«…Мои родители исповедовали ортодоксальную идею. А на практике они впадали в спасительную ересь.
Мое детское сознание цепко схватывало ее, и в памяти она оказалась намного живучей всего остального. Эти “зацепки” ереси видятся мне светящимися островками совести и здравого смысла в разбушевавшейся стихии фанатизма.
Чего стоит пригретая дочь кулака Матильда и все “кулацкое гнездо”, в которое превращался наш дом, когда приезжали ее полулегальные братья! Или гневное осуждение матерью – Лиды Чентовской, выбравшей партийный долг, а не умирающую дочь.
Воистину спасительна ересь, когда догма оказывается ложной!
Моих родителей толкала в ересь природная доброта, независимость характеров. А скорее и нечто высшее, заложенное от века и успевшее пустить достаточно глубокие корни в человеческой душе. Да и ум начал уже вступать в свои естественные права».
Отрывок из мемуарной книги Нелли Морозовой «Моё пристрастие к Диккенсу» нам читала Алёна Топникова.
Автор этой «семейной хроники XX века» – киносценарист и редактор, она родилась в начале 1920-х в Челябинске, папа ее был партийным журналистом, мама – скульптором. Отец погиб в так называемых «сталинских чистках», его жена и дочь, мгновенно ставшие женой и дочерью «врага народа» – выжили. Вот об этой жизни – и воспоминания, впервые изданные в 1990-м, когда мама была еще жива.
Новое издание Нелли Морозова выпустила совсем недавно – в 2012-м.
Я могу свидетельствовать, что в «лихие девяностые» книга Нелли Морозовой служила хорошим противоядием от уныния и цинизма, на которые то время было особенно щедро. Помню, как Лев Эммануилович Разгон сказал мне об этой хронике: «Эта книга — наш патент на благородство».
В конце концов, старшие члены моей собственной семьи, которых, к счастью, не коснулись репрессии, кто был мне ближе всего, но отстоял далеко от молитв и церкви; более или менее ортодоксально исповедуя малопонятный им самим «социализм с человеческим (если не сказать: ленинским) лицом» – были теми же еретиками на практике. И, конечно, наша квартира была наполнена книгами: всё начиналось с дедовской библиотеки.
…Кинорежиссер Олег Дорман, автор полюбившегося многим документального сериала «Подстрочник» сказал, что присутствие Нелли Александровны Морозовой возвращает смысл и достоинство словам «русский» и «интеллигент». И напомнил, что каждая страница ее книги, убедительно свидетельствующей, что Диккенс сильнее Сталина – дорого оплачена.
«Тут я подхожу к одной моей любимой взрослой мысли.
Встречая незнакомого человека, я почти всегда могу угадать, увлекался ли он в детстве Диккенсом. Советским детям, лишен¬ным заповедей, которым взамен были подсунуты антизаповеди, Диккенс давал точные нравственные ориентиры.
Его мир населен отважными, робкими, благородными, низки¬ми людьми; хитрыми негодяями и простодушными чудаками, и все они были поставлены перед выбором между Добром и Злом. Вместе с героями читатели делали этот единственный выбор. Зло, каким бы сильным оно ни казалось, само попадало в ло¬вушку, расставленную им для других!
Добро, пускаясь в путь с такими непрактичными средства¬ми, как сострадание и великодушие, черпало силу в самом себе и в благодарности других, множилось; крепло, пожинало плоды любви и сердечного тепла. Как чудаковато пряталось добро от похвал! И как неизбежно обнаруживало себя зло, принявшее личину добра.
Из мрака антизаповедного детства Диккенс уводил к теплу и свету – пребывание там не могло пройти бесследно».
…Нелли Морозова написала не просто историю своей семьи, увиденную и вспомянутою то глазами ребенка, то – взрослой женщины. Она рассказала о том, как можно и нужно было жить и даже быть счастливой в совсем неподходящих для жизни и счастья обстоятельствах. А помогли этому Оливер Твист и Джо, Крошка Доррит и мистер Пиквик и многие, многие другие…
Не могу не присоединиться к реплике престарелого автора: «Справедливости ради англичанам следовало бы узнать, как духовное сиротство русских детей было согрето нравственной опекой их великого соотечественника».
«Белые птицы»
Белые голуби в чистом весеннем небе — это очень поэтично. «На волю птичку выпускаю...» — писал Пушкин о празднике Благовещения. Однажды в Екатеринбурге я видела, как епископ открывал после праздничной службы большую клетку — и стая белоснежных птиц ринулась в небеса...
Но сейчас я живу в Переславле-Залесском, чудесном старинном городе, где сам воздух, кажется, пропитан православными традициями — однако птиц на Благовещение из клеток не выпускают. В конце утренней службы в храме на самом берегу Плещеева озера батюшка обращается к нам с проповедью. Он рассказывает о благой вести, что принёс Деве Марии Архангел Гавриил, о смирении Марии перед этой вестью, а значит — перед Богом, о грядущем Спасителе. И вот мы выходим из храма к озеру — в полной уверенности, что Господь любит каждого из нас, если пришёл в наш грешный мир. Жаль только, что птиц здесь не выпускают...
Мои размышления прерывают... птицы! Я замечаю вдруг стаю, что кружит над ледяной озёрной гладью. Неужели чайки вернулись? Нет, им рано. Пригляделась — да это голуби! Белые-белые! Откуда они? Может, из ближайшей голубятни — я знаю, тут есть недалеко... А впрочем, какая разница! Они кружат над нами — белые птицы, знак наших надежд и любви Господней. И в этом — высшая поэзия.
Все выпуски программы Утро в прозе
Тайная вечеря – первая Пасха
Первой Пасхой христиан была Тайная Вечеря — та Пасха, которую праздновал Сам Иисус Христос в Иерусалиме накануне Своего ареста и казни. Праздник еврейского народа в воспоминание об освобождении его из египетского рабства стал тогда на Тайной Вечери преддверием крестной смерти Сына Божьего.
Наверно, ученики Христа искренне удивлялись тому, что праздник столь разительно отличается от той традиционной еврейской Пасхи, ведь были изменены ее установления.
Во-первых, Учитель праздновал Пасху в чужом доме, а ее полагалось праздновать обязательно в своем узком семейном кругу.
Согласно установленному древнему ритуалу, Пасху ели стоя и будучи готовыми к дороге — то есть одетыми и подпоясанными, с посохом в руке. Так полагалось в память о спешном бегстве евреев из Египта. В Евангелии же сказано, что «настал час, Он возлёг, и двенадцать Апостолов с Ним». Господь и Его ученики возлегли, не как рабы, а как свободные люди. И куда-то торопиться ради спасения им уже было не нужно, ведь Спаситель — с ними.
И вот Господь, как сказано в Евангелии, «взяв чашу и благодарив, сказал: приимите её и разделите между собою, ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не придёт Царствие Божие. И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть тело Моё, которое за вас предаётся; сие творите в Моё воспоминание. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается». Так Господь устанавливает великое таинство будущей Церкви — евхаристию. Учеников же в те минуты, может быть, больше всего удивило то, что хлеб для Пасхи выбран квасный, дрожжевой — вовсе не тот, пресный, который положено есть на Пасху.
Первую Новозаветную Пасху Спаситель совершал по-новому. И смысл ее был направлен уже не в прошлое, а в будущее, ко Второму Пришествию Христа. И особое спокойствие, торжественная неторопливость, с которой, несмотря на присутствие на трапезе предателя Иуды, совершалась первая христианская Пасха, свидетельствовала о том, что народ Христов — это уже не рабы земного царя, от которого надо бежать ночью, а Царство Божие — не дальняя земля за горами. Царство Божие — внутри нас.
2 мая. О духовном смысле Омовения ног Христом апостолам
Сегодня 2 мая. Церковь вспоминает Омовение ног Христом апостолам.
О духовном смысле этого события, — протоиерей Владимир Кашлюк.