Темой этой программы стала адаптация к режиму самоизоляции в условиях карантина. На вопросы Константина Мацана отвечали:
- руководитель компании «SuperJob» Алексей Захаров;
- епископ Орский и Гайский Ириней;
- настоятель храма святого благоверного князя Александра Невского при МГИМО протоиерей Игорь Фомин;
- журналист Анна Ершова;
- епископ Переславский и Угличский Феоктист;
- психолог, врач, волонтер Первого московского хосписа Фредерика де Грааф.
Мы говорили об адаптации к новым реалиям жизни в связи с режимом самоизоляции: как настроиться на работу дома и научиться грамотно распределять свое время; как по возможности не потерять работу в кризисный период, и как её найти тем, кто сейчас без работы; как с пользой оставаться наедине с самим с собой и не чувствовать одиночества; и как Церковь реагирует на сложившуюся обстановку.
Алексей Захаров дал советы, как найти работу в непростой период экономического кризиса, и как по возможности не потерять её.
Епископ Орский и Гайский Ириней объяснил, как не подменить упование на Бога беспечностью, и почему он принял решение, что приходить на дом и духовно поддерживать людей в период карантина будут именно монахи.
Протоиерей Игорь Фомин поделился своим мнением по поводу онлайн-трансляции богослужений, и ответил на вопрос, что делать, когда хочешь поучаствовать в службе из дома, но члены семьи это сделать не дают.
Анна Ершова дала совет, как можно максимально продуктивно решать рабочие вопросы удаленно и совмещать их с домашними делами, и при этом чтобы дети также не чувствовали недостаток внимания.
Епископ Переславский и Угличский Феоктист рассказал о том, как принял участие на прошлой неделе в облете Ярославской области на самолете со святынями, с какой критикой он при этом столкнулся, и что ответил на неё.
С Фредерикой де Грааф мы говорили о том, как научиться быть с самим собой, как не испугаться одиночества и обратить его себе на пользу, и как можно помочь человеку, который испытывает страх.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. С Вами Константин Мацан. Эту программу мы записываем не в студии Светлого радио, а дистанционно. И, в отличие от обычного формата «Светлого вечера» — часового интервью — мы записали несколько бесед с разными гостями. И, конечно, все текущие беседы так или иначе связаны сегодня с одной главной, магистральной темой — пандемией коронавируса. Карантин и домашний режим создали новые условия жизни для очень многих. Как адаптироваться к этим условиям? Как освоиться с новыми реалиями? Как вести рабочий ритм жизни дома? Как с пользой оставаться наедине с собой? К каким переменам в общественной жизни готовиться? Какие изменения вынуждена претерпеть церковная жизнь в эти дни? Над этими и другими вопросами мы поразмышляем в сегодняшней программе вместе с нашими собеседниками. 20-25 миллионов человек в России могут оказаться безработными к моменту завершения карантина, то есть к концу апреля, если карантинные меры не изменятся в сторону ослабления. Такую цифру приводит руководитель компании «Суперджоб» Алексей Захаров. И действительно, вынужденное закрытие многих бизнес-проектов и, как следствие, потеря работы — это та ситуация, которая сейчас наиболее остро ставит вопрос об адаптации к новым условиям. Об этом мы поговорили с самим Алексеем Захаровым.
Алексей Николаевич, сейчас, очевидно, многие лишаются работы — об этом пишут, об этом говорят, в особенности, те, чья работа была связана со сферой услуг. Тем, кто сейчас потерял работу, какие вообще первые шаги надо предпринимать, куда идти, о чем думать?
А. Захаров
— Ну, с одной стороны, надо бегом побежать на портал «Суперджоб» и посмотреть, что еще сейчас предлагается, потому что, в общем, пока еще какие-то вакансии есть, их достаточно много, экономика все-таки совсем не остановилась. Хотя количество предложений уменьшается с каждым днем, количество претендентов на каждое рабочее место также с каждым днем увеличивается. И, конечно, ситуация развивается по наихудшему, как мне кажется, сценарию. Если мы не прекратим вот эти карантинные меры медленные и не начнем работать точечно с группами риска, то к концу месяца у нас будет 20-25 миллионов безработных — это очень тяжелая ситуация. Вот поэтому, с одной стороны, не переживайте, потому что переживать бессмысленно, мы никак на это дело повлиять не можем. Посмотреть инструкции, как правильно искать работу, потому что поиск работы — это тоже работа, есть свои правила, сейчас как-то выдохнуть и смириться с тем, что происходит — ну, в общем, как бы другого выбора у нас нет. А после того, как закончится карантин, спокойно идем на «Суперджоб», смотрим, что есть, разбираемся со своими навыками. Если понимаем, что каких-то навыков нам недоставало для получения работы с более высокой зарплатой, то сейчас как раз то самое время, чтобы эти навыки получить. Огромное количество предложений по онлайн-обучению, бесплатному, в том числе, поэтому хорошо потратить это время на обучение.
К. Мацан
— Я сказал в начале, что многие, кто теряет работу, были связаны со сферой услуг. Так ли это, точно ли это? Вот у Вас есть видение, статистика, информация — кто сейчас и вправду больше всего подвержен вот этой опасности безработицы?
А. Захаров
— Вы знаете, опасности безработицы подвержены абсолютно все, за исключением тех, кто работает в госсекторе, и тех компаний, которые государство определило как стратегические (их немного, около 600, но они — крупнейшие компании). Поэтому никто сейчас не может быть спокоен, и как ситуация будет развиваться завтра, не представляет абсолютно никто. Соответственно, всем сейчас по максимуму надо, кто работает, работать с максимальной отдачей, потому что сейчас многие компании будут увольнять людей, безусловно. И, естественно, оставлять будут только самых-самых-самых эффективных. Тот, кто может работать так или иначе удаленно, люди умственного труда, если есть какая-то работа, значит, они ее будут делать. Кто не имел до этого опыта удаленной работы, тот, кто в принципе работал на каких-то должностях или в каких-то профессиях, которые не подразумевают удаленную работу (ну, не знаю, как сантехник, например), — ну, тут никакой временной онлайн-работы не получится.
К. Мацан
— А Вы у нас в эфире не раз выступали с очень важной идеей о том, что необходимо сегодня любому человеку, который хочет не терять работу, постоянно учиться, новые навыки обретать, и Вы сейчас тоже об этом сказали в нашем небольшом разговоре. Имеем ли мы право на такое некое обобщение — с надеждой сказать, что парадоксальным образом вся эта ситуация может как-то подстегнуть людей к такому саморазвитию и самообучению, и, как говорится, нет худа без добра, и что-то такое позитивное мы изо всей этой ситуации можем вынести таким образом?
А. Захаров
— Ну, из любой ситуации, наверное, следуя Богу, можно вынести что-нибудь позитивное обязательно, поэтому тот, кто не будет терять времени, тот, кто вместо просто просмотров сериалов будет учиться повышать свой уровень в той профессии, которая была, или где-то там приобретать смежную, конечно, выйдет из этого всего с честью. Но снова: к сожалению, у огромного большинства людей просто нет такой возможности — в силу образовательного уровня, в силу отсутствия каких-то навыков обучения и самообучения. Это очень тяжелый процесс, которому надо учиться самому по себе. Поэтому сейчас я бы пожелал всем людям спокойствия и смирения, и помощи Божией. Это нам понадобится всем.
К. Мацан
— Это был руководитель компании «Суперджоб» Алексей Захаров. Наш собеседник сказал, что поиск работы — это тоже работа, что человек, чтобы работу не потерять, должен постоянно учиться. И как раз этой теме посвящена книга Алексея Захарова, которая сейчас готовится к выходу из печати, под названием «Как найти работу в кризис и сделать карьеру». Книга создавалась на основе многолетнего наблюдения за рынком труда еще до текущего карантинного кризиса, но, как видно, сейчас становится особенно актуальной. Или, например, советы, как грамотно составить резюме — так, чтобы потенциальный работодатель заинтересовался. Например, автор пишет — цитирую: «Проделаем простое упражнение: уберем из резюме все предложения, которые не содержат никакой полезной информации». Полезная информация — это цифры, факты, ссылки на конкретные проекты, информация о размере бюджетов. Количество слов уменьшили в три раза с лишним — количество полезной информации не уменьшилось» (конец цитаты). Еще больше практических советов, как искать работу, — на сайте http://superjob.ru.
Мы говорим сегодня об адаптации к новым реалиям жизни в связи с карантинными мерами. В этих новых реалиях осознает себя и Церковь. У трех священнослужителей в Москве тест на коронавирус дал положительный результат, еще у четырех выявлены симптомы коронавирусной инфекции, но диагноз пока не подтвержден. Это данные на момент записи нашей программы — информация из официального Телеграм-канала Рабочей группы при Патриархе Московском и всея Руси по координации деятельности церковных учреждений в условиях распространения коронавирусной инфекции. Напомню, в воскресенье, 29 марта Святейший Патриарх Кирилл призвал верующих временно воздержаться от посещения храмов, молиться дома. При этом храмы не закрываются, а священники продолжают богослужения, но при минимальном количестве прихожан, по сути, только с хором и сотрудниками храма. На портале «Православие и мир» опубликована реплика протоиерея Максима Первозванского, клирика храма Сорока Мучеников Севастийских в Спасской слободе. Отец Максим предлагает свой взгляд на вопрос о посещении храма в эти дни, особенно на фоне информации о том, что коронавирусом заболели священники. Отец Максим говорит (цитирую): «Сейчас в храме подвергаются опасности заражения, в первую очередь, священнослужители. И даже если кто-то из пришедших на службу, хотя бы один человек, окажется зараженным новым коронавирусом, священник, в любом случае, вынужден будет после этого соблюдать двух-трехнедельный карантин, даже если не заболеет. Представьте себе, что в одном храме возникает такая цивилизация, в другом, в третьем. Если Вы, верующие, будете настаивать на том, что все должны посещать храмы сейчас, на Страстную, на Пасху, мы просто элементарно выведем в карантин в течение недели-двух всех наших священнослужителей. И дело не в том, что священники должны геройствовать и пасть смертью храбрых, и пусть они не трясутся и идут в бой. Мы не боимся. Страшно другое — оставить Церковь без совершения евхаристии, самой главной службы» (конец цитаты). Как видно, по мысли пастыря, вопрос, остаться ли дома или все же идти в храм, раз он не закрыт, это не вопрос лишь только личного благочестия — это вопрос безопасности других и еще одно — вопрос, в каком-то смысле, заботы о самой Церкви, о том, чтобы в конкретном храме было кому совершать литургию.
Но хочется остановиться и на других словах пастыря: «Мы не боимся, — говорит священник. — Действительно, сегодня священнослужители, соблюдая все меры предосторожности, идут к тем, кто нуждается в помощи, идут на фоне пандемии. И люди ценят эту решимость, несмотря на страх быть рядом». Так об этом говорит епископ Орский и Гайский Ириней. Его епархия находится в Оренбургской области. Владыка Ириней рассказал в своем интервью, что к тем, кто нуждается, он, монах, ходит сам с еще двумя монахами. То есть речь — о несемейных священниках. Владыка говорит: «Если мы не пойдем, то кто пойдет? Священники, у которых семьи дома? У них супруга, дети. В случае печального исхода кто их будет утешать? Мы не сможем» (конец цитаты). Мы поговорили с самим владыкой Иринеем о ситуации в его епархии.
Епископ Орский и Гайский Ириней
— Не дай Бог, священник заболеет, останутся супруга, дети, родители священника. В данном случае утешать некому, практически, будет. Ну, а так, ну, монахи — нет у меня супруги, нет детей, и я думаю, что оправданно наше решение, и я рад, что наши священники, наши два иеромонаха поддержали, согласились. И уже оказываем, я могу сказать о себе, помощь — психологическую, если светским языком, церковным — духовную помощь. Приходится.
К. Мацан
— Те, с кем Вы сумели пообщаться, — какие реакции, какие эмоции, какие личные, если угодно, истории для Вас оказались самыми значимыми, самыми важными?
Епископ Орский и Гайский Ириней
— В лице священника они увидели человека, который готов ответить, переживать вместе с ними и готов пойти на любые риски, что важно. В лице священника они увидели человека, который поддержит в трудную минуту для всех нас. Они не увидели молитвенника — они видят и начинают сами молиться со священником. Ты предлагаешь: «Давайте попросим! Как хотите, Ваше дело — соглашаться или нет. Но я, кроме того, что побеседую с Вами, две минуты помолюсь». Я стою чуть вперед, кто-то сзади, подальше от меня. Я говорю: «Если захотите, можете креститься иногда». И люди крестятся, молятся. Спрашивают: «А когда можно будет к Вам в храм подойти?». Радует.
К. Мацан
— Владыка, Вы сказали, что человек видит в священнике или в епископе, который к нему приходит, того, кто не боится. Того, кто, несмотря на возможный страх, готов себя подвергнуть риску, но быть рядом. Насколько здесь, как Вам кажется, в принципе играет роль вера? Вот верующему человеку в этой ситуации проще идти на риск, чем неверующему, или так нельзя сказать?
Епископ Орский и Гайский Ириней
— Верующий человек, в первую очередь, пойдет и знает, что все в руках Божиих. Кроме того, он просит, чтобы Господь помиловал. Люди возлагают надежду на Бога и верят, что Господь поможет. Рады, что священнослужитель рядом с ними, не препятствует, несмотря на то, что было обращение по возможности воздерживаться, совершать молитву дома.
К. Мацан
— Владыка, Вы упомянули призыв Патриарха оставаться дома, и сегодня, например, в Москве уже выявлены случаи заражения коронавирусом среди священников. И об этом говорят не только в том ключе, что человек заболел, и это опасно, и это опасно для его ближних, само собой, но еще и в том ключе, что если священник заболевает, то он обязан уйти на карантин, а если в храме заболеют все священники, то кто будет совершать евхаристию? Что Вы об этом думаете?
Епископ Орский и Гайский Ириней
— Есть риск заболеть не только в храме — по дороге в магазин, в транспорте. Жертвы были всегда. Человек, священник, который совершает свое служение и в данный момент заболел, он, наоборот, в очах Божиих — мученик, исповедник. И я рад, что священники, которые заболели, не забыты нами. Их поминают, за них молятся. Это великое счастье.
К. Мацан
— Вы сказали про то, что верующему вера дает силу упования на Бога, чтобы идти на риск. А как при этом все-таки человеку, будь он священник или мирянин, просто верующий человек, не уклониться в другую крайность — в крайность беспечности, чтобы не перепутать упование на Бога с искушением Бога?
Епископ Орский и Гайский Ириней
— Ну, тут — работа священника, обязательно должен сообщить. И они, наши священники, слава Богу, говорят, что есть риск, Вы должны соблюдать положенные правила. Возьмите с собой маски, возьмите нужные средства гигиены, соблюдать все, что предлагают представители медицинской службы. И тогда, в таком случае риск, конечно, есть, но он небольшой. Напоминание человеку, что мы ходим под Богом, всякое может случиться — каждый должен помнить. Мы призываем всегда людей, особенно преклонного возраста: «Будьте внимательны в зоне риска. Может быть, Вам остаться дома?». Но если человек желает приходить, мы ни в коем случае не выгоняем. Человек пришел, он пришел к Богу, и мы должны оказать ему должное внимание.
К. Мацан
— Если в Вашей епархии священник, не дай Бог, заразится коронавирусной инфекцией, каким будет Ваше епископское благословение для этого священника? Временно воздержаться от совершения богослужений? Уйти на самоизоляцию?
Епископ Орский и Гайский Ириней
— Ну, в таком случае — обязательно обратиться к врачам. Его просто заберут в Оренбург и там будут лечить. Он определенное время будет вне общения с людьми.
К. Мацан
— А сколько у людей, к которым Вы приходите, всегда беспокойства, что их сейчас, в этой ситуации волнует больше всего? Потеря контроля над жизнью? С какой болью они обращаются к священнику?
Епископ Орский и Гайский Ириней
— Вы знаете, главная паника исходит из Москвы. У нас нет, практически, паники. Ну, кто-то переживает, это естественно. Главная проблема для города Орска, для Орской епархии — эта же проблема в семье. Люди между собой давным-давно не общались по-настоящему, не смотрели в глаза друг другу, не общались с детьми, не говорили родителям какие-то теплые хорошие слова, забывали их. И вот сегодня восстановить то полагаемое общение, которое должно быть, для них труднее всего. Но надеюсь, что вот этот период послужит, в конце концов, на то, чтобы семейные ценности, отношения встали на ступень выше.
К. Мацан
— Это был епископ Орский и Гайский Ириней. Владыка сказал, что тех, кто, несмотря на призыв оставаться молиться дома, все же приходит в храм, не прогонят. Это важные слова. И, надо полагать, речь здесь идет о том, кто, где и как расставляет акценты в текущей ситуации. Мы слышали реплику отца Максима Первозванского, который ставит акцент на призыве оставаться дома, и слова владыки Иринея, который добавляет к этому и то, что храмы все же не закрыты. И, наверное, главный вопрос в этой ситуации каждый человек вправе обратить только к себе самому. Это вопрос личной ответственности за принимаемые решения. Помните у Юрия Левитанского? «Каждый выбирает по себе слово для любви и для молитвы, шпагу для дуэли, меч для битвы, каждый выбирает по себе». Как никогда актуально звучат эти слова.
Это «Светлый вечер» на радио «Вера». С Вами Константин Мацан. Для тех, кто остается молиться дома, многие храмы организуют онлайн-трансляции богослужений — тоже один из путей адаптации церковной жизни к новым карантинным реалиям. Я провел своего рода опрос на своей странице в социальной сети и спросил о впечатлениях и о приобретенном опыте у тех, кто сумел к таким трансляциям приобщиться. Мнения, конечно же, разные. Кто-то указывает, скорее, на сложности или на «привкус горечи» (это цитата одного из комментаторов). Пишет, что «грустно сознавать, что не могу быть сейчас в храме». Кого-то, понятное дело, дома отвлекают дети и не дают погрузиться в службу. Но более удивили меня комментарии, в которых люди рассказывали о — парадоксально, но — важных открытиях, которые они совершили, оставшись дома и молясь вместе с трансляцией богослужения. Процитирую несколько отзывов о Мариином стоянии с чтением Канона Андрея Критского — о богослужении, которое совершалось вечером в среду на прошлой неделе. Цитирую: «Из плюсов — впервые за много лет прониклась высокой поэтичностью и глубиной богословского проникновения, отраженного в произведении Андрея Критского. В предыдущие годы оно казалось мне неподъемным и тяжеловесным». Еще комментарий: «Первый раз в жизни осмысленно прочла этот канон». И еще один отзыв: «Если честно, я всегда устаю на Мариином стоянии, а в этот раз слушала дома, и появилась тоска по тому, что можно почувствовать только в реале, — запаху кадила и так далее. И еще пришла мысль, что, стоя в храме, не ценила возможность дойти до него по улице, безопасно передвигаться, вообще мирную жизнь. Лучше постоять и устать, чем вот это вот все» (конец цитаты).
Все услышанное о богослужениях в новых условиях, об опыте прихожан и священников мы обсудили с протоиереем Игорем Фоминым, настоятелем храма Святого Александра Невского при МГИМО.
На прошедшей неделе уже прошли богослужения — Мариино стояние и Суббота-акафист, и, наверное, литургия в воскресенье. Ваши впечатления от служб в храме, где народу меньше, чем обычно, но идет онлайн-трансляция?
Протоиерей И. Фомин
— Дело в том, что непривычно, конечно, духовенству из многолюдных городов, где очень много людей. А вот когда мы встречаемся с нашими собратьями из деревень, то, в общем-то, мы слышим, что «на Крещение было аж 20 человек». И они так это с радостью говорят, потому что обычно у них бывает один-два-пять человек в воскресный день. Понимаете, здесь — да, нам, конечно, непривычно. Я, когда в Мариино стояние увидел, что в храме совсем мало людей, что, в общем-то, непривычно... Обычно, как Вы, Константин, когда-то написали, когда открылся наш большой храм, что «он опять стал маленьким», потому что было очень много людей, стало приходить, то теперь я хочу перефразировать Ваши слова и сказать: «он опять стал большим». Опять стал большим... Ну что ж, это больно видеть, но и, на самом деле, отрадно видеть. Мы постоянно говорим о послушании, мы постоянно говорим о смирении, о кротости, и нужен был только один призыв Патриарха, чтобы многие, в общем-то, остались дома. Остались дома, и трансляция онлайн — она, конечно, помогает быть не просто одному дома, но ощущать, что ты находишься в общине, ты находишься на приходе. Но могу свидетельствовать из рассказов наших прихожан, что не было такого человека, который бы не плакал перед монитором. Не было того, который бы не сожалел о том, что он сейчас не в храме. И если кто-то вдруг говорил: «А вот я был в храме», то, конечно, я не хочу сказать — зависть, но такое маленькое недоумение: «А почему не я там?». А потому что ты выполняешь послушание. Не свою волю мы должны творить, а выполнять, в общем-то, общее такое состояние, положение, дабы сохранить нам храм.
К. Мацан
— А вот смотрите, мы в нашей программе сейчас размышляем в целом о том, как люди адаптируются к новым условиям жизни на период домашнего режима, самоизоляции и карантина, и всего, что с этим связано. И вот, в частности, для многих новый опыт — участие в богослужении из дома онлайн. И тут возникает вопрос: а как, скажем так, распределить время и вот эти силы между богослужением и домом? Ну вот, например, многие отзывы такие я получал, что, конечно, тяжеловато дома полностью подключиться к богослужению, потому что дети отвлекают, потому что кто-то просит о твоем участии. Что здесь правильное — сказать, что «нет, у меня сейчас богослужение, поэтому все из комнаты выйдите, пожалуйста», или пусть богослужение идет фоном онлайн, а я с детьми чем-то займусь? Как тут искать золотую середину?
Протоиерей И. Фомин
— Да, придется искать золотую середину. Придется где-то отвлекаться, где-то останавливать. Ни в коем случае нельзя тявкать, в общем-то, на окружающих. Пусть лучше идет богослужение, а дети здесь, в общем-то, рядом ползают, что-то рисуют и, может быть даже, чего-то напевают. Поэтому — да, придется искать. У каждого это будет что-то свое. Кто-то внимательно заинтересует детей этой трансляцией онлайн, кто-то, наоборот, в общем-то, попросит уединиться, и это тоже будет, ну, таким, знаете, подвигом для всей семьи. Вот, там, «папа молится». Или, там, «бабушка молится вместе с приходом». Ну, и так далее, и тому подобное. И дети могут увидеть, что, оказывается, на компьютере можно не только мультики смотреть, в соцсетях с друзьями сидеть, но и, оказывается, это инструмент, который может служить и чему-то другому, а потом это выяснится — и даже положительному.
К. Мацан
— А вот когда я в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) у своих друзей спросил об их опыте участия такого в богослужении — через трансляцию, меня, честно говоря, согрели некоторые комментарии и ответы, когда человек писал, что «я, может быть, впервые в жизни по-настоящему вслушался, например, в Канон Андрея Критского, вчитался в него спокойно дома, оценил его красоту и, может быть даже, впервые понял до конца, о чем я в нем молюсь — ну, или не до конца, а насколько я мог это понять». Не получается ли так, что парадоксальным образом нам Бог и здесь открывает возможности для нового глубокого духовного опыта — именно через то, чтобы на время остаться дома и помолиться вот так вот уединенно?
Протоиерей И. Фомин
— Одно из самых любимых моих выражений Федора Михайловича Достоевского из его писем — это его переживание каторги, когда вот он был в заточении. И он сказал совершенно потрясающие слова — что каторга, то есть жизненное обстоятельство, хорошего человека делает еще лучше, а плохого — еще хуже. То есть все человеку, христианину нужно отправлять на свою пользу. Но если ты мирской человек, то, естественно, наверное, это как-то и в материальном плане все будет отражаться. А если ты духовный человек, то абсолютно все жизненные обстоятельства и надо, скажем так, взять и отправить во славу Божию. Есть какие-то обстоятельства, которые от тебя не зависят. Это данности. С данностями надо жить. И ничего в этом страшного нет, что вот помолились дома. И наоборот — в общем-то, любое жизненное обстоятельство мы должны себе в духовную пользу применять.
К. Мацан
— Не могу Вас не спросить о том же самом и с другой стороны. Когда человек говорит, что, оказавшись дома, в уединении, сам прочитал глазами полный текст Канона Андрея Критского и впервые для себя открыл его красоту, за этим слышится, что человек много лет ходил в храм и, может быть, не понимал, о чем молится, на самом деле. Не является ли это для нас, для каждого из нас таким тревожным вопросом, который мы вправе к себе самим обратить — до конца ли мы погружены в то, что в храме происходит, получается?
Протоиерей И. Фомин
— Все открывается очень постепенно. Не сразу человеку дается осознание и ощущение божественного и красивого. Человек должен к этому прийти постепенно. Церковь и богослужения — это гигантский культурный пласт, который можно изучать, в который можно погружаться всю жизнь. И я хочу разочаровать наших слушателей — они до конца это все равно не откроют для себя и не познают. Не потому что они такие, скажем, неспособные на это. Это гигантский пласт. Это красота, которую объять невозможно. Евангелие, как свидетельствуют многие праведные люди и просто христиане, которые читают по 50-60 лет ежедневно, оно им открывается с каждым разом все глубже и больше. Точно так же, я думаю, и здесь. Вот, может быть, нам нужна была такая встряска, чтобы прочитать этот Канон Андрея Критского и влюбиться в него так, что ты его изучишь настолько, что станет, допустим, твоей путеводной звездой? Я, причем, не боюсь об этом говорить, потому что весь Канон Андрея Критского — он состоит из Священного Писания, из примеров Священного Писания, Ветхого и Нового Заветов. И адресован нашей душе. Так что давайте будем дерзать, не бояться изучать и открыть для себя все новые и новые глубины происходящего.
К. Мацан
— Это был протоиерей Игорь Фомин, настоятель храма Святого Александра Невского при МГИМО. Это «Светлый вечер» на радио «Вера». В следующей части программы мы поговорим о том, как организовать работу дома, и о том, как не испугаться, когда вынужденно остаешься наедине с самим собой. С Вами Константин Мацан, вернемся после небольшой паузы.
«Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. С Вами Константин Мацан. Напомню, эту программу мы записываем не в студии Светлого радио, а дистанционно. И, в отличие от обычного формата «Светлого вечера» — от часового интервью, мы записали несколько бесед с разными гостями и говорим об адаптации к новым реалиям, к новым карантинным условиям жизни.
Многие сегодня открывают для себя такую вещь, как постоянная работа из дома. На фоне того, что дети сейчас тоже на карантине и в школу не ходят, организация рабочего процесса превращается в целую творческую задачу. Как решать творческую задачу организации работы из дома? Об этом мы поговорили с журналистом Анной Ершовой.
Аня, ты, как человек, который много работает, в том числе, из дома, в окружении детей и как-то научилась выделять время и место для этого, что посоветуешь тем, кто столкнулся, может быть, впервые с необходимостью организовать рабочий процесс из дома? Вот с чего начать — с комнаты, с уборки, с оборудования рабочего места? С чего?
А. Ершова
— Думаю, что важно начать с каких-то внешних вещей. Ну, действительно, у меня большой опыт работы из дома. И разные были периоды — когда я лежа на кровати работала, сидя где-то, скрючившись в уголке, но поняла, что, действительно, более эффективно работать, когда у тебя есть выделенное рабочее место. Идеально, конечно, — это отдельная комната. Ну, вижу советы, что говорят, что надо, чтобы бил отдельно кабинет и спальня, но часто это вообще нереально. У меня стол стоит там, где я сплю, в результате, но это достаточно удобно — сюда никто не заходит.
К. Мацан
— А вот ты сказала, что туда никто не заходит. Но это же с детьми нужно, получается, специально договориться! Дать им понять, что здесь сейчас мама или папа не просто что-то свое делает, а работает. То есть мама с папой как бы на работе, их как бы нет сейчас дома. Правильно я понимаю?
А. Ершова
— Да, на самом деле, это ужасно трудно. Но вот даже мои дети, которые школьники, сколько раз им ни объясняй, сколько раз ни говори, у них очень такой вот твердый стереотип в голове, что если мама в телефоне или мама в компьютере — она там играет, я не знаю, общается, то есть все то, что делают они сами. И для начала — да, мне пришлось объяснить, прямо даже вот показать, что я делаю в телефоне. Что когда я сижу в телефоне, я тоже пишу в том же WhatsApp’е, но в рабочем. То есть чтобы вот это уважительное отношение. Объясняю, что за это платятся деньги, на которые мы вот Вам можем вот это, вот это купить. То есть вот такую разъяснительную беседу нужно произвести с детьми, которые, в принципе, от трех лет уже понимают, наверное. Но все равно они будут заходить, все равно от этого никуда не деться. И тут очень важно просто не накричать на них. То есть да, как-то договариваться вот...
К. Мацан
— Так... А распределение времени между работой и домом — как решать эту проблему?
А. Ершова
— Здесь я иду от того, что вся работа делится на несколько типов: работа, которую нужно выполнять с максимальной сосредоточенностью, и работа, которую можно выполнять, в принципе, на ходу. Вот крики детей, какие-то дерганья и так далее... Вот это очень важно разделить изначально. То есть поскольку я редактор и журналист, то мне нужна тишина такая полнейшая, чтобы меня не дергали в то время, когда я пишу текст либо его редактирую. Но тут же я вот поняла, что, на самом деле, мы дольше полутора часов работать сосредоточенно не можем. То есть если бы даже у меня все ушли в школу, тишина, никто не трогает, я полтора часа что-то пишу или редактирую, потом мне нужно размяться, встать, походить, полить цветы, приготовить обед — вот вся та домашняя работа, про которую Вы говорите. То есть первое — это разделить работу на типы, второе — это малые промежутки времени. То есть если ты работаешь, то ты выделяешь себе полтора часа — полностью работаешь. Потом я уже могу — да, походить и что-то поделать по дому, пообщаться с детьми, которых, в принципе, на полтора часа тоже можно занять. Потом ты вышел, отключив все, оставив в комнате все свои гаджеты, непрерывно пиликающие. Ты с ними пообщался, узнал, как дела, что там они делают, что-то сделал — тут достаточно 20-30 минут. Потом ты можешь возвращаться снова к работе.
А вот работа второго типа, которую, в принципе, можно делать, когда тебя дергают... Ну вот я помню, когда дети были маленькие, я даже ее делала на прогулке. Прихожу на детскую площадку с каким-то списком, что мне нужно сделать, кому нужно позвонить, кому нужно ответить, и как-то вот, вяло так общаясь с ребенком, который в песочнице или на горке, посматривая за ним, я вот осуществляю вот эти вот звонки и то, для чего не нужно полностью вот так вот ограждаться от всего и уходить в работу. Ну, мне кажется, важно, ну, если говорить о внешнем — то, с чего мы начали разговор, еще как-то так вот одеться... Ну, вот многие советуют прямо даже в офисном стиле одеваться. Ну я так не делаю, я просто хожу в домашней удобной одежде, которая красивая, и я ее специально покупаю. То есть иду, какие-то трикотажные платья покупаю, какие-то брючки, в которых мне удобно, но в которых я, на самом деле, могу выйти, накинув куртку, сходить в школу за ребенком. Потому что часто, на самом деле, такое бывает, что сидишь, работаешь, и вдруг тебе ребенок звонит — ну, там, плохо себя чувствует, что-то еще нужно, ну, какие-то срочные такие вещи. И, с другой стороны, ты выглядишь опрятно, прилично, причесанной, с чистой головой для женщин... ну, и для мужчин, конечно, тоже... И так далее.
Второе: для меня очень важно периодически отключать Интернет. Вот мне сложно сосредоточиться — все дергает, все меня распыляет. И я обратила внимание, что когда я, допустим, делаю какую-то такую серьезную работу, то все равно я начинаю параллельно просматривать почту, и то, что я могу сделать за 40 минут, я буду делать в два раза больше по времени. И поэтому когда я работаю, особенно вечером, когда все, допустим, легли спать (это время я тоже использую, потому что я, в принципе, по природе сова и мне нормально работать в эти часы), я просто отключаю Интернет у себя на ноутбуке, чтобы меня ничего не отвлекало. Потому что соцсети — они очень затягивают. Вроде бы, зайдешь посмотреть что-то нужное, кому-то ответить, потом ты уже сидишь и просматриваешь эту ленту. Вот такое самоограничение тоже очень помогает.
Ну, и вообще, работая дома, нужно быть самому себе таким очень сильным директором и контролером, потому что никто тебя, конечно, не будет контролировать извне, а КПД твоей работы становится видимо всем. То есть как бы заметно, что человек все-таки не очень много работает. Поэтому, ну, вот тут сам уже себя контролируешь, не даешь себе отвлекаться, как-то вот выделяешь себе какое-то такое пространство для работы и во времени, и в доме.
К. Мацан
— Это была журналист Анна Ершова. Мы говорим сегодня об адаптации к новым карантинным реалиям жизни, в том числе о том, какие не самые привычные формы церковной жизни возникают в этой связи. Вот, например, 2 апреля два епископа с Ярославской земли — епископ Рыбинский и Даниловский Вениамин и епископ Переяславский и Угличский Феоктист — на самолете совершили облет Ярославской митрополии за святынями — частицы Ризы Господней, Токской и Казанской иконами Божьей Матери и Крестом со святыми мощами из Крестобогородского храма Ярославля.
В Церкви существует давняя традиция совершения крестных ходов вокруг территорий, пострадавших, например, от какой-то эпидемии. И в данном случае такой крестный ход, с молитвой, в том числе, об избавлении от коронавирусной инфекции, был совершен в виде облета территории. Епископ Переяславский и Угличский Феоктист, хорошо знакомый слушателям радио «Вера», в своем посте в социальной сети поразмышлял над той критикой, которая возникла в связи с облетом территории. Не могу удержаться и не процитировать. Владыка Феоктист пишет: «Вы полагаете, что мы должны были направить потраченные деньги на социальную помощь. Очень «благородно» с Вашей стороны пытаться распоряжаться чужими деньгами. Но тут загвоздка: самолет не наш, а работу пилотов, аэропорта и топлива оплатил хозяин самолета. Я с ним, кстати, незнаком. Если у Вас есть возможность связаться с ним и объяснить ему, куда он должен направить свои деньги, то сделайте это. Уверен, он с радостью выслушает Ваши рекомендации и непременно им последует» (конец цитаты).
Мы поговорили с владыкой Феоктистом и о смысле этой акции, и о том, можно ли назвать облет территории со святынями акцией, и о критике в адрес таких церковных деяний.
Владыка, Вы совершили облет некоторых городов Ярославской области со святынями. Ожидаемо, и Вы об этом сами пишете в своем посте в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), нашлись и не то чтобы критики, а просто люди, которые очень едко отреагировали на, в принципе, сам формат, скажем так, облета какой бы то ни было территории со святынями, посчитав это — ну, ну не знаю, чем — неуместным, лишним, ненужным. Что Вы об этом думаете?
Епископ Переяславский и Угличский Феоктист
— Что касается таких вот обвинений в неуместности, то, знаете, я каждый раз вспоминаю в таких случаях Блаженного Августина. Он дал совершенно замечательный ответ на вопрос какого-то человека, почему Христос выбрал именно такой образ для спасения человека. То есть почему Он пришел, воплотился, почему Он умер, и почему вот так все произошло, почему мы должны спасаться тем образом, которым и спасаемся, собственно говоря? Почему только так возможно вхождение в Царство Небесное? Блаженный Августин ответил так — я очень люблю этот ответ — что если бы Бог избрал какой-то другой способ, то у тебя вопросы все равно бы сохранились, то есть ты бы все равно спрашивал, почему вот так. Как бы Бог ни поступил, у нас всегда останутся вопросы, если не принять волю Божию во всей ее полноте. Мы всегда... Можно бесконечно множить вопросы, почему именно так, а не как-то иначе. Так вот и здесь. Если бы мы сейчас выбрали какой-то другой образ — например, поехали на машинах, то нам бы сказали: «Ребята, Ваш кортеж мешаете проезду других машин, Вы ограничиваете хоть как-то движение» и так далее, Вы бы были неправы. Если бы мы пошли пешком, нам бы сказали: «Знаете, вот Вы идете, а у Вас вон как люди к Вам присоединяются. А как же сейчас самоизоляция, карантинные меры и все прочее?». Нам говорят: «Молитесь в храмах». Мы молимся в храмах. Но в Церкви всегда существовала традиция и еще молитвы ,во-первых, совместной, во-вторых, на выезде и, скажем так, с обходом территорий, которые, может быть, пострадали от какого-то несчастья, в том числе от какой-то вирусной инфекции. Такая вот традиционная установившаяся форма. И раз она жива, живет и, я уверен, будет жить, значит, она действенна. Мы это делаем теми способами, которые у нас есть.
И еще одно — тоже, мне кажется, важное. Нам говорят, что это смешно — на самолете летать и так далее. Апостолы так не делали, и наши древние предки так не делали. Но замечательно, что люди, которые это нам сообщают, они сообщают, используя современный совет по связям.
К. Мацан
— А вот смотрите, есть, насколько я могу судить по открытым комментариям, по размышлениям разных публицистов, более тонкая критика, связанная вот с чем... Попробую ее изложить, так как я ее понимаю. Когда волонтеры тратят свои время и силы на то, чтобы доставлять продукты, когда врачи совершают подвиг, и действительно совершают подвиг на передовой в борьбе с вирусом, вот такая сугубо церковная, молитвенная акция, да еще такая необычная, кому-то покажется, может быть даже, комичная, как облет территории на самолете со святынями, выглядит, кто-то скажет, «ну просто неуместно» — именно в контексте. Что Вы такой о такой более, может быть, проблематизирующей критике думаете?
Епископ Переяславский и Угличский Феоктист
— В контексте... Ну, Церковь — она тоже, в общем-то, участвует в этом процессе — в той степени, в которой это возможно для Церкви, для верующих людей. И среди тех, кто, ну, как Вы говорите, оказывает какую-то волонтерскую помощь, или врачи и так далее, там тоже немало верующих людей, которые имеют опыт молитвы и имеют опыт участия в таинствах. И поэтому здесь вот такое разделение, мне кажется, не совсем справедливо, потому что каков критерий-то, как мы определяем? Мы знаем, какое количество тех людей, которые участвуют в волонтерских движениях, себя считают членами Церкви или?.. Не знаю, у нас есть такая статистика или нет такой статистики? Ну, я подразумеваю, что они практикующие христиане, не номинальные. Ну, помимо этого, Церковь тоже какую-то такую деятельность ведет. Ну, например, у меня один из монастырей занимается пошивом масок. Ну да, у нас нет возможности обеспечить, выполнить все заказы, которые есть, и ответить положительно на все запросы по маскам, которые к нам поступают, но тем не менее. У нас все же там не какая-то фабрика — у нас маленькое производство. Другие монастыри тоже постепенно к этому процессу подключаются. Но, конечно, мы об этом не кричим на всех углах, даже не столько потому, что боимся выказать свои добрые дела, но, в первую очередь, потому что к нам будут обращаться, а мы уже существующие обращения не можем обеспечить. То есть я к чему говорю? К тому, что у нас есть некоторые, небольшие совсем производственные мощности, мы их сейчас, соответственно, переориентировали на такого рода деятельность.
К. Мацан
— Может быть, те, кто со скепсисом эту акцию — не акцию — это деяние восприняли, облет некоторых городов в Ярославской области со святынями. Просто не до конца чувствуют, что такое молитва, им это кажется просто неким облетом, именно что акцией, а не молитвенным деланием. Вот...
Епископ Переяславский и Угличский Феоктист
— Я думаю, что так. И, плюс еще, я вот подчеркиваю, такое всегда происходит, что нас пытаются загнать в некое гетто и объявить нас неполноценными. И я против этого протестую, потому что ну вот у них либо «или — или»: либо ты молишься, либо ты, значит, масочки шьешь. То, что можно масочки шить с молитвой, то, что можно все делать с молитвой, в общем-то, и нужно делать с молитвой, это как-то не попадает в поле внимания этих людей.
К. Мацан
— Какие были Ваши личные ощущения от такой необычной молитвы?
Епископ Переяславский и Угличский Феоктист
— Когда летишь на вот этой высоте небольшой относительно и видишь землю нашу Ярославскую оттуда, то видишь, что она расцветает, потому что весна, как реки разлились, как все так оживает потихоньку, то, ну, скажу так, какие-то все вот эти наши печали земные и настроения, и ощущение какого-то надвигающегося конца, апокалипсиса, безысходности — оно как-то рассеивается, улетучивается. Потому что ты видишь, что жизнь — она жительствует.
К. Мацан
— Это был епископ Переяславский и Угличский Феоктист.
Это «Светлый вечер» на радио «Вера». С Вами Константин Мацан. У митрополита Антония Сурожского в одной из бесед есть такие слова, цитирую: «Есть два рода одиночества. Можно оказаться отверженным, как бы в одиночном заключении, либо можно превратить одиночество в глубокое состояние. Мне кажется, это зависит от нас самих. Мне кажется, каждый из нас может войти в себя, уйти в самые свои глубины и в этих глубинах своих найти ту точку, исходя из которой можно обратиться вовне и не быть одиноким тем одиночеством отвержения, но быть одним, как бы находиться в центре событий, уметь смотреть и видеть, слушать и слышать и отзываться на жизнь» (конец цитаты). Как никогда актуально эти слова звучат сейчас, когда многие в ситуации самоизоляции оказались перед необходимостью чаще оставаться с собой наедине. Это тоже требует определенной адаптации к новым реалиям жизни. Тема поиска себя настоящего, умение быть с самим собой в тишине и молчании — одна из важных в беседах митрополита Антония Сурожского. О том, как не испугаться одиночества и обратить его себе на пользу, мы поговорили с Фредерикой де Грааф, психологом, врачом, волонтером Первого московского хосписа, духовной дочерью митрополита Антония Сурожского. Фредерика по происхождению — из Голландии, но уже много лет живет в России. Фредерика, сейчас многие, надо полагать, кто оказались на самоизоляции дома у себя, столкнулись с проблемой, в каком-то смысле проблемой одиночества. Одиночества не в смысле, что ты никому не нужен, а с необходимостью остаться с самим собой наедине. И для кого-то, быть может, эта встреча с самим собой покажется не такой простой, в чем-то даже, может быть, пугающей. Как Вам кажется, делая такое допущение, я прав?
Ф. де Грааф
— Я думаю, что да, потому что если я смотрю на людей вокруг себя тоже в хосписе и везде, мне кажется, мы никогда не останавливаемся, чтобы быть внутри себя, чтобы молчать и чтобы познакомиться с настоящим «я». Как владыка говорит, есть два «я»: есть то, которое мы видим, и настоящее «я», которое мы только можем найти, когда мы входим внутрь себя, когда мы находимся в глубине и там встречаемся с тем себя… - это его слова - с Богом. И это личность, которую почти мы не знаем. И я думаю, что сейчас как раз время, когда столько страхов, столько заботы, столько тревоги, и желания, которые вокруг нас, которые как раз мешают войти внутрь себя. Это первое, мне кажется, что мешает. А второе, о чем Константин говорит, что когда мы будем наедине с собой, может быть, в первый раз, это во-первых, страшновато, потому что скучно. Владыка об этом говорит. Потому что мы не знаем, с кем мы будем встречаться. Но без этого, мне кажется, мы никогда не встречаемся ни с Богом, ни с другим человеком.
К. Мацан
— А когда мы остаемся наедине с собой и для нас открывается, как Вы говорите, эта возможность узнать себя настоящего, себя такого, которого ты раньше не знал, то есть не одну из своих социальных ипостасей, а некоего себя на глубине, а вот что нужно, чтобы это состоялось? Просто остаться в тишине, просто посидеть, просто дать себе время подумать, или встать на молитву? Как Вам кажется из слов владыки, из Вашего личного опыта духовной жизни, из опыта Вашего общения с людьми — что сделать в первую очередь человеку, чтобы встреча с собой состоялась?
Ф. де Грааф
— Я думаю, прежде всего, о чем Вы говорите, — что вот мы молчали. Но не только молчали, значит, без слов. Мы молчали и душой, и чувствами, которые роют нас, чтобы они улегли, и даже телом, чтобы сидеть, просто сидеть и быть самим собой. Это первое. Чтобы суматоха, чтобы страхи улеглись. Это особенно трудно сейчас, потому что люди под страхом, и страх мешает войти вглубь. И если есть человек верующий, мне кажется, можно постараться, по крайней мере, передать все в руки Божьи и быть в Его присутствии. Это первое. И второе, что владыка говорит, — чтобы найти свое реальное «я», личность, то есть то, что образ Божий, который в каждом из нас есть, вложен в нас, читать Евангелие и в Евангелии найти те места, которые тебя вдохновляют. Тогда это уже в этих местах мы едины со Христом, и это наше реальное «я», наше настоящее «я», наша личность, которая свята. И он дальше дает совет, чтобы никогда не поступать против этого, потому что это было бы самоубийством, потому что это самые настоящие, которые у нас есть, это уже связано со Христом — образ Божий в нас.
К. Мацан
— Вы упомянули, и об этом невозможно не сказать еще чуть подробнее, — тему страха, очень, наверное, актуальную, к сожалению, для многих из нас сейчас. Вы работаете в хосписе, Вы общаетесь с людьми, которые проходят очень непростую фазу жизни — и свою, и своих близких. Что Вы можете сказать? Как еще бороться с этим страхом? Что может человек изнутри себя этому страху противопоставить?
Ф. де Грааф
— Я думаю, что прежде всего признать, что страх есть. Второе — мне кажется, если речь идет про больных, которые стоят перед переходом, перед смертью, — узнать, какие страхи. Есть разные страхи. Есть страх потерять контроль, который, сейчас очень очевидно у нас сейчас, мы потеряли. Контроль над собой, над обстоятельствами. Но человек, который умирает, он действительно в карантине, и намного больше, чем мы. Он не может двигаться, он не может выйти и не может встать. И страх потерять контроль, страх потерять функции тела. Немножко как здесь, когда мы не можем выйти на улицу, это уже как-то похоже на это. Но я думаю, что если мы можем сейчас использовать это время, которое есть, чтобы понять, что это значит — быть в зависимости от внешних обстоятельств, то ли от того, что болезнь, то ли от того, что от правительства мы должны быть, потому что вирус, мы должны быть дома... А что мы будем с этим делать? Признать, что нам страшно. Потом, делать что-то, что можем чему-то научиться от этого. Я думаю, что это крайне важно. Если речь идет о больных, человек, который рядом с ними, чтобы действительно человек, только что говорили, молчать и дать ему возможность выговориться. Или через наше присутствие дать почувствовать: «Не бойся, потому что я вместе с тобой». Я думаю, что сейчас, когда обстоятельства такие сложные, но интересные тоже у нас сейчас, чтобы стать более человечными, чтобы стать более открытыми к себе и к Богу, и тогда будет возможно выговориться и помочь человеку, который в страхе.
К. Мацан
— Это была Фредерика де Грааф — психолог, врач, волонтер Первого московского хосписа. После всего сказанного Фредерикой трудно не вспомнить еще одну историю из бесед митрополита Антония Сурожского — про бабушку, которая вязала перед лицом Божьим. К владыке в доме престарелых обратилась старушка и сказала: «Я уже много-много лет повторяю Молитву Иисусову и никогда не ощущала присутствия Божия. Скажите, что мне делать?». На это владыка ответил: «Как Вы думаете, когда может Бог успеть что-нибудь Вам сказать или проявить Свое присутствие, если Вы все время говорите?». — «А что же мне делать?» — «Вы вот что сделайте. Вы завтра утром встаньте, уберите свою комнату, затеплите лампады перед иконами, сядьте так, чтобы видеть и иконы, и лампаду, и открытое окно, и фотографии любимых людей на камине, возьмите спицы и шерсть и вяжите молча перед Лицом Божьим. И не смейте говорить ни одной молитвы. Сидите мирно и вяжите». На следующий день бабушка вернулась и рассказала: «Я сделала то, что Вы мне сказали: я села, начала молчать, вокруг было тихо, а потом я стала слышать звук спиц, которые тихо ударяли друг о друга. Этот звук как бы углубил чувство молчания вокруг меня. Чем больше я ощущала это молчание, тем больше я ощущала, что это молчание — не просто отсутствие шума, а в нем есть что-то иное, есть чье-то присутствие в сердцевине этого молчания. И вдруг я почувствовала, что в сердцевине молчания — Сам Господь. Тогда я почувствовала, молясь словами, ровно как и не молясь словами, что я с Ним, Он на меня глядит, я гляжу на него, и так хорошо нам вместе». Вот такая история. На этом мы заканчиваем наш сегодняшний разговор. Это был «Светлый вечер», который мы записывали не в студии Светлого радио, а дистанционно. С Вами был Константин Мацан. До свидания, не унываем!
«Святитель Иоанн Шанхайский». Глеб Елисеев
Гостем программы «Исторический час» был кандидат исторических наук Глеб Елисеев.
Разговор шел о судьбе удивительного святого, почти нашего современника, святителя Иоанна Шанхайского, о том, как складывался его путь к церковному служению, как вместе со многими соотечественниками оказался в вынужденной эмиграции после гражданской войны в России, как, благодаря его трудам, удалось договориться о принятии русских беженцев в США и Австралии, и как в святителе Иоанне удивительным образом объединились подвиг юродства и епископское служение в Китае, Европе и США.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Все выпуски программы Исторический час
«Путь иконописца». Александр Чашкин
Гостем программы «Вечер воскресенья» был художник-иконописец Александр Чашкин.
Мы говорили с нашим гостем о его пути к вере, о приходе к иконописи после встречи с архимандритом Зиноном, а также о том, почему церковное искусство стало значимой частью его жизни.
Ведущая: Кира Лаврентьева
Кира Лаврентьева
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие наши слушатели. Меня зовут Кира Лаврентьева. Как всегда, в этом часе мы говорим о пути христианина в светском обществе. Сегодня у нас удивительный гость в студии Светлого радио, Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников, расписывал более 15-ти храмов в России и за рубежом. Наверное, проще сказать, что не расписывал Александр Иванович.
Александр Чашкин
— Руководил росписью, скажем так.
Кира Лаврентьева
— Да, да, да. Все известные монастыри, храмы, скажем так, большинство известных храмов и монастырей, так или иначе, все равно связаны с рукой Александра Ивановича. Даже сербский монастырь Дайбабе известный и в США и везде.
Александр Чашкин
— Кафедральный собор Американской Православной Церкви.
Кира Лаврентьева
— Здравствуйте, Александр Иванович. А то я вас представляю-представляю.
Александр Чашкин
— Здравствуйте.
Кира Лаврентьева
— Да, дорогие друзья, Иверская часовня на Красной площади, храм Георгия Победоносца на Поклонной горе, кафедральный собор в Самаре. Много-много можно перечислять, и в интернете всё это есть. Я думаю, вы уже поняли, гость у нас сегодня незаурядный, это мягко скажем, а вообще, конечно, крайне интересный. Александр Иванович, традиции нашей программы предполагают спрашивать о пути к вере, в вере и жизни с верой. Но я вас еще хотела бы спросить и о пути к иконописному искусству, потому что чем вы только не занимались. Вы сами говорите, что учились в Суриковском институте, окончили оперную студию при Центральном Доме работников искусств, пели на клиросе, так собственно и начал прокладываться ваш путь к вере. Расскажите, пожалуйста, как вы стали верующим человеком, я думаю, это как-то с иконописью очень связано.
Александр Чашкин
— Я начну с того, что я родился в семье, которая никакого отношения не имела к вере, к христианству, к православию. Более того, отец у меня был известным коневодом, родился я фактически в Киргизии на берегах озера Иссык-Куль. Там отец мой создавал породу, которую начали создавать еще до революции. Дочь генерал-губернатора Семиречья, Пьянкова со своим мужем поручиком прочитали статью Пржевальского, что самое красивое место на земле — это озеро Иссык-Куль. Хотя Пржевальский, как известно, был путешественником и объездил очень много стран и земель. И они возмечтали именно там создавать новую породу лошадей, которая объединяла в себе киргизскую лошадку, которая по горам хорошо ездила, донскую лошадь, которая была самая выносливая в мире лошадь, и чистокровную английскую лошадь, которая была по экстерьеру и по скорости самой быстрой, самой красивой в мире, ибо произведена она была от ахалтекинцев, от древней лошади, на которой еще ездил по преданию Макендонский, Буцефал его жеребец был. И я там родился. Поэтому я никакого отношения к иконам не имел. В 15 лет мы переехали в Рязанскую область, отца пригласили во Всесоюзный институт коневодства работать, продолжать работу селекционную на счет лошадей. Рядом было село Константиново известное, где родился Сергей Есенин. Моя первая профессия была — я объезжал лошадей, в течение очень многих лет я работал наездником, это называется правильно конюх-берейтор, занимался конным спортом. Казалось бы, моя судьба сама мне велела продолжать дело отца, быть коневодом, заниматься лошадьми. Но получилось так, что я работал на ипподроме, объезжал лошадей, работал в отделении чистокровных лошадей Рязанского конного завода. В это время я рисовал пейзажики. Однажды я в обществе взял и что-то спел. Мне сказал один человек, бас, который когда-то учился в консерватории: ты что, сумасшедший с таким голосом ты занимаешься лошадьми? И отвел меня к солистке Большого театра Масловой, как сейчас помню, народной артистке Советского Союза. Она меня приняла в школу при Большом театре. Была такая школа-студия, где был ректором сам Козловский, который прослушал меня, тут же меня приняли без всяких экзаменов. Я проучился там почти 4 года. Более того я учился у солистки Ла Скала в прошлом, такая была Нина Леонова-Бинесович, знаменитое драматическое сопрано. Я решил, что, наверное, буду оперным певцом. Я безумно любил Карузо, Марио Ланца, слушал пластинки этих великих теноров-итальянцев. Сам мечтал, давал концерты, пел по-итальянски неаполитанские песни. Меня даже называли итальянец из Химки Ховрино, тогда кто-то меня обозвал. И получилось так, что меня направили в консерваторию, а мне было уже больше 28 лет, а туда принимали на дневное отделение только до 28 лет. А на вечернее принимали только москвичей, у меня тогда не было прописки и, короче говоря, я в консерваторию прошел по экзаменам, но меня не приняли. И я пошел работать, кто-то мне посоветовал: иди в церковный хор, может быть, тебя возьмут певчим. Через каких-то знакомых я попал на Сокол, храм Всех Святых, меня прослушал регент Чуенков знаменитый, тоже известный регент был. Меня приняли туда, и я стал петь в храме. Что из меня оперного певца не вышло, я несколько подрасстроился, достаточно сильно. Но, смирившись, стал петь в церковном хоре, и потом подумал, что это, может быть, моя судьба. Но дальше произошло какое-то чудо невероятное, как я считаю. Чудо, которое говорит о том, что не всегда мы делаем то, что хотим. Это нужно нашей судьбе, говорят, что прокладывается сверху судьба человека, то есть Богом. А человек уже должен сам решать, ему дана свобода воли. У нас на Соколе работала монашка Вера уставщицей, которая меня как-то отвела, сказала, что у нее дома живет знаменитый старец Сампсон Сиверс, так называемый.
Кира Лаврентьева
— Ничего себе.
Александр Чашкин
— Говорит: пойдем, я тебя познакомлю. Я говорю: нет, Вера, что ты, такой старец знаменитый, зачем я ему нужен? — Нет, ну, пойдем все-таки. Он уже старенький, ты будешь рад знакомству с ним. В общем, так получилось, что я к нему попал, к Сиверсу. Он, что интересно, спросил: ты чем занимаешься? Я говорю: да вот, работаю на ипподроме, пою в храме, оперного певца из меня не получилось, очень доволен, что попал не в герои оперы, Каварадосси, Канио «Паяцы», а пою церковные вещи. Так, работаю на ипподроме, объезжаю лошадей, пишу пейзажики, говорю. Но параллельно, когда я работал на ипподроме и начал писать пейзажики, мне надо было у кого-то учиться. В Суриковский институт я тогда мечтал только поступить, но моя мечта до реальной не воплотилась. Поэтому я просто познакомился с художником Зюзиным, который был очень интересный человек и художник. Он сказал мне тогда, только из армии я вернулся: Сашулька, зачем тебе Суриковский институт? Вот есть такой маэстро, метр московской богемы Василий Яковлевич Ситников, пойдешь к нему, десять академий закончишь, великий рисовальщик. Я подумал, почему не сходить. Он отвел меня к этому Ситникову, который сейчас очень известный человек, у него картины во многих музеях, в частности несколько картин в музее Гуггенхайма находятся в Америке. В общем, я попал к нему в ученики, показал пейзажики, он говорит: мне это очень нравится — и стал параллельно учиться у него, у этого Ситникова, живописи, рисунку.
Кира Лаврентьева
— В гостях у «Вечера Воскресенья» Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор. Вот, вы попали к Ситникову?
Александр Чашкин
— Да. И вот у Ситникова брали уроки большие серьезные художники, которые давно закончили Суриковский институт, даже преподаватели у него брали уроки. В частности, как сейчас помню, Александр Иконников преподавал в Суриковском институте. Я ему как-то сказал, что отец страшно переживает, что я не учусь в Суриковском, а продолжаю работать, объезжать лошадей. По сути дела, конеберейтором, моя была профессия. Берейтор это наездник, объездчик лошадей. Мне Иконников сказал: а давай, я тебя возьму, у тебя такой уровень, что я тебя возьму. Формально сдашь экзамены, а я тебя возьму в Суриковский институт на вечернее отделение. Только не говори Ситникову, не говори Зюзину, никому не говори, и ты потихонечку закончишь. И я там проучился 4 года, закончил Суриковский институт, эти вечерние классы, как они назывались. Я возвращаюсь к тому, когда я попал к Сиверсу, он меня спросил, чем занимаешься? Я говорю: вот, я учился в Суриковском, работаю на ипподроме, пою в храме. И он, обращаясь к Вере, не ко мне, а к Вере, это удивительно было, сказал: Вера, ты знаешь, что Александр будет писать иконы? Отведи его к Зинону. Я удивился, говорю: батюшка, во-первых, я не собираюсь иконы писать, потому что иконы пишут святые, с моей точки зрения, и потом кто такой Зинон, я не знаю, не слышал. Он тут же сказал: Ну, Зинон это современный Рублев. Это мне сказал батюшка и подтвердила Вера. Вера, ты его не слушай, что он там не будет, он будет иконы писать, отведи его к Зинону. Кстати, я, перебивая себя, могу сказать, что я встречал несколько даже священников. Одного профессора психиатрии, в Яме он настоятель — Ям такое место под Москвой — который был профессором медицины, у которого была своя клиника и который тоже пришел к Сиверсу, тот сказал: ты будешь священником. Он сказал: что вы, батюшка, я же профессор, занимаюсь психиатрией. — Нет, ты будешь. И он через два года стал священником. К сожалению, я забыл, как его зовут, не важно. Я очень удивился, что к какому-то Зинону, который есть современный Рублев, меня должны отвести. Я думаю, ладно, сказал и сказал батюшка. Мы поговорили, распрощались, я благословился и ушел. А потом по истечении где-то месяца она мне предлагала... Тогда возрождался Даниловский монастырь, там работал этот самый Зинон. Несколько раз она всё пыталась меня привести, я всё отговаривался, потом как-то мы с ней куда-то шли, она говорит: а давай всё же зайдем в Даниловский монастырь. Я говорю: ну, давай, раз уж мы проходим мимо, давай зайдем. Мы зашли. Она сказала: я к Зинону, если можно его вызвать. Я, потом работая с Зиноном много лет, знал, что он никогда не выходил к женщинам, даже не спрашивал, монашка это, не монашка, просто он ни к кому не выходил, потому что столько желающих было его увидеть. А здесь он вышел и спросил меня, в том числе, вы зачем пришли? А я говорю: я хотел бы помогать как-то, если можно вам помочь в росписи монастыря, в работе над восстановлением Даниловского монастыря. Он говорит: хорошо, приходите завтра, я вам найду какую-нибудь работу. На следующий день я пришел в Даниловский монастырь. И здесь произошло еще некое чудо. Когда я зашел в храм Семи Вселенских Соборов, в котором Зинон работал над иконостасом, я увидел, как он работает. Он писал икону. И я, когда увидел, как он работает, и вообще его в работе увидел первый раз, я понял, что передо мной действительно гениальный иконописец, и до сих пор так считаю, и не только я, а в мире очень многие так считают. Более того, наперед забегая, могу сказать, что когда я руководил росписью кафедрального Никольского собора Американской Православной Церкви в Вашингтоне, то меня познакомили с отцом Федором Куфусом, который на то время — это около 30-ти лет назад было, 27 лет назад — был ведущим, считался самым дорогим и самым известным греческим иконописцем современным. Меня познакомили, я с ним сразу подружился. В том числе надо было сказать комплимент. Сначала я посмотрел на его работу, он расписывал храм, по-моему, Архангела Михаила у Потапова в Зарубежной церкви. Я посмотрел, мне очень понравилось, я ему сказал: отец Федор, по-видимому, два самых выдающихся современных иконописца, это вы и Зинон. Он на меня посмотрел внимательно и сказал такую фразу: ты знаешь, Александр, ты ничего не понимаешь в иконах, если ты сравниваешь, с Зиноном никого нельзя сравнить в современной иконописи, и даже меня, — он поднял палец кверху — даже меня нельзя сравнить с ним. Он, конечно, самый выдающийся художник современности. Дальше произошло вот это чудо, когда я стал работать с ним над восстановлением. Я растирал краски, полгода или год не говорил, что я занимался живописью, и смотрел, как он работает, и это было для меня самой высшей школой, конечно. А дальше он уехал в Псково-Печерский монастырь, я поехал за ним, пробыл у него где-то полгода-год, и наезжал к нему время от времени. В это время я уже поступил в Софринские мастерские иконописные, где я проработал несколько лет. Я уже подумывал, как бы мне не остаться совсем в Псково-Печерском монастыре, я был типа послушника, имел такую аккредитацию в виде послушника. Кстати, вторым послушником у Зинона был тогда нынешний митрополит Тихон, а тогда он был просто для меня Гоша.
Кира Лаврентьева
— Да, были эти времена.
Александр Чашкин
— Это были те времена, когда мы вместе с ним были, а потом он перешел к Крестьянкину. А меня вдруг однажды вызывает наместник, сейчас он митрополит Коломенский в Подмосковье, тогда был наместником Псково-Печерского монастыря отец Павел, тогда еще Павел, и говорит: тебя призывает зачем-то патриарх. А я говорю: зачем? — Ну вот, вроде, об Америке какая-то речь идет. Теперь расскажу, как я попал в Америку, также интересный рассказ. Когда я работал в Софринских мастерских, первый храм, росписью которого я руководил, был знаменитый, очень известный храм в Кочаках, родовой храм семьи Льва Николаевича Толстого, где похоронены все его предки, дети почти все, кроме него самого, конечно. Как известно, он похоронен не около храма, а около дома. Известно, да?
Кира Лаврентьева
— Ну да.
Александр Чашкин
— Когда закончили роспись этого храм — сейчас, кстати, об этом фильм пытаются создать, как я расписывал больше 30-ти лет назад его — вдруг приехала американская делегация. В составе Американской делегации был настоятель кафедрального собора Американской Православной Церкви отец Дмитрий Григорьев, это очень известный знаменитый автор многих классических трудов о Достоевском, он специалист по Достоевскому, классические труды многие принадлежат именно ему. И владыка Василий (Родзянко) всем известный, который был епископом Вашингтонским на то время. Ну и еще несколько человек было. Они ездили по России, чтобы найти русского художника, который бы расписал кафедральный собор Американской Православной Церкви. Это связано с тем, что им хотелось, чтобы именно русский расписал. И второе, может быть, материально, с греками разговор более серьезный в смысле материальном. Короче, им понравилась моя роспись, и они меня пригласили, к Алексею II пришли, говорят: вот, мы хотим Чашкина, чтобы он руководил росписью кафедрального собора. В течение полгода, тогда я приехал из Псково-Печерского монастыря в Москву, меня вызвал патриарх Алексей II, сказал: ты поедешь в Америку расписывать собор. Я уже рассказывал, что отец Павел, наместник, сказал, что я тебя не благословляю в Америку ехать. Я говорю: что делать, раз патриарх вызывает, съезжу. Если меня утвердят, то мир посмотрю. — Нет, я тебя не благословляю. Кстати говоря, через месяц он приехал, уже епископом Нью-Йоркским стал. Значит такое, говорит, послушание. Я говорю, ну, что же, вы вроде не собирались, владыка. А он сказал: ну, знаешь, все-таки послушание, послушание. Так получилось, что я там проработал три года, расписывая кафедральный собор. Для меня это был подарок судьбы невероятный, конечно. Дело даже не в Америке, а в том, что... Это длинный разговор отдельный, коротко скажу. Я там пообщался с потомками русских эмигрантов, которых изгнали еще большевики в 20-х годах. Допустим, тот же Григорьев был сын генерал-губернатора Архангельска. Тот же владыка Василий был внук председателя Государственной Думы. Толстой Владимир Сергеевич, староста храма, который был прямой потомок Алексея Михайловича Толстого, Милославский. Там были такие потомки древних даже русских родов, эмигранты. Я бы так сказал, что это были подлинные патриоты России. Они не считали, что сами уехали, они достаточно негативно относились к тем, кто уезжал сам, их же родителей, дедов изгнали большевики фактически, они любили Россию, были подлинными патриотами России. Поэтому я был в обществе, как попал среди какой-то элиты русской, которую лишили родины. Я был счастлив там находиться три года, счастлив был работать там. Конечный итог — я могу сказать, в газете «Вашингтон пост» было написано, что из Москвы приехала группа русских иконописцев во главе с Александром Ивановичем Чашкиным, которые превратили кафедральный собор в жемчужину мировой живописи, была такая фраза в газете «Вашингтон пост». Так что я вернулся, Алексей II был очень доволен, наградил меня орденом Владимира III степени.
Кира Лаврентьева
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. У нас в студии Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы очень скоро к вам вернемся. Пожалуйста, оставайтесь с нами.
Кира Лаврентьева
— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, меня зовут Кира Лаврентьева. Я с радостью напоминаю вам, что у нас сегодня знаменательный гость Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Огромное количество храмов, монастырей расписывал Александр Иванович в России и за рубежом. Об этом мы сегодня говорим, говорим о богословии иконы, говорим о пути Александра Ивановича к вере и к иконописи. Все это, конечно, интересно, и часа нам явно уже не хватает, я вижу. Александр Иванович мы с вами остановились на росписи храма в Америке. Пожалуйста, расскажите, как там дальше всё продолжалось, как всё развивалось.
Александр Чашкин
— По приезде из Америки я был главным иконописцем предприятия Софрино, фактически был главным иконописцем Московской патриархии. Дальше было много интересного, в том числе, я познакомился с совершенно потрясающим человеком, которого уже канонизировали как местного святого. Я думаю, что когда-нибудь его канонизируют не только как местного. Так же возвращаюсь к Родзянко, епископу Вашингтонскому, я даже думаю, что его когда-нибудь канонизируют, потому что многие, в том числе и я, общаясь с ним, поняли, какой это удивительный человек, совершенно бескорыстный. Более того, он еще не признанный миром богослов. Он написал совершенно потрясающую книгу «Теория распада вселенной и вера отцов», где выдвинул идею, с точки зрения современных астрономов и богословов она кажется совершенно безумной, а именно теорию о создании мира. Он прочитал у Василия Великого, своего святого, что наш мир, когда галактики разбегаются, это осколки Вселенной, которые разлетаются во все стороны, летят в тартарары, но когда-нибудь они будут назад. В индийской философии похожее есть. Во всяком случае, он говорил, что это не создание мира, по его гипотезе. А создание мира — это был райский совершенно мир в другом измерении, который через грехопадение взорвался и стал разбегаться во все стороны неизвестно куда. Короче говоря, на первой взгляд совершено безумная идея, но он ее вычитал у Василия Великого. Я говорю, что владыка Василий был выдающимся богословом, которого еще мир не оценил, а как человек он был совершенно удивительный. Есть такая книга «Тайны святых», где говорится о том, что такое святой человек. Это человек, который полон некой энергии любви, энергетики любви. Я в свое время познакомился и исповедовался у Кирилла, а Кирилл это человек, который был духовником Алексея II, духовником лавры был.
Кира Лаврентьева
— Архимандрит Кирилл (Павлов).
Александр Чашкин
— Да, Павлов. И вот, я случайно попал к нему на исповедь, даже не хотел исповедоваться, хотел сбежать. Он говорит: э, куда собрался, ну-ка иди сюда. Проговорив с ним 15 минут, я не хотел от него уходить. Настолько это был удивительный человек, настолько он меня обаял этой энергией любви, что мне просто хотелось около него быть все время. То же самое чувство у меня было к владыке Василию. Отец Дмитрий Григорьев тоже был такой же человек. Короче говоря, слава Тебе, Господи, я познакомился со многими... То же Сампсон, который мне такую невероятную идею... Я заканчиваю уже о своем пути, я думаю сказать, я не собирался никогда иконы писать, как из моего рассказа следует, он меня направил на этот путь и только через много десятилетий я понял, что меня Господь вел этим путем, а я еще и сопротивлялся. И каждый раз было то, что Господь меня приводил к моей профессии, единственной, которой я сейчас занимаюсь, и без нее уже не мыслю ни своей жизни, ни своего будущего, ни своего прошлого. И всё это увидел во мне этот старец Сампсон. Еще один старец, я считаю, что вопрос канонизации только вопрос времени — это отец Авель Рязанский.
Кира Лаврентьева
— Вы его называли своим духовником?
Александр Чашкин
— Он для меня был как отец родной. Я его знал в течение почти 25-ти лет. Я не знаю, может быть, отношения мне напоминают отношения Зосимы и Алеши Карамазова. Я к нему приходил всегда, я даже не мог его назвать духовным отцом, он был просто очень близкий, родной человек, с которым я готов был общаться бесконечно долго и много, даже более того, он однажды меня призвал и сказал: Сашенька, дорогой, вот через полгода я умру. — Да, что вы, батюшка, да живите. — Нет, Сашенька, ты уж помолчи, пойдем, я тебе покажу, где будет моя усыпальница. Был небольшой храм-часовня Серафима Саровского, а отец Авель был в схиме именно Серафим. Мне показал, над могилкой такое напишешь, здесь царская семья, а он особо почитал царскую семью. Сказал, где что написать, и ровно через полгода он умер действительно. И я расписал эту часовню в Иоанно-Богословском Рязанском монастыре. Эта часовня в честь Серафима Саровского стала усыпальницей этого великого старца, который около 15 лет жил на Афоне и 11 лет был игуменом — по-нашему настоятель, у них игумен — Пантелеимонова монастыря Афонского. Еще один случай расскажу, где Америка меня тоже привела, и на этом я свою судьбу закончу. Однажды некий человек, который был вице-премьером Украины, еще дружественной нам когда-то давно, лет 15 назад, Лунёв, он был министром угольной промышленности, выдающийся специалист горного дела, решили с братом сделать собор в Святогорском монастыре Донецкой области. Это, кстати, родина моих предков со стороны отца, там рядом село было, где отец родился. И они искали тоже художника. И вот он случайно совершенно, мне аукнулась та же Америка, я так уже для смеха рассказываю, однажды выбирал художника, не разбирался в иконах, смотрел фотографии. И вдруг наткнулся на фотографии, где я стою вместе с Ваном Клиберном, как известно, был великий пианист, один из величайших пианистов 20-го века, сказал: а это кто? Это же Ван Клиберн? — Да, Ван Клиберн. — А это кто? — А это иконописец Чашкин. Не будет же Ван Клиберн, скажем так, с нехорошим человеком фотографироваться, там другое слово обозначил, не очень приличное. Вот, его беру. Благодаря Вану Клиберну, я попал, руководил росписью собора в Святогорском монастыре. Я почему их вспомнил, Лунёвых, светлых людей, двух братьев, Сергея Георгиевича и Владимира Георгиевича, которые построили этот великолепный собор, который я считал моей самой лучшей работой, я его расписывал в течение двух где-то лет, ездил туда. К сожалению, год назад его разбомбили. Не полностью, он остался, но очень сильно разбомбили. А это был потрясающий собор. Украинская Церковь даже наградила меня высшим орденом украинским — орденом Нестора Летописца I степени за роспись этого собора. Ну, а потом пошло туда, куда уже пошло, и этот собор теперь не знаю, восстановят когда-нибудь или нет. Но Лунев говорит: дай Бог, война закончится, поедем восстанавливать. Я про свою судьбу всё рассказал.
Кира Лаврентьева
— В гостях у «Вечера воскресенья» Александр Иванович Чашкин, художник-иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор. Александр Иванович, можно много вас спрашивать, потому что действительно интересно. Десять жизней в одной как-то уместилось у вас удивительным образом. Хочется спросить про богословие иконы.
Александр Чашкин
— Давайте.
Кира Лаврентьева
— Ваши мысли по поводу иконописного искусства узнать.
Александр Чашкин
— Это вопрос очень злободневный и правильный. В Москве сейчас восстанавливается чуть ли ни 300 храмов, и этот вопрос очень злободневный. Здесь какой-то спор между академическими художниками, которые, скажем, закончили Суриковский институт или закончили академию Глазунова, они претендуют на роспись многих храмов, более того, расписывают. В частности, когда я приехал из Америки, меня призвал Алексей II и сказал: Александр Иванович, как мы будем храм расписывать Христа Спасителя? Тогда он уже был готов, но еще готовился к росписи. Я ему сказал: ваше святейшество, если мы будем пытаться повторить то, что было, во-первых, художника уровня Семирадского, Репина, Сурикова, Крамского, Васнецова сейчас нет. И я ему напомнил, что Васнецов, когда расписывал в Киеве собор известный, после росписи собора, которую все очень хвалили, сказал такую вещь удивительную. Он сказал, что все мы, современные художники, мечтая о славе Дионисиев и Рублевых, к сожалению, шли совершенно не тем путем. То есть то, что мы сделали, это не церковное искусство. Поэтому надо возвращаться к подлинному каноническому церковному иконописному искусству, а не расписывать в академической манере храмы. В чем тут дело? Известен такой философ и богослов, как Павел Флоренский, он написал гениальную совершенно книгу, которая называется «Иконостас», всем советую ее почитать, чтобы понять, в чем разница между иконописным искусством и академическим искусством.
Кира Лаврентьева
— Вы написали отца Павла без нимба в одном из храмов американских, в благодарность ему за эту книгу.
Александр Чашкин
— Да, да, я там... Я тут же прокомментирую немножко. В храме в Америке табличка была, что храм посвящен жертвам русской революции. И когда надо было расписать заднюю стенку, я предложил сделать роспись, в которой отразить жертвы революции. То есть канонизированных уже святых и тех, которых не канонизировали еще, но которых, может быть, канонизируют или нет, но они пали, были жертвами революции. В частности, разговор идет о Павле Флоренском. Он, безусловно, по всем категориям был мученик, то есть той самой жертвой революции, потому что его до сих пор трудно... По одним сведениям его расстреляли в 38-м году, по другим в 43-м. Но, во всяком случае, это был выдающийся совершенно богослов, выдающийся философ. По какому случаю его не канонизировали? Кто-то сказал, что в его богословских рассуждениях клубок нераспустившейся ереси, еще что-то сказано было. Многие люди, большинство было за канонизацию Павла Флоренского, а его все-таки не канонизировали. Я его почитаю особенно и даже считаю его святым. Тогда не была еще канонизирована царская семья именно нашей патриархией Московской, а была канонизирована только зарубежной Церковью. На этом у них был большой разлад, очень много спорили, очень много ругались. После того, как Московская патриархия канонизировала царскую семью, помирились и, более того, воссоединились в какой-то мере, произошло воссоединение зарубежной и нашей патриархии, о чем мечтал владыка Василий (Родзянко), человек сам с невероятной судьбой. Если рассказать его судьбу, он участвовал в сопротивлении Югославском, он был в армии... четники, так называемые, это православное королевское войско сербское. К сожалению, когда Тито организовал уже коммунистическую армию, начал где-то в 43-м году активные боевые действия против фашистов, а до этого все бои вело именно православное это войско четников. К сожалению, Тито победил, и частично ему были приписаны все победы, а четников многих, кто участвовал в сопротивлении, именно православное войско, посадили в Югославии. Владыке Василию за то, что он был врачом в армии четников, дали 6 лет. Он просидел два года, кажется, в тюрьме коммунистической, потом его поменяли на кого-то, и он попал в Англию, и стал учеником знаменитого владыки Антония Сурожского, который его послал в Америку. Он стал епископом Сан-Францисским, а уже потом стал епископом Вашингтонским. Вот такая судьба у него была. Во всяком случае, всю войну он прошел, воевал в армии, просидел несколько лет в тюрьме. Потом был у владыки Антония послушником многие-многие года, он его сделал епископом. Короче говоря, возвращаясь к теме, я уже процитировал Васнецова, какая разница между академическим искусством, так называемым, и церковным искусством?
Кира Лаврентьева
— Да.
Александр Чашкин
— Церковное искусство изображает некое историческое событие или историческую личность. Что такое иконописный канонический подход к изображению? На иконе изображена личность уже в преображенном виде. Святой не как историческая личность, а как некая преображенная личность, которая уже находится в высших формах бытия в другом измерении. Так же как любое событие, которое происходит, исторически, допустим, Тайная вечеря происходила две тысячи лет назад в Иерусалиме. Ныне каждый год мы празднуем ее. И притом, празднуем не только то событие двухтысячелетней давности, но мы празднуем как какую-то вечную Пасху, именно Воскресение Христово, которое каждый раз на Пасху, как некое мистическое событие, которое свершилось в вечности и которое происходит постоянно в вечности. Поэтому, в сущности, молиться на не преображенный образ, а не на иконописный образ не имеет смысла, потому что на нем изображена историческая личность. Смысл христианства — именно преображение всего нашего естества, всего человечества так же, как и всего мира. Иоанн сказал в Евангелии: и да будут даны человекам новая земля и новое небо. То есть преображенная земля и преображенное небо после Второго пришествия. И все люди после Страшного Суда уже в преображенном виде в этой новой земле и новом небе будут жить совсем в другом измерении. Многие не знают такой вещи, что икона — это окно в потусторонний мир, по совершенно замечательному определению Павла Флоренского. Когда человек молится на икону, он обращается не к нарисованному образу, а к именно к первопричине. Допустим, к Спасителю, не нарисованному, а через изображение Спасителя обращается к Спасителю, Который истинно находится в Горних мирах, в высшей форме бытия, в высшем измерении. И он обращается к этому высшему Божественному образу Спасителя, а все святые, которые несут в себе образ этого Спасителя, тоже уже в преображенном виде находятся в Царствии Небесном. И мы, обращаясь к святому, обращаемся к Царству Небесному, к Горним мирам, в которых находятся эти святые. Я не говорю, что это какая-то еретическая вещь, хотя по канонам точно обозначено. Допустим, я Алексею II, когда он меня спросил, как будем расписывать храм Христа Спасителя, сказал: ваше святейшество, если пытаться повторять то, что было, то придется рисовать образ Саваофа на куполе.
Кира Лаврентьева
— Нельзя же, да? Он не канонический, запрещен Седьмым Вселенским Собором.
Александр Чашкин
— А образ Саваофа запрещен, буквально считается еретическим. Собственно, иконопись началась с того, что Господь Иисус Христос принял человеческую плоть, и мы изображаем именно Его человеческую сущность. Конечно, мы не в состоянии Его Божественность отобразить, но мы изображаем Его человеческую сущность. В том числе, запрещено изображения образа Бога Отца, потому что Бог Отец в богословском понятии абсолютно трансцендентное понятие к нашим человеческим измерениям, абсолютно невыразимое, не измеримое, и потому во всех религиях он запрещен. Между прочим, мало кто знает, что также изображение Саваофа даже в нашем каноническом понятии православия не просто запрещено, а считается еретическим по решению Четвертого Вселенского Собора.
Кира Лаврентьева
— Четвертого, а я сказала Седьмого.
Александр Чашкин
— И Седьмого Московского Собора. Повсеместно изображение Бога Отца и так называемой Новозаветной Троицы распространены именно потому, что это уже влияние католиков, влияние Запада. После известного исторического события, когда Петр I, не понимая ни православия, ни его догматов, ни его глубины богословской, философской, послал учиться художников на Запад. Они приехали, закрасили великолепные шедевры Рублева, Дионисия, Феофана Грека и стали рисовать в академическом реалистическом стиле Бога Отца, дедушку с бородой, сидящего на облаках, пупсиков таких вместо ангелов. Например, Павел Флоренский говорил: какая разница даже в изображении складок иконописного искусства и академического. Академическое искусство изображает материальные складки одежды. Иконописное искусство — это суть светозарное облачение святых. Не только лик должен быть изображен в иконописной манере, то есть преображенный образ святого, который уже находится в неком другом измерении, в Царствии Небесном, в Горних мирах, и даже складки его одежды должны быть изображены, как светозарное некое облачение, а не как материальное облачение. В этом большая разница. Икона ведет сознание современного человека от материалистического понимания мира, где, по выражению Шмемана, главный грех обозначен чуть ли не единственным — грех потребительства в самом широком смысле этого слова, когда потребительство есть главный смысл человечества. Когда главным смыслом человечества должно быть то, о чем говорит икона, то есть возвышение и преображение человека, изменение сознания. Литургия это таинство единения любви. Через это таинство и через любовь мы возвышаемся до неких Горних миров, и наше естество в некотором смысле испытывает некое преображение и некое соприкосновение с высшими Горними мирами, о чем литургия постоянно и возвещает. Именно изменение сознания, отбросим всё земное и обратимся своим взором в Царствие Небесное к Горним мирам. Поэтому, я еще раз повторяю, сейчас, я думаю, те священники, которые предлагают расписывать новые храмы, должны на это обратить серьезное внимание. Я понимаю, что у кого-то есть возможность пробить заказ на академические изображения в храме. Всё это может быть и написано хорошо, хотя повторяю, сейчас нет художников такого уровня, как тот же Васнецов или Нестеров, которые даже в изображениях академических достигали совершенной духовной высоты, очень высокой. Но тот же Васнецов говорил, что мы шли не тем путем и наша живопись не стала церковной от того, что мы писали не в той манере и, мечтая о славе Дионисия и Рублева, повторяю, мы создавали не церковное искусство. На это надо обратить особенное внимание современным и священникам и... Кстати говоря, заметьте, я был, естественно, в Греции, я был на Кипре. Что меня удивило на том же Кипре, что практически все католические храмы расписаны в иконописной манере, то есть в византийской манере. Более того, у нас многие считают, что русская иконопись должна капитально отличаться от византийской иконописи. Хотя я думаю, что все выдающиеся иконописцы, начиная с Рублева, Дионисия или совершенно замечательной Старой Ладоги, считали себя преемниками Византии, так же как считают себя преемниками, я думаю, и наши богословы, не только иконописцы. Естественно, что надо обратить на это серьезное внимание. К сожалению, есть такие примеры, когда совершенно замечательные иконописные храмы даже многие уничтожаются. Например, в Царицыно храм, который расписывал мой приятель Соколов Александр, к сожалению, его потрясающие, великолепные росписи сбили и записали просто академическими не очень высокого класса работами. Все возмущаются, но что делать, чтобы этого не повторялось? Я надеюсь.
Кира Лаврентьева
— Спасибо огромное, Александр Иванович. Дорогие друзья, в этом часе на Радио ВЕРА с нами был Александр Иванович Чашкин, художник, иконописец, академик Российской европейской академии естественных наук, член Союза художников. Меня зовут Кира Лаврентьева. Александр Иванович, спасибо вам, что вы приоткрыли свои фрагменты жизни, это действительно очень ценно для нас и, уверена, для наших слушателей. Всего вам доброго. До свиданья.
Александр Чашкин
— До свиданья всем.
Все выпуски программы: Вечер Воскресенья
«Почему Бог не отвечает?»
В этом выпуске программы «Клуб частных мнений» клирик храма всех святых в земле Российской просиявших протоиерей Григорий Крыжановский, заместитель руководителя пациентской организации «Содействие больным саркомой» Александр Бочаров и педагог, блогер Яни Ролански размышляли о том, почему иногда кажется, что Бог не отвечает на молитвы и почему не всегда дает просимое. Многие слышали о чудесах, которые происходят по молитвам, как Бог помогает и в большом, и в малом, но при этом приходится сталкиваться и с тем, что Господь не дает просимое: больной не выздоравливает, проблема не решается, — ответ, как будто не приходит. Почему так бывает, как принять такую волю Божию? Об этом, в частности, и шла дискуссия в этой программе.
Ведущая: Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Клуб частных мнений











