У нас в гостях был певец, композитор, заслуженный артист России Ян Осин.
Мы говорили о музыке, приходе нашего гостя к вере, о его увлечении фотографией, и сохранении фресок псковских храмов.
А. Митрофанова
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие слушатели, я Алла Митрофанова. И с удовольствием представляю нашего гостя: Ян Осин, заслуженный артист России, классический и эстрадный певец, бас-баритон, композитор. Добрый вечер.
Ян Осин
— Добрый вечер, дорогие друзья.
А. Митрофанова
— От себя добавлю: еще и прекрасный фотограф. Видела ваши снимки, причем уникальных фресок, о которых, я надеюсь, мы сегодня подробнее поговорим, псковско-новгородского периода, про который вообще мало что известно. Вы это все каким-то образом откапываете. Как вы это все совмещаете?
Ян Осин
— Слава Богу, что откапывать не приходится, все-таки фрески, они на стенах храмов. Я не нахожу, я этим вопросом около десяти лет занимаюсь, помимо своей такой основной музыкально-певческой деятельности. Поскольку сам я родом из Пскова и все, что связано с моей родной землей, мне так или иначе близко. В данном случае я просто в детстве помню эти экскурсии, которые еще в советский период как бы не запрещалось приходить в храм как памятник архитектуры. Я помню как в собор Преображенский, в Мирожском монастыре, весь расписанный этими цветными фресками, еще греческого периода, о котором сейчас, ну получается 800 лет, 1155 год. И помню эти ощущения такие, думаю: вот это да, это же сколько труда потрачено и как это все красиво. Они же цветные там, все это разноцветное, интересно. А потом уже, когда очень плотно занялся фотографией, одним из направлений деятельности, вот мне очень хотелось их зафиксировать в том виде, в котором они сейчас до нас дошли, потому что кто знает, что произойдет через какое-то время. Их надо постоянно реставрировать, за ними нужно ухаживать. В каждом из этих храмов, там влажностный и температурный режим, там не всегда пускают даже специалистов, потому что важно соблюдать вот эту вот температуру, влажность внутри, чтобы с ним ничего не произошло. А в этом году меня очень сильно встревожил тот факт, что я в один из этих храмов, который расположен на псковской земле, приехал, просто вот мимо проезжая, по сути дела, лишних 20 километров по проселочной дороге для меня не крюк...
А. Митрофанова
— А, вот так, да?
Ян Осин
— Да, заехал просто проведать. Я купил коптер в этом году и еще много съемок делал с воздуха, в том числе и храмов тех родных, в которых я часто бывал. И я просто ужаснулся физическому состоянию храма, когда там такие трещины и в фундаментах, и в стенах, что можно руку засунуть туда. И я, конечно, встрепенулся, написал большой пост в Инстаграме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), в Фейсбук (деятельность организации запрещена в Российской Федерации). Меня перепостил журнал «Фома» — спасибо большое друзьям, потому что об этом нужно говорить. И меня тревожило то, что если зима начнется, туда будет попадать вода, естественно, в эти трещины, потом она будет замерзать, по законам физики расширяясь, то эти трещины станут еще больше, и мы рискуем просто нанести непоправимый урон этому храму.
А. Митрофанова
— И зима началась.
Ян Осин
— Зима таки началась, да. Но дело в том, что вот удивляет меня, знаете, когда еще война не закончилась, вот где-то в 44-м году Псков освободили, и вот северо-запад Советского Союза освободили. И что бы там ни говорили про советское правительство, про Сталина лично, но он издал указ, по которому 15 городов подлежали первейшему восстановлению после войны. То есть война еще не кончилась, а они уже думали об этом и восстанавливали храмы, понимаете, что самое удивительное. Псков был разрушен, есть фотографии послевоенные — август—сентябрь 44-го года, когда он был уже освобожден, — практически руины. Доминирует Троицкий собор, тоже с повреждениями, еще какие-то храмы, у которых нет куполов, колоколен, там проломлена крыша, но эти храмы восстанавливались в первую очередь. Люди жили в землянках и восстанавливали наши святыни — архитектурные, художественные мировые шедевры. Если уж там архитектор со всемирно известным именем, Ле Корбюзье, он специально на один день приехал в Псков в 20-е годы, чтобы просто посмотреть своими глазами — не по открыткам, не по фотографиям. Он увидел, восхитился и по мотивам одного из храмов, Богоявления с Запсковья, построил в Роншане капеллу — такую очень модерновую, современную, но в ней прослеживаются вот эти вот линии псковской архитектуры. То мы сейчас запускаем в космос ракеты, ну не всегда удачно, как бывает...
А. Митрофанова
— Как показывает практика, да.
Ян Осин
— Но все-таки. Мы строим атомные электростанции по всему миру, мы добываем нефть, газ, алмазы и так далее. И мы не можем сохранить храм, которому 500 лет. Он простоял гражданскую, Первую мировую, Вторую мировую и вот сейчас мы вот так к нему относимся. Слава Богу, что сейчас в Министерстве культуры озаботились судьбой этого храма. Нынешний временно исполняющий обязанности губернатора Псковской земли буквально через две недели после своего назначения приехал в Минкульт, звонил там во все колокола, и вроде бы я слышал, что ситуации с храмом в Мелетово как-то так нормализуется, и туда направлена группа специалистов. Ну там будет какая-то консервация и как-то приведен он в порядок. Потому что мы рискуем просто потерять шедевр, которому 500 лет, и который находится в таком ужасающем состоянии. Слава Богу, пока не фрески. Но я слышал, что им тоже нанесен определенный вред, потому что нарушения баланса вот этого температурного, влажностного, конечно, очень плохо для таких настенных росписей.
А. Митрофанова
— Как хорошо, что вы купили коптер.
Ян Осин
— Да, очень хорошо.
А. Митрофанова
— И с него все и началось. Иначе ну да, мы бы потеряли этот храм.
Ян Осин
— Началось все с того, что я в этом году написал две песни сам, и стихи, и музыку, и мне захотелось сделать видеоряд, как сейчас, знаете, модно. И на концерте мне это приятно, когда я могу показать людям, даже тем, кто не бывал, например, на Псковщине, или вообще там за границей. Как я вот недавно во Франции выступал, и на одну из песен, которая, надеюсь, сегодня тоже прозвучит, сделал видеоряд старой Москвы. И я прямо видел, они, во-первых, пели со мной, во-вторых, показывали пальцем и говорили: вот я это знаю! о, я здесь бывал! — то есть это всегда людям интересно. И у меня не было видеокадров Псковщины родной, и вот я решил, что я сделаю это сам. Как говорят в народе: хочешь делать хорошо — сделай это сам. И вот так вот я в Мелетово попал, хотя в принципе не собирался, я думал, что там все нормально. И каждый раз, когда я приезжал, а я в течение десяти лет фотографировал эти фрески в разных храмах, и, конечно, бывал там очень часто, чтобы подготовить этот материал, собрать для выставки, к которой, в принципе, уже есть определенный интерес. Есть интерес со стороны Россотрудничества, потому что это все-таки культурный проект такой большой. Это будет не просто выставка, там будет в качестве фонового сопровождения звучать духовная музыка и в моем исполнении, и в исполнении моих, так сказать, друзей, хоровых коллективов, какие-то диски я сам записывал как звукооператор, я не знаю, как создатель этого всего — то есть это будет интересно. Плюс будет, естественно, каталог в виде книги издан, где будет более подробная информация о каждом храме, об истории этих фресок. Потому что там и греки писали, там и сербский след присутствует. А вершиной мастерства псковских живописцев был как раз тот самый храм в Мелетово, о котором я сейчас говорил, после которого псковичи расписали усыпальницу польских католических королей в замке Вавель в Кракове, что просто для меня удивительно. То есть настолько ценились эти мастера в эпоху Возрождения, что их пригласили в католическую Польшу, которая традиционно не дружила с Россией и уж тем более со Псковом.
А. Митрофанова
— Ну и тем более в Европе были свои мастера в эпоху Возрождения, масса художников, которых можно было позвать...
Ян Осин
— Конечно.
А. Митрофанова
— На эти работы. То, что позвали псковских мастеров, говорит...
Ян Осин
— Больше того, не позвали. Я слышал, вот я совсем недавно узнал, что их просто взяли в плен.
А. Митрофанова
— Ах, вот как!
Ян Осин
— Да, то есть слава их была настолько большой, что они их знали. И когда возникла такая ситуация, что они каким-то образом оказались в плену, ну помните, как в фильме" Андрей Рублев«, там они там переходили с места на место, и князь мог их запросто... Ну в данном случае поляки.
А. Митрофанова
— Придержать.
Ян Осин
— Да, немножко придержать, пока не распишете. И вот, конечно, сочетание готических сводов, католических таких, сугубо католических, средневековых и псковских, ну в данном случае вообще православных фресок это, конечно, удивительно. Но еще более удивительно то, что те мастера, которых вы сейчас упомянули, эпохи Возрождения, например, Тициан, он славился тем, что он мог выделить около двадцати четырех оттенков одного цвета. Псковичи смогли выделить, как вы думаете, сколько?
А. Митрофанова
— Затрудняюсь сказать, но думаю, что в разы больше.
Ян Осин
— Сорок. Специалисты посчитали. То есть представляете, какой уровень был мастерства вот той самой Древней Руси, в которую постоянно нам тыкают некоторые наши оппоненты, говоря, что это забитая страна, неграмотные люди, там Иван Грозный, убивающий там всех вокруг. А на самом деле, какой храм псковичи построили на Красной площади — Покрова на Рву — символ России, храм Василия Блаженного. Они построили, кстати, и в Свияжске. Это же храм не просто так стоит на Красной площади, в ознаменование взятия Казани Иваном IV. И когда Кремль казанский нужно было восстанавливать, то псковичи и туда поехали и в Свияжске построил храм, где сейчас монастырь, и там тоже есть наши фрески. Это будет продолжение моего проекта — и Польша, и Свияжск, я надеюсь.
А. Митрофанова
— Ян, вы человек-оркестр. Мы вернемся к разговору...
Ян Осин
— Давайте.
А. Митрофанова
— О ваших фотографиях чуть позже, о вашей этой уникальной такой подборке. А мне бы хотелось, чтобы мы с вами все-таки поговорили чуть-чуть о музыке. Вы же сами сказали, что фотографией занимаетесь в свободное от основной деятельности время. И если я правильно понимаю, все-таки, несмотря на то, что вы настолько глубоко погружены в фотографию и в изучение нашей истории через фрески, через вот эти визуальные образы очень яркие, вы все равно для себя как основной род деятельности определяете музыкальную культуру. И ваш бас-баритон, и то, что вы пишете музыку, и то, что вы поете и классическую музыку, и эстрадную, и какие-то композиции исполняете, и при этом поете в церковном хоре — вот это все в вас выдает человека, который и в музыкальной культуре тоже очень многогранен. Для вас самого какая из этих ипостасей все-таки основная в музыкальном вот в этом срезе?
Ян Осин
— Знаете, когда мне задают вопрос, а вы все-таки кто вы: музыкант, который фотографирует или вы фотограф, который поет? Я иногда не могу ответить, потому что на все практически гастроли я всегда беру с собой технику фотографическую: и видео там, камеры и фотокамеры, сейчас вот еще и коптер вожу, когда еду на машине, потому что с собой это все таскать очень тяжело. Понимаете как, я смотрю, видимо, на мир глазами фотографа или видеографа, как сейчас новое появилось направление, то есть я как бы через объектив смотрю всегда: я вижу, что можно зафиксировать, что интересно мне самому, что может быть интересно моим друзья, там моим подписчиками в Инстаграме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), например. Потому что я вижу реакцию на фотографии. И я, конечно, там публикую не только фотоработы. Там есть какие-то фотографии из закулисной жизни, из концертной, из каких-то гастрольных поездок, это понятно.
А. Митрофанова
— Самое интересное для поклонников.
Ян Осин
— Да, ну там просто есть то разнообразие, которое мне самому интересно. И я, как мне однажды сказали: у нас с тобой одна заточка, — то есть мы как-то, видимо, в детстве были так заточены, что мне это интересно все, я не разделяю. Вот иду по Парижу, и я прекрасно понимаю, что у меня с собой все время в кармане мобильный телефон, если я не достаю профессиональный аппарат, я всегда смогу сфотографировать что-то, что я смогу ну даже для себя, для памяти сохранить, а уж тем более показать своим друзьям. И поэтому я не знаю, что мне в принципе самое близкое. Понятно, что я в первую очередь музыкант все-таки по профессии, по второму институту я академический певец. Потому что я сначала закончил технический вуз, а потом уже, в достаточно взрослом возрасте поступил в академию Гнесиных и окончил ее с красным аж дипломом, так вот умудрился. И, конечно, классическая музыка, она на меня очень сильно повлияла, потому что придя в церковь, уже после крещения, мой крестный отец, священник, он меня на клирос позвал: давай, мол, Ваня, ты музыкальную школу закончил, давай пой, читай. Так начал петь, читать, а потом стали приглашать в один хор, уже светский, в другой хор. Потом в симфонический оркестр, в народный коллектив, потом и в Москву пригласили в итоге, стать солистом оркестра Министерства обороны. Так что вот это такое поступательное движение, оно как комочек снежный, да, ты вот лепишь сначала что-то маленькое, а потом начинаешь катать его, у тебя уже получается большой шарик такой, основание снежной бабы, что называется. Так и здесь: и классика, и эстрада, поскольку я все-таки на сцене, ну сейчас вот, последние лет 8–10 процентов 80, а то и 90 я пою патриотические песни, как и советского периода, так и современные. Потому что очень много, слава Богу, есть таких композиторов, поэтов, да вот и сам стал писать, которые пишут о России сейчас. Мне кажется это очень важным, потому что если мы зациклимся на старом репертуаре, то развития-то не будет. Ну сейчас вы видите по некоторым телепроектам, как много сейчас в кавычках «магомаевых» развелось. И у меня возникает два вопроса: либо ты не можешь спеть, как бы ты это проживал, этот репертуар, либо ты уже настолько привык подражать, что ты можешь петь только так и в другом репертуаре, ты боишься просто из него выходить, потому что там сравнивать не с чем, но сравнение в любом случае не в твою пользу. Поэтому я считаю, что современный репертуар очень важно развивать и показывать людям. И, слава Богу, что на своих собственных сольных концертах и даже в сборных у меня есть такая возможность, эти новые песни показывать. И они как раз очень нравятся людям, потому что ну действительно мы любим эти песни старые и поем их всегда и в застолье, и на концертах, но иногда хочется и глотка свежего воздуха.
А. Митрофанова
— Напомню, что в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня Ян Осин, заслуженный артист России, классический и эстрадный певец, бас-баритон, композитор, фотограф. И мы говорим о разных гранях талантов Яна. И мне бы хотелось сейчас, чтобы мы с вами поговорили о том, как все-таки для вас, насколько важным толчком стало то, что вы в 16 лет сознательно приняли крещение. 16 лет возраст сложный: ну там переходный возраст, как это сейчас ну по-разному называют, такой ну дух протеста. Это из протеста случилось? Или это было каким-то осмысленным шагом, или итогом какого-то поиска внутреннего, что произошло?
Ян Осин
— Вы знаете, могу сказать точно, что протеста никакого не было. Потому что как бы ни относились к советскому периоду, но лично я и мои, ну надеюсь, ближайшие друзья не помнят никакой антирелигиозной пропаганды в 70-е — 80-е годы. Ни в детском саду, ни в школе, ни в начальных классах, ни в средней школе, ни в выпускных никто нам ничего не говорил против религии, Бога, Церкви. Больше того, я просто родился в таком городе, в котором ты стоишь в какой-то точке города, ты по сторонам смотришь, и вокруг тебя три-четыре храма в прямой видимости. Они все были восстановлены, на всех были таблички: памятник архитектуры, храм XIII, XIV, XV, XVI века. То есть ты когда живешь в этой атмосфере, для тебя это все естественно.
А. Митрофанова
— Но они недействующие были в Пскове.
Ян Осин
— Тогда действующих было всего несколько храмов, к сожалению. Ну конечно, Троицкий собор кафедральный. Я знаю, что были ограничения. Я скажу точно, что я на крещение приносил еще паспорт, потому что это был 89-й год, и всех фиксировали, кто приходит. Но, конечно, уже за этим так не следили. И могу сказать самое главное, что все-таки крещение и то, что последовало после — это было основным отправным моментом во всем моем творчестве. Потому что все, чем я занимаюсь последние сколько уже там, 25 лет, да, условно, 26, 27, — это все так или иначе имеет свои корни внутри Церкви. Ну как Федор Иванович Шаляпин говорил, мой самый, так сказать, большой кумир, хотя слово неправильное, наверное, идеал творчества — как человек разноплановый, он же не только пел, он еще был скульптором, художником, то есть он был таким органичным очень человеком во всем, чем он занимался. Он говорил так, что все наши великие певцы, они вышли из церкви, с церковного клироса. Ну потому что это была первая ступень музыкального образования, где не было музыкальных школ в царской России, такого направления не было, школы были церковноприходские. То есть человек приходил в школу, он там изучал грамматику, он изучал арифметику, чтение там, чистописание — как там, я не знаю, это было все, я не изучал подробно историю. Но он, так или иначе, приходя на церковный клирос, он получал огромный объем информации, он знакомился с этой музыкой. И с музыкой старого периода там, древнерусские распевы, и с музыкой композиторов там уже эпохи Возрождения: там Бортнянский, Дегтярев и другие, которые уже имели итальянские такие вот корни, кто-то в Италии и учился, Ведель, например, там известны концерты духовные этих композиторов. Потом стали появляться плеяды композиторов уже с русскими корнями: Чесноков, Архангельский там, священник Турчанинов, которые уже писали музыку, частично основываясь на церковных старых распевах, частично на распевах Поместных Церквей, там киевский распев и болгарский распев и так далее. То есть человек погружался в эту музыку и образовывался так. Плюс это все-таки гармония внутри храма ты когда находишься, да, колокольный звон, церковная музыка, правильное чтение, церковнославянский язык, которые основой был для всех, включая Пушкина, который сам об этом говорил. То есть вот, следуя заветам Федора Ивановича Шаляпина, я сам его как раз после крещения и услышал опять же, то есть я вот начал развиваться как-то вот по линии пения, и которое все шире и шире заполняло мои все вот эти вот пустоты, видимо, моих творческих интересов.
А. Митрофанова
— А пустоты творческих интересов, они были как-то, может быть, связаны ну с ощущением того, что вам хочется чем-то наполнить свою жизнь, какими-то, я не знаю, смыслами, вот поиски смыслов?
Ян Осин
— Вы знаете, вот той же фотографией я, например, увлекался с детства, поскольку отец у меня этим занимался очень много. Ну как, раньше же не было моментальной фотографии, то есть ты должен был взять фотоаппарат, зарядить туда пленку, в основном черно-белую, отфотографировать...
А. Митрофанова
— Это был творческий процесс такой.
Ян Осин
— И ты не видел, что у тебя получилось сразу. Ты должен был проявить пленку, потом напечатать с этим красным фонариком там, на кухне или в ванной напечатать эти фотографии. Это было очень интересно. Я помню эти ощущения с детства. И помню, что я в принципе уже тогда начал смотреть, видимо, на мир глазами фотографа. Когда у меня появился первый свой фотоаппарат «Смена-Символ» — все-таки их было тоже непросто найти в провинциальном городе, там завозились небольшими партиями. Но я это помню. Я помню слайды, я люблю их пересматривать. Какие-то вот эти ощущения цветовые: помню, это зеленая трава, она была настолько зеленой и небо настолько голубым, не потому что это в детстве было, я сейчас смотрю и удивляюсь, насколько было высокое качество этих вот продуктов, да, в данном случае пленки цветной. Ее нужно было возить вообще там в столичные города — в Питер, в Москву, потому что у нас их не делали тогда. А сейчас мы имеем возможность сфотографировать на телефон, сразу увидеть, что получается. Фильтры там какие-то люди набрасывают, меняют лицо там и так далее. Тогда этого не было, и процесс творческий, он заключался в том, что ты должен сначала увидеть, потом зафиксировать, потом подождать и, может быть, даже переварить в себе, да, вот эти ощущения. А потом, увидев результат, уже пытался там как-то запомнить, что ты делал в процессе, да, как тебе добиться еще более интересного кадра вот с этого же ракурса или с другого. Ну и, естественно, возникали всякие идеи. А давай я вот так придумаю: фотографировать, допустим, с одной точки там несколько раз в год, чтобы посмотреть, как меняется природа или там что-то еще. Поэтому это были не пустоты, мне все это было интересно. Мне и сейчас все интересно. Вот с тем же коптером — я никогда не думал, что я освою этот процесс и буду летать. И все друзья говорят: а как это так ты вот? А вот так, научился и все. Так же, как не велосипеде, когда ты научишься кататься или на коньках, и ты уже не забудешь, что это такое.
А. Митрофанова
— То есть вы каждый раз осваиваете новый велосипед — как это здорово!
Ян Осин
— Это не новый велосипед, это просто одна из граней того, что мне может быть полезным в моем творчестве и в музыкальном, поскольку те же самые съемки я использую для видеорядов на свои же собственные песни. То есть это все равно какой-то такой клубочек, где в такой один большой пазл, такой объемный, соединены разные сферы моего творчества. Это мне нравится. Опять же, помните, Энгельс, перефразируя слова наших православных старцев, говорил, что отдых это смена деятельности. Вот у меня в жизни это происходит так: если я сегодня на концерте там, на гастролях, у меня с собой техника. Я завтра после концерта отдохнул чуть-чуть, пробежался по тому городу, где я нахожусь, поснимал, посмотрел, пообщался с людьми, на какую-то там экскурсию меня отвезли в монастырь в какой-нибудь интересный. Ну то есть все это интересно.
А. Митрофанова
— Вам просто очень интересно жить. А сейчас вы на радио — это тоже очень хорошо, потому что мы вашими глазами, фотографа, можем увидеть какие-то вещи, которые, ну не знаю там, не все были в Пскове. А вы рассказываете, это очень ярко и визуально.
Ян Осин
— Жаль, что на радио не можно увидеть.
А. Митрофанова
— Я бы сказала, что мы над этим работаем, но это не так.
Ян Осин
— Ну ничего. Я думаю, что наши слушатели, если они захотят посмотреть на эти фотографии...
А. Митрофанова
— Где их можно увидеть, скажите.
Ян Осин
— Ну во-первых, у меня есть свой сайт. Я думаю, что любой желающий наберет в поиске «Ян Осин», и там он увидит его практически сразу, потому что он очень просто http://www.osin.ru/ — там ничего сложного. В принципе, в Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), в Инстаграме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) я там никак не шифруюсь, никакими там псевдонимами и другими именами, я там так или иначе со своей собственной фотографией на аватарке присутствую, поэтому там тоже можно найти меня. А еще лучше приехать на Псковскую землю и посмотреть своими глазами. Там Пушкин похоронен в Святогорском монастыре, где он по соседству в Михайловском написал очень много известных всему миру произведений.
А. Митрофанова
— И где он прыгал через стулья со словами: «Ай да Пушкин, ай да молодец!»
Ян Осин
— Молодец, да. И там и Ледовое побоище, известное опять же всему миру — Александр Невский на льду Чудского озера разгромил тевтонских рыцарей. И государственность зарождалась в Изборске, в Новограде и в Старой Ладоге, Трувор Рюрик и Синеус приехали в 862 году, так сказать. И княгиня Ольга, первая христианка. И я даже думаю, что князь Владимир — мое такое, ну не еретическое, но предположение, что все-таки время было непростое X век, еще христиан практически на Руси было очень мало. И я думаю, что княгинюшка, она все-таки своего внука тайно таким мирским крещением крестила. Потому что он, князь Владимир, провел первые 12 лет на Псковской земле в деревне, по-моему, Дубник или Будник — сейчас могу ошибиться, меня сейчас эти наши историки закидают камнями, — ну в общем, он провел их на Псковщине, недалеко от имения самой княгини Ольги, откуда ее князь Игорь забрал в жены. И у меня такое ощущение, что такой факт мог иметь место. Все-таки небезопасно было. Она уже, как христианка она уже понимала, что человек без крещения это не есть хорошо.
А. Митрофанова
— Ян, вы так любите свою страну, нашу, и песни соответствующие у вас. Я думаю, что нам пора сейчас уже послушать что-то в вашем исполнении. Музыкальную композицию «Я люблю тебя Русь», с нее начнем?
Ян Осин
— Давайте, потому что в принципе я в ней выразил то, что я чувствую по отношению к своей родине...
А. Митрофанова
— Это ваша музыка и ваши слова.
Ян Осин
— Да. Получилось так, что сначала была написана музыка на другие стихи, но потом, ну знаете, как у творческих людей судьбы сходятся, расходятся. Вот так судьба распорядилась, скажем, что мне пришлось написать свои собственные стихи на уже имевшуюся мелодию. И я решил выразить то, что я чувствую. Ну во-первых, это ни в коем случае не противопоставление мной очень любимой песне Давида Тухманова на стихи Михаила Ножкина «Я люблю тебя Россия», я ее сам очень часто исполняю и с разными коллективами и очень люблю. Она тоже такой символ для меня и моей родины и отношения к ней. Это просто вот такая лирико-патриотическая композиция получилась. И я очень рад, что за последние там год-полтора, сколько она написана, я очень много ее где исполнил. Я тоже на нее сделал такой видеоряд небольшой, и там он где-то на просторах ютюба уже гуляет вовсю. Так что в принципе это просто мое выражение любви к своей родине. А родина для меня это не только Псков, в Москве я уж живу там порядка 20 лет, поэтому и Москва тоже как столица всей России, родина для меня. В принципе, это и территории всего бывшего Советского Союза, потому что приезжая на гастроли в Прибалтику, я вспоминаю, как я в детстве приезжал в Ригу, например. На Украине, ну еще до этого кризиса, так сказать, это тоже моя родина. И Грузия, хотя я там никогда не бывал, но я прямо чувствую, что это тоже часть моей родины, потому что я так воспитан был в Советском Союзе, что это все наша большая страна общая.
А. Митрофанова
— Ян Осин, «Я люблю тебя Русь». Послушаем эту композицию.
Ян Осин, заслуженный артист России, классический и эстрадный певец, бас-баритон, композитор, сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера». Я Алла Митрофанова. Через минуту вернемся.
А. Митрофанова
— Еще раз добрый светлый вечер вам, дорогие слушатели, я Алла Митрофанова. И напоминаю, что в гостях у нас Ян Осин, заслуженный артист России, классический и эстрадный певец, композитор, фотограф. Мы говорим о творчестве Яна, который очень многогранный, разносторонний вообще вы такой человек. То, как вы оперируете историческими фактами, мне прямо, я сижу, мне так приятно вас слушать. Скажите, а ваши гастроли? Вы упомянули сейчас бывшие союзные республики, до этого вы упоминали Польшу, упоминали Париж. Когда вы выезжаете куда-то, у меня ощущение, что люди вашего склада в принципе в любой точке мира чувствуют себя своим. Я права или я ошибаюсь?
Ян Осин
— В общем-то, да. Потому что, знаете, у нас было хорошее советское образование. И когда первый раз я поехал за границу, это было 94-й год, мы поехали на гастроли в Великобританию, то в принципе я свободно общался на языке, потому что к тому времени, начиная вот с самого начала 90-х, я уже английским сам занимался. Потому что когда первые американцы приехали на Псковщину и они удивлялись: откуда ты знаешь английский язык? Я говорю: я просто учил его в школе. Говорят: как, у вас в школе учат английский язык? Я говорю: ну да. Я думал, что я его не знаю, ну там «четверка» у меня стояла по английскому, ну мы же не видели приложения своих вот этих вот знаний английского языка, потому что был этот железный занавес, не по вине Советского Союза. Да нам, собственно говоря, и не хотелось особенно никуда. Ну как-то все было хорошо внутри страны. Ну неважно. И так же по истории знания, они все вот из той же советской школы, когда учили хорошо. Сейчас я очень сильно сомневаюсь, что многие исторические факты не то чтобы преподносятся должным образом, но они вообще преподносятся как-то ученикам — все это выборочно как-то так, не цельно. Я понимаю, что сейчас, слава Богу, уже второй год в Министерстве образования хороший руководитель, которая понимает значение не только истории вообще и российской в частности, но и других школьных предметов. Я вот, например, в детстве астрономией увлекался сам, а сейчас такого курса в школе, насколько я слышал, вообще нет. И министр образования предлагает его ввести.
Ян Осин
— По поводу этого курса дебаты ведутся очень сильные.
А. Митрофанова
— Астрономия?
Ян Осин
— Да.
А. Митрофанова
— Ну тогда можно сказать: а зачем вам и русский язык? Мы же говорим как-то более-менее. А зачем нам математика? Есть калькулятор в телефоне. Пришел в магазин — посчитал. Для меня это все непонятные дискуссии, потому что в мое время в школе в классе математики была фраза Ломоносова: «Математику уже затем учить надо, что она ум в порядок приводит» — вот я ее помню до сих пор, уже там 35 или сколько-то там лет. И в принципе, поэтому вот когда ты знаешь достаточно много, и ты можешь с любым человеком в любой точке земли подержать разговор, ну не только об истории его страны или своей страны, а в принципе ты всегда можешь спросить дорогу. Ты, в общем-то, зная какие-то исторические факты, тебе уже конкретные вещи интересны в той или иной стране. То есть в Париже я не пойду просто напролом, куда попало, я уже знаю, что мне хочется увидеть в это время года, например, да...
А. Митрофанова
— Ах!
Ян Осин
— И в это время суток.
А. Митрофанова
— А скажите, что вам зимой в Париже хочется увидеть? Вот в это время суток.
Ян Осин
— А зимы-то в Париже как таковой нет. У них там нет такого снега, как у нас. Поэтому приходя на Монмартр вечером в субботу, ты, например, видишь красивую панораму Парижа подсвеченную, рядом сидят еще художники, потому что на улице там плюс 12, например. Они по-прежнему пишут кто-то шаржи, кто-то картины, что-то продают. Огромное количество людей гуляет, и туристов, и желающих попасть в базилику Сакре-Кёр, например, или просто на фуникулере, заезжающем на Монмартр, чтобы полюбоваться на виды Парижа. То есть в принципе там так же, как и у нас, в любое время года там всегда есть, что увидеть. Потому что это все-таки очень город с огромными культурными традициями историческими, там жило огромное количество художников, музыкантов, поэтов. Ну то есть это такая одна из культурных столиц мира, поэтому в любом уголке там есть что посмотреть.
А. Митрофанова
— А когда вы по России путешествуете, вы замечаете какую-то разницу между городами, регионами, какой-то, может быть, ну не знаю, черты характера в людях? Может быть, мы меняемся, когда, знаете, вот эта наша протяженность с запада на восток или с востока на запад, и с севера на юг как-то ведь, наверное, накладывает отпечаток на характер?
Ян Осин
— Знаете, мне как музыканту есть определенные различия, например, в говоре.
А. Митрофанова
— Так.
Ян Осин
— Северный там говор, он, конечно, отличается от волжского, например. Или там уральский там акцент, он отличается, сибирский — есть какие-то акценты. А в принципе я, поскольку везде себя ощущаю как дома, и мне везде приятно. Не потому что мои предки, они там разбросаны были по разным регионам России, от Волги до Сибири, и от Псковщины там до каких-то других краев. Интересовался историей своих предков и поэтому, в принципе, знаю, хотя бы откуда бабушки с дедушками и прабабушки. Ну вот приезжая в любой из этих городов, я, конечно, пытаюсь представить себя жителем этого города, вот чтобы мне это было комфортно. Не как турист, который: ух ты, смотри какая штука, ух ты! То есть я пытаюсь посмотреть на него привычными глазами, как будто мне это все уже знакомо и привычно. И уже задаю вопросы местным жителям, кто со мной гуляет или кто-то мне что-то рассказывает, уже наводящие, как и что. Потому что мне вот очень удивляет, например, москвичи или псковичи — и там и там есть Кремль, — они, проезжая мимо Кремля, либо московского, либо псковского, они иногда даже глаза туда не поднимают. Они даже не смотрят, насколько это красиво. Вот просто это физически красиво. Ты едешь утром: рассвет, разовые стены Кремля, там храмы, которые там находятся — это же действительно красиво, да? Небо никогда не бывает одинаковым. Рассвет никогда не бывает одинаковым. Это всегда какая-то другая картинка. Зимой один свет, летом другой свет, другие тени, другая насыщенность этих красок. Ну даже просто вот ощущение того, что ты живешь вот в такой красивой стране, оно должно просто тебе давать настроение хорошее каждый день, вот как мне кажется. Может быть, я такой неправильный, а может быть, слишком правильный, но я живу вот так. Мне это интересно и мне это нравится.
А. Митрофанова
— Ну это очень здорово. Я думаю, многие сейчас, слушая вас, ловят себя на мысли: да, конечно, хотелось бы вот так, но... такая сложная жизнь. Но вот так много всего, что нужно на себе тянуть...
Ян Осин
— Ну мы же сами формируем эту жизнь, по большому счету. Мы же имеем возможность выбора.
А. Митрофанова
— А вы поделитесь, пожалуйста, вашими взглядами на эту самую жизнь и тем, как мы можем на нее влиять или как мы можем ее формировать.
Ян Осин
— Я сейчас не помню, кто эту фразу сказал, я могу ее неточно сформулировать, но общий смысл ее и суть такова: найди себе любимую работу — и тебе не придется работать ни одного дня. Ну это в понимании обычного человека. Есть у нас один исполнитель одиозный, Сергей Шнуров. Еще до его такой суперславы такой последних песен и клипов, я помню, читал его интервью, летя в самолете куда-то. И когда ему задавали вопрос: Сергей, а как вы любите проводить отпуск и как вообще отдыхаете? Он так очень просто ответил: так, ребята, я ж не работаю в общепринятом смысле этого слова. Я не стою у станка там восемь или десять часов, я не вынужден ходить в офис, чтоб там тоже высиживать какое-то время. Соответственно у меня эти грани работы и отдыха размыты. А у меня, например, отдых, как я говорил, это смена деятельности. То есть я не потому что устал, начинаю заниматься чем-то другим, а потому что в процессе одного вида моей работы, да, если так ее можно назвать принятым словом, я параллельно нахожу еще какие-то грани, которые мне тоже нужно затронуть.
А. Митрофанова
— А кроме фотографии, кроме музыки и фотографии, что еще, какие еще грани для себя вы открываете? Что для вас так прямо важно и интересно?
Ян Осин
— Ну по большому счету и музыка это достаточно много. Потому что вот как со своими собственными песнями — тут же приходится не просто придумать мелодию, это еще и слова сочинить, потом работать над аранжировкой вместе со своими друзьями, кто в этом профессионал. А по большому счету, все свои проекты художественные я оформляю сам, то есть можно сказать, что я еще и дизайнер. Все сетевые какие-то проекты, сайт, я активно участвовал в создании его и с точки зрения оформления, и с точки зрения наполнения я сам им занимаюсь. Все диски, которые я выпускал, будь то церковные проекты, вот тот диск, о котором, я думаю, тоже мы можем сказать, пособие по церковному чтению, я тоже все это дело собирал сам. Не только записывал сам диск, но и оформлял этот буклет, в котором молитвы набраны церковнославянском шрифтом. Соответственно это нужно было не только набрать, но все еще и проверить с точки зрения ошибок там, опечаток и так далее. То есть по сути дела тоже одна художественная часть, я не знаю, к кому ее отнести, вот к какой категории. Художественное оформление.
А. Митрофанова
— Не знаю, не знаю. Но с удовольствием бы задала вам несколько вопросов, которые связаны с этим диском, этим проектом.
Ян Осин
— Пожалуйста.
А. Митрофанова
— «Практическое пособие по церковному чтению». Между прочим, часть вторая — на диске здесь написано.
Ян Осин
— Да, значит, есть и первая, вы хотите сказать.
А. Митрофанова
— А возможно, есть и третья и четвертая?
Ян Осин
— Третьей пока нет, вторая вышла месяц назад, это совсем свежий.
А. Митрофанова
— Думаю, вопрос ближайшего будущего. «Утренние и вечерние молитвы и Часы Пасхи». Скажите, пожалуйста, вы здесь рассказываете, как относиться к церковнославянскому тексту, как его понимать, как его воспроизводить правильно?
Ян Осин
— Нет.
А. Митрофанова
— А что? Это про что, вот этот диск, он про что?
Ян Осин
— Знаете, проблема церковного чтения, она существовала всегда практически. Потому что последние ну сто лет точно, я об этом знаю, потому что я изучил церковную литературу по этому вопросу, поскольку я сам этим занимаюсь вот с момента крещения практически, вот меня поставили на клирос, сказали: Ваня, давай, читай, пой. У меня не было учителей, которые мне могли бы рассказать подробно, я познавал это на практике. Да, я, конечно, слушал, учился, задавал вопросы. Мой духовник, отец Олег Тэор, он, например, напечатал мне на допотопном огромном ксероксе Шестопсалмие — такое еще блекленькое было все, но я сохранил его, оно у меня есть, это Шестопсалмие напечатанное, ксерокопия эта. Я просто вслух читал. Читал, читал — начитывал, чтобы привыкнуть к темпоритму, чтобы привыкнуть к ударениям. Потому что написание букв некоторых, начертание, оно отличается от нам привычных. Но в церковнославянском языке удобно то, что есть ударения в каждом слове. То есть ты, в принципе, если читаешь внимательно, ты никогда не ошибешься, ты не сделаешь эту ошибку. И если я ошибался, батюшка — он даже мог по телефону разговаривать в этот момент, решать какие-то вопросы церковной жизни, — он останавливал разговор и поправлял меня. Тогда мне было этого не понять: как это он умудряется слышать и там, и здесь? А теперь я, в принципе, сам на службе, даже если отвлекся во время Шестопсалмия, я слышу, если чтец сделал ошибку и могу ему потом подсказать, где и что. То есть в принципе этот проект, он предназначен для тех людей, которые хотят научиться читать. Они могут послушать, как это я на диске записал...
А. Митрофанова
— По-церковнославянски, вы имеете в виду?
Ян Осин
— Да, на церковнославянском языке, как это делается в храме. Открыть буклет и параллельно смотреть, чтобы глаз привыкал, не только ухо привыкало к моему темпу. Это ни в коем случае не образец для подражания. Я там в каждом предисловии пишу: это ни в коем случае не какой-то эталон. Вы читайте, как вам удобнее, как вам батюшка в вашем храме скажет. Это просто то, на что можно ориентироваться, чтобы привыкнуть. Потому что есть молитвословы аудио, они записаны в разных традициях: есть монашеские, где очень монотонно, как это привычно в монастырях. Есть какие-то такие более светские варианты, где не соблюдаются правила произношения буквы «о», ну как в церковнославянском языке: если написано «отца» — ты должен читать «отца», а не «атца», чтобы это звучало правильно. Поэтому это не какой-то такой эталон или идеал, это просто один из вариантов, который вы можете использовать для того, чтобы приучиться. А почему утренние и вечерние молитвы — первый том включал в себя исключительного богослужебные тексты, то, что чтец обязан читать во время богослужения: это и канон, это и Шестопсалмие, это и Часы. Это припевы на паремиях, которые на крупные двунадесятые праздники, на Рождество, на Пасху ты должен знать, как читать. Потому что я вспоминаю себя лет в 17, мне говорят: Вань, иди, прочитай. Хорошо, я сообразил спросить: а что? Они говорят: ну там такой распев... Я бы его не запомнил за одну минуту. Я, естественно, ну просто бы растерялся и не знал, что делать. Здесь это все есть. А утренние и вечерние, они, ну как, церковное начальство меня же благословило этот проект создавать, я не сам такой умный, придумал и решил. Там есть благословение и Издательского совета Русской Православной Церкви...
А. Митрофанова
— Рекомендовано к публикации Издательским советом Русской Православной Церкви.
Ян Осин
— Да. То есть есть номер определенный, которые присваивается прошедшим экспертизу изданиям — то есть это все официально. И Отдел религиозного образования и катехизации тоже этот проект поддержал, потому что и владыка Меркурий, и владыка Климент, они прекрасно понимают, потому что они сами прошли такую же школу когда-то, в советское время. Те, кто поступают в семинарию, они имеют возможность ну проходить этот курс так или иначе, да, под началом какого-то педагога. А люди, живущие достаточно далеко от центра или не имеющие такой школы, их попросил батюшка на клиросе почитать — у кого научиться? Если человек учится правильно читать утренние и вечерние молитвы, то он, естественно, потом этот опыт переносит и на клирос церковный. И точно так же уже, будучи приучен видеть этот церковнославянский текст перед глазами, он точно так же прочитает любую церковную литературу во время службы правильно. Уже не будет этого мандража, испуга какого-то такого. Ну я надеюсь, это поможет и помогает. Мне даже некоторые мои знакомые батюшки, монахи, говорили: Вань, спасибо тебе большое. Я говорю: за что? Ну вот я стал слушать и увидел у себя ошибки. Я говорю: да ладно, отец, ты там 30 лет иеромонах, какие ошибки? Он говорит: ты представляешь, я сам не знал. То есть для меня это очень приятно, и меня это очень радует, что моя работа, она даром не прошла: это не просто для пиара Яна Осина, а это реальный проект, который помогает людям в церкви.
А. Митрофанова
— Время слушать музыку. И у нас на очереди композиция, которую знают все, причем не только в России. Я знаю, что ее поют даже японцы. «Подмосковные вечера».
Ян Осин
— Они вообще ее считают своей.
А. Митрофанова
— Ах, вот так, да?
Ян Осин
— Да, и китайцы, и японцы.
А. Митрофанова
— Интересно, кстати, почему. Расскажите, пожалуйста, а что вам известно об этой композиции музыкальной, на которой мы все выросли, мы ее впитали с молоком матери. Вы для себя в ней что открыли?
Ян Осин
— Знаете, я думаю, не надо нашим слушателям рассказывать то, что эта мелодия попала в книгу рекордов Гиннеса как самая исполняемая мелодия в мире. Потому что она является позывными одной из известных радиостанций еще с советского времени, она звучит каждый час несколько десятков раз. Ну я уже не говорю про советское время, когда это слушали все. Понимаете, это такая музыка и такие слова, которые близки и понятны каждому. Ну я не знаю, сейчас, конечно, частично это традиция сохраняется, когда собирается там семья или большая компания друзей, иногда они поют. Вот в моем детстве это было на каждый семейный праздник, это было нормально. Мы пели и русские народные песни, которые бабушка с дедушкой знали и любили, пели и современные. И тогда «Подмосковные вечера» была одной из самых любимых песен.
А. Митрофанова
— Послушаем сейчас «Подмосковные вечера»...
Ян Осин
— Давайте.
А. Митрофанова
— В исполнении Яна Осина.
А. Митрофанова
— Заслуженный артист России Ян Осин, классический и эстрадный певец, бас-баритон, композитор, фотограф, сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера». И мы в исполнении Яна сейчас слышали «Подмосковные вечера». Композиция, которую знают все. Это песня, с которой, у меня ощущение, что мы родились. Мы родились или она была всегда, я не знаю. Но я тут попыталась, пока мы слушали эту прекрасную музыку в исполнении Яна, поделиться этим своим размышлением, а Ян мне на это сразу же сказал: а вы знаете, как она была написана? А вот теперь мне бы хотелось, Ян, чтобы вы озвучили все то же самое...
Ян Осин
— Ну хотя бы в двух словах.
А. Митрофанова
— Хотя бы в нескольких словах то, что вы мне сейчас рассказали, для всех наших слушателей.
Ян Осин
— Все знают, что первым исполнителем этой песни является Владимир Константинович Трошин. С которым последние годы его жизни я имел счастье быть не просто знакомым, а так очень дружески общаться. И мне это очень нравилось, потому что он подсказывал какие-то вещи, которые очень тонкие. Их сейчас нынешние исполнители эстрадные, они уже ими не владеют, потому что это другая школа, другой опыт. Он, конечно, был артист МХАТа и кроме этого был еще и замечательным исполнителем, на которого многие равнялись. Так вот эта песня, «Подмосковные вечера», она вообще не «Подмосковные вечера» были, а «Ленинградские вечера», и написана она была для небольшого документального фильма о какой-то спартакиаде, в общем, спортивный документальный фильм. И Соловьев-Седой, он к ней так относился, ну как-то легко. Он как-то написал ее быстро, видимо, гонорар был не очень большой. Потом положил ее в стол. Но был прецедент, когда они с автором текста предложили Марку Наумовичу Бернесу спеть. Он когда стал читать просто текст, он до второго куплета дошел и говорит: слушайте, ну что это тут за слова: речка движется — не движется, песня слышатся — не слышится. Ну что за дурацкий текст? Я не буду такое петь.
А. Митрофанова
— А там дальше, «что ты, милая, смотришь искоса».
Ян Осин
— «Смотришь искоса, низко голову наклоня», что многие пародировали. Ну понимаете, это написано было, это же не издевательская песня, она была написана чистосердечно.
А. Митрофанова
— Конечно.
Ян Осин
— Вот люди — фильмы старые посмотрите, 60-х годов — люди так жили: они были искренними, были добрыми. Скажем, те эмоции, которые в эпоху 90-х годов над ними было принято смеяться, что посмотрите, какие недалекие, вот они там трактористы, они там ЛЭП куда-то прокладывают. Но мы благодаря этому сейчас живем в такой большой и мощной стране. Те алмазы, которые мы сейчас продаем за границу, они разведаны вот этими самыми нашими бабушками и дедушками, кто прошел войну, кто прошел коллективизацию, кто-то был репрессирован, как мои бабушка с дедушкой. И они не озлобились, они вот как-то, победив фашизм, они смогли и страну восстановить и создать вот этот для нас рай, по сути дела, на земле был, потому что свое детство я помню прекрасно: была замечательное детство. Эти песни, эти фильмы, то отношение между людьми, оно было гораздо более добрым, чем сейчас. Не было вот этой злости, какой-то зависти такой, которая так или иначе во всем прослеживается. И вот такая песни как «Подмосковные вечера», она потому и стала знаменитой и любимой во всем мире, потому что она проста, и понятна, и доступна каждому слушателю. Китайцы считают ее своей, корейцы, японцы поют на своих национальных языках. Французы вот две недели назад в Париже, они смотрели этот ролик, который я сделал из старых документальных фильмов, они показывали пальцем в экран с улыбкой, говорили: о, я знаю это место! О, в Москве, да, вот это вот. В общем, возвращаясь к созданию этой песни...
А. Митрофанова
— Марк Бернес отказался ее исполнять.
Ян Осин
— Марк Бернес отказался. И потом всю жизнь себя корил за то, что он это сделал. Потому что Трошин, он поймал Соловьева-Седого где-то в коридоре радио и чуть ли не на коленях его упросил, говорит: можно я ее запишу? Я очень хочу. Я уже договорился с хором, я договорился с оркестром, договорился со студией и упросил дирижера на ночную смену, чтобы это записать.
А. Митрофанова
— Ничего себе!
Ян Осин
— И Василий Павлович так: ну, говорит, ну что же, раз вы так просите, Володя, ну давайте, попробуйте. Может быть, там как-то получится. И вот они записали ее поздно вечером или ночью, и редактор этой записи, она тут же утром отнесла эту песню на радио. В то же утро Владимир Трошин проснулся звездой всесоюзного масштаба. И с той поры песня где только ни звучала. То есть она стала символом нашей родины, вот все последние там полвека, все знают прекрасно, что «Подмосковные вечера» это символ России. Поэтому знают и любят, и поют. И она переведена на многие языки мира: и на французский, и на английский, я уже не говорю про те, которые мы там упоминали: Китай, там Азия, она считает вообще, что это вообще национальная их песня.
А. Митрофанова
— Ян, мне не хочется сейчас с такой прекрасной лирической ноты переключаться, но вы упомянули ваших бабушку и дедушку, которые были репрессированы, и я не могу вас об этом не спросить. Это такая же часть нашей истории, как и все те аспекты, которые вы сегодня озвучивали так блестяще. А что произошло, кем они были?
Ян Осин
— Да, я тоже эту часть истории нашей ни в коем случае не хочу замалчивать. Но в свете того, что последние годы нам очень активно навязывают вот эту вот репрессивную политику советского руководства по отношению к своим гражданам, у меня есть свое мнение по этому поводу, основанное на опыте своей семьи. Да, бабушка была из-под Пскова, из небольшой деревни. Дедушка был из-под Саратова, ну я даже знаю название этой деревни — Царевщина. У его отца был свой дом, у них были там корова и лошадь — то есть они считались кулаками. И мой прадед не хотел идти в колхоз. Их сослали, соответственно, с семьями, с минимальным набором вещей, домашнего скарба, сослали в степи Казахстана, где они жили в землянках, выкопанных своими же руками. Дедушка оттуда был призван в армию зимой с 41-го на 42-й год. А потом они уже перебрались на Псковщину, где бабушкины родители жили. И при этом вот я не помню ни одного отрицательного слова ни о Сталине, ни о Советском Союзе эпохи там Второй мировой войны, Великой Отечественной, ни о том, что каждый из них проработал там сорок лет вот этих бессменных работы, то есть на своем месте. И вот эта любовь, которую они как бы исподволь привили к своей родине, она включала в себя, в принципе, и вот этот период, когда они были маленькими детьми, там трех, четырех, пятилетними репрессированы из своих домов в неизвестный Казахстан, в эти степи, в которых не было ничего. И вот я как-то на основании того, что они рассказывали и того, что они воспоминали, так и сам стараюсь к этому относиться: да это все было, да. Как, помните, Довлатов пишет: ну а кто написал четыре миллиона доносов?
А. Митрофанова
— Ян, а вот с таким бэкграундом еще и семейным, вы с такой, скажем так, многогранной историей не только вашего творчества, но и вашей семьи, вы все-таки себя как определяет сейчас? Вот каким, может быть, прежде всего там, я не знаю, вы прежде всего христианин, или вы прежде всего там певец, или вы прежде всего там кто-то еще?
Ян Осин
— Да нет, все очень просто.
А. Митрофанова
— Да, как?
Ян Осин
— Я просто русский человек. Достоевский, по-моему, говорил, что русский значит, православный. Вот все. То есть это неотъемлемая составляющая русского человека на протяжении там последних десяти веков, с тех пор как Русь была крещена. Ну понятно, что первый век там еще как-то преодолевали язычество, и было не очень просто, но потом все наши достижения, они так или иначе связаны с христианством, с православием. И Сергий Радонежский благословлял Дмитрия Донского на Куликовскую битву. И Александр Невский как православный человек бился со шведами на Неве и с тевтонцами на льду Чудского озера и так далее. То есть все свои победы в первую очередь русский человек возлагал на Бога, не себе приписывал. И поэтому что в творчестве, что в военном искусстве, что там, не знаю, в построении космических кораблей, так или иначе это же все не наша заслуга, Господь нам просто дает эти возможности, дает нам эти таланты, которые мы не должны закапывать в землю, по евангельской притче.
А. Митрофанова
— А вы свое творчество тоже так воспринимаете: как талант, данный от Бога, который нельзя закапывать в землю?
Ян Осин
— Конечно, я не сам это все придумал. Я же не могу сказать, что я утром просыпаюсь и: о, буду я в этот день певцом! Или там: о, а завтра стану фотографом или там, не знаю, дизайнером. То есть это все как-то само по себе сплетается. А само по себе же ничего не происходит, и вселенная создана не сама по себе там из каких-то двух случайных молекул. Но просто внимательно относясь к тому, что нас окружает, ты поневоле станешь христианином, ты станешь верующим человеком, потому что ты прекрасно видишь, как премудро устроено все, что нас окружает: от травы, глаз пчелы там, условно говоря. Или мозг человека: вот в этой маленькой черепной коробке такие возможности, которые мы используем, по данным специалистов, всего лишь там на три или там на пять процентов. Сколько в нас еще Господь заложил возможностей, да, вот этого резерва, который нами не используется, представляете?
А. Митрофанова
— Да, я тоже, когда об этом думаю, понимаю, что есть, к чему стремиться. Не очень понятно, как, но когда очень хочешь, мне кажется, начинают горизонты расширяться. Мы же сами их расширяем.
Ян Осин
— Мы расширяем, да. Вот помните, когда Ньютону упало на голову яблоко? Он бы мог там произнести, не знаю, какое-то бранное слово, потереть эту шишку, да, и встать, пойти заняться своими делами, чай пить, five o’clock tea там с молочком. А он тут же как бы сообразил, потому что предыдущая его деятельность была связана так или иначе с приближением к открытию закона всемирного тяготения. Дмитрий Иванович Менделеев, вот он во сне там увидел таблицу периодических элементов. Ребята, можно подумать, что он до этого был дворником или там, я не знаю, в караоке пел — и вдруг у него такое озарение произошло! Да он всю жизнь этим занимался. Ломоносов, гений нашей науки — и математик, и астроном, и физик, и химик, и поэт, то есть ну столько талантов ему Господь просто дал, он стал символом российской науки, о котором, кстати, к сожалению, сейчас очень мало вспоминают. И вообще как-то вот наши достижения, русских людей, в мире они почему-то принижаются: телевидение, радио, интернет и многие другие вещи. Ну слава Богу, что Жорес Иванович Алфёров, изобретший, открывший вот эти лазерные дела, за что он получил Нобелевскую премию, благодаря которой мы можем пользоваться компакт-дисками, смотреть фильмы на Blu-ray и так далее. То есть медицина развивается благодаря этим достижениям наших людей. Я сейчас не про национальность говорю. Ведь мы говорим сейчас вообще в принципе про русских людей. Потому что русский человек это в первую очередь не тот, кто живет на территории России, а тот, кто мыслит так, как русский человек. Он отчасти такой какой-то космополит, может быть, потому что для него вот нет различия по национальному признаку, по признаку вероисповедания. Я сейчас не помню, кто-то из наших императоров, может быть, Николай II, когда французский посланник, стоя с ним на каком-то приеме, говорит: смотрите, а это же немец, он же из Германии его предки. Он говорит: да. А вот это француз, наверное, а это датчанин, а это там шотландец. Николай посмотрел: да, и все они русские люди. Они все живут здесь, они работают, они свой талант обращали во благо России. И вот я стараюсь на таких людей равняться. Это мне близко, и мне хочется быть таким же. Хотя я сам родился в России, я русский по национальности, но вот это отношение к России мне близко.
А. Митрофанова
— Время снова слушать музыку. И теперь уже заключительная композиция на сегодня. Очень интересно с вами говорить, вы к нам, пожалуйста, еще приходите. «Моя святая Русь» или «Здесь мой дом родной» — два названия у этой песни.
Ян Осин
— А Святая Русь это наш дом, собственно говоря, те наши корни, которые нас питают, которые нас взрастили. Немногие их находят, но, слава Богу, что они так или иначе у всех почти проявляются. Сейчас очень много информации в мире: исторические журналы, беседы на телевидении, в том числе об истории русской. А эту песню написал мой друг, и когда я ее услышал, я сразу понял, что я ее буду петь. Она мне очень понравилась своим настроением, своей ну вот этой вот такой доброй подачей, опять же отношением к родине, какие-то там такие моменты возвращения в детство. И так или иначе то, что все-таки вера и Церковь, то, что нас окружают всегда. Даже если какие-то люди из наших слушателей еще неверующие, но они, если внимательно посмотрят, в любом городе нашей страны они увидят множество храмов. Я думаю, что предки наши строили их не просто так.
А. Митрофанова
— Ян Осин, заслуженный артист России, классический и эстрадный певец, композитор, фотограф. И в его исполнении композиция, которая называется «Здесь мой дом родной». Спасибо за этот разговор.
Ян Осин
— Спасибо вам за приглашение.
А. Митрофанова
— Прощаюсь с вами. Я Алла Митрофанова. Приходите к нам еще.
Ян Осин
— С большим удовольствием.
А. Митрофанова
— До свидания.
Ян Осин
— Всего доброго.
Деяния святых апостолов
Деян., 1 зач., I, 1-8.
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Если мы внимательно читали Евангелие, то могли заметить, что Господь постоянно говорит Своим ученикам о тайне Царства Небесного. Церковь утверждает, что хранит эту тайну до сих пор. О чём же идёт речь? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 1-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 1.
1 Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всем, что Иисус делал и чему учил от начала
2 до того дня, в который Он вознесся, дав Святым Духом повеления Апостолам, которых Он избрал,
3 которым и явил Себя живым, по страдании Своем, со многими верными доказательствами, в продолжение сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием.
4 И, собрав их, Он повелел им: не отлучайтесь из Иерусалима, но ждите обещанного от Отца, о чем вы слышали от Меня,
5 ибо Иоанн крестил водою, а вы, через несколько дней после сего, будете крещены Духом Святым.
6 Посему они, сойдясь, спрашивали Его, говоря: не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?
7 Он же сказал им: не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти,
8 но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли.
После Светлого Воскресения Христос продолжает являться Своим ученикам на протяжении сорока дней. Как слышим мы сегодня из чтения книги Деяний святых апостолов, Спаситель рассказывает им о Царствии Божием. Может показаться, что Христос передаёт апостолам какое-то особое учение, которое не вошло в Евангелие и которое доступно лишь узкому кругу посвящённых. Благодаря этому тайному знанию ученики становятся сверхлюдьми, в распоряжении которых оказываются какие-то сверхспособности. Однако дальнейшее повествование свидетельствует, что это не так.
После того как Христос призывает апостолов не уходить из Иерусалима и дожидаться сошествия Святого Духа, они в недоумении спрашивают: «не сейчас ли, Господи, ты восстановишь Израильское царство?» Очень показательный вопрос. Апостолы задавали его Спасителю с самого начала их совместного путешествия. С самого момента своего призвания они ждали, что Христос прогонит римлян и вернёт еврейскому государству былую славу.
Однако, посмотрите, как Господь милостив. Как Он терпелив. С какой кротостью Он переносит это невежество Своих учеников. Он видит, что несмотря на всё произошедшее, ложные представления о Мессии всё ещё сидят в их головах. Суть Его учения о Царстве Небесном до сих пор ими не усвоена. А потому Он и отвечает им уклончиво: «не ваше дело знать времена или сроки». Иными словами, ваше дело дождаться сошествия Духа, получить от Него силу, начать проповедь и тогда вы всё поймете сами. Вы получите все необходимые ответы.
Так и случилось. Пришёл обещанный Дух, апостолы начали свидетельствовать о Христе людям, и ложные ожидания в их голове испарились. Потребность учеников в грандиозных внешних преобразованиях исчезла, будто её и не было. Великая духовная реальность, которую они до этого ощущали лишь смутно, в полноте открылась в их сердцах. Уже во время своей жизни они стали полноценными участниками Царства Мессии.
В той или иной степени каждый из нас исполнен ложных представлений и предрассудков о духовной жизни. И, пожалуй, не самый последний из них — это постоянное ожидание значимых изменений. Я словно всё время жду, что однажды Господь откроет мне какую-то тайну. Тогда моя жизнь изменится. Всё резко станет лучше. Евангелие напоминает нам сегодня: все грандиозные изменения уже произошли. Дух Святой уже сошёл. А потому великая тайна христианства заключается в том, что нет на самом деле никакой тайны. Евангелие Христово предельно просто — каждый день ищи волю Бога и старайся принести пользу тем людям, которые тебя окружают. Иными словами, преврати свою жизнь в служение. В той мере, в какой это исполняем, нас наполняет благодать Святого Духа. Всё вокруг нас и в нас самих оказывается на своих местах, и в нашем сердце загорается пасхальная радость.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Воскресение Христово и Светлая седмица». Прот. Максим Первозванский
В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников протоиерей Максим Первозванский.
Разговор шел о светлом Христовом Воскресении, о богослужениях пасхальной недели, о праздновании в честь Иверской иконы Богородицы, а также иконы «Живоносный источник».
«Семья в жизни вечной». Священник Александр Сатомский
У нас в гостях был настоятель Богоявленского храма в Ярославле священник Александр Сатомский.
Мы говорили о том, какими будут отношения людей после всеобщего воскресения и сохранится ли любовь супругов и родственников в вечной жизни.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А. Ананьев:
— Великая Суббота, вечер, когда, наверное, правильнее всего было бы ничего не говорить, ни о чем не рассуждать, уж тем более легко смеяться в приятной компании. Надеюсь, что мы сегодня постараемся выдержать вот эту вот важную, несколько напряженную, но очень ответственную атмосферу Великой Субботы в программе «Семейный час». Но программа «Семейный час» все-таки выйдет, потому что в студии Радио ВЕРА все-таки появилась ведущая программы «Семейный час» — моя жена Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— Что значит «все-таки появилась»?
А. Ананьев:
— Потому что Великая Суббота и предполагается, что ты в храме должна быть.
А. Митрофанова:
— Ну, сейчас поедем, конечно.
А. Ананьев:
— Я Александр Ананьев, и сегодня мы долго думали с Аллой, о чем стоит поговорить в эти 60 минут, и после недолгих рассуждений мы поняли, что нам действительно интересно и важно, уж не знаю, насколько возможно, получить ответ на этот вопрос, узнать: а что будет там, в загробной жизни? Действительно ли мы, прожив здесь долгую счастливую жизнь, по возможности сделаем все, чтобы умереть в один день, и там больше никогда не увидимся, потому что нет там ни мужеского пола, ни женского, ни мужа, ни жены, ни ипотеки, ни дома, ни кухни, ни гардероба, там все совершенно иначе, и вся наша семейная жизнь закончится могильным камнем? Или же, «что Бог сочетал, того человек не разлучает», и неспроста Господь свел нас — семью, мужа, жену, детей вместе на одних квадратных метрах общей жилплощади, чтобы и потом мы тоже как-то держались вместе? Согласитесь, это интересно, и это важно. И я не знаю, насколько получится у нашего сегодняшнего собеседника дать ответ на этот вопрос, но учитывая то, что сегодня мы пригласили настоятеля храма Богоявления в Ярославле, нашего дорогого друга, священника Александра Сатомского, какой-то очень важный ответ мы обязательно получим. Добрый вечер, отец Александр, здравствуйте, с Великой вас Субботой.
о. Александр:
— Добрый вечер.
А. Митрофанова:
— Вообще, Великая Суббота — это такой, с одной стороны, день тишины, а с другой стороны, внутри уже всё клокочет от радости, потому что ты понимаешь, в общем-то — ну, Пасха, она наступает.
А. Ананьев:
— Я в прошлом году помню утро Великой Субботы: я проснулся и понял, что Христа нету. Ну, вот, Он вчера умер, а сегодня Его нету.
А. Митрофанова:
— Ты понимаешь, когда в этот момент стоишь на Литургии, то всё несколько иначе. Впервые в жизни, кстати, помню, как узнала о содержании Великой Субботы, я несколько лет уже в храм ходила, пришла в храм, меня попросили помочь с цветами, цветами к Пасхе украсить храм. Я говорю: «А во сколько?» — «Ну, украшать будем часов с 12-ти, так что хочешь, останься там после службы». И я думаю: «ну, здрасьте, на ночное богослужение надо идти ещё, значит, в Великую Субботу там утром...нет-нет», я пришла к 12-ти. И когда я попала вот в это храмовое пространство...
А. Ананьев:
— Это Татьянинский храм был.
А. Митрофанова:
— Это был Татьянинский храм, весь залитый светом, покоем, радостью, но пока тихой такой, не ликующей и, вы знаете, у меня было ощущение, что я, может быть, что-то самое важное только что пропустила, ну, просто потому, что тупо решила: извините, я посплю. И пропустила что-то такое, от чего...вообще-то, чего люди ждут целый год, как потом выяснилось. И естественно, в следующем году я уже, опережая собственный вопль, подскочила, помчалась на Литургию Великой Субботы, и вот это состояние, когда на самом деле Христос жив, и об этом пока ещё не знают вокруг, а Он жив, и Он из-за ада выводит тех, кто хочет выйти вместе с Ним, всех. Всех, кто захочет! Он их будет за запястье выдёргивать оттуда, как на иконе знаменитой Воскресения Христова в монастыре Хора. Ну, это потрясающе. Потом, ведь икона Воскресения Христова — это икона Великой Субботы, и Евангелие о Воскресении Христовом читается на Литургии в Великую Субботу, то есть это и есть, по сути, пасхальная служба, поэтому у меня вот с тех пор несколько иное отношение к этому дню, может быть, даже, знаете, оно сливается в единое — и пасхальная радость, и радость Великой Субботы, какой-то нераздельный такой календарный фрагмент.
А. Ананьев:
— Слушайте, отец Александр, прежде чем мы начнём вас действительно мучить семейными передрягами, а я сейчас понял вообще, в чём трагедия происходящего, я хочу спросить вас: а что для вас Великая Суббота?
о. Александр:
— Вот, вы знаете, за достаточно небольшой период времени, который я, собственно, служу священником, вот всё это восприятие достаточно сильно менялось, и на каком-то этапе вот от того акцента, который вы предлагаете, я ушёл, в каком смысле: мы проживаем календарь таким образом, как будто эти события случаются прямо сейчас, а на каком-то этапе ко мне пришло это совершенно чёткое ощущение и понимание, что Христос всегда Воскрес. То есть мы Страстную неделю на самом деле проживаем ведь в свете Воскресшего Христа, Он уже победил, в этом смысле даже вот византийские авторы, которые написали соответствующего рода тексты, очень чётко это улавливают: с одной стороны, конечно, они давят на психологическую «педаль» сострадания, что мы с Христом проживаем, переживаем всё это, но, с другой стороны, там время от времени проскакивают вот эти тезисы, что победа уже осуществлена. Собственно, «Не рыдай, Мене, Мати, зрящи во гробе», это известнейшее песнопение, то есть как «не рыдай», если всё, вся история завершена? Я восстану и прославлюсь, и Тебя возвеличу, и Тебя не забуду«. Или: «вот они вложили в мою руку жезл (как бы не зная), что Я сокрушу их, как горшечник сосуды», и много-много-много вот такого рода тезисов. И вот в этом смысле я уже достаточно давненько вхожу в Страстную с этим чётким пониманием — Христос победил. То есть это история про когда-то сгущавшуюся тьму, которая так ничего и не смогла. То есть победа Христова абсолютно однозначна, в этом смысле она в Великую Пятницу ничуть не менее очевидна, чем в Субботу и Воскресенье.
А. Ананьев:
— «Семейный час» на Радио ВЕРА, священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, с вами Алла Митрофанова, Александр Ананьев, мы в Великую Субботу говорим... О чём можно говорить в «Семейном часе»? О семье, о муже, жене, детях. Алечка сейчас сказала удивительную штуку: до нашего знакомства, до нашего венчания, до нашей свадьбы она вела благочестивую жизнь, она ходила в Великую Субботу украшать храм цветами, она чаще бывала на службах, она была прихожанкой семнадцати-двадцати храмов...
А. Митрофанова:
— Да ладно тебе, что ты преувеличиваешь-то? (смеется)
А. Ананьев:
— ...сейчас её жизнь, и я виню себя в этом, не то чтобы я делал это специально, вовсе нет, но акцент её внимания сместился с церкви на мужа.
А. Митрофанова:
— Ну нет, ну...
А. Ананьев:
— Когда последний раз, дорогая жена, ты украшала Татьянинский храм цветами? Внимание, вопрос! Минута на размышление. Ответ: «до нашего знакомства». Я, ещё раз, я тебя очень хорошо понимаю, я тебе очень благодарен, но штука в том, что муж для жены — преграда. Давайте начистоту. Муж для жены — не путь к Богу, муж для жены — преграда. И в этом смысле могу ли я, несчастный, рассчитывать на то, что по ту сторону земной жизни мы сохраним какую-то связь?
А. Митрофанова:
— Понимаешь, какая штука, от того, украшу я или не украшу храм цветами, мне кажется, гораздо в меньшей степени зависит моя посмертная участь, чем от того, сумею ли я или не сумею прокачать любовь внутри себя.
А. Ананьев
— «Марфа, Марфа, о многом заботишься ты, но не о главном». Отец Александр, рассудите. По-моему, здесь как раз очень тяжёлая на самом деле картина нарисуется.
о. Александр:
— В общем-то, во-первых и главных, абсолютно верен тезис про то, что не столько от украшения храма цветами, сколько как от украшения себя добродетелями и совершенствами в общении с вами преуспевает ваша жена, безусловно, то есть вы в этом смысле — главная лестница, ведущая её к Богу семимильными шагами. Равно, как и наоборот.
А. Ананьев:
— То есть работы больше, удовольствия меньше, от этого и награда выше?
о. Александр:
— Ну, не то чтобы, я это никак не оцениваю, но это очевидный факт. Более того, в эту сторону у нас ведь совершенно однозначно смотрят и все традиционные религиозные формы. Вспомним, например, соседний нам иудаизм, который предписывает мужчине в день субботний посещение синагоги просто абсолютно однозначно, это его прямой долг, не в смысле там он хотел-не хотел, полезно-не полезно, он должен там быть. Женщине он не предписывает ничего абсолютно. Эффектнейшим способом, выруливая эту ситуацию не темой детей и кухни, а тем, что Адам, сотворенный из земли, нуждается в продолжении возделывания, а Ева, сотворенная из Адама — это лучшее из всего того, что сотворил Бог, потому что вот уже ничего более совершенного, как из человека произведенное, уже сделать нельзя, поэтому ее учить — только портить. Соответственно, как бы собрание в синагоге — это собрание научения, поэтому все прекрасно, она уже готова к Царству Небесному, пусть спокойно занимается кухней, то есть в этом, конечно, есть определенного рода манипуляция. (смеется)
А. Митрофанова:
— Конечно.
о. Александр:
— Очевидно. Но если серьезно, ведь Древняя Церковь совершенно неслучайно выделяла даже среди женщин совершенно определенные типы служений, например, отдельно говоря о девицах, отдельно говоря о вдовах, которые вот внутри церковного собрания несут какое-то большее число трудов и послушаний, потому что почтенные матроны, обремененные семьями и мужьями, вот самой волей Господней к ним и приставлены, к этим семьям и мужьям, равно как и наоборот.
А. Митрофанова:
— И это твой путь, условно говоря. Я знаю ситуации, когда, ну немного, но знаю такие случаи, когда женщина начинает отдаляться даже от семьи, потому что есть какое-то церковное или социальное служение, очевидное для нее, и очень благородное, и социально одобряемое — страдает семья, в этих случаях страдает семья вплоть до даже вот каких-то глубоких кризисов, и не уверена, что, может быть, в каких-то ситуациях это такой вполне допустимый вариант. Однако есть вообще мужья потрясающие, я вспоминаю историю доктора Лизы, Елизаветы Петровны Глинки, вот Глеб Глебович — как он понимал, что делает его жена! Он был здесь, в нашей студии, это человек, который у меня вызывает глубочайшее почтение. Но это, скорее, редкость. Поэтому для женщины, мне кажется, если мы не берем такие исключения, как Елизавета Петровна, которая, наверное, все-таки подтверждает правило, то для среднестатистической гражданки типа меня вполне естественно, что главное — это муж-семья. Остальное — ну вот, по силам и по времени.
А. Ананьев:
— Ну, ты как раз пытаешься найти какой-то баланс, какое-то равновесие в этих вопросах, но в том, что вот это противоречие, оно все-таки имеет место — это правда, либо ты с Церковью, с верой, со Христом, либо ты с мужем с готовкой, с уборкой. Иначе не было бы монахов, которые поняли, что вот семья будет мешать, семья будет мешать моему служению Богу. И семья всегда мешает служению Богу.
А. Митрофанова:
— У тебя какое-то чувство вины, что ли, я не пойму? Ты все время как-то: «а как бы тебе было хорошо, если бы ты сейчас была бы в храме, а ты вот со мной...»
А. Ананьев:
— Солнце, да, да, у меня чувство вины, потому что я понимаю, что до нашего знакомства ты чаще, ты просто чаще была в храме, и Великим постом, и на Страстной неделе, ты каждый день была в храме...
А. Митрофанова:
— Посмотри на лицо отца Александра.
А. Ананьев:
— ...а сейчас я понимаю, что и молитвы стало меньше по моей вине, и в храме ты стала бывать меньше по моей вине. На отца Александра я вообще стараюсь не смотреть, потому что вот все, что я говорю, отец Александр опровергает своей собственной жизнью, своим собственным примером, потому что, казалось бы, откуда у священника Великим постом может быть свободное время, чтобы украшать печеньки для куличей для своей жены, которая печет? Тем не менее, вот ночами отец Александр Великим постом занимался тем, что выписывал кремом на этих печеньках поздравления со Светлой Пасхой. Да, да, так и было, я знаю, что так и было, я видел эти куличи своими глазами, я нисколько в этом не сомневаюсь. То есть вы опровергаете вообще все, что я говорю, но то, что я говорю — это тоже правда.
о. Александр:
— Здесь, наверное, это не вопрос про правду-неправду, это вопрос про оценку. Ну как бы про оценку, и вот именно как совершенно верно заметили мы про расстановку приоритетности, то есть совершенно нормально и естественно находиться внутри семейных отношений вовлеченно, апостол Павел говорит, и говорит это мужчине, кстати, что «Тот, кто оставил попечение о своих ближних, о своей семье — отрекся от веры и хуже неверного, хуже язычника». То есть, опять же, Христос говорит в Евангелии, что «тот, кто сказал родителям: «Дар Богу то, чем бы ты пользовался от меня», как бы и с вашей точки зрения он вообще молодец и не повинен — вообще-то преступает заповедь, то есть здесь соподчиненность этих вещей на самом деле очевидна. Семья — это малая Церковь, община — это большая Церковь, вот, соответственно, мы движемся от меньшего к большему, это совершенно нормально, естественно и очевидно. Мы взращиваем что-то сначала в меньшем объеме, потом можем экстраполировать это куда-то шире, вывести это в больший объем, никак наоборот оно вообще никогда не работает. Нельзя где-то там набраться нравственных совершенств на стороне, а потом прийти их и внедрять в семью.
А. Ананьев:
— Ну, точнее всего и однозначнее всего о расстановке приоритетов Спаситель говорит вот в Евангелии от Матфея, в главе 10-й: «Враги человеку домашние его, и кто любит отца или мать более, чем Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». О жене он не говорит, но имеет это в виду в первую очередь, и уж если кто любит жену или мужа больше, чем Меня и предпочитает мужа тому, чтобы прийти ко Мне в церковь, тот вообще грешник-грешник ужасный.
о. Александр:
— Я замечу, что это уже экзегеза, то есть на этом этапе вы уже толкуете, а не пересказываете текст.
А. Ананьев:
— Ну, разве это не очевидно?
о. Александр:
— Ну, вообще никакая экзегеза не очевидна, это всегда усилие в той или иной степени тяжести.
А. Ананьев:
— Как говорит наш дорогой друг, психолог Кристина Корочка: «В очевидности собственных высказываний есть первый признак недалёкости и необразованности».
А. Митрофанова:
— Поясните, отец Александр.
о. Александр:
— Нет, здесь простая вещь, она не то что простая, на каком-то этапе у меня как-то вот случилось такое, как мне кажется, понимание этого фрагмента, то есть я всю жизнь как-то ходил мимо него и его сознательно избегал, а как-то раз вот он прямо взял и внутренне прожился. То есть нам кажется, что Христос противопоставляет: либо-либо, а вот на каком-то этапе мне вдруг стало как-то внутренне очевидно — я не настаиваю на этом опыте и не говорю, что это как раз единственно верная экзегеза этого фрагмента — что Он указывает на правильную и неправильную последовательность, что вот любовь к Богу и любовь к ближнему взаимосвязаны, вот их как раз нельзя дробить и рвать, что — нет, если ты любишь Бога, будь любезен, люби Бога. Если ты тут вот с ближними как-то, значит, у тебя с Богом недостача, и наоборот. Нет, в свете любви к Христу нормализуются наши отношения и наша любовь вот к этим самым ближним, а вне этих отношений — ну, понятно, что на том этапе это вообще как бы про Бога в широком смысле слова, но тем не менее, уже из нашего контекста можем и так говорить, а вне этого они как бы бессмысленны, то есть там на самом деле ничего не рождается, и мы тоже знаем кучу этих примеров любовных любовей, которые вообще недалеки от самых нездоровых форм, в плане любви как обладания, как бы жажда поглощения другого и полного введения его, как аппендикса, в свою жизнь, как бы приращивания к себе насмерть, ну и другие удивительные вещи. То есть вот здесь через любовь Христову ты имеешь нормальную любовь ко всем остальным, в противном случае там какой-то жуть и ужас.
А. Ананьев:
— Это надо, конечно, прожить вот это понимание, которым вы сейчас поделились, потому что мне пока доступно только очень такое лобовое и банальное объяснение, что вот, мол, если муж тебя не пускает в церковь — бросай такого мужа и иди в церковь, и в этом контексте я, конечно, ужасно переживаю по поводу того, что происходит у нас, но надеюсь, что ситуация изменится. И вообще, муж должен вести жену в церковь, как вы вот говорите в традиции иудаизма, да и в исламе тоже, там именно мужчина идет к Богу, а женщина там следует за ним или не следует за ним, уже дело десятое, но благополучие семьи в отношениях с Богом зависит именно от мужчины. У нас почему-то, если мы не принимаем во внимание семьи священников, в остальных семьях, как правило, в 99 процентах случаев именно жена тащит семью в церковь, хоть как-то на своих плечах, буквально или образно, но все сама, а мужчины почему-то нет, и как это исправить тоже не совсем понятно. Даже по нашей семье непонятно.
А. Митрофанова:
— Слушай, всему свое время. Мне кажется, что Господь же людей-то не кидает.
А. Ананьев:
— К людям больше вопросов, конечно. Сейчас мы прервемся на минуту, у нас полезная информация на Радио ВЕРА, а через минуту мы вернемся к разговору и все-таки попробуем выяснить, так что же нас ожидает по ту сторону земной жизни? Действительно ли мы будем вместе? Что об этом говорит Священное Писание? Что об этом говорят церковные предания? Или же нас там ожидает нечто совершенно иное, и рассчитывать на это не придется? Что значит семья с точки зрения вечности? Это программа «Семейный час», не переключайтесь.
А. Ананьев:
— Что ожидает нас по ту сторону земной жизни? Это программа «Семейный час на Радио ВЕРА», с вами Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
— ... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— И в Великую субботу мы пригласили к разговору нашего гостя из Ярославля, настоятеля храма Богоявления в самом центре Ярославля, священника Александра Сатомского. Кстати, в Ярославле сейчас должно быть очень красиво, там весна гораздо более отчетлива, чем в Москве. Все-таки город, такое впечатление, что он чуть ли не южнее находится, хотя на самом деле он находится севернее Москвы, но сколько раз мы там ни были, все время ощущение, что там какой-то курорт-курорт, и весной там, наверное, особенно хорошо, да?
о. Александр:
— Мне кажется, это все происходит из общей логики: хорошо там, где нет нас, и, соответственно, куда мы приезжаем по какому-то иному поводу, нежели чем ежедневную работу работать, там, конечно, удивительно. Это как бы, скорее, про угол зрения, чем про географию.
А. Ананьев:
— Но объективно, объективно уютный город. Итак, отец Александр, давайте разбираться, что мы знаем о загробной жизни в контексте семьи?
о. Александр:
— Правильный ответ — «ничего». Пойдемте домой.
А. Митрофанова:
— Готовиться к пасхальной службе.
о. Александр:
— Да. В том смысле, что мы и в целом, не в контексте семьи, имеем очень маленькое, очень ограниченное представление о каких-либо реалиях вот такого типа бытования. Более того, тоже сразу важный тезис, который нам должен развести в стороны две вещи: в целом в ряде случаев Новый Завет вообще ничего не предлагает по поводу так называемого «посмертия», он не теоретизирует на тему самостоятельного бытования души в отделенности от тела, а говорит про свет вечного дня, то есть про Царство Божие, пришедшее в силе, явленное в мире, новое небо и новую землю, Небесный Иерусалим, сошедший в нашу реальность, и, соответственно, про жизнь вечную, а не про какую-то посмертную, то есть про ситуацию, в которой смерть побеждена.
А. Ананьев:
— Какое-то общение доказано по ту сторону земной жизни после смерти?
А. Митрофанова:
— А как это можно доказать?
А. Ананьев:
— Ты знаешь, очень часто я встречаю в откровениях святых — людей, которым я доверяю, рассказы о том, что «к ним пришел тот», «к ним пришел этот», то есть личность там сохраняется.
А. Митрофанова:
— Конечно.
А. Ананьев:
— Личность человека, которого ты любишь, там, по крайней мере, ближе к тебе, чем личность человека, к которому ты равнодушен. Стало быть, я вправе ожидать от загробной жизни того, что я там тебя не потеряю, да? Что муж не потеряет свою жену, а дети не потеряют любимых родителей и встретят их там, но мы на это надеемся, правильно?
А. Митрофанова:
— Очень.
А. Ананьева
— И свидетельства святых тому доказательство. И вот вопрос: будет оно так или нет, и на что мы в праве рассчитывать?
о. Александр:
— Ну вот здесь хороший тезис про опыт святости в том смысле, что вообще церковное почитание святых как таковых, это вот первый положительный тезис в данную копилку, то есть он не от Писания в основном, хотя Писание тоже указывает нам, почему мы почитаем святых, каким образом, в чем почитание верное, в чем ложное, но просто как церковная практика, это и очень обнадеживающе, а с другой стороны, и очень доказательно. Обнадеживающе в том смысле, что дает нам какую-то вот эту надежду на сохранение личности, а с другой стороны, доказательно, потому что у нас есть огромный объем материала, как раз, как Александр сказал, который и указывает на то, что человек помнит, кто он, знает, кто те, к кому по той или иной причине он явился, то есть он имеет отношение, он не явлен, как, условно, какой-нибудь абстрактный вестник, как сила небесная, которая сошла ровно для того, чтобы сообщить нечто, ну, собственно, как мы видим ангелов в Ветхом Завете, то есть вот они явили волю Господню, это вообще никак не обозначает их отношение, ни положительное, ни отрицательное, никакое, они выполнили функцию, всё. Со святыми не так — они её хотя и выполняют, но это всегда какая-то очень личная история. Можем вспомнить массу случаев с явлениями Богородицы тому или иному, вот там какой-нибудь страдающий, обезножевший пьяница, которому является, например, преподобный Варлаам, если не ошибаюсь, Серпуховской, и, значит, настаивает, чтобы тот шёл и исцелялся от такой-то иконы Богородичной, и он, соответственно, находит, вот вам Неупиваемая Чаша. Ситуации, когда Богородица лично является и настаивает на похожих же вещах, то есть там ряд менее известных святынь, тоже как бы вот вполне понятные темы. И вот такого рода свидетельства убеждают нас достаточно доказательно в сохранении и личности, и отношения, а мы понимаем, что вообще отношение, как таковое, является важной частью личности.
А. Митрофанова:
— Меня вообще, знаете, в историях святых всегда, а в последнее время особенно, больше всего поражает их включённость в наши жизни, в наши дела. Мы с ними лично чаще всего всё-таки незнакомы, ну если вот, допустим, может быть, кто из святых ближе всего на линейке времени к нам — святитель Лука (Войно-Ясенецкий), может быть, новомученики XX века, есть люди, которые, может быть, их знали лично, хотя их сейчас тоже по понятным причинам крайне мало, однако вот такие люди есть, в большинстве своём молимся ли мы святым, чьи имена носим, или просто святым, с которыми у нас какие-то свои тёплые личные отношения, меня это поражает. Ну, какое, казалось бы, им дело могло бы быть до нас? А им есть дело! Ну, это вот, условно говоря, если бы там, если проецировать на себя: меня бы ежедневно забрасывали тысячами писем с просьбами о помощи — я бы выгорела, ну, просто потому, что я любить не умею по-настоящему, понимаете, ну, не умею, сколько бы я там ни говорила о любви, я не умею. У меня сердце не в том состоянии, чтобы вместить в себя такое количество людей, их боли, их обстоятельств, их слёз, их радостей! Нет, нет, я вполне эгоцентричная гражданка, а святые — это люди, которые себя в земной жизни раздают и в вечности продолжают себя раздавать, сохраняя при этом себя, вот поразительным образом сохраняя при этом себя. И, может быть, как раз, вот почему и говорится, что «саван не имеет карманов», единственное, что мы можем взять с собой в вечную жизнь — это состояние сердечной мышцы, вот сколько в неё любви уместилось, сколько в меня любви уместилось — вот это мой единственный, на самом деле, будет багаж, который, между прочим, вот при этом переходе, он абсолютно может быть безлимитным, то есть никто там с тебя не спросит, что вот больше такого-то, пожалуйста, на борт не пускаем — нет, наоборот, чем больше, тем лучше. И в этом контексте как раз семейная жизнь, мне кажется, это очень важный этап, потому что где ещё мы можем настолько глубоко вот эту самую любовь друг к другу прокачать. И вообще, а если любовь друг к другу, как у нас любят в наших подкастах говорить: научишься одного человека любить, будет проще научиться любить и более широкий круг ближних, хотя бы одного научись любить. Вот поэтому, мне кажется, что как раз семейная жизнь, она наш проводник в каком-то смысле.
о. Александр:
— В первейшем, то есть здесь даже не в каком-то, а в первейшем. Собственно, нам от книги Бытия рассказана эта история про то, что человек не ощущает свою целостность до этапа, пока не вступит вот в такого рода отношения, пока там не появится второй, и вот тогда вот этот мужчина и эта женщина родят то единство, в котором они задуманы, потому что вне этого мы видим, что, как сказать, Адам не успокоен.
А. Ананьев:
— И остался в раю.
о. Александр:
— Далеко не факт. Это же, мы же знаем, история не имеет сослагательных наклонений, как бы эта история рассказывалась бы, если бы не случился вот этот эпизод, мы и представления не имеем.
А. Митрофанова:
— Отец Александр, ну вот смотрите, действительно, да, муж и жена — полнота в этом смысле, поодиночке в нас этой полноты нет, но почему тогда в Царствии Небесном не будут ни жениться, ни замуж выходить, не будет ни мужеского пола, ни женского? Почему не будут там создавать семьи, это, ну, более-менее как-то, как мне кажется, я себе понимаю, представляю.
А. Ананьев:
— Но, кстати, не факт. А почему, если ты там не встретишь какую-то прекрасную душу, ты не захочешь быть с ней вместе, одним единым, целым, почему нет? Там такая же жизнь, как и здесь, просто немножко про другое.
А. Митрофанова:
— А мне кажется, там просто уже полнота вот какая-то. Я не знаю, ну это из области фантастики, но почему не будет мужеского пола и женского? Как же мы тогда будем друг с другом взаимодействовать, как ангелы? Это как?
о. Александр:
— Смотрите, вот здесь важный тезис. Во-первых, апостол Павел, говоря, что «в Христе нет мужского пола и женского», не имеет в виду обнуление пола как характеристики, он указывает лишь на то, что социальной значимости, которую он имеет во всех отношениях внутри Церкви, он не имеет — пол, то есть и мужчина, и женщина абсолютно равно успешны в строительстве отношений с Богом, вот в чём идея. Вот как раз это и обнуляет вот эту чудесную иудейскую идею про то, что «ты настолько совершенна, что сиди дома». Все призваны. Все призваны, все царское священство, все люди, взятые в удел, вот в этом смысле ни мужского, ни женского, безусловно. Соответственно, мы можем, рассуждая по аналогии, привлечь несколько фрагментов к пониманию, так как мы ведь ходим с вами в принципе вокруг текста собеседования Христа с саддукеями...
А. Митрофанова:
— ...которые пытаются его подловить и говорят: «Вот женщина, у которой по очереди умерли семеро мужей, семеро братьев, кому же она в вечной жизни, кому она будет женой?»
о. Александр:
— Да, это совершенно чётко криминальная хроника... Знаете, там надо было состав борща-то как-то систематически изучать. (смеются) Ну да ладно.
А. Митрофанова:
— Но это они же гипотетически рассказывают историю.
о. Александр:
— Я понимаю, гипотетически умерли, гипотетический состав. Но Христос в этой ситуации, мне кажется, предлагает не описание, ведь Он же во всех остальных случаях прибегает к притче, когда живописует реалии Царства, то есть, притча подчёркивает какой-то важный аспект, но не учительно, а описательно: «это похоже на», но «похоже» и «равно» — это две большие разницы. Царство Небесное похоже на женщину, которая потеряла деньги, ковырялась полдня по дому, всё подняла, перекопала, нашла и пошла, всем рассказала. Интересно, если проводить прямые аналогии, то тут рисуется вообще очень оригинальный образ, но оно ощутительная аналогия. Так же и тут: хотя Церковь достаточно активно интерпретировала этот материал как прямой, но мы можем посмотреть на него чуть-чуть шире. Ну, как бы тезис по поводу того, что понятно, почему в Царствии Небесном не будут появляться новые люди, не был понятен целому ряду ранних христианских авторов, но даже смотреть в эту сторону не будем, здесь у нас только сослагательное наклонение, его слишком много. По поводу того, что, во-первых, все половые константы однозначно нами сохраняются и наследуются, опять же, это пример святых, которые остались ровно теми, кем они были. А во-вторых, у нас есть совершенно конкретный пример собственно Христа, Которого мы видим в момент Преображения и в момент по Воскресении, а мы знаем, что вот Христос, что Преобразившийся, что Воскресший — это полнота в том числе человеческой природы, как она задумана, и как она будет реализована в свете дня вечности, то есть мы должны стать подобны Ему. И ни одну из своих человеческих характеристик Он не теряет, Он остался Иудеем, то есть семитом, мужчиной, в абсолютно конкретной возрастной категории и со всеми теми признаками, вплоть до ран на теле, черт лица и всего остального, которые были присущи Ему всегда, отсюда мы должны сделать однозначный вывод, что мы воскресаем в том же самом теле и банально, в том же самом поле, в котором мы всю жизнь и жили, ни в каком другом.
А. Ананьев:
— В котором нас запомнили те, кто нас любят.
о. Александр:
— Ну, как бы в котором мы находились во всей той обойме социальных вот этих отношений, и в котором мы их построили так, как построили.
А. Ананьев:
— Интересно, а для Богородицы Христос воскрес младенцем?
о. Александр:
— Не думаю. Я думаю, что Он для всех воскрес одинаково.
А. Ананьев:
— Она просто, ну как любая мама, как мне кажется, она помнит и любит Его родившимся младенцем. Почему она на иконах изображается, вот мне сейчас пришло в голову, Богородица с Младенцем? Она увидела Его именно таким.
о. Александр:
— Ну, здесь, скорее, про догматическую мысль о Боговоплощении, о том, что Творец всяческих в конкретный момент времени лежал на руках и питался материнским молоком, отсюда у нас даже икона «Млекопитательница», на самом деле это догматический образ, то есть он посвящен не вскармливанию детей и помощи матерям в соответствующих ситуациях, как на него смотрят сейчас, а он рождается из догматического соображения подчеркнуть человеческую природу Христа, то есть что вот Он был вскормлен так же, как все остальные, вообще никаким отличным образом.
А. Ананьев:
— Да, вот апостолы запомнили Его таким и увидели Его таким... Кто его знает...
о. Александр:
— Не знаю, не знаю, увидели они Его тоже все-таки и несколько отличным, то есть Христа не узнают, но и узнают, потому что вот случай на Тивериадском озере, когда Иоанн говорит Петру «Это Господь». То есть вот тут такая не вполне однозначная ситуация, у нас как бы здесь больше сослагательных наклонений.
А. Ананьев:
— Семейный час на Радио ВЕРА. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, я Александр Ананьев и с вами ведущая Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— А действительно, вот по пути в Эммаус Господь является двум апостолам, и они — да, как будто бы говорят с кем-то другим и не с Ним, что это — преображение? Вот Он является преображенным по воскресении, или, может быть, я не знаю, или они настолько в этот момент внутри своих переживаний, что не способны Его распознать?
о. Александр:
— Вполне возможно и то, и другое, и равно, как и интерпретация той вечери, в рамках которой Христос был узнан, Он познался ими в преломлении хлеба, и вот толкователи по этому поводу замечают, что это либо обозначает духовный опыт, ну, то есть, что просто в какой-то момент времени Он взял и открылся им, вот как бы с их очей пала та пелена, которая находилась там, либо же произошло простое узнавание, что вот этот человек вроде как бы не очень знакомый, а не очень знакомый просто потому, что он умер, ну, то есть всё, он настолько выключен из их сознания и настолько не существует...
А. Митрофанова:
— Но у Петра-то нет! Он-то говорит: «Это же Господь!»
о. Александр:
— Ну, это случай, который происходит уже по Воскресении, то есть и они уже видели Христа Воскресшего, они поэтому и здесь Его узнают, а эти двое считают, что всё, там, на Кресте всё закончено, и поэтому какие бы ассоциации не вызывал у них этот человек, вот, видимо, конечно, они к этому принятию не приходят, и в моменте, когда Он преломляет хлеб, Он делает это каким-то таким особенным образом, которым всегда делал Сам Христос, и по жесту они просто узнали Его. Вот у нас как бы две интерпретации, какая из них лучшая и правильная, я думаю, что никто не скажет.
А. Митрофанова:
— А что делать нам-то, чтобы друг друга узнать? А то окажемся, понимаете, и... Хотя я в это не очень верю, всё-таки и правда, если есть внутри вот это самая сердечная мышца, ну, всё-таки подскажет, вот это даже внутреннее наше что-то, что взращивается на протяжении лет совместной жизни, оно подскажет, даже если внешне мы будем неузнаваемы.
А. Ананьев:
— Прежде чем отец Александр даст ответ, я тебе дам свой ответ: жить здесь и сейчас, надеясь на то, что завтра в этой земной жизни ты узнаешь своего мужа тем же самым человеком, за которого вышла замуж, потому что, согласно официальной статистике в Российской Федерации, 98 процентов на это не способны, и на следующий день они не узнают своего мужа и расстаются с ним. О, как трагично!
А. Митрофанова:
— Ну, ладно, почему 98-то, ну что ты? Ты сгущаешь краски.
А. Ананьев:
— Ну, немножко сгущая краски, 74,5 процентов, какая разница? Много, трагически много! Отец Александр?..
о. Александр:
— Опять же, с одной стороны, к тезису об узнавании, о сохранении союза нас подводит и Ветхий Завет, который, говоря о том, что двое становятся одной плотью, а в данном случае это обозначает максимальную степень этого союза, а параллельно мы имеем в виду, что весь наш жизненный путь, собственно, и ценен в очах Божьих, то есть Бог и дает нам жить историю, потому что она есть для нас история возрастания в отношениях с Ним и с людьми, и эта история ни на каком этапе не обнуляется. То есть, собственно, из этих соображений и человечество в истории, и каждый человек в истории, то есть с момента грехопадения Бог не уничтожил всё и не построил ещё раз, вот Он как бы весь этот процесс ведёт, и каждый из его этапов ценен. Так уж если все те этапы ценны, то неужели же менее ценен самый главный и основной? Со всеми остальными мы не образуем единство, как одна плоть, ну вот не образуем, как угодно, образуем его вот с этим кем-то одним. Здесь, конечно, рождается много и совершенно трагических вопросов про то, что происходит с людьми, которые вступали в брак неоднократно, какие из этих отношений тогда будут ценнее, какие менее ценнее?
А. Митрофанова:
— Ну, собственно, это вопрос саддукеев к Христу: «женщина-то, у неё семь мужей было, что ж теперь?»
о. Александр:
— Вполне возможно, поэтому Христос и обнуляет этот вопрос, что вы вообще заблуждаетесь, вы вообще не знаете Писание, вы смотрите не в ту сторону. Но повторяюсь, что вот мне кажется, что суть этого ответа в притчевом образе о том, что Царство инаково и отношения в нём инаковы. Наверное, это не значит, что их там нет, что их суть и смысл, и тип не таков, но это не значит, что их нет или они хуже, а наоборот, они есть и только глубже и лучше.
А. Ананьев:
— А в догматическом смысле что такое христианский брак? Ведь это не только единение тел, это ещё и единение душ, и причём, не побоюсь этого слова, в вечности.
о. Александр:
— Безусловно. Но здесь мы не можем сказать об этом ничего догматически, потому что наша догматическая рамка на самом деле очень маленькая...
А. Ананьев:
— Но во время венчания же там произносятся какие-то тексты на этот счёт?
о. Александр:
— Но во время венчания узловым текстом является учительство как раз апостола Павла о типе взаимоотношений между мужем и женой, и этот тип, как между Христом и Церковью. Христос воскресший не забыл про Церковь в свете полученного опыта, как то, что Он настолько велик и превосходящ, что-то его земная община как-то сразу отложилась, нет. Он, собственно, ради неё на Крест всходил и ей плоды Воскресения принёс, вот как бы вся идея, соответственно, между мужем и женой отношения строятся вот по такому принципу. А отсюда соответствующий вывод: так как не разорвались отношения между Христом Воскресшим и Его телом, пребывающим здесь и сейчас на земле, значит, по всей видимости, у нас не рвутся отношения между теми супругами, один из которых в вечности, а другой ещё длит своё земное существование, и, безусловно, они не должны разорваться и на этапе, когда оба окажутся в свете вечности.
А. Ананьев:
— Внимание, неожиданный вопрос: если муж и жена хотят быть вместе не только здесь, но и (глубокомысленная пауза) — там, им следует быть похороненными только вместе.
А. Митрофанова:
— Это вопрос или утверждение?
А. Ананьев:
— Это утверждение. А вот теперь вопрос — да?
о. Александр:
— Нет. Нет, отнюдь. В этом смысле наши переживания по поводу мест захоронений, с одной стороны, очень понятны, с другой стороны, скажем так, в ряде случаев преувеличены. Тело, безусловно — храм и святыня. Тело, безусловно, должно быть погребено должным образом и с соответствующим почтением. Но близость, дальность вот этого захоронения там, друг от друга или ещё, не играет никакой роли. Здесь вопрос про то, что в воскресении мы все окажемся в единстве, то есть вот не будем мы разбросаны по разным местам, и, соответственно, если кто-то захоронен в Нью-Йорке, а кто-то в Антверпене, то, извините, но как бы нет. Как бы отнюдь, отнюдь. Это всё принадлежность века нынешнего, а для вечности всё это не играет никакой роли, опять же, по примеру тех святых, которые слышат через Христа и в Христе, и Христом действуют везде и всюду, вне какой-либо привязки к какой-либо географии.
А. Митрофанова:
— Мне вообще кажется, что география так же, как и время: мы настолько привыкли внутри них и в этих рамках мыслить, нам очень сложно представить себе мир без времени и пространства, когда и то, и другое отменяются, упраздняется уже всё, за ненадобностью, по Второму Пришествию, по воскресению как сложно понять, что такое вечность, потому что мы целиком полностью заточены на линейку времени, точно так же сложно и бесконечность понять, и что это за мир, где непонятно, что там, где вверх, где низ, где близко, где далеко, а оно всё иначе, оно просто всё иначе. И это ещё, знаете, простите, профессиональный травматизм — у Пастернака, я очень люблю роман «Доктор Живаго», единственный момент, который меня там вот прям очень смущает, это размышления Пастернака как раз о воскресении мёртвых, где он говорит: «Я не верю в воскресение мёртвых в том виде, как оно описано, что вот все восстанут — где вы разместите эти миллиарды, миллиарды людей?» И у меня каждый раз внутренний вопрос: но ведь их же не надо размещать на планете Земля или других планетах Солнечной системы, это всё будет как-то иначе, просто мы не представляем, как! И, наверное, в этом смысле действительно не так-то важно, насколько далеко друг от друга похоронены супруги, а бывает так, что останков нет.
А. Ананьев:
— И тут на сцену выходит предание о Петре и Февронии.
А. Митрофанова:
— Но это же предание. Да, мы чтим его, но оно...
А. Ананьев:
— Понимаешь, в любой истории, особенно вот такой важной, как предание о Петре Февронии, есть зерно здравого смысла какого-то, и если уж в загробной жизни Пётр и Феврония, святые, стремились быть вместе телами здесь, на Земле, то явно это о чём-то свидетельствует, не может же быть это просто так.
о. Александр:
— Ну, я подозреваю, что здесь, на самом деле, и очень простой дидактический ход автора текста, опять же, я не к тому, что так не случилось, так и случилось — да, и захоронены они вместе.
А. Ананьев:
— А как вы считаете, так случилось или так не случилось?
о. Александр:
— Ну, то, что они захоронены вместе и вместе в одной раке пребывают, я видел прямо двумя своими глазами, и все, кто были в Муроме. Ничего ранее я не видел, потому что родился несколько позже, чем произошла вся эта история, но факт остаётся фактом — вот они двое в этой одной раке пребывают. И здесь, мне кажется, как раз простая дидактика, то есть простое научение именно как раз про то, что свет этих отношений никуда не угас с моментом их смерти, а при том, что ещё оба монашествующие, оба в постриге, уж казалось бы, ты отложился от одной семьи, от малой своей вот этой церкви, приложился к другой, потому что та твоя община монашеская — это твоя новая семья, и вроде бы теперь ты должен красиво пребывать там, жена твоя в другом месте, и так вот уж и повелось — нет ничего подобного, то есть вот эта идентичность оказывается важнее, чем вот это новоприобретённое.
А. Ананьев:
— У нас осталась минута до конца «Семейного часа», за эту минуту я хочу попросить вас дать совет тем, кто хочет и после смерти сохранять связь друг с другом. Может быть, есть что-то, на ваш взгляд, что мы можем сделать сейчас?
о. Александр:
— Да мне кажется, всё то, что мы можем сделать сейчас, мы должны сделать и не в свете этого вопроса, то есть беречь, любить друг друга и взращивать отношения мы должны и в свете мысли о том, что всё конечно, ничто никуда не длится, и с закрытием глаз заканчивается всякая история, и в свете нашей твёрдой христианской уверенности, что на самом деле — нет, это не так, и вечность нас ждёт, мы должны делать одни и те же вещи.
А. Ананьев:
— То есть не надо бросать мужа и идти в храм, и просить Господа, чтобы нас это как-то не разделили?
о. Александр:
— Наверное, нужно, этапно взращиваясь внутри брака, на каких-то этапах оказываться в этом храме вместе.
А. Ананьев:
— Аминь. Спасибо вам большое за этот разговор, простите нас за путанные вопросы, тема такая, знаете, что даже не знаешь, как вопросы формулировать, но ответы мы получили более чем убедительные, понятные и яркие. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, был этой Великой Субботой в светлой студии Радио ВЕРА. Спасибо, отец Александр.
о. Александр:
— Спасибо вам.
А. Ананьев:
— А мы с Аллой Сергеевной отправляемся в любимый храм. Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
-... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— Пасха будет. С наступающей Пасхой! С наступающим Христовым Воскресением! Услышимся через неделю, пока.
Все выпуски программы Семейный час