«Анна Романова». Анна Грушина - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Анна Романова». Анна Грушина

* Поделиться

Наш собеседник - кандидат исторических наук, главный редактор «Московского журнала» Анна Грушина.

Мы говорили о личности, жизни и духовном пути Анны Романовой - первой жены известного в 20е-30-е годы прошлого века писателя Пантелеймона Романова.

Ведущие: Алексей Пичугин, Ксения Толоконникова.


А. Пичугин

— Дорогие слушатели, здравствуйте. Это «Светлый вечер» на светлом радио. Сегодня четверг и, как всегда, в этой студии директор музея исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди» Ксения Толоконникова...

К. Толоконникова

— Добрый вечер.

А. Пичугин

— Я Алексей Пичугин. Мы с удовольствием представляем вам Анну Грушину, кандидата исторических наук, главного редактора «Московского журнала». Анна Филипповна, здравствуйте.

А. Грушина

— Добрый вечер, Алексей, Ксения и наши слушатели.

К. Толоконникова

— И у нас сегодня передача по следам конференции, которая прошла в мае 2021 года в нашем музее. В этом году, по обстоятельствам настоящего времени, она была такой очень камерной, даже интимной и, в противоположность прошлым годам, не было большого числа людей. Поэтому мы решили несколько передач посвятить тем докладам, которые прозвучали на этой конференции. И Анна Филипповна подготовила прекрасный доклад об Анне Васильевне...

А. Грушина

— Романовой.

К. Толоконникова

— Удивительная женщина, о которой мало кто знает. И вот такой факт говорит сам за себя. Будучи первой женой Пантелеймона Романова — писателя довольно известного в свое время, сейчас уже, конечно, гораздо менее, она...

А. Пичугин

— Может быть, в двух словах просто, я практически ничего не знаю.

К. Толоконникова

— Ну я думаю, что мы сейчас по ходу нашего разговора, конечно, и коснемся и его личности, и его творчества. Ну так вот, будучи его первой женой и вдохновительницей, и оберегательницей его возрастающего таланта, она не упомянута ни в одной из общедоступных таких официальных биографий этого автора, а это очень жаль. Анна Филипповна.

А. Грушина

— Ну Анна Васильевна Романова это — я даже боюсь этого слова «любовь», но это моя какая-то глубокая-глубокая любовь и привязанность. Анна Васильевна Романова, вот вы сказали Ксения, совершенно справедливо, что мало кому известный человек, надо, наверное, уточнить: в церковном мире.

К. Толоконникова

— Несомненно.

А. Грушина

— Потому что на самом деле нецерковный мир они удивляют, такие люди, иногда, и это хорошо, если удивляют. А чаще всего не вызывают никакого интереса. Анна Васильевна Романова была женой Пантелеймона Романова пятнадцать лет. И вы совершенно справедливо говорите о том, что вот я добавлю к тому, что вы сказали, что еще даже вездесущая Википедия, уж которая, казалось бы, помимо и хороших фактов, и сплетен, и вообще, кто что хочет, тот то пишет — об Анне Васильевне Романовой нет ни слова. И это удивительно.

К. Толоконникова

— Даже в статье, посвященной... Не то что нет отдельной статьи, посвященной ей...

А. Грушина

— Да нет.

К. Толоконникова

— А именно нет упоминания о ней в статье, посвященной Романову.

А. Грушина

— Все биографы упоминают его вторую жену и вот называют женой, и больше никого — это балерину Большого театра, на которой он женился, оставив Анну Васильевну, как и она и сама говорила, и в ее окружении говорили, он оставил ее ради большого рабочего кабинета в шикарном особняке, который был ему совершенно необходим для того, чтобы написать выдающуюся эпопею, равную «Войну и миру» Льва Толстого — он так сам заявлял, что это будет эпопея по истории, называться она должна была «Русь».

А. Пичугин

— Но я слышу какое-то «но»...

А. Грушина

— Но он ее да, «но» — это он ее написал не полностью, он не успел ее осуществить полностью, умер он в 37-м году. И когда произносишь «37-й год» — сразу ассоциации — ах, где? ах как? Своей смертью просто умер человек.

А. Пичугин

— 8 апреля 38-го года.

А. Грушина

— Ну факты разнятся: кто-то говорит в 37-м, кто-то говорит в апреле 38-го. Но главное сейчас то, что это те годы, которые сразу ассоциируются с какими-то нехорошими событиями.

К. Толоконникова

— Ну да, как будто в эти годы своей смертью не умирали.

А. Грушина

— Да, своей смертью никто не умирал, обязательно был репрессирован, страдал, переживал. Вот его все это миновало, ничего такого в его жизни не было. И более того, вот Алексей, вы говорили о том, что мало знаете и вообще чуть ли не впервые слышите это имя. Пантелеймон Романов в 30-х годах по статистике, которую провели специалисты, занимал первое место по читаемости не только в России, но и за рубежом. Он шел вслед...

К. Толоконникова

— Кстати, удивительно, что эмигрантские критики и эмигрантская пресса высоко ценили его дарование.

А. Грушина

— Вот в 29-м году газета «Московский Комсомолец» сообщала: из русских писателей по читаемости идет Пантелеймон Романов, за ним Толстой...

К. Толоконникова

— Алексей.

А. Грушина

— Горький, Вересаев, Достоевский. Представляете, какой величины была эта фигура.

А. Пичугин

— Как же она так забылась?

А. Грушина

— Вот иногда даже — ну я не сторонник каких-то там конспирологии, каких-то теорий таких. Вот мне даже кажется, что это был намеренно сделано, в том числе и, может быть, его второй женой, когда просто ее имя из его биографии было вычеркнуто.

К. Толоконникова

— Имя Анны Васильевны.

А. Грушина

— Имя Анны Васильевны Романовой. Она была старше его. И поскольку она была старше его, то...

К. Толоконникова

— На 11 лет.

А. Грушина

— Да, на 11 лет, это много. Но тем не менее именно при ней он состоялся как писатель. Она его пестовала, как мать ребенка, она была предана не только ему, но и его таланту, в который бесконечно верила. И даже когда он ушел вот к балерине, в большой кабинет, так нужный ему для написания эпопеи, он продолжал, ну вот если сказать простым языком, морочить ей голову что ли — он продолжал общаться с ней, он говорил, что он ее любит, что он пожертвовал этой любовью только ради творчества. Потому что в их такой скудной простой жизни ну не было, где ему развернуться — не было большого стола, большого кабинета. Я говорю это несколько с иронией, потому что на самом деле и готовясь к этой передаче я сняла томик Пантелеймона Романова с полки, он у меня дома стоит, попыталась перечитать — мне он как писатель неинтересен. Для меня опять же загадка, почему он был настолько популярен и читаем.

А. Пичугин

— Ну видите, не только скорее всего вам. Потому что Алексей Толстой при всей спорности и личности, и талант тоже очень многие ведь обсуждают, но Алексей Толстой остался. Алексей Толстого знают все, и сколько произведений.

К. Толоконникова

— Ну и нет сомнений в том, что это действительно крупный писатель.

А. Грушина

— Это великих писатель и никаких даже «но» быть не может.

А. Пичугин

— Ну а тут, видите, опять же, сейчас я даже намеренно не хочу называть эту фамилию, поскольку этот человек и здесь бывал, и часто мы к нему обращаемся, наверняка совершенно прекрасный, замечательный человек, знаменитейший писатель — конференции в Европе собирают в его честь, обсуждают его творчество, постоянно везде спектакли ставят. Не могу. Вот прочитал почти все, что он написал — не могу вообще.

А. Грушина

— Алексей, есть еще такое понятие как мода. Оно всегда было, есть и будет. Вот есть мода, например, в конце XIX века — Крестовский, по-моему, был писатель.

К. Толоконникова

— Крестовский, вот я сейчас вспомнила, «Петербургские тайны».

А. Грушина

— «Петербургские тайны».

К. Толоконникова

— О которых бы сейчас никто не знал, если бы... и уже никто не знает, но в 90-е он был в моде, потому что сняли сериал.

А. Пичугин

— Сняли сериал, но все равно Крестовского я и без сериала знаю. А вот Пантелеймона Романова — нет.

А. Грушина

— Ну вот такая вот загадка. Тем не менее для Анны Васильевны это была любовь всей жизни, это была драма всей ее жизни, которая вообще повлияла, конечно, и на формирование уже полностью личности. Потому что та преданность, с которой она продолжала к нему относиться всю оставшуюся жизнь, вероятно в большой степени, хотя она сам по натуре была человеком, который не умел изменять ничему — ни данному слову, ни дружбе. Пантелеймон Романов был ей не просто мужем, он был ей другом. А еще у меня такое вот чувство иногда бывает, что она еще свою нереализованную материнскую любовь отдала ему.

К. Толоконникова

— Как впоследствии она отдала ее...

А. Грушина

— Детям священномученика Сергия Мечева. Я думаю, что мы об этом еще скажем.

К. Толоконникова

— Да, обязательно.

А. Грушина

— Вот Анна Васильевна вообще родилась в семье священника в Воронежской губернии. Ее папенька был благочинным, очень строгим человеком, перед которым, как вот и она рассказывала, и писали те, кто ее знал, перед которым трепетали все сельские батюшки. Его громовой голос был слышен, если он кому-то выговаривал просто. Жили они в огромном особняке, большой был дом такой, на барскую ногу все было устроено в доме. А мама, напротив, была очень кроткой, очень нежной. И вот как я говорила у вас на конференции в своем докладе, Анна Васильевна от мамы унаследовала свой вот кроткий нрав, нежность. А от отца — волю, характер, что тоже, в общем, ей очень потом пригодилось в жизни. Так случилось, что мама рано умерла. Мама умерла, дети остались — четверо детей было в семье, дети остались без материнского попечения, папа продолжал еще властвовать.

К. Толоконникова

— Властвовать, да.

А. Грушина

— Продолжал властвовать, выговаривал им, называл их «жидовствующими» за то, что они ушли полностью в либеральные идеи, увлеклись революционными идеями, читали либеральную литературу.

К. Толоконникова

— Ну это вот 90-е годы XIX века, это очень характерно для эпохи.

А. Грушина

— Конечно.

А. Пичугин

— Характерен конфликт.

А. Грушина

— Конечно. Это конфликт, описанный Тургеневых в «Отцах и детях», это, в общем, классика, которую знает только Россия, говорят, мир не знает такой проблемы: отцы и дети.

А. Пичугин

— Ой.

А. Грушина

— Да, говорят, не знает.

К. Толоконникова

— Я как-то даже об этом не задумывалась.

А. Пичугин

— Я навскидку вспомню какое-то количество фильмов, которые посвящены этой проблеме.

А. Грушина

— Это уже сейчас, возможно. Посмотрите на литературу. Нет, нет, такой проблемы я не обнаружила, я много читающий человек.

А. Пичугин

— Смотрите, может быть, это проблема не характерна для литературы европейской XIX века, потому что там более характерны социальные проблемы, проблемы развития личности. И вот конец XIX века — что в европейской, что в американской литературе это что-то про личность человека, про его искания, размышления. А у нас вот эти конфликты. Но если наша классическая литература так популярна была и на западе, я думаю, что не просто так, думаю, что эти проблемы тоже там вставали, и поэтому они какие-то ответы, может быть, черпали из нашей литературы.

А. Грушина

— А может быть, Алексей, это был интерес к той самой загадочной русской душе, у которой есть и такой конфликт, а они его не знают. Не знаю. Но из моих наблюдений запад так остро этой проблемы не знал. Он не знал этой проблемы. У нас она была. Ну вот эта проблема отцов и детей, которая также встала очень остро в семье Вышневецких, и вместе с братом Сергеем Анна Васильевна уезжает в Москву. Вначале по биографии Сергей Айдаров, известный актер Малого театра. Опять же, вот сейчас мало кто знает, что Сергей Айдаров был основателем театра Ермоловой. Он с коллегами создал студию Ермоловой, которой руководил, и которая потом стала театром Ермоловой. То есть он был достаточно известным актером. Она уезжает в Москву и попадает в атмосферу творческой интеллигенции того времени. И вот в это время она как раз знакомится с Пантелеймоном Романовым. Он в это время учился в Московском университете на юридическом факультете, который оставил, бросил, ушел оттуда, потому что решил, что факультет не сможет ему дать тех знаний, которые ему нужны для создания собственной литературы. Вот даже это и биографы Пантелеймона Романова пишут об этом — то есть какие амбиции были у человека.

К. Толоконникова

— Уникальные, я бы сказала.

А. Грушина

— Да. Амбиции какие были: он хотел создать литературу, которая станет наукой о человеческой душе. Вот поразительная история. Сам был весьма обаятельным человеком.

К. Толоконникова

— Вот мне это всегда удивительно в литераторах. Ну сейчас, пожалуй, в наше ироническое время вряд ли кто найдется, кто всерьез так бы заявлял о себе, но в прошлом мы такие фигуры вполне себе видим. Они считают, искренне совершенно, что сейчас они создадут какой-то труд, напишут какую-то книгу, которая переменит жизнь всего общества. Тогда как много веков уже существует книга, которая....

А. Грушина

— Которая строит все общество и наполняет сутью.

К. Толоконникова

— Да.

А. Грушина

— Ну понятно, о чем мы сейчас говорим. И Анна Васильевна знакомится вот как раз со студентом Пантелеймоном Романовым, выходит за него замуж, он бросает университет, и они переезжают на его родину, в Тульскую губернию.

А. Пичугин

— Напомним, друзья, что это наша традиционная программа по четвергам, совместная с музеем исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Сегодня мы беседуем с Анной Филипповной Грушиной, кандидатом исторических наук, главным редактором «Московского журнала».

А. Грушина

— А говорим мы с вами, друзья мои, об Анне Васильевне Романовой — первой жене писателя, очень известного в 20–30-е годы минувшего века, писателя Пантелеймона Романова. Анна Васильевна после того, как... Да, они уезжают в Тульскую губернию, Романов начинает писать рассказы, которые пытается публиковать. Первый из них был опубликован, по-моему, в 1911 году (точно дату не помню, ну вот в это время) и не имел большого успеха. У человека с амбициями это вызвало некоторое такое и раздражение, и угнетенность. Он переходит на работу в банк страховым агентом, и они с Анной Васильевной отправляются по России. И вот тогда, в этой их поездке по России, возникает у Пантелеймона Романова замысел создания великой эпопеи под названием «Русь». Вот он возник тогда. А Анна Васильевна позднее вспоминала, вдохновенно вспоминала их путешествие по сибирским рекам — эти огромные просторы, которые были слева, справа от борта пароходов, на которых они плыли. Или теплоходы — что тогда было, Алексей? Я могу ошибаться.

А. Пичугин

— Ну смотря какие это годы были. Первые в мире, я вам могу сразу сказать, первые в мире теплоходы, суда на тепловой дизельной тяге, были изобретены в России, построены Коломенским заводом. Они ходили по Волге, последний из них «Память тов. Маркина» ходил по Волге до девяносто какого-то года, после чего был продан, и вот под Судаком сейчас лежит его корпус на берегу, можно посмотреть — это первая в мире серия теплоходов. Но они ходили по Волге.

А. Грушина

— Вот сколько знаний у человека. Значит они, да, они шли на пароходах. Ну вот, и Анна Васильевна, в это время она опять же за ним ухаживает, предана ему абсолютно, она его утешает, успокаивает, вдохновляет. А позднее он вывел ее в одном из своих рассказов под названием «Писатель» в образе «женщины с правдивыми глазами».

А. Пичугин

— То есть он ее описал единожды всего лишь.

А. Грушина

— Но вот я знаю только один факт — это в повести «Писатель». Рассказ или повесть, рассказ, по-моему, в 16-м году он был опубликован. Женщина с правдивыми глазами — это Анна Васильевна.

К. Толоконникова

— Анна Филипповна, а получается так, что Анна Васильевна в эти годы жила вне Церкви, правильно? Она ушла из Церкви, уйдя из родительского дома, и вернулась уже впоследствии.

А. Грушина

— Да, при этом вот она из Церкви ушла, но чувства религиозного, вот этого глубинного чувства она не утратила. И мы это увидим потом. Даже ее преданность Романову, если хотите, это тоже религиозное чувство. Вот быть таким преданным человеком можно было, только имея такую основу очень крепкую, которая была заложена в семье. Все равно это никуда не уходит. Но, конечно, от Церкви она отошла. Она очень экстравагантно одевалась — муж моложе, и до того еще, как она с ним встретилась, она очень, у нее была такая чопорная, интеллигентская такая вся...

К. Толоконникова

— Манера.

А. Грушина

— Манера, одежки — она носила пышные прически, ходила на высоких каблуках. Как я понимаю, она была сама не очень высокого роста и постоянно носила обувь на высоких каблуках. И когда уже они вернулись с Романовым из путешествий, поселились в Москве, Анна Васильевна в угоду ему, что было все равно, вот если говорить о религиозности, да, она не очень любила светскую жизнь. Но она замужем за писателем, который светскую жизнь любит — у него постоянно выходы в свет, в мир, выставки, рестораны. Она даже поменяла стиль одежды своей, чтобы не казаться старомодной, чтобы не выглядеть, так сказать, много старше своего мужа, Вот она во всем старалась быть даже, если хотите, удобной для него. Ну вот в одни прекрасный день случилось то, что случилось —он ей объявил, что что уходит к балерине.

К. Толоконникова

— Это уже после революции.

А. Грушина

— Это уже после революции. После революции?

К. Толоконникова

— Мне кажется, да, это 19-й год, голодное время.

А. Грушина

— Да, 19-й год, очень тяжелое время. Он уезжает. Балерина приезжает туда, в Тульскую область, где они проводили лето, она приезжает отдыхать — город Одоев в Тульской.

А. Пичугин

— Я хорошо знаю его.

А. Грушина

— Да, она приезжает в Одоев отдыхать, а у Романова там от родителей оставался дом какой-то. И он возвращается в октябре месяце 19-го года, он возвращается в Москву, уже будучи вторично, так сказать, уже вступая во второй брак.

А. Пичугин

— А насколько он был известен как писатель в то время?

А. Грушина

— Уже был известен — уже о нем говорили, уже называли его очень одаренным, говорили, что это писатель с большим будущим.

К. Толоконникова

— И вот реализовывать это большое будущее он переехал в особняк балерины.

А. Грушина

— Да, да. И Анна Васильевна, конечно, впала в очень большое, я не скажу отчаяние, но если она переехала жить к брату, к Сергею, потому что она не могла оставаться одна. И даже была у нее попытка как-то ну посчитаться с жизнью...

К. Толоконникова

— Свести счеты с жизнью.

А. Грушина

— Да, свести счеты. Слава Богу, она не удалась. Да я думаю, она скорее сама себя проверяла, сможет ли она это сделать — она это сделать не смогла. И вот этот начинается период уже бурного поиска. Причем он совпал, послереволюционный период, как мы знаем, интеллигентская молодежь, которая очень хотела, чтобы были перемены в стране, получив эти перемены такими, какими получила, она не хотела с ними мириться. Начали искать истину, кинулись в Церковь, создавались кружки. Ну мы это все знаем, мы об этом с вами в том числе говорили и не один раз. И Анна Васильевна начинает посещать один из христианских кружков, который ютился в арбатских переулках. Туда ее привела...

К. Толоконникова

— Будучи, в общем, человеком таким, зрелым уже по возрасту.

А. Грушина

— Зрелым человеком. Но вы знаете, вот тоже отягощенность священническим бытом, она сказывается на детях священников. Вот как хотите, это так, это мы знаем и по литературе, это мы знаем по жизни.

К. Толоконникова

— Да по воспоминаниям отца Сергия Булгакова уже это понятно становится.

А. Грушина

— Конечно. И поэтому просто вот пойти и прийти в церковь она не могла, ей надо было пройти этот этап поиска истины. Она ищет эту истину.

К. Толоконникова

— То есть ты или полусонно, или благочестиво, или как-то еще просто не выходишь из этой колеи. Или ты должен пройти огонь, воду медные трубы, чтобы туда вернуться, как, собственно, было и с отцом Сергием тоже.

А. Грушина

— Конечно. Но она, ее, в общем-то, здоровая натура и такое искреннее восприятие мира не давало ей, не приносило удовлетворения вот в этих кружках. Потому что там основным принципом, вот по крайней мере кружок, о котором говорим мы, была ну как бы антиконфессинальность — в общем говорили о христианстве, о каком-то выхолощенном, как вода дистиллированная. Ее это не устраивало.

К. Толоконникова

— Вот эта облачность, да.

А. Грушина

— Облачность, она не устраивала. Ее душа, ее жизнедеятельная натура, она требовала подвига, она требовала реальной жизни церковной. А привела ее в этот кружок мама алтарника храма святителя Николая в Кленниках, Романа Ольдекопа. Позднее — вот чуть-чуть я загляну вперед, — в конце 30-х годов он принимает тайное священство, а жизнь окончил уже монахом Серафимом вот Роман Ольдекоп. А тогда он алтарник в храме на Маросейке, и его мама приводит ее в этот кружок.

К. Толоконникова

— Еще жив отец Алексий Мечев или уже...

А. Грушина

— Отец Алексий ушел из жизни в 22-м году. В 22-м, да, Алексей, я не ошибаюсь?

А. Пичугин

— В 24-м.

А. Грушина

— Нет, 22-й или 23-й.

А. Пичугин

— В 23-м.

А. Грушина

— У меня просто, я уже Алексея Мечева знаю, мне кажется, все даты. Но у меня вообще на даты, прошу прощения, плохая память.

К. Толоконникова

— Ну в конце концов все даты можно проверить сейчас.

А. Грушина

— Да. Ну я помню Куликовскую битву, Великую Отечественную войну, но я иногда с трудом вспоминаю год рождения мамы или папы, вот, ну сожалею, но это у меня беда на цифры. То есть отец Алексий еще был жив, но уже очень болен. И те, кто приходил в храм, особенно из интеллектуальной среды, они становились духовными детьми священномученика будущего Сергия, его сына. Анна Васильевна, тогда ей, вот после того, как она говорит о том, что не все устраивает ее в этом кружке, вернее, ничего не устраивает. И Анна Васильевна посоветовала ей поискать утешения, просто вот прийти в церковь, на исповедь — вот просто как было в ее детстве, как было в ее юности. Она приходит на Маросейку, стоит, обливаясь горькими слезами. К ней подходит одна из сестер маросейской общины, каким-то образом нашла она нужные слова, сумела утешить, достучаться до души Анны Васильевны, и Анна Васильевна остается на Маросейке. Уже навсегда. Вот здесь она нашла все, что искала в своей жизни, здесь она нашла применение всем своим талантам и всем своим порывам, которые у нее были. Она была горячим человеком, и она нашла абсолютно всему и применение, и реализацию.

К. Толоконникова

— То есть она нашла и семью, и подвиг.

А. Грушина

— Да. Ой, Ксения, как вы хорошо сказали! Она наша на Маросейке и семью, и подвиг. Подвиг заключался, во-первых, в том, что в то время вообще ходить в церковь было подвиг. Когда закрыли храм святителя Николая в Кленниках в 32-м году, она не утратила корень жизни, как она говорила сама, а перешла в храм Илии Обыденного, который никогда не закрывался. И практически это была судьба почти всех интеллигентов, которые уходили потом в Обыденский храм. Кто-то в Кузнецы, но в основном в Обыденский храм. И она стала прихожанкой Илии Обыденного. Но с семьей отца Сергия у нее оставались самые тесные связи. Отец Сергий был первый раз арестован в 1929 году, вскоре арестовали его матушку. И вот четверо детей остаются на попечении своего дяди, брата матери, Глеба Шафоростова и Анны Васильевны Романовой.

А. Пичугин

— Мы продолжим буквально через минуту. Я напомню, что совместная программа радио «Вера» и музея исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди» у нас в эфире. Ксения Толоконникова, директор музея, Анна Грушина, кандидат исторических наук, главный редактор «Московского журнала» здесь вместе с нами. Через минуту мы вернемся.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что сегодня в гостях у нас Анна Филипповна Грушина, кандидат исторических наук, главный редактор «Московского журнала». Наша программа совместная с музеем исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова, директор музея, я Алексей Пичугин с вами. Да, мы продолжаем говорить сегодня, мы уже неоднократно с Анной Филипповной говорим про маросейскую общину и про людей — это такое очень знаковое место в Москве, предреволюционной в Москве первых лет советской власти. Да и, собственно говоря, наверное, можно сказать, что маросейская община, уходя в глубокое подполье, просуществовав там много десятилетий, в этом подполье, продолжает существовать и сейчас в том или ином виде. Вот мы сегодня про Анну Васильевну Романову говорим, человека непростой судьбы, но, наверное, ее судьба была во многом схожа с судьбами многих прихожан маросейского храма.

А. Грушина

— Ну, во-первых, я не соглашусь с тем, что продолжает маросейский приход существовать в прежнем виде. Категорически не соглашусь, Алексей.

А. Пичугин

— Нет, категорически я не говорил.

А. Грушина

— Это совершенно другой приход. Вот если говорить вот сейчас Свято-Тихоновский университет затеял такую книгу — о знаковых общинах Москвы, которые существовали до Великой Отечественной войны или скорее до окончания Великой Отечественной войны. Вот я бы отнесла скорее вот к этим годам уже завершение жизни маросейской общины. Потому что сейчас это совершенно другая община, это другие люди...

А. Пичугин

— Я даже, наверное, не про сам храм, а то что вот она так, разъехавшись по Союзу — в Ташкент, в Среднюю Азию, в разные другие места, все равно продолжала существовать.

А. Грушина

— Оставила след, безусловно, оставила след.

А. Пичугин

— И какой-то след продолжает оставлять.

А. Грушина

— Ну вот продолжает оставлять — не соглашусь опять.

А. Пичугин

— Но вот вы сидите с нами, беседуете. А можно же сказать, что вы, собирая сведения о жизни, об истории маросейской общины, посещая храм в Кленниках, все равно являетесь наследницей каким-то образом, пускай не прямым.

К. Толоконникова

— Ну, мне кажется, все-таки это некоторая натяжка.

А. Грушина

— Натяжка, Алексей, натяжка. Но суть не в этом. Анна Васильевна Романова, она была... Вот чем отличалась маросейская община тех времен, вот в чем была уникальность подвига пастырского священномученика Сергия Мечева (я уж не говорю о старце Алексии, хотя его подход к людям и его как бы построение общинной жизни было совершенно иным, не таким, как у отца Сергия), чем она отличалась? Тем, что там были собраны очень яркие люди. Это были личности, вот знаете, как говорят, что один в поле не воин — мы уже говорили с вами о том, что один в поле воин. И вот таких воинов — вот чем эта община отличалась от других, — там было ну больше, чем где-то, то есть вот концентрация, так сказать, на один, на одну какую-то...

К. Толоконникова

— Ну да. И потом эти в люди, в большинстве своем они готовы были считать Маросейку семьей, общиной, а не приходом, не храмом, в который приходят благочестиво ко всенощной и к литургии. А и если это община и семья, то общине и семье отдается гораздо больше сил и времени, чем просто приходу.

А. Грушина

— Ну, безусловно. А потом время было какое — все люди утратили семьи. Я вот понимаю, о чем говорил Алексей, когда о наследниках, о наследстве. Но дело в том, что каждое время диктует свои условия. Вот тогда условия были таковы, что ты, если ты захотел иметь семью и ты ее тут обрел, то ты живешь как член семьи, вот как вы справедливо заметили. Вот она была членом в этом смысле маросейской общины. И даже более того, она взяла на себя попечение о детях священномученика Сергия. Прославили отца Сергия вот, в общем, на Соборе, в двухтысячном году соборное было больше прославление, как священномученика, но она его всегда так поминала, Анна Васильевна, и говорила так, и в записях своих писала: священномученик Сергий и так далее. И она отдала себя уже детям отца Сергия. Я припоминаю, что, когда готовила двухтомник об отце Сергии, там был раздел такой «Пребывавшие единым сердцем» — я очень сожалею, что о Анне Васильевне там почти ничего нет. Потому что сейчас у меня гораздо больше сведений и сейчас бы уже гораздо больше было о ней написано, чем прежде. Она занималась с ними, не только выполняла с ними уроки, она с ними учила наизусть пасхальные каноны.

К. Толоконникова

— То есть они жили у нее? Или как-то это было иначе устроено?

А. Грушина

— Нет, она после работы сразу, она жила в коммунальной квартире, а после работы она сразу приезжала к ним на Маросейку, вот там где сейчас дом причта, там они продолжали жить до 56-го или в каком году выселили всех из этого дома и отдали его ЦК ВЛКСМ — там была бухгалтерия, еще какие-то службы. А до этого он существовал как коммунальные квартиры, и вот там две или три комнаты...

К. Толоконникова

— А опекуном официальным был дядя Глеб.

А. Грушина

— Официальным опекуном был дядя Глеб, а помогала ему в занятиях с детьми, в учебе, она вот всю свою вот ту любовь, которую она перенесла на Пантелеймона Романова, который как я уже говорила, что было некое материнское чувство у нее к нему, вот поскольку она была его старше, то вот потом это все полностью было перенесено на детей отца Сергия. И вот я начала рассказывать, что она занималась с ними немецким языком. Вот понимаете, какое надо было иметь образование, хотя она окончила только, ее отправляли в детстве в епархиальное училище, наверное, в Воронеже, но на там долго не пробыла, очень много плакала. И восполняла все недочеты своего образования чтением. И вот это среда, которая была в семье, плюс разговоры на нескольких языках, она занималась с детьми немецким в том числе. И вот когда отец Сергий был в лагере, в тюрьме Вологодской находился, старшая дочь Ирина Сергеевна с его матушкой, женой, со своей мамой Ефросинией Николаевной, передавали ему передачу в тюрьму. И маленькая девочка пишет ему записку: «бриф ин корф» — то есть письмо в корзине — в корфе. А он отвечает уже на русском языке: «брифа» не нашел. Ну кто-то внимательно просмотрел и «бриф» вынул. То есть она учила их немецкому языку в том числе. Главное она сохраняла в них религиозное чувство. Вот пение пасхального канона наизусть — это было у них просто при каждой встрече, вот они должны были петь пасхальный канон наизусть. Потому что вообще на Маросейке службы отца Алексия, а потом отца Сергия на Пасху — это было ну апофеоз что ли вот всех служб. И многие маросейцы любили очень вот постоянно читать пасхальный канон. Анна Васильевна даже ушла из этой жизни на руках старшей дочери отца Сергия.

К. Толоконникова

— Которая о ней какие-то очень теплые и благодарные оставила воспоминания.

А. Грушина

— Да, Ирина Сергеевна Мечева, она старшая из детей отца Сергия, и прожила больше Елизаветы Сергеевны, дольше, чем единственный его сын Алексей. И вот ну мы с ней много общались, я многое записала. Вот в том числе и об Анне Васильевне я все, что рассказываю, я основываюсь на рассказах Ирины Сергеевны Мечевой, дочери отца Сергия, на руках которой она умерла, и Евгении Николаевны Бируковой — была такая переводчица, литератор из семьи Миллеров по материнской линии, филологов Миллеров. Она описала комнату Анны Васильевны, вдохновенно совершенно это сделала. И там просто перед тобой предстает образ человека Анны Васильевны. И она описывает там в том числе, что вот где какие иконы, фото дорогих людей стояли у Анны Васильевны на столе. И вот фото — четыре, как она пишет, детских головки, три девочки и мальчик — это дети отца Сергия. Ирина Сергеевна — когда я нашла эту рукопись, она была безымянной в архиве храма, я пошла к Ирине Сергеевне, говорю, что меня очень тронула эта рукопись и очень многое я уже знаю по ее рассказам об Анне Васильевне, но кто этот человек, который написал этот текст? И она сказала: Евгения Николаевна Бирукова. Которая, кстати, нашла приют в этой комнате Анны Васильевны, когда вернулась из башкирских лагерей. Арестована она была во время Великой Отечественной войны, потому что в каком-то ну незнакомом окружении сказала, что Церковь угнетена у нас. И этого было достаточно, чтобы она получила пять лет — ну она была на поселении, она не была в лагере. А когда вернулась и негде было жить, приютила ее Анна Васильевна Романова. Анна Васильевна Романова приютила у себя в 20-е годы, после второго ареста, Сергия Мансурова, священника будущего, он еще не был тогда священником, историка Церкви. Его история Русской Церкви она издана сейчас, Сергия Мансурова. Она дружила с его женой. Вот тоже тема просто для особой какой-то, большой передачи — это Сергий Мансуров.

К. Толоконникова

— Леша, запоминаем.

А. Грушина

— Да, Сергий Мансуров и его жена, Мария Федоровна, которая охраняла его могилу в Верее. Когда пришли фашисты — человек, который знает языки и вдруг сидит сторожем на чужих дачах. И они решили, что это ну так просто с ней вступить в контакты, она так обрадуется вниманию к своей личности. Но она ничему не обрадовалась. Потому что она не могла ни изменить также ни мужу, могилу которого там охраняла, поэтому и охраняла дачи, жила в Боровске, а в Верее находилась практически весь год, потому что там была могила мужа.

А. Пичугин

— Просто в сторожке какой-то, да?

А. Грушина

— Нет, она по дачам. Вот кому нужен сторож — она сторожит там. Потом здесь уже приехали хозяева, о ней уже знали, она переходит на другую дачу.

А. Пичугин

— А сколько ей лет тогда было?

А. Грушина

— Венчал их в начале века прошлого Алексий Мечев. Ну уже не юная девочка, уже много было ей лет.

К. Толоконникова

— Ну и прожила она тоже...

А. Грушина

— Конечно, конечно. И, кстати, скончалась она в Москве, когда приехала в гости к Евгении Николаевне Бируковой. Вообще удивительные вот такие связи.

К. Толоконникова

— Сплетенья судеб.

А. Грушина

— Конечно. И они как-то особо никому не были интересны. И я очень рада тому, что мы с вами об этом говорим. Потому что это великие люди, это подвиг, понимаете. Вот можно на земле совершать разные подвиги, а можно совершить один сам трудный — подвиг жизни. Вот они совершали этот подвиг по всем канонам христианским, но оставаясь при этом людьми очень широкой культуры. Очень широкой культуры.

А. Пичугин

— Мне очень нравится, что мы об этом говорим не елейно. У нас огромное количество брошюрок выходит о людях, которые жили в разных местах в XX веке, которые как-то повлияли или Церковь как-то повлияла на их жизнь, за что мы им там должны быть благодарны. Но мне очень нравится, что мы с вами говорим немного о другом, что мы с вами говорим, вот вы сейчас сказали, что люди широкой культуры, да, о людях широкой культуры, для которых Церковь была в центре всего этого, но они проживали жизнь во всей полноте. Они просто ставили Церковь во главу угла.

К. Толоконникова

— Ну то есть мы говорим о живых людях.

А. Пичугин

— Мы говорим о живых людях, да, безусловно.

К. Толоконникова

— А не о восковых каких-то фигурах.

А. Грушина

— Да, я бы добавила даже: вот во всей полноте и целокупности. При этом корень жизни была Церковь, понимаете. Вот мне нравится, что мы с вами не упоминаем через слово всуе имя Господа. Потому что это очевидно, они жили, они принесли, как я уже сказала, совершили свой подвиг жизни и жили ради Него. Но они не трубили об этом на каждом углу. Анна Васильевна Романова, например...

К. Толоконникова

— Такое потрясающее целомудрие, конечно да.

А. Грушина

— Конечно, вот это.

К. Толоконникова

— Очень целомудренные люди.

А. Грушина

— Это и есть целомудрие, вот оно, подлинное. Анна Васильевна Романова до конца своей жизни не переставала восхищаться тем, как многообразен этот мир, она говорила: сколько людей на земле, сколько людей на земле, но нет второй такой Анны, как нет второй такой Ксении, как нет второго такого Алексея, понимаете. Она это понимала. Она в каждом человеке видела то главное, уже умудренная своими страданиями, она уже могла видеть, вот как кому помочь, как к кому подойти. Поэтому дом ее всегда был наполнен людьми И при этом вот тоже вот, я не знаю, может быть, вы со мной не согласитесь. Как подлинно церковный человек она все время в глубине души была одиноким человеком. Потому что, когда человек до конца остается в поисках Бога, он все равно вот один на один, только с Ним.

К. Толоконникова

— На самой глубокой глубине, да.

А. Грушина

— Да.

А. Пичугин

— Напомним, что сегодня вы слушаете программу, совместную с музеем исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Анна Грушина, кандидат исторических наук, главный редактор «Московского журнала» у нас в гостях, и мы вспоминаем Анну Васильевну Романову.

К. Толоконникова

— А чем приходилось ей зарабатывать на жизнь?

А. Грушина

— Анна Васильевна Романова работала одно время в каком-то статуправлении, ну в каком-то управлении. И когда она вышла на пенсию, она села на извозчика, еще были извозчики, и сказала: извозчик, я свободна! То есть вот она испытывала чувство свободы и жила на свою пенсию.

К. Толоконникова

— То есть очень-очень скромно.

А. Грушина

— Очень-очень скромно. При этом вот она была... Вот отцу Алексию Мечеву была очень близка идея монастыря в миру. Вот Анна Васильевна была из тех прихожан маросейских, кто осуществил эту идею на примере своей жизни. Она очень была неприхотлива в еде. Более того, она даже ограничивала себя. Она не позволяла себе расслабляться. Когда уже к концу жизни лет десять она практически ничего не видела, то к ней приходили друзья для того, чтобы править службу. Так она ходила всегда в Илью Обыденного. Вот как вспоминает та же Бирукова, у нее был в руках такой чемоданчик — такой чемоданчик был у нас дома, я помню, вот я его просто вижу: он такой пузатый, такой, знаете, как...

К. Толоконникова

— Саквояжик.

А. Грушина

— Да, что-то среднее между саквояжем и портфелем. Она приходила, садилась на этот чемоданчик — очень имела легкую походку, поскольку питалась, очень-очень ограничивала себя во многом, она была худенькой, она до конца жизни сохранила свою вот эту стройную девическую фигуру, она была очень стройненькая, — она легко опускалась на этот саквояжик, в нужных местах службы она вставала. Вообще она не любила говорить о своих церковных переживаниях. Она хранила здесь полное целомудрие. Вот что тоже очень важно усвоить нам, нынешним.

К. Толоконникова

— Что очень характерно для людей как раз этого поколения, этой закалки.

А. Грушина

— Да для людей подлинных, Ксения. Подлинный человек, он что-то оставит для себя, понимаете. У нас же все сейчас напоказ.

К. Толоконникова

— Напоказ.

А. Грушина

— Напоказ. Но это безобразно, это некрасиво. А она все эти подлинные свои чувства, переживания хранила глубоко-глубоко в своей душе. Читать она уже не могла и даже в этом находила для себя некоторое утешение. Потому что вот еще самое трудное, наверное, это ведь, как мы знаем, не просто в Бога верить, а верить Богу. Ну так Он попустил, что ты не видишь ничего, что ты ну практически слепая. И она говорила: просто пришло время уже не говорить, а делать. И читала Иисусову молитву. Конечно, она зависела от людей, которые приходили к ней. Шестопсалмие наизусть, но все равно она любила, чтобы за ней следили по книге, чтобы она нигде не сделала никаких ошибок. Она во всем любила ясность, четкость, понятность — в отношениях, в дружбе. Она во всем любила ясность.

А. Пичугин

— А в каком году ее не стало?

А. Грушина

— В 1968-м.

А. Пичугин

— То есть она в незрячем состоянии прожила еще 12 лет. Я читал, что в 1956 году она окончательно потеряла зрение.

А. Грушина

— Да, вот в 68-м году она ушла из жизни. Умерла она на преподобного Сергия Радонежского.

К. Толоконникова

— Летнего.

А. Грушина

— Летнего. При этом лежала всего четыре дня. И вот в эти дни с работы... А дочь отца Сергия, Ирина Сергеевна, она имела в своей трудовой книжке только одну запись: институт туберкулеза. Вот она была уже потом кандидатом медицинских наук, но всегда одно место работы. Во время войны это какой-то там госпиталь, эшелон, опять же от этого института. У нее была одна запись в трудовой книжке. Я восхищаюсь такими людьми. Ну вот. И Ирина Сергеевна после работы бежала к ней. Была ее, как...

К. Толоконникова

— Как прежде бежала к ней, маленькой, Анна Васильевна.

А. Грушина

— Анна Васильевна, да. И она бежала, была ее очередь дежурить. Надо сказать, что недостатка в тех, кто хотел побыть с ней и посидеть, не было. Но была очередь Ирины Сергеевны, и на руках у Ирины Сергеевны она отошла.

А. Пичугин

— Но 68-й год — это уже другое время, это даже не 50-е годы. А с кем она была близка, общалась в то время из священников, кто к ней приходил?

К. Толоконникова

— Есть у нас какие-то сведения?

А. Грушина

— Нет, я об этом не знаю. Я думаю, что да, она умерла в 68-м году, я не ошиблась, я сейчас себя проверила. От инфаркта. Я думаю, что батюшки Илии Обыденного.

А. Пичугин

— Обыденские, да.

А. Грушина

— Да, я думаю, обыденские батюшки к ней приходили.

К. Толоконникова

— Ну то есть после отца Сергия вот такого духовного отца она ни в ком не обрела.

А. Грушина

— Почему? Она вот такого, наверное, нет. Но это вот то, о чем мне как-то говорил митрополит Арсений. Когда у меня умер духовный отец, ну ушел из этой жизни, и я очень горевала и говорила: куда же я? а как же я? Он говорил: ну вы уже в том возрасте, и так много прочитали, и так много пережили, что уже не надо так отчаиваться. Можно уже... Вероятно, Анна Васильевна была вот как раз в так стадии, когда уже кто-то кроме отца Сергия, которого она считала своим духовным отцом, уже, видимо, особой и нужды такой не было. Ну она регулярно причащалась, сколько могла, регулярно посещала службы. Потом, как я говорю, вот всенощные правились на дому. Литургии — ее привозили, на дом к ней приходили — это и вот и Ирина Сергеевна говорила, — ее причащали. Отпевали ее в Илии Обыденном.

А. Пичугин

— Ну в Илии Обыденном был отец Александр Егоров, который окормлял многих маросейцев.

А. Грушина

— Скорее всего. Просто не хочется гадать и тыкать пальцем в небо.

К. Толоконникова

— Ну да.

А. Грушина

— Это уже, наверное, не так и важно. Важно, что она была преданной Илии Обыденному, также как когда-то Маросейке. То есть вот главное, что она не ушла никуда, она не утратила корень жизни — я говорю эти слова сегодня третий раз. Она осталась в Церкви. С большой-большой буквы.

К. Толоконникова

— У нас сейчас остается, я так понимаю, уже не так много времени. А вот я хотела спросить: с отцом Сергием после того, как его в первый раз арестовали, Анна Васильевна виделась, ездила ли она к нему в ссылку, была ли у нее такая возможность? Была или нет, или она уже полностью посвятила себя его детям и с ним в прямом контакте не состояла?

А. Грушина

— Я думаю, вот я могу только думать и предполагать, официальных вот таких сведений, я много перечитала воспоминаний, дневниковых записей, писем. К отцу Сергию регулярно кто-то приезжал.

К. Толоконникова

— Из маросейцев.

А. Грушина

— Да. Привозили письма, брали благословение на браки и так далее. К нему постоянно приезжали с горой писем маросейцы. И они вспоминают, вот те, кто приезжал, но часто по опять же условиям времени, по обстоятельствам времени, все зашифрованные: там Маруся такая-то — в лучшем случае. А то «М. В. была». Вот, возможно, и «А. В. была» или «А. Р. была». Но вот так вот напрямую я сказать не могу. Я почти уверена, что она приезжала к нему, просто ну не может быть по-другому. Но основное время это была забота о его детях. И Ирина Сергеевна Мечева, уже незадолго до ухода из этой жизни она мне сказала, что сколько она живет и сколько будет жить, Анну Васильевну Романову она будет поминать наряду с дядей Глебом, своей маменькой. Потому что дядя Глеб и Анна Васильевна избавили их от скитаний по детским вот приютам, по интернатам там или детдомам, какие были тогда заведения для таких детей. Что вот тем, что дядя Глеб взял опекунство, а Анна Васильевна — он же работал, надо было детей кормить, он работал. А Анна Васильевна, выйдя на пенсию, практически все время была с ними.

К. Толоконникова

— Это потрясающая, конечно, судьба. А воспоминаний, конечно, Анна Васильевна не оставила.

А. Грушина

— Нет, воспоминаний она не оставила.

А. Пичугин

— И о ней самой так мало сведений.

А. Грушина

— Я бы очень хотела, вот чтобы где-то появилось. И в Википедии, и в биографиях Романова. Ну нужно просто добавить.

К. Толоконникова

— Я вот надеюсь, что, может быть, кто-то, услышав эту передачу, кто-то, может быть, откликнется, кто знал ее и что-то может рассказать. Вот это было бы очень важным делом, мне кажется.

А. Грушина

— Ну вот не мне говорить вам, Ксения, литератору, что у нас вот есть понятие: писатель первого ряда, второго ряда, Романов был когда-то писателем первого ряда, а сейчас он то ли в втором, то ли в третьем, я не знаю.

А. Пичугин

— А мне кажется, уже даже и судя по... Нет, ну...

К. Толоконникова

— Выпал из рядов?

А. Грушина

— Да, выпал из рядов. Но все равно кто-то наверняка занимается его биографией.

А. Пичугин

— Наверняка.

К. Толоконникова

— Скорее всего.

А. Грушина

— Я очень надеюсь, что нас услышат. И человека, который, по сути, сформировал Романова вот как писателя, понимаете, дал ему такую возможность реализовать себя...

К. Толоконникова

— И просто вскормил его.

А. Грушина

— Вскормил его. Наверняка это будет справедливо — включить в биографию. Причем Пантелеймон Романов — еще скажу один момент: вот балерина, его вторая жена, она вспоминала, что он был невероятно обаятельным человеком, что он умел насколько приблизиться к душе другого человека, расположить его к себе, вызвать на откровенный разговор. И то же самое о Романове пишет Анастасия Цветаева, что когда она встречалась с ним, она растворялась в этой личности. Он был, конечно, невероятно обаятельным человеком.

А. Пичугин

— Спасибо большое за нашу сегодняшнюю беседу. Как всегда, Анна Филипповна, новые люди или новые, какие-то никому доселе из наших слушателей, из нас неизвестные факты истории о жизни людей, которых мы когда-то слышали или знали. Спасибо большое. Анна Грушина, кандидат исторических наук, главный редактор «Московского журнала».

К. Толоконникова

— Спасибо, дорогие друзья. Поздравляем вас с радостью узнавания, с радостью знакомства с таким прекрасным человеком, Анной Васильевной Романовой. Пишите нам: podspudom@yandex.ru. Благодарим Анну Филипповну.

А. Пичугин

— Это Ксения Толоконникова, директор музея «Советский Союз: вера и люди». Я Алексей Пичугин. Напомню адрес редакции: info@radiovera.ru. Спасибо.

А. Грушина

— Если позволите, я бы вот, знаете, что хотела сказать. Мне кажется, в наших этих с вами воспоминаниях о хороших, настоящих подлинных людях есть один замечательный момент — момент поминания.

К. Толоконникова

— Да.

А. Грушина

— И вот мне эти передачи, вот наши с вами беседы близки еще и этим, что мы не просто помним — мы поминаем.

А. Пичугин

— Спасибо.

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем