У нас в гостях была Заведующая кафедрой истории и теории церковного искусства Московской духовной Академии Нина Квливидзе.
Мы говорили об истории изучения церковного искусства, о сохранении и восстановлении памятников культуры и искусства.
______________________________________
А. Пичугин
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, меня зовут Алексей Пичугин. Приветствую вас здесь, на волнах светлого радио. И сразу с удовольствием представляю нашу гостью. Ближайший час вместе с нами проведёт Нина Квливидзе — кандидат искусствоведения
Н. Квливидзе
— Здравствуйте!
Наше досье:
Нина Квливидзе. Окончила факультет психологии и исторический факультет Московского государственного университета, а также аспирантуру Государственного университета искусствознания Министерства культуры Российской федерации. Кандидат искусствоведения
А. Пичугин
— Ну, как вы уже поняли, говорить мы сегодня будем о церковном искусстве в разных аспектах: о том, что это такое, о том, как церковное искусство развивалось с течением времени и столетий; ну, и не в последнюю очередь, наверное, в каком состоянии сейчас находится церковное наследие, которое хранилось веками. Веками хранилось бережно до настоящего времени. Вот как сейчас у нас дела обстоят с наследием — с наследием нашей Церкви. Вот для начала давайте всё-таки разбираться в том, что же такое церковное искусство. Это такое очень распространённое словосочетание. Все его знают, все слышали, у всех есть, естественно, какое-то личное представление, какой-то определённый набор терминов, которые в это понятие укладываются. Но всё же.
Н. Квливидзе
— Вы знаете, это привычное словосочетание для последнего времени, для последних лет двадцати, скажем так. А я училась и начинала заниматься историей этого искусства, когда оно наименовалось древнерусским — древнерусское и византийское искусство. Постепенно из такого определения — древнерусское — это искусство стало называться, например, «искусство средневековой Руси», где уже появляется такая очевидная хронологическая характеристика. И наконец сегодня чаще всего говорят «церковное искусство», имея в виду и средневековое церковное искусство, и церковное искусство современное, которое создаётся современными иконописцами.
А. Пичугин
— А можно уточнить сразу? Ведь мы когда говорим — если применительно к терминологии советского времени, — когда мы говорим о древнерусском искусстве, сюда же не обязательно укладываются представления о церковном наследии. Та же самая археология нам показывает огромное количество предметов, которые к Церкви... у нас же средневековая эпоха всё-таки начинается не совсем с принятия христианства? И даже уже в христианский период всё равно остаётся огромное количество предметов быта, которые можно отнести к искусству, в том числе ювелирка, которые совсем не церковные.
Н. Квливидзе
— Видите как получается? Вот в учебных курсах университетских древнерусское искусство — это всегда церковное искусство. То есть, что значит всегда? Если и есть какие-то, назовём их так, не культовые памятники, то они единичны и не они определяют характер этого искусства. Что такое древнерусское искусство? Это книги иллюстрированные
А. Пичугин
— Но это уже закат средневековья.
Н. Квливидзе
— Книги. А что такое книги? Вот древнерусская литература или древнерусское искусство. Древнерусская литература — это летописи, это светские сочинения. А житиях святых, а службы, а песнопения, службы иконам? То есть для средневекового периода понятие церковного является превалирующим. Да, собственно говоря, и определение средневековых государств и средневекового мышления, оно базируется на доминировании религиозного начала.
А. Пичугин
— И как в советское время этот вопрос решался? Наверное, в светских вузах — а вы представляете в том числе и Российский государственный гуманитарный университет, — до сих пор понятие «духовный» и «культура», оно всё равно вторично по отношению к светскому изучению. Наверное, это правильно.
Н. Квливидзе
— Вы знаете, надо сказать, что в советское время понятие духовной культуры очень широко использовалось. А проблемы церковности или не церковности элементарно решалась с помощью термина «древний»: Древняя Греция, Древний Рим, Древняя Русь. Здесь слово «церковное» или «христианское» вообще отсутствует. И именно так в советское время эта проблема и решалась. Она совершенно не заострялась. Слово «духовное» использовалось широчайшим образом. Духовное воспринималось как вообще возвышенное, опять-таки, не религиозное. Мы же говорим «храм искусства»? Вот театр — храм искусства, библиотека — храм искусства. То есть в советское рвемя вся эта терминология была сформулирована таким образом, чтобы не акцентировать внимание на, скажем так, пользуясь советской терминологией, на клерикальной стороне. Икона — как произведение искусства. Музеи: Третьяковская галерея, Русский музей, отделы иконы — это совершенно явления не церковного порядка. Вот даже слово «средневековое искусство», оно даёт возможность заподозрить некую церковную составляющую, поэтому оно не было популярным, а «древнерусское» — очень популярное название. И в советское время был создан Музей древнерусского искусства Андрея Рублёва.
А. Пичугин
— В Спасо-Андроников
Н. Квливидзе
— Да. Так что совершенно спокойно все эти термины существовали. И русское церковное искусство, при опускании слова «церковное», изучалось, публиковалось и я даже так бы сказала, опять-таки советским термином, пропагандировало
А. Пичугин
— Да, безусловно. Особенно, если вспомнить, кстати говоря 30-50-е годы, 60-е, когда работал Воронин — известный археолог.
Н. Квливидзе
— Николай Николаевич, да.
А. Пичугин
— Да, Николай Николаевич Воронин. И исследователь русского церковного искусства.
Н. Квливидзе
— Архитектор выдающийся.
А. Пичугин
— Да, тут очень много можно к нему эпитетов применить. Да, но мы, в первую очередь, знаем ещё его по 30-м годам, по его работам во Владимире и вокруг Владимира. Это и Покрова на Нерли — храм, который он весь обмерил и описал, и многое, многое другое. Но вот тоже вопрос: издавалось огромное количество книг в то время, которые были посвящены иконам, церковной архитектуре, естественно, в светском восприятии. А насколько они были популярны? Или это было уделом какой-то определённой группы людей, которые этим интересовались? Или это, действительно, были книги очень популярные, которые были практически у каждого?
Н. Квливидзе
— Вы знаете, сборники, причём научные сборники «Древнерусское искусство», с которыми я познакомилась в ранний школьный период, они были у нас дома, при том, что мои родители — физики. Ио есть эти книжки покупались не для меня, а покупались читающей и думающей интеллигенцией для себя. Это был совершенно естественный просветительский ход. Точно также, как книги по философии, точно также, как книги по истории культуры, они имели, безусловно, очень широкое хождение в культурной среде.
А. Пичугин
— Ну да, в культурной среде...
Н. Квливидзе
— Вы знаете, в качестве иллюстрации того, что такое церковное искусство: я бывала часто в Вологодской области, познакомилась там с несколькими местными старушками. Одна из которых оказалась большой любительницей духовного чтения у неё дома. При том, что они все были колхозные работники, у неё дома был толстенный том «Октоиха» — это богослужебная книга, в которой собраны песнопения. И вот она, совершенно советская гражданка, изучила этот шрифт и читала, будучи колхозницей, время от времени «Октоих» с большим интересом.
А. Пичугин
— Но она, наверное, не сама изучала, у неё всё-таки была какая-то непрерывная традиция от её родителей, от бабушек. Это же деревня.
Н. Квливидзе
— Возможно. Но тут интересно не это. Она считалась учёной дамой. Вот она занималась телятами — по профессии она была телятница, но у неё дома была толстая книга, и она среди своих подружек, среди своих товарок, если говорить старинным языком — я просто совсем недавно стала употреблять это слово, я думала, что «товарка» это как-то связано с товаром, а оказывается «товарка» это женский вариант «товарища». Товарищ — мужчина; товарка — подружка. Ну вот, среди своих товарок она считалась учёной дамой. А была среди них неучёная, она работала в городской больнице нянечкой. И когда я этих старушек пригласила поехать посмотреть фрески Ферапонтова монастыря, вот эта старушка из больницы, она сказала, что она не знает, что она неучёная, она в этом ничего не понимает, она в этом не разбирается. «Ну, при чём тут учёность? Мы с вами просто посмотрим. Вы же знаете церковные праздники, вы знаете каких-то святых. Просто посмотрим, это красиво!» — «Да нет, я ничего не пойму», — сказала она. Вот реакция советского человека на церковное искусство. Люди не воспринимали его как церковное, люди воспринимали его как то, что нуждается в специальной образованности.
А. Пичугин
— Вот в том-то и дело, что здесь, наверное, церковное — это не... Вот вы могли бы её привезти или позвать в Третьяковскую галерею, в Пушкинский музей или в Исторический музей, продемонстрирова
Н. Квливидзе
— Полагаю, что да. Тем более, что если какое-то изображение... Вот портрет это понятно, что это портрет. А если какое-то изображение нуждается в литературной интерпретации, то вот здесь уже и вступает в силу этот принцип образованности.
А. Пичугин
— А та бабушка, которая любила читать «Октоих»?
Н. Квливидзе
— А вот она знала!
А. Пичугин
— И она с удовольствием поехала?
Н. Квливидзе
— И она с удовольствием поехала и с удовольствием это смотрела и проявляла свою осведомлённость, тоже с очень большим удовольствием.
А. Пичугин
— Честно говоря, это опять-таки не личное наблюдение, к сожалению, это мне рассказывали люди, которые активно работали в деревнях в 70-80-е годы. Уже, казалось бы, конец советской власти, уже и перестройка скоро начнётся, и те бабушки, которые жили какой-то церковной жизнью, их практически не оставалось. Но, престольный праздник храма, которого уже нет, на месте его даже груды кирпичей нет, просто только место, где он стоял. Престольный праздник — заканчивались все полевые работы на 2-3 дня. Мне просто люди, которые рассказывали, они были учёные, им приходилось ездить по разным деревням, там работать. И им нужна была солярка. Единственное место, где солярку или бензин для машины можно было взять — это колхоз. Они знали просто, что если весь колхоз отмечает престольный праздник несуществующего храма в каком-нибудь 75-м году, полном атеизма, можно прийти просто, извините, и из гаража колхозного эту солярку слить. Но это уже другой вопрос. Но просто сам факт того, что люди знали, приходили и для них это был не просто лишний повод выпить, но и какая-то смысловая нагрузка была. Это же тоже вот такая...
Н. Квливидзе
— Вы знаете, я не очень хорошо знаю так вот, скажем так, не очень широко знаю жизнь русской деревни, главным образом — по литературе. И по литературе, по тому же Фёдору Абрамову, складывается впечатление, что народ был глубоко неверующим.
А. Пичугин
— Абрамов об Архангельской области писал. Там это очень быстро было утрачено, потому что никогда не было такого большого количества храмов, как, например, в средней полосе России.
Н. Квливидзе
— Возможно. Я знаю только особый уклад, особую культуру, сохранявшуюся, несмотря на все советские нормы и обстоятельства жизни, которые касаются старообрядческой среды. Вот там, безусловно: и сохранение памятников искусства, и сохранение образованности. А вот тот пример вологодский, который я вам привожу, он мне представляется среднетипичным. Но опять-таки, что значит средний? Это вот то, что известно мне. Возможно, бывали какие-то разные традиции.
А. Пичугин
— Причём со старообрядцами очень интересно, что совсем рядом с Москвой вот этот довольно большой район Гуслиц, современное Орехово-Зуево, Павловский Посад. Там же буквально до 90-х годов сохранялись компактные поселения старообрядцев. Я не знаю, как сейчас. Они умудрялись в условиях ближнего Подмосковья сохранять свою исконную культуру.
Н. Квливидзе
— Это и в Подмосковье, это и районы около Ярославля, это и Новгородские пределы, это и Север.
А. Пичугин
— Да, но тут просто совсем рядом с мегаполисом.
Н. Квливидзе
— Конечно, эта культура сохранялась, безусловно. Но сохранялась сознательно — это не просто некая автоматическая традиционность, это совершенно сознательно направленное образование и сохранение своей исконной культуры.
А. Пичугин
— Друзья, я напомню, что сегодня говорим о церковном искусстве в программе «Светлый вечер» на светлом радио — радио «Вера». У нас в гостях Нина Квливидзе — кандидат искусствоведения
Н. Квливидзе
— Жизнь старообрядчества очень подробно исследуется. Исследуется главным образом филологами, не столько искусствоведами, сколько филологами. Хотя искусствоведы тоже занимаются изучением старообрядческой иконы. Вот несколько лет тому назад в Русском музее огромная выставка была, посвящённая старообрядческой иконе. В Историческом музее много и выставок проходит, и большие коллекции старообрядческог
А. Пичугин
— А как у нас начали обстоять дела с церковным искусством, с его сохранением и популяризацией, в первую очередь, после Перестройки, с началом 90-х годов?
Н. Квливидзе
— Вы знаете, эта тема на протяжении нескольких лет была остро дискуссионной. И она приобретала какой-то характер резкого противостояния. Была даже такая, уже ставшая привычной, формулировка: Церковь и культура. Как будто это две разные сферы, которые должны каким-то образом друг к другу относиться.
А. Пичугин
— Я даже не про взаимоотношения Церкви и музеев — об этом, я думаю, тоже сегодня поговорим, — я, скорее, о том, как, в широком смысле этого слова, как в обществе вообще представляли себе древнерусское... Конец 70-х, начало 80-х годов — это время создания ВООПИиК — Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, трудами Барановского созданного. Это и различные какие-то краеведческие клубы, кружки, музеи, которые собирались. Но потом, с началом 90-х, всё это как-то резко пропадает. Ну, и потому, что, наверное, нет ни денег, ни возможностей, и люди уходят, и это приобретает зачастую, к сожалению, какой-то негативный политический подтекст. И казалось бы, вот эти энтузиасты, они ушли в какой-то свой собственный мир, в котором пребывают, а новые люди туда не вливаются. И соответственно, экскурсий по Золотому кольцу становится гораздо меньше. Но это мне так кажется, это моё видение того, что происходило с начала 90-х до начала двухтысячных годов. То есть десятилетие потеряно. Или нет? Или всё-таки я не прав?
Н. Квливидзе
— К сожалению, моё видение мало чем отличается от вашего. Я, например, сужу по количеству студентов, выбирающих древнерусскую проблематику. Их единицы. И причём не на каждом выпуске мы имеем студентов, которые пишут — я имею в виду, конечно, Российский государственный гуманитарный университет, — студентов, которые пишут дипломные работы по средневековому искусству — по древнерусскому искусству или по искусству Византии.
А. Пичугин
— С историческими факультетам то же самое!
Н. Квливидзе
— Абсолютно то же самое с кафедрой истории искусства Московского государственного университета.
А. Пичугин
— То же самое с кафедрой археологии.
Н. Квливидзе
— Да. Более того, сейчас какой-то изумляющий меня, просто совершенно поразительный, пользуясь современной терминологией, тренд к изучению советского искусства. То, чем в период моего обучения в университете занимались только самые не выдающиеся студенты, скажем так, сейчас становится предметом интереса пикового. Несколько дипломов защищено на тему высоток сталинских. Произведения соцреализма становятся предметом большого интереса и так далее.
А. Пичугин
— А почему бы и нет? Ведь уже проходит время, это становится областью искусства.
Н. Квливидзе
— Так, собственно говоря, это и было областью искусства, только не было такого модного направления. Это считалось... Я объясню, почему бы и нет. Потому что наука и искусство — это вещи свободные. Поскольку искусство государственного направления — это некая предполагаемая несвобода, некий социальный заказ, то вот такого свободного выбора советского искусства не было. Свободный выбор мог быть в отношении искусства андерграунда, да. Вот тогда современное искусство — какие-нибудь павильоны пчеловодства, если для вас это словосочетание о чём-то говорит, это первые авангардные выставки там проходили, вот это было очень значимо, потому что это было запретно. А сейчас нет ни социального заказа, ни какого-то пропагандистског
А. Пичугин
— Пропагандистское начало, возможно, и есть.
Н. Квливидзе
— Нет, не пропагандистское начало, нет-нет-нет. Совершенно объективное начало: коммерческое.
А. Пичугин
— А неужели коммерчески это сейчас настолько интересно и важно?
Н. Квливидзе
— Это коммерчески сильно, потому что это продаётся и покупается.
А. Пичугин
— Вот у меня очень хороший товарищ, например, в своё время много лет жизни посвятил исследованию советского политического анекдота. Он его изучал. У него был такой временной отрезок... я понимаю, что это область истории, скорее, исторического факультета, исторического направления, как таковое, к искусству имеет в большей степени опосредованное отношение. Но при этом у него две монографии на эту тему, такие важные, довольно-таки тепло принятые историческим сообществом. Вот он этим занимается. Он занимается историей репрессий. Но вот это тоже ведь тема советского периода, которая важна, которой надо заниматься и о которой, в общем, мало известно.
Н. Квливидзе
— Дело в том, что вряд ли можно говорить, что какими-то темами надо заниматься, а какими-то не надо. Я сейчас говорю о повороте интереса и о той мотивации, который этот интерес определяет. Дело в том, что занятия фундаментальными науками... Мы можем обратить внимание на другое, не будем говорить о советском, антисоветском, постсоветском или не советском, но давайте поговорим просто о древностях: много ли античников, много ли древников? Их очень и очень мало!
А. Пичугин
— Про Древнюю Русь знаю, про античников не знаю, к сожалению, ничего.
Н. Квливидзе
— Вот ни античников, ни древников, ни тех, кто занимается Древним Востоком. Их сейчас очень и очень немного.
А. Пичугин
— Много, я знаю, архивистов. Много довольно людей, которые всё-таки не только советским периодом, но и периодом девятнадцатого, конца восемнадцатого занимаются. Видимо, просто в отдельных вузах было сильно это направление. Мне сложно судить, как в РГГУ с этим дело обстоит.
Н. Квливидзе
— В РГГУ у нас дело обстоит, вот на нашем факультете, таким образом: интерес студентов. Это же живое дело, понимаете? Здесь нельзя сказать, что кто-то куда-то кого-то направляет, какие-то темы утверждает. Ради Бога — у нас очень широкий спектр тем дипломных работ и возможностей исторического исследования. Но главное направление приложения своих сил — это выставочная деятельность. И вот организация выставочной деятельности, она, безусловно, направлена на то, что определяется, ну, в какой-то мере коммерцией.
А. Пичугин
— Это очень неправильно говорить о том, что церковное искусство или древнерусское искусство коммерчески невыгодно? Это страшная фраза или это просто констатация факта?
Н. Квливидзе
— Вы знаете, мне трудно говорить насколько древнерусское искусство коммерчески невыгодно. Я считаю, что если речь идёт о профессиональном применении знаний людей, получивших образование в этой области, то оно обязано быть коммерчески выгодным, если обратить внимание на тот совершенно какой-то космический масштаб нового строительства, создания новых росписей и новых иконостасов. Поэтому в области средневекового искусства, древнерусского искусства, они должны были бы быть чрезвычайно востребованы, чего не наблюдается.
А. Пичугин
— Ну, когда у нас закончилась советская школа научной реставрации? Тогда же, наверное...
Н. Квливидзе
— Школа советской научной реставрации, я надеюсь, не закончилась. Хотя, может быть, она и заканчивается. Но это катастрофа, если эта школа закончится.
А. Пичугин
— Мне кажется, просто такое количество молодых специалистов, которые туда попадают, оно просто не способно её поддерживать на сколько-нибудь нормальном уровне.
Н. Квливидзе
— Здесь опять мы вступаем на такое не очень удобное поле коммерции. Я с экономической стороной всех этих процессов не связана, я не могу высказать какого-то компетентного мнения по этому поводу. Но то, что у нас всё сейчас на конкурсной основе, то, что проведение реставрационных работ получает та организация, которая даёт наиболее экономичный вариант решения этого вопроса, это, безусловно, неправильно.
А. Пичугин
— Но есть очень большой пласт проблем. Давайте мы, наверное, это обсудим во второй части программы. Сейчас у нас будет небольшой перерыв, буквально одну минуту. Я слушателям напомню, что в гостях у нас сегодня доцент кафедры теории и истории искусства нового и новейшего времени РГГУ и кандидат искусствоведения
А. Пичугин
— Возвращаемся в нашу студию. На светлом радио сегодня в программе «Светлый вечер» мы беседуем с Ниной Квливидзе — кандидатом искусствоведения
Н. Квливидзе
— Вы знаете, это необыкновенно больной вопрос. Причём мы с вами говорим о церковном искусстве, но можно говорить вообще об искусстве, вообще о памятниках и их судьбе сегодня. Потому что гибнут не только храмы с росписями восемнадцатого или девятнадцатого века от неумелой реставрации, от того, что заказчик этой реставрации, то есть священник, не компетентен в той области, которой он вынужден заниматься. Но мы знаем массу примеров уничтожения просто памятников архитектуры светских — восемнадцатого, девятнадцатого века. И встаёт общественность, и говорится в средствах массовой информации. И всё равно ничего не можем сделать. Это результат либо разрушения, либо того, что перестала работать та отлаженная система охраны памятников, которая существовала в доперестроечный период. Это была именно система, которая работала очень чётко. Системы нет и поэтому всё рушится.
А. Пичугин
— Прошу прощения, буквально неделю назад в Рыбинске я наблюдал улицу разрушенных памятников, которые целенаправленно, скорее всего, просто сожжены теми людьми, которые как-то ответственны за их сохранение. Просто потому, что, ну, как же — это деревянный дом, за ним надо следить, его надо охранять. Если он сгорит, мы на этом месте построим что-то похожее. И Рыбинск — просто пример, потому что неделю назад я это видел там. А таких примеров в любом мало-мальском историческом поселении — это даже термин у нас такой есть, — в России огромное количество.
Н. Квливидзе
— К сожалению, да. Это общая ситуация. И разрушение структуры музейного хранения, музейной реставрации, органов охраны памятников, такой сквозной системы от Министерства культуры, как головной организации до мест, где существуют свои областные или городские органы охраны памятников, вот эта система сейчас не работает. И это совершенно трагическая ситуация, потому что последствия её просто ужасают, они уже есть в огромном числе. Что же касается памятников церковной архитектуры и церковной живописи, то они находятся в том же самом положении. Причём, вот этот процесс передачи от владельца к владельцу почему-то влечёт за собой в обязательном порядке потери для самого памятника. Совершенно непонятно, почему обязательность этого порядка как бы предполагается — что если памятник их музейного подчинения переходит в подчинение церковное, то он как-будто перестаёт быть памятником, то фрески как-будто перестают быть фресками, иконы как будто перестают быть памятниками живописи. И начинается совершенно произвольная либо реставрация, либо проведение ремонтов. И я видела, к сожалению, огромное количество примеров ужасающих, которые были связаны с этим переходом. Мне кажется, что сегодня назрела безусловная необходимость совместной выработки способов преодоления этого катастрофическог
А. Пичугин
— Но у нас всё крайности.
Н. Квливидзе
— Но вопрос их хранения — это задача профессиональная
А. Пичугин
— Но почему же у нас тогда всё упирается в какие-то крайности? Когда приходят представители Церкви и говорят: «Давайте мы здесь послужим». Им говорят: «Нет! У нас Церковь отделена от государства, это музей 80 лет и музеем останется». Или наоборот, когда что-то передали в Церковь, пришли реставраторы посмотреть состояние, проконтролироват
Н. Квливидзе
— Вы знаете, мы живём в очень своеобразное время. Хотя мы изучаем искусство пост-авангарда как явление историческое, то есть то, что создавалось в середине прошлого века, но тем не менее мы живём в какую-то пост-авангардную эпоху даже и сегодня. И этот пост-авангардизм характеризуется очень своеобразными явлениями. Например: тотальное превалирование ремейка, полное отсутствие творческого начала и бесконечное пересказывание чего-то, созданного ранее. Это тотальное превалирование в культуре, уже даже в общих суждениях, не то, что в каких-то идеологически направленных, а в общих суждениях симулякров. Полное отсутствие реальной образованности, полное отсутствие реальной почвы под ногами и создание каких-то мнимостей. Это, конечно, исследование скорее социологическое, культурологическ
А. Пичугин
— Это характерно для нас или это во всём мире так? Ну, православном хотя бы.
Н. Квливидзе
— Это характерно для нас по той причине, что в нашей действительности присутствует реальность. Для западного мира это менее характерно, потому что там реальность, как некое осознаваемое всеми явление, очень давно перестала существовать. Вот есть ты и твоя реальность, вот есть твой круг интересов и это твоя реальность. А степень яростности столкновений, которые наблюдаются у нас, свидетельствуют о том, что здесь всё по-настоящему: это вот не просто игра ума, не просто игра мысли. И получается, что то, что представляет собой церковная и антикультурная позиция, совершенно отменяет тот факт, что созданные двести или триста лет назад произведения принадлежали явлению высокой, профессиональной культуры. Памятники, созданные Андреем Рублёвым, Дионисием и всеми прочими художниками — это произведения, созданные высочайшими профессионалами своего времени, а вовсе не народное искусство. И когда мы рассматриваем другую позицию, она обезоруживает отсутствием логики в том, что произведение церковного искусства, создававшееся для нужд Церкви , объявляется не церковным, объявляется неким абстрактным музейным достоянием. Понимаете, обе стороны — это зеркальная карикатура друг на друга. Учёный мир говорит, что икона — не икона, потому что она произведение искусства. А церковный мир говорит, что икона не произведение искусства, потому что она икона. Но икона является церковным произведением искусства или произведением церковного искусства. Такова история её возникновения, таково её предназначение. И совершенно бессмысленно выявлять тут — чего здесь больше: искусства или культа. Это абсурдная постановка вопроса. Так вот этот пост-модернизм, мне кажется, возможно преодолеть только с позиций реализма. А реализм заключается в том, что об иконе судят некомпетентные духовные лица; и о духовном содержании церковного искусства судят не духовные критики.
А. Пичугин
— Но это данность, которая у нас присутствует, с которой мы живём и будем продолжать как-то существовать. А есть варианты другого развития событий?
Н. Квливидзе
— Мне кажется, безусловно! Мне кажется, что это даже... как бы это даже не вопрос о возможности существования варианта другого развития событий. Вариантов нет — я бы сказала так. Реальность, она, безусловно, всепобеждающая, нет никаких вариантов для того, чтобы победила некая разрушающая сила. Ну, разрушающая сила — можно, вообще, не выдумывать никаких путей, просто взять молоток и всё расколотить, или сделать один большой костёр и всё сжечь. Бессмысленно говорить о том, к чему может привести попытка извратить реальность. А реальность такова, что для того, чтобы Церковь занималась профессионально своим искусством... Церковь находится в положении совершенно некомпетентного наследника. Вот ему в руки рухнуло то, чего он даже удержать не может. Он должен осознать, что без помощи того профессионала, в руках которого это всё находилось последние десятилетия, нынешний владелец не может ступить шагу.
А. Пичугин
— Мне кажется, у вас уникальное положение, так как вы одновременно и в Московской духовной академии, где одни наследники, и в РГГУ, откуда выходят другие. Я так понимаю, что вы это пытаетесь донести и до студентов, правильно?
Н. Квливидзе
— Я говорю одним и тем же языком везде: и в РГГУ, и в Московской духовной академии.
А. Пичугин
— Вы ощущаете, что вас слышат?
Н. Квливидзе
— Я ощущаю, что меня не слышат. Я бы сказала так: что меня слышат, наверняка — кто-то слышит, но я ощущаю, что меня не слышат ни там, ни там. И это ощущение связано с тем, что для одной среды недостаточно образованности, а для другой среды недостаточно реальности осознания того, что церковное искусство, это не искусство древних египтян, фигурально говоря, в кавычках, что это живое искусство. Вот этот термин «древнерусское искусство» — это научная приверженность к Византии, она мне иной раз кажется, знаете, явлением таким: что Византию мы надёжно похоронили, просто вбили такой гвоздь, что ни один из византийских императоров не может нас поставить на место за наши бесчинства. И поэтому мы можем совершенно запросто рассуждать о духовном, не духовном, не принадлежа к православной культуре. И вот примерно то же самое, такое секуляризованное сознание — будем говорить так — пытается произвести с древнерусским искусством. Но поскольку всё-таки Русь, она жива, и Русская Православная Церковь жива и она совершенно реально существует, вот просто так присвоить себе, своему секулярному сознанию Андрея Рублёва и Дионисия не получается. И поэтому возникает конфликтность. Мне кажется, что в результате эти две линии с неизбежностью переплетутся, с неизбежностью сольются в единое. Если искусство церковное, то оно церковное — не важно, когда оно создано — в третьем веке нашей эры, в шестом веке нашей эры или в двадцать первом веке нашей эры — оно создано для нужд Церкви. Если бы это искусство не было особенным, то не было бы никакой нужды из блистательного позднеримского искусства уходить в искусство катакомб. Значит, есть нечто своё, принципиально отличающееся от того, что являла собой античная культура. И вот это нечто своё православное, оно, безусловно, сохраняется и будет сохраняться. И я так полагаю, что оно даст ещё великолепные научные плоды. Именно научные, потому что сейчас современная наука, она постоянно обращается к той религиозной, духовной, научной составляющей, которая лежит в основе этого искусства.
А. Пичугин
— Нина Квливидзе — кандидат искусствоведения
Н. Квливидзе
— Да, такая возможность, безусловно, есть. В ближайший понедельник 23 мая с 10 утра до 14 часов будет проходить круглый стол, посвящённый проблемам сохранения церковного искусства. В этом заседании примут участие представители как церковной иерархии, то есть тех архиереев, которые руководят епархиями, в которых находятся памятники, так и представители церковной науки, и представители государственных учреждений, светских реставрационных и музейных объединений. Проблема общая. Это осознают сейчас все, кто так или иначе причастен к сохранению церковного искусства. Причём, надо сказать, что проблема не только в сохранении культурного наследия. Вот раньше мы формулировали главным образом: сохранение церковного искусства, как сохранение культурного наследия, то есть того, что было создано когда-то, и мы должны не дать этому разрушиться. Сейчас идёт колоссальное строительство новых церквей, и эти новые храмы расписываются, пишется огромное количество новых икон. И то количество ошибок и неверных сюжетных интерпретаций, которые обнаруживаются в новых росписях, оно говорит о сохранении церковного искусства уже не как памятника прошлого, а как явление живой церковной жизни. Потому что ошибки в произведении церковного искусства — это всё равно, что грамматические ошибки в текстах, которые читают церковные люди.
А. Пичугин
— Но ведь получается, что сейчас, придя в храм и посмотрев на фрески, авторы которых пускай стремятся скопировать свои работы... или стилизовать под древнерусское искусство, когда основная масса прихожан — наверное, плохо сейчас сказал про массу прихожан, но когда современные верующие люди приходят в храм, смотрят на своды и видят там огромное количество различных сюжетов, для них это, в лучшем случае, какие-то предания старины глубокой, которые к тому же малое имеют отношение к тому, что происходит сейчас в Церкви. Но как-то в этой же студии мы беседовали с одним из специалистов, который уверял, что человек средневековья, приходящий в церковь в веке пятнадцатом, он, глядя на своды и на росписи, мог с лёгкостью объяснить практически любой сюжет.
Н. Квливидзе
— У меня нет опыта общения с человеком средневековья, чтобы я могла сказать, что он может сделать с лёгкостью или что он будет делать с трудом. Я могу сказать одно: в основе всего лежит образованность. Эта образованность может быть книжной — когда человек читает, — эта образованность может быть воспринята на слух. Потому что, когда вы из года в год, в один определённый день слышите житие одного и того же святого и когда вы видите изображение этого святого на стене, и когда вы знаете детали биографии этого человека, и вы видите их нарисованные на картинках — я имею в виду житийную икону, — то вы, безусловно, можете проявить осведомлённость и о том, что изображено, и вполне понимать сюжет. У меня есть совершенно замечательный пример. Надо сказать, что и церковный народ, и народ не церковный равным образом не интересуется содержанием изображения. Человек, который ходит в храм, может совершено запросто вообще не знать, что здесь изображено. У меня были даже такие, не то что специальные какие-то проверки - я преподавала не только студентам нашей кафедры, но и будущим священникам. И так у нас получилось, что у нас не работала аппаратура, чтобы я им показывала картинки — какой-то был технический срыв. Я сказала: «Ну ладно, не важно, давайте мы с вами поговорим о том, что нам всем хорошо знакомо, допустим, Троицкий собор».
А. Пичугин
— В лавре...
Н. Квливидзе
— В лавре. Мы находимся в лавре — Троицкий собор в лавре. Но никто из этой группы молодых людей, которые, во-первых, учились в семинарии 4 года, во-вторых, два года учились в магистратуре, никто из них не смог перечислить сюжетов росписи. С каким-то невероятным скрипом они потом припоминали что-то. Никто не мог перечислить ярусов иконостаса, а уж не говоря о том, чтобы последовательнос
А. Пичугин
— А они уже 5 лет там отучились.
Н. Квливидзе
— А они уже там 5 лет отучились. И вот мы шёпотом, чтобы не мешать всем, кто находится в храме, провели это занятие. И с каким восторгом они ещё через одно занятие наперебой отвечали, что на северной стене, что на южной стене, что в своде изображено и какова последовательнос
А. Пичугин
— Я так понимаю, что когда речь идёт о студентах, которые занимаются древнерусским искусством в светском вузе, в вашем случае это РГГУ, то для них, может быть, какие-то вещи и сюжеты более понятны, чем для их церковных сверстников, но при этом для них весь сакральный смысл — это тоже тайна за семью печатями. И им абсолютно непонятны другие вещи, которые понятны студентам Московской духовной академии, связанные с богослужением, которые точно также важны при изучении церковного искусства.
Н. Квливидзе
— То, о чём вы говорите, безусловно так. И я постоянно наблюдаю такой поразительный совершенно крен и в одной стороне, и в другой. Если студент светского вуза начинает заинтересовывать
А. Пичугин
— Но это ведь не сегодня появилось! Мы приходим в Успенский собор Владимира и видим там роскошный барочный иконостас, который может быть где угодно, только не в Успенском соборе Владимира, а его туда в восемнадцатом веке поместили. А храм Покрова на Нерли, который стоит там чуть поодаль, мы его чуть вообще в девятнадцатом не лишились, потому что устарел, потому что старый и какой-то непонятный. Это было до революции, это было в девятнадцатом, восемнадцатом веке. То есть вот эта проблема, о которой мы говорим, она появилась даже не после перестройки и не в советское время, она имеет какие-то свои тоже глубокие довольно корни, пустила их.
Н. Квливидзе
— Вы знаете, вот в той форме и в том объёме проблемы, который возник после Перестройки, это, конечно, наше особое, уникальное явление — нашей страны, я имею в виду. Потому что в середине девятнадцатого века, когда начали образовываться археологические общества, когда был принят фактически закон об охране памятников...
А. Пичугин
— Это ещё Уваров в девятнадцатом веке.
Н. Квливидзе
— Да. Вот тогда, когда образовалось Императорское археологическое общество, когда без соответствующей санкции этого общества не могли быть проведены никакие ремонтные работы на памятниках, начала постепенно выстраиваться — и это очень сложная задача, — постепенно выстраиваться какая-то единая система, единая структура сохранения памятников — они все были действующими. И именно из действующих храмов собирались иконы древнейшие...
А. Пичугин
— «Троица» Рублёва.
Н. Квливидзе
— Нет, но «Троица» Рублёва находилась в Троицком соборе, никуда её не вывозили.
А. Пичугин
— Ну, да.
Н. Квливидзе
— Я имею в виду, например, создание новгородского древлехранилища, когда специально ездили по епархии и собирали древнейшие иконы, свозили их в Новгород в музей. Из действующих храмов действующий новгородский митрополит свозил эти иконы в открытый музей — древлехранилище. Отец Сергий Стадницкий такой был совершенно замечательный. Эта проблема была просто перерублена в семнадцатом году. Проблемы не стало, потому что уничтожили церковное владение памятниками. И проблемы не стало. А сейчас, спустя почти сто лет, эта проблема вновь образовалась. Понимаете?
А. Пичугин
— Да. Ну что же, к сожалению, время наше подошло к концу. Очень, мне кажется, важный разговор, который стоит продолжать. Вот ещё раз только напомним, что 23 мая в Российском государственном гуманитарном университете пройдёт круглый стол по проблематике сохранения церковного искусства, на который, я думаю, что все желающие из числа слушателей могут прийти. Напомните, пожалуйста, ещё раз время!
Н. Квливидзе
— В десять часов в 228-й аудитории главного корпуса РГГУ...
А. Пичугин
— «Профессорская» так называемая.
Н. Квливидзе
— «Профессорская», да. Значит, информация о мероприятии будет вывешена на сайте РГГУ.
А. Пичугин
— Спасибо! Нина Квливидзе — кандидат искусствоведения
Стать добровольцем и помочь жителям Мариуполя
Синодальный отдел по благотворительности и социальному служению Русской Православной Церкви организует поездки волонтёров-ремонтников в город Мариуполь. Там добровольцы помогают восстанавливать дома местных жителей, тех, кто не в силах справиться сам.
Тагир — один из волонтёров. Он — майор в отставке, живёт в Омске. Однажды из новостей по телевизору мужчина узнал о том, что идёт набор добровольцев для помощи нуждающимся в Мариуполе. Тагир увидел, в каких ужасных условиях живут многие люди и твёрдо решил — надо помочь. Хотя сам мужчина — мусульманин, его ничуть не смутило, что волонтёрские поездки организует Православная Церковь. Он очень хотел поддержать людей.
Тагир, как и задумал, отправился в Мариуполь. Там доброволец ремонтировал жильё бабушкам и дедушкам, людям с инвалидностью. После окончания смены приехал домой с твёрдым желанием вернуться обратно. Остановил его — инфаркт. Полгода врач не разрешал Тагиру выполнять тяжёлую работу. А мужчина с нетерпением ждал возможности приехать в Мариуполь. И вот спустя время, он вновь отправился помогать местным жителям. Сегодня мужчина находится в Омске, проходит обследование, и, если здоровье позволит — снова будет трудиться добровольцем.
Тагир — один из тех, кто не может оставаться в стороне, когда так много людей нуждаются в помощи. Если вы тоже хотите присоединиться к волонтёрам-ремонтникам, заполните анкету на сайте: Помочьвбеде.рф
Или позвоните по телефону горячей линии церковной социальной помощи «Милосердие»: 8 800 70 70 222.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Разговор с подростками о христианских ценностях». Елена Бреднева
У нас в гостях была заместитель директора фонда культурного наследия и образовательных технологий «Медиа просвещение» Елена Бреднева.
Мы говорили о разных возможных подходах к образованию и разговору с детьми и подростками о нравственности и христианских ценностях.
Ведущие: Кира Лаврентьева, Константин Мацан
К. Лаврентьева
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Меня зовут Кира Лаврентьева, у микрофона Константин Мацан. И у нас в гостях Елена Бреднева, заместитель директора Фонда культурного наследия и образовательных технологий «Медиа просвещение». Здравствуйте, Елена.
Е. Бреднева
— Здравствуйте, Кира и Константин.
К. Лаврентьева
— Сегодня мы говорим об образовании, об образовании и воспитании, о раскрытии личности ребёнка. И для вас образовательная функция, образование является основной деятельностью в жизни, вы преподаете в Московской духовной академии, у вас есть собственный проект — образовательные поездки, и, конечно, об этом обо всём хотелось бы сегодня поговорить. Расскажите, пожалуйста, с чего начиналась эта идея начать образовывать детей путём вот таких вот интеллектуальных экскурсий?
Е. Бреднева
— Десять лет назад я училась сама в Московской духовной академии, я там закончила высшие богословские курсы, мы три с половиной года там учились, у меня есть диплом: «специалист в сфере духовного просвещения». И когда мы с педагогами стали думать, какие проекты лучше запускать, мы в таком экспериментальном режиме сделали площадку — нам благотворители построили десять летних домиков, часовню в честь старца Паисия, это всё у нас в Брянской области, и мы там попробовали летом собрать педагогов, родителей и детей, и посмотреть, что вообще детям интересно. И уже буквально в первый год мы поняли то, что дети у нас в телефонах, то, что у них идёт самообучение, потому что они сами снимают, сами выкладывают, сами придумывают, что им выкладывать, и тем самым формируют друг у друга сознание. А педагогов там не было практически ни одного, потому что, когда появились телефоны, были киностудии, но они были дорогие, и вообще по старинке все думают, что кино снимать дорого, нужно огромное оборудование, и даже в киношколу себе не каждый мог позволить записаться, записать ребёнка. И мы поняли то, что появился такой запрос, скажем так, от детей, что нужен такой кинокружок в школу, потому что раньше какие предметы в школе, они до сих пор есть: есть музыка, есть фортепиано, есть учитель подготовленный, который может преподавать, и ребёнок поёт, небольшой процент становится там прямо музыкантом, но для развития это хорошо, все понимают. Также рисование: есть предмет, краски всегда были, были карандаши, был педагог подготовленный, дети рисовали, тоже развиваются, правильно? Но кино почему не было в школе? Потому что действительно, было оборудование и всё остальное недоступно. А тут, получается, стало доступно, у нас у каждого телефон, и является синтезом вообще это направление — кино, там у нас и живопись, и музыка, там много, скажем так, даже профессий, которые мог бы выбрать себе ребёнок: это оператор, может монтировать, может рисовать художник, если это анимационный фильм. Получается, что есть такой вид интересной деятельности для ребёнка, но нет подготовленных педагогов, потому что те режиссёры, которые есть, они работают или на телевидении, или они умеют снимать, монтировать, но не могут преподавать это детям, именно вот в воспитательной части. И что мы сделали: первый год мы организовали фестиваль, и дети сами стали присылать нам всякие видео, стали работы нам присылать. Ну вот не совсем всякие, мы, конечно же, сделали положение о фестивале, и мы взяли за основу короткометражный фильм, кинопритчу, чтобы было понятно, что вот формат — это короткометражное кино и обязательно работа со смыслом. И дали им образцы — это сказки, притчи, истории, где есть уже мораль, потому что сложнее всего, наверное, это написать сценарий, а здесь мы как бы сразу из первого в десятый класс попадаем, когда даём им идею. Расскажу: мы берём часто притчи старца Паисия, например, вот о пчеле и мухе и говорим: «пролетает маленькая пчёлка над полем, ищет цветочки, встречает муху и говорит: «Я слышала, что здесь у нас есть цветы». Муха насупилась и говорит: «Я здесь ничего такого не видела, но я могу показать здесь и консервные банки, и где много мусора». И тут пролетала как раз пчёлка постарше, которая тоже там жила и говорит: «Удивительно! Я тоже столько лет здесь живу и летаю, но я могу показать, где гиацинты, где лилии, где множество цветов». «Так и люди делятся на две категории, — говорит старец Паисий, — одни во всём видят дурное, а другие во всём ищут хорошее и радость посылают». И мы начинаем обсуждать с детьми эту притчу, они говорят мораль, и мы говорим: «А давайте, мы на современный лад снимем историю?» Они говорят: «О, давайте! У нас тоже, например, в школе так бывает, вот там один мальчик, он ходит из школы в школу, ему всё плохо, куда не придёт, там драка, ещё что-то. А есть, наоборот, кто придёт и сразу с ним дружить хочется». И дети снимают такие современные истории, сами формулируя мысли и добродетели, которые получаются в ненавязчивой форме, в интересной их форме, потому что им нравится снимать, они это всё производят и транслируют на большую публику, потому что мы это выкладываем в соцсетях ещё и на портале нашем.
К. Лаврентьева
— Елена, смотрите, правильно ли я поняла: то есть дети в летние каникулы приезжают на площадку в Брянской области, началось всё с Брянской области, как бы отдыхать, и вы увидели, что они в телефонах все, что их интерес, он в зоне вот этих гаджетов находится, и вы адаптировали этот интерес, и, в общем, решили это всё дело пустить в пользу и начали снимать с ними кино как раз через вот эту их заинтересованность гаджетами?
Е. Бреднева
— Да, мы вот попробовали, организовали такой фестиваль, и они стали присылать нам эти притчи, эти истории, сказки в разных формах: и игровое кино, и анимационные фильмы, и репортажи, и мы поняли то, что они снимают, да, но хорошо бы в школе иметь такое тоже направление наряду с музыкой, с рисованием, даже с литературой, потому что сейчас больше дети смотрят даже, чем читают, поэтому надо это правильно доносить зрителю идею, и чтобы зритель смотрел это всё в коротком формате, и эту телеграмму, которую передаёт там ребёнок или взрослый, визуальная вот эта картинка, она была красивой, и мы поняли, что надо запускать всё-таки эти кинокружки. Так как педагогов нет, мы создали из этих режиссёров, нашли их по крупинке со всей России, которые именно могут работать с детьми, у которых свои там киностудии, у которых есть опыт, и которые хорошо снимают, монтируют и пишут сценарии. Мы их объединили в одну команду, прописали курсы. Значит, у нас сейчас три курса прописанных, то есть это по созданию игрового кино, анимационного — это отдельное, по созданию анимационных фильмов, 144 часа у нас идёт, мы выдаём удостоверение о повышении квалификации. И игровое кино, 72 академических часа. И разработали уже вот совсем недавно, наверное, год назад — по образовательному туризму, курс называется «Духовно-нравственное воспитание средствами историко-культурного туризма». Мы собрали такую команду режиссёров, сценаристов, педагогов и создали курс. Сейчас мы его преподаем в Московской духовной академии, и мы его утвердили ещё в нескольких институтах, даже я бы сказала, во многих, то есть это Московский педагогический государственный университет, это Российский государственный социальный университет, институты региональные тоже, развития и образования. Так как это направление было новое, таких курсов не было, мы сделали такой курс и утверждаем его успешно на базах разных университетов.
К. Лаврентьева
— А из чего он состоит? В чём его главная суть, этого курса?
Е. Бреднева
— У нас там идёт педагогическая часть, где и доктора наук, и как раз преподаватели Московского педагогического университета рассказывают, как взаимодействовать с детьми, учитывая их возрастные особенности. У нас ведут представители Синодального отдела отец Геннадий (Войтишко), Дарья Кочкина, в этом курсе они как раз тоже рассказывают свою часть, предмета тоже два ведут у нас. У нас большой блок именно по созданию видео, то есть у нас они изучают технологию съёмки, монтажа и написания сценария, потому что в основном, кто начинает вести кинокружки в школах, они уже педагоги, то есть вот как обсудить духовную часть, они в принципе знают, они всё равно ведут классные часы, они там, например, если это преподаватель или Закона Божия, или просто классный руководитель, для них это в помощь идёт, например, они хотят обсудить тему дружбы или какую-то добродетель — помощь ближнему, и они подбирают или первый вариант, как раньше было: смотришь кино и обсуждаешь — это старый формат, а так как сейчас дети сами снимают уже, мы предлагаем формат и учим этому формату, чтобы они говорили: «а давайте с вами снимем на эту тему дружбы», а чтобы снять фильм, надо написать сценарий, распределить роли, обсудить героев, поведение, и педагог грамотно, когда с ними обсуждает модель вот этих поведений, он выстраивает, ну, например, он знает, что есть хулиганистый Петя, и он хочет, чтобы он всё-таки научился не жадничать, к примеру, и он берёт сценарий и говорит: «а вот хорошо бы было ему вот так дать», и этот Петя проигрывает, и получает радость от того, что он даёт, например, он играет эту роль и получается, педагог в рамках таких съёмок, он детей подводит к правильной идее, к нашим добродетелям, которые мы изучаем, наши православные, там вера, надежда, любовь и так далее, то есть через действие, через проигрывание вот этих ролей. И вот образовательный туризм, который сейчас мы ведём, он включает следующие предметы: это экскурсионный метод освоения знаний, методика составления маршрута, разработка региональной программы историко-культурного туризма для детей, репортажная съёмка как средство усвоения экскурсионных программ, ну и технология монтажа и съёмки тоже. Почему мы начали ещё в поездках снимать — потому что это тоже оказалось одним из лучших способов, чтобы усвоил ребёнок экскурсию, потому что чаще всего там: «ну, вот стул Пушкина, стол там», он слушает, что-то запомнит, там высоту колокольни, вот я сколько раз была, не всегда вспомню даже её высоту, а когда ребёнку даётся задание снять репортаж, то есть у него своё интересное дело — снять репортаж, ему нужно составить вопросы, чтобы взять интервью, ему надо написать сценарий — это значит прочитать об этом месте, куда он едет, потом он это снимает, монтирует, и когда он показывает это на большую аудиторию, он несколько раз эту информацию пропускает через себя, и он это и запоминает, и проживает, и как личность, там же и командная работа, и он чувствует себя, действительно, творцом, то есть как взрослый, вот мы передачу ведём, рассказываем зрителю, а дети уже в юном возрасте начинают через фильмы тоже рассказывать свою историю, которую они хотят донести зрителю.
К. Лаврентьева
— В гостях у «Светлого вечера» Елена Бреднева, заместитель директора фонда культурного наследия и образовательных технологий «Медиа просвещение», у микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Елена, а расскажите, пожалуйста, про вот эти поездки, я так понимаю, если они выделены в отдельный проект вашего преподавания Московской духовной академии, они выделены в отдельный курс, то это не просто паломнические поездки, которые знакомы и понятны более-менее всем, не просто какие-то туристические обзоры, а, наверное, в них есть ещё что-то очень важное, есть какая-то образовательная функция, о которой хотелось бы сейчас поговорить подробнее.
Е. Бреднева
— Да, ну вот у нас такая система: у нас курсы сами проходят в Московской духовной академии, мы выдаем удостоверение о повышении квалификации, но мы предлагаем ещё, кто хочет попрактиковаться, потому что курсы у нас онлайн, встречаемся мы в основном в конце, чтобы выдать удостоверение о повышении квалификации и проводим круглый стол тоже по этому направлению кинопедагогики и образовательного туризма. И это у нас, скажем так, параллельный проект ещё, то есть, пока мы это всё разрабатывали, у нас образовалось много площадок, куда можно выехать, это, например, Свято-Никольский Черноостровский монастырь в городе Малоярославец, вот у нас будет на осенних каникулах как раз туда поездка, я вот могу рассказать на примере этого замечательного места. Мы вообще, когда разрабатываем маршруты, мы смотрим, что в регионе исторического есть, какие достопримечательности, музеи, что связано с историей, и православные, потому что у нас наша история, естественно, связана неразрывно с православием. И приезжая вот в Малоярославец, мы посещаем Музей 1812 года, потому что это именно то место, где развернулся Наполеон со своей армией, там у нас и образовательный комплекс «Ильинские рубежи», мы там с детьми проводим спортивно-военную игру, мы взаимодействуем со спортивным клубом в городе Малоярославец, они приезжают, учат там и военному делу, то есть в игре дети ещё занимаются спортом, но, естественная составляющая, как я говорила, у нас — кино, у нас вся группа детей, она сразу делится, кто снимает, кто монтирует, кто пишет сценарий, то есть мы полностью снимаем все дни, и в конце поездки у нас кинопоказ всегда. У нас в Малоярославце будет проходить кинофестиваль «София», это тоже наш проект большой, он ежегодный, мы его проводим от фонда «Медиа просвещение» совместно со Свято-Никольским Черноостровским монастырём. Игумения Николая поддерживает этот проект, монастырь участвует, они нас принимают, расселяют, и у них есть замечательная и гостиница, и питание, кафе.
К. Лаврентьева
— К этому можно как-то присоединиться, если сейчас кто-то услышит и захочет как-то узнать подробнее?
Е. Бреднева
— Да, можно к этому присоединиться, у нас буквально сейчас записались тоже из Саратова, из Самары, туда приезжают из разных регионов педагоги, дети, родители, привозят свои фильмы, то есть если кто-то уже снимает. Если кто-то не снимает, у нас снимают обязательно там, потому что у нас там пять дней идёт программа, в первые четыре дня как раз идёт обучение съёмке, репортажной съёмки, и дети делятся на команды, то есть кто-то снимает игровое кино, кто постарше, а кто помладше, например, начальная школа, они снимают анимационные фильмы, им полепить, порисовать, они берут за основу притчу, сказку, и на этот сюжет делают раскадровку, то есть рисуют разных героев, лепят, снимают и озвучивают, это интересная такая тоже проектная игра. Кто постарше, вот они уже у нас монтируют, репортажи снимают, учатся задавать вопросы, у нас там блок по журналистике присутствует. Там ещё с нами в партнёрстве проводит Российский государственный социальный университет, у них там находится филиал его, то есть основной у нас в Москве, и как раз вот выпускницы приюта, там есть приют ещё на базе монастыря замечательный, и как раз выпускницы, кто желает, он идёт дальше учиться на журналистов у них вот такая система. И у них там есть киностудия на базе университета, они нам как раз предоставляют оборудование, кабинеты, и нам очень удобно вот так деток в рамках этой поездки делить на команды, у каждого свой кабинет, аппаратура, к нам приезжают режиссёры из разных регионов, которых мы знаем, которые замечательно работают с детьми, и мы снимаем с ними видео. Даже если без подготовки приезжает ребёнок, он к последнему дню уже на экране видит своё творчество, это немаловажно, чтобы сразу видеть результат. Награждаем всех, конечно, у нас все дети всегда с дипломами, со вкусными подарками, и получается вот такая насыщенная программа, то есть обучение, экскурсии и общение, у нас приезжают ребята, играют вечером на гитаре, у них такая добрая атмосфера, где можно поговорить как раз и о духовном, потому что во всех наших поездках всегда есть экскурсия, или в монастырь, например, обязательно будет по Свято-Никольскому Черноостровскому монастырю. Если мы выезжаем в Псков, то на базе Спасо-Елеазаровского монастыря мы проводили тоже наши программы, там есть игумения Мария, предоставляют они нам, там у них свой дом культуры, наверное, правильно назвать, который при монастыре находится, и тоже помогают нам с проживанием, питанием, и мы организовываем. Если это Псков, то, например, там музей «Ледовое побоище», то есть мы тоже берём какие-то исторические места, и даже вокруг этого мы снимаем часто фильмы, мультфильмы. Или вот, например, мы ездили летом в Мордовию, там проходило в честь Фёдора Ушакова мероприятие, день памяти его был, и как раз мы представили свой мультфильм, который сняли в Малоярославце, про Фёдора Ушакова, и там, конечно, все были в восторге, потому что туда приезжали разные военные училища, и они представляли спектакли, то есть на сцену выходили, мы говорим: «а ещё можно номинацию „кино“ сделать». Администрации, естественно, понравилось, они поддержали идею, поэтому вот мы приезжаем и снимаем. И ещё один важный момент хочу сказать, что в рамках этого курса по образовательному туризму наши участники курса, он идет полтора месяца, получают задание: в течение этого курса составить свой маршрут своего региона или деревни, города, который бы включал достопримечательности, храмы, что бы они хотели рассказать всей России. Они составляют этот маршрут, проводят экскурсию и снимают репортаж, то есть с помощью детей, берут школьников или где они работают, там воскресная школа, они снимают репортаж и нам его присылают. Мы это сейчас планируем выкладывать на нашем портале, мы ещё портал создали «Святые Online», от фонда «Медиа просвещение», там по направлению нас география России, и мы там выкладываем наши видео, и этими маршрутами могут пользоваться и из других регионов, например, школа в Курске хочет поехать и посмотреть Воронеж, а вот какой маршрут взять? Потому что, я помню, в Иерусалим мы полетели, и экскурсовод, там, если ты не знаешь православие, то понимаете, да? То есть это нужно быть уверенным в экскурсоводе или составить самому программу, если ты хочешь, чтобы дети услышали именно то, что надо. Поэтому, естественно, те площадки, локации для съёмок, которые мы выбираем, мы уже знаем экскурсоводов, как и что они скажут, для какой аудитории, потому что для детей это одно у них, один подход, для взрослых тоже, воцерковлённые, невоцерковлённые, это тоже надо всё понимать, учитывать эти особенности.
К. Мацан
— Дети иногда вообще раскрывают взрослым глаза на какие-то вещи, которые сами взрослые, может быть, никогда бы так не раскрыли бы. Вот я помню, когда в юности работал вожатым в детском лагере, мы тоже там смотрели кино, не снимали, хотя и снимали тоже, но у меня почему-то в памяти остался эпизод, когда мы смотрели кино, и решили мы, взрослые, так детям показать из любимого «Тот самый Мюнхгаузен» Марка Захарова. И я помню, что потом мы обсуждали, и один мальчик размышлял о последних кадрах фильма, когда, я напомню: Мюнхгаузена по сюжету, по идее, вот сейчас должны запихнуть в пушку и выстрелить им, чтобы он доказал, что он может на ядре полететь на Луну, мы понимаем, что, в общем-то, это всё метафора, что после такого не выживают, но вот кадр Мюнхгаузена заканчивается тем, что Мюнхгаузен по лестнице такой верёвочной лезет аккуратно вверх, ну вот якобы в эту пушку, но он лезет очень долго, и это в такую метафору превращается. И вот мне один мальчик лет 13-ти говорит: «Ну, вот как интересно, ведь он же может наверх полететь легко на ядре, но он выбирает путь усилия, потому что лезть вверх по верёвочной лестнице — это путь приложения усилий, он не выбирает лёгкий путь. Мюнхгаузен выбирает такой путь тяжёлый». Я никогда так об этом не думал, вот об этом эпизоде, хотя миллион раз его смотрел. И дети иногда неожиданно дают какой-то свой угол зрения. Наверняка у вас тоже множество историй о том, как дети, снимая, обсуждая будущий фильм или мультфильм, как-то так сумели на тему святого, добродетели посмотреть, что вас само это как-то заставило подумать: а ведь действительно, как интересно. Были такие примеры, можете привести?
Е. Бреднева
— Да, у нас много интересных разных случаев, вот вы сейчас рассказываете, да, это в принципе, мы первоначально когда с детьми общаемся, мы им даём первое знание — это по драматургии, и там как раз, если в сценарии не будет перипетий, не будет изменения героя, то это будет скучный фильм, есть же определенная такая вот, мы её называем «арка драматургическая». И всегда мы просто объясняем, на примере Колобка: вот есть у нас герой, и он бы сидел там на окошке, и, может быть, никуда не двигался, если бы что? И дети сразу понимают: если бы его не хотели съесть. Он понимает, что его хотят съесть, и вот появляется инициирующее событие, его заставляют двигаться, и всё по нарастающей, по нарастающей, он же не встречает сначала медведя и лису, ему потом бы неинтересен заяц был, поэтому он сначала он встречает зайчика, потом волка, и раскручивается. И всегда есть кульминация тоже, и мы всегда обсуждаем, конечно, с детьми — да, она может в фильме по-разному восприниматься абсолютно, кульминация, самый такой момент переживания в фильме, что будет дальше. Ну и в конце развязка — это изменение героя вот как раз. И дети, да, они по-разному подходят. Например, вот тоже одну из притч, мы за основу которую даём, расскажу вам её: один монах был в монастыре, который ни с кем ничем не делился, и его прозвали жадным. То есть, все обычно приносят там яблоки, детям раздают, деньги дают, и все раздают, а он нет. И вот когда этот монах умирает, к нему приходит там вся деревня. А монах говорит: «А что вы к нему пришли, что он такого сделал?» Они говорят: «Вы знаете, вот он нам вола купил, ещё что-то», то есть большие суммы он скапливал и помогал семьям конкретно, к нему, может быть, кто-то на исповедь ходил, и он знал, что ему нужно, и он вот покупал и дарил это. И мы говорим: в чём же мораль? И вот здесь дети тоже по-разному, кто-то говорит: «вот, осуждать нельзя, грех осуждения, и я хочу снять фильм, чтобы не осуждать». А кто-то говорит: «а я здесь вижу мораль: надо втайне свои дела делать». То есть здесь можно раскрыть какой-то момент, выбрать о чём-то смысл, и её снять уже на современный лад. Вот такие мы берём притчи, сказки и, взяв мораль, потому что нового ничего уже о добре и зле не придумаешь, мы все это знаем, с точки зрения духовной, вот есть жадность, её надо снять, чтобы её избежать, надо научиться жертвовать, и мы снимаем фильмы, как там жадный стал добрым и так далее.
К. Мацан
— Вернёмся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами в программе «Светлый вечер» Елена Бреднева, заместитель директора фонда культурного наследия и образовательных технологий «Медиа просвещение». В студии Кира Лаврентьева, я Константин Мацан. Не переключайтесь.
К. Лаврентьева
— Ещё раз здравствуйте, дорогие друзья! «Светлый вечер на Радио ВЕРА продолжается, напоминаем, что у нас в гостях Елена Бреднева, заместитель директора фонда культурного наследия и образовательных технологий «Медиа просвещение». У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Так, Елена, это очень интересно, такая вот мораль воспитательная. А какие ещё поездки у вас были в вашей памяти самые яркие? О каких бы вы могли рассказать?
Е. Бреднева
— Мы сейчас вот приехали, последняя поездка наша была Валаам-Санкт-Петербург. Мы познакомились с замечательным игуменом Варлаамом, это на базе Свято-Троицкой Сергиевой пустыни, и этот монастырь восстанавливал Игнатий Брянчанинов. И у нас сейчас, когда мы там побывали, мы рассказали об этой поездке, и у нас очень много желающих туда прямо просят на каждые выходные: «давайте, давайте, давайте!» Вот поэтому сейчас, наверное, мы этот маршрут возьмём, будем туда тоже возить школьников.
К. Лаврентьева
— А как присоединиться? Как можно вас найти, о вас узнать?
Е. Бреднева
— Я контакты оставлю, у нас вся информация бывает на наших ресурсах: «Святые Online», это фонд «Медиа просвещение». Оформляем мы поездки: трансфер, питание, проживание через ООО «Гридница». А по проектам через нас, через «Медиа просвещение». И, соответственно, мы туда приезжаем и будем изучать, в том числе, Игнатия Брянчанинова, его труды, может быть, что-то также читать, что он писал, и с детьми на современный лад, скажем так, обсуждать и снимать простые вот эти их мысли. Как в Оптиной пустыни, например, мы когда приезжаем, у нас в Калужскую область маршрут, вот я говорила, и Малоярославец тоже в Калужской области, но мы выезжаем ещё и в Оптину пустынь, там в Музей космонавтики. Естественно, если мы выезжаем в Калужскую область, мы стараемся снимать фильмы, чтобы изучить именно святых и героев этой земли, например, там была Пелагея Брагина, которая в годы войны раненых у себя держала, и немец, придя, увидел там 18 человек, он ей поклонился и ушёл, вот был такой случай известный, и мы о нём сняли мультфильм замечательный, дети сами вырезали, делали фигурки, делали героев. Соответственно, когда мы в Оптиной пустыни, мы с ними говорим, читаем Оптинских старцев, говорим: «давайте снимем», и дети уже вдумываются — а как лучше это выразить? Они же это всё прочувствовали. Приезжая в Троице-Сергиеву лавру, мы там тоже проводили много раз фестивали, нам там даже город давал, и дворец Гагарина, то есть мы не только с Церковью, мы и с государством взаимодействуем, и с епархиями, когда в регион приезжаем, потому что всё-таки не только в рамках Церкви, но ещё много и школьников, которых хотелось бы тоже привлечь к нашим проектам, и они приходят, они участвуют, им очень нравится. Вот даже из Алтая приезжала одна команда, они приезжают на кинофестиваль, представляют свою работу и им предлагается ещё посетить храм. И они вот посетили, и потом мне Яна, знакомая говорит: «А я проходила всегда мимо храма, никогда не заходила, а сейчас, после вашей поездки вернулась, и вот зашла в свой в своём городе». То есть люди приобщаются, скажем так, к духовному через интересный такой формат, когда такая насыщенная программа в городе, они изучают историю, православие, дети у нас все радуются. Ну, какие ещё у нас? Ну, вот Санкт-Петербург из последних, потом Калужская область, Подмосковье. Сейчас, на этих выходных мы поедем в Борисоглебский монастырь, это в Аносино, тоже там интересная своя история, и мы будем снимать репортаж, посвящённый 200-летию монастыря. Там есть такое место — Тютчево, вот семья Тютчевых была, скажем так, у первоистоков создания монастыря. Это вот на этих выходных мы поедем, приедет там режиссёр наш, Павел Морозов, мы планируем снять репортаж.
К. Мацан
— Какой возраст детей?
Е. Бреднева
— Приезжает начальная школа, вот они с сопровождающими, у нас не как форма детского лагеря, потому что мы программу предоставляем, и у нас компания, которая помогает организовать, если надо, трансфер, питание, проживание. То есть они приезжают с сопровождающими, или с родителями, или с педагогами. Если это начальная школа, то вот я говорю то, что мы смотрим, чтобы это всё было им интересно, они снимают в основном мультфильмы. Если кто постарше, работа уже посерьёзнее.
К. Мацан
— То есть если, допустим, кто-то заинтересовался из наших слушателей, чтобы поехать, то это не просто вот как частное лицо вам звонишь, заполняешь заявку, едешь, а должна быть какая-то группа организованная, там от школы или как-то вот коллектив родителей?
Е. Бреднева
— Нет, они могут и сами приехать. Вот у нас будет Малоярославец, мы им организуем приезд. И родители приезжают с детьми, у нас даже с маленькими детьми приезжают, например, двое-трое детей в семье, и чтобы старшие участвовали в смене, учились снимать, посещали экскурсии, а мама, с ребёнком просто, например, гуляет, где-то присоединяется, ребенок маленький, двух-трёхлетний, он где-то и полепить может, просто она с ним может там подойти, отойти, то есть семейные такие поездки.
К. Лаврентьева
— Но требование такое, что у ребёнка должен быть гаджет, я так понимаю, телефон?
Е. Бреднева
— Не обязательно. У нас командная работа, вот, например, сейчас Павел приедет, у нас выезд будет в Борисоглебский монастырь, там для воскресной школы, они попросили приехать, их обучить, чтобы тоже, может быть, запустить это направление у себя, чтобы снимать в воскресной школе фильмы, мультики делать, их присылать на фестивали. И мы приезжаем, чтобы в практике с режиссёром, с их детьми, их родителями снять вот такой репортаж и подарить монастырю к 200-летию.
К. Лаврентьева
— Как интересно.
Е. Бреднева
— И они там приходят и с маленькими, и постарше.
К. Лаврентьева
— А есть такое, что ребёнок приезжает, например, вообще ничего не зная о церкви, ничего не зная о храме, но присоединяется к такой поездке, и вот в течение поездки, съёмок он знакомится таким образом?
Е. Бреднева
— Конечно! Он ещё там больше всех говорит о храме. Отвечу на вопрос: у нас вот приезжает Павел, и он привозит несколько камер, и мы их делим на команды, то есть не каждому нужен телефон. А когда у нас идёт именно практическая часть, когда мы вместе, они получают задания, то есть у каждой команды обязательно должен быть оператор, мы распределяемся, и мы сопровождаем, то есть режиссёр, например, на команде там, или одну, или две команды курирует, говорит, как снять правильно планы, потому что планы есть крупные, средние, и как правильно это соединить. И они прямо в практике, им не скучно, как вот в киношколах часто бывало, ты год или два только лекции слушаешь, а потом только тебе камеру дадут, вот у нас нет, у нас, так как дети все уже и так снимают, мы говорим: давайте снимать. Но когда, например, экскурсия, они получают задания снять, если для наших соцсетей «Святые Online», мы им говорим формат, например: надо нам вертикально, до минуты. И они, вот в Петербург мы выезжали, музей Пушкина посещали, и каждый делает на свой телефон, потому что здесь уже не командная, чтобы экскурсоводу не мешать, когда они получают индивидуальные задания, то могут уже на свои телефончики поснимать. Если у кого-то нет, то мама ему даст или преподаватель, или мы, а так в основном командная работа.
К. Лаврентьева
— Это очень интересно. Но это такая история, как, знаете, если ребёнок чрезмерно увлекается гаджетами — отдайте его на курсы программистов, там нужно столько писать вот эти коды, что он очень устает от экрана, и у него нет сил в оставшееся время опять сидеть в телефоне, потому что очень устает нервная система, глаза, пальцы, и, в общем-то, хочется отдохнуть. А тут получается, что ты фильм снимаешь, и ты и так уже вот эту потребность покопаться, понажимать кнопочки, ты уже как-то реализуешь, ещё и с пользой, то есть пока ты снимаешь, ты же запоминаешь очень то, что тебе говорят, ты сам ретранслируешь, соответственно, всю услышанную информацию.
Е. Бреднева
— На 80 процентов больше запоминаешь это по статистике в педагогике, а когда ты сам об этом говоришь, тогда и усваиваешь. Ну, вот о педагогах ещё тогда хочу сказать, о детях поговорили, вот как они могут развиться, пройдя наши курсы. У нас педагоги, которые прошли курсы, они в своих регионах уже запустили тоже, кто-то кинофестиваль, кто-то киношколу. Бывает разное даже по характеру, например, они закончили, направление интересное, потому что по работе с детьми именно духовно-нравственное воспитание — это один из лучших, вот сколько мы взаимодействуем со школами, с детьми работаем, потому что, когда спрашиваешь: «кто будет снимать фильм?», все руки поднимают из детей. Ну и всё, и педагог грамотный начинает обсуждать уже темы, добродетели и прочее. И вот у нас, например, Катя из города Воронеж, закончила Московскую духовную академию и сейчас разработала свой маршрут по Воронежу, и буквально уже к ней записываются люди. Вот у нас будет первый пилотный, планируем, может быть, через неделю или через две, к ней выезд. Она составила, там и собор кафедральный, там же много, и Митрофан Воронежский, а если мы на микроавтобусе, то к Тихону Задонскому можно заехать. Ну и, естественно, для детей «Петровские корабли», шикарный интерактивный музей, то есть они будут снимать историю, опять же, и православие. И там она на месте уже договаривается, где расселить, покормить, чтобы это всё было по нормам. Вот к ней поедет первая группа такая. Катя запустила ещё по анимации курс, ее сразу и школы стали приглашать, потому что это востребованное направление не только для воскресных школ, а ещё и для школ, чтобы там запускать кинокружки. И люди даже готовы это оплачивать, то есть для педагога, который немного даже получает, для него это может быть как дополнительная работа, потому что, набрав десять человек в школе, он может раз в неделю вести этот кинокружок, и у него очень хороший может быть заработок, это плюс педагогу в помощь. И кто у нас не научился, не то чтобы не научился, вот научился он снимать и монтировать, говорит: «классное направление, я у себя сделаю региональный фестиваль». И он начинает взаимодействовать у себя уже, например, вот сейчас из Саратова ко мне приезжали, у них там новая епархия образовалась, и вот владыка их направил на повышение квалификации, на наш обучающий курс, они приезжали в Валаам, в Санкт-Петербург, и они приедут ещё в Малоярославец. Мы их ещё поддерживаем, мы им будем торжественно вручать анимационную студию, с камерой, на которой они работают, так уже мы очень многих наградили в областях, то есть кто хочет развиваться, мы как-то тоже их поддерживаем. И вот сейчас они приедут, уже привезут фильм свой, представят в Малоярославце и получат такую от нас анимационную студию, это «Сиреневая мультстудия», наши партнёры, Дмитрий Шубин тоже нам помогает награждать этих педагогов. И они хотят дальше сделать свой, может быть, фестиваль, маршрут разработать, и также мы будем выкладывать, пожалуйста, можно вот Саратов, там тоже очень красивые места. И так вот, кто выпускается, кто подключается к этому, он у себя в регионе начинает развивать эту деятельность — или фестиваль, или образовательный маршрут, или просто пойдёт в школу учителем работать, а вокруг него тоже образуются люди и вот это направление. Недавно из Алтая мне позвонила выпускница, они взяли грант сейчас, вот их поддержали, Движение первых«, первый раз грант сейчас давали, вот это наши выпускники, очень приятно, им дали миллион, и они уже покупают оборудование, это ещё поддерживается и государством, и есть грант «Православная инициатива», тоже это направление поддерживает. Поэтому это будет и педагогам, и родителям интересно, я думаю, будут развивать у себя на базе школ, воскресных школ.
К. Мацан
— Елена Бреднева, заместитель директора фонда культурного наследия и образовательных технологий «Медиа просвещение» сегодня с нами в программе «Светлый вечер». А были ли случаи, когда ребёнок, погрузившись в такую кинематографическую деятельность, для себя выбирал бы потом профессию кинематографиста? Всё, ребёнок решил, что он будет режиссёром, оператором. Спрашиваю, потому что, с одной стороны, это здорово, когда ребёнок чем-то загорается и начинает о чем-то мечтать, например, о профессии режиссёра. С другой стороны, мы всё знаем, насколько этот мир творческих профессий зыбок, ненадёжен, связан с искушениями и, в общем, единицы на самом деле там по-настоящему могут чего-то добиться и пройти вот так вот с счастьем этот путь. Кто-то разочаровывается, кто-то так вечно мечтает о большой карьере в киноиндустрии, например, но так ничего и не получается, не потому что человек не талантлив, просто потому что разная конъюнктура. Как вы на это смотрите? Есть ли перед вами какая-то ответственность, если угодно, за то, что человек увлечётся творческим делом и потом и жизнь свою в эту область направит?
Е. Бреднева
— Как говорится, наше дело сеять, а взращивать будет Господь. Всё-таки мы больше о смыслах, и когда мы создавали вот это кинонаправление, мы в первую и единственную очередь были педагоги и думали о педагогике, и мы взяли этот инструмент именно как средство воспитания детей. А если кто-то из них будет, у нас были такие случаи, вот в Сочи был случай, я привожу этот пример часто, когда девочка, школьница, прислала несколько фильмов, но направление их было: готы, в черном, такого направления очень много снимают дети, которые, конечно, на фестиваль не пойдут. Но среди пяти фильмов, которые она прислала, был один со смыслом, он о том, как мальчику нравилась девочка, и он всё под неё подстраивался, и прической, и всем, а она не обращала внимания. А потом он встал с собой, и она его заметила. Он стал с собой и подумал: ну, не нужен я ей и не нужен. Стал собой, и вот просто идёт, и всё. И там такая развязка, что девушка подходит к нему и знакомится на такой, на доброй ноте там. Концовка очень-очень хорошо снята была, прямо вот талант. И мы в зимнем театре награждали, помню, детишек, и она пришла вся такая, преобразилась.
К. Мацан
— Гот стал человеком.
Е. Бреднева
— Ну, чтобы не обидеть это направление... Но она изменилась, преобразилась, был вид один, стал другой — в платье, красивая девушка. И мне потом говорили, она поступила как раз на режиссёрский, по-моему, даже в Москву. Это я к чему говорю — к тому, что нужна мотивация, понимаете? Ты можешь снимать и выкладывать там абы что, чтобы себя как-то проявить, и это идёт всё во вред, часто даже в плачевные случаи, а можно, наоборот, сказать: «да, ребят, давайте, вот у нас фестиваль, мы там наградим вас, можете поехать потом отдохнуть, повысить свой уровень с режиссёрами», и мы награждаем ребят, награждаем педагогов, и они вот так вот приходят, меняются, выходят на сцену. Поэтому мы ищем площадки, взаимодействуем с органами власти, нам предоставляют площадки, чтобы детей наградить, чтобы они чувствовали, что надо снимать позитивное, доброе, мы стараемся вот в этом направлении идти.
К. Мацан
— А есть ли такая у педагогов, не знаю, проблема или не проблема, связанная, собственно, с требованиями к художественному уровню того, что снимается? Я объясню, о чём спрашиваю: с одной стороны, я понимаю, тоже имея какой-то опыт преподавания в детском лагере, допустим, мы кино снимали, музыку писали, монтировали, снимали всё-всё-всё, и есть две крайности: одна крайность, когда ты, как педагог, в общем, восхищаешься, умиляешься, даёшь зелёный свет всему, что ребёнок делает, просто потому, что он это делает, это прекрасно. Но показывать это потом далеко не всегда станешь, потому что это очень просто, это иногда плохо, но ребёнок постарался, во всяком случае. Другая крайность — это чтобы сделать прямо хорошо и педагогу было не стыдно, тогда многое нужно делать самому. Я понимаю, что очень часто в таких профессиях, как журналистика, режиссура, во взрослой жизни обучение какое — «сиди рядом, смотри, что я делаю, через полгода начнёшь делать сам» и так далее. И вот тут педагог должен искать какой-то баланс, чтобы, с одной стороны, это было всё-таки не его произведение, а ребёнка, но чтобы оно было художественно качественное. Какие здесь лайфхаки есть?
Е. Бреднева
— Это примерно точно так же, как с уроками рисования и музыки: ребёнок приходит на кружок в школу рисовать, сначала у него не будет сразу качественный рисунок, и он не должен смотреть год, как рисует учитель, вы согласны, да? Ему нужно самому рисовать, пробовать, ошибаться, учитель должен подправлять там линии. Сначала это будет школьная выставка, потом уже, может быть, какой-то районный, потом фестиваль. Абсолютно то же самое и с кино у нас. Когда мы только запустили, проводили круглые столы, и я помню, там великие режиссёры, кто-то сначала там смотрел и думал: что это тут в наше вторглись, что из кино будет?! А мы объясняем: нет, дети должны развиваться, они уже снимают, и мы должны им помочь, они будут делать ошибки, мы им говорим, как планы снимать, как сценарии писать, сначала они составляют простые сценарии, школьные. У нас очень много школьных кинофестивалей проходит. Вот мы, на примере сейчас скажу: гимназия Александра Невского, она очень большая, может быть, даже одна из самых больших, в Нижнем Новгороде, известная, мы два раза к ним приезжали, провели курсы для педагогов и родителей, и дети присутствовали, и сразу тоже в практику. Трёхдневный такой актив был, то есть преподаем, сразу раздаём камеры и снимаем. Они до сих пор, уже несколько лет прошло, они уже в международных фестивалях участвуют. А первый год был, конечно... То есть они поняли, как планами, как звук, где-то ошибка, потом звонят, какую камеру купить, какую петличку. Сейчас они мне звонят, присылают фильмы уже очень высокого уровня, если я не ошибаюсь, участвуют в международных фестивалях, им дипломы приходят, и у них ежегодно приходит владыка, тоже их награждает. Этот проект они внедрили в программу, каждый класс, с 1-го по 11-й, снимает фильмы. И они говорят: у нас такой прямо активный период лета, мы уже думаем, что мы будем снимать, уже интересно. Это командная работа, они год там снимают, думают, каждый класс, и в мае, к Пасхе, по-моему, приурочен фестиваль, они представляют эти работы. Поэтому здесь это как кинокружок, мы не на телевидении представляем эти работы, чтобы конкурировать с великими режиссёрами, нет. Оно должно быть и как киноискусство, мы должны смотреть образцы, и дай Бог, чтобы снимались хорошие фильмы, и дети их будут смотреть, да, но это как композитор, и ребёнок, когда он приходит, он же не умеет сразу петь и играть, он учится постепенно. Так и здесь, это школьный кинокружок, кто-то из них станет, может быть, какой-то процент режиссёром, сценаристом, а кто-то просто свободное время потратит с пользой. Понимаете, педагог через вот это творчество, просто с ним поговорит, может быть, на какую-то тему. У нас даже было в одном городе, когда мы снимали, пример приведу: мы разбились на команды и пошли снимать по темам, и вот у одной из команд была тема буллинга, то есть отношений в классе. И потом, на следующий день, когда представляли свои работы, педагоги и родители говорят: «если бы мы вчера не снимали этот фильм, мы не знаем, что было бы», там это очень нужно было... Они со слезами на глазах, как сейчас помню, говорят, что «вчера мы разрешили такую важную проблему», и дети стали говорить, когда писали сценарий, на такие темы, и получилось, что они разрешили очень важную проблему отношений в классе, снимая просто вот по этой теме фильм, понимаете, да?
К. Лаврентьева
— Да, это важно.
Е. Бреднева
— Поэтому кино — это очень сильное такое средство. Сейчас для детей запускаются всякие соблазны, которые идут им в пагубу, в интернете очень много этих программ, игр, которые на разрушение идут, и надо, обязательно педагогу включаться, чтобы спасти их свободное время, занять позитивным, чтобы они снимали и как можно больше вот такого доброго выкладывали, поэтому мы вот по этой части, а не для того, чтобы их сделать великими режиссёрами. Если они захотят, они пойдут, мы им скажем, что есть ВГИК, есть ещё там замечательные, там туда-туда-туда. Но мы всё-таки боремся за свободное время, чтобы дети снимали позитивное, доброе, и воспитательный момент вот этот присутствовал, поэтому мы работаем с педагогами.
К. Мацан
— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» была Елена Бреднева, заместитель директора фонда культурного наследия и образовательных технологий «Медиа просвещение». Давайте под занавес беседы ещё раз напомним, где вас искать, вот тем, кто сейчас заинтересовался, на какой сайт заходить и что делать — «Святые Online», да?
Е. Бреднева
— Да. И вы также можете присылать нам туда и видео мы размещаем. У нас есть молодёжная редакция, это студенты МГУ, МГИМО, тоже мы с ними выезжаем, вот недавно проводили круглый стол с владыкой Московской духовной академии, в Общественной палате, то есть у нас есть на любой возраст. Приезжайте и с маленькими детьми, и с детьми постарше, и со студентами, у нас очень хорошая, добрая атмосфера, программы, поездки.
К. Лаврентьева
— Это очень интересно, спасибо большое.
К. Мацан
— Спасибо огромное. Кира Лаврентьев и я, Константин Мацан, были в студии вместе с вами. До свидания, до новых встреч на волнах Радио ВЕРА.
К. Лаврентьева
— Всего хорошего.
Е. Бреднева
— До свидания.
Все выпуски программы Светлый вечер
- «Разговор с подростками о христианских ценностях». Елена Бреднева
- «Фрески Макарьева Свято-Троицкого монастыря в Калязине». Юлия Ратомская
- «Смыслы Страстной седмицы». Прот. Павел Великанов
Все выпуски программы Светлый вечер
«Фрески Макарьева Свято-Троицкого монастыря в Калязине». Юлия Ратомская
У нас в гостях была ученый секретарь государственного музея архитектуры имени А. В. Щусева Юлия Ратомская.
Мы говорили об истории фресок некогда затопленного Макарьева Свято-Троицкого мужского монастыря в Калязине, о том, как они были сохранены и где их можно увидеть сейчас.