«Творчество, искусство, вера». Протоиерей Владислав Провоторов

Ведущая: Марина Борисова

---

Марина Борисова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, здравствуйте, дорогие друзья. В студии Марина Борисова, и сегодня этот час светлого вечера с нами проведет настоятель Благовещенского храма села Павловская Слобода, протоирей Владислав Провоторов.

Протоирей Владислав Провоторов

— Добрый вечер.

Марина Борисова

— Нам батюшка интересен не только как настоятель храма, но ещё как почётный член Российской академии художеств, член Союза художников России. Это звучит очень пафосно, но, как я знаю, вы начинали свою жизнь художника совсем с непафосных каких-то занятий, в частности, в конце 70-х, это был горком графиков. Та самая знаменитая двадцатка. Хотя когда у нас вспоминают о Малой Грузинской, о выставочном зале, о двадцатке, все как-то начинают с места в карьер, забывая, что концу 70-х предшествовал огромный период развития того, что потом стали называть советским андеграундом, начиная с 50-х годов, и особенно бурно в 60-е. Собственно говоря, власти вынуждены были искать какой-то компромисс, потому что скандалище после бульдозерной выставки был такой огромный, и удалось привлечь еще и иностранную прессу к этому, и в результате это был вот такой разумный компромисс дать хоть какое-то официальное место пребывания. А до этого было очень много всего, и об этом вот всем очень интересно было бы поговорить. Почему? Потому что для многих и многих молодых людей это стало началом пути к Богу. Представить себе сейчас, что такое Советский Союз 60-х годов, очень трудно. Представить себе, что в стране не издавалась Библия, что её просто нельзя было нигде найти, её не было, нельзя было взять её в библиотеке. За попытки рассказывать хотя бы евангельские сюжеты детям можно было лишиться родительских прав. Вообще очень много всего из нашей жизни тех времен сейчас кажется почти что фантастическим рассказом. Но вот на фоне вот этого фантастического существования открытие западноевропейской культуры, скажем так, которое произошло вот на волне оттепели, скажем, как принято сейчас это называть, оно невероятным образом повело людей очень многих именно к поиску Бога. Хотя, казалось бы, с точки зрения формальной логики это совершенно не взаимосвязано. Как же это происходило?

Протоирей Владислав Провоторов

— Такая обширная тема, тут целый пласт истории нашей культуры, потому что сейчас можно уже говорить о том, что разделять андеграунд и официальное искусство, но таким образом, как это происходило в то время, когда это всё формировалось, нет смысла, потому что это общее пространство культуры, и я вот сейчас в последнее время наблюдаю, и моя персона тому свидетельствует, что в своё время меня в Союз художников, конечно, не принимали. А сейчас просто я могу сказать совершенно чётко, что я не обращался по поводу того, чтобы стать членом Академии художеств. То есть вот это вот осмысление нашей новейшей истории, нашей культуры, неких противостояний, оно в конце концов привело к тому, что, ну как бы я сказал, произошла должная оценка. И в официальном искусстве были свои вершины и падения, и в неофициальном. Но принцип везде один и тот же всегда в искусстве — это возможность и, скажем, потенциал, который позволяет эту возможность реализовать. То есть талант, труд, он определяет, собственно говоря, результаты творческие. И здесь вот эта официальная идеологема, которая достаточно жестко формировала то, что необходимо было государству, она тоже имела, ну, как бы такие возможности выходить из этого. И мы видим, что чем человек в большей степени талантливый, тем в большей степени он мог высказываться достаточно так откровенно, но тот же вот скульптор Эрнст Неизвестный. Он был и официальный художник, и потом неофициальный, и в конце концов, как мы знаем, он сделал памятник Никите Сергеевичу Хрущеву, своему главному оппоненту, который, собственно говоря, его и прославил, что, собственно говоря, так вот тоже является таким фактом непреложным. И как бы я сказал, что, конечно, вот эта возможность высказывания такого свободного, ну, в рамках той свободы, философии творческой, каких-то, какого-то мировоззрения, представления о высшем начале, оно, конечно, в большей степени определяло вот эту вот причину возникновения этого альтернативного, я бы сказал, альтернативного движения в нашем искусстве. Правильно сказали, что вот этот вот период оттепели, он, ну, можно сказать, спровоцировал или просто приоткрыл вот такие, значит, дверочки, возможности для целой плеяды молодых литераторов, среди них Аксёнов, Ахмадулина, Евтушенко, конечно, композиторов и художников. Вот как раз это начало, ну да, начало 60-х, да. Я, поскольку уже в то время как-то сказать, мог что-то осмысливать, помню выставку американскую в Сокольниках в 59-м году. Вот, собственно говоря, это было такое, знаете, как гром среди ясного неба. Мы увидели, ну, конечно, выставка, любая выставка, это витрина, фасад, за ней там масса проблем, то, что обычно не показывают, но увидели совершенно потрясающую цивилизацию современную, очень привлекательную в техническом отношении, каких-то там, ну, фундаментальной науки не было, но какие-то прикладные там компьютеры, машины, конечно. Но меня, в то время, не только меня, а тех, которые потом воспользовались возможностью оттепели, конечно, поразила выставка современного искусства. Она была прекрасно сделана. То есть использование... Вообще там очень грамотные люди работали, архитекторы. И они так сделали экспозицию, что она частично находилась в пространстве выставочном. Ну это плоскости такие, которые разделяли выставочное пространство, позволяли скульптуру, живопись экспонировать. И потом, через огромные стекла, она продолжалась на полинере. Ну, там, я не помню, может быть, Мур стоял, Генри Мур где-то. И они издали еще прекрасный каталог. Прекрасный. Правда, я кому-то дал его посмотреть. Ну, вы знаете, в нашей среде, если хочешь с книжкой расстаться, дай ее почитать, всё, больше не увидишь. Вот, и вот, собственно говоря, это был такой толчок очень мощный для многих тех, некоторые из которых стали потом на этот путь осознанно и понимая, что, в общем, придётся преодолевать какие-то препятствия, вот это вот, собственно, 60-е годы. И далее ситуация поскольку, поскольку давление со стороны вот этого альтернативного искусства оно усиливалось, потому что репрессивный аппарат, который был у нас, идеологический, он дряхлел или он не понимал, в какой степени можно жестко обращаться с творческими людьми, потому что человек же не имеет никаких криминальных помышлений. Он просто желает, чтобы дали ему возможность высказаться и показать то, что он делает, или в форме альманаха в Метрополе, или в бульдозерной выставке, там же не предполагалось, что будут участвовать бульдозеры. Вот, просто попросили площадку для проведения выставки. Причем это все, почему вот 74-й год он такой рубежный, почему... такие ситуации возникали, потому что в 74-м году были подписаны Хельсинские соглашения, как известно, Леонид Ильич подписал, Никсон, по-моему, или уже кто-то, кто был там, и там была, значит, гуманитарная часть, которая декларировала то, что скажем, мы называем сейчас права личности, и вот это вот в этом подписанном документе, ну я сейчас я не юрист, но я примерно скажу, что там предполагалась свобода высказывания, свобода передвижения и так далее. То есть те свободы, которые в нашем таком уже разваливающемся тоталитаризме, они пока еще существовали, но уже не было аппарата такого подавления. И вот, собственно говоря, этим воспользовались. То есть, когда Оскар Рабин с командой своей обратился, как положено, в мэрию, тогда не мэрия была, а Горисполком, Мосгорисполком, с просьбой предоставить площадку для проведения выставки на основании того-то. Ну, там ребята впали в ступор. Ну, не знали, как... С одной стороны, они понимали, что им надерут одно место, если там это произойдёт. Вот. С другой стороны, скандала тоже не хотелось. Ну и, смешнее не придумаешь, они, значит, решили имитировать там какие-то... Строительные работы. Строительные, посадочные, что-то они там сажали. Но это вызвало вообще... Все смеялись, кто, так сказать, понимал.

Марина Борисова

— Ну, как сказать, Рабину было не до смеха, когда его бульдозером за воротник зацепили и протащили какое-то количество времени по воздуху.

Протоирей Владислав Провоторов

— Ну, я этого не знаю. Это уже могут быть такие апокрифы. Не знаю. Там нет насилия. Все понимали, что если там бульдозер на ногу наедет, это будет скандал. Нет, там просто хватали эти картины, ломали, жгли, там, не знаю, уродовали. И вот эта вот совершенно неумелая такая реакция, глупая, она, значит, вот повлекла за собой то, что могли бы власти, если бы так вот, по какому-то более, так сказать, пойти пути таких договорённостей, каких-то пониманий, этого бы не было. Была бы спокойно, ну, спокойно какая-то выставка прошла. Я сейчас не буду говорить о качестве, но там где-нибудь я потом об этом скажу. Но вот этот вот бум, скандал, естественно, западники тогда, они очень четко работали и очень четко и максимально выгодно для себя использовали эту ситуацию.

Марина Борисова

— Протоиерей Владислав Провоторов, настоятель Благовещенского храма села Павловская Слобода проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер». Мы говорим о роли творчества и художественного творчества в том числе в поиске Бога и в приходе человека к вере и к Церкви. Вот когда вы упомянули сейчас такое естественное желание власть имущих первым делом поломать и покрушить чисто физически произведения искусства, чтобы они не раздражали, сразу вспоминается история с иконоборчеством у нас. Ведь сейчас трудно поверить, что до начала 50-х годов к иконе относились ровно так же, как и в 20-е. То есть это был предмет для уничтожения. И мне рассказывали как раз художники вашего поколения и чуть старше, что когда они попадали по каким-то надобностям в глубинку, они иногда целые багажники этих икон в машину загружали, независимо от того, какого века, в каком состоянии. Единственное желание было попробовать спасти хоть что-нибудь, потому что это был огромный пласт культуры, который уходил в небытие. Но если человек начинал привозить эти иконы, как-то разбираться с ними, пытаться их хотя бы законсервировать, он не мог обойти стороной сюжеты и смысл того, ради чего эти иконы создавались. Поэтому постепенно это проникновение происходило. И я просто своими глазами видела, как это было, потому что вот на моих глазах как раз один мой знакомый, он подрабатывал тем, что ездил летом расписывать какие-нибудь детские сады. Был такой промысел у художников. И привозил каждый раз иконы, пытался их реставрировать, естественно, пытался с помощью друзей научиться это делать. В результате потом взял благословение заниматься иконописью как изограф. И лет 25, вот весь последний отрезок своей жизни, он, поскольку он монументалист, он занимался мозаикой, и он украшал очень многие московские храмы, которые стали восстанавливать.

Протоирей Владислав Провоторов

— Это не Корноухов?

Марина Борисова

— Нет, это Новиков. Он вёл детскую художественную студию при Татьянинском храме в МГУ довольно долго. Но вот эта на моих глазах совершившаяся метаморфоза — это как раз путь из варяг в греки. Вот насколько это связано, потому что как раз то, что называется русским андеграундом, ведь посмотреть очень много библейских сюжетов, причём поскольку люди были молодые и вряд ли сильно образованные. Почему сразу потянуло именно в эту область?

Протоирей Владислав Провоторов

— Ну, я могу только судить на основании каких-то своих переживаний, потому что, конечно, есть аналитики, которые собирают все вот эти факты, как-то пытаются найти какой-то общий вектор. У меня это происходило... Вы знаете, вот есть рацио, есть иррациональное состояние. Вот как будто... знаете, такое внутреннее желание, скажем, не имеющее под собой вот такого совершенно чёткого, так сказать, оправдания. И это все происходило уже, когда, значит, ну, я закончил Строгановку, потом мы годик служили после гуманитарных, что тоже на пользу. Сапоги солдатские, все это, так сказать, все на своих местах. И как раз это 1974-1975 год, я уже был в таком возрасте, ну, мог уже что-то понимать, но я был не крещён, и у меня вот это вот желание, я чувствовал, что-то мне не хватает, но не мог объяснить, конечно, какую-то неполноценность. Я видел храмы, иногда туда заходил, конечно, ничего не понимал, стоял, рассматривал, но, по всей вероятности, вот этот дух благодати, я, естественно, не понимал, что это такое, запах, пение, лица. Потому что для любого художника лицо — это лик, это просто открытая книга. Если он умеет читать, хотя бы по складам, хотя бы буквы разбирает. И вот это всё, я так понимал, не было какой-то экзотикой. В этом была одна из таких серьёзнейших основ бытия, вот так вот я уже сейчас могу формулировать. Ну, появилось такое стремление, хотя среда была, ну, как отец — офицер, никаких в доме ни разговоров о Боге, ни книг, ни молитвословов, ничего, ни икон. И вот этот вот первый шаг в храм, принятие Таинства Крещения, это было только начало. А потом, естественно, как-то вот это взаимное притяжение так реализовалось, что вокруг меня стали появляться люди, я просто стал на это обращать внимание, потому что всё это было, не афишировалось. Ну, потом я уже, когда стал тоже в Кузнецы ходить, я там увидел и одного, и второго, и третьего, то есть тех ребят там, художников, друзей, которые так скромно, тихо молились, ходили на службы, ну и как бы об этом не было никаких, так сказать, ни разговоров, ничего. И вот далее, но это только начать, да, далее появились у меня более серьёзные, более продвинутые в смысле вот таком религиозного образования и понимания пути, которым надо идти. Ну, сейчас, конечно, они многие уже упокоились. Вот был такой иеромонах Дионисий, человек такой очень интеллигентный, образованный, с которым мы подружились, я ездил к нему на приход во Владимирскую епархию, помогал ему, он мне очень много открыл такого, монах, понимаете, монах. А меня он поразил еще, когда я его первый раз познакомился с ним, поразил, конечно, лик. В то время лицо среднего советского гражданина, оно, конечно, отражало, ну, скажем так, бытие. Ну, скажем, не лучший период был. А это был вот иконописный лик, это цвет воска такого, да, скулы, обтянутые кожей, глаза спокойные, такие проницательные. И для меня вот эти вот все те моменты, которых я не видел нигде, они были очень притягательные, очень. У меня в силу своего неофитства, мне, конечно, сразу куда-то туда захотелось тоже, тоже, так сказать, всё отринуть, забиться в какую-нибудь келью, там, и с молитвой возноситься. Но, слава Богу, был у меня такой баланс, противовес — это живопись, потому что живопись, ну, вообще, вот, так сказать, то, чем я занимался, потому что помимо живописи это и дизайн, и архитектура, и графика, ну, в общем, все мне было интересно, и я настолько в этом пространстве, ну, скажем, освоился, и мне было это интересно, и было очень много планов, что вот мой путь к Богу он так вот органично сочетался, то есть с водой ребенка не выплескивал. И постепенно появились появился у меня и Евангелие, иконы, и, конечно, то, что я стал ходить на богослужения, уже понимать, что происходит в храме. Это длительный процесс, этот процесс годами происходил, И вот Кузнецы и для меня, и для многих стали вот таким, как действительно кузница, как зовут это, московская кузница.

Марина Борисова

— Протоиерей Владислав Провоторов, настоятель Благовещенского храма села Павловская Слобода, проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер», в студии Марина Борисова. Мы ненадолго прервемся и вернемся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.

Марина Борисова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Ещё раз здравствуйте, дорогие друзья, в студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость — протоирей Владислав Провоторов, настоятель Благовещенского храма села Павловская Слобода, почётный член Российской академии художеств, член Союза художников России. Отец Владислав, вот из людей, получивших профессиональное художественное образование, я знаю одного очень популярного священника, это закончивший полиграфический институт отец Дмитрий Смирнов. Но он как-то очень...

Протоирей Владислав Провоторов

— Ныне покойный?

Марина Борисова

— Да, ныне покойный. Но он как-то очень быстро перешел этот Рубикон и сделал для себя однажды и раз и навсегда этот выбор. Я просто помню, что первое его место служения в Алтуфьево, там был маленький-маленький-маленький храм...

Протоирей Владислав Провоторов

— Он и есть сейчас.

Марина Борисова

— Да, но просто через всю Москву в Медведково ехали специально для того, чтобы послушать, что он будет говорить на проповеди. Вот переход из одного жанра в другой, из... визуального искусства, искусство, всё-таки, ораторское, скажем так, потому что любой священник — это, прежде всего, человек, который должен уметь говорить. Это происходит естественным образом, то есть процесс эволюции — это особое дарование, которое в человеке просыпается и от него не очень зависит, или это всё рукотворно, то есть это можно в себе воспитать?

Протоирей Владислав Провоторов

— Господь нас не оставляет. Так я вам скажу, что когда моя мама приехала в первый раз на службу, она мне говорит: сынок, откуда у тебя такой голос? Потому что ну что такое художник? Молчальник, сидит кисточкой там, значит, пытается что-то создать. И, конечно, и у меня, я думаю, у многих были проблемы, которые постепенно, они как бы, так сказать, решались. Тем более, вот смотрите, 90-е годы система церковного образования, она только-только формировалась, ну, была Троице-Сергиевой Лаврой, конечно, с семинарией, с академией, но она вместить всех не могла. А время диктовало свои условия. Храмы передавались тысячами, и рукополагали, ну, просто вот приходил, ну, к архиерею какой-то, ну, человек, как правило, образованный или верующий, говорит: Владыка, хочу служить. Ну, хорошо, раз, и рукополагает. И уже учились, учились, да, в 90-е, уже учились практически. Потом у нас, значит, семинария, все-таки она была создана в нашей Московской епархии тогда, сейчас митрополия. Ну, конечно, в основном все закончили ее, и тоже с пользой, хотя там экстерн, конечно, экстернат был, не было возможности очно проходить обучение, потому что приход, и все. И вот то же самое касается вот этого живого слова. Я там прошел все, сейчас забавно вспоминать, всякие стадии, значит, пытался писать заранее. Но это, знаете, ведь тоже у каждого по-своему, некоторый не может без предварительного осмысления как-то, так сказать, что-то изложить. А у меня другая крайность. Если я все это прописываю, то я, знаете, как бы выговорился, и вот самая главная составляющая в живой речи — это какие-то интонации. Иногда вот то, что ты говоришь, если это напечатать, это невозможно. Ну, вы понимаете, да? И это я пробовал. Потом, значит, пробовал пойти путём богословского осмысления, брал настольную книгу священнослужителя, цитаты. Ну, я смотрю, прихожане там просто, они уже вот так вот, ну, как бы, так сказать,

Марина Борисова

— Впадали в транс.

Протоирей Владислав Провоторов

— Да, но это тоже школа, и я не скажу, что, значит, всё получается, но иногда, знаете, вот как вот Господь что-то даёт, но есть темы мне близкие, скажем, событийные или философские. Есть то, что мне не близко, и я просто не рискую там заниматься каким-то глубоким таким анализом. И, так скажем, иногда получается, иногда не получается. Но так как у нас наша большая семья, она уже 30 лет существует, я думаю, мы по взаимной любви братской многое друг другу должны прощать, и прощаем. Вот, поэтому я знаю немало священников, которые вот тем же путём пришли уже к хорошему уровню такого пастырского, значит, вразумления, или, как сказать, пастырского слова. Но то, что касается отца Дмитрия, я его знал, ну, так, не близко, но мы когда встречались, значит, я его приглашал, он, значит, обещал, но так и не доехал до меня. Я знаю, собственно говоря, его историю, как он, наверное, начинал ещё в Митрофания Воронежского, там вот, я, кстати, жил там на Бутырской в то время, рядом храм был, потом Благовещенский. Вот, и, собственно говоря, это, ну, это выдающийся человек, то есть мы сейчас уже можем это вполне сказать, что из современных пастырей это такой, знаете, вершина, да, причем вот его понимание того приходского уровня, который вмещает в себя и мудреца, и простеца, и неофита, и вообще какого-то там, я не знаю, перекошенного, и вот он сумел вот это всё вместить в себя и до каждого донести вот то, что нужно. Вот это талант, это, конечно, особая его роль в нашей церкви, она очевидна. Поэтому, ну, как бы здесь закономерности, они не распространяются на всех, ну, мера таланта и Божьего благословения. И потом я бы ещё, знаете, что сказал? Конечно, это всё промыслительно, но много в моей жизни я просто наблюдал, как начиналась приходская жизнь, как храм восстанавливался, как собиралась община, и удивительным образом Господь так предоставляет, что каждому по его возможностям. И у меня, немножко отвлекусь, был такой момент, когда меня Владыка рукополагал, то у нас, это 94-й год, поставления в иереи или в диакона каждое воскресенье были. В воскресенье, воскресная служба, владыка Ювеналий служил, и он рукополагал. И вот эта череда, она, значит, не зависела от священника, в смысле, куда его поставят, куда владыка определит, и всё. И, удивительным образом, я рукополагался на святителя Спиридона Тримифунтского, 25 декабря, это было воскресенье, и мне накануне владыка говорит: ну, для тебя храм уже нашли. Я говорю: ну, спаси Господи, вот этот Благовещенский. А следующее воскресенье, это было, по-моему, первое или второе января, рукополагался батюшка, он сейчас тоже в нашем округе, и его направили в храм, который представлял из себя небольшой усадебный храмик, небольшой. То есть, ну, мне бы там, я так предполагаю с моими возможностями и планами делать там особо было нечего. Вот таким образом. И вполне я мог бы, если вот так брать просто механику, я мог бы быть направлен в тот храм. Но произошло удивительное. Мне достался великолепный храм 17 века, правда, в таком состоянии тяжелом, но не критическом, там все-таки фабрика какая-то была, крыша была, отопление даже было, вот, и храм очень сложный, очень такой требующий ну, в общем, определённых серьёзных знаний, ну, на уровне научных. И так всё, так сказать, Господь управил, что удалось собрать команду реставраторов, архитекторов, проектировщиков, ну и так далее, иконописцы, и до сих пор многие из них ещё продолжают работать, потому что на 99% сделано, но всегда есть там какие-то, так сказать, моменты, которые требуют их присутствия. Так что, что касается вот этих способностей священника говорить, мыслить, это все формируется все-таки уже в процессе его служения.

Марина Борисова

— Насколько художнику, оказавшемуся в роли настоятеля храма, помогает то, что он приобрёл, пока занимался непосредственно живописью? Что я имею в виду? Очень много храмов отдавалось в состоянии, как вы только что сами сказали, очень таком плачевном, и очень мало было возможности вникать в нюансы. Поэтому, дай Бог, стены сохранить, чтобы они не рухнули вместе с крышей на голову молящимся. Поэтому очень много храмов восстановлено, как сказать, реконструировано, скажем, или была предпринята попытка реконструкции. А ведь, на самом деле, среди тех же самых людей, о которых мы с вами начинали сегодняшний разговор, были попытки пойти дальше в осмыслении храмового пространства, то есть попробовать создать современный храм с учётом всех наработок, которые принёс XX век, в том числе технологических, но при сохранении традиции. И я знаю несколько людей, которые вполне серьёзно пытались хотя бы на уровне концепта подойти к решению этому вопроса, но поскольку во главу угла в какой-то момент встало количество, вопрос о качестве в этом смысле как-то ушёл далеко под спуд. Как вам кажется, это направление умерло или всё-таки у него есть надежда возродиться?

Протоирей Владислав Провоторов

— Марина, вы удивительный человек. Вы такие темы подбрасываете. Я могу на эту тему говорить часа два, три, четыре. Вообще я являюсь еще епархиальным древлехранителем. Это серьёзная должность. И я должен надзирать, ну, так по-братски, за тем, что происходит в сфере реставрации, строительства, благоукрашения. И мы, собственно говоря, вот эту тему-то не совсем закончили с андеграундом, и уже переходим к другой теме. Если вы считаете, что мы так будем двигаться, я готов несколько слов сказать по поводу нового строительства и реставрации.

Марина Борисова

— Я представляю себе, насколько это обширная тема для разговора, я поэтому и не предполагала отдельно выделять её в подробный разговор сейчас в надежде, что вы к нам ещё придёте, и мы будем иметь возможность на эту тему подробно поговорить.

Марина Борисова

— Настоятель Благовещенского храма села Павловская Слобода, протоиерей Владислав Провоторов.

Протоирей Владислав Провоторов

— Можно вот эти темы, если в этом есть, так сказать, необходимость, я думаю, она есть, в большей степени развернуть, потому что я уже не один десяток лет нахожусь в этом пространстве. Так же, как и в движении вот этого андеграунда, там, скажем, там 30 лет, здесь 30 лет. Это огромный пласт времени, огромное количество людей, многих из которых нет, всякие ситуации по той же Грузинке, там был в эпицентре просто. Вот, а что касается современного, скажем, состояния храмоздательства, реставрации, понимаете, здесь проблема, она, наверное, во всех сферах одна и та же. Должны этим заниматься профессионалы. Это раз. У некоторых, я не критикую ни в коем степени, но я просто печалюсь о том, что некоторые настоятели, получив власть достаточно серьезную, начинают руководствоваться своими какими-то представлениями и вкусовыми, и, значит, с точки зрения понимания того, каким должен быть храм, и, к сожалению, не имея даже элементарного образования, потому что эта архитектура, тем более храмовая архитектура, тем более архитектура, которая не свободна в своем выражении только как что-то, как идея современного архитектора, она всегда опирается на вот эту почву, да, на чернозём многовековой, который значит, еще в Византии прорастал, и раньше еще, потому что базилики пришли откуда? Из Рима, из античного пространства. И вот это проблема. Но она, знаете, в церкви, как и в любом таком пространстве, всё происходит небыстро. То есть надо осмыслить ситуацию, нужны кадры, нужны люди, которые в состоянии это делать. Чем выше планка, тем финансовая составляющая более серьезная. То есть, серьезные реставрации — это большие деньги, серьезные строительства — это большие деньги. Ну есть программы, значит, правительственные, ну, скажем, программа двухсот храмов в столице нашей. Это понятно, это финансируется, это, значит, особым образом имеет сопровождение и в проектировании, и в разработке рабочих проектов. Но большинство, большинство, тысячи и тысячи храмов, значит, живут совершенно по другой системе. Владыка благословил, если ты настоятель настоящий, значит, ты все сделаешь, Господь тебя не оставит, и поэтому многие учатся, многие, значит, более-менее так приводят храмы в порядок, Но, к сожалению, есть и печальные такие ситуации, и, в общем, поскольку с Управлением культуры, с Министерством культуры мы тоже на эту тему пересекаемся, то, соответственно, есть такая общая забота не допускать вот таких, пусть лучше законсервированный стоит храм, потому что когда проведена такая реставрация дикая, неграмотная, еще сложнее восстановить, когда бетоном заливают своды, когда, так сказать, каким-то силикатным кирпичом закладывают фасады, потом это надо все сбивать, надо находить, когда уничтожены остатки. Ну вот я, чтобы наглядно, вот взять старинную икону, так смыть её хорошо, так смыть, а потом на ней что-то написать. Так вот, чтобы её восстановить, когда ты уберёшь вот этот новый слой, ты там мало чего найдешь. Вот так же и с такой неудачной реставрацией. Что касается проектирования храмов, тут тоже непросто. Есть удачные решения, есть, ну, такие свидетельства какого-то желания архитектора утвердиться, создав что-то такое необыкновенное. Но это, как правило, связано с той мерой, в какой он, значит, воцерковлен. Если он человек воцерковленный, православный, он понимает, с каким трепетом надо относиться к храму, который ты собираешься спроектировать. И здесь должно быть взаимодействие, конечно, и с настоятелем, и у нас же теперь в епархиях у нас есть, ну, по сути, можно сказать, экспертный совет, который рассматривает это и благословляет. И вот из таких, ну, значит, косяков, как сейчас говорят, когда я попал в один храм, то алтарь представлял из себя, знаете, вот так, если круг разделить пополам, ну, так вот, такая долька, который, значит, туда поставили престол, и когда владыка сидит на Горнем месте, ему по ногам народ ходит. Это говорит о чем? Архитектор не понимает функционала, не понимает, что есть определенные, значит, маршруты, так скажем, в храме. Ну, это вот, это планировка. А внешний, внешний образ храма, он, конечно, тоже, ну, так сказать, если это попытка сделать что-то такое, ну, скажем, выдающееся, предполагает, что ты имеешь в себе понимание и знание тоже, что ты знаешь прекрасно стилистику, и не только там 19-го, и 18-го, и 17-го, 16-го века Византию, когда, вот если говорить о этих храмах, когда смотришь, как работали архитекторы, значит, вторая половина 19-го века, начало 20-го, это русский модерн, русский стиль, поражаешься, насколько это были люди образованные, то есть они понимали, что они делают. Ну, вот взять, значит, в Кронштадте собор, он же спроектирован и построен в начале 20 века, а он вмещает в себя, там и Византия есть, и русское искусство, и великолепие такое, что, конечно, на пустом месте этого не бывает, так бы я сказал.

Марина Борисова

— Возвращаясь к началу нашего разговора, как вам кажется, То, что вы начинали свой путь художника именно в андеграунде, сказалось на том, как сформировалось ваше отношение к церковному искусству? Или это два совершенно параллельных, отдельных пласта?

Протоирей Владислав Провоторов

— Хочу уточнить: современное церковное искусство?

Марина Борисова

— Ну, давайте скажем про современное.

Протоирей Владислав Провоторов

— Нет, ну, есть наши традиционные, православные, ну, как бы сказать, и храмоздательство, иконы, убранство, есть современное.

Марина Борисова

— Ну что подразумевать под современным? Вы знаете, я много лет хожу в храм Ильи Пророка в Обыденском переулке, и когда заходишь в храм, первое, что встречает вас в этом храме, это ростовая икона Спасителя с распростёртыми руками, который написал в живописной манере, свойственной классическому подходу к живописи в XIX-XX веке, будущий канонизированный святой владыка Серафим Чичагов. Но как относиться к этому? Как к новому слову или как к традиционному? То есть как ни относись, ты всё равно относишься к этому как к иконе, и по-другому никак не получается.

Протоирей Владислав Провоторов

— Ну, я, наверное, уловил, о чём вы хотите меня спросить. Дело в том, что есть традиция, да, в церковном искусстве, есть вот эти новации. И вот мы после вот этой разрухи многолетней, для нас особую ценность представляет, конечно, вот такая традиция, да, исторические такие вехи развития нашего церковного искусства, архитектуры, потому что мы увидели после периода разрушения и деструкции, увидели, что это очень важные и ценные вещи вообще, это наша история, это наша... ну это мы. И вот через это я прежде всего на это смотрю. И с другой стороны, мне тоже представляется вполне объяснимым то, что в начале 20-го, в конце 19-го появилась некая, может быть, усталость от традиции, появились вот, скажем, щусевские храмы, значит, Рерих там написал, в Талашкино, по-моему, знаменитый такой лик, этот храм даже освящать не хотели. В общем, более широкий подход к церковному искусству, архитектуре.

Марина Борисова

— В Москве можно пойти в Марфо-Мариинскую обитель и посмотреть.

Протоирей Владислав Провоторов

— Да, я и имею в виду. Вот, и это просто являлось вот частью такого огромного пространства, где были тысячи, десятки тысячи храмов традиционных там и древних, и там XVIII век Екатеринских, Елизаветинских, Николаевских храмов. Вот, и это всё создавало полноту такую, полноту такого огромного культурного имперского пространства. Вот, а современное вот сейчас, которое то, что, так сказать, у нас происходит, ну, так скажем, это тут проблема роста. Мы пока восстанавливаемся, ну, как маятник, 70 лет в одну сторону, 70 лет в другую, так что мы еще в самом начале. И я могу, так сказать, уже просматривая те годы, когда всё это только появлялось, сказать, что, конечно, идёт очень мощный такой поток мастеров образованных, талантливых, верующих, который начинает уже выходить на очень серьёзный уровень. И могу сказать, что на Западе вообще даже близко ничего нет, даже близко. Вот это ещё раз говорит в пользу того, что наш путь, он действительно не просто желание так обособиться и отстоять свою какую-то уникальность, это то, что, ну, не хочется говорить громкие слова, но то, что является, может быть, даже будущим всего мира, потому что сейчас мы и в политическом, и в военном пространстве, и в пространстве культуры, все-таки не то, что декларируем, но исследуем определенным, ясным христианским ценностям. Это вот важно.

Марина Борисова

— Спасибо огромное за эту беседу. Протоирей Владислав Провоторов, настоятель Благовещенского храма села Павловская Слобода, был сегодня с нами в этой студии в «Светлый вечер». С вами была Марина Борисова. До свидания, до новых встреч.

Протоирей Владислав Провоторов

— До свидания.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Таинство Священства». Протоиерей Федор Бородин
• Светлый вечер с Владимиром Легойдой
• «Таинство Брака». Протоиерей Тимофей Китнис

---