У нас в гостях были старший научный сотрудник Института мировой литературы Российской Академии наук Елена Осипова, Старший редактор издательства ПСТГУ Егор Агафонов и художник, фотограф Валерий Близнюк.
Мы говорили о связи сербской и русской культур и о международном фестивале «Сербское утешение русскому сердцу».
Ведущий: Алексей Пичугин
А. Пичугин:
— Дорогие слушатели, здравствуйте. «Светлый вечер» на светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин, рад вас приветствовать. Я с удовольствием представляю людей, которые также в нашей студии сегодня. Нас много, мы все, наши гости, наверное, вам, дорогие слушатели, если вы часто вместе с нами вместе, с нашими вечерними программами, знакомы. Это Егор Агафонов, старший редактор издательства Православного гуманитарного университета, ПСТГУ. Добрый вечер.
Е. Агафонов:
— Добрый вечер.
А. Пичугин:
— Елена Осипова, кандидат филологических наук, доцент кафедры славянской филологии ПСТГУ. Здравствуйте.
Е. Осипова:
— Здравствуйте, Алексей.
А. Пичугин:
— Валерий Близнюк, художник, член Московского союза художников, секция монументальной живописи, а также фотограф и иконописец. Валерий, здравствуйте.
В. Близнюк:
— Здравствуйте.
А. Пичугин:
— А мы не просто так собираемся сегодня, поговорить о том о сем, мы хотели бы вам, дорогие слушатели, представить и пригласить вас на замечательное мероприятие, оно целых десять дней будет проходить в октябре, очень скоро — Свято-Тихоновский проводит Международный русско-сербский фестиваль «Сербское утешение русскому сердцу». С 18 по 28 октября на разных площадках московских, в основном в Свято-Тихоновском, но не только. Сегодня по ходу программы будем знакомить вас с теми местами и теми мероприятиями, куда можно прийти. И я, как человек, который очень вот, знаете, у нас фестиваль называется «Сербское утешение русскому сердцу» — для меня вот всегда моему русскому сердцу балканское в целом утешение, оно очень-очень согревает, и я как-то болею, переживаю из-за того, что последнее несколько лет мне не удается приехать ни в Сербию, ни в Черногорию. И мы сегодня еще поговорим про наш проект, который мы вместе с моим близким другом, отцом Максимом Бражниковым из города Орска, делали долго выставку, возили ее по разным российских регионам. Выставка эта, немного переформатированная, будет тоже представлена на фестивале, от этого моему русскому сердцу чуть теплее становится. Хотя и в не в полной мере, потому что пока вот не будет такого физического возвращения на Балканы, я думаю, что там окончательно не потеплеет. Но все равно, с 18 по 28 октября фестиваль «Сербское утешение русскому сердцу». Надо сначала, прежде чем мы будем говорить о мероприятиях и площадках, в целом рассказать о фестивале, об идее его проведения, о том, как кто где что проводит. Егор указывает на Елену, поэтому, Елена, вам надо будет начинать нашу программу.
Е. Осипова:
— Здравствуйте, уважаемые слушатели. Наш фестиваль задуман как опыт обращения к соборному опыту церковного и народного единства русских и сербов. И в наше время оно может послужить и для духовного обогащения, и для укрепления. Потому что, как сказано в анонсе, наш фестиваль — это путешествие туда, где сливаются Небесная Сербия и Святая Русь, вдохновляя нас жить и действовать в истории. И само открытие у нас предусмотрено таким образом, что 18 октября, помимо выставок, запланированных на фестивале, пройдет вечер памяти митрополита Амфилохия (Радовича), многим известного архипастыря и в России, и вообще во всем православном мире. Это был такой столп православия, который в трудное, очень смутное время пришел на кафедру черногорских митрополитов и наследовал опыту святителя Петра Цетинского и Негоша, крупнейшего сербского, южнославянского поэта.
А. Пичугин:
— Да, я вот хочу даже сказать (простите, что перебиваю), как-то Черногория, когда о ней начинаешь говорить с точки зрения Церкви, я думаю, что для многих наших слушателей Черногория (в первую очередь из тех, кто там был) —это красивое место, куда можно приехать, отдохнуть на море. У многих своя Черногория, у кого-то там даже своя квартира, русские очень много покупали недвижимости в Черногории. Но церковная Черногория — это отдельная история. То есть вы, бывая в Черногории, наверняка вы в каких-то экскурсионных целях посещали Цетине, посещали монастырь Василия Острожского, но это вот такие туристические места очень важные. Но есть еще какое-то другое измерение Черногории, и вот оно очень тесно связано с именем митрополита Амфилохия, которого вот уже два года как с нами нет. Как раз вот получается, что он в октябре 2020 года ушел, и сейчас вот, к двухлетию со дня его кончины, и проводится, в том числе проводится этот вечер. Но он очень много всего сделал. Вот для меня, когда речь заходит о Черногории и Церкви, до сих пор я как-то: а, ну Черногория — митрополит Амфилохий. Хотя уже все поменялось, но тем не менее память о нем она, правда, очень светлая. Я не был с ним знаком, но мои друзья, которые к нему приезжали, вот тот же отец Максим, — он всегда принимал, всегда звал в Черногорию, всегда устраивал. Я знаю, что многих священников он принимал всегда у себя, и даже не знаю никого, кому бы он отказал.
Е. Осипова:
— Ну я бы сказала, что опыт его окормления продолжается, и его наследие живет. Потому что его замечательный преемник, ученик, митрополит Черногорско-Приморский Иоанникий (Мичович)...
А. Пичугин:
— Я надеюсь, что будет возможность с ним тоже познакомиться в рамках фестиваля.
Е. Осипова:
— Да, если Бог даст, он будет как раз у нас на вечере памяти и расскажет о опыте служения с владыкой Амфилохием. И еще надо сказать, что промыслительно кончина владыки Амфилохия пришлась накануне дня памяти святителя Петра Цетинского, чья память совершается 31 октября по новому стилю, и накануне дня памяти Негоша, чья память, соответственно, 1 ноября. То есть это даже показательно, потому что святитель уже даже я говорю, святитель Амфилохий (Радович), он, в общем-то, наследовал их опыту — в сложное очень время жизни каждый управлял Черногорией. А дело в том, что и святитель Петр Цетинский, и Негош были не только владыками, но и правителями, но даже и поэтами. А митрополит Амфилохий, хоть был только митрополитом, но однако же его слово имело реальный политический вес. И поэтому...
А. Пичугин:
— Да, мы это помним. Даже на фоне вот событий, которые происходили незадолго до его кончины, где-то за год примерно, когда правительство Черногории принимало закон (там сейчас не будем вдаваться в детали этого закона), который был связан с имуществом Сербской Церкви на территории Черногории, который вызвал массу недовольства. И надо сказать, что многие черногорцы, это факт, они не очень комплиментарно относятся к сербам. Опять же не будем вдаться в подробности каких-то конфликтов, которые на Балканах на протяжении десятилетий происходили, но факт в том, что отношения не всегда были безоблачными. И авторитет митрополита Амфилохия всегда эти конфликты сглаживал. И вот этот протест, который возник против принятия этого закона, он дал свои плоды — закон отменили и, по крайней мере сейчас, все откатилось к тому времени, как было вот до его принятия.
Е. Осипова:
— Ну конфликты, надо сказать, достаточно искусственные, это же было инициировано Тито, вот это искусственное разделение единой сербской нации на сербов и черногорцев, и оно не имеет глубоких оснований. Но действительно владыка Амфилохий, как настоящий серб, черногорцы это же такие всегда были самые храбрые сербы, которые отстаивали независимость и свободу.
А. Пичугин:
— Ну черногорцев можно сравнить в какой-то мере с нашими кавказскими народами. Они же все равно, вот эта приморская часть Черногории, как сами черногорцы говорят, она не населена коренными черногорскими народами, в большей степени это наследники венецианцев, наследники генуэзцев, люди, которые туда по морю пришли, и какая-то часть вот спустившихся с гор черногорцев. Так по крайней мере в Черногории очень любят объяснять вот эту такую достаточно богатую палитру этнических отношений.
Е. Осипова:
— Ну дело в том, что просто Черногория была разделена на племена, вот там сохранилось вот это древнее родовое разделение на племена, и это очень интересное явление в современной славянской жизни. Однако все равно это люди одного корня славянского и одного сербского корня. Между прочим, у нас, в русской периодике XIX века, часто именовали сербов разными именами. Ну судя только еще потому, что в науке не сложилось полное представление о том, что это все сербы. А именно, например, далматинцы, герцеговинцы, черногорцы и так далее, но все-таки это один сербский народ. Но мы немножко отвлеклись...
А. Пичугин:
— Да, давайте об организации фестиваля.
Е. Осипова:
— Просто невозможно, когда говоришь о владыке Амфилохии, невозможно не сказать о чем-то еще в связи с ним, потому что он такой был масштабной личностью. И поэтому мы всех очень рады будем видеть на вечере памяти, там можно будет увидеть фрагмент из одного документального фильма, где он говорит на русском языке о России в том числе, о том, как он полюбил Россию благодаря Достоевскому, и о опыте почитания Царя-мученика у них, в Черногории. Мы знаем, например, что у нас на 50-летие памяти Царя-мученика, на его день рождения, в Черногории в одном монастыре была установлена очень интересная часовня с памятником всей Царской Семье. В этой же день можно будет и пообщаться с митрополитом Иоанникием (Мичовичем), по крайней мере услышать его опыт общения с Владыкой, и это его сподвижник. Также будет и епископ Иоанн Пакрацко-Славонский (Чулибрк). И люди смогут воочию услышать много интересного от них. Кроме того, будет открытие двух выставок. Это выставка о сербских святынях Косово и Метохии «Сербские святыни —порушенные и созидаемые».
А. Пичугин:
— Я напомню, что у нас в гостях сегодня Егор Агафонов, старший редактор издательства Свято-Тихоновского университета. Елена Осипова, доцент кафедры славянской филологии ПСТГУ и художник, член Московского союза художников, секция монументальной живописи, фотограф, иконописец, Валерий Близнюк. Мы говорим о фестивале «Сербское утешение русскому сердцу», который с 18 по 28 октября будет проходить в Москве. Давайте все-таки еще в двух словах буквально кратко, тезисно про организацию фестиваля — почему решили его провести в Москве, как это было сделано, и перейдем уже непосредственно к площадкам. Егор, давайте мы теперь к вам перейдем, расскажите про идею саму организации фестиваля, потом подробнее поговорим о разных выставочных проектах интересных.
Е. Агафонов:
— Ну, собственно говоря, наверное, идея фестиваля достаточно ярко прописывается, прочитывается из его названия. Действительно, нам хотелось дать в наше очень трудное и скорбное, я бы сказал, время какое-то утешение. И близость, духовная связь, духовное родство, и я бы даже сказал, какое-то культурное взаимопроникновение русской православной традиции и сербской православной традиции настолько богаты, настолько разнообразны, настолько значительны, что, наверное, действительно в это время обратиться к наследию сербской культуры и сербской церковности, это будет иметь какое-то радостное и утешительное значение для всех нас. Надо сказать, что сам фестиваль получился достаточно разнообразным, в нем довольно много мероприятий самого разного плана — несколько выставок, однодневная научная конференция, кинолекторий с четырьмя фильмами, презентация книги, встречи вот с известными людьми и, в частности, с митрополитом Иоанникием и епископом Йованом (Чулибрком), о которых сейчас Лена сказала. Если можно, я сразу хотел бы наших слушателей, чтобы они не оставались в неведении, пригласить всех на сайт фестиваля. Есть специальный сайт, на котором есть подробная программа мероприятий и есть возможность зарегистрироваться на посещение всех мероприятий. Для того чтобы было понятно — эти мероприятия бесплатные, на них можно свободно пройти посетителям. Но, поскольку основная часть проходит на территории Свято-Тихоновского университета, в главном здании —Лихов переулок, 6, — то для посещения необходима предварительная регистрация. Все это можно сделать на официальном сайте фестиваля. Вы можно просто, не мудрствуя лукаво, в интернете набрать: «Сербское утешение русскому сердцу».
А. Пичугин:
— Да, как я сделал сейчас.
Е. Агафонов:
— И увидите сайт фестиваля с подробным расписанием всех событий, и в том числе и тех, о которых мы сегодня просто не сможем упомянуть по недостатку времени, потому что их, повторюсь, довольно много. Но тем не менее вот это надежный такой портал, надежный вход для всех, кто так или иначе заинтересован и захочет это посетить или лично, или, может быть, даже некоторые мероприятия у нас будут проходить в виду зум-встреч, зум-конференций, поэтому и такая возможность удаленного присутствия тоже будет.
А. Пичугин:
— Да, потому что если мы сейчас назовем адрес сайта, я думаю, то он не запоминаемое слово. Проще всего набрать в поисковике: «Сербское утешение русскому сердцу» — и сразу все найдется. А первое мероприятие, о котором мы хотели бы поговорить, оно не 18-го числа, а официальное открытие раньше, на Покров — 14-го. Причем площадка, где это пройдет, дружественная для Радио ВЕРА — мои коллеги Алла Митрофанова, Александр Ананьев, Константин Мацан там завсегдатаи и ведущие разных мероприятий, — это пространство «Фавор», по адресу Маросейка, 7/8, прямо недалеко от метро «Китай-город», на Маросейке, в самом центре Москвы. Там 14 октября пройдет открытие фотовыставки Валерия Близнюка «Косово и Метохия. Сербское историческое наследие». Ну, Валерий, вам слово.
В. Близнюк:
— Да, замечательная площадка, я там уже делал до этого выставки. На выставочном пространстве «Фавор» не требуется регистрация, очень близко у метро, это замечательная площадка. И я благодарю, что мне предоставили возможность там выставить свою серию из проекта «Сербское историческое наследие». Сама съемка велась в Косово и Метохии в 2007 году, еще перед вот этими печальными событиями передачи этих земель, отторжения от Сербии...
А. Пичугин:
— За год.
В. Близнюк:
— Да, за год. И вот это еще была такая вот мысль, мы уже чувствовали, чем это все кончается и успеть бы побывать в этих монастырях. Это совершенно небольшая территория, сто где-то на сто километров, где такое сосредоточение памятников живописи, архитектуры, культуры — там четыре Лавры, там вот эти монастыри, в которых мы побывали — это Высокие Дечаны, Печь Патриаршая, Грачаница — это если бы только во всей Сербии оставались эти три храма с фресками XIII-XIV веков, уже только они позвали бы к себе иконописцев для изучения — кладезь просто, это невероятно. В одном храме Пантократора в Дечанах сохранилось больше тысячи ликов. Удивительность этого, этих ансамблей, что они были построены, воздвигнуты, расписаны в начале XIV века, в самом начале, и в невероятной великолепной сохранности дошли до нас. Когда туда вот заходит человек, художник особенно, он прекрасно понимает, что ну вот ты попал в такую историю — там огромный материал, а тебе всего там несколько часов на посещение, ты прекрасно понимаешь, что это бесконечно. Это наши учителя, в общем-то, и поехали туда воспринять вот это вот наследие, именно церковно-изобразительного искусства. Я даже думаю, что и в самой Греции не сохранилось в этот период такого количества памятников, а здесь еще на такой совершенно небольшой вот территории.
А. Пичугин:
— Я очень жалею, что мне до сей поры не посчастливилось побывать в Косово, не повезло пока что. Я, единственное, где в Косово ну условно был, это только на дороге недалеко от города Нови-Пазар. Там как-то так вот дорога от Белграда в Нови-Пазар идет, что ты кусочек Косова проезжаешь — там нет никаких границ, поскольку дорога в горах идет, и ты с нее свернуть просто не можешь, но официально она там через кусочек Косова проходит. Единственное, вот самое близкое место к Косово, где я был, это Нови-Пазар город. Ну он такой, очень албанский.
В. Близнюк:
— Да. Там в тот год, когда мы там были, там была перестрелка в центре города.
А. Пичугин:
— А вот недавно там тоже было что-то.
В. Близнюк:
— Ну вот в тот год, когда мы были, прямо буквально перед нами, и там, конечно, это было такое напряжение. Даже вот наше посещение монастыря Высокие Дечаны, тоже это перед нашим приездом, я не помню, там то ли полгода, то ли несколько месяцев прошло, была обстреляна из миномета, и древние стены XIV века сохранили обитель от разрушения, и никто не пострадал. И все вот эти вот монастыри — Дечаны, Печь и Грачаницы — они находятся в окружении так достаточно агрессивного албанского поселения, и они, по логике, могли быть и потеряны для нас. Благодаря мужеству вот итальянских военных, которые стояли там в охране, в вот этих войсках KFOR. Вот в случае с монастырем Дечаны была акция такая — туда шло несколько тысяч агрессивно настроенных албанцев, чтобы расправиться с обителью. И поступила команда забрать монахов и вывести из монастыря. Монахи не согласились на это и сказали, что мы останемся в своей обители, и тогда командование отдало приказ, чтобы итальянские солдаты вышли оттуда и как бы не были свидетелями. И те тоже, устыженные, что монахи остаются, тоже остались. Таким образом вот это событие, оно нам сохраняет вот эту обитель до сегодняшнего дня. И вот это не просто вот обитель, да, вот как могли считать, множество обителей, эти обители, это такие реликварии Сербской Церкви. Печь Патриаршая — это раки, там ходишь просто от стены к стене — ты видишь раки иерархов Сербской Церкви, они там с XIII века — это, в общем-то, резиденция сербских патриархов. А она там своими вот этими святынями и росписями, там комплекс храмов в одном ансамбле очень интересный — нартекс, притвор объединяет их, и там около четырех храмов, и росписи от XIII до XIV века, и они невероятно высокого уровня. И, слава Богу, нам там было дозволено фотографировать, мы теперь пользуемся этим наследием все эти года.
А. Пичугин:
— А вы с тех пор там не были?
В. Близнюк:
— К сожалению, да, я вот хотел бы обязательно туда сходить. Потому что это вот один мой большой проект о памятниках плененных, в который входят храмы Константинополя, Кипра Северного и вот Косова, мне хотелось объединить в одно, в один альбом.
А. Пичугин:
— А ну Северный Кипр — у нас, говорят, скоро даже самолеты полетят. А в Косово как-то можно сейчас попасть? Я насколько знаю, никаких преград для посещения Косова никогда не было. Единственное, что многие же машины арендуют, и вот ни одна сербская прокатная компания не дает страховки на Косово. Не потому, что там обязательно вас убьют или машину разобьют, но это из-за отношений между частями Сербии и Приштины. Хотя люди вот на свой страх и риск едут на арендованных машинах, а если не арендована, ну просто там транспортная есть, ну у нас сейчас куда только нет транспортной недоступности, она у нас повсюду сейчас. Поэтому как вот в Косово попасть — ну просто достаточно, наверное, из Белграда все равно что-то да ездит в Приштину.
В. Близнюк:
— Да, там не прерывалось возможности паломникам из Сербии бывать в этих обителях. И, конечно, албанцы предоставляют это, потому что у них есть определенные политические задачи — продемонстрировать вот свою лояльность. Но, конечно, страх у людей есть, и риск определенный есть, это вот еще тогда мы замечали. И потом мне вот паломники и художники, которые там бывали, рассказали. Конечно, это, в общем-то, выглядит очень печально: монастырь окружен бетонными стенами, колючей проволокой, КПП с военными, все по определенным разрешениям. Вот какие-то концлагеря — вот визуально они вот так выглядели. И это территория, на которой с XIII века жили и молились сербские люди, теперь вынуждены прорываться через эти кордоны, чтобы посетить свои святыни, и это, конечно, очень удручает. Но сербское утешение русскому сердцу есть, потому что ведь если мы вспомним историю, сколько столетий эти монастыри были под османским игом, и совершенно небольшой промежуток у них был некоторой свободы, и сейчас они опять в пленении. Но вот эта их такая вот неубиваемость, выживаемость, и вот этот сам образ этих монастырей, что вот мы можем там побывать и унаследовать эту красоту, несмотря на эти плененные столетиями века, и это тоже вот такое утешение.
А. Пичугин:
— А что будет на открытии 14 октября?
В. Близнюк:
— Будут фотографии, в основном я выбрал, там небольшая площадка, это монастырь Высокие Дечаны — это мужской монастырь, самый большой в Сербии там около 20-30 иноков. И монастырь Печь Патриаршая — это женский монастырь, тоже огромный ансамбль архитектурный, с живописью. И вот некоторые фотографии из этих будут на стенах, и в слайд-фильме продемонстрирую.
А. Пичугин:
— Можно с вами будет пообщаться, вы проведете экскурсию и расскажете?
В. Близнюк:
— Да, обязательно.
А. Пичугин:
— 14 октября во сколько открытие?
В. Близнюк:
— В 18 часов.
А. Пичугин:
— В 18 часов, в шесть вечера. А сами фотографии будут там висеть...
В. Близнюк:
— И через проектор на большом экране, там замечательный огромный экран, и можно будет...
А. Пичугин:
— Да, Егор.
Е. Агафонов:
— Да, я хотел еще добавить, что во время этого открытия, которое состоится при участии Сербского посольства, будет еще и концерт такого русско-сербского московского коллектива «Жуте Крушке» — это в переводе значит «Желтые груши», который исполнит небольшую программу специально подобранных песен вот этого региона, Косово и Метохии.
А. Пичугин:
— Это очень интересно.
Е. Агафонов:
— Поэтому я думаю, что все, кто придут на это открытие, не останутся недовольными. Сама же выставка уже развешана на стенах пространства «Фавор», и в течение всего октября в любое свободное от мероприятий время можно свободно и бесплатно приходить и смотреть эту выставку.
А. Пичугин:
— Да, а мы сейчас буквально на минуту прервемся и после этого вернемся к разговору о фестивале «Сербское утешение русскому сердцу», который с 18 по 28 октября будет проходить в Москве. И у нас гости в нашей программе, сегодня это Елена Осипова, доцент кафедры славянской филологии Свято-Тихоновского университета, Валерий Близнюк, фотограф, иконописец, художник, член Московского союза художников, секции монументальной живописи, и Егор Агафонов, старший редактор издательства Свято-Тихоновского университета.
А. Пичугин:
— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что сегодня у нас в гостях Егор Агафонов, старший редактор издательства Свято-Тихоновского университета, Валерий Близнюк, фотограф, иконописец, художник, член Московского союза художников, секции монументальной живописи, Елена Осипова, кандидат филологических наук, доцент кафедры славянской филологии Свято-Тихоновского университета. Елена, у вас, я так понимаю, тоже есть часть в рамках фестиваля — проект, связанный с Косово?
Е. Осипова:
— Да, вы знаете, у нас будет выставка еще очень интересная о святынях Косово и Метохии — «Сербские святыни — порушенные и созидаемые». И я бы хотела добавить, что цель нашей выставки в том, чтобы показать, что эти святыни живы и являются оплотом церковной народной жизни. Как когда-то они являлись центром притяжения народной жизни и сосредоточения церковной иерархии в османский период, так и сейчас. Потому что в них служатся службы, они являются центром паломничества из разных регионов Сербии. Между прочим, даже самая высокая рождаемость в сербских семьях именно на Косове — и я об этом слышала от сербов неоднократно.
А. Пичугин:
— Но речь идет в данном случае — давайте тут надо все-таки сказать, наверное, про то, как живут сербы в Косово, и о том, что сейчас именно в Косово и Метохии сербов не очень много, в целом по вот этому региону. И есть северная часть региона, где сербское население как раз продолжает жить, и это тоже предмет такого вот спора Белграда и Приштины.
Е. Осипова:
— Да, северный Космет со столицей в Косовской Митровице — это одна шестая часть края, которая полностью под сербами. Но, однако, сохраняются и многотысячные сербские общины, во-первых, в Грачанице и на юге, например город Ораховац. Там да, действительно сербы в более трудных условиях, чем, например, в северных областях Косово, однако и там есть сербские школы, и дети рожаются в семьях. И даже вот есть пророчества старца Фаддея Витовницкого, что Косово рано или поздно вернется в состав Сербии, хотя оно, по сути-то, остается — в том смысле, что Сербия не признала независимость Косова, поэтому это опять-таки такой сложный вопрос. Но в любом случае главное, что народ продолжает там жить и Церковь действует. Там же и главная резиденция Сербского патриарха, где проходят его хиротония — Печская Патриархия, в самом центре Косово и Метохии, в Метохии. Потому что даже само название края говорит о исконном присутствии здесь церковных объектов: «метохия» с греческого — «церковная земля». И здесь особое вот средоточие многих святынь.
А. Пичугин:
— И открытие выставки в Лиховом переулке 18 октября, правильно?
Е. Осипова:
— Да, совершенно верно.
А. Пичугин:
— Давайте еще и нашим слушателям, наверное, напомним, где находится Лихов переулок — это метро «Трубная», «Цветной бульвар». Ну тут у нас теперь, там получается, что можно пройти от «Трубной», от «Цветного бульвара», тем более это станции переходные, с одной на другую можно попасть. И помните, Высоцкий пел: «Где мои семнадцать лет? На Большом Каретном» — вот это все там рядом, по соседству, да. И там главное здание, я не знаю, правильно ли назвать его главным зданием Свято-Тихоновского университета, потому что теперь уже здание при Николо-Кузнецком храме — это здание, где исторически возник Свято-Тихоновский университет. А Лихов, дом 6 — это Московский Епархиальный дом, о нем много говорили, сейчас повторять не будем. Найдите наши программы, мы и мероприятия, которым там внутри, на Лихова, 6, в Соборной палате проводятся, тоже часто о них рассказываем. И вот там же, по этому адресу, будет и открытие фестиваля, церемония и выставка, посвященная святыням Косова и Метохии. Но вы не путайте, друзья, потому что мы только что, вот до перерыва, говорили про выставку, фотовыставку Валерия Близнюка «Косово и Метохия. Сербское историческое наследие» — мы вам советуем сходить и туда и сюда, но это разные места. Маросейка, 7/8 — это возле метро «Китай-город», и Лихов, дом 6 — это неподалеку от метро «Цветной бульвар» или «Трубная». Да, Елена.
Е. Осипова:
— Я хотела бы просто еще добавить, что часть экспозиции выставки «Сербские святыни — порушенные и созидаемые» будет посвящена работам, проведенным Российской Академией художеств по благоукрашению храма святого Саввы Сербского в Белграде. Благодаря российских художникам были созданы уникальные мозаики, которые просто удивительное украшение этого храма и всего города Белграда. И что тоже очень показательно, потому что со святого Саввы начались русско-сербские связи когда-то.
А. Пичугин:
— Со строительства храма... Нет, не со строительства храма. Что вы имеете в виду? Связи гораздо раньше начались.
Е. Осипова:
— Я имею в виду, что именно святой Савва заложил русско-сербские связи, потому что они относятся к одному эпизоду, когда будущий еще святой Савва покинул родительский дом и отправился в монастырь после беседы с русским монахом, который путешествовал на Афон. И вот это дало такое направление особое, духовное нашим связям, которые не прерываются уже, слава Богу, 800 лет.
А. Пичугин:
— Ну а храм святого Саввы — тоже очень интересная история у него. Начинал он строиться еще в XIX веке, в конце XIX века, и до 30-х годов были построены только часть стен, потом был долгий перерыв, а к середине 80-х закончили основной этап внешнего строительства, то есть купол, до купола. Сделали купол и уже внутреннее убранство действительно с помощью российских художников. Это все вот еще пока... Нет, это завершилось еще недавно, насколько я понимаю. Да, Валерий.
В. Близнюк:
— Я в этой же теме хотел сказать, что монастырь Высокие Дечаны, он был в запустении в начале XX века, вот сто лет назад, и его возрождать приехали монахи русские с Афона — иеросхимонах Кирилл с братией. И, таким образом, вот эта связь русско-сербская, в утешение, она вот уже сто лет назад, тогда уже имела место. А вот вы только что говорили об иконописцах, расписывающих храмы в Белграде, и иконописцы — это вот как раз мы ездили вместе в ту нашу поездку по Косово и Метохии.
А. Пичугин:
— И еще мероприятие, о котором мы обязательно хотели бы сказать, я бы хотел сказать. В рамках вот этой части фестиваля «Сербские святыни — порушенные и созидаемые» мы будем представлять картины монахини матери Марии (Антич) — это уже Ясеновац. Тоже можете найти в архиве Радио ВЕРА программы наши с отцом Максимом Бражниковым из Орска, где мы рассказываем про наш проект. Тут опять же, наверное, мне надо два слова сказать про то, как мы познакомились с картинами матери Марии. У нас был проект, связанный с изучением концлагерей на территории бывшей Югославии разного периода, и начинали мы, конечно же, с Ясеноваца. Мы приезжали в сам Ясеновац, город Пакрац, центр Пакрацко-Славонской епархии, правящий архиерей которой владыка Иоанн (Чулибрк) — Йован, даже так правильнее, наверное, сказать, на сербский манер. Он — человек, который очень много делает для мемориализации вот таких вот мест концлагерей, мест страдания людей в XX веке. Он будет тоже на фестивале, я надеюсь, он будет тоже на открытии нашей выставки, с ним можно будет пообщаться. И вот мы к нему приезжали, собственно, вот то что сейчас можно увидеть в Ясеноваце — не сам мемориал, а вот и музей, разделенный на две части, один непосредственно в Ясеноваце, на хорватской территории, и через реку Сава, буквально в нескольких там сотнях метров, уже на боснийской территории — как раз граница проходит, там вторая часть музея. Потому что система лагерей Ясеноваца, она достаточно широкая, разветвленная была. И вот мы в один из приездов оказались в городе Баня-Лука — это, наверное, можно его назвать столицей республики Сербской, с одной стороны. потому что официально столица-то Сараево, но вот столица такая вот республики Сербской, она вот в городе Баня-Лука, и там есть парламент, и в парламенте выставочный зал. Нас привезли в парламент, и мы сами зашли в этот выставочный зал и увидели очень интересные, в такой наивной немного манере картины, написанные монахиней, о ее восприятии страдания людей в Ясеноваце. Там можно увидеть, на этих картинах, и ее саму — она видит людей, жертв вот этой страшной трагедии. Было независимое государство Хорватия, находящаяся под протекторатом нацистской Германии — страшная история совершенно, мы про нее будем рассказывать в рамках фестиваля, мы про нее рассказывали в наших программах, поэтому сейчас тоже не будем подробно останавливаться. Приходите или найдите наши программы, там все услышите и прочитаете, в интернете тоже много информация. И вот увидев эти картины, мы поняли, что мы очень хотим их привезти в Россию. Не очень было понятно, как сделать так, чтобы привезти оригинал. Поэтому мы сделали очень хорошие копии, нам сделали там же, в Хорватии в Загребе, и их мы возили по разным регионам, вместе с моими фотографиями, вместе с лекциями отца Максима, вместе с документами некоторыми от того периода. И вот так получилось, мы очень благодарны организаторам фестиваля, что они нам предложили поучаствовать и выставить часть этих картин и фотографий, документов в рамках фестиваля. Первый раз в Москве мы это будем делать и очень надеемся, что вы тоже придете — «Ясеновац. Верность и Воскресение». «Будь верен до смерти и дам тебе венец жизни» — эпиграф этой выставки. Мы в рамках наших поездок по России немножко по-другому ее называли: «Бессмертные мученики концлагеря Ясеновац в свете Воскресения Христова». Но вот здесь мы перешли на такое название. Надеемся, сейчас ковид закончился, у нас будет возможность эту выставку дальше как-то по России возить. А потом как-то еще и материал подсобрать, приехать, вернуться в Хорватию и Боснию, и там продолжить наши изыскания. Ну это уже только в планах. Итак, 18 октября — мы уже сказали, что вечером будет встреча, там же, в Лиховом переулке, дом 6, посвященная памяти митрополита Черногорско-Приморского Амфилохия. А 19 октября, в Лиховом же переулке, пройдет встреча архиереев Сербской Церкви со студентами. Что это такое, кто расскажет? Елена.
Е. Осипова:
— Вы знаете, это встреча со всеми, кто захочет прийти, то есть тут нет сужения...
А. Пичугин:
— Но как сказал Егор, надо, видимо, зарегистрироваться на сайте «Сербское утешение русскому сердцу». Потому что это же Лихов переулок, здание университета, поэтому.
Е. Осипова:
— Ну вот на все мероприятия надо регистрироваться. Но просто можно иметь в виду, что рады будут организаторы всем, кто захочет воспользоваться такой уникальной возможностью и пообщаться с Владыками лично, о чем-то спросить у них.
А. Пичугин:
— Его, дальше просто мы идем по программе, и 20 уже октября, в рамках фестиваля конференция «Русско-сербское наследие. Временное и вечное» с презентацией книги священника Дмитрия Трибушного о преподобном Иустине Поповиче «Человек Христов» — тут уже ваша епархия, книги издательства ПСТГУ, расскажите, пожалуйста.
Е. Агафонов:
— Да, весь день будет проходить эта конференция. Ну это уже научное мероприятие, наверное, всех наших слушателей я не рискну позвать на него.
А. Пичугин:
— Ну опять же кому интересно.
Е. Агафонов:
— Да, это прежде всего дело специалистов. Но тем не менее программа также висит на сайте, и кому интересно, может с ней ознакомиться и понять для себя, важно ли ему присутствие в этот день. И завершится наша конференция представлением новой книги, которая вот только что, еще не прошло и двух недель, как вышла в нашем издательстве Свято-Тихоновского университета, книга «Человек Христов». Мы уже и сказали несколько слов о титанической фигуре владыки Амфилохия (Радовича), но невозможно понять все его значение и все его, так сказать, происхождение и масштаб его фигуры, не зная, что он относился к числу так называемых «птенцов» отца Иустина. Он вместе со своим другом, владыкой Амфилохием (Евтичем), замечательным сербским богословом, к сожалению, скончавшимся тоже два года назад, практически одновременно они ушли вместе с ним, и с некоторыми другими замечательными богословами и иерархами, был учеником великого аввы Иустина — преподобного Иустина (Поповича), сербского богослова, подвижника, одного из тех очень редких людей, чье богословие было абсолютно опытным, абсолютно подтвержденным личной святой подвижнической жизнью. Книг самого отца Иустина в России переведено и издано немало, но, к сожалению, о его жизни пока в России знают, с моей точки зрения, недостаточно. И, по сути, наша книжка является, может быть, первой ласточкой в этом направлении. Она собрала в себя жизнеописание аввы Иустина, которое как раз и составил замечательный наш автор, священник Дмитрий Трибушный, живущий и служащий в Донецке. У нас это уже четвертая его книга, которая выходит в нашем издательстве. Дальше книга включает в себя подборку очень живых и интересных воспоминаний об авве Иустине. Там много известных фамилий читатель встретит. Я хотел бы упомянуть только широко известного митрополита Берлинского Марка (Арндта), одного из самых влиятельных людей в Русской Православной Церкви за рубежом. Немногие знают, что он также был учеником аввы Иустина, и именно он говорил прощальное слово надгробное при отпевании аввы Иустина после его кончины и во время его погребения. Его небольшие воспоминания также вошли в эту книгу. И наконец завершается она такой подборкой, может быть, очень ярких и замечательных афоризмов, высказываний самого преподобного Иустина, которые немножко читателя, так сказать, сориентируют в основных моментах его чрезвычайно яркого, живого, проникновенного богословия. Таким образом, на презентацию этой книги можно прийти отдельно, можно поприсутствовать на ней в рамках вот этой конференции, которая будет проходить 20-го числа. Человек может сам выбрать, как ему зарегистрироваться и как посетить эту встречу.
А. Пичугин:
— Друзья, напомним, что в гостях у Радио ВЕРА сегодня Елена Осипова, доцент кафедры славянской филологии Свято-Тихоновского университета. Валерий Близнюк, член Московского союза художников, секция монументальная живопись, художник, иконописец, фотограф. Егор Агафонов, старший редактор издательства Свято-Тихоновского университета. Мы говорим о фестивале «Сербское утешение русскому сердцу», который с 18 по 28 октября будет проходить в Москве. И вот с 21 октября начинается лекторий, просветительский лекторий «Русско-сербское наследие. Временное и вечное», кинолекторий — 22 октября, где покажут фильм, он, если я не ошибаюсь, официально в российский прокат не выходил.
В. Близнюк:
— Да, в прокате его не было.
А. Пичугин:
— Но это интересная лента. Я честно признаюсь, что я ее сам не видел, хотя мы занимаемся Ясеновацем, а это про Ясеновац фильм.
В. Близнюк:
— Алексей, тогда приходите и посмотрите этот фильм у нас. Действительно, это очень важное явление, это первый художественный фильм, который посвящен вот трагическим событиям, которые происходил в концлагере Ясеновац во время существования независимого государства Хорватия и геноцида сербов, который в нем происходил — это очень яркое, живое художественное свидетельство, которое необходимо всем увидеть. И особенно хотелось бы отметить, что все наши кинолектории, все встречи в нашем кинолектории, которые будут происходить в рамках фестиваля, они включают в себя не только показ фильма, но и встречи с тем или иным человеком. И вот как раз на показе этого фильма его нам представит упоминавшийся сейчас епископ Йован (Чулибрк), который настоятель монастыря на самом этом месте бывшего концлагеря в Ясеноваце, и который, собственно говоря, и возглавляет всю ту мемориальную работу, которая ведется по сохранению памяти сербских мучеников XX века. Именно он представит этот фильм, и я думаю, что эту встречу невозможно пропустить.
А. Пичугин:
— Интересно, что для многих, вот как я говорил в начале программы, Черногория — это такое абсолютно курортное место, куда многие приезжают. Но насколько история разных балканских стран начинает новыми красками играть, когда ты окунаешься в том числе и в изучение трагических событий. Хорватия же тоже для многих наших соотечественников исключительно туристическое место — ну как же, там Пула, Риека, побережье, Дубровник, который все вдруг узнали после сериала «Игра престолов», там многие сцены снимались. И я как-то приехал в Дубровник после долгого перерыва, уже после выхода последнего сезона «Игры престолов», вдруг понял, что сам город, к сожалению, стал посвящен «Игре престолов». Потому что вот это вот всемирное наследие ЮНЕСКО, один из красивейших городов Адриатического побережья, вдруг стал столицей сериала «Игра престолов». И ты куда ни придешь, там везде значок серила, в любом магазине атрибутика сериала — это неплохо, но, с другой стороны, Дубровник-то сам к этому отношения никакого не имеет. И когда ты Хорватию начинаешь представлять с другой стороны — со стороны Ясеноваца, со стороны, приезжаешь в город Пакрац, да, а там после недавних военных событий 90-х годов в городе практически ни одного целого здания нет. И вот в окрестностях Пакраца там, Липика ездишь — ты видишь огромное количество заброшенных сербских домов. Ты видишь заброшенный дом, заросший деревьями, травой — ты понимаешь, что здесь жила сербская семья, которая попросту растворилась. Ведь десятки тысяч с той войны, недавней войны, до сих пор считаются пропавшими без вести. Они погибли, но где и в каких обстоятельствах — об этом, наверное, никто никогда не узнает. И ты по-новому начинаешь для себя открывать страницы истории и по-новому начинаешь как-то относиться, наверное, по-своему, к Балканам — к очень сложному региону, с невероятно красивой природой, с невероятно красивыми, сложными, очень неоднозначными людьми. Неоднозначными — в данном случае это не носило (вы так замолчали) какого-то негативного оттенка, но ты понимаешь, что это люди непростые.
Е. Осипова:
— Ну был очень непростой опыт в XX веке, особенно в отношениях между сербами и хорватами. Но если возвращаться к нашему фестивалю, я бы еще хотела подчеркнуть, что мы пытаемся художественно, музыкально, поэтически, интеллектуально осмыслить опыт и страдания, и духовного преображения наших народов в XX веке. И все наши события фестиваля этому посвящены. Потому что даже если мы будем говорить о выставке, посвященной страданию сербов в Ясеноваце, то это опыт преодоления зла. Потому что в крайне тяжелейших условиях, в жестоких обстоятельствах сербы стяжали мир. И мы знаем, что есть Собор Ясеновацких новомучеников, чья память празднуется 13 сентября по новому стилю,
А. Пичугин:
— Там очень интересная история их канонизации. Потому что даже нам, наверное, владыка Йован не смог до конца объяснить, чем руководствовались при канонизации жертв концлагеря Ясеновац, но они, безусловно, это тот случай, когда их святость мы никоим образом оспорить не можем, она через страдание пришла. Но там, я так понимаю, есть люди, персонально канонизированные, и есть вот такой Собор неизвестных и далеко не всегда названных людей, которые просто святые по факту своих страданий. Если мы привыкли, церковные люди в России привыкли к новомученикам и исповедникам российским, и есть список, в который добавляют кого-то, иногда даже исключают кого-то, но тем не менее есть список Новомучеников и исповедников Церкви Русской, то там такого списка, в общем, и нет. Есть отдельные личности, но вот в целом это вот такой Собор святых — далеко не все они известны, некоторые из них там в младенчестве погибли, некоторые из них крестьяне местные, местное такое полугородское население. Потому что Ясеновац до войны — это был такой очень большой сербский, как бы мы, наверное, сейчас сказали городок или поселок городского типа. У них нет таких населенных пунктов, ну вот такой большой-большой поселок или маленький городок Ясеновац, с сербским населением, которое, наверное, на две трети там в этих страшных жерновах геноцида погибло. А какие еще вот мероприятия вы бы посоветовали нашим слушателям? Здесь есть и показ фильма об Иустине (Поповиче) «Авва Иустин», и встреча с режиссером, священником Ненадом Иличем. Показ фильма «Святитель Николай Сербский», беседа все с тем же отцом Ненадом Иличем. И показ фильма «Косово. Страшный суд». Да, Егор.
Е. Агафонов:
— Я хотел бы тогда представить кратко эти фильмы, которые будут показываться в нашем кинолектории, и прежде всего пригласить на показ двух фильмов священника Ненада Илича — один из них будет демонстрироваться у нас в Свято-Тихоновском университете, в Лиховом переулке, а второй в том пространстве «Фавор», о котором мы уже сейчас говорили в начале нашей программы. Надо сказать, что замечательна история самого отца Ненада. Будучи достаточно известным в театральной богемной среде Белграда начала 90-х годов, он в какой-то момент открывает для себя, то что быть причастным к истории и культуре сербского народа невозможно вне православной веры. Обретает для себя какую-то личную встречу со Христом, будучи до этого просто, ну скажем так, как принято говорить, формально православным. Обретая для себя личную встречу, он поступает на богословский факультет Белградского университета, в итоге заканчивает его, потом принимает диаконский сан, ныне он уже священник, который служит в сербском храме в Амстердаме. Но интересно, что внутри церковной жизни очень быстро появился запрос на его профессионализм и на его режиссерский совершенно очевидный талант. Он автор нескольких больших документальных сериалов, которые были сняты в Сербской Церкви — о литургии, об иконе, о наследии императора Константина. Но, может быть, самые известные его фильмы и будут представлены в рамках нашего фестиваля — это фильм о святителе Николае Сербском и фильм об авве Иустине (Поповиче). Надо сказать, что с чрезвычайным талантом, с чрезвычайной деликатностью и продуманностью отец Ненад избрал форму этих документальных фильмов — довольно неожиданную, чрезвычайно оригинальную и в то же время, по сути своей, какую-то глубоко церковную. По сути, эти фильмы, которые он сделал — это два больших полотна, каждое из них на два часа длительностью, это киножития. С таким жанром мы, наверное, в общем-то, нечасто сталкиваемся. Как правило, мы видим документальные фильмы о святых более просто, более традиционно снятые — в виде какого-то разговора нескольких участников, с фрагментами каких-то документальных кадров, съемки видов монастырей и так далее. Но жанр, который фактически создал, в сербском кино-то уж точно, отец Ненад, он чрезвычайно своеобычен и интересен. И подчеркну опять же, что оба этих фильма будут представляться не просто нами, но они будут представлены самим режиссером. Сам священник Ненад будет представлять их на встрече со зрителями, и у всех пришедших на эти показы будет возможность пообщаться и задать ему непосредственно свои вопросы — конечно, это дорогого стоит.
А. Пичугин:
— Ну что же, у нас буквально 30 секунд остается. Да, Валерий пожалуйста.
В. Близнюк:
— Я хотел бы еще раз вернуться к землям Косово и Метохии, церковным землям, и сказать, что вот как сейчас эта проблема актуализируется. Ведь сейчас на сербское руководство давят, чтобы они признали независимость этих земель. А мы прекрасно знаем, что там за вот это последнее время было уничтожено 150 храмов, а сколько сейчас еще осталось. И если будет признана вот эта независимость церковных земель сербов от Сербии, тогда мы можем еще больше потерять.
А. Пичугин:
— Ну что ж, вот про все про это вы узнаете подробнее, если придете на фестиваль «Сербское утешение русскому сердцу» — с 18 по 28 октября он будет проходить, преимущественно в Лиховом переулке. Единственное, что два мероприятия, первое — это фотовыставка Валерия Близнюка «Косово и Метохия. Сербское историческое наследие» — 14 октября, раньше чуть-чуть открывается, на Покров, в пространстве «Фавор» на Маросейке, 7/8. И там же, в «Фаворе», пройдет показ фильма о преподобном Иустине (Поповиче) «Авва Иустин» и состоится встреча с режиссером, священником Ненадом Иличем. А сам фестиваль закроется 28 октября праздничным концертом наших друзей, друзей Радио ВЕРА, ансамбля «Ихтис». Он же, кстати, выступит 21 октября у нас на «Светлом концерте» обязательно, в «Крокусе», но это совсем другая история, туда мы тоже вас приглашаем. Спасибо большое нашим гостям, тем кто нас сегодня слушал. Я напомню, что Егор Агафонов, старший редактор издательства Свято-Тихоновского университета, Елена Осипова, кандидат филологических наук, доцент кафедры славянской филологии Свято-Тихоновского университета, Валерий Близнюк, художник, фотограф, иконописец, член Московского союза художников, секции монументальной живописи, были с нами. Я Алексей Пичугин. Прощаемся, до новых встреч. Всего доброго и будьте здоровы. До свидания.
Е. Агафонов:
— До свидания.
Е. Осипова:
— До свидания.
Все выпуски программы Светлый вечер
«Любовь — христианский взгляд». Прот. Павел Великанов
У нас в гостях был настоятель московского храма Покрова Богородицы на Городне в Южном Чертанове протоиерей Павел Великанов.
Мы говорили о том, что такое Божественная Любовь, как она проявляется в жизни человека, а также о том, чем отличаются любовь к Богу и любовь к ближним.
Ведущая: Марина Борисова
Все выпуски программы Светлый вечер
«Вера и социальное служение». Наталья Москвитина
У нас в гостях была журналист, основатель фонда «Женщина за жизнь» Наталья Москвитина.
Наша гостья рассказала о своем пути в вере, о том, как для неё связаны смирение и дерзновение и том, как она, несмотря на свои страхи и многочисленные трудности, основала фонд помощи беременным женщинам в сложных жизненных ситуациях. Наталья поделилась, что ей помогает в достижении более внимательной и осознанной молитвы, а также в чем для неё проявляется богооставленность, и что помогает ей выходить из этого состояния.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан
— Светлый вечер на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. С трепетной радостью нашу сегодняшнюю гостью приветствую: Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». Привет.
Н. Москвитина
— Привет.
К. Мацан
— Будем на ты, как в жизни. Я очень рад тебя видеть в студии радио «Вера». Мы с тобой за последние месяцы, годы на радио «Вера» не раз встречались, и это очень радостно, хорошая традиция, но в основном говорили об общественных проектах, о твоей работе, о фонде. Я думаю, что и об этом тоже мы сегодня поговорим, куда же без этого. Но я очень рад возможности сегодня с тобой поговорить больше о личном, до той степени, до которой об этом можно рассказывать, о вере, о пути к вере, пути в вере, о том каком-то мировоззренческом основании, которое, как мне кажется, стоит за всей твоей общественной работой разнообразной. Вот путь к вере и в вере у человека, как мне кажется, состоит из этапов. Это какие-то открытия за открытием, событие за событием, которые как-то в цепочку складываются, и потом, окидывая так ретроспективно, человек говорит: вот мой путь к вере. Вот какие этапы самые главные на своем пути ты бы выделила?
Н. Москвитина
— Ну ты знаешь, я родилась вообще в Волгограде. И я бы даже сказала в Сталинграде. Несмотря на то, что во время моего рождения город назывался Волгоград, но для меня все что связано с Великой Отечественной войной, со Сталинградской битвой, это не пустой звук. Как-то так случилось, что я очень чувствительно все это воспринимала, я выросла прямо рядом с мельницей Гергардта — это единственное здание, которое осталось после войны, потому что город был полностью разгромлен, и домом Павлова, они рядом между собой. И моя мама, кстати, родилась как раз в доме Павлова. Ну там от дома одна стена осталась, но дом восстановлен был, и вот в этом доме она родилась. То есть это вот контекст моей жизни.
К. Мацан
— А эти вот дома, которые ты перечислила, это, так понимаю, вот точка, которую удерживали в боях...
Н. Москвитина
— Да, 58 дней оборона дома Павлова была. И до реки Волги там оставалось, и сейчас также остается, около двухсот метров — нельзя было сдать этот берег, и у нас говорят: за Волгой для нас земли нет. То есть иначе бы мы не только проиграли бы Сталинградскую битву, но не было бы вот этого перелома всей войны. И мне кажется, отсюда все, то есть вот от такого четкого понимания, что ты можешь изменить, изменив себя, ты можешь изменить очень многое. И мы каждый год обязательно там на 2 февраля ходили в «Сталинградскую битву» в панораму и, в общем, ну казалось бы, все одно и то же, и вокруг были дети как дети, абсолютно нормальные мальчишки и девчонки, которые бегали там между экспонатами, дергали там за косы девчонок, смеялись. Я почему-то всегда это воспринимала очень серьезно. И для меня вот этот вот хлеб, перемешанный наполовину с землей, это все было здесь и сейчас. И я действительно отходила после каждого такого похода еще две недели. Ну там было все это очень реально, как сейчас вот храм Вооруженных сил и музей «1418 шагов к Победе», нечто похожее было, тоже очень современное, и в «Сталинградской битве». И я, честно, даже не понимала, как можно к этому так поверхностно относиться, как мои одноклассники. И это как бы вот жило со мной еще какой-то промежуток времени, пока мы писали сочинения после этого. Ну как бы каждый год одно и то же, но я видела, как война меняет человека, я видела, что такое жизнь на стыке войны, и воспринимала это как ну такой вызов что ли для себя. Я не знаю, как это, в какой-то проекции объяснить. Потому что я все-таки, мне 37 лет уже будет, но почему-то, мне кажется, я недалеко от этого момента ушла и по-прежнему все это проживаю. Момент, что Бог очень рядом, и война — это очень неожиданная вещь, также как и начало и конец жизни: в любой момент жизнь может оборваться, и поэтому ты предстанешь перед Богом. И я училась в духовно-певческой школе. С семи лет, наверное, с семи лет, и изучала Ветхий Завет, историю религий, православие, конечно же, это было. И группа, с которой я училась, была старше меня, я была самая младшая. Там были вообще старшеклассники, то есть мне там было очень неуютно, потому что вокруг были взрослые думающие люди, и я все время была отстающей, моя большая проблема была в том, что я не успевала конспектировать, я вообще плохо писала. И со мной ходила бабушка. И она на задних рядах сидела, все это записывала, и потом мы все это разжевывали дома. И это был период, когда храмы только-только открывались.
К. Мацан
— А это был какой-то твой интерес или родители решили, что нужно ходить в духовно-певческую школу?
Н. Москвитина
— Это даже это совпадение каких-то непонятных вещей. Я не могу сказать, что я туда сама побежала, потому что это просто открылось впервые в городе —духовно-певческая школа. Я до этого ходила на фортепиано.
К. Мацан
— Надо идти.
Н. Москвитина
— Да, надо идти. Но пошли из нашей школы всего три человека: я, моя лучшая подруга и моя одноклассница. И так мы, в общем, до конца и проучились. И вместе с бабушкой я приходила к вере. И параллельно мы с бабушкой все время ходили на службы. Тогда, значит, восстановили Казанский собор, это кафедральный собор в Волгограде, и мы там были на всех службах. Я помню службу пасхальную ночную, и помню до деталей, до запахов — это вот прямо это часть моего детства. Я мало что помню, кроме вот таких ярких вспышек: именно служба, какие-то серьезные моменты моего там нравственного выбора. Например, я с подружкой пошла в магазин, она взяла меня с собой для того, чтобы я вместе нее купила ей сыр. Ну этот момент очень так характеризует детство очень так хорошо. Она стеснялась это сказать и всегда брала меня с собой за хлебом и за сыром там. И нам надо было до магазина дойти, там минут пятнадцать идти, и я все шла и как бы ее отчитывала, говорила: ну когда ты уже, Наташка, сама будешь ходить? Ее тоже Наташа зовут. И когда мы уже пробили этот чек, помню, такие серые чеки были, да, отдельно они пробивались, мы с этим чеком встали уже в отдел. И вдруг перед нами старушка стояла. И на эту старушку продавщица начала очень сильно как-то кричать — что-то было не так, не знаю, может, она чек не пробила, ну я вообще ума не приложу, что там произошло. Но меня это настолько возмутило, и я в момент включилась, и я стала ее защищать и наезжать на эту продавщицу, и говорю: как вы вообще смеете, это пожилой человек... В общем, я сама от себя не ожидала, и вот вся вот эта вот концентрация какой-то там несправедливости, да, вот все, что я тогда переживала, вот все это на мне сошлось. В общем, я решила защитить этого человека и, естественно, продавщица никак... ну она обалдела вообще: какой-то ребенок там, не знаю, десяти лет там, вот так вот себя ведет. И говорит правильные, по сути, вещи. И дальше пошло все вообще не по плану: то есть я обошла прилавок, за ним была дверь, она вела в коридор, и там была написано «Дирекция», и я, в общем, пошла туда. И, значит, я открыла дверь с надписью «Директор», зашла туда и продолжила свой монолог. И не помню вообще ответной реакции, я помню, что мне не было ни стыдно, ни страшно, ничего. Я должна была закончить это, я оттуда вышла совершенно удовлетворенная, что справедливость восторжествовала. И ушла оттуда. В общем, поход за сыром окончился помощью старушке.
К. Мацан
— Вот где предыстория фонда «Женщины за жизнь».
Н. Москвитина
— Ну ты знаешь, я возвращаюсь к каким-то реперным точкам в своей жизни и понимаю, что зачатки были тогда. И еще был момент. Я очень хотела работать с детства, с 12 лет, и я пошла на биржу труда, а туда брали с 14. Но моей подружке было 14. Нас было три, и нам было 12, 13, 14. И провели по документам то, которой 14, а нас как бы просто скопом взяли и сказали: идите, короче, работайте, но по документам вот так вот. Ну типа зарплата одной платилась или что-то, как-то так, не помню. И нас поставили сначала на детский садик, подметать двор, и это было очень тяжело, потому что ну мы были маленькие, а метлы были такие вот, деревянные, там скрученные проволокой из веток, да, вот сама вот эта часть, которая, метет, они были очень тяжелые и очень грубые, и мы за несколько дней натерли такие мозоли, которые кровили. И мы пошли, в общем, это все говорить руководству: поставьте нас куда-то помогать детям, потому что мы, в общем-то, в садик пришли. Но нас не услышали, мы пошли опять на биржу труда, и нас поставили после этого (ну то есть мы как бы везде требовали, что вообще-то надо в соответствии с правилами действовать, да, какой-то все-таки распорядок должен быть) и нас поставили в другой садик. Мы начали там работать, и мы увидели изнутри вот этот весь произвол, когда детей били, там по лицу били, ругались матом, обсуждали свою интимную жизнь — причем это для меня был вообще колоссальный стресс, то есть я услышала эту всю правду отношений между мужчинами и женщинами. Женщины там все, нянечки и так далее, были совершенно не на высоте, и это все слышали маленькие дети. И ну, наверное, предел уже моего терпения был, когда на моих глазах ребенка, которой не говорил еще (это самая такая ясельная группа) били прямо по щекам.
К. Мацан
— Кошмар.
Н. Москвитина
— А до этого все накопилось. То есть мы видели, как они наливают в чайник воду из-под крана, как будто бы кипяченая вода. Ну вот все вот это вот, вся неправда, она была перед нами. А мы дети, мы вот как бы очень искренние. И я решила рассказать это все маме этого ребенка. Она меня не послушала. Ну естественно, я сама ребенок. И тогда рядом с домом был, я не знаю, вот я воспринимаю сейчас, это был какой-то фонд «Семья» — я не знаю, вот 90-е годы, что это на самом деле было, ну какая-то вывеска была, связанная с помощью семьям. И мы туда втроем пришли. А нас еще, так интересно, раскидали по разным группам, чтобы мы между собой не общались. Но когда мы вечером обсуждали, у каждого в группе было одно и то же. И мы пришли туда, и я все это по полочкам рассказала, что вот так вот и надо с этим что-то делать. И, наверное, это было со стороны просто очень революционно: три ребенка, которые возмущенно вот это все рассказывают и ищут, как можно помочь другим детям. И эта женщина сказала: вы что, ну в принципе это все ужас, кошмар, и с этим нужно что-то сделать. Но по закону мало что сделаешь, потому что доказать это — как докажешь. Еще мобильных телефонов же не было. И она спросила: а как там вообще на кухне? Чисто, нет? Ну и тут, конечно, просто у меня там список был подготовлен, там и тараканы, и все. И на следующее утро, когда мы пришли в садик, там уже стояла пожарная машина, скорая, всех вывели из садика и началась проверка. С тех пор на биржу труда меня не брали. Но в 14 лет я устроилась уже работать внештатным корреспондентом в газету. И это, в общем, просто шло по нарастающей, понимаешь, это были какие-то зачатки. Но в целом, наверное, самое интересное для меня это помощь людям и сами люди. Вот сами люди. И в какой момент человек пересекается с Богом и осознает это или не осознает, но уже есть какое-то вмешательство Бога, как меняется его жизнь, меняется ли, и как это можно спроецировать и на меня. То есть это всегда опыт: смотря на других людей, ты понимаешь, что человек рядом с тобой, он всегда выше, глубже, правильнее и удивительнее. И рядом все люди, они ну как бы хорошие и уникальные, да. Я ну вообще вот не воспринимаю людей, что они какие-то не такие, они там подлецы. Мы все подлецы, и мы, у каждого есть это испытание. Мне кажется, Бог как-то так вот проверяет нас, что мы думаем, что у нас будет проверка на то, на то — там не солгать, там еще на что-то, на самом деле нас на какие-то другие вещи проверяют. Вот сколько я смотрю судеб других людей — это очень нестандартные ситуации, где-то даже очень такой искренний диалог с Богом, когда ты не можешь спасовать, ты тоже должен как бы давать такой, в полный рост, ответ Ему, где-то делая вот неправильные что ли вещи. Как у Луки Войно-Ясенецкого, когда произошел спор, когда Господь ему говорил, что ты должен выбирать: или ты пишешь книги, или ты оперируешь. Я вот ну сейчас детально не помню, но меня это поразило, и я поняла, что этот диалог, он у каждого происходит, это какой-то, может быть, даже дерзновенный диалог, но где ты смелый. И вот Бог любит смелость эту, когда ты можешь ответить и тебе есть что сказать.
К. Мацан
— Наталья Москвитина, журналист, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». А у тебя этот диалог по поводу чего?
Н. Москвитина
— Наверное, за других людей. Вот очень много видя таких случаев, очень разных, когда люди себя очень по-разному ведут, вроде как превращаешься в такого ходатая что ли и...
К. Мацан
— За них перед Богом.
Н. Москвитина
— Ну да. Ну то есть я в корне изменилась вот через свое это социальное служение. И началось социальное служение с такого моего дерзновенного, знаешь, запроса: я не хотела идти в антиаборты, я так и сказала, что только не в антиаборт. Я очень долгое время просила Бога, чтобы Он меня поставил послужить. И я это видела как достаточно непростой выбор, потому что я не видела себя ни там, ни там, ни там — я везде себя пробовала и после миссионерских курсов я не знаю, где я не была. И ну это и кормление бездомным, это помощь людям после неудавшегося суицида, это и отправка посылок в тюрьмы, это и помощь беременным, и разная антиабортная деятельность просветительская, и помощь отказникам. И все, знаешь, вот как будто бы ну что-то, вот ну то есть я искала, искала — это было очень тяжело прямо, я очень переживала, это длилось долгие годы. И я примерно раз в неделю ездила в храм Христа Спасителя, к мощам Филарета Дроздова — ну как для меня это был святой миссионер, который поможет мне, человеку после миссионерских курсов, как-то определиться. И там был и спор, там было и выпрашивание, там было, ну то есть все: я говорила и с напором, прося, и так, и так. Раз в неделю то есть я стабильно ехала к нему, как к родному человеку, и на коленях просила: укажи мне путь, ну как-то за меня попроси Господа, ну что делать женщине? Мужчине очень легко, он может ну хотя бы алтарничать. А что можно сделать женщине?
К. Мацан
— Как ты почувствовала, что вот ответ пришел, если он пришел?
Н. Москвитина
— Ну он пришел.
К. Мацан
— Что вот это вот теперь я на своем месте, через что это воспринимается человеком?
Н. Москвитина
— Это вот через мою дерзновенную фразу: только не в антиаборт — это совершенно точно. И я сказала, что только не туда, потому что это расчлененка, это достаточно агрессивная деятельность — ну то есть я так ее видела, она такая была.
К. Мацан
— Когда говоришь: только не в антиаборт — ты имеешь в виду что только вот не этим видом социального служения я хочу заниматься. Чем угодно, только не этим.
Н. Москвитина
— Вот-вот.
К. Мацан
— И именно этим пришлось.
Н. Москвитина
— Да, да. Н у это как бы так Господь ставит. Ну если ты там на расслабоне это все делаешь, то это ну не жертва.
К. Мацан
— Ну вот этот момент, когда ты, не знаю, соглашаешься, или понимаешь, или чувствуешь, что вот да, это я на своем месте. Спрашиваю, потому что многие, думаю, наших слушатели, которые размышляют о вере и об отношениях с Богом, вот этим вопросом задаются: как вот как понять, что я сейчас здесь, где должен быть и вот это, грубо говоря, это Божия воля?
Н. Москвитина
— Ну во-первых, это правильно задать вопрос, найти тон и не вымучивать его. Я просто подошла к этому вопросу вплотную и задала его очень искренне. То есть это был прямо... Ну я поняла, что там, там, там я была и что похоже, что самое очевидное — это антиаборты. Ну я так и сказала: все что угодно, только не кидай меня в терновый куст. И повторила это несколько раз. И после этого мои друзья сказали... Ну прошло, я не знаю, несколько месяцев, наверное, я прошла через развод. И это был очень сложный период, когда ко мне пришли друзья в гости и, видя, что я в тяжелом очень состоянии, сказали: ты не хочешь вообще вот ну какое-то движение женское открыть, помогать другим женщинам? Ну вроде как это было из головы, то есть это было: ну тебе плохо — ты помоги другим, все равно вокруг тебя столько беременных крутится. Это, правда, было на тот момент — и беременных, и бесплодных, и тех, кто после бесплодия рожают. И как бы вроде такие наметки уже были, да, промыслительного пути, но воедино это не собиралось. И наверное, отсюда, от моего отрицания и пошел этот вот запрос. И вот ровно там через небольшое время я встала и вот перед этим выбором уже сама, я интуитивно чувствовала, что вот это оно. Но после того, как я решилась на это, где-то было полтора года очень тяжелых метаний, очень. Потому что деятельность, ну откровенно говоря, не по силам, невозможно где-то этого ресурса набраться и спокойно заниматься антиабортом. Антиаборты — это там, где смерть откровенная, где убийство, это все очень сильно ощущается, это очень сильные человеческие драмы, это где и любовь, где интимная сфера — это вот просто все на грани. И я, естественно, хотела развернуться и уйти. То есть у меня все время было такое чудовищное просто испытание. Я человек, который, ну мне вообще не свойственно поворачивать назад, вот это вот оборачиваться. Взявшись за плуг, не оборачивайся — это очень вообще мой девиз. Но тут я сомневалась, что это мой путь. То есть я, уже встав, все время у меня голова мне не давала покоя. Почему, потому что, открыв вот этот, ну сначала это не фонд был, это было волонтерское движение, в очень большом количестве пошли эти женщины. И первое, что нужно было, это помогать материально. Нашлись там психологи там, гинекологи, но людям конкретно там нечего было есть, а денег не было вообще. И я вкладывала свои деньги после развода, да, и это все было просто на разрыв аорты. Я искала, я встречалась со всеми, с кем, мне говорили: с этими не встречайся, эти плохие, эти еще хуже, а эти вообще там, да, — я ко всем трем категориям ходила. И у меня не было никаких предубеждений, потому что эти женщины — вот они везде, у них есть имена, фамилии, у них есть там, они сейчас перед этим выбором. Мне было вообще не до этих вот размышлений глубоких. Но я не могла понять: если Господь не дает вот этой стабильности уже тогда фонду, а для меня это все вообще было в новинку, я не знала, как фонд собирать, и в моей записной книжке — это было очень важно, — не было ни одного телефона, на кого бы я могла опереться. То есть не было никаких сильных людей вообще. То есть и мне пришлось само стать сильной. Это для меня самый главный вызов в жизни. Я всегда считала, что я очень слабая. Вот чему меня научил фонд — я узнала, что я сильная. Ну я до сих пор считаю, что я слабая, но я просто вижу результат деятельности. И меня метало так, что я ну если не каждый вечер, то, видит Бог, там первые полтора года восемьдесят процентов моей деятельности сопровождалось горючими слезами по ночам. Я прямо реально плакала навзрыд перед иконами. И у меня перед иконами такой коврик, и этот коврик просто слышал все. То есть я прямо навзрыд кричала и говорила: Господи, ну почему я тут? Что мне делать? Почему, если Ты меня туда поставил, что я должна этим женщинам сказать? Мне же надо конкретно им помогать. И ошибок тоже было много. Ну они и до сих пор есть. Я как бы абсолютно четко осознаю, что тут нет какого-то проторенного пути, это очень сложная деятельность, и она получается только потому, что ты рискуешь. И какое-то большое дело, оно всегда сопряжено именно с риском, с тем, что ты всегда будешь ошибаться, как бы ты ни старался, все равно, вот эти вот падения, они дают вообще-то...
К. Мацан
— Скажи, вот ты в начале программы упомянула, что такой твой какой-то принцип, твое мирочувствие — это что вокруг прекрасные люди, все лучше меня. Как один священник у нас в эфире, мне кажется, замечательно сформулировал, что смирение — это когда не я хуже всех, а все лучше меня. А с другой стороны, ты говоришь о разных трудных ситуациях, в которых очень легко в человеке разувериться. Не в женщинах, допустим, которым требуется помощь, а в том, кто их бросил, например, или в тех, которые помогают или не помогают, но обманывают. То есть ты видишь такую достоевщину, о которой я, допустим, могу только догадываться, а ты в ней живешь и работаешь часто. Как не разочароваться в людях?
Н. Москвитина
— Ну не знаю.
К. Мацан
— Хороший ответ.
Н. Москвитина
— Ну честно, не знаю. И бывают такие моменты, когда ты очень сильно устаешь, и ну как-то вся вот эта вот несправедливость жизни, неправильных поступков людей выходит на передний план, и ты понимаешь, да какое ты вообще ничтожество, что ну, грубо говоря, я вот выйду отсюда и скажу: вот я сказала, что там все люди хорошие. Ну а не ты ли думала вот... Ну это я все, и это все я, да. Я только боюсь быть неаккуратной к людям. Я очень обычный человек и, может быть, хуже всех тех, чьи ошибки я наблюдаю каждый день, просто грешу, наверное, другим. И я боюсь в своей вот этой вот какой-то, ну своими установками, думая, что я там лучше, вот это вот все — это же неистребимо вообще, да, — поранить другого. Поранить человека, который ну явно что-то делает абсолютно там против совести, там ну те же аборты или измены, этого всего очень много. Но столько раз я убеждалась в том, что это вообще не правда жизни, что это настолько на поверхности, что эти люди могут быть святыми. Я же не могу увидеть там нимб или что-то, но это настолько чувствуется. Люди, которые женщины, совершили аборты, люди, которые предавали — столько вот как бы этой грязи ты видишь, слышишь, перевариваешь, очень тяжело это дается, и потом — раз, ты человека видишь с другой стороны. И ты поражаешься, что ты намного хуже. Вот.
К. Мацан
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». У микрофона Константин Мацан. Не переключайтесь.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». И мы говорим и о Наташином социальном служении, о том, как это связано с мировоззрением, с верой. И вот как раз, может быть, к этому второму измерению этой темы я хотел бы обратиться. Мне как-то, помнится, в свое время в одной из наших бесед (я уже, честно говоря, не помню, это была частная беседа или интервью твое было) поразила, очень согрела история, ты просто рассказывала о своем опыте, что время от времени ты уезжаешь из города на какой-нибудь отдаленный домик где-нибудь в лесу, просто гуляешь и просто разговариваешь с Богом. Я почему эту историю запомнил, потому что настолько это непохоже на то, как мы обычно думаем при слове «молитва»: вот либо церковная служба идет, люди стоят и молятся лицом к алтарю, либо какие-то тексты произносишь — чьи-то древние, святые, глубочайшие тексты, но вот какие-то не твои. Либо там дома стоишь. Если человек совсем на Церковь смотрит со стороны, то молитва это, как правило, кажется, какое-то выпрашивание чего-то, такое вот настойчивое домогательство до Бога, что вот хочу так, сделай, как я хочу. А ты рассказывала об опыте, который совсем не похож на это, какой-то просто разговор с Богом, и обращение к нему «Папочка» — вот что это такое, чем это важно?
Н. Москвитина
— Ну я прошла такой путь от Иисусовой молитвы, и почему-то нашла свой абсолютно другой диалог. Он именно мой, и вообще вот эта вся история про то, что мы все очень разные, и Бог с нами общается, исходя из наших внутренних настроек. И мне куда ближе благодарить Папочку и говорить, что я Его очень сильно люблю, это придает мне силы, я чувствую, что Он рядом. И вообще неважно, что как протекает день, но нужно обязательно найти вот эту вот волну. Иногда бывает еще вот такой лайфхак, там можно, да, уехать куда-то за город, в природу, найти какой-то свой уголок, именно только вот твой, может быть, даже никому не говорить, где это. Ну я так поступаю, я конкретный адрес и геоточку никому не говорю. Но еще есть такое, что я выезжаю на Садовое кольцо и делаю круг, то есть я вот в своем потоке еду и все это время молюсь, то есть мне не надо отключать мозги на то, где свернуть и так далее. Вот это определенное время занимает и очень помогает. Однажды я как бы случайно на это вышла, а потом поняла, что это классный такой ход для того, чтобы уединиться с Богом.
К. Мацан
— В городе причем.
Н. Москвитина
— В городе, да. Ну какой-то смысл есть и в этом цикле, то есть этот круг ты проживаешь, как-то все переосмысливаешь. Ну вообще духовная жизнь — это долгий-долгий путь, я думаю, до конца жизни мы не сможем это все препарировать до конкретных форм, у всех очень по-разному. Но я вот просто кайфую от того, что Бог дает какие-то еще возможности найти к Нему обратиться, и я думаю, что для определенного периода хорошо все: и молитвы по молитвослову, и молитвы, выученные наизусть, те которые ты ну от сердца, пусть их несколько, но от сердца, и Псалтирь, и вот именно вот какие-то вот такие вещи, из ряда вон выходящие.
К. Мацан
— Ну когда я вопрос задавал, конечно, я ни в коем случае не хотел обесценивать и церковную молитву, и молитву по молитвослову. Но вот почему еще так мне это запало в душу, твой рассказ про вот это вот обращение к Богу «Папочка», и это, кстати же, вполне в традиции: «Авва, Отче!» — «авва» это же и есть «папочка», это уменьшительно-ласкательное обращение.
Н. Москвитина
— Это я да, от тебя уже узнала.
К. Мацан
— Можешь приходить почаще. Я почему еще это так запомнил, потому что мне кажется, не знаю, так это в твоем случае или нет, вот прийти к такому обращению к Богу, к такому состоянию — это ну это не просто так, это что-то значит во внутреннем мире. То есть, видимо, был какой-то запрос, это как какой-то результат какого-то пути. Вот что это, желание все-таки пережить отношения с Богом как с Отцом, нехватка Отца в метафизическом смысле, Небесного, желание защиты, осознание собственной слабости и обращение — ответом на что было это вот, этот лайфхак?
Н. Москвитина
— Ну я думаю, что я очень слабая на самом деле. И несмотря на то, что жизнь меня ставит в такие условия, где мне нужно быть очень сильной, я открываю себя с сильной стороны, на самом деле я абсолютно не такая. Очень много граней, и я не могу ничего сделать с тем, что я все равно человек, который живет в таком внутреннем патриархате своей головы.
К. Мацан
— Это как?
Н. Москвитина
— Ну я все-таки считаю, что над женщиной должен быть мужчина, а над мужчиной должен быть Бог. Но я сейчас проживаю этап, период, когда у меня нет мужа, я стала главной для детей. Нет, ну отец присутствует в жизни детей, но тем не менее я как бы одна. То есть в отношениях в этой парадигме я и Бог, и я вот тут, в этом земном пути как одиночка двигаюсь, и надо мной есть только Бог, и Он мой начальник. И Он, я Его очень люблю, прямо вот я не могу это скрыть. И другой параллели как общение с Отцом у меня нет. И у меня были очень хорошие отношения с отцом, то есть это такой классический пример доброго, образованного, какого-то вот ну прямо идеального отца, которого я потеряла там как раз в один из периодов духовного роста. И я думаю, что Господь дал такой костыль, то есть Он открылся больше в тот момент, когда забрал отца. Ну как бы я, мне очень комфортно в этих отношениях, я не представляю, как можно по-другому, мне прямо очень гармонично, я всегда знаю, что папа со мной.
К. Мацан
— А вот если то, о чем мы говорим, переносить на отношения детей с Богом. Я имею в виду что, я вот по себе сужу, есть какое-то свое переживание общения с Небесным Отцом, и оно внутреннее, радостное, оно внутренне очень много значащее для тебя, и ты хочешь, конечно, чтобы дети испытали что-то похожее. По-своему, но что-то похожее. И при этом я сталкиваюсь с полной невозможностью это передать, этому невозможно научить. Это только может ребенок, взрослея, сам пережить. И тут же думаешь: а вдруг, вдруг не переживет? А вдруг я делаю что-то не так? А вот что здесь как родитель ты думаешь? Просто довериться, отдаться на волю Божию? Что может сделать мама или папа в этой ситуации, как тебе кажется?
Н. Москвитина
— Я что-то. похоже, хуже тебя, потому что не думаю об этом.
К. Мацан
— Ну почему же хуже, может, наоборот.
Н. Москвитина
— Ну я просто понимаю, что это не зона моей ответственности.
К. Мацан
— Хороший ответ.
Н. Москвитина
— Я могу свою жизнь проживать максимально откровенно и искренне перед детьми, и они уже свой выбор делают.
К. Мацан
— А дети в алтаре, мальчики, я знаю.
Н. Москвитина
— Ну да, да.
К. Мацан
— Интересуются.
Н. Москвитина
— И я не могу же их... ну то есть я даже не предлагала это, вот начнем с этого, да. И оно вот идет само, и ну наверное, будут какие-то периоды охлаждения. Ну, в общем, это все так и должно быть. Я должна это заложить сейчас, и я просто как-то без насилия это закладываю. Мне кажется, это нормально. Ну то есть они станут взрослыми, именно вот от вот этих вот испытаний — терять Бога, находить Бога, — именно так они и станут зрелыми. Даже не то чтобы взрослыми, можно быть и в пятьдесят ребенком, да, можно там в четырнадцать осознать.
К. Мацан
— Слушай, ну вот очень интересная фраза, важная мысль: это не зона моей ответственности, ты сказала. Я думаю, что для кого-то из наших слушателей это может прозвучать как формула пофигизма. Я не имею в виду, что ты это закладывала, но очень часто, когда человек говорит: а, это не моя ответственность — это такое «с меня взятки гладки». И понятно, что ты не про это говоришь, но в чем, как тебе кажется, разница между таким вот пофигизмом и между тем, когда это какое-то здоровое, не знаю, осознание своей ограниченности и доверия Богу? Что такое доверие Богу вот в этом смысле? Как бы ты это объяснила, допустим, человеку, который, не знаю, сомневается?
Н. Москвитина
— В смирении, мне кажется. Ну ты понимаешь, что ты... ну это не моя зона ответственности именно в том плане, что я не могу сделать больше, чем я делаю. И смысл того, что я приведу детей, людей, там подопечные те же дети? Я могу применить все свои методики там миссионерских курсов, но только я сломаю человека, и будет грош цена этому, я отверну от Бога. Это будет работать какое-то время, а потом что? То есть человек должен падать, набивать свои шишки, это проходить через боль. В человеке очень много боли, и он должен вырасти через это, через вот эти вот сломы, как, знаешь, кость срастается, там все равно это место болит. У каждого на протяжении жизни есть какие-то вот такие точки — смерти, какие-то, не знаю, падения там собственные, я не знаю, ощущение собственной некомпетентности, где ты понимаешь, что ты один. А если ты один, то на кого ты можешь опереться? И вот тогда только ты осознаешь, что вообще-то есть Бог. И вот в этом момент Он оказывается прямо очень рядом. Грош цена из того, что я это все объясню. Я же не дам им пощупать, я там вложу в голову, но я могу отвернуть человека. Поэтому вот за это я ответственна — за то, что я отвернула его от Бога. Поэтому я говорю в отношении свои детей все Богу, а не детям. Ну это же такая известная формула, да, но мы ее вроде бы как понимаем головой, а когда дети стали взрослеть, я это просто прочувствовала изнутри и сделала уже по интуиции.
К. Мацан
— У митрополита Антония Сурожского есть такая мысль, он вспоминает евангельский пример слепца Вартимея, слепца, который сидел у дороги и, когда Христос проходил мимо, вот он воззвал к Нему, и Христос его исцелил. И владыка Антоний этот пример приводит как опыт человека, который находился в крайнем отчаянии, в последнем отчаянии, когда нет никакой надежды на себя и ни на кого, когда вот полная, как бы мы сказали, безнадега, вот тогда изнутри этого отчаяния можно подлинно обратиться к Богу, вот тогда возникает надежда. То есть человек претворяет это последнее отчаяние на самом деле в настоящую надежду. Вот я сейчас говорю — ты киваешь. Ты понимаешь, о чем говорит владыка Антоний на практике, ты это проходила?
Н. Москвитина
— Постоянно я прохожу. Я вот постоянно на этом днище, знаешь, сижу и кричу, потому что ну больше уже, ниже уже никуда не опуститься. Но у меня другая аналогия: мне кажется, что это как в открытом космосе, где ты один, скафандр, и вот эта пуповина кислорода — это пуповина с Богом. Ну и вообще моя тема, понимаешь, это новорожденные, и тема пуповины мне очень близка. Я вот реально как-то метафизически проживаю и ощущаю эту пуповину с Богом, она никуда не девается. И тема моя сложная тем, что это тема смерти, и очень много смертей как абортов, и смертей детей, которые были рождены, и абстрагироваться от этого сложно. Я говорю про днище, потому что понимаю, что ну у тебя очень ограничены ресурсы, ты вообще ничего не можешь сделать. Ну, по большому счету, ты можешь только молиться и все. И ты видишь, как перед тобой происходят всевозможные чудеса, и все за тебя делает Бог. Вот эта вот пуповина, она никогда никуда не денется. И мы рождаемся в одиночку — вот мы лежим, голые, мы можем погибнуть там через несколько часов, если мама нас не покормит, да, это абсолютное одиночество, пустота вокруг, и только присутствие родителей спасает тебя. И мы заканчиваем жизнь часто тоже немощные телом, наши дети уже ухаживают за нами, мы превращаемся в таких пожилых младенцев, и это же, представляешь, очень страшно: ты понимаешь, что ты сейчас опять будешь проходить через вот эти вот неведомые вещи. Мы не знаем вообще, что там будет, что было вначале и что будет в конце, и связь у тебя есть только одна — с Богом. Поэтому ты кричишь и просишь, чтобы не быть оставленным.
К. Мацан
— Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь» сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Есть такая фраза, которую часто мы, люди верующие, используем: «Слава Богу за все!» И, как мне кажется, мы нередко ее используем просто как фигуру речи, а еще чаще как такую благочестивую отговорку, стиснув зубы: «Как дела? — Да слава Богу за все!» Но мне кажется, что в тех ситуациях, в которых ты по жизни бываешь, и то, что ты описываешь даже в рамках нашего разговора, как-то заставляет к этой мысли, к самому этому состоянию души — «слава Богу за все» — по-другому относиться. Вот что такое сказать «слава Богу за все» в ситуации действительного кризиса? Может быть, ты видишь людей, которые так рассуждают, которые так, которые имеют на это силы?
Н. Москвитина
— Это очень сложный вопрос на самом деле. И я не знаю на самом деле на него ответа, потому что очень часто за этой фразой скрывается лицемерие.
К. Мацан
— Да.
Н. Москвитина
— И я вообще перестала употреблять так часто. Ну то есть это какой-то период, когда ты в это веришь и ты искренен в этой фразе. А в какой-то момент, когда ты видишь, что многие вещи совершенно не по воле Божией, а по воле человека происходят, то как бы, наверное, неправильно и говорить: «слава Богу за все». В общем, все как-то очень непросто в этой жизни. И не могу сказать человеку, у которого только что дочка вышла из окна: «слава Богу за все», понимаешь?
К. Мацан
— Ну конечно же, я не об этом говорю. Я скорее говорю о том... Вообще это было странно кому-то эту фразу говорить, в чужом страдании, это понятно.
Н. Москвитина
— Да.
К. Мацан
— Скорее мы говори о себе, когда случатся какая-то беда, ну которую человек субъективно переживает как беда. Нет смысла меряться, у кого тяжелее беда, но в этой ситуации очень трудно сказать: слава Богу за все. А с другой стороны, ты видишь, ну не ты, а мы видим примеры (но хотя ты, наверное, как раз таки их видишь, у меня-то они умозрительные), когда человек действительно в тяжелой ситуации действительно подлинно смиряется, и от него исходит такой свет и тепло, и ты думаешь: как это возможно? Вот бывали такие опыты у тебя?
Н. Москвитина
— Вот как раз сегодня, как раз вот этот вот кошмарный случай, который я сейчас описала — это самоубийство девочки, которая вышла в окно. Но перед этим был ряд таких событий... и там все очень ну как бы не так, как видится с первого взгляда, и ты понимаешь, что там могут и отпевание разрешить. И ты общаешься с мамой этого ребенка, и это все очень тяжелое испытание и для меня тоже. И меня очень сильно поражает и приподнимает этого человека на, не знаю там, на много ступеней выше меня, когда в конце такого очень тяжелого диалога, когда мама ребенка сидит перед моргом, она мне пишет: «Христос воскресе!»
К. Мацан
— Потрясающе.
Н. Москвитина
— Да, понимаешь, а там, там вот реально самоубийство, да, и это ребенок. Но ты вот в этот момент проживаешь физически понимание, что Бог милостив. Потому что мать этого ребенка, мать единственного ребенка, да, она в это верит. И как ты можешь в это не верить, если она верит?
К. Мацан
— Что самое трудное для тебя в вере, в пути в вере?
Н. Москвитина
— Потеря Бога.
К. Мацан
— А бывало это?
Н. Москвитина
— Постоянно, конечно.
К. Мацан
— Ну вот я в принципе ожидал ответ: постоянно. Но это же, наверное, не потеря радикальная...
Н. Москвитина
— Ну нет.
К. Мацан
— Ты же не становишься неверующей.
Н. Москвитина
— Ну такое, наверное, уже невозможно. Хотя все возможно, да.
К. Мацан
— Ну, кстати, тоже интересная тема: вот потеря Бога, которая вот чувство богооставленности, которое посещает и верующих. Это, кстати, тоже такой стереотип о верующих людях как о тех, кто как будто бы вот пришел, осознал...
Н. Москвитина
— Как будто бы у них иммунитет.
К. Мацан
— И дальше вот такая ровная, приятная дорога ко спасению. А с другой стороны, кажется, вот эта богооставленность — что-то такое ужасно кризисно-критичное, крест на всей биографии: вот он, значит, пережил состояние сомнения — как же так? Вы, верующие, переживаете состояние сомнения?
Н. Москвитина
— Нет, ну сомнения ладно. А вот я, например, с глубоким трепетом, и даже не знаю, как описать свое чувство, смотрю на людей, которые действительно пошли на какой-то радикальный шаг — например, ушли из монастыря. И как это, ну как бы сложно это все разложить по каким-то полочкам, понять, как люди после этого живут, и что они пережили, и как-то их обвинять, наверное, неправильно.
К. Мацан
— Но твоя потеря Бога, богооставленность, которая ежедневная, ты сказала — это про что?
Н. Москвитина
— Это про потерю радости.
К. Мацан
— А вот как?
Н. Москвитина
— Ну Бог — это все-таки ощущение такой благодати, полноты, без сомнений, понимание собственной какой-то неуязвимости, потому что ты не один. Но по факту все бывает совсем наоборот. То есть ты, наоборот, как тростинка, понимаешь, что куча разных испытаний и духовных, и физических, и нравственных перед тобой каждый день, и ты не в лучшем виде перед самой собой предстаешь. И ты судорожно, как это в темной комнате, начинаешь искать, где Бог. Потому что иногда ответы даются очень просто, ты понимаешь, что вот Он, рядом, и проблема не проблема, но в основном-то все наоборот. Куча разных вот эти вот испытаний, в которых ты не знаешь, как тебя судят — вот в чем проблема. Ты думаешь, что тебя по этим критериям смотрят, а потом полдня прошло, и я думаю: а ведь на самом деле это было вообще про другое, я на это не обратила внимания.
К. Мацан
— А вот можешь на примере пояснить, по какими критериям нас судят, как тебе кажется?
Н. Москвитина
— Ну ты закладываешь какие-то базовые вещи, там вот это вот все: не лги там, не лицемерь там, не завидуй...
К. Мацан
— Но это немаловажные, хоть и базовые вещи.
Н. Москвитина
— Да, да, но понимаешь, а есть еще какие-то вещи, которые ты думаешь, что ты этим не грешишь. Вот, например, вот прямо абсолютный пример, хотя он такой, часть исповеди буквально: я всегда думала, что я не завидую. Вот ну я думаю: вообще зависть — не про меня. Но когда ты начинаешь разбирать ход собственных вот эти вот душевных ну не терзаний, а движений души, то вдруг думаешь: а что это было, если не зависть? Вот это вот такое там, на 0,3 секунды, что это промелькнуло? А когда на исповеди священник говорит: да ты вроде не завидуешь, я говорю: да вроде да, и не завидую. А вот откуда это все берется? И вот за это и осудят. То есть ты вроде бы все сделал правильно, и ты еще думаешь: да и я вообще, грехов-то особо нет. А они есть. Ты чем дольше живешь, ты понимаешь, что а еще, оказывается, вот такой у меня пласт есть, до которого вообще раньше не добирался. Вот как с этой свечкой ходишь, да, и все больше и больше открывается. И потом фонарь включается — там вообще все паутина, грязь и свалка. Это именно что надо хорошо присмотреться к собственным грехам, особенно когда этот список у тебя уже утвержден, да, годами.
К. Мацан
— И заламинирован.
Н. Москвитина
— Ага, ага. И пора все, открывать эту толстую книгу, которая есть у всех дома, это список всех грехов, там такой, знаешь, томик, где там все до мельчайших подробностей, и заново смотреть на себя, брать этот фонарь и высвечивать.
К. Мацан
— Но вот то что ты сказала, потеря радости, а как она возвращается? Вот логично предположить, что потерял радость — ищи? Или это вернется само, когда Бог захочет? Или надо как-то себя, ну если угодно, настроить, чтобы из этого состояния богооставленности выйти? Вот я тут понимаю, что нет единых критериев и какой-то волшебной таблетки, но о чем говорит твой опыт?
Н. Москвитина
— Через усердие. Через прямо взять себя и тащить в ту сторону, от которой ты отходишь. Ну как машина, вот она когда едет, даже по ровной дороге, она все время какой-то крен дает — чуть-чуть ты, на сантиметр, влево руль, вправо руль. А где-то тебя — раз, вообще как занесло, да. А ты вроде бы едешь, и вроде это та самая полоса, ну то есть духовная жизнь идет, ты знаешь, что это МКАД, 110 километров, и все, я доеду. А на самом деле ты так по чуть-чуть, по чуть-чуть склоняешься. И только в собственной воле, прямо усилием, понуждением, возвращать себя на исходные позиции, зная свои особенности. И тогда Бог сразу рядом становится.
К. Мацан
— А исходные позиции — это что?
Н. Москвитина
— Наверное, это понимание каких-то своих основных грехов, и вот подрихтовать себя. Ты привыкаешь к себе, ты даешь себе слабину где-то, ты любишь себя короче, всю жизнь ты все равно себя любишь. Как бы ты там что на радио «Вера» не рассказывал, как бы ты там ни пытался там вписать еще три греха на исповеди, но, по большому счету, ты все время себе даешь поблажки. Когда ты расслабляешься, это все куда-то исчезает, и ты думаешь, что ты почти святой человек. А надо очень трезво на себя смотреть. Ну, может быть, даже не щадя себя. Поэтому, знаешь, я когда все эти истории про психологов, сейчас такие новомодные, что вот там надо себя любить, постольку поскольку вообще не очень это все люблю, вот это вот вечное ковыряние в детстве, что там что-то, какие-то травмы. И я вот прямо реально в это не верю, потому что есть все-таки какие-то установки у каждого, какая-то конституция души. То есть вот склонность к греху, например, да, в общем, ты вот ты уже уязвим, и ты уже несовершенен рождаешься. И встречается кто-то в твоей жизни, кто ну как-то там вмешивается, что-то там, где-то тебя повреждает, да, и нельзя на это смотреть как на безусловное зло. То есть мы в принципе несовершенны. Мы что, святые что ли? Нет. И Бог дает возможность и через этих людей тоже как-то нас подрихтовать. Вот Александр Пушкин, например, его мама не очень любила, вот за какие-то странные вещи, типа он грыз ногти и все время терял свой носовой платок, да. А другого своего сына, Льва, она любила. Но Господь Бог дал Арину Родионовну, да. И мы вот знаем вообще абсолютного гения, там «наше все». Но что, он работал с психологами? Нет, он прошел через вот эту свою там агонию, вода и медные трубы, какая-то там мама грубоватая, добрая бабушка. Если бы ему дали пяток психологов, то мы бы не получили гения. Это все закладывается, нет ни одного касания человеческой души с другой душой, в результате которого ну как будто бы что-то случайно и пошло не так.
К. Мацан
— Ну все-таки не будем на волнах радио «Вера» совсем обесценивать психологов. Они у нас часто бывают в гостях и людям помогает, если люди в этом себя находят и находят в этом пользу, и помощь, то дай-то Бог. Но мне важно то, что ты говоришь, кажется, потому что мы же нередко, скажем так, особенно опять же я себе воображаю человека, который смотрит на Церковь со стороны и понимаю, что для такого наблюдателя очень часто церковь — это еще один вариант психологической помощи: кто-то там неверующий — он идет к психологу, кто-то для себя решает идти к священнику, в церковь. Но в принципе все это одно и то же, некоторые одни и те же формы какого-то достижения комфорта внутреннего состояния. Хотя вот те же самые психологи говорят о двух разных подходах в психологии в этом смысле и в храме на исповеди. В одном случае ты как-то примиряешься с собой и как-то немножко успокаиваешься, наверное, в разговоре с психологом просто себя лучше понимать начинаешь, а покаяние требует другого, ну в каком-то смысле противоположного — изменения себя, исправления себя. И одно другому не противоречит, но, может быть, в принципе друг друга и дополняет. А вот из того, о чем мы говорим с тобой сегодня, из того, о чем ты так проникновенно рассказываешь, несколько раз ты слово «смирение» произнесла. Хотя то, что ты рассказала до этого про свое детство — про поход к директору магазина, про работу в детском садике, про то как вообще возникал фонд «Женщины за жизнь», — скорее мне кажется, что твоя жизнь в большей степени описывается словом «дерзновение». Вот не смирение, а дерзновение. Хотя, как известно, тоже это не противоположность, это не оппозиция. Как для тебя связаны смирение и дерзновение?
Н. Москвитина
— Ну к себе смирение, за других дерзновение. Ну и мне очень сложно усидеть на месте, когда ты видишь, что другому больно. Ну или мне вообще не дает покоя эта тема, что в жизни очень много несправедливости, но если ты можешь хоть как-то поучаствовать в судьбе другого человека, то нужно сделать просто максимально все — это и есть Евангелие в действии. Сделать все и при этом самому быть смиренным, потому что, помогая другим, ты все время слышишь негатив в свою сторону — почему-то это так работает. Ну это так и должно работать, да, чтобы не подниматься над землей. И ты постоянно отхватываешь какие-то претензии, несправедливость, оскорбительные слова, подозрения тебя в чем-то. Практически восемьдесят процентов работы — это вот работа с возражениями. Ну и тут ничего, как бы ты же не будешь там оправдываться или выходить из этой ситуации, тут вот именно нужно смиряться и терпеть. В большей степени смиряться. Потому что терпение — это как будто бы, ну терпение, оно имеет какие-то пределы. Вот как будто бы есть мешки с терпением, потом они — раз, и закончились. Мы как бы все-таки ограничены психоэмоциональным фоном и так далее, физической усталостью. А смирение — это вот мир. То есть ты не терпишь, и у тебя пробки перегорят, а ты просто понимаешь: ну человек такой, он по-другому не может. И что скорее всего, пройдет какое-то время, и ты с ним пересечешься уже на другом витке. И, кстати, у меня было несколько случаев в фонде, и вот такого порядка: проходили через предательство, и в социальной сфере это самое тяжелое. И люди обвиняли очень, представляешь, в каких-то вещах, к которым ты не имеешь вообще никакого отношения, и обвиняли очень жестоко, ну как-то... я даже не знаю, как тебе это описать, ну как-то не по-человечески, так вообще, кажется, хочется сказать: как ты вообще мог там подумать или могла подумать? Хочется защититься. Но каждый раз я ну вообще вот молчала. Ну наверное, что-то говорила, но я не оправдывалась. Потому что мне казалось, что ну это как бы уже перебор, too much какой-то, ну зачем еще, зачем влазить в это, если этого нет? И потом, спустя годы, каждый из этих людей возвращался ко мне и просил прощения. Причем так интересно, что люди прошли через подобное в своей жизни — вот это меня прямо поражало. То есть там каждая история типичная. То есть возвращается человек всегда через сообщение, пишет большую смс-ку о том, что ну там прости, пожалуйста, представляешь, в моей жизни произошло, я оказался на твоем месте. И я там понял или поняла, как был не прав. И я думаю: вот это вообще круто. То есть Господь закладывает и то, что если ты сейчас смиряешься и смотришь на это как на промысел такой, который должен тебя чему-то научить, то потом учатся двое — и ты, и тот человек.
К. Мацан
— Потрясающие слова. Спасибо тебе. И, наверное, лучших слов для завершения нашей беседы не найти. Спасибо за этот разговор и за его искренность. Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь», сегодня с нами и с вами была в программе «Светлый вечер». У микрофона был Константин Мацан. До новых встреча на волнах радио «Вера».
Все выпуски программы Светлый вечер
Пасхальные традиции Румынии
Православие в Румынии — явление самобытное. Дело в том, что Румыния единственная православная страна, христианизация которой происходила не сверху, а снизу. Имеется ввиду следующее — в Румынии не было такого, что Православие сначала приняло руководство страны, а затем это решение распространилось на остальное население. Изначально христианство проникло на территорию Румынии через простое население, а затем уже было принято на государственном уровне.
Причиной самобытности румынского Православия является также и то, что в культурном плане Румыния находится как бы на границе западной и восточной цивилизаций. Почти все население Румынии исповедует Православие, но при этом многие моменты церковной жизни в стране почти полностью совпадают с западными церковными традициями.
Впрочем, самобытность румынского Православия часто выражается в местных обычаях, аналогов которых вовсе нет — ни на востоке, ни на западе. В качестве яркого примера можно привести традиции празднования в Румынии главного православного праздника — Пасхи.
Пасха в Румынии удивит вас обилием обычаев, которые и сегодня соблюдают большинство жителей этой страны. Первая особенность празднования Пасхи в Румынии состоит в том, что начиная с Великого четверга (четверга перед Пасхальным воскресением) жизнь в румынских городах как будто замирает. Многие учреждения приостанавливают свою деятельность, чтобы дать людям спокойно подготовиться к Пасхе.
А готовиться приходится усердно. Традиционно румыны стараются к Пасхе запастись большим количеством продуктов и приготовить побольше пасхальных угощений. Не только для того, чтобы порадовать себя вкусной едой в праздничные пасхальные дни, но и для того, чтобы часть продуктов раздать нищим. Румыния — страна небогатая. Тем не менее, большинство ее православных жителей считают, что Пасха — праздник всеобщий, а потому нужно помочь неимущим, чтобы они тоже смогли почувствовать пасхальную радость.
В Румынии так же, как и в России, принято на Пасху печь куличи. Правда, называются они в Румынии — «пасхами». У нас пасха — творожное блюдо, в Румынии же название пасха закрепилось за куличом, видимо, из-за того, что на сдобный хлеб там принято выкладывать сладкий творог. То есть румынская пасха — это кулич плюс творожная пасха.
Выглядит румынская пасха так. Пышный сдобный хлеб украшается сверху косичкой из теста. Обычно косичку выкладывают в форме креста. Внутрь получившегося креста помещается творог. Обычно его предварительно смешивают с сахаром или изюмом. Сверху пасху румыны традиционно посыпают корицей или маком. А чтобы пасха вышла яркой в дополнение ко всему добавляется еще и протертая тыква.
Приготовленная пасха относится в храм, где освящается или накануне Пасхе, или в саму пасхальную ночь. Вместе с пасхой освящаются и иные праздничные блюда. Например, пасхальная баба, блюдо из макаронного теста и меда. А еще в Румынии на Пасху принято освящать в храме деньги. С упомянутой уже целью — помочь нищим. Освященные деньги вместе с частью освященных продуктов принято раздавать неимущим. Так пасхальная радость, с точки зрения румын, распространяется на всех жителей страны.
Все выпуски программы Вселенная православия