«Притча о пшенице и плевелах». Священник Антоний Лакирев

У нас в студии был клирик храма Тихвинской иконы Божьей Матери в Троицке священник Антоний Лакирев.

Разговор шел о евангельских притчах о Царстве Небесном, в частности о смыслах притчи о пшенице и плевелах и почему Бог сразу не карает людей, совершающих страшные преступления, а оставляет существовать вместе и праведных, и неправедных.

Этой беседой мы продолжаем цикл из пяти программ, посвященных евангельским притчам о Царстве Небесном.

Первая беседа с протоиереем Павлом Великановым была посвящена притче о сеятеле.

Ведущая: Алла Митрофанова

---

Алла Митрофанова

—  «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие друзья. Я Алла Митрофанова и напоминаю, что в этом временном сегменте на текущей неделе у нас цикл разговоров, посвященных притчам Христовым о Царствии Небесном. Дело в том, что вот на этой неделе так выпало, так вышло, одна за другой читаются эти притчи о Царствии Небесном, изложенные в тринадцатой главе Евангелия от Матфея. Читаются они на литургии в храме, потому что литургия не только по воскресеньям бывает, но вообще во многих храмах и каждый день служат или почти каждый день, и соответствующие евангельские чтения. Вот они таковы на этой неделе, что заставляет задуматься: а что же такое Царствие Небесное? Почему Господь говорит о нём притчами? И как это всё проецируется на нашу жизнь? В нашей студии священник Антоний Лакирев, клирик Тихвинского храма города Троицка. Отец Антоний, здравствуйте.

Отец Антоний

— Здравствуйте.

Алла Митрофанова

— Спасибо вам огромное, что пришли поговорить. Темы, как сказать, они и образные, и художественные, в них есть измерения и богословское, безусловно. Наверное, и историческое тоже. А прежде чем мы поговорим, нам с вами сегодня выпала очередь говорить о притче о пшенице и плевелах. Мы её и напомним, и прочтём, и разбирать её будем. Скажите мне, пожалуйста, Царствие Небесное. Как вы его понимаете? Что это такое? И, ведь, верно ли представляю себе, точнее сказать, верно ли не представляю себе, что это как это так, без времени и без пространства?

Отец Антоний

— Ну, про время и пространство я по причине большой мудрости воздержусь. Вообще ведь неправильное выражение «Царствие Небесное». Оно с самого начала, вот уже тысячу лет с лишним, вводит нас всех в заблуждение. Потому что, ну, может быть, и до того грекоязычный православный мир тоже, конечно, но для тех, кто думает на русском, ну или на древнерусском, неважно, это прямо такой большой соблазн, такое искушение тысячелетнее. Нету там никакого разговора про Царствие Небесное. Мы же его воспринимаем, что это где-то там за облаками, и образом у нас почему-то получаются Елисейские поля, Олимп, там, это вот свора блудников, которые трескают нектары амброзию, во главе с Зевсом, и всё такое прочее. Царствие небес. Небо, особенно в Евангелии от Матфея, конечно, но и во всех остальных тоже, в том культурном контексте было некоторым эвфемизмом, который заменял слово «Бог». Заменяло слово «Бог», потому что за долгие столетия иудейская культура, в которой употребление имени Божьего всуе было запрещено, постепенно эволюционировало в сторону того, что оно стало вообще табуированным. Вот нельзя, да, употреблять имя Божье ни в каком контексте. Хотя заповедь говорит: «пусту не надо», да, в контексте молитвы это далеко не пусту. Тем не менее, ну вот, они перестали даже говорить слово «Бог» и стали говорить «небо». Поэтому везде, где мы читаем в Евангелии «Царствие небесное», это значит «Царствие небес», здесь. Это значит, что небеса, то есть Бог, которого собственно этот эвфемизм и обозначает, царствует здесь, в этой жизни, в этом мире, и, в общем, все чаяния, правильнее сказать, да верующих единому Богу заключаются в том, что наконец этот, этот мир перестанет быть царством человеческой злобы, человеческой глупости, повреждённости, каких-то инфернальных сущностей, а станет Царствием Бога. Бог будет царствовать в нашей жизни, в нашем мире и в нашей истории. Но это обещание, которое Бог даёт, это то, на что мы надеемся, и, ну, в общем, центральная, наверное, в каком-то смысле, весть Господа Иисуса в том, что, вообще-то, двери в это Царствие открыты, и ты можешь войти в него прямо сейчас. И это будет Царствие небес в твоей жизни. Ну вот как-то так. Поэтому про время и пространство, так в том-то всё, вероятно, и дело, что оно вполне себе реализуется в нашей жизни, которая во времени и пространстве. А то, что простирается за пределы нашей жизни, ну это в общем, некое тайна, о которой мы можем отчасти гадать, отчасти не гадать. Господь говорит нам о том, как туда попасть, и, наверное, это самое важное.

Алла Митрофанова

— А я, знаете, почему спросила про время и пространство? У меня перед глазами, и я думаю, что наш постоянные слушатели на радио время от времени сталкиваются с упоминанием этого образа в церкви Хора в Константинополе. Фреска с изображением ангела, который по второму пришествии Христа сворачивает наш мир как свиток. То есть сворачивает как, знаете, как будто бы вот закончилось всё, образ, декорацию, и в свиток сворачиваются и время, и пространство, потому что всё...

Отец Антоний

— Библейский образ, конечно.

Алла Митрофанова

— «Потому что небеса обветшают как ризы, и как одежду ты свернёшь их». Поэтому я пытаюсь своим скудным умом представить, как это вне времени и вне пространства, и у меня ничего не получается.

Отец Антоний

— Вы знаете, ну в общем, конечно, это правильно, у меня тоже ничего не получается. Но, мне кажется, это только делает весь сюжет интереснее, потому что ты понимаешь, что не видел глаз, не слышало ухо того, что приготовил Бог любящим его. Да, вот это что-то настолько невообразимое и прекрасное, потому что принадлежит Богу, от него исходит. Мне кажется, тут есть чему радоваться. Будь это что-нибудь объяснимое, такое представимое, вроде всеобщего счастья, ну мы это проходили недавно, ничем хорошим не кончается, понимаете, вот это что-то такое удивительное что относится к самой глубине нашей жизни, нашей личности, человеческой, того, как мы Богом устроены это, мне кажется, на самом деле чудо Божье, то, что Он нас ждёт в этом Царствии, принимает, говорит нам о том, как туда попасть, и это что-то совершенно выходящее за пределы нашего понимания, нашего мира. Это здорово. Мне кажется, это радостно.

Алла Митрофанова

— Согласна. Давайте обратимся к притче о пшенице и плевелах из тринадцатой главы Евангелия от Матфея. Цитирую: «Царствие Небесное, — говорит Господь, подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своём. Когда же люди спали, пришёл враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушёл. Когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы. Придя же, рабы дома владыки сказали ему: «Господин, не доброе ли семя сеял ты на поле твоём? Откуда же на нём плевелы?» Он же сказал им: «Враг человек сделал это». А рабы сказали ему: «Хочешь ли мы пойдём, выберем их?» Но он сказал: «Нет, чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы. Оставьте расти вместе то и другое до жатвы. И во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою». Вот такая притча. Чуть ниже Господь, собственно, расшифровывает апостолам, что же всё это значит. Отец Антоний, плевелы — это сорняки, правильно?

Отец Антоний

— Ну да.

Алла Митрофанова

— Пшеница, соответственно, это тот самый настоящий урожай. И Господь сберегает то и другое до дней жатвы, чтобы вместе с плевелами случайно, случайно, вот эта забота Божьей руки, словами Бунина, чтобы случайно вместе с плевелами не пострадали и пшеничные зёрна. То есть мы помним историю разбойника на кресте, который в последний момент своей жизни, если использовать метафоры из этой притчи, из плевела трансформировался в пшеницу. То есть у любого человека такое может произойти. Как это вообще?

Отец Антоний

— Притчи, с одной стороны, сложные формы литературные, а с другой стороны, довольно просты. И когда ты пытаешься понять их, в первую очередь важно задать себе вопрос: о чём, собственно, притча? Да? Что Господь хочет сказать, донести до слушателей? Потому что, к сожалению, практически в каждом поколении христиан за две тысячи лет находится тьма охотников, я не из их числа, тьма охотников истолковать каждую деталь. А делать этого не надо, и это очень запутывает. Есть у любой практически притчи главный, основной смысл, то, что мы назвали бы воззванием или месседж, да, то, что Господь хочет сообщить. И это всегда относится к Богу, к Отцу Небесному, к Царствию Бога. Непосредственно вот перед притчей о пшенице и плевелах в тринадцатой главе притча о сеятеле, которую тоже все, как мы читаем, понимаем, думаем, как надо там выдёргивать сорняки, камни и так далее из своей души, и прочее, значит, вот такие вот работы над собой, йогического свойства, надо производить. А притча вообще о другом, о Боге, который вот так сеет. Ни один нормальный крестьянин из тех, кто слушает Господа Иисуса, не будет сеять где попало. Он не будет сеять при дороге, он не будет сеять в терниях, да, потому что результат предсказуем. А Бог, говорит Иисус, вот Царствие небесное подобно человеку, который вышел вот так сеять. Так и здесь, о пшенице и плевелах, эта притча всё-таки в первую очередь о Царствии небес, то есть о Боге. Вот Господь говорит: «Царствие небесное подобно человеку, который посеял доброе семя на поле своём». Доброе семя — то, из чего что-то хорошее может вырасти, ну вот в данной притче — пшеница. И это, собственно, главное, главное, о чём идёт разговор. То же на самом деле ведь совершенно потрясающе, понимаете, человеческая культура и библейская в том числе практически до Иисуса, и потом вне прямого, так сказать, влияния Иисуса, но особенно ветхозаветная, да, м-м, рассматривает Бога как единственное действующее лицо истории, единственное самостоятельного участника истории. И поэтому возникают сложнейшие неразрешимые богословские коллизии, как в книге Иова, где там Иов говорит жене в первой или уже второй главе, когда ей говорит: «Похули Бога и умрёшь». А Иов говорит: «И что? Мы будем доброе от Бога принимать, злое же не будем принимать?» Вот этот взгляд, что всё исходит от Бога: доброе, злое, такое- сякое он характерен для ветхозаветной культуры и очень часто встречается ну практически в любой нехристианской культуре. Поэтому мы так часто задаём Богу вопросы: «А почему?» Ну про какие-то очевидные проявления зла, насилия, ужаса, которых в нашей истории полным-полно.

Алла Митрофанова

— И я сегодня тоже собираюсь такие вопросы задать.

Отец Антоний

— Да, хорошо. Так вот, а на самом деле Иисус говорит нам то, что потом Иоанна сформулирует в своём как же так, вот должно быть так, ты должен быть хорошим, таким, каким мы хотим тебя видеть, как бы и тем, что мы привыкли и хотим считать добром«. А на самом деле, Иисус нам говорит о том, что Иоанн потом сформулирует в своём первом письме: «Бог есть Свет, и нет в Нём никакой тьмы» Бог — это то, что приносит нам доброе семя. Ошибкой было бы думать, что м ы такие амбивалентные, можем произвести из себя хочешь пшеницу, хочешь плевелы, и это наш выбор. Доброе семя — от Бога. И не бывает по-другому. И Господь нам об этом говорит. Он говорит, что весь труд хозяина поля, весь труд домовладыки направлен на тор, чтобы привнести в этот мир доброе семя, которое сохранится, и ради этого терпится всё остальное. И все эти плевелы, которые прекрасно можно было бы выдергать, их всегда хорошо видно, ради того, чтобы вот это доброе семя проросло полностью. И этот тот смысл, ради которого рассказывается притча. А всё остальное — художественные детали.

Алла Митрофанова

—  «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, дорогие друзья, напоминаю, в нашей студии священник Антоний Лакирев, клирик Тихвинского храма города Троицка. Отец Антоний, откуда же тогда на Божьем поле берётся дьявол? Христос ведь, когда эту притчу о плевелах и пшенице своим ученикам поясняет, называет вещи своими именами и открытым текстом, Он говорит, что тот самый злой, который пришёл и посеял, это дьявол? Откуда он на Божьем поле, откуда он вообще в Эдемском саду взялся, кто его туда пустил? Почему его поганой метлой оттуда не погнали?

Отец Антоний

— Ну вот именно поэтому не надо пытаться истолковать все детали в притче. Всё, что не является её центральной мыслью, всё это художественные детали, не подлежащие истолкованию. Можно пытаться какие-то непротиворечивые ответы на такой вопрос найти, но правильно — его просто не задавать. Он, повторяю, некорректный. В том-то всё и дело. Теперь ещё тоже замечу в сторону... что вообще-то у исследователей и в отношении толкования притчи о сеятеле, и в отношении толкования притчи о пшенице и плевелах есть некоторые сомнения: принадлежат ли они впрямь Господу нашему Иисусу Христу или второму христианскому поколению и возникли там в середине или даже, может быть, в середине второй половины первого столетия, я не возьмусь выбирать между этими двумя точками зрения. Тем не менее, сомнения, на мой взгляд, вполне себе неустранимы, потому что, в общем, и в том, и в другом случае, содержание толкования не совпадает с притчей самой по себе, есть достаточно отчётливое отличие, поэтому тут надо быть осторожным на самом деле.

Алла Митрофанова

—  Подождите, отец Антоний, ну, допустим, некорректно поставленный вопрос: откуда взялся дьявол на Божьем поле, как он туда пришел и прочее. Но мы же понимаем, что целая философия вырастает от той самой, как вы сказали, нелюбимое вами слово, амбивалентность, да, амбивалентности добра и зла, то есть равносильности добра и зла, и целая теория о том, что без зла, не было бы добра, как без тени мы не увидели бы света. Вот эта вот история. В христианстве же этого нет. Но при этом, понимаете, враг рода человеческого через какую-то, я не знаю, левую дверь, через какой-то черный ход берет и проникает на Божье поле и сеет там, что попало. И по рукам ему никто не дает.

Отец Антоний

— Можно представить себе две картинки. Первая, ну, как бы одна из, в порядке, перечисления, картинка, что вот там мир, в котором кто сеет одно, кто другое, все понабежали на одно поле, все сеют вот это вот, да, действительно, эти самые персидские древности, и всё в таком вкусе. Ну и, соответственно, тогда действительно вопрос уместен. Можно представить себе совершенно другие картины. Ну, знаете, как люди ведь чаще всего думают, что мы такие прекрасные. Наш мир такой хороший, и то, что мы построили в этом мире к нашему, не знаю, пятому веку, или к двадцать первому, или к минус пятому, это просто верх совершенства, и всё прекрасно. И только какие-то партизаны, шпионы-диверсанты сюда, значит, вот засеивают что-то плохое, да? Но есть ещё один вариант, о котором говорит нам эта притча. На самом деле мир плевелы и порождает. Единственный источник добра, единственный источник блага, если пользоваться терминами Экклезиаста, вот доброе семя — это Бог. Оно не появляется само по себе. Бог — единственный, от кого может происходить это самое семя благое. И вот, собственно, Господь в притче говорит о том, что Царство небес — проявление полновластия Бога. В этом мире заключается в том, что в нём сеется пшеница, несмотря ни на что. И не будет она побеждена плевелами. И, кстати говоря, заметьте, что Матфей помещает притчу о плевелах сразу после притчи о сеятеле, хотя они явно в разное время говорились, это не так важно. Но для самого евангелиста это сопоставление имеет значение. Притча, в которой Господь говорит: только по плодам будет понятно, только по плодам будет видно, что это. И ещё раз повторю, только Бог является источником доброго зерна, который сеется и в наших душах, и в наших поступках, в нашей жизни и в нашем мире. Вот об этом важно помнить, не приписывая себе лишнего, не делая вид, что мы в общем хорошие, только квартирный вопрос нас испортил. Нет, нет, если бы не Бог, этот мир был бы заполнен плевелами, плевелами. Вот, ой, это так неприятно думать про себя, но боюсь, что это суровая правда жизни, это действительно так. И ещё один очень важный момент, уже чуть отвлекаясь от притчи, надо сказать, что мы ведь судим Бога. По нашим представлениям о добре и зле. Поэтому предъявляем Ему вопросы, ну ладно, не претензии, да, мы благочестивые люди, поэтому даже свой ропот и претензии маскируем под недоумение. Да, и спрашиваем: а как же так, вот должно быть так, ты должен быть хорошим, таким, каким мы хотим тебя видеть, тем, что мы привыкли и хотим считать добром. А на самом деле, точкой отсчёта добра и зла является сам Бог. Нет никакого объективного добра, ну, на самом деле, зла тоже. Есть то, что исходит от Бога, и есть то, что исходит не от Бога или не исходит от Бога. Вот, собственно, и всё. Точно так же как различение между жизнью и смертью: в присутствии Бога — жизнь, в его отсутствии — смерть, что бы там ни было остального. Так и здесь, понимаете, доброе семя, которое сеется Царствием небес, исходит от Бога и больше ни от кого оно не может, больше неоткуда взяться, и собственно ради него, ради того, чтобы оно принесло плод, существует вообще этот мир, и Бог его не бросает, не бросает нас, не бросает нашу жизнь и вот...

Алла Митрофанова

— Отец Антоний, но ведь Господь вверил мир человеку. Так в глобальных категориях, если рассуждать, получается, что пшеница от Бога, а если плевелы произрастают, то, в общем, они либо от человека, либо посредством человека. Вот этот самый враг рода человеческого действует же не сам по себе, он действует через людей. И получается, что если в нашей жизни имеется определённое количество плевел, то несём за это ответственность мы, а не всякие там, ой, простите, это что-то меня бес попутал и вот это вот всё, да? То есть стрелку ответственности на кого бы то ни было перекладывать тоже не надо.

Отец Антоний

— Конечно, да. На врага рода человеческого ответственность перекладывать тоже не надо, как не надо её перекладывать на Бога. Это наша ответственность. Ещё обратить, правда, внимание на то, что толкование притчи о пшенице и плевелах, если отодвинуть вообще в сторону вопрос о его аутентичности, для контекста евангельских событий оно не совсем чуждое. И в общем, там речь идёт о человеческом выборе: ты сам выбираешь, кем ты будешь — пшеницей или плевелом. Вот вы вспоминали уже благого разумного разбойника. Понимаете, вот мир состоит из огромного количества самых разных людей, каждый из которых делает свой выбор. И это может быть выбор быть пшеницей, ну тогда без Царствия небес ты не обойдёшься, да, потому что только Бог и его и послушание ему делает твоё сердце зерном пшеничным. Или ты выбираешь быть плевелом. Вот такая картина тоже ведь неприятная, если её додумать до конца. Хорошие и плохие, хорошие и плохие, одни хорошие, другие плохие. И мы бы оказались здесь с вами в совершенно неразрешимой богословской коллизии, коли не вспомнили бы слова Господа Иисуса Христа о том, что Отец Небесный посылает дождь на праведных и неправедных и повелевает солнцу своему светить на добрых и злых. Это конец пятой главы Нагорной проповеди. Вот по крайней мере толкование, оно как раз перпендикулярно Нагорной проповеди. Да, в ситуации гонений шестидесятых годов первого века, там каких-нибудь Нероновых, в которых Павел погиб, Пётр погиб, и ещё к тому же нарастание враждебности с не уверовавшими иудеями и так далее, да, в этой обстановке, как какие-нибудь тоже еретики, не знаю, монтанисты, делить на хороших и плохих мир, да, это очень соблазнительно, но это именно соблазн. А притча сама по себе всё-таки вряд ли об этом. Вряд ли она, ну мне трудно себе представить Господа, который Сам Себе противоречит. И коль скоро его слова в Нагорной проповеди в общем сомнений никаких не вызывают это трудно исполнить, но нетрудно понять, что Господь говорит, поэтому я думаю, что важно именно на саму притчу смотреть.

Алла Митрофанова

— Священник Антоний Лакирев, клирик Тихвинского храма города Троицка, проводит с нами этот «„Светлый вечер“». Буквально на пару минут прервёмся сейчас, потом вернёмся к разговору о притче про пшеницу и плевелы.

Алла Митрофанова

—  «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Напоминаю, дорогие друзья, в нашей студии священник Антоний Лакирев, клирик Тихвинского храма города Троицка. Я Алла Митрофанова. Мы говорим о притче про пшеницу и плевелы, которую находим в тринадцатой главе Евангелия от Матфея. Ну и вообще вся неделя у нас разговору о притчах про Царство Небес посвящена. Вот уточнение от отца Антония, да, Царство Небес.

Отец Антоний

— Да.

Алла Митрофанова

— И вы знаете, отец Антоний, какой вопрос возникает в связи с вашими словами про нашу ответственность? Да, собственно, это и моя мысль тоже была, и вы её поддержали, что плевелы-то, на самом деле, от нас произрастают. Был у меня однажды, прошу прощения, сон. Обычно в православной среде к снам относятся крайне настороженно, но бывает такое, что сон прямо даёт пищу для ума. Мне приснилось, что я умерла и пребываю, ну вот буквально там какое-то короткое время, да, пребываю здесь же, в том же мире, вот, собственно, где я жила, только он для меня поблек, да, я сама — тень, и как будто бы вот везде, где присутствую, присутствую через какое-то, знаете, как через рентген какой-то, да, через вот негатив, через снимок такой. И мне невероятно больно от того, что до меня примерно сразу начинает доходить, сколько всего я могла сделать и не сделала. Ну, то есть такой, знаете, сон Скруджа, Эбенизера Скруджа из «Рождественской песни в прозе» Чарльза Диккенса. Только вот происходит это не со Скруджем, а происходит со мной. Не с этим скрягой, да, а вот со мной, такой, как я себе представляю, да, и не самой плохой и не самой, так сказать, потерянной гражданкой. А при этом внутри сна чувствую себя человеком, который примерно всё слил. То есть все шансы, которые в жизни у меня были, я прошла мимо. Вот здесь не помогла, здесь не протянула руку, здесь там что-то не сказала доброе людям, ну и прочее, и прочее. И оказывается, таких возможностей у меня было на каждом шагу. И всё это становится очевидно для меня сейчас, когда я уже не могу вмешаться в эту жизнь, потому что она для меня стала, как снимок рентгеновский. И вот это острейшее чувство сожаления, его я помню очень хорошо. Я не помню, когда проснулась, я не помню тех конкретных дел, которые были совершенно очевидны для меня внутри сна, да, и мне жаль, кстати говоря. Хотя, с другой стороны, может быть, и в этом тоже есть свой смысл, потому что это даёт импульс к постоянному поиску во что-то включаться. Но не могу сказать, что после этого сна я стала как-то лучше. Понимаете, и вот я думаю, а ведь это же тоже про нашу ответственность, про то, чтобы отвечать за те плевелы, которые в моей собственной жизни произрастают пышным цветом. И указание на то, что вообще-то до пшеницы, ну, примерно, как до луны. Что скажете, отец Антоний?

Отец Антоний

— Не уверен, что вам понравится то, что я вам скажу. Во-первых, это, конечно, в школе надо было менее внимательно слушать, это проявление ложной парадигмы про то, что жизнь даётся человеку один раз, чтобы было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

Алла Митрофанова

— Там наоборот, чтобы не было.

Отец Антоний

— Чтобы не было?

Алла Митрофанова

— Да, да.

Отец Антоний

— Ну, может быть.

Алла Митрофанова

— Типа, ну, прожить её нужно...

Отец Антоний

— Я как раз слушал, не так внимательно.

Алла Митрофанова

— Частица «не» она просто не воспринимается сознанием, и да.

Отец Антоний

— Отразите зеркально-симметрично. Ну можно, наверное, думать, что будешь мучиться там из-за того, что что-то не сделал, что мог, и так далее...

Наверное. Это больно. Это неприятно. Это то, чего хотелось бы избежать.

Алла Митрофанова

— А, главное, это сделать было так просто, но понимаете, я последовательно выбирала что-то другое.

Отец Антоний

— Отразите зеркально-симметрично. Царство Небес в нашей жизни, в том, что мы что-то всё-таки ухитряемся сделать в правде Божией, да, что, когда настанет день подводить итоги, из длинных прожитых лет останется хоть несколько мгновений, которые были перед лицом Божьим. Понимаете, вот в каком-то смысле, таким подобием, образом, если хотите, иконой посмертия является Евхаристия. Только она вечная, только ты всегда стоишь перед престолом Божиим, вот всеми теми частями своего существа, своей личности, своей биографии, которые достойны стоять перед престолом Божиим. Чаще всего их будет очень немного. У великих святых, ну да, там вся жизнь прожитая, да, в предстоянии. У тебя может быть меньше гораздо, но, мне кажется, замысел Бога в том, чтобы вырастить в нас, ну вот, хоть что-то, хоть какое-то зерно, которое будет реальным. Ещё тоже вспомните, все хорошо знают образ Павла из первого послания к Коринфянам, где он говорит, ну, кто из чего строил, у того и останется. Кто строил из настоящего материала, ну он устоит. Кто строил из соломы, ну вот из соломы, значит, оно сгорит, и останется там маленькая проволочка, которая эти пучки соломы связывала. Там на каком основании кто строил. И дальше Павел говорит, что на самом деле единственное основание прочное — это Господь Иисус Христос. Так что, мне кажется, надо различать, где мы находимся в рамках своей биографии. Пока ещё надо стараться всё-таки жить этим добрым семенем. Это важно, это важно, потому что, понимаете, борьба с плевелами внутри себя, он приводит к тому, что ты выдёргиваешь и пшеницу. А наоборот, забота об этой пшенице и попытки, стремления, желания как-то это реализовать зерно Божие, Он ведь говорит просто. Он говорит, понятно, говорит, люби ближнего как самого себя. Это самое, люби врагов твоих, прощай, не бормочи по четыре часа чушь, а, вот скажи: «Отче наш», ищите Царства Божьего, для того чтобы рядом с вами людям было легче жить. Ну вот какие-то такие простые вещи, чтобы быть руками, чтобы быть присутствием любви Божией для своих ближних, для тех людей, которым Бог тебя привёл в этот мир. Это то, что действительно может быть таким Божьим зерном, которое надо ну, надо, желательно, если ты хочешь жить, да, вот поместить в центр своего внимания, в центр личности. Это важные очень вещи. Ещё раз повторю, плевелы — это естественно. Жить надо сверхъестественным. А это как раз то доброе семя, которое в твоём сердце, в твоей жизни сеет Бог.

Алла Митрофанова

— А, то есть, иными словами, в человеческой душе есть и пшеница, и плевелы, и то, и другое, и заботливый Господь даёт нам возможность дожить, ну, прожить определённый отрезок, чтобы какая-то пшеница в нас поспела, и эту пшеницу потом Он будет, как бы это сказать, приглашать в Своё присутствие.

Отец Антоний

— Да, больше того, больше того, в человеческой личности есть заложенные Богом в процессе эволюции свойства, ну какая-то минимальная способность к эмпатии, от которой мы часто отмахиваемся. Но Бог может, если ты даёшь Ему право властвовать в твоём сердце, в твоих поступках, Он может её вырастить в подлинное сострадание. Да, в человеческой природе, в человеческой личности есть способность там к рациональности. Да, всё, что исходит от Бога, всё осмысленно и рационально, и ты можешь пренебрегать этим. Но если ты даёшь Богу право властвовать и в мыслях твоих, то здесь вот сеется то доброе семя, которое делает тебя способным, ну, действительно, если не понимать, то хотя бы видеть и созерцать в сердце Бога и тайну Божию. Понимаете, вот плевелы в своей личности, способность наслаждаться злобой и агрессией, способность разделять на чужих и своих, вообще такая природная агрессивность и эгоцентризм — это мы сами прекрасно вырастим, если что, нам только волю дай. Ну так и выращиваем. Понимаете, а потенциально прекрасные возможности, которые в нас есть, они могут стать добрым семенем только в глазах Божьих, когда ты даёшь Богу, ещё раз повторю, право властвовать твоими мыслями, твоими, твоей личностью, твоей душой, твоими поступками. И Бог говорит, Христос говорит в этой притче, что ради этого вообще всё затевалось. Не ради того, чтобы было какое-то поле, где растёт всё вперемешку, и невозможно сказать, там, хорошее оно или плохое. Нет, затевалось ради того, чтобы ты вырастил в себе Божье вот зерно Божьего присутствия.

Алла Митрофанова

— Священник Антоний Лакирев, клирик Тихвинского храма города Троицка, проводит с нами этот «„Светлый вечер“». Отец Антоний, сейчас задам неудобный, при этом часто возникающий, всплывающий вопрос. Есть в истории человечества примеры, ну, как кажется, абсолютного проявления абсолютного зла. Например, Гитлер. И получается, что Гитлера Господь тоже до последнего терпел, ждал, что, может быть, там какая-то пшеница всё-таки у него внутри вырастет, но цена вопроса — это миллионы жизней. Как так? Отец Антоний, что это такое? Как, я понимаю, «Мои пути не ваши пути», говорит Господь, и не нам об этом размышлять. Но хочется же хотя бы как-то, да, вот этот самый теодицеи, оправдание Бога, не знаю, нуждается ли Бог в оправдании, у меня есть в этом сомнение. Как это объяснить? Почему его молнией где-нибудь не ударило ещё в году в тридцать третьем? Или после пивного бунта не подкосились ноги и не хрякнулся он в какую-нибудь канаву? Вот что это?

Отец Антоний

— Ну или просто не замели его, да, после, ну да, после пивного бунта. Э, сейчас скажу такую вещь, которую в нашей жизни, в том числе, к сожалению, в нашей церкви почти никто не может произнести. Прямо вот дикции не хватает. Я не знаю. Я не знаю. Есть вещи, которые нам не доступны. И любое объяснение, сколь бы удачным оно ни было, сколько бы оно ни было непротиворечивым, оно окажется неполным и недостаточным. Понимаете? Кроме того, согласитесь, что в этом рассуждении, я не могу его назвать вашим, потому что это часто задаваемый вопрос. В этом рассуждении всё-таки есть некоторое требование к Богу, чтобы он соответствовал тому, как мы, что мы считаем правильным.

Алла Митрофанова

— Это рассуждение Ивана Карамазова. Давайте так вот, ну, да, я думаю, что это будет, будет, да, всем понятно.

Отец Антоний

— Бог непостижим. Вот. Это надо тоже иметь в виду. Есть ещё одно ужасно неприятное объяснение, ужасно неприятный ответ на ваш вопрос. Понимаете, с такими вот ужасными злодеями, к сожалению, наверное, можно было придушить его в колыбели. Но мир, который устроили мы все, таков, что эту экологическую нишу тогда займёт кто-нибудь другой, неважно. Дело не в том, что, ну, там люди, конечно, делают свой нравственный выбор, понятно, да, быть мерзавцем или всё-таки как-то стараться стыдиться Бога хотя бы, да? Это, конечно, наш выбор. Но и мир, который мы устраиваем, который мы создаём своими поступками, своим нравственным выбором, вот, он вербует себе злодеев из безликого материала человеческого. Понимаете? Это горькая штука. Думать об этом неприятно, потому что всегда думаешь: ну вот этот там куда-то испарится, улетучится, и будет нам праздник. Не будет. Не будет. Понимаете? Вот, мир во зле лежит, говорит Господь. И это, это мы его таким делаем. Это наша общая ответственность.

Алла Митрофанова

—  Это пьеса Евгения Шварца «Дракон», которую я, кстати говоря, очень люблю.

Отец Антоний

— Да, конечно.

Алла Митрофанова

— Есть фильм Марка Захарова «Убить дракона», но там немножечко другие акценты, особенно в финале расставлены. А вот пьеса Шварца «Дракон», она, на мой взгляд, она на порядок глубже, потому что в ней не только социальное измерение, в ней очевиднейшее совершенно духовное измерение, да.

Отец Антоний

— Да. Книга лучше.

Алла Митрофанова

— Какой выход предлагает главный герой, Ланселот, да, чтобы исцелиться от власти дракона? Он говорит, что в каждом человеке, да, придётся убить дракона. Да, то есть пока каждый в себе дракона не убьёт, запрос на дракона в людях будет оставаться. Это, вот, видимо, иными словами то, о чём сказали вы. Если бы не Гитлер, то эту нишу занял бы кто-то ещё. А, и с другой стороны, вы знаете, мне вспоминается, Ахматова и её поэма «Без героя», где, это, знаете, это такой плач покаяния в осознании собственной ответственности за зло вселенского масштаба. То есть Ахматова в этой поэме она с себя спрашивает, вот, человеку было больно, я прошла мимо. Я внесла свою лепту в тот котёл равнодушия, что ли, да, который в итоге оказался переполнен, и разразилась катастрофа. А великая война, которая так и называлась тогда, Первая мировая война, да, после Второй мировой, соответственно, она получила другое название. То есть она вспоминает тысяча девятьсот тринадцатый год и вспоминает проявленные ею и другими людьми её круга равнодушия по отношению к трагедии, там, юного совершенно мальчика, поэта Всеволода Князева. И вот она говорит, вот мы тогда плясали в маскараде, а, он вот ушёл из жизни. И мы его не оплакали, мы не протянули ему руку. И мы внесли свою лепту в катастрофу тысяча девятьсот четырнадцатого года. И пишет она об этом в тысяча девятьсот сороковом году, предчувствуя катастрофу сорок первого. Отец Антоний, так сложно, понимаете, это всё, и плач Ахматовский, от него разрывается сердце. Но насколько это не её такое самобичевание, а насколько это реальная картина, личная ответственность каждого человека за зло вселенского масштаба?

Отец Антоний

— Однажды на берегу одной маленькой речки собралась большая толпа. И пророк говорил им о том, что не надо думать, что вы хороши, что с вами всё в порядке. Нам всем есть чего стыдиться перед Богом, что исправлять в своей жизни, и надо просить за это у Бога прощения. Ну и каждый из них брал ответственность на себя за свои грехи, там, каялся, омывался водою. И, в конце концов, окончательным решением, стал тот момент, когда пришёл Иисус и взял на Себя ответственность вот за всё за это. Богоявление, крещение Господа в Иордане, собственно, про это. Про то, что Иисус, которому не в чем каяться, «Мне надо креститься от тебя», говорит Иоанн, и он прав абсолютно, да, вот, реализует обещание Божие, обещание не бросить этот мир, не позволить ему, этому миру погибнуть, лёжа во зле. Вот, понимаете, то, о чём мы говорим, едва ли можно, хоть как-то осмыслить иначе, чем у подножия Креста. Не в том дело, что, даже не в том дело, что мир лежит во зле и люди совершают массу чудовищных вещей и приносят в этот мир и подлость, и насилие, и враньё, и так далее, а в том дело, что Бог согласился умереть, чтобы это изменить. И только у подножия Его Креста ты можешь умягчить своё сердце, сделать его из каменного, плотяным.

Алла Митрофанова

— У подножия Креста, я думаю, каждый здравомыслящий человек задаётся вопросом: сколько здесь моих гвоздей? Дальше вопрос, вот вы сказали упомянули Нагорную проповедь, Господь действительно всё сказал, что надо делать: возлюби. Возлюби ближнего как себя, прощай, люби врагов, молись за своих врагов и прочее и прочее. Отец Антоний, тут родных и близких-то возлюбить не всегда получается, потому что из тебя такой крокодил начинает вылезать, который такой: «Моё!» — сказал Онегин грозно«, да, гребущее под себя существо. А понимаете, вот всё, что касается в широком смысле ближних, нам же, ну, в евангельском контексте ближние нам — все. Соседи по планете — это наши, по идее, ближние. И вот как, да, как их как возлюбить, врагов как возлюбить, молиться как за... Это вообще как всё возможно-то?

Отец Антоний

— Доброе семя сеет Бог. Вот Царство Небесное подобно человеку, который сеет доброе семя. Вот так. Ещё раз повторю, заповеди Божьи не предназначены для самостоятельного исполнения. Мы с вами уже, на самом деле, не раз об этом говорили. Не было такой идеи в проекте, что нам дали заповеди, и потом Бог устранялся и как судья на стадионе, где там все бегут с препятствиями, смотрит, кто упадёт, кто не упадёт, кто там добежит, не добежит. У Павла этот, помните, образ, про бегущего на ристалище. Нет. Заповеди Божьи, квинтэссенция которых, собственно говоря, любите друг друга, как Я возлюбил вас, не могут быть исполнены без Него. Не могут, невозможно, это человекам это невозможно. Но всё возможно Богу. Идея в проекте нашего мира заложена именно такая, мы существа, которые призваны перестать полниться плевелами, захотеть, чтобы зёрна правды Божией, света Божьего прорастали в нас и держаться за него каждый день, каждый день. Иначе ничего не получится. Понимаете, без Христа, без Иисуса невозможно быть христианином. Невозможно. Ну вот так. Только когда постоянно ты ошибаешься, терпишь поражение, говоришь: «Господи, опять я вот там», но встаёшь и идёшь дальше, держась за Него, никак по-другому. Нет, самостоятельно, без постоянной просьбы о помощи, ну не то чтобы там каждую минуту, да, вообще одна из ценнейших вещей в этой жизни — это молчание перед Богом, чего христиане умеют очень плохо, по совести сказать. Тем не менее, вместе с Ним, вместе с Ним, да, для этого надо доверять тому, что Он не бросает. Ну так и да, Он не бросает. И так и да, этому надо доверять, ибо, собственно, это и есть «Вера». Это вовсе не принятие неких отвлечённых утверждений о составе Бога или его строении. Это богомыслие, не «Вера». «Вера» — доверять тому, что Бог хочет, чтобы пшеница дожила до последнего дня и принесла плод. И этот плод Ему и нужен. И Бог не откажется просто так, ни с того ни с сего, от этого своего замысла.

Алла Митрофанова

— Спасибо вам огромное за этот разговор, отец Антоний. Священник Антоний Лакирев, клирик Тихвинского храма города Троицка, провёл с нами этот «Светлый вечер». Мы с вами в пятницу ещё встречаемся, поговорим о финале тринадцатой главы Евангелия от Матфея, а сегодня речь шла о притче про пшеницу и плевелы. Я Алла Митрофанова, прощаемся с вами. До свидания.

Отец Антоний

— До свидания.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Апокалипсис — богословский аспект». Кирилл Вах, Вероника Андросова
• «Иосиф Муньос-Кортес». Ксения Волкова
• «Апокалипсис — образы в иконописи». Кирилл Вах, Вероника Андросова