«Святитель Иоанн Златоуст». Игумен Дионисий (Шлёнов)

У нас в гостях был профессор Московской духовной академии, наместник Андреевского мужского монастыря в Москве игумен Дионисий (Шлёнов).

Разговор шел о служении и богословских трудах святителя Иоанна Златоуста, о том, как он повлиял на историю Церкви и как его наставления, написанные в четвертом веке, могут быть применимы в современной жизни.

---

Константин Мацан

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. Этой беседой мы продолжаем и завершаем цикл, который всю неделю у нас на Радио ВЕРА шел в часе «Светлого вечера» с 8-ми до 9-ти. Мы говорили о святых отцах на этой неделе, может быть, самых известных святых отцах эпохи Вселенских Соборов, то есть первых восьми веков истории христианства. До 8-го века до 7-го Вселенского Собора мы не дошли, остановились на веке 6-м. Поговорили на этой неделе о тех, кто закладывал основы христианской догматики. Я напомню, были разговоры о Василии Великом, о Григории Богослове, о Григории Нисском, о Максиме Исповеднике. А вот сегодня в качестве хедлайнера нашего разговора, нашего цикла мы поговорим о самом известном, любимом всеми святом этого периода, о святителе Иоанне Златоусте. Совершенно не случайно, что и хедлайнером-гостем у нас выступает горячо нами любимый гость радиостанции ВЕРА игумен Дионисий (Шлёнов), наместник Андреевского мужского монастыря, профессор Московской духовной академии. Добрый вечер.

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Добрый вечер. Здравствуйте.

Константин Мацан

— Я начал с того, что у нас был целый цикл, и мне кажется, не случайно именно в конце мы говорим о святителе Иоанне Златоусте. Может быть, немножечко он стоит особняком в этом списке мною перечисленных святых отцов. Существует мнение, что о нем нужно говорить не как о том, кто закладывал основы именно вероучения христианского, а как о моралисте в самом высоком смысле слова, как о таком богослове, который в первую очередь в своих беседах, в проповедях, в своей экзегетике пытался людям сказать, как жить по Евангелию. Вы с таким взглядом согласились бы?

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— И да, и нет.

Константин Мацан

— Так, хорошее начало.

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Потому что святитель Иоанн Златоуст — это автор, который во всей христианской традиции оставил наибольшее число сочинений. Если представить его как своеобразного Льва Толстого эпохи Золотого века и чуть более поздней эпохи, то было бы странно, что этот огромный корпус сочинений, который, например, знал Симеон Болгарский, царь, который воевал с Византией и этим самым считал для себя важным его изучить, пребывая в свои юные годы в Константинополе, если бы весь этот корпус был только моралистическим. Сама по себе мораль, нравственность это и широкое понятие, но в то же самое время в христианской традиции мораль и нравственность, как это ни парадоксально звучит, сводится к узкому пути христианской аскетики. Монахи, которые находятся в монастырях — это не только самозамкнутые личности, которые занимаются своим собственным спасением и небрегут о мире. Они являются первопроходцами, они прокладывают узкий и всесовершенный и трудный путь. И этот путь, узкий в начале, оказывается по-своему широким, удобным для спасения, актуальным для всех. Ведь Иоанн Златоуст, когда в свои юные годы, оставив карьеру адвоката и юриста, вступил на стезю монашеского уединения, несколько лет пребывал в полном затворе, в аскетическом затворе. Он мыслил себя монахом, бегущим из мира. И в этом аскетическом затворе, естественно, он чем занимался? Он занимался размышлением об аскезе, о монашеских подвигах, о монашеских трудах. Тем самым его первые труды, с одной стороны, имеют печать глубокого энциклопедизма, глубокой эрудиции. Иоанн Златоуст учился у ритора Ливания и получал философское образование у Андрогафия, шел по стопам самых образованных людей своей эпохи под влиянием своей матери, благочестивой Анфусы, о которой сам учитель Златоуста Ливаний некогда заметил: «О, какие прекрасные жены среди христиан». Святитель Иоанн Златоуст тем самым парадоксальным образом в первых своих сочинениях сочетал, с одной стороны, широту и эрудицию, а с другой стороны, узость христианского пути. И все это отразилось в его ранних сочинениях. Конечно, это сочинения, которые касаются нравственности и морали. Но моралист обычно, к сожалению, в современном языке это человек, который говорит, но не всегда поступает так, как говорит.

Константин Мацан

— Фарисей, в общем.

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Да. Конечно, к Иоанну Златоусту это вообще никоим образом не относится.

Константин Мацан

— Само собой.

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Даже если взять в самом благородном смысле, то все-таки первоначально он пытался не столько спасти других, сколько разобраться в своей собственной душе.

Константин Мацан

— Если до того, как мы начнем чуть подробнее про какие-то главные темы и мотивы в творчестве Иоанна Златоуста говорить, вопрос поставить: как связана догматика и аскетика или нравственность? Легко подумать, что одно, первое, догматика Церкви — это отвлеченное богословствование, какие-то сущности, ипостаси, энергии. Вот мы говорили на этой неделе, одна воля во Христе или две воли были — ересь монофелитства. А другое дело, молись, постись, спасайся, читай Евангелие — и вот аскетика. Наверное, как-то это неверно, мы ищем единства и должна быть догматика и все высокое богословствование связано с тем, как человек по вере живет, с аскетикой и нравственностью.

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Поскольку мы говорим о святых отцах, о святых отцах определенной эпохи, то можно вспомнить мысль из трактата «О Святом Духе» Василия Великого.

Константин Мацан

— Да.

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Который говорит о том, что все стоят в храме, все смотрят на восток, но не все понимают, что на востоке находится умопостигаемый рай. Дальше он говорит: есть проповедь, по-гречески керигма, которая понятна всем, а есть догмы учения, которая понятна некоторым. Через это мы видим, как в святоотеческом наследии, святоотеческой традиции догма, догматика не отделяется от других жанров христианского назидания, но даже оказывается во главе, и тем самым является не тем, что можно абстрактно изучить умом, а является тем, что таинственно, что Богооткровенно. Потому что смысл Востока — таинственный смысл, который открывается избранным душам, очистившим себя. Именно такой подход имеется у других святых отцов и, конечно, у святителя Иоанна Златоуста. В святоотеческой традиции, святоотеческом наследии очень трудно провести грань между Символом Веры и догматикой. Когда мы берем Символ Веры, который приписывается святителю Афанасию Великому, более поздний Символ Веры — Символ Веры у святителя Фотия, то после Символа Веры часто использовались такие фразы: мы в это верим, мы на этом стоим, мы от этого не отречемся. То есть сразу за догматикой идет нравственность. И эта нравственность — та нравственность, которая защищает догматику, которая очерчивает пределы священной традиции, от которой нельзя ничего убавить, к которой нельзя ничего прибавить. Получается, догматика — это, можно сказать, исповедание веры, которое написано на сердцах христиан, которые его хранят и которые полагают максимум усилий для того, чтобы это исповедание не потерять через изменение хотя бы одной буквы.

Константин Мацан

— Тогда какие главные мотивы и темы, может быть, самые пока общие, вы бы выделили в наследии святителя Иоанна Златоуста?

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Я, к сожалению, сам в академии духовной начинал преподавать отцов, начиная с 6-го века, к наследию Иоанна Златоуста обращался эпизодически для того, чтобы проследить те или иные мотивы, которые, может быть, не самые главные в его творчестве, но которые, тем не менее, являются важными. И я хотел бы сказать об этих конкретных мотивах.

Константин Мацан

— Давайте.

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Потому что можно говорить в общем, а о святителе Иоанне Златоусте говорят так, что хотя он родился в Антиохии и получил там образование у Ливания и у других учителей. Хотя вроде бы он должен был быть сторонником буквального понимания Священного Писания той экзегетической школы, которая имела своим центром Антиохию, но несмотря на это Иоанн Златоуст является не прямо антиохийцем, а сочетает в себе подходы между Антиохийским буквализмом и Александрийским типологизмом и буквализмом. Хотя сам святитель Иоанн Златоуст в Александрии никогда не бывал и после Антиохии он оказался в Константинополе. Надо сказать, очень интересный путь от Антиохии, лежащей на Оронте, который ныне находится на территории Южной Турции и является нами забытым труднодоступным по-своему городом, путь, который вел от Антиохии в Константинополь — это был путь через Каппадокию. Иоанн Златоуст считается одним из трех святителей — Григорий Великий, Василий Великий, Иоанн Златоуст — а Иоанн Златоуст не относится к тем святителям, которые жили в Каппадокии, родине христианского богословия. Но на пути в Константинополь он мог пересечь Каппадокию и, более того, Антиохия находилась с Каппадокией в определенном духовном отношении и географически они были близки друг к другу. Несомненно, богословская школа, которая создавалась в Каппадокии, благодаря усилиям Григория Богослова и Василия Великого, не могла быть неизвестной в Антиохии. Иоанн Златоуст направляется в Константинополь, он сочетает в себе два похода. При этом он не является ни сильным буквалистом, ни сильным аллегористом. Действительно, в его наследии мы имеем раскрытие тем по принципу царского пути.

Константин Мацан

— Игумен Дионисий (Шлёнов), наместник Андреевского мужского монастыря, профессор Московской духовной академии, с нами сегодня в программе «Светлый вечер». Итак, мы сказали, что Иоанн Златоуст совмещает в себе два подхода из истории мысли. Как вы нам напомнили, мы знаем, что была Антиохийская традиция толкования Священного Писания, тяготеющая к буквальному истолкованию текстов, и была Александрийская школа богословия, тяготеющая к аллегорическому истолкованию библейского текста. Понятно, что это не две взаимоисключающих парадигмы, а, скорее, разные акценты, разные грани, разнее методологии. Мы переходим к тем мотивам в наследии Иоанна Златоуста, на которые вы хотели бы обратить внимание.

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Может быть, я сейчас буду говорить не по прядку, а ассоциативно, раскрывая один мотив, а потом другой мотив.

Константин Мацан

— Давайте.

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Например, в начале нашей беседы вы сами сказали, что Иоанн Златоуст находится немножко поодаль как от каппадокийских отцов, так и от Максима Исповедника. Но пойдем еще немножко дальше, в Византийское средневековье, в 11-й век. Перед нами личность преподобного Симеона Нового Богослова, величайшего мистика, аскета, подвижника. А у Симеона Нового Богослова преподобного есть такой мотив непрестанного плача. Преподобный Симеон говорит, что подобно тому как царь побеждает на поле боя, если ему помогают его генералы, его военачальники, так и духовный человек побеждает тогда, когда в нем царственная добродетель, плач при поддержке других добродетелей. И тогда возникает вопрос. Хорошо, плач, что это за добродетель, плач? Понятно, есть храбрость, мужество, любовь, другие, но плач? Что такое плач? Мы начинаем вчитываться в труды Симеона Нового Богослова и в труды предшествующих авторов и обнаруживаем парадоксальную вещь. Изо всех предшествующих авторов ближе всего к мысли преподобного Симеона Нового Богослова находится святитель Иоанн Златоуст. У святителя Иоанна Златоуста имеются очень яркие высказывания о непрестанном плаче, о том, что нужно непрестанно плакать. По сути дела, непрестанный плач это что такое? Это постоянное покаяние, это осознание своих грехов, это ношение в себе Божественного страха. У других, более ранних отцов, несомненно, тоже были аналогичные мотивы. Это очень древний мотив, который изобретен не святыми отцами даже. В античной традиции было представление о главных добродетелях и главных страстях. По-гречески главная добродетель — генеки арете, а главная страсть — это генекон патос. Главная — это условный перевод. Генекос — это слово от слова генос — «род», родовой, основополагающий, ключевой, такие возможны переводы. Было представление о том, что есть четыре главные добродетели, а именно, храбрость или мужество, по-гречески андрея; целомудрие, софросини по-гречески; разумение, рассудительность — фронесис; и четвертая, особая добродетель дикэосини — справедливость. Справедливость Аристотелем описывалась как та добродетель, которая, в отличие от трех других, соответствует не одной из трех сил души, а именно разуму, гневу или пожеланию, а всему человеческому бытию. Правда считалась, и справедливо, самой высокой добродетелью. И были представления о соответствующих четырех страстях, которых первоначально было две. Две первоначальные главные страсти — это печаль и противоположная печали, удовольствие. То есть древние греки считали, что в человеческом бытии заложены печаль и удовольствие. Эти два состояния, печаль и удовольствие, диалектично описывались. То есть тот человек, который будет сейчас в состоянии печали, потом получит удовольствие. А тот, кто сейчас в состоянии удовольствия, тот потом окажется в состоянии печали. Это очень глубокие понятия, они, как однородные члены, с одной стороны, в перечислении страстей, а с другой стороны, это не однородные члены, а взаимосменяющие друг друга состояния. Особо у стоиков это представлено, что тот, кто сейчас пребывает в состоянии печали, тот потом будет доволен и рад. Получается, что лучше, получать сейчас удовольствие или находиться сейчас в состоянии печали? С точки зрения древних греков, лучше было сейчас попечалиться, а потом порадоваться, чем сейчас порадоваться, а потом попечалиться. В Нагорной проповеди Христа Спасителя звучат аналогичные мотивы. «Блаженны нищие духом, ибо ваше есть Царствие Божие. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны алчущие, ибо они насытятся. Блаженны кроткие, ибо они наследят землю». Святые отцы, с одной стороны, знали про античную традицию, но с другой стороны, они были подлинными, настоящими христианами, для которых Нагорная проповедь была бесценным Богооткровенным уроком Христа Спасителя, в том числе уроком по аскетике. Иоанн Златоуст, так же как и другие отцы, но в очень сильной мере, в очень сильной степени — с одной стороны, переняв, в том числе и от ритора Ливания античную традицию, а с другой стороны, пытаясь дать духовные экзегетические уроки для прихожан, для паствы на основании Евангелия, на основании Священного Писания — будет учить об этом непрестанном плаче. Который с чем соотносится? С печалью. И к чему приводит этот непрестанный плач? К духовной радости, к спасению, к духовному преображению, к духовному становлению. Такой очень интересный мотив.

Константин Мацан

— Интересно.

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— До святителя Иоанна Златоуста святые отцы толковали Нагорную проповедь Христа Спасителя, толковали нищих духом в смысле смирения и сходных тонах. Они писали о плаче, о покаянии, об умилении.

Константин Мацан

— Блаженны плачущие — есть слова в Нагорной проповеди.

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Да. Макарий Епинфунтас, если блаженны... ибо они утешатся. Но все-таки такой заостренности, как у святителя Иоанна Златоуста, не было. Это очень важно, потому что святые отцы уделяют плачу и умилению большое и серьезное значение. Это один мотив. Другой мотив, который тоже пришлось изучать по текстам, как бы вкапываясь, как бы занимаясь текстологическими раскопками — это понятие о добродетели. Мы говорим доб-ро-де-тель, то есть для нас добродетель — это доброе дело, но а вдруг это не дело, вдруг человек лежит парализованный и ничего делать не может, у него руки не движутся. Он может только помолиться. Это уже будет не совсем доброе дело, а будет добрый помысел. На древнегреческом языке добродетель арети. Арети не означает доброе дело, это слово, которое имеет даже разную этимологию. Самая общепринятая этимология, но она была общепринята в античности, в раннем и среднем христианстве, потом она была немного подзабыта. Арети происходит от слова иреми, выбирать. То есть выбор и добродетельность. Получается, что святые отцы воспринимали добродетель как выбор. Не все, может быть, некоторые уже не имели в своем сознании этой связи, но многие святые отцы воспринимали добродетель именно как выбор. То есть, когда они используют слово добродетель, под добродетелью подразумевался выбор. Выбор между чем? Естественно, между чем, между добром и злом. Это можно спросить в стиле богословия Максима Исповедника. Христос Спаситель был добродетельным или не был, выбирал Он между добром и злом, или Он прежде всего уже избрал добро, будучи совершенным Богом и человеком? Имел этот выбор, но не в такой степени, как человек, который уже склонен ко греху. Сам Иоанн Златоуст парадоксальным образом обратил на этот выбор особое внимание. Когда он пишет о добродетели, а вы сказали он моралист, да, он моралист в какой-то степени, в огромной степени. Как моралист, как учитель нравственности, как учитель святоотеческой нравственности, как учитель аскетики Иоанн Златоуст постоянно пишет о выборе. До него никто постоянно об этом выборе не писал. Можно спросить: так что, он первопроходец в вопросе нравственности? Нет, он не первопроходец. Потому что понятие о выборе, о добровольности человеческих решений вообще заложено опять-таки во всю христианскую традицию через античность. Древние стоики говорили о добровольности, использовали понятие экусион. Добродетельно то, что добровольно, а то, что не добровольно, не добродетельно. Если передо мной стоит стол, там вкусный суп, несколько салатов, несколько видов рыб, праздничный стол, подвижник — не я, а кто-то другой — сидит перед этим столом и ничего не ест, то его пост добровольный. А если подвижник сидит, на столе стоит сухарик, чашка воды. Он съел сухарик, выпил чашку воды, это тоже подвиг, но не такой подвиг, как человек сознательно воздерживается. Иоанн Златоуст является как раз тем, кто на передовой, впереди планеты всей, если по-современному сказать, учит о необходимости выбора.

Константин Мацан

— Мы вернемся к этому интереснейшему разговору после небольшой паузы. У нас сегодня в студии игумен Дионисий (Шлёнов), наместник Андреевского мужского монастыря, профессор Московской духовной академии. Не переключайтесь.

Константин Мацан

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня игумен Дионисий (Шлёнов), наместник Андреевского мужского монастыря в Москве, профессор Московской духовной академии. Я напомню, что этой беседой мы подытоживаем краткий, но глубокий цикл разговоров на Радио ВЕРА в «Светлом вечере», который на этой неделе мы вели в часе с 8-ми до 9-ти. О святых отцах, так условно мы это назвали, самых известных святых отцах первых восьми веков христианской истории. Сегодня мы в четвертом веке и говорим о наследии святителя Иоанна Златоуста. Продолжаем слушать отца Дионисия, который погружает нас в очень интересные мотивы и темы в наследии Иоанна Златоуста.

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Иоанн Златоуст учит о добродетели как о выборе. Это, повторяю, выбор между злом и добром в пользу добра. По сути дела, в этом вся жизнь христианина. В святоотеческой традиции было представление о Пасхе как о переходе. Была ветхозаветная Пасха, приходит новозаветная Пасха. По древнееврейски Пасха — это песах или фасах, переходить, по-древнегречески Пасха — это диавосис, это переход. Паспорт, современное слово греческое диаватирио тоже переход, то есть паспорт дает разрешение куда-то войти, куда-то проникнуть. Диамонитирион — это особый паспорт на Святую Гору Афон. Переход предполагает определенную динамику. Есть начальная точка, и есть конечная тоска. В духовной жизни начальная точка — это несовершенство, а конечная точка — это совершенство. Начальная точка — это мрак, конечная точка — это свет. Начальная точка — это неверие, конечная точка — это глубокая вера. Начальная точка — это, можно сказать, вступление человека куда-то, в том числе в священнейшую церковную ограду, это уже не куда-то, а это самое важно, но тем не менее, это начальная точка, а конечная точка, чтобы достичь духовного совершенства. Смыслы этого духовного движения сопровождаются всегда понятием добровольности, выбора. У святителя Иоанна Златоуста очень ярко присутствует этот мотив, причем, я пытался понять, откуда он взял такой акцент, то есть, кто его научил. Я открыл корпус трудов Ливания и стал искать в сочинениях Ливания по ключевым словам, терминам учение о выборе. И что вы думаете? Я там этого учения не нашел. Конечно, Ливаний знал о выборе, но сильно он этому не учил. Получается, что святитель Иоанн Златоуст пришел к этим мыслям самостоятельно, то есть можно сказать, через свой собственный духовный подвиг.

Константин Мацан

— Мы продолжаем сейчас говорить о мотивах и сюжетах в наследии Иоанна Златоуста. Я задам вопрос вот с какой позиции. Когда человек приходит в церковь и знакомится с церковью, он никак не может пройти мимо Иоанна Златоуста, хотя бы уже потому, что по воскресеньям, не только по воскресеньям, служится литургия Иоанна Златоуста. Как эта тема вообще литургического действа и создания святителем Иоанном литургии представлена в его наследии?

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Это вопрос такой глубокий, каждый священник в своей душе запечатлевает священный смысл литургии. Конечно, литургия Иоанна Златоуста становится чем-то предельно близким, родным, самым главным путеводителем. Поскольку у этой литургии своя сложная текстология, то эта текстология остается для ученых, а литургия остается для батюшек и народа, который участвует в этой литургии. С точки зрения не научной, а духовно-практической, весь текст литургии, так или иначе, какая бы ни была текстология, соотносится с именем святителя Иоанна, освящается его именем и воспринимается, как то, что восходит к нему. Слова литургии Иоанна Златоуста «о мире всего мира, о благосостоянии святых Божиих Церквей и о соединении всех» — слова Великой ектеньи — это слова, каждое из которых может иметь сильную глубокую экзегезу. Изучая эти слова, так же как и другие аналогичные священные формулы, можно резюмировать, констатировать, показывать, что Иоанн Златоуст не просто пользовался этими словами, формулами, он имел глубокое богословие, и задача определить, что же он вкладывал сам в эти термины и смыслы. У меня был такой доклад о пакибытии, по-гречески это палингенезия в наследии святителя Иоанна Златоуста. Пакибытие, что это такое? Крещение пакибытия — обновление через пакибытие — это то, что мы находим в Священном Писании Нового Завета. Но в античной традиции пакибытие должно было ассоциироваться с апокатастасисем, а апокатастас — это цикличное восстановление всего, которое категорически отвергается в православии, но которое имело свой таинственный мистический смысл. Например, орел — это птица, которая по описанию «Физиолога», такой древнехристианский памятник, единственная из всех птиц, царская, ближе всех приближается к солнцу, солнце опаляет крылья орла, орел падает в море. В море происходит регенерации, он снова начинает летать, снова подлетает к солнцу, и так циклично. Конечно, христианство это отвергает, но «Физиолог» говорит, что орел это образ покаяния, и как образ покаяния очень замечательный, прекрасный и не просто имеет право на существования, а очень духовно назидателен и полезен. Иоанн Златоуст, когда пишет о пакибытии, опять пишет постоянно, это определенный лейтмотив в его наследии, с одной стороны, отождествляет пакибытие с крещением. А с другой стороны, понимает это почти дословно, сподобившийся крещения вступает в иное измерение, где он уже не должен грешить. В этом смысле пакибытие — это как реальное воскресение будущего века. То есть крещеный человек вступает в Церковь, получает в дар залог Божественной благодати, он живет на земле, и уже здесь на земле старается жить так, как он бы жил в Царствии Небесном, оказавшись в уделе святых в будущем веке. Получается, этот термин пакибытие приобретает еще эсхатологический смысл. Этот эсхатологический смысл в наследии святителя Иоанна Златоуста очень ярко и сильно представлен.

Константин Мацан

— Вы сказали, что по-гречески пакибытие пали...

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Денисе.

Константин Мацан

— А вот это пали, здесь слышится аналогия с палеонтология, этот термин...

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Нет, это другой корень. Палеонтология от слова палеос — это ветхий. А пали — это другой корень.

Константин Мацан

— Понятно. Для меня, греческого не знающего, интересные возникают ассоциации. Древнее бытие, что вечно присущее и возвращается. Интересно. Так, еще сюжеты?

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Я хотел прежде сюжетов вспомнить святителя Феофана Затворника. Святитель Феофан Затворник, как мы знаем, определенные годы своей юности провел на христианском Востоке. По возвращении с христианского Востока он нес епископское служение сначала на Тамбовской кафедре, потом на Владимирской. Будучи архиереем сначала в Тамбове, потом во Владимире, он побуждал батюшек, чтобы они занимались катехитической практикой, а именно в воскресный вечер священник должен был составить свое собственное поучительное огласительное слово, не обязательно для оглашенных, не обязательно для тех, кто готовится к крещению, но для прихожан, и учить прихожан христианской вере. С точки зрения святителя Феофана это было очень и очень важно, можно сказать, главное проповедническое делание священника заключалось не в том даже, чтобы произнести проповедь на воскресной литургии утром, а в том, чтобы в воскресный вечер произнести составленное им слово. Но потом святитель Феофан увидел, что не все батюшки способны составлять такие слова, просто хороший человек, молится, но не может он составить такое академическое слово.

Константин Мацан

— Не ритер он.

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Которое еще потом можно ос всеми словами собрать и сдать, 1-й том, второй том, 3-й, 4-й, по темам, такая была мысль, замысел, такое духовное назидание. Тогда святитель Феофан — я взаимоувязываю, на самом деле это были параллельные процессы, нет такой прямой увязки одного с другим — стал особо рекомендовать духовенству вверенных ему епархий создавать приходскую библиотеку. В том числе и для того, чтобы прочитывать прихожанам по воскресным вечерам то или иное духовное назидание и наставление, а также для духовного развития как самого пастыря, так и прихода. И парадоксальная вещь, в этой духовной библиотеке по разным текстам, которые сохранились, точно принадлежали святителю Феофану, сейчас они хорошо изданы в рамках Феофановского проекта, который реализуется по благословению владыки Климента и под эгидой Издательского Совета Русской Православной Церкви, около 10 или 12-ти позиций. Все аскетические тексты это «Лествица» Иоанна Лествичника, наставления Марка Монаха. По сути дела, в эту библиотеку входят только аскеты. И именно аскеты должны дать вот это духовное назидание из аскетических текстов. Позиция номер 1, кто вы думаете? Святитель Иоанн Златоуст. Тайна, загадка. Где мы найдем аскетические уроки или аскетические мысли святителя Иоанна Златоуста? Будем искать, откроем огромный корпус его сочинений, у нас просто зарябит в глазах, одно толкование на евангелиста Матфея, другое толкование на книгу «Бытие» во многих беседах. Есть слова на мучеников, слова на отдельные речения Нового Завета, на воскрешение Лазаря. Так, где же мы найдем это аскетическое учение святителя Иоанна Златоуста, которое, скорей всего, имел в виду святитель Феофан Затворник, если он помещал его перед списком аскетических авторов в позицию номер 1. Нам может помочь современный богослов, православный известный духовный писатель, специалист по богословию преподобного Максима Исповедника Жан-Клод Ларше, который в своей книге «Исцеление духовных болезней»... Кстати, эта книга была издана издательством Московская духовная академия. Мне лично пришлось многие годы быть руководителем и участником этого проекта, эта книга до боли, в хорошем смысле, знакома. Когда мне лично приходилось вместе со своими помощниками и соратниками по данному проекту уточнять ссылки, то я обратил внимание, составляя индекс цитат к этой книге, что очень много экзегетических сочинений святителя Иоанна Златоуста задействованы в этой книге. То есть Жан-Клод Ларше, составляя универсальный труд по святоотеческой аскетике и антропологии и психологии — но, по сути дела, это нравственная аскетика или аскетическая нравственность — черпал мысли из экзегетических творений Иоанна Златоуста. И тогда я взял это себе на заметку. А здесь, в Андреевском монастыре, когда приходится часто говорить проповеди и начинаешь смотреть, как тот или иной святой отец толкует то или иное речение из Нового Завета из того ежедневного Евангелия, которое читается на литургии, часто приходится встречаться с корпусом святителя Иоанна Златоуста. И очень часто именно в его экзегетических творениях, тех самых, святитель Феофан не просто имя написал Златоуста, оказалось, что это толкования святителя Иоанна Златоуста. Там находятся мысли, которые универсальны, предельно важные. Это не просто частное узкоспециальное толкование, а это именно духовные максимы. Я вам могу привести пример одной из таких максим. Два дня назад в Донском монастыре на литургии после благодарственных молитв мне очень захотелось в преддверии встречи с вами поделиться такой максимой с прихожанами. Вот что в памяти. Святитель Иоанн Златоуст пишет, как вообще выживают люди на земле. Они готовят пищу, без пищи прожить невозможно. Значит, те, кто готовит пищу — это самые главные люди? Но нет. Ведь для того, чтобы доставить пищу из дома в дом нужно ходить по земле и без башмаков далеко не уйдешь, значит, самые главные это сапожники? И так он перечисляет и создает определенный перечень специальностей, без которых прожить на свете невозможно. И каждый раз он использует слово техне — искусство. В конце концов, оказывается, что сколько бы ни было пищи, сколько бы ни было обуви, должен быть администратор, который соотносит разные подразделения. И это правитель города, может быть, даже правитель империи. Значит, искусство управлять, искусство властвовать, техниа ту архин, искусство править — это более важное искусство, чем искусство по производству пищи. И здесь мысль его идет дальше, и он говорит: кто важнее, тот, кто управляет другими или тот, кто управляет собой? То есть тот, кто имеет власть над другими, или тот, кто имеет власть над собой? Если тот, кто управляет другими, не умеет властвовать над собой, то что же получается? Все отравлено, все уничтожено. Формально он будет хорошим руководителем, но если он не управляет сам собой, то может произойти сбой, может произойти ошибка, может произойти все, что угодно. Значит, только если тот, кто управляет другими, управляет сам собой, то это и есть подлинное искусство, самое высокое, и нет искусства выше этого искусства.

Константин Мацан

— Игумен Дионисий (Шлёнов), наместник Андреевского мужского монастыря, профессор Московской духовной академии, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Мы говорим о святителе Иоанне Златоусте. Мы из истории помним один эпизод из жизни святителя Иоанна — это, если я не путаю, если не ошибаюсь, его полемика и спор с Кириллом Александрийским. Это факт интересный тем, что у нам иногда существует представление о истории христианского богословия в жанре легенд о Золотом веке. Вот были люди, епископы, святители, они писали тексты, оставили нам мудрости, вот мы сегодня тексты читаем. Вообще-то бурлила жизнь, и святые разные могли друг с другом спорить, не соглашаться, а потом примиряться. В таком живом бурлении мысли рождались тексты, которые мы сегодня читаем. Как в вас это отзывается, в вас, как в человеке, который глубоко погружен вообще в историю христианской письменности, в частности, в греческую святоотеческую мысль?

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Сейчас оставим Кирилла Александрийского в стороне. Был конфликт с Феофилом Александрийским, очень сильный. Феофил Александрийский был вызван в Константинополь, чтобы дать ответ за свои неправомочные деяния, а оказался в роли судьи над святителем Иоанном Златоустом, патриархом Константинопольским. Это известная история, Собор под Дубом, святитель Иоанн был осужден при участии императрицы, потом прощен, возвращен в столицу, потом все-таки, когда он стал обличать императрицу Византийскую за то, что рядом с храмом Святой Софии была поставлена ей статуя. Надо сказать, что паломники при посещении нынешнего Стамбула, когда входят во двор Святой Софии и стоят у билетной кассы, то экскурсовод может им показать тот постамент, который стоял под той самой статуей, которая привела к окончательному изгнанию святителя Иоанна Златоуста. Он оказался в очень суровой ссылке, умер 14 сентября 407 года. Это место сейчас находится на территории Абхазии, недалеко от Сухуми, удивительный монастырь, который можно посетить и почувствовать, можно сказать, дух святителя Иоанна Златоустого. Но за этими столкновениями стояли разные мотивы. Святитель Иоанн Златоуст был человеком правдолюбивым, аскетичным, открытым, он обличал несовершенства власть имущих, обличал духовенство в их недостаточном радении, недостаточной ревности, совершал некоторые меры, которые казались и были действительно экстерриториальными. Например, в Эфесе участвовал в смене епископа. И все это он делал на благо, но эти меры не всем нравились. Святитель Иоанн Златоуст по дороге умер 14 сентября 407 года с последними словами: «Слава Богу за всё». Надо сказать, что сами эти слова многозначны. Когда-то мне пришлось, еще в студенческие годы, когда учился в духовной академии на одном церковном торжестве в Беларуси, в Жировицах, говорить тост. Тогда я думал, что же сказать, я вспомнил эти слова и сказал: слава Богу за всё, но в переводе с греческого имеет два смысла, потому что под панте мы можем понимать пантес, то есть все люди, и всё — панта. То есть Иоанн Златоуст тем самым перед смертью благодарил за всех людей и за всё, что Господь сподобил его претерпеть. Есть еще одна очень интересная тема, никому не известная.

Константин Мацан

— Так?

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Но, можно сказать, тоже такие своеобразные раскопки нужны для того, чтобы к ней прийти. В святоотеческой традиции ключевыми словами были «деяние» и «созерцание». Например, если мы посмотрим на наследие преподобного Максима Исповедника, то мы увидим, что он созерцательно толкует Священное Писание, созерцательно толкует некоторые речения Григория Богослова, Дионисия Ареопагита. По сути дела, он все сводит к этому духовному смыслу, он его отыскивает везде в числах, в каких-то понятиях, он проводит духовную аналогию ради человеческого спасения. Это основной смысл вообще всего корпуса Максима Исповедника. Конечно, он здесь не был первый, у Григория Богослова находим крылатую формулу: «Деяние есть достижения созерцания» или точнее «Деяние есть восхождение к созерцанию». Для каппадокийских отцов деяния и созерцание были очень важными. А какова же здесь роль святителя Иоанна Златоуста? Первоначально можно отметить следующее. Деяние это праксис по-гречески, а созерцание феория. В повествовании о Марфе и Марии Марфа это символ деяния, а Мария символ созерцания. Древнехристианский мыслитель Ориген так толкует, потом у Григория Нисского мы найдем аналогичные толкования. Для христиан было очень важно деяние, да, позаботиться о столах необходимо, деятельная добродетель. Но есть еще созерцательная добродетель, это добродетели более высокие. То есть удел Марии, которая избрала благую часть: Мария благую часть избрала, которая от нее не отнимется — это более высокое. Поэтому в Каппадокийской традиции деяния — это более низкий уровень духовного совершенства, а созерцание — это более высокий уровень духовного совершенства. Так во всей святоотеческой традиции. Возьмем Григория Паламу, 14-й век, созерцание нетварного Божественного света духовно преображенными человеческими силами, чувствами. Но помимо этой традиции, когда деяние было ниже созерцания, была еще другая традиция, когда деяние было выше созерцания. Потому что деяние можно принять как практика. Есть теория и практика. Например, студент в ВУЗе что делает? Он изучает теорию, и у него есть определенная практика. Но он станет профессиональным врачом только тогда, когда он реализует свою теорию на практике. Получается, что в этом отношении практика — это не что-то более низкое, чем теория, а это апогей. То есть это возможность искусно реализовать теорию. Поэтому в Пергаме, в древнем городе, где был Асклепион, где лечили сном помимо прочего, где практиковались разные врачебные практики, в том чисел практики демонические, жил врач Гален во 2-м веке. В его медицинской системе деяния было более важным, чем созерцание. Потому что он был практикующий врач, и он написал соответствующие медицинские тексты, и так он это и описывает. Тогда возникает вопрос: Григорий Богослов, что для него выше деяние или созерцание? Ответ в этой формуле: деяние — восхождение к созерцанию. А святитель Иоанн Златоуст? А вот святитель Иоанн Златоуст- это как раз очень интересный автор, потому что, с одной стороны, он, несомненно, продолжая традицию, которая уже стала христианской, пишет о деянии и созерцании как о двух понятиях, где созерцание выше деяния. Но справедливости ради надо отметить, что у святителя Иоанна Златоуста прямо такая формула деяния и созерцания не встречается. Приходится у него отыскивать все упоминания о деянии, все упоминания о созерцании и их соотносить друг с другом. Но если провести комплексное исследование основных его сочинений по данным терминам, а их достаточно много. Чтобы такое исследование осуществить, нужно 500 с лишним случаев просмотреть одного термина, и другого еще в большей степени, то можно прийти к выводам, что у святителя Златоуста используются два подхода. И мало у кого используется два подхода. Он, с одной стороны, ставит созерцание выше деяния, но с другой стороны, где-то понимая премудрость Галена, пишет о практике, о деянии, как о том, что более совершенно, чем созерцание. И в этом его своеобразие.

Константин Мацан

— Еще одна тема, может быть, последняя, мы уже двигаемся к завершению нашего разговора. Вы сказали, что святитель Иоанн Златоуст был очень ревностным и от других тоже требовал такой ревности и усердия. В то же время на Пасху звучит Огласительное слово знаменитое Иоанна Златоуста с такими утешающими всех словами: придите все, и постившиеся и не постившиеся. И каждый, кто пришел и к 3-му, и к 6-му, и к 9-му, и к 11-му часу, все свою награду получат. То есть с одной стороны, ригористичность, а с другой стороны, такая любовь к каждому человек. Что вы об это думаете?

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Для настоящих ригористов очень свойственно прощение.

Константин Мацан

— Интересно.

Игумен Дионисий (Шлёнов)

— Самый ригорист — это Бог, потому что Бог является самым строгим Судьей. Но Бог и прощает. И вот по примеру Божественного человеколюбия действовали, поступали все святые отцы. У Варсонофия (Иоанна) больной брат Андрей может до десяти раз в день вкушать пищу при строжайшем режиме вкушения пищи для другой братии и в примере самого святого Варсонофия. То же самое святитель Иоанн Златоуст. Конечно, он строгий, но эта строгость, как своеобразный камертон, как некая священная норма, к которой надо стремиться. Он обращал свое слово к пастве, к прихожанам. Он был пресвитером Антиохийским, и основной объем его назидательного слова прозвучал в Антиохии на приходе, где он как пресвитер, как проповедник проповедовал. Его слово дошло до Константинополя, оно вышло за пределы Сирии. Он всегда руководствовался принципом царского пути, а царский путь — это понятие, которое действует не только в догматике — у меня на это есть статья в «Богословском вестнике» — но и в аскетике. Это избежание крайностей, потому что это избежание крайности сильного, чрезмерного ригоризма.

Константин Мацан

— Ну что ж, спасибо огромное за эту беседу. Мы ей завершаем наш недельный цикл разговоров про святых отцов. Игумен Дионисий (Шлёнов), наместник Андреевского мужского ставропигиального монастыря, профессор Московской духовной академии, был сегодня с нами в программе «Светлый вечер». В студии у микрофона был Константин Мацан. Спасибо. До свиданья.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Распространение христианства на Руси». Павел Гайденко
• «Христианские смыслы в сказках». Прот. Павел Карташев
• «Развитие города в Древней Руси». Анастасия Федорина

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов