Участники группы антифашистского сопротивления «Белая роза» — Софи и Ханс Шолль — выступали против режима Гитлера.
Семья Шолль из немецкого городка Ульм с самого начала не поддерживала нацизм, открыто заявляя о своем несогласии с гитлеровской идеологией. В 1942 году в дневнике Софи появятся такие строки: «Хочу с Божьей помощью бороться против Гитлера». Позднее молодые люди раздобыли типографский станок и стали печатать листовки, которые раскладывали по почтовым ящикам. В них они выражали протест против расовой дискриминации, попрания духовно-нравственных прав человека. 18 февраля 1943 года Софи и Ханса Шолль арестовали и приговорили к смертной казни.
Что сказала Софи Шолль, когда её вели на казнь?

В феврале 1943 года студенты Мюнхенского университета, брат и сестра — 24-летняя Софи и 28-летний Ханс Шолль, как обычно, пришли на занятия. Поднявшись по лестнице на второй этаж, они переглянулись и едва заметно кивнули друг другу. Ханс скрылся в коридорах, а Софи прошла на балкон, который выходил во внутренний двор университета. Там прогуливались студенты и подметал дорожку дворник. Софи открыла портфель, достала толстую пачку листовок и бросила их с балюстрады вниз. Они разлетелись веером и упали на землю. Студенты тут же стали поднимать их и с изумлением читали. В листовках говорилось о том, что так тщательно скрывало от своего народа нацистское правительство: две недели назад немецкие войска потерпели поражение в Сталинградской битве. Так называемую «непобедимую» нацистскую армию авторы листовок называли бандой беспощадных убийц. Воззвание заканчивалось словами: «Долой Гитлера!». Софи быстро сбежала по лестнице в университетский холл, там её уже ждал брат. Он разложил листовки по аудиториям. Молодые люди радовались: им удалось выполнить непростую миссию. Они ещё не знали, что девушку, бросающую листовки, заметил дворник. На выходе из университета Софи и Хансу преградили путь офицеры гестапо...
Добропорядочная религиозная семья Шолль из немецкого городка Ульм с самого начала не поддерживала нацизм. В 1935 году, когда вышел так называемый «Расовый закон», старший брат Софии, Ханс, стал открыто заявлять о своём несогласии с гитлеровской идеологией. Тогда в доме Шолль прошли обыски. Гестаповцы изъяли «запрещённые» книги. Между тем это была просто художественная литература. Например, томик стихов Генриха Гейне — любимого поэта Софи. Однажды в её классе готовили праздничный концерт. Софи предложили прочитать со сцены пару стихотворений, и девочка сказала, что будет читать Гейне. Учитель пришёл в ярость и категорически запретил декламировать произведения этого, как он выразился, «писаки еврейского происхождения». «Кто не знает Гейне, тот не знает немецкой литературы», — возразила Софи. Именно тогда она впервые задумалась о том, насколько чудовищно фашистское мировоззрение, которое власти насильно внедряют в сознание народа. В 1942 году в дневнике Софи появятся такие строки: «Хочу с Божьей помощью бороться против Гитлера».
Между тем Ханс вернулся из армии, куда его призвали в 1939 году. За время службы ему многое довелось повидать. Он с дрожью в голосе рассказывал сестре о преступлениях Гитлера, о том, как расстреливают военнопленных и мирных жителей, о концлагерях. Брат и сестра решили бороться вместе. Так появилась группа антифашистского сопротивления «Белая роза». Кроме Ханса и Софи в неё входили ещё несколько человек, в основном студентов. Молодые люди раздобыли типографский станок и стали печатать листовки, которые раскладывали по почтовым ящикам. В них они выражали протест против расовой дискриминации, попрания духовно-нравственных прав человека, называли Гитлера палачом и призывали присоединиться к движению Сопротивления нацизму. По ночам участники «Белой розы» рисовали на городских стенах граффити с антигитлеровскими лозунгами. Софи и Ханс прекрасно понимали, что всё это может стоить им свободы и даже жизни, но не могли по-другому.
18 февраля 1943 года прямо в университете Софи и Ханса Шолль арестовали. Через трое суток непрерывных допросов состоялся суд. Брата и сестру обвинили в государственной измене. Обвинения звучали так: «осуждали национал-социалистический образ жизни», «наихудшим образом отзывались о фюрере». Шолли отказались раскаяться в содеянном. «Я по-прежнему считаю, что сделала лучшее, что могла сделать для своего народа», — сказала Софи в зале суда. После этого огласили приговор: смертная казнь для обоих. Буквально через несколько часов он был приведён в исполнение.
Софи и Ханс до последней минуты не теряли мужества, чем поразили даже своих палачей. Идя на казнь, Софи подняла глаза к небу и сказала: «Солнце по-прежнему светит». Это были слова надежды для всех, кто верил, что мрак фашизма обязательно будет побеждён.
Все выпуски программы Жизнь как служение
Евфимия (Моргачёва) Сезёновская и её семья

Фото: Roman Popov / Unsplash
В селе Нижне-Ломовом Рязанской губернии, а ныне — Липецкой области, в начале 19-го века проживало семейство Моргачёвых. Крестьянин Ефим Семёнович и его супруга Прасковья Петровна пользовались среди односельчан большим уважением. Двери дома Моргачёвых всегда были открыты для тех, кто нуждался. Ефим Семёнович и Прасковья Петровна давали приют и кусок хлеба беднякам и странникам. С самых ранних лет перенимала у благочестивых родителей добрые душевные качества их дочь — Евфимия.
Девочка родилась в 1806 году, 14 сентября, в праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня. С детства Фимушка, как ласково звали её в семье, радовала отца и мать своим смирением, незлобивостью. Рано стала помогать родителям. Когда ей исполнилось 12, она взяла на себя большую часть забот о новорождённом брате Игнате. Отец и мать переживали, что дочь часто занята с младенцем, отправляли её поиграть со сверстниками. Но Евфимия кротко отказывалась. Говорила, что ухаживать за братиком для неё радостнее любых игр. Когда ребёнок засыпал, девочка брала в руки Евангелие, жития святых или молитвослов. В любую свободную минуту она читала духовные книги и молилась.
Когда Евфимии исполнилось семнадцать, стали свататься женихи. Однако девушка всем отказывала. Отец и мать деликатно поинтересовались у неё, в чём же причина. И Евфимия призналась, что мечтает не о супружестве, а о том, чтобы целиком посвятить себя служению Богу. И в будущем принять монашеский постриг. Любящие родители приняли её выбор, и неволить замужеством не стали. Они и сами давно уже чувствовали сердцем, что дочь их предназначена не для мирской, а для духовной жизни. Пока же, по просьбе Евфимии, они отпустили её в паломничество по святым местам.
Около года провела девушка на богомолье. А когда вернулась домой, её ждала новость: отец вместе с ещё несколькими односельчанами переселялись в Самарскую губернию. Там крестьянам давали большие наделы земли. Всё уже было решено, вещи собраны. Ждали только возвращения Евфимии. Однако девушка пришла в смятение. Ведь в скором времени она собиралась принять постриг. Неподалёку, в селе Сезёново, подвизался её духовный наставник, затворник Иоанн. Евфимия обратилась к нему за советом. «Ехать не хочется, и оставаться боюсь. Буду грустить, плакать и тянуться к родным», — признавалась она. Сезёновский затворник благословил её не уезжать. Ефиму Семёновичу и Прасковье Петровне тяжело было расставаться с дочерью. Но и тут они проявили любовь и не стали её принуждать. Евфимия поехала проводить родных до города Козлова — нынешнего Мичуринска. Расставались со слезами. Моргачёвы не знали точно, где именно выделят им под Самарой землю. Евфимия тоже пока не знала, в каком монастыре благословят её поселиться. Поэтому даже адреса для писем родители и дочь не могли друг другу оставить.
Тяжело давалась девушке разлука с семьёй. К тому же духовный наставник Евфимии, затворник Иоанн, неожиданно попросил её не торопиться с постригом. Он заложил в Сезёново семипрестольный храм. На строительство требовались большие средства. Иоанн благословил Евфимию отправиться на сбор пожертвований. Ходила она в одиночку; побывала во многих городах и селениях России; и в хижинах бедняков, и в богатых дворцах знатных вельмож. в 1843-м году оказалась в Самарской губернии. Пришла в одно село, постучалась в первый же дом. А когда дверь отворилась, едва не лишилась чувств. На пороге стоял её отец, за ним — матушка и братья! Так Господь помог им встретиться после долгой и тяжёлой разлуки. Недолго, однако, пришлось Евфимии гостить у родителей. Нужно было продолжать сборы на храм. Ещё десять лет несла она это послушание. Однако с той нечаянной радостной встречи связь Евфимии с семьёй уже не прерывалась. Она поддерживала переписку с родными и после того, как приняла монашеский постриг 20 декабря 1853 года с именем Серафима. Вскоре её примеру последовал и младший брат Игнат — он тоже стал монахом. Серафима же основала в Сезёново женскую обитель и стала её первой игуменьей. Она отошла ко Господу в 1877 году. А перед самой кончиной приняла постриг в великую схиму — высшую ступень монашества. Промыслительно, что в нём сезёновская игуменья получила прежнее, семейное имя — Евфимия.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
Иеросхимонах Павел (Гулынин)

Фото: Vladimir Vinogradov / Unsplash
23-го августа 1901 года в семью пензенского дьякона Якова Гулынина и его супруги Натальи пришла большая радость — на свет появился сын. В крещении младенца нарекли Павлом, а в доме ласково звали Павлушей. Родители старались передать сыну свою любовь к Господу, понимание всей жизни как служения Ему. Неудивительно, что Павел ещё в детстве решил избрать для себя духовную стезю, пойти по отцовским стопам. В 1912-м, после окончания церковно-приходской школы, он поступил в пензенское Тихоновское духовное училище. В 1917-м, когда заканчивал последний курс, прогремела октябрьская революция. А за нею — гражданская война. Семнадцатилетнего Павла мобилизовали в Красную Армию. Домой он вернулся только в 1920-м, после тяжёлого ранения. Яков Кондратьевич встретил сына один. За эти годы диакон успел овдоветь, а Павел — осиротеть: матушка Наталья Никифоровна скончалась от тифа.
В 1921-м году Яков Кондратьевич благословил сына на брак. Избранницей Павла стала скромная девушка по имени Серафима, дочь священника. Павел получил место псаломщика в Никольской церкви села Глубовка, что в Пензенской губернии, а в январе 1924 года был рукоположен в сан диакона. Тогда же они с супругой, наконец, построили небольшой дом. Завели хозяйство. Со временем в семье появились дети. Часто в гости заезжал Яков Кондратьевич, и тогда из дома Гулыниных раздавалось чудное пение на два голоса — отец и сын любили вместе петь.
Казалось, жизнь постепенно входит в колею. Но в 1930-м по чьему-то ложному доносу Якова Кондратьевича и Павла арестовали — за контрреволюционную пропаганду. Павла через несколько часов отпустили, а вот его отец получил срок — два года заключения. Здоровье пожилого уже человека не выдержало — Яков Кондратьевич скончался в тюрьме в1932-м. Не оставили в покое и Павла. Власти предложили ему сотрудничать — доносить на прихожан храма. Пойти на такое он не захотел. Тогда ему приказали как можно скорее покинуть деревню.
Отец Павел с семьёй переехал в уездный городок Моршанск Тамбовской губернии. Но сперва принял рукоположение во иерея. Этот его решительный шаг в годы, когда шли преследования и аресты духовенства, поддержала супруга отца Павла. Матушка Серафима заверила мужа: если Господу будет угодно послать ему испытания, она разделит с ним все трудности. Ей довелось выполнить это своё обещание.
В ноябре 1937-го, в полночь, в дом Гулыниных ворвались сотрудники НКВД. Провели обыск. И арестовали отца Павла. Через несколько дней состоялся суд. Приговор — 58-я статья. Контрреволюция. С клеймом «враг народа» отца Павла отправили в Колымский исправительно-трудовой лагерь. Оттуда, из страшных условий, он писал родным: «Скучаю. Хочу вас увидеть, обнять, поцеловать. Молитесь за меня, чтобы Господь помог мне с терпением перенести этот крест». Долгие 13 лет матушка Серафима добивалась разрешения выехать к мужу. Весной 1950 года она, наконец, его получила. На Колыму её провожали взрослые уже дети. Встретив жену, отец Павел воспрял духом — теперь рядом с ним был дорогой близкий человек. А через три года, в светлый праздник Благовещения, вышла амнистия для политических заключённых. Попал под неё и отец Павел Гулынин. В мае 1951-го они с матушкой вернулись домой.
После всех испытаний Господь послал им ещё сорок лет мирной жизни. Отец Павел служил в храме, нянчил внуков. Вот только часто болел. Весной 1989 года, предчувствуя скорую кончину, отец Павел принял монашеский постриг. В нём ему нарекли то же самое имя — Павел. Через месяц, в окружении родных — сестёр, братьев, детей и внуков — иеросхимонах Павел (Гулынин) мирно отошёл ко Господу. Спустя несколько лет рядом с мужем на Базенском кладбище города Моршанска нашла упокоение и матушка Серафима. Отец Павел говорил, что нет лучшей отрады, чем вера в Бога, семья и дети. Эта отрада всегда была с ним в его жизни.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
Константин Ушинский и его семья - супруга Надежда Семёновна и их дети

Фото: Seljan Salimova / Unsplash
Константина Дмитриевича Ушинского часто называют отцом-основателем русской педагогики. Но прежде всего, он был просто отцом. Родителем шестерых детей, счастливым семьянином. И может быть именно поэтому умел так тонко чувствовать и понимать детскую душу.
Семью Ушинский создал по меркам конца 19-го века довольно поздно — в 29 лет. До этого задуматься о личном счастье Константину Дмитриевичу, по-видимому, было просто некогда. Сначала он учился, потом много и напряжённо трудился. Ушинский преподавал, занимался научной работой, печатался в журналах. В 1852-м году выдалась небольшая передышка, и Ушинский отправился из Петербурга в Черниговскую губернию — город Новгород-Северский. Там прошли его детство и ранняя юность. Нанося визиты родственникам и старым знакомым, Ушинский оказался в имении Богданка — маленьком хуторе в 15 верстах от города, где жила семья помещиков Дорошенко. С их дочерью Наденькой он когда-то дружил — вместе они играли, читали свои первые книжки, участвовали в домашних спектаклях.
Теперь Наденьку было не узнать. Она стала взрослой барышней. Константина Дмитриевича поразила внутренняя и внешняя красота девушки, её образованность и он вдруг, неожиданно для самого себя, понял, что испытывает к ней чувства. Ушинский стал едва ли не каждый день стал приезжать в Богданку, чтобы повидаться с Наденькой. Они гуляли по саду, вспоминали детство. Отпуск Константина Дмитриевича подходил к концу, но расставаться молодым людям совсем не хотелось. И в один из своих приездов Ушинский торжественно попросил у родителей Наденьки её руки. Вскоре счастливые жених и невеста обвенчались в маленькой хуторской церкви. О глубоких и искренних чувствах молодожёнов свидетельствует трогательное стихотворение, которое Константин Дмитриевич написал в год своей свадьбы, и посвятил супруге: «...Жизнь в душе моей проснулась, Призыву милому откликнулась она, \ Весельем сердце встрепенулось,\ И снова счастьем грудь полна...». Дочь Ушинского, Вера, писала в своих мемуарах о том, что отец всю жизнь глубоко любил и уважал свою жену. Надежда Семёновна была мудрой женщиной с сильным характером, прекрасной хозяйкой и матерью. Она подарила Константину Дмитриевичу шестерых детей — трёх сыновей и трёх дочерей.
Ушинский погрузился в отцовство. Он постоянно занимался с детьми — гулял, играл, читал. И в письмах к знакомым признавался, что очень счастлив. «Семья моя здорова; дети учатся хорошо и все добряки — чего же мне более? Самое спокойное из наслаждений — наслаждение семейным счастьем», — писал Константин Дмитриевич. Не секрет, что главный свой педагогический труд — хрестоматию «Родное слово» — Ушинский создал, вдохновляясь воспитанием собственных детей. У каждого из братьев и сестёр в семье Ушинских были свои обязанности по дому. Например, старшие девочки, Вера и Надя накрывали на стол. Вера отвечала за завтраки, и поэтому должна была вставать по утрам первой. Однако Константин Дмитриевич обычно поднимался ещё раньше; и часто, чтобы дать дочери как следует выспаться, выполнял работу за неё. По воскресным дням и праздникам Ушинские посещали храм — семья была верующей. И в своих трудах Константин Дмитриевич не раз подчёркивал важную воспитательную роль христианства. «Обряды нашей православной церкви имеют великое воспитательное влияние. Они обнимают детскую душу святым религиозным чувством, настраивают её на возвышенный лад», — писал он.
В декабре 1870 года Ушинский с сыновьями ездил в Крым, и на обратном пути сильно простудился. У него началось тяжёлое воспаление лёгких, оправиться от которого педагогу, увы, не удалось. В час его кончины рядом с Ушинским была вся его семья. Жена, Надежда Семёновна, читала супругу по его просьбе поэму Жуковского «Ундина». Когда чтение закончилось, Константин Дмитриевич позвал детей. Все вместе помолились. После молитвы Ушинский уснул. Во сне, в окружении самых близких и дорогих людей, он тихо отошёл ко Господу. Современные биографы Ушинского часто сетуют, что педагог оставил мало воспоминаний о своей личной жизни. Ему, погружённому в научную работу, попросту было не до мемуаров. Однако сохранилась фотография Константина Дмитриевича в кругу семьи — с супругой и детьми — её можно найти в открытом доступе. И она красноречиво свидетельствует о счастье Ушинского.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен