
Сергей Андрияка
У нас в гостях был народный художник России, ректор Академии акварели и изящных искусств Сергей Андрияка.
Наш гость рассказал о своем пути в художественном творчестве, о том, как творческие поиски связаны с религиозными, о том, почему важна родительская поддержка, помогающая детям раскрыть их таланты, а также о том, как приобщать детей и подростков к миру искусства и почему это важно.
Ведущая: Анна Леонтьева
А. Леонтьева
— Добрый «Светлый вечер». Сегодня с вами Анна Леонтьева. У нас в гостях Сергей Николаевич Андрияка, ректор Академии акварели и изящных искусств, народный художник Российской Федерации, академик Российской академии художеств и, так как сегодня мы, как всегда по понедельникам, говорим о семье, отец шестерых детей. Добрый вечер.
С. Андрияка
— Добрый вечер.
А. Леонтьева
— Сергей Николаевич, знаете, я послушала ваше интервью и уловила там очень для меня важную мысль. Мы сейчас часто говорим об успехе в нашем современном мире, об успешных людях. Есть даже такое ироничное выражение «успешный успех». И при этом я услышала у вас слово «служение». И, знаете, слово это меня зацепило. Я такая внучка советской бабушки, воспитанная советской бабушкой, которая ещё вот не оперировала понятием успешности — и там вот это всё. И мне хотелось поговорить о самом начале вашего пути. Потому что слово «служение» — это значит воспитание в семье вот этого качества, когда человек хочет служить искусству, служить живописи, служить своим ученикам, передавать своё наследие и так далее...
С. Андрияка
— Людям, собственно говоря. Вообще, искусство же тоже для кого-то, всё равно это служение людям.
А. Леонтьева
— Да, безусловно.
С. Андрияка
— Вы знаете, здесь такой вопрос, сегодня очень актуальный, очень трудный. Потому что везде, всюду мы слышим, и, в общем, в этом воспитаны уже, честно говоря, перестроечные все поколения, про успех. Что такое успех? Успех — это деньги, в первую очередь, это регалии, это слава и много-много чего.
А. Леонтьева
— Это награды, выставки для художников.
С. Андрияка
— Да, вот такие вещи. А у меня положение было такое, что когда я, как все, наверное, дети начинают лепить, рисовать, я лепил вначале...
А. Леонтьева
— В четыре года с вашей мамой.
С. Андрияка
— Да, мы лепили, я с удовольствием это делал. И, в общем-то, здесь никто не мог сказать, что я буду художником — это невозможно было представить себе. Это же у всех детей — им хочется что-то делать руками, что-то мастерить, у кого-то пение просыпается, они начинают петь, кто-то танцевать, кто-то музицировать — у всех своё. Это очень здорово, потому что такая потребность внутренняя существует — это хорошо. Но в данном случае я не задумывался вообще об этих вещах. И как-то у меня так случилось, что наступил момент, когда меня уже от рисования оторвать было нельзя. Это, наверное, где-то в возрасте 9-10 лет уже было такое устойчивое желание. И, конечно, было желание поступать в Суриковскую школу, где мой отец был как раз в это время директором.
А. Леонтьева
— Николай Иванович Андрияка.
С. Андрияка
— Мама, зная жизнь художников, путь художников, стала этому посильно сопротивляться: прятать краски, кисточки...
А. Леонтьева
— Да вы что?!
С. Андрияка
— Да, это было.
А. Леонтьева
— Вот как надо делать — надо прятать всё.
С. Андрияка
— Да, она прятала. А потом у нас с ней состоялся такой, если можно сказать в таком моём юном возрасте, очень серьёзный взрослый разговор. Она мне говорит: «Ты понимаешь, я жизнь художника прекрасно представляю себе. Но вот готов ты пойти до конца?» То есть как до конца — это, наверное, как в монашество человек уходит и уже не оглядывается назад.
А. Леонтьева
— Простите, то есть это образ вашего отца, да?
С. Андрияка
— Это не образ моего отца, это вообще образ художника, который всю свою жизнь уже полностью отдаёт искусству, культуре, то есть тому, ради чего он, собственно говоря, отказывается от очень многого. Потому что без каких-то ограничений тоже ничего не будет. Потому что и это я хочу, это я хочу, то хочу — можно легко распылиться. Но я сказал: «Мам, я пойду до конца».
А. Леонтьева
— Это сколько вам лет было, простите?
С. Андрияка
— Ну, не знаю, 10, наверное. Но «пойду до конца» — я, наверное, тогда до конца тоже этого не понимал. И трудности не понимал, и вообще всего не понимал. И вот когда начался этот путь, наверное, не всё получалось, очень многое не получалось, много было трудностей, много было проблем. Но уже такое внутреннее желание, что ты живёшь этим, ты не можешь это никак оставить, это просто, как воздух, как дыхание, ты не можешь это предать, обратиться назад — это невозможно. И это как раз было самым-самым главным. И потом мама меня приучила в детстве играть самостоятельно, то есть развлекать себя самому.
А. Леонтьева
— Но это же очень здорово, это очень полезно. Телевизор у вас не работал, насколько я знаю.
С. Андрияка
— Телевизор ломала — молодец. У нас 15 лет телевизор не работал вообще. Отец смотрел телевизор на работе, ну а здесь он не работал. Но дело тут даже не в только в телевизоре, а в том, что была какая-то цель, целеустремлённость, желание. То есть я сейчас могу сказать, что, наверное, да, большое искусство — тогда, когда человек себя посвящает этому — это уже даже, наверное, осмелюсь сказать, больше призвание.
А. Леонтьева
— Это фатальное слово «призвание».
С. Андрияка
— Призвание, да. Когда человек призван, это он и должен, и он, наверное, с радостью это несёт, хотя трудностей очень много, проблем очень много. И я видел, как учились ребята — учились хорошо, учились неплохо, но жизнь их потом ломала. И ломала очень сильно: они почему-то переставали работать, некоторые даже какие-то специальности другие искали — как вообще выжить в этой жизни. В общем, были большие трудности. В этом смысле мама, ну и отец, естественно — отец был тем мерилом, так сказать, правильной ли дорогой я иду как художник молодой. Потому что у нас стояло пианино «Мюльбах», дореволюционное концертное, но на нём никто не играл, оно было всё время расстроено, к сожалению. Я очень любил классическую музыку и люблю её и сейчас. Но вот мне как-то не довелось заниматься музыкой. Но зато это пианино было некой такой выставочной площадкой. Вот то, что я сделал за день, я выставлял на это чёрное пианино. И отец, когда приходил с работы — он приходил очень поздно, — он как-то это оценивал. И для меня его оценка была самой авторитетной. Когда он ушёл из жизни...
А. Леонтьева
— Очень рано.
С. Андрияка
— Да. Я только поступил в Суриковский институт. Для меня это была какая-то потеря опоры, потеря ориентира: а что же дальше, кто будет смотреть со стороны на то, чем я занимаюсь? И у меня, конечно, были такие потери очень серьёзные, искания.
А. Леонтьева
— Ещё бы — такой отец.
С. Андрияка
— И много было всяких провалов, таких трудных, и моральных, и психологических и. Но меня подняло одно — это то, что... не знаю, хорошо это или плохо, но вот он ушёл из этого мира в 1977 году, в мае. А на Рождественской службе ушёл мой, в общем-то, отец, уже духовного плана — архимандрит Сергий. И для меня это было очень серьёзное потрясение. Я не могу сказать, что я очень так хотел ходить в храм, но мама меня водила.
А. Леонтьева
— Ну, то есть вы из верующей семьи?
С. Андрияка
— Нет, верующей в семье была только мама. Отец был страшным атеистом, причём коммунистом-сталинистом таким, очень порядочным человеком.
А. Леонтьева
— Это такое поколение, которые верили в это.
С. Андрияка
— Такое поколение, да. Он прошёл весь фронт от Москвы до Берлина. Вообще, он в этом плане был необыкновенно честный и скромный человек. Потому что при его положении — это директор школы номер один — в СССР он мог бы иметь очень много. У нас не было ни квартиры, у нас была смешная квартира — с совмещённым санузлом, сидячая ванная. Это вот на Октябрьской площади стоят башни — дом 54, квартира 34. И там 21 квадратный метр — это всё, что у него было. Ни дач, ни машин, никаких возможностей — вообще ничего не было.
А. Леонтьева
— Я понимаю, да. Это вот поколение таких людей, крепких, бескорыстных, честных.
С. Андрияка
— Абсолютно.
А. Леонтьева
— У нас в гостях Сергей Николаевич Андрияка, ректор Академии акварели и изящных искусств, народный художник Российской Федерации, академик Российской академии художеств.
С. Андрияка
— Когда умер отец Сергий, у меня изменилось какое-то отношение ко всему — вот что-то произошло. А уже тогда, когда умер и мой отец...
А. Леонтьева
— То есть это было почти одновременно?
С. Андрияка
— Да, одновременно почти. 7 января, на Рождество, умирает отец Сергий в храме. Но я, к сожалению, на этой службе не был. А 28 мая умирает отец.
А. Леонтьева
— Два отца ушли.
С. Андрияка
— Это всё рядом — вот здесь Третья градская больница. У него был обширный инфаркт — в общем, просто остановилось сердце. И потом было огромное количество смертей близких. Для современных молодых людей это непонятно, но похоронить тогда было безумно трудно. Потому что вплоть до каких-то бытовых таких вещей: нет такой длины гробов, нет того, того, места нет, вообще ничего нет. То есть ты никак ни за какие деньги не мог вот это всё сделать. И у меня так случилось, что я многими похоронами сам занимался. И, наверное, это всё, вот в совокупности, не осталось бесследным — с точки зрения того, что ты начинаешь понимать и думать о вечном, о вечности. Я тогда к тому времени наизусть знал отпевание, панихиду — всё это было мне очень хорошо знакомо. И, конечно, меня внутренне интересовал один-единственный вопрос. Ну да, я стою со свечкой, вот люди рядом стоят со свечками, идёт чин отпевания. Но в этот момент тебе не хочется смотреть на лица, кто как одет, как кто там держит свечу — всё уходит, остаётся то, что ты, если внимательно и глубоко проникнуться отпеванием, ты шагаешь в вечность, ты в какой-то степени соприкасаешься с теми, кто только что от нас ушёл.
А. Леонтьева
— Дверка приоткрывается.
С. Андрияка
— Да. И мне помогли очень, конечно, мои педагоги. На тот момент у нас были прекрасные педагоги в Суриковском институте. Это Николай Николаевич Третьяков, который очень помогал студентам, тем более он был глубоко верующий человек, который вёл наших студентов и открывал многое для них. Ну и не только он, а там многие такие были. Вот я вспоминаю с благодарностью — у нас была такая Елена Сергеевна Тимрот, дочка Тройницкого, первого директора Эрмитажа в советское время. Это была просто глубокая культура, другая. И как раз готовился юбилей Куликовской битвы, шестисотлетие, в 1980 году. Ну, много открыли как-то: и лекции, и выставки. Было какое-то послабление — вот, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Я даже не знаю, с чем это было связано, но вот почему-то хотели отметить этот праздник. Ну, я естественно тоже. Я ничего не знал и стал как-то немножко пытаться изучать старославянский. Это у меня была чисто моя инициатива.
А. Леонтьева
— Вы же пели уже в церкви на отпевании.
С. Андрияка
— Я не пел. На отпевании, да, я был, но так у меня слух не очень хороший, поэтому я не пел. Но я там бывал очень много раз и знал это всё. И я ходил... значит, Киевскую Псалтирь — это то, что можно было взять изданное свободно, — и, когда отменяли лекции, я пытался её читать. Её очень трудно читать, потому что это домонгольское издание. Это рукописная книга, где всё написано в одну строчку, без пробелов и с очень серьёзными сокращениями слов. Но когда ты знаешь псалом, то это ещё как-то туда-сюда. Вот так я пытался осваивать, потому что понимал, что мне очень хочется написать какую-то картину на эту тему.
А. Леонтьева
— И для этого вам нужна была прямо Псалтирь на церковно-славянском?
С. Андрияка
— Мне нужно было читать летописи в подлиннике. Это надо было читать жития в подлиннике и другие материалы, которые просто необходимы, мне кажется. Потому что мне хотелось проникнуть именно вглубь этого. И я взял «Задонщину». И я читаю какую-то фразу и делаю эскизик, читаю — делаю эскизик. Я сделал по «Задонщине» штук сорок эскизов таких небольших. Выклеил их на листок бумаги и так стал смотреть. И там нашёл «Вечная память. На поле Куликовом». Думаю: да, это интересно — отпевание на Куликовом поле, как оно было, как вообще? Никто же эту тему никогда не поднимал. А она мне так близка — не тем близка, что это Куликово поле, а просто тема вечности, тема вот эта. И я начал и этнографическую, и такую, сякую... но это займёт целую передачу, а то и несколько, я не буду сейчас об этом рассказывать подробно. Короче говоря, я углубился в это с головой и начал работать. Знаете, бывает работа отдельно, а жизнь твоя отдельно. А эта работа — такая тема, которая связана с твоей жизнью, как ты сам живёшь, что ты делаешь, как ты вообще — это, конечно, безумно интересно. Поэтому тут ты ничего не знаешь, ничего не понимаешь, но вот как-то... У меня был даже случай, когда вместо научного коммунизма в красной куртке болоньевой я поехал на великую панихиду к старообрядцам на Рогожку.
А. Леонтьева
— Хорошая замена такая.
С. Андрияка
— Да. Когда я туда приехал, я как-то в портфель затолкал эту куртку. У меня единственная была рекомендация — Валерий Николаевич Сергеев, был такой прекрасный искусствовед, который читал блестящие лекции в Андрониковом монастыре на тему иконописи, его и Раушенбах очень любил слушать. И он мне говорит, что если к ним поедешь, там есть такой отец Евгений (как я выяснил, он и сейчас жив, здрав, но он молдавский епископ старообрядческий), он филфак университета закончил, поэтому ты можешь смело к нему...
А. Леонтьева
— Ни много ни мало. Но туда же нельзя было вот так прийти с улицы, да?
С. Андрияка
— Я зашёл, интуитивно поклонился всем, кто стоит: на алтарь, на все четыре стороны, как полагается у них. Ну и стою на правой стороне мужской. Какие только персонажи ко мне ни подходили, что только ни говорили. Я говорю: «Знаете, мне нужен отец Евгений».
А. Леонтьева
— А что, враждебно вас встретили?
С. Андрияка
— Враждебно: с нами молиться — грех. Ты никонианин — ступай вот туда, вот там храм никониан. В общем, короче говоря, было всё здорово. Потом я к этому отцу Евгению подошёл в конце. Служба была безумно длинная. Я пришёл с опозданием, где-то в полпятого вечера, а служба продолжалась до половины одиннадцатого, без остановки.
А. Леонтьева
— Вот чего мы не можем себе представить: три часа постоять не можем.
С. Андрияка
— Ну, сейчас тоже бывает — необязательно к старообрядцам приходить, есть места, где такие службы есть, и поболе.
А. Леонтьева
— Но я, кстати, знаю. У меня муж служил — не священником, а как бы он в Тверской области был. И вот он рассказывал, что могла и до утра служба затянуться. И никто не чувствовал, такой подъём был. А какая цель вашего визита была?
С. Андрияка
— Короче говоря, я и консультировался с ним. Я говорю — кого я только ни прошёл.
А. Леонтьева
— Вы хотели больше узнать? Вот цель ваша?
С. Андрияка
— Конечно. А как тогда было? В итоге мудрые люди мне сказали: ты ничего не найдёшь, даже не ищи — это бесполезно. Потому что так, как тогда это было, никто этого тебе не скажет и не расскажет. Ты должен как художник это сам представить, как это могло бы быть, и по-своему это осмыслить. Но цель-то у меня была выразить вечность. Мне же не нужно было просто только акт панихиды изобразить — это не самое главное было. В общем, в итоге очень сложными перипетиями я пришёл, но потом, не сразу, к начертанию креста. Вот странная вещь: передо мной открылась та самая обратная перспектива.
А. Леонтьева
— Это вы как художник сейчас говорите? Начертание креста — что это значит?
С. Андрияка
— Крест — идеальный символ вечности. Но, с точки зрения рациональный, я пришёл оттуда к этому. Вы, когда выходите в поле куда-то, в пространство, всё, что вертикальное, мы видим, горизонтального мы не видим. Но видим вертикальное, благодаря горизонтальному, относительно горизонтальному. Вот тогда возникает крест — ничего другого.
А. Леонтьева
— Так вы пришли к христианско-философской прямо аллегории. Я напомню, что с вами сегодня Анна Леонтьева. У нас в гостях Сергей Николаевич Андрияка, ректор Академии акварели и изящных искусств, народный художник Российской Федерации, академик Российской академии художеств. И я хотела рассказать вам очень важную и нужную информацию. Дело в том, что 13 апреля этого года, уже скоро, в Академии акварели и изящных искусств Сергея Андрияки состоится День открытых дверей. В программе будут встречи с самим Сергеем Николаевичем, мастер-классы, пробные уроки, экскурсии, выставки. Мы во второй части программы обязательно к этому вернёмся, это очень важно. Сейчас не переключайтесь — мы вернёмся к вам через минуту.
А. Леонтьева
— Сегодня у нас в гостях Сергей Николаевич Андрияка, ректор Академии акварели и изящных искусств, народный художник Российской Федерации, академик Российской академии художеств. С вами Анна Леонтьева. Ох, мы очень так высоко взлетели в первой части программы. Это на самом деле удивительная история — как вы пришли к пониманию креста, ни много ни мало. Потрясающе. А можно я немножко снижу, поскольку мы говорим о семье сегодня? И всё-таки в начале программы я как бы невзначай заметила, что вы отец шестерых детей, пятеро из них дочери. «Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом!» Как вы это совмещаете всё? Я поняла, что ваш отец приходил очень поздно. И вот мать поэтому, наверное...
С. Андрияка
— Вы знаете, если говорить обо мне как об отце такого количества детей, я не могу сказать о себе что-то такое хорошее. Потому что, конечно, я, наверное, всё-таки во многом не мог и не могу до сих пор уделять должное внимание, такое очень большое внимание всем. Какое-то посильное — да. Тем более я сторонник был такого воспитания, что я приезжаю, к примеру, на дачу мою — младшие и выросли на даче вообще — и сажусь писать, я работаю. То есть как бы личный пример — я всё время работаю. Если появляется какая-то минутка, я пишу. Или еду куда-то и там пишу. И вот они всё это видят, у них это всё на глазах. Но я понял, что эта система, с одной стороны, хорошая, но она не всегда рабочая.
А. Леонтьева
— Это значит, что не все становятся художниками, да, после того, как увидят вас пишущим?
С. Андрияка
— Это не то что не все, понимаете? Опять вот мы возвращаемся к тому же самому. Есть способности, есть, да я даже могу сказать, что, может быть, больше, чем способности. Но есть ещё призвание, когда ты просто этим живёшь. Это немножко разные вещи. То есть можно делать это, как... вот, да, я люблю искусство, да, я им занимаюсь, да, оно для меня важно, но оно там, а я немножко вот здесь, и у меня как бы такие две жизни, в которых я живу. А у меня она была всегда одна. Сейчас жизнь показывает, что вот средняя дочь Елизавета Андрияка блестяще училась, и в школе, и в академии. Причём я не могу сказать, что я много ей уделял внимания — довольно мало. Но она сейчас прекрасно преподаёт, активно творчески работает, делает выставки.
А. Леонтьева
— Тоже в области живописи?
С. Андрияка
— Да, она академию закончила нашу — как раз вот первый выпуск. И у неё как-то это всё уже выстроилось. То, что касается Софьи — она предпоследняя. Она очень любит искусство, она тоже этим живёт, она работает самоотверженно, много. Но, конечно, ещё многое-многое надо, как говорится, в искусстве ей претерпеть. Это будет, наверное, правильно, потому что я сейчас не касаюсь и не касался выставочной работы. Но у меня больше тысячи выставок. А что это такое? Это колоссальный труд, понимаете?
А. Леонтьева
— Я не представляю, простите. Я видела ваши работы, я не даже не представляю, как одна из них может...
С. Андрияка
— Это страшное дело. Поэтому здесь это колоссальный труд, причём и физический труд. Здесь это тоже нельзя снимать со счетов. И, конечно, вот младшая, очень тоже по-своему имеющая свой мир, своё понимание, свои какие-то эти самые... вот Мария — ей много-много тоже дано. Она сейчас заканчивает уже нашу академию тоже — через год у неё будет защита. И она увлечена сейчас очень многим, ей всё стало интересно. Понимаете, развитие же тоже идёт разное: кто-то раньше развивается, кто-то чуть позже. Вот сейчас она осознаёт многое, что вот надо было этим заниматься, это надо было, это надо было. Но сейчас она навёрстывает, и мне кажется, что очень успешно. А что уж будет там, в дальнейшей будущей жизни, это уже я туда заглянуть не могу.
А. Леонтьева
— Сергей Николаевич, вы говорите, что вы не очень много внимания уделяете, но вы так внимательны, вы так хорошо видите ваших детей, так скажем, и даёте им, судя по всему, свободу самовыражаться. Мне кажется, это два таких очень важных качеств.
С. Андрияка
— Но совсем самовыражаться, вы знаете...
А. Леонтьева
— Смотря, что мы имеем в виду, да.
С. Андрияка
— Да. Потому что можно самовыражаться так, что очень далеко уйти. Я им даю другое — то, что они, конечно, должны самостоятельно, наверное, мыслить, самостоятельно какие-то решения принимать, но и при этом учиться, конечно. Потому что опыт, который у меня есть, наверное, не лишний — есть чему поучиться.
А. Леонтьева
— Я так понимаю, что вы даже жену свою Дарью научили рисовать.
С. Андрияка
— Мы вместе с ней на этюды ездили. При том, что она преподаватель иностранного языка, преподаватель иняза. Но она настолько любит искусство изобразительное, причём это с юности, что по сути дела, наверное, она... понятно, что это на уровне любительском, но тоже с огромным удовольствием. Как мы с ней обычно говорим: поедем красоту смотреть.
А. Леонтьева
— Здорово. Но, переходя к ученикам вашей академии, я просто посмотрела, как они делают копии с картин масляных акварелью. Это какая-то гигантская работа. Я так поняла, что это возвращение к традиции копирования полотен великих мастеров.
С. Андрияка
— Да, но только акварелью.
А. Леонтьева
— Но при этом ещё и акварелью, да. Это какой-то невероятный труд. Я так восхищаюсь молодыми людьми, которые рядом с вами, глядя на вас, это делают.
С. Андрияка
— Но вот на День открытых дверей 13-го числа приходите — это суббота. Я думаю, что всех можно звать на этот день, потому что там будет всё, и будет безумно интересно. Потому что комплекс огромный — там и выставочные залы, много выставок интереснейших будет. И будет даже один уникальный сюрприз.
А. Леонтьева
— Не раскроем его пока, да?
С. Андрияка
— Я обычно говорю сейчас в интервью, что это выдающийся акварелист нашего времени, но не буду называть фамилию. Эта выставка тоже должна быть открыта к этому дню. И, конечно, чем мы отличаемся от всех: на Дне открытых дверей ты можешь принять участие во всём почти. То есть это анималистика, лепка животных — пожалуйста, акварельная живопись — пожалуйста. И также гончарка, роспись керамики, и масса-масса всего: там и витраж, и римская мозаика. Ну и есть, конечно, темы, которые здесь никак невозможно сходу дать и предложить — это будет прототипирование. Прототипирование — это в 3D делается модель и, собственно говоря, потом она вырастает в такую копию из материала, который не поддаётся какой-то гибели, как пластилин. Потому что дети делают прекрасно анималистические скульптуры, а мы их сохранить не можем. И это, конечно, прекрасная форма для сохранения этих скульптур. Во-первых, для наших целей, для выставок, и просто оставить память о каком-то выдающемся нашем молодом скульпторе, который это сделал. И, с другой стороны, может быть, и близкие захотят такую штуку иметь у себя. Но это и показ флорентийской мозаики, витражное искусство Тиффани. Это реставрация, у нас три вида реставрации: реставрация графики, реставрация живописи масляной и темперы. Иконопись. Офорт. Но, конечно, будут и показательные мастер-классы, потому что в чём-то можно поучаствовать, а что-то можно просто посмотреть: как с нуля будет писаться портрет, натюрморт, пейзаж.
Это будут вести наши ведущие педагоги. И, конечно, выставки. У нас есть, не скажу, что очень большое, но приличное собрание акварелей, рисунков, там сейчас уже и масляные работы, старых мастеров. Тут уже даже есть и XVI-й, и XVII-й, и XVIII-й и XIX-й, ну и выдающиеся художники ХХ века. Вот это всё тоже можно посмотреть. И мы ещё дополнительно делаем выставку забытых имён: Николай Ромадин — это потрясающий художник, советский академик, лирик, к 120-летию со дня рождения. Выставка есть у нас мастерской керамики. И, конечно, одно из тоже, наверное, открытий будет для многих — это был такой Сергей Колесников. Это художник из собрания Вадима Задорожного. Это художник, который эмигрировал в Сербию. И, конечно, был там блистательным мастером, просто не то что удачливым, а он был нарасхват. Но его у нас в стране, к сожалению, никто не знает. Ну, наверное, потому что он был эмигрант.
А. Леонтьева
— В общем, программа будет огромная. Это сколько вы сказали? Три тысячи квадратных метров выставочной площади, где будет представлена масса всего. И я всех радиослушателей приглашаю. Мы с дочкой точно пойдём — дочка у меня художница.
А. Леонтьева
— Я напомню, что сегодня у нас в гостях Сергей Николаевич Андрияка. У нас последняя четверть нашей программы. Здорово, что мы коснулись вашей выставки и вашей академии. Мне оказалось очень важно вот о чём поговорить: как вы сказали в одном интервью, и как тоже мой друг так говорит, культура — дорогая женщина. У вас ученики, которые, как тоже очень у вас такой удачный был образ, что это некая запруда. Вот ваша академия — это такая запруда, для того, чтобы удержать это искусство, которое медленное, которое требует вот этой работы, которое требует таланта.
С. Андрияка
— Я бы даже, знаете, уточнил бы, что это традиционное классическое искусство, которое сегодня умирает.
А. Леонтьева
— Да. И в связи с этим, простите, у меня такой практический вопрос. Потому что многие родители воспитывают детей, дети проявляют художественные способности. Они думают: а ни стать ли им художниками, ни пойти ли им в этом направлении? В то же время как бы мы должны понимать, что художники, писатели, музыканты, которые посвятили себя этому, это люди, которые должны иметь достаточно свободного времени. И это не такие профессии, в которых они заработают ежедневно какие-то средства для жизни. И хотелось бы вас как педагога спросить, вот что бы вы сказали родителям на эту тему — вот отдавать или не отдавать? А, может быть, лучше пойти на что-то реальное?
С. Андрияка
— Я вот опять возвращаюсь к тому же, о чём мы говорили. Понимаете, у нас сегодня есть такое расхожее мнение, что таланты все. Вот кто к нам в школу приходит, вот детские работы по стенам: ой, какие таланты вы собрали! Я говорю, что это обычные дети, забудьте слово «талант». Талант может проявиться через 10, 20 лет. А, может быть, он заглохнет. Это штучная вещь, не надо её представлять в тираже, что все они — нет. Они могут быть способны, всё. И талант может быть у таких людей, которые вообще искусством не занимаются. У них потенциально он есть, но жизнь не сложилась, какие-то обстоятельства помешали, и они не работали, не могли развить это. И, кстати, многие взрослые как раз приходят учиться к нам именно из-за того, что вот не случилось реализовать это в той молодой жизни, когда они начинали. А сейчас вроде всё есть, а чего-то самого главного нет. И вот они приходят учиться. Поэтому здесь надо быть очень осторожным с этим словом и относиться к этому так, на мой взгляд: для чего мы вообще занимаемся искусством изобразительным? Вот что это такое? Может быть, оно вообще не нужно? И я знаю очень многих людей, которые, собственно, вообще без этого всего обходятся.
А. Леонтьева
— Ну и без книг многие обходятся.
С. Андрияка
— И без книг, без музыки классической. Но, понимаете, есть такой Божий дар, который дан каждому человеку от рождения, слышать гармонию. Это музыка. Она во всём, но она и в этой классической музыке заложена. Но чтобы её слышать, надо учиться её слышать. И если родители отправляют своих детей учиться музыке, я считаю, что это прекрасно. Даже если они любую профессию выберут и какая-то техническая будет у них область, всё равно это не останется без внимания и в жизни это обязательно даст очень много такому человек. И, конечно, изобразительное искусство — это видеть этот прекрасный мир в его тоже гармонии, а не дисгармонии. А видеть его можно как? Только через созерцание рисования. Потому что тогда этот мир раскроется для тебя полностью. Ты нарисовал вот стакан с водой, который я вижу сейчас перед собой. Но ты стараешься понять, какая красота в этом стакане, во всём. Я уже тут пафосные слова не говорю о том, что, безусловно, весь мир, в котором мы живём, это Божий мир, это прекрасный мир. Это, как многие духовные люди говорят, что весь мир храм. Это пафосные слова, которые многим не совсем понятны. А так это же ты открываешь для себя вот это всё, ты начинаешь видеть, радоваться этому. Утром просыпаешься и думаешь: как всё прекрасно. Там дождик за окном, да, но всё равно это очень красиво, это прекрасно. И душа наполняется другим. И это является главным, основным.
А. Леонтьева
— Я даже, простите, вас прерву, тоже чуть-чуть вставлю свои слова. Я слышала вот лекции Евгения Андреевича Авдеенко, толкование библейских текстов. И в них переводится очень подробно с древнегреческого и древнееврейского языка. И такой вывод, что одно из самых основных, начальных свойств души — это творчество и образность.
С. Андрияка
— Конечно. И, понимаете, сегодняшние гаджеты — ну, можно было бы их не замечать, но они же убивают и то, что вы сказали: и образность, и творчество, и фантазию, и память — всё убивают. И конечно, когда ребёнок сегодня — это к вопросу о запруде...
А. Леонтьева
— Это такой больной вопрос сейчас начинается.
С. Андрияка
— Больной, да, но ради этого я работаю. Потому что мне-то, собственно, это всё не нужно, самому не нужно — я всё понимаю. А то, что мы сегодня можем спасти многих ребят, привести к тому духовному наполнению, которое может быть в их жизни, — ну, где-то они остановятся, поймут, что есть настоящие ценности, ради которых стоит жить.
А. Леонтьева
— Это очень важная мысль, простите. Она тоже очень практическая. Ну, я как родитель воспринимаю практические стороны, что не отнять эти гаджеты, а наполнить жизнь ребёнка, подростка или даже взрослого каким-то вот таким творчеством.
С. Андрияка
— Понимаете, он может немножко от них дистанцироваться, может меньше ими заниматься. Потому что как ты будешь рисовать? Конечно, ты будешь рисовать эту натуру. Ты созерцаешь её — и она тебе открывается. Чем больше ты будешь это делать, тем больше будет открываться этот мир — и он прекрасен. А тот мир совершенно выдуманный и ведущий, в общем-то, мягко говоря, к аутизму просто. Это правда, да, это не я говорю — это психологи говорят.
А. Леонтьева
— Это правда, да. Аутизм — это на самом деле такое заболевание, когда человек как бы видит мир сквозь такую узенькую щёлочку, как сквозь бойницу. Я просто сталкивалась с этим диагнозом. И это действительно хороший образ — вот мир, который сужается, сужается, и в конце концов такая щёлочка получается.
С. Андрияка
— Ну да. Поэтому, мне кажется, что здесь родителям надо понять. Если они считают, что нужно их ребёнку очень хорошо зарабатывать, хотя это я тоже немножко ставлю под сомнение, потому что, наверное, искать счастье в этой жизни бессмысленно. Надо, наверное, больше думать о другом — о своей душе, а не об этом. Но это уже вопрос к родителям, которые выбирают.
А. Леонтьева
— Какую часть в ребёнке развивать — да.
С. Андрияка
— Но всё равно главным осталось и будет всегда оставаться — это вот наполнение вот этой гармонией, гармонией красоты: в музыке, живописи, литературе. Потому что они читать сейчас тоже не читают. Но, понимаете, когда ты берёшь эту книгу живую, особенно если это старая книга, которая много жизни прожила, — это совсем другое. И ты погружаешься в какую-то эпоху, в какое-то время. Я не знаю, как это можно перенести на мобильные телефоны, на гаджеты, на всякие планшеты — это совершенно бессмысленно.
А. Леонтьева
— Вы ответили на мой вопрос, Сергей Николаевич. Потому что это важно понять — для чего родителям идти, например, в вашу академию или посылать туда своих детей. Я хочу сказать, что на самом деле, я думаю, что многие ответы на вопросы мы получим 13 апреля на Дне открытых дверей Академии акварели и изящных искусств. Где будет встреча с Сергеем Николаевичем Андриякой, где будут удивительные мастер-классы, пробные уроки, экскурсии, где будут ремёсла и искусство, и всё вместе.
С. Андрияка
— Да. И всё можно попробовать. Ну и то, что мы далековато — это улица Варги, дом 15, это между Тёплым Станом и Юго-Западом, рядом со станциями метро «Тропарёво» и «Юго-Западная» — но тем не менее всё равно это доступно: автобусов много, всего много. Этот праздник будет с 11 часов до 17-и, и там можно пробыть целый день. И там можно зайти в кафе потом посидеть, передохнуть. И, собственно, может быть, просто посидеть и полюбоваться в музее какими-то картинами, сделать паузу. Поэтому — милости просим. Я думаю, что это будет для каждого незабываемый праздник, и каждый найдёт для себя то, что он хочет найти.
А. Леонтьева
— Сняли с языка. Я хотела сказать: устройте себе такой праздник.
С. Андрияка
— Да.
А. Леонтьева
— Спасибо вам большое. У нас в гостях Сергей Николаевич Андрияка. Наверное, вас не нужно представлять, но всё-таки напомню: ректор Академии акварели и изящных искусств, народный художник Российской Федерации, академик Российской академии художеств, отец шестерых детей. С вами была Анна Леонтьева. Спасибо вам за потрясающий разговор.
С. Андрияка
— Спасибо.
А. Леонтьева
— Всего доброго.
Все выпуски программы Светлый вечер
- «Дославянское население Руси». Александр Морозов
- «Социальное служение и вера». Инесса Панченко
- «Присоединение Астрахани к России». Александр Музафаров
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Николай и Варвара Лобачевские

Фото: Ayrat / Pexels
Выдающийся русский математик Николай Иванович Лобачевский обзавёлся семьёй довольно поздно — в 44 года. К тому времени от друзей и коллег он успел получить прозвище «старый холостяк». Но в 1829 году, в Казани, Лобачевский встретил Варвару Алексеевну Моисееву. Она стала верной спутницей жизни учёного, человеком, который его понимал и во всём поддерживал. В браке с Варварой Алексеевной математик прожил 24 года — до самой своей кончины.
Будущие супруги познакомились на балу. Николай Иванович в то время уже был видным деятелем науки, возглавлял Императорский Казанский университет. Отец Варвары, отставной коллежский советник, дворянин и богатый помещик Алексей Фёдорович Моисеев, устраивал большой приём. Приглашение получил и Лобачевский. Двадцатилетняя Варенька много о нём слышала. Заочно Николай Иванович почему-то представлялся юной барышне бородатым старцем — наподобие Архимеда, изображение которого она видела в учебнике арифметики. Но когда слуга почтительно доложил, что «господин Лобачевский пожаловать изволили», в залу вошёл молодой ещё человек — высокого роста, худощавый, с шапкой тёмно-русых, вьющихся волос. Весь вечер Варенька не могла отвести от Николая Ивановича глаз. Впрочем, Лобачевский стал центром всеобщего внимания. Он вдохновенно и интересно рассказывал об университете, и даже читал стихи собственного сочинения. Талант и учёность Николая Ивановича покорили Вареньку. Она полюбила Лобачевского всей душой.
Чтобы чаще видеть учёного, Варенька даже стала посещать его лекции в университете. А вскоре, в 1830-м, в Казань пришла холера. Николай Иванович переоборудовал университет под госпиталь. Чтобы ухаживать за больными и выздоравливающими, требовались руки. Неожиданно самой активной помощницей Лобачевского стала Варенька Моисеева. Эта «изнеженная барышня», как прежде думал о ней Николай Иванович, самоотверженно трудилась. Лобачевский посмотрел на девушку другими глазами. И — полюбил... Когда через несколько месяцев холера отступила, он пригласил Варвару на прогулку. Они стали часто видеться. А в октябре 1832-го года обвенчались в Крестовоздвиженской университетской церкви.
Друзья математика замечали, что после женитьбы его как будто подменили. Прежде замкнутый и порой даже угрюмый, он стал открыто-добродушным, часто шутил. Дом Лобачевских всегда был гостеприимно открыт, в Казани их стали называть «примерными супругами». У Варвары Алексеевны и Николая Ивановича родились шестеро детей — четыре сына и две дочери. Супруги устраивали званые обеды и даже ставили семейные спектакли. Часто по вечерам Лобачевский собирал домашних, и читал вслух книги Николая Гоголя — особенно в семье любили «Вечера на хуторе близ Диканьки» и «Миргород». Многие знакомые Лобачевских отмечали, что у супругов были разные, едва ли не противоположные характеры. Николай Иванович — спокойный, порой даже флегматичный. Варвара Алексеевна — эмоциональная, вспыльчивая. При они умели найти подход друг к другу и жили дружно.
Семейные заботы не мешали Николаю Ивановичу заниматься наукой. Однако работал он так много и интенсивно, что к 60 годам почти полностью ослеп. Варвара Алексеевна за руку водила мужа в университет, где он продолжал преподавать. Тогда же супруги пережили огромную трагедию —скончалась их дочь Надежда, а следом за ней — старший сын, Алексей. В это тяжёлое время Лобачевские изо всех сил поддерживали друг друга. И всё же утрата сильно подкосила Николая Ивановича. Лобачевский вышел в отставку и приобрёл загородное имение — Беловолжскую Слободку, куда перебралась на жительство вся семья. Супруги посадили сад, завели пасеку, построили мельницу. Так, в мирных занятиях сельским хозяйством, прошли последние годы Николая Ивановича. Он отошёл ко Господу в феврале 1856-го. Варвара Алексеевна надолго пережила супруга. После его кончины она с детьми переехала в Петербург. Вдова великого учёного бережно хранила рукописи его научных трудов. И каждое лето приезжала в Беловолжскую Слободку, где всё напоминало ей о любимом муже.
Псалом 53. Богослужебные чтения

Возможно, вы сталкивались с традициями некоторых народов, когда ребёнку даётся два имени: одно — официальное, а другое — тайное, о котором знают только самые-самые близкие родственники. 53-й псалом, который сегодня читается в храмах за богослужением, помогает нам заглянуть глубже в истоки этой традиции — давайте послушаем.
Псалом 53.
1 Начальнику хора. На струнных орудиях. Учение Давида,
2 когда пришли Зифеи и сказали Саулу: «не у нас ли скрывается Давид?»
3 Боже! именем Твоим спаси меня, и силою Твоею суди меня.
4 Боже! услышь молитву мою, внемли словам уст моих,
5 ибо чужие восстали на меня, и сильные ищут души моей; они не имеют Бога пред собою.
6 Вот, Бог помощник мой; Господь подкрепляет душу мою.
7 Он воздаст за зло врагам моим; истиною Твоею истреби их.
8 Я усердно принесу Тебе жертву, прославлю имя Твоё, Господи, ибо оно благо,
9 ибо Ты избавил меня от всех бед, и на врагов моих смотрело око моё.
Давид — преданный ближайшим окружением, находящийся в опасности от преследователей, буквально на грани между жизнью и смертью, — не отчаивается, но всю боль своего сердца превращает в молитву — я бы даже сказал, в вопль к Богу: и прежде всего он просит буквально укрыть, спрятать его от врагов, словно в «плащ-невидимку» — в Имя Божие. Именно таков буквальный смысл первых слов псалма: «Боже, во имя Твоё спаси меня». Эти слова перекликаются с другими, из книги Притчей: «Имя Господа — крепкая башня: убегает в неё праведник — и безопасен» (Притчи 18:11).
Но можно ли хотя бы приблизительно понять, как это «работает»? Ведь мы привыкли к множеству имён, окружающих нас повсюду — которые на практике вроде бы как вообще не «работают»?
Сравнение, которое мне хочется привести, возможно, кому-то покажется некорректным — заранее прошу прощения. Я, как ребёнок, выросший в дворах Советского Союза 80-х годов, очень хорошо помню, что происходило, когда ты оказывался в чужом районе города. К тебе подходили бойкие крепкие ребятки и задавали вопрос: ты откуда? Кого знаешь? И вот тут-то имя «работало» очень даже хорошо: достаточно было упомянуть несколько правильных имён, и все вопросы снимались, дорога освобождалась, и дальше ты шёл без всякой опаски.
Имя в этой ситуации — это не только и не столько знание о ком-то авторитетном, но и прежде всего наличие определённых отношений с носителем имени. Конечно, этот пример — не более, чем образ для лучшего понимания: ведь когда мы обращаемся под защиту имени Божия — мы устанавливаем прямую, ничем не ограниченную связь с Его носителем: вот почему действительно можно «спрятаться» в Его имя, словно «под зонтик», от окружающих нас опасностей и бед.
И завершить мне хочется прекрасным стихотворением Осипа Мандельштама:
Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
«Господи!» — сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.
Божье имя, как большая птица,
Вылетело из моей груди!
Впереди густой туман клубится,
И пустая клетка позади...
Псалом 53. (Русский Синодальный перевод)
Псалом 53. (Церковно-славянский перевод)
Николай Мотовилов и Елена Милюкова

Фото: Pixabay / Pexels
Семейный союз Николая Александровича Мотовилова, помещика из Симбирской губернии, и Елены Ивановны Милюковой, монастырской воспитанницы из Дивеева, устроил и благословил сам преподобный Серафим Саровский.
В 1831-м году Николай Мотовилов, 22-летний владелец имений и конных заводов, приехал в город Саров Нижегородской губернии к старцу Серафиму. К прозорливому подвижнику съезжались тогда люди со всей России. Николай Александрович приехал... за благословением на брак. Он вошёл в келью старца и замер. Огонёк свечи мягко освещал образа на стенах и внимательное, доброе лицо батюшки. Николай никак не решался начать разговор. Тогда неловкое молчание прервал сам отец Серафим: «Вы хотите о чем-то спросить меня? Говорите, я всё готов рассказать вам, что мне Господь открыть соблаговолит!». Мотовилов смущённо признался: он питает чувства к одной барышне. И хотел бы видеть её своей невестой. «А много ли этой барышне лет?», — спросил отец Серафим. «Недавно минуло 17», — ответил Николай. Но старец вдруг удивлённо воскликнул: «Что вы! Нет-нет! Вашей, от Бога вам предназначенной невесте теперь восемь лет и несколько месяцев. Жениться на ней пока никак нельзя — молода ещё очень. Надобно подождать». Мотовилов ничего не понял. Шутит, что ли, батюшка Серафим? Но старец говорил серьёзно и твёрдо: будущая супруга Николая Александровича живёт сейчас на воспитании в Дивеевской обители. Она пока совсем ещё ребёнок. Но лет через десять достигнет подходящего возраста, и Мотовилов сможет с нею обвенчаться. «Господь Сам выбрал вам невесту. Уж это в точности верно, и я, убогий Серафим, вам в том свидетельствовать готов», — закончил беседу старец.
Николай Александрович уехал из Сарова в смятении. Он понятия не имел, о какой невесте толковал ему батюшка Серафим. Позже Мотовилов сделал предложение своей соседке по симбирскому имению, Екатерине Михайловне Языковой. Но та ему отказала... От огорчения у Мотовилова обострился давний ревматизм, помещик едва мог передвигаться. Но вдруг осознал во всём происходящем Божий промысл. Понял: так сбываются пророческие слова батюшки Серафима о наречённой ему от Бога невесте. Несмотря на недуг, Мотовилов вновь отправился в Саров. Там он впервые случайно увидел свою будущую супругу. И как только это произошло, болезнь отступила!
Леночке Милюковой, племяннице одной из духовных дочерей старца Серафима, исполнилось тогда 10 лет. В тот день батюшка позвал её к себе и подарил шесть маленьких азбук. Девочка недоумевала — зачем столько? Но старец, как всегда, видел далеко вперёд. «Шестеро детей родилось, когда вышла я за своего Мотовилова. По этим азбучкам и читать выучились», — позже вспоминала Елена Ивановна.
Обвенчались молодые люди в 1840-м году, когда Елене исполнилось семнадцать, а Николаю — тридцать. В Елене Мотовилов обрёл любящую супругу, преданную помощницу и союзницу. Молодая женщина оказалась прекрасной хозяйкой, и взяла в свои руки управление имениями. Супруги заботились о монастыре, где жил старец — Свято-Успенской Саровской пустыни. Щедро благотворили Мотовиловы и основанному батюшкой Серафимом Свято-Троицкому Дивеевскому монастырю. В обеих обителях они часто бывали. Вместе паломничали по святым местам. Радостным, духовным называла Елена Ивановна свой союз с Мотовиловым.
Их брак продлился 39 лет. Николай Александрович Мотовилов отошёл ко Господу 20 января 1879 года. Елена Ивановна была рядом. Позже она рассказывала: «Заснул тихо-тихо, как ребёнок». После кончины мужа Елена Ивановна стала хранительницей его архива, в котором были записки о преподобном Серафиме, пророчества старца, запись знаменитой беседы «О цели христианской жизни» и другие уникальные документы. В 1903 году Елена Ивановна передала всё это комиссии по канонизации Серафима Саровского. Так удивительный брак Мотовиловых послужил прославлению великого русского святого.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен