться или выходить из этой ситуации, тут вот именно нужно смиряться и терпеть. В большей степени смиряться. Потому что терпение — это как будто бы, ну терпение, оно имеет какие-то пределы. Вот как будто бы есть мешки с терпением, потом они — раз, и закончились. Мы как бы все-таки ограничены психоэмоциональным фоном и так далее, физической усталостью. А смирение — это вот мир. То есть ты не терпишь, и у тебя пробки перегорят, а ты просто понимаешь: ну человек такой, он по-другому не может. И что скорее всего, пройдет какое-то время, и ты с ним пересечешься уже на другом витке. И, кстати, у меня было несколько случаев в фонде, и вот такого порядка: проходили через предательство, и в социальной сфере это самое тяжелое. И люди обвиняли очень, представляешь, в каких-то вещах, к которым ты не имеешь вообще никакого отношения, и обвиняли очень жестоко, ну как-то... я даже не знаю, как тебе это описать, ну как-то не по-человечески, так вообще, кажется, хочется сказать: как ты вообще мог там подумать или могла подумать? Хочется защититься. Но каждый раз я ну вообще вот молчала. Ну наверное, что-то говорила, но я не оправдывалась. Потому что мне казалось, что ну это как бы уже перебор, too much какой-то, ну зачем еще, зачем влазить в это, если этого нет? И потом, спустя годы, каждый из этих людей возвращался ко мне и просил прощения. Причем так интересно, что люди прошли через подобное в своей жизни — вот это меня прямо поражало. То есть там каждая история типичная. То есть возвращается человек всегда через сообщение, пишет большую смс-ку о том, что ну там прости, пожалуйста, представляешь, в моей жизни произошло, я оказался на твоем месте. И я там понял или поняла, как был не прав. И я думаю: вот это вообще круто. То есть Господь закладывает и то, что если ты сейчас смиряешься и смотришь на это как на промысел такой, который должен тебя чему-то научить, то потом учатся двое — и ты, и тот человек.
К. Мацан
— Потрясающие слова. Спасибо тебе. И, наверное, лучших слов для завершения нашей беседы не найти. Спасибо за этот разговор и за его искренность. Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь», сегодня с нами и с вами была в программе «Светлый вечер». У микрофона был Константин Мацан. До новых встреча на волнах радио «Вера».
Все выпуски программы Светлый вечер
