Поделиться
Священник Алексей Дудин
У нас в гостях был настоятель храма святого равноапостольного великого князя Владимира в городе Коммунар Ленинградской области священник Алексей Дудин.
Наш гость рассказал о своем пути к вере и священству, и как ему удается совмещать служение в 5 разных храмах с тем, что он также возглавляет социальный отдел Гатчинской епархии и воспитывает восьмерых детей.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева
К. Мацан:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии моя коллега Кира Лаврентьева —
К. Лаврентьева:
— Добрый вечер.
К. Мацан:
— Я — Константин Мацан. А в гостях у нас сегодня священник Алексей Дудин, настоятель храма святого равноапостольного князя Владимира в городе Коммунар в Гатчинской епархии — это Ленинградская область. Добрый вечер.
Свящ. Алексей Дудин:
— Добрый вечер, дорогие радиослушатели. Божие всем благословение.
К. Мацан:
— Я напомню нашим слушателям и вам, отец Алексей, что в этих беседах, которые мы с Кирой ведём, мы говорим со священником о его пути к вере и в вере. И говорим о том, какая цепь событий привела к тому, что человек стал священником. Мы предполагаем, что это так или иначе путь поиска, путь вопросов, путь поиска ответов, размышлений о себе, о Боге, о мире, о человеке — вот путь, который приводит человека к священству. И, наверное, поиск ответов может быть чем-то интересен и срезонировать может с теми вопросами, которые есть у наших радиослушателей. Я так думаю, что абсолютное меньшинство из них размышляет о возможности служения священником, но об отношениях с Богом, наверное, размышляют многие. И вот что вы об этом думаете, как вы этим путём шли и какие открытия совершали, вот хотелось бы поговорить. Ну, и о пути — это именно путь к вере и в вере, путь, состоящий из этапов. Вот какие бы главные этапы на вашем пути к вере и в вере, к священству вы бы выделили?
Свящ. Алексей Дудин:
— Конечно, самая главная ступень, начало духовной, церковной жизни — это было моё крещение. Меня крестили, когда мне было семь лет от роду. Это было в Спасо-Преображенском соборе города Санкт-Петербурга. Меня отец привёл креститься, в тайне от мамы. Потому что обычно ситуация в семье такая, что мама верующая, а отец — нет. А у меня как-то получилось наоборот. У меня отец к Церкви гораздо ближе, он периодически исповедуется, причащается, то есть он как бы находится в церковной ограде. А вот мама была немножко против этого, поэтому крестили меня втайне от неё. Было это летним таким светлым днём. Я помню, потому что это было празднование тысячелетия крещения Руси. Так вот получилось. И потом, может быть, Господь привёл таким чудесным образом, что я стал настоятелем именно храма святого равноапостольного великого князя Владимира, который был крестителем Руси. Но это уже, конечно, Божий Промысл. Но поскольку мы говорим о этапах становления духовного, то, конечно, для меня это была такая яркая вспышка, путеводная звезда, с которой началась моя духовная жизнь. Я, в общем-то, запомнил своё крещение и своё первое Причастие, причащение Святых Христовых Тайн, и то светлое ощущение души, которое потом целый день сопутствовало мне при этом. Это осталось настолько ярким впечатлением, что я пронёс это впечатление через всю свою жизнь. Я помню до сих пор, как это было и когда. Потом, конечно, было такое определенное затишье, поскольку, родившись в Санкт-Петербурге — мои родители, когда я родился, уехали на далёкий север, в Мурманскую область. Там я буквально жил в нескольких километрах от границы с Норвегией в таком посёлке с металлическим названием Никель.
И, соответственно, у нас очень долгое время не было там храма вообще. Но когда началась такая духовная оттепель, люди стали собираться. И, в общем-то, я тогда присутствовал — меня отец приводил на такие первые христианские собрания, которые чем-то были очень похожи на те протестантские собрания, которые вот сейчас практикуются. Потому что не было ещё священника, не было церкви, но люди вместе собирались, говорили о Боге, читали Символ веры. И это были как бы первые шаги, первое такое впечатление. Но потом, когда у нас появился храм, мы туда почему-то не ходили. И с семи до семнадцати лет у меня был такой большой духовный перерыв, я не причащался. И второй раз в жизни я причастился, когда мне было уже 17 лет. Я закончил школу на Севере и вернулся в Санкт-Петербург, где учился в Инженерно-экономической академии (ИНЖЭКОН), как тогда этот вуз назывался, а сейчас он слился с ФИНЭКом. В общем, когда я вернулся в родной город на Неве, остался один без родителей, почувствовал некую такую, можно сказать... я почувствовал тишину. И в этой тишине я смог услышать Бога. Потому что, придя в храм в Петербурге, — это было моё такое веление сердца, веление души, очень хотелось в храм прийти. Как раз это был храм в честь Владимирской иконы Божьей Матери. И там был чудный, дивный образ Спаса Нерукотворного, освящённый Иоанном Кронштадтским. И перед этим образом я молился и, обращаясь к Господу, почувствовал такой Божий ответ. И я обратился к церковным служителям и спросил, что же мне делать дальше. Мне ответили, что надо готовиться к исповеди и Причастию. И вот с этого момента началось моё такое, можно сказать, возвращение, потому что я уже находился в ограде церковной, возвращение в мир Церкви и живое общение с Господом. Конечно, первые шаги давались очень тяжело.
Я помню собор, тогда ещё, в 90-е годы, толпа народа, совершенно нечем дышать. Я не понимал, что происходит и как вообще нужно молиться, чуть ли не в обморок падал, потому что и воздуха нет, и просто в церкви стоять в такой ситуации было очень тяжело. Но вот эту первую ступень удалось превозмочь. И я первый раз поисповедовался за свою жизнь, причастился, и с тех пор стал это делать регулярно, и началось мое воцерковление. Ну, купил духовную литературу первоначальную, стал всему потихоньку учиться. И, уже будучи студентом, вот с первого курса, так получилось, что начался мой путь воцерковления. Через некоторое время я почувствовал, что мне очень нужен духовник. Я услышал об этом, понял, что мне нужен наставник, который бы меня в этом мире вёл. Я молился, просил, чтоб мне Господь дал, и Господь меня очень скоро услышал. На волнах радиоэфира, хотя я обычно радио не слушал, появилось православное радио Санкт-Петербурга. И духовником этого радио был отец Иоанн Миронов. И буквально через несколько недель я уже первый раз пришёл в храм Неупиваемая Чаша при заводе АТИ и увидел этого дивного батюшку. И с тех пор отец Иоанн является моим духовником. Слава Богу, ему уже скоро будет 96 лет, но до сих пор Господь ему даёт сил, и периодически у меня есть возможность с ним пообщаться, спросить духовный совет. Это очень для меня ценная такая связь, это целый мир, это целый такой духовный опыт человека, который и в войну успел повоевать, и вживую видел Серафима Вырицкого, от него благословение получил на священство, и очень много дал моей духовной жизни. Я, конечно, бесконечно благодарен ему, благодарен Господу за то, что Господь меня к такому доброму пастырю послал.
И дальше моё духовное становление, духовное возрастание там и проходило. Конечно, через некоторое время мне пришлось принимать решение, кем мне дальше быть. Потому что я учился, как я уже сказал, в довольно неплохом вузе. У меня была специальность «информационные системы в экономике и управлении». И у меня было предложение от нашего комбината «Печенганикель», чтобы мне заключить контракт с ними и безбедно закончить и своё студенческое существование, и потом получить высокооплачиваемую, достаточно престижную работу. И я с этим подошёл к своему духовнику, говорю: «Батюшка, вот так и так, предлагают. Что мне делать — соглашаться или нет?» На что он говорит: «Может быть, не надо тебе этого?» Я говорю: «Батюшка, а что же делать дальше?» Он говорит: «Ну, может быть, тебе в семинарию пойти?» И я воспринял это очень радостно, как благословение — я об этом не думал до этого и не помышлял быть священником. Но вот такое благословение прям легло мне на сердце. И я уже знал с этого момента, что я спокойно закончу свой вуз и после этого пойду учиться в семинарию.
Так и получилось, что, закончив вуз, я потом учился в Санкт-Петербургской духовной семинарии, потом в академии. И потом уже рукоположение в священство у меня было фактически, можно сказать, на последнем курсе. В 2008 году меня рукоположили в священники, а в 2009-м я как раз академию и закончил. Конечно, было много интересного и на этом этапе. Учась в вузе, у меня всё равно сердце рвалось в церковь. И я ходил в храм. Меня увидел будущий отец Константин Головатский, который сейчас возглавляет Молодёжный отдел Санкт-Петербургской епархии. И вот он употребил тоже немало усилий. Он научил меня петь в церковном хоре, он меня взял, можно сказать, под своё крыло. И я, будучи студентом, пел на ранних литургиях в Александро-Невской лавре — там был братский хор. Это вот тоже такое совершенно необыкновенное, можно сказать, ощущение близости с Господом — вот ранняя Литургия, монастырь. То, что Господь давал в эти дни, это, конечно, такая особая благодать, которую словами, пожалуй, очень трудно описать. Но всё дальше, в общем-то, шло своим определённым чередом. Я закончил учёбу, поступил в Санкт-Петербургскую духовную семинарию сначала, где нёс послушание иподиакона у владыки Константина (Горянова), который сейчас у нас митрополит Карельский. И я занимался там при компьютерном классе, потому что моё образование первое позволял это делать. Через некоторое время, учась в семинарии, для того, чтобы как-то себя обеспечивать, обеспечивать потом, впоследствии, свою семью, я пошёл работать в РПГУ имени Герцена. И работал там, прошёл тоже такой интересный путь от инженера до исполняющего обязанности директора информационно- вычислительного центра.
Это такой особый этап моей жизни, когда учёба в семинарии перемежалась тем, что мне было необходимо срочно бежать, как мы его ласково называли, в «герцовник» для того, чтобы там выполнить свои обязанности. Но поскольку на такую изначально небольшую зарплату, которая была у инженера, не было много желающих, и мне хватало времени для того, чтобы выполнить свои обязанности, то, в общем-то, я начал потихонечку расти и по этой линии. Как я сказал, сначала меня поставили руководить группой инженеров, а потом так получилось, что некоторое время я выполнял и обязанности директора этого центра. Но это такой особый этап жизни, тяжёлый, суетный. И за это время я уже успел жениться, и Господь благословил меня детьми. И я был настолько загружен, с учётом того, что я уже был диакон. Я учился ещё в академии и работал в РГПУ имени Герцена. Я, например, не смог даже встретить своего второго сына из роддома. То есть было некое такое напряжение. С другой стороны, это была такая замечательная духовная школа, когда, при всей суете этого мира и при всей усталости, сохранялась благодать священнослужения. Как я уже сказал, я был диаконом, меня рукоположили в 2005 году. Я три с половиной года служил диаконом и, ещё раз говорю, трудился и учился при этом. Это удало мне такой определённый опыт. И сейчас, будучи уже настоятелем, имея, по указу архиерейскому, пять храмов, руководя двумя реабилитационными площадками и возглавляя Социальный отдел нашей епархии, мне вроде, слава Богу, на всё хватает сил. И это очень важно. Это была такая суровая, серьёзная школа жизни, которую пришлось пройти. Но она очень много мне, в общем-то, дала.
К. Лаврентьева:
— В гостях у «Светлого вечера» священник Алексей Дудин, настоятель храма равноапостольного князя Владимира в городе Коммунар Гатчинской епархии — это Ленинградская область. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Отец Алексей, на самом деле, когда перед программой я вас спросила: «А выгораете ли вы?» — тогда вы нам ответили: «А когда выгорать? Некогда выгорать». Я теперь поняла, почему некогда выгорать. На самом деле это ведь очень ладно звучит со стороны, звучит как хорошо написанная, хорошо отработанная, слаженная такая биография. Значит, в 17 лет пришёл в храм, потом туда вошёл, там немножечко освоился, стал священнослужителем, потом женился, потом там ещё где-то начал подрабатывать, да не где-нибудь, а в Герцена — в санкт-петербургском известнейшем вузе. И, казалось бы, так всё прекрасно, что как-то и не видно даже вот за этим всем каких-то трудностей. Но тем не менее вы говорите о том, что второго ребёнка не успевали встретить в роддоме. И понятно через эту фразу, насколько тяжело нести иногда священнику крест, и крест этот невидим для других. И в этом смысле мне вот о чём хочется вас спросить: когда ты настолько занят, ты настолько в трудах, и в этом смысле, наверное, это очень пересекается с лучшими советами святых отцов о том, что человек должен очень много трудиться, чтоб ему некогда было, в общем, глупостями заниматься и размышлять над всякой ерундой. А вот духовная работа, батюшка, она идёт сама по себе, когда человек в таком состоянии? То есть как бы Господь делает за человека её в сердце. Когда ты просто вот встал от подушки и вечером просто голову до подушки донёс и ты уже спишь.
Свящ. Алексей Дудин:
— Господь никогда ничего не делает за нас, но Он всегда помогает. И если человек находится в сжатых каких-то жизненных обстоятельствах, отчасти, можно сказать, угнетённых, то Господь всегда близко и рядом, и Его помощь всегда чувствуешь. Если этой помощи не просить, ты её не будешь получать автоматически. У нас не бывает так, что вот ты трудишься, и тебе Господь за это даёт — нет. Господь всегда даёт тому, кто просит: просите — и дастся вам. И, конечно, в моей жизни были моменты, когда я чувствовал, что, действительно, душа моя из-за вот этой многозаботливости начинает уставать, терять главное своё направление, и приходилось определённую коррекцию носить. Но я прошу учесть, что, ещё раз говорю, мне Господь по милости Своей дал замечательного духовника, к которому я всегда мог прибегнуть. И плюс всё-таки служба в храме — я же служил всегда в воскресные и праздничные дни. И Святое Причастие всегда человеку душу обновляет, лечит и питает. И, конечно, если бы не Церковь, если бы не храм, то я бы в этой суете благополучно бы и погряз.
К. Лаврентьева:
— Такое словосочетание как «кризис веры» вам знакомо?
Свящ. Алексей Дудин:
— Я затрудняюсь ответить на этот вопрос. А что вкладывается в это? Думал ли я когда-нибудь уйти из Церкви и заняться чем-то светским?
К. Лаврентьева:
— Нет, не так, скорее, когда у тебя от постоянного хождения по кругу начинаются какие-то очень серьёзные вопросы, которые могут долго не разрешаться. Эти вопросы повергают тебя в определённые состояния непростые.
Свящ. Алексей Дудин:
— Духовная жизнь вообще штука непростая, в ней всегда есть место и взлётам, и падениям, и скорбям, и радостям. Если ты идёшь к Богу, если ты хочешь, чтобы Господь был с тобой, то Господь тебе будет помогать. И у меня есть такой, не сказать бы современным языком, лайфхак, есть такая святоотеческая мудрость, которой меня научили, к которой я всегда прибегал. Я на каждой Литургии просил и прошу, чтобы Господь исправил мою жизнь по воле Своей святой. Я всегда прошу Бога, чтобы Он скорректировал всё то, что я делаю, направил туда, куда надо и убрал всё то, что для моей души неполезно. И пользуясь таким приёмом простым духовным, молитвенным, я не испытывал совсем каких-то больших кризисов или каких-то особых проблем — как-то Господь ведёт. Просишь Господа, и Он не оставляет.
К. Лаврентьева:
— Мы с Костей у одного священника спросили о том, как сделать так, как жить правильно, чтобы вера твоя росла, не умалялась, не ветшала, а как-то укреплялась. Он сказал, что пойдите, помогите первому попавшемуся человеку, который находится в нужде. И тогда Костя сказал: «Вы знаете, вот от того, что кому-то ещё хуже, чем мне, мне лучше самому не становится». А потом так или иначе в ходе этого разговора этот священник всё-таки вывел беседу к тому, что вера без дел-то, собственно, мертва. То есть, с одной стороны, нам, конечно, не становится лучше от того, что кому-то хуже, а с другой стороны, без добрых дел совсем туго получается. То есть ты занимаешься собственным спасением, но при этом ты особо-то не шевелишься куда-то идти дальше, в сторону, например, милосердия. И буквально за два часа до нашей сегодняшней встречи, батюшка, мы с мамой были в больнице. И там женщина-анестезиолог перед небольшой операцией маму расспрашивает, задаёте вопросы, задаёт, задаёт, задаёт. И она говорит, что давайте на 19 августа назначим день операции. И мы с мамой переговариваемся, я говорю, что 19-го Преображение, причаститься надо. Она молчит, ничего не комментирует. Ещё что-то мы с ней обсуждаем, обсуждаем. Она так терпела, значит, наши вот эти переговоры, а потом говорит: «Вас батюшка благословил?» Мама говорит: «Благословил». Она говорит: «Значит, с Божьей помощью всё получится». И я по знакомой терминологии понимаю, что это наш человек.
И она говорит: «Я-то в храм хожу, но только я, конечно, не так серьёзно подхожу к делу, как вы. Я вот на Пасху была, причастилась, на большой службе побыла. А так у меня ничего не получается. Я вот всю пятидневку на работе, а в выходные — и маме помочь, и тёте помочь, и дяде помочь, и с племянниками посидеть». То есть, понимаете, человек всё время находится в служении. Он не ходит в храм, просто не успевает, но при этом всё время находится в служении. После общения с ней у меня было реальное ощущение, что вот я бы её сидела и слушала. Не она меня, которая ходит в храм каждую неделю, а я её сидела бы и слушала. Вот как эти плоды духовные приобретаются? Получается, что мы здесь размышляем, размышляем, рефлексируем, копаемся в своей душе, читаем умные книги, а человек, который непрестанно делает добрые дела, получается, на немыслимое количество ступеней стоит выше, чем ты перед Богом.
Свящ. Алексей Дудин:
— Ну да, действительно. Помните историю про Антония Великого, когда ему был указан один сапожник в Александрии?
К. Лаврентьева:
— Да, расскажите, пожалуйста, батюшка.
Свящ. Алексей Дудин:
— Антоний Великий, вы же знаете, был одним из самых таких серьёзных подвижников. Кстати, вполне можно почитать литературу, она сохранилась. И, по крайней мере, если не применять то, что Антоний говорил своим монахам, то хотя бы заглянуть в то, как живёт духовной жизнью человек, и прочувствовать, насколько это был действительно любящий Господа до самозабвения подвижник. И, заглянув в его жизнь, поняв всю его полноту, после этого есть смысл прочитать вот этот рассказ, когда Антоний попросил Господа показать ему того человека, который преуспевает в духовной жизни больше него. И Господь его послал к такому человеку, и в беседе с ним Антоний всё пытался добиться: но какой же твой подвиг, в чём же ты преуспеваешь, почему Господь меня послал именно к тебе? На что человек сказал: «Прости меня, отче, не знаю. Я знаю, что я человек грешный, поэтому я с утра встаю и произношу: „Господи, в этом городе все праведные, все спасутся, а я один, грешный, погибаю“. И с такой же молитвой ложусь спать вечером. И ничего во мне такого нет». И подивился Антоний Великий такому искреннему смирению человеческому. И он сказал: «Я тружусь в монастыре, а ты, как искусный ювелир, сидя на одном месте, алмаз своей души так огранил, как мне не удалось это сделать в пустыне». И, получив такой назидательный урок, который, наверное, мы можем прочитать так, что в основе всех добродетелей действительно лежит истинное христианское смирение, прежде всего перед другими людьми. И этот случай описан как раз в его житии. Для нас есть повод для размышления. И то, о чём вы сейчас сказали про этого врача, который не имеет возможности, может быть, посещать богослужение так, как мы считаем это необходимым и правильным, но при этом при всём она в совершенстве познала то, что Господу надо служить через ближнего, оказывая ему дела милосердия.
К. Мацан:
— Кира спросила вас о кризисах веры, и я бы вот с какой стороны ещё к этому подошёл. Это не то что кризис, где человек пытается уйти из Церкви и, наверное, вовсе не кризис того, что вдруг ты подумал, что Бога нет. Скорее то, что тоже в одной из наших программ мы обсуждали с нашим гостем-священником, что у человека бывают моменты, причём верующего, в смысле и у мирянина, и у священника, наверное, когда то, чем ты живёшь, какое-то основное содержание твоей жизни — вера — нуждается в том, чтобы заново её утвердить. Вот ты веришь в Бога, ты веришь в Бога и вдруг проскакивает мысль: а вдруг всё это время я ошибался?
К. Лаврентьева:
— Она прямо ранит — эта мысль.
К. Мацан:
— И как будто нужно заново продумать основания своей веры. Это не кризис какой-то долгий, затяжной с унынием, а необходимость заново поверить в первую любовь.
К. Лаврентьева:
— Точно.
К. Мацан:
— Вам это знакомо?
К. Лаврентьева:
— Прошу прощения, и не обесценивать прошлый опыт. Мы когда-то с Фредерикой де Грааф на эту тему говорили — она психолог Первого московского хосписа. И она говорит, что в таких состояниях есть большой риск про свой предыдущий опыт духовный, который Господь тебе вот давал, сказать, что мне или показалось, или я такой чувствительный — мне почувствовалось, или просто это какое-то совпадение. В общем, всё разом обесценить и оказаться в непонятном таком состоянии.
Свящ. Алексей Дудин:
— Давайте попробуем разобрать вот этот ваш вопрос. Во-первых, надо посмотреть на то, что в духовном развитии человека есть различные этапы. И человек, возрастая, одно дело, когда он находится в состоянии новоначального, и Господь в этот момент на него буквально изливает потоки Своей любви, и любая человеческая молитва слышится, и всё духовное так легко даётся и приносит огромное количество радостей. И, в общем-то, это, наверное, как раз и есть тот опыт, который, главное, не обесценить и не потерять, потому что это есть некий залог, который Господь даёт человеку в деле его спасения, первичный. А потом наступает время труда, время, когда каждая молитва зачастую, каждое дело даётся с подвигом. И не потому, что Господь хочет человеку, скажем так, усложнить жизнь, а потому что человек так устроен, что то, что ему легко даётся, им потом меньше и ценится. Поэтому зачастую духовные плоды, последующие после вот этого этапа начального воцерковления, даются с большим трудом. И в этот момент, наверное, человек может ощутить кризис своей веры и почувствовать: ну как же так, Господи? Ты же был так близко, я Тебе молился, у меня чуть ли ни непрестанная Иисусова молитва из сердца лилась, а тут раз тебе, как говорится, и камнем слезу из глаза не вышибить, и не обратиться, и сердце сухое. И действительно, есть такой этап человеческого развития духовного. И важно в этом этапе не...
К. Лаврентьева:
— Не застрять.
Свящ. Алексей Дудин:
— Скорее, не отчаяться. Потому что, когда человеку было легко, а потом стало тяжело, он может всё бросить и перестать этим заниматься, отойти. И в данном случае нужно смотреть, чтобы этот кризис не был с этим связан, и объяснять человеку. И духовник всегда объясняет, что нужно дальше идти, что вот теперь наступил новый этап. Если то, что тебе раньше давалось авансом, было так легко, то теперь надо потрудиться много для того, чтобы получить благодать Божию. Это может быть один аспект того, о чём вы говорите. Может быть совершенно другой аспект. Потому что человек зачастую, получив духовную радость, зная о том, что он может всегда прийти в храм, покаяться, исповедоваться, причаститься, он рискует превратиться в так называемого профессионального православного. И этот профессиональный православный человек, в общем-то, такое ужасное существо, которое пытается эксплуатировать милосердие Божие по отношению к себе. И он идёт и делает сначала всё, что хочет, а потом, когда становится плохо, кричит: «Господи, плохо! Спаси — погибаю!» И человек зная, что Господь милостив и придёт его спасать, зачастую начинает этим злоупотреблять. Поэтому Господь иногда отходит в такие моменты. Если мы с вами бываем сами виноваты зачастую, нарушая те границы духовной жизни, которые у православного человека должны быть, сами прикасаемся к той нечистоте этого мира, которая забирает тепло нашей души, то тут Господь может перестать нам давать благодать. Зачем изливать благодать тому, кто эту благодать не ценит и не хранит?
И очень важно здесь посмотреть, с чем связан этот кризис. Если этот кризис связан с тем, что мы, например, бесконтрольно начинаем потреблять весь развлекательный контент, который предлагает нам современная цивилизация, то мы сами виноваты в охлаждении своей души. Потому что, если мы смотрим всё подряд, открываем врата своей души через зрение и другие свои чувства для греховных всяких вещей, то что удивляться тому, что наша душа остыла и наша вера, в общем-то, ослабела? Потому что, действительно, все знают апостольское выражение, что вера без дел мертва есть — это вы прекрасно знаете. Но в то же время вера — это не есть что-то статичное, это то, что всё время в человеке изменяется. Вера или растёт, или, наоборот, начинает деградировать, в зависимости от того, поступает ли человек по вере или не поступает по ней. Поэтому всегда надо смотреть, по какой причине человек сейчас впадает в уныние. Потому что, я так думаю, кризис веры человек начинает испытывать, или интерпретировать те события, которые с ним происходят, как кризис веры, когда он впадает в некое такое состояние уныния и теряет радость. Надо просто посмотреть, по какой причине человек эту радость потерял. Он и сам в этом зачастую бывает виноват. И тогда надо снова покаяться, закрыть ворота для всего этого нечистого, что вымывает тепло нашей души, и заново вернуться в первое состояние строгости.
Я не знаю, у кого как, но я по себе помню, когда вот первые посты были, то не дай Бог что-нибудь скоромное съесть, ничего... Почему-то те границы, которые человек изначально выставляет для себя, чтобы не прикасаться ни к чему запрещённому, потом он со временем, становясь таким отчасти профессиональным православным, начинает как бы размывать: я уже опытный, я уже знаю, и что страшного будет, если я чуть-чуть пост нарушу? И начинает, например, цитировать Иоанна Златоуста. Иоанн Златоуст говорит, что пост — это последняя христианская добродетель. Понятно, что после любви, после милосердия, после остальных всех вещей, но тем не менее, это христианская добродетель, и она хранит и спасает человеческую душу от многих напастей, бед и зол. Поэтому, если вы чувствуете такое состояние, надо со своим духовником пойти и разобраться: куда же уходит тепло вашей души, что же с вами происходит.
Конечно, бывает так, что человек чисто физически настолько устаёт на своей работе или, например, ухаживая за своими больными ближними, что это состояние во многом связано с его физической составляющей. И это уныние не имеет под собой духовной подоплёки — человек просто устал. Тогда зачастую человеку надо найти разумное решение для того, чтобы как-то послабить свои труды, найти способ отдохнуть, прийти в себя. И, может быть, в этом заключается причина того, что человек, как ему кажется, испытывает кризис веры. Поэтому надо всегда разбираться, в чём конкретно сейчас я испытываю проблемы. И для этого, как я уже сказал, очень нужен грамотный, хороший духовник или хотя бы священник, духовно опытный, с которым можно пообщаться, с которым нужно держать связь. Священник, по сути дела, это проводник, который человека ведёт ко Господу, помогает человеку идти — ко Господу идёт человек всегда сам. Важно такого проводника иметь, потому что одному заплутать очень легко, особенно если человек на себя берёт какие-то серьёзные подвиги. Помните, как тоже в Отечнике сказано: им же несть управления, падают, яко же листвие, — то есть те люди, которых никто не направляет, они, как листья с дерева, опадают, и всё, и не могут удержаться.
К. Мацан:
— Вернёмся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, что сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» священник Алексей Дудин, настоятель храма святого равноапостольного князя Владимира в городе Коммунар в Гатчинской епархии, в Ленинградской области. В студии Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. Не переключайтесь.
К. Лаврентьева:
— Ещё раз здравствуйте, дорогие друзья. «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. У нас сегодня в студии священник Алексей Дудин, настоятель храма равноапостольного князя Владимира в городе Коммунар Гатчинской епархии, Ленинградская область. С вами Константин Мацан, Кира Лаврентьева, мы продолжаем наш интереснейший разговор. Батюшка, город Коммунар. Название города планируют сменить?
Свящ. Алексей Дудин:
— Давайте я так немножко издалека расскажу. Был я студентом ещё ИНЖЭКОНа и ходил в храм Владимирской иконы Божьей Матери. Там был замечательный звонарь Владимир, он до сих пор там преподаёт курсы звонов. И на колокольню, будучи студентом, радостно залезал, и вместе со мной был раб Божий Александр, Царство ему Небесное, с которым мы вместе учились этому довольно интересному такому искусству колокольного звона. Я его спросил, откуда он сам. Он сказал, что приехал из города Коммунар, и что там планируется строить храм. И моё первое впечатление, как сейчас помню: как холодом таким пахнуло — город Коммунар. У меня прямо аж немножко так сердце сжалось, думаю: ничего ж себе, люди живут где-то там, бедные, мучаются вот с таким названием. И вот так получилось, что буквально через 15 лет я там оказался настоятелем, даже больше — через 20, но не суть. В общем, короче, так получилось, что в этот город действительно меня Господь послал потрудиться. И вот именно тот храм, который ещё планировал Александр строить, мне пришлось как раз и строить, будучи настоятелем. Конечно, хотелось бы сменить такое название, но, во-первых, исторически города такого не существовало — он возник в результате комсомольской стройки. И ещё плюс за счёт того, что он возник в результате комсомольской стройки, он сформировался за счёт этого из тех жителей, зачастую заключённых, отпущенных чуть раньше своего срока. К сожалению, не из политических заключённых, а в основном из мелко-хулиганских уголовных. Поэтому, действительно, тяжеловато: такой, как говорят, бэкграунд серьёзный, тяжёлый отчасти.
А с другой стороны, знаете, всегда всё в жизни существует на контрасте. Эти люди, которые из города пришли в храм и вдохнули вот этот воздух любви Христовой, взаимного общения, помощи друг другу, действительно живой жизни христианской общины, они это очень ценят. И в этом отношении мне и сложно, и легко. Вот с 1993 года Коммунар стал городом. Конечно, у меня есть мечта — мечту любой человек может иметь, не запрещено. Вот есть у нас наша организация с названием «Светоград». Может быть, когда-нибудь наш Коммунар станет Светоградом. Была, конечно, идея назвать его Царской Славянкой. Но тоже как-то эта идея не нашла, к сожалению, пока...
К. Лаврентьева:
— Не нашла отклика?
Свящ. Алексей Дудин:
— Нет, она нашла отклик. Она не нашла финансовой поддержки, потому что поменять название для города — это огромные затраты. Вы понимаете, что это и карты, и все прописки, и паспортные столы, и вся документация — это ж целое дело. Но тем не менее мы надежды не оставляем. От нас зависит то, каков будет наш город, и, надеюсь, что от этого будет зависеть и то, как он будет называться.
К. Лаврентьева:
— Батюшка, вы где только ни служили: и в каких-то хозяйственных помещениях, или, в общем-то, в помещениях, совершенно не приспособленных для храма. Даже, было дело, в женской бане служили. То есть пока у вас не было храма, как только ваша вот эта община ни кочевала.
Свящ. Алексей Дудин:
— Это было такое время становления. Как раз это был первый год — это всего лишь надо было год продержаться. В течение этого года мы три раза переезжали. Переезд храма это, конечно, серьёзное такое дело. Первый храм у нас находился в здании больницы. Это был храм Николая Чудотворца. А больница сама ушла под снос. Сейчас её давно уже перестраивают. Надеюсь, сейчас будет там у нас медицинский постинсультный центр, в котором мы тоже можем потрудиться для реабилитации инсультных больных. А потом мы переехали в Дом культуры. Там интересно, там до сих пор сектанты в Доме культуры вполне себя комфортно чувствуют. И в основном зале они, значит, проводили своё богослужение, а малый зал был выделен нам. И мы там совершали богослужения до того момента, пока это помещение не понадобилось под очередные выборы. И после этого уже нам предложили здание в неработающем корпусе, да, женской бани, которая тоже стала нашим пристанищем на некоторое время. И вот за это время, слава Богу, удалось поставить сруб, закрыться по контуру, и хоть без куполов, но уже с 5 января 2012 года у нас началась жизнь наша евхаристическая в новом храме святого равноапостольного князя Владимира. И с тех пор мы имеем такую серьёзную духовную базу.
Слава Богу, потом и храм разросся, и община разрослась, и нами построено ещё несколько храмов. И, слава Тебе, Господи, у нас много радости, много роста такого духовного. И это всегда и впечатляет, и окрыляет, и помогает, и пока вот новый храм строишь, всегда Господь тоже особую благодать даёт. Поэтому вот вы спрашиваете: как помочь человеку, если он начинает испытывать какой-то духовный кризис? Но вот один из вариантов — можно пойти строить новый храм. Потому что там, где зажигается новая лампадка благодати Божьей, там Господь изобильно тоже изливает Свою милость. И много всяких было в этом деле и радостей, и скорбей, и искушений. Но просто и некогда даже зачастую бывает задумываться: а не нахожусь ли я в каком-то кризисе?
К. Мацан:
— Вы в прошлой части программы, когда мы говорили об этих кризисах, произнесли такое слово «уныние», что вот человек может быть в унынии по своей же вине, и надо из этого уныния выбираться. Я думаю то, что называется унынием, даже не в глубоко духовном смысле, а просто в смысле такого настроения, когда руки опущены и всё кажется бессмысленным, и хочется себя жалеть, знакомо многим, даже вне зависимости от религиозного бэкграунда. И, как правило — я не случайно говорю «себя жалеть» — уныние кажется таким состоянием, когда: но мне же плохо. И надо как-то себя действительно пожалеть. А христианство в этом смысле разрывает шаблон, говорит, что уныние — это страсть, это грех, это то, где ты, в общем-то, не должен себя жалеть. Ты должен из него выйти, это то, что тебе вредит, это болезнь, от неё нужно избавляться. И, казалось бы, как? Нельзя же просто взять в себе какую-то кнопку найти, тумблер переключить — всё, я избавился, всё, не буду унывать, не буду. Это же просто усилием воли не даётся, хотя понятно, что без усилий воли ничего и не будет. Но вот как из этого состояния выходить? Как можно себя из него вытащить? Как Мюнхгаузен за волосы, получается?
Свящ. Алексей Дудин:
— Ещё раз скажу, что очень важно, чтобы такой духовный диагноз поставил знающий священник. У меня, например, была в жизни ситуация, когда я духовнику говорю, что вот, батюшка, чего-то накатывает. Он говорит: «Да ты себя просто загнал». Действительно, бывает, что человек себя физически в жизни так загоняет, что отсутствие элементарной возможности выспаться, вернуться в нормальное состояние заставляет человека унывать. Это самый простой способ: достаточно просто чуть-чуть послабить, дать себе какой-то роздых, найти себе какое-то среднее дело, как говорят святые отцы. Есть же не только великие дела, есть дела средние. И недаром у каждого подвижника всегда было какое-то, говоря современным языком, своё хобби. Кто-то занимался фотографией, кто-то слушал классическую музыку, кто-то просто ходил гулять по паркам и садам. И в этом отношении нужно человеку тоже из состояния уныния выходить. Но надо сначала диагностировать, чем это уныние вызвано. Отдохнул, погулял, пошёл чем-то занялся, помог другому человеку. В общем, в любом случае, из состояния уныния надо вылезать. Тут такая аналогия может быть: если вдруг прыгнул с парашютом и видишь, что стропы должным образом не раскрылись и не распрямились, то тут уже вертись, крутись, как хочешь, но надо, чтобы они как-то пришли в должное состояние. Так и здесь, потому что состояние уныния — это самое страшное состояние. По крайней мере, так говорил преподобный Серафим Саровский.
Он говорил, что это вообще самый страшный грех, из которого надо вылезать. Вот самый простой такой совет — подойдите к иконе преподобного Серафима Саровского и скажите: «Отче, ты сам говорил, что уныние — самый страшный грех. Ты сам всех выдёргивал из этого состояния, всех встречал словами „радость моя, Христос Воскресе!“. Помоги мне — ты говорил, ты заповедовал. Помоги мне это исполнить и сделать». Потому что ни в коем случае не надо оставаться со своими какими-то состояниями один на один. Всегда надо жаловаться, всегда надо просить. И Господу жаловаться, и святым ходить жаловаться. И действительно, если человек за помощью не обращается, то он её и не получит никогда. Хотя бы возьмите пример из всех наших дел милосердия, которые мы совершаем. Кому мы помогаем? Хорошо, если мы кого-то знаем, пришли к нему, предложили помощь. Но в большинстве случаев всё равно помощь приходит тому, кто об этой помощи просит. Поэтому «просите — и дастся вам». Если вы не будете просить выхода из этого состояния уныния, то, наверное, тогда и откуда эту помощь, в общем-то, и получить?
К. Мацан:
— Вообще, что меня в обсуждениях этой темы цепляет и восхищает, что задаёшь вопрос про уныние и подсознательно, быть может, несознательно, ожидаешь какого-то такого ответа, глубоко богословско-аскетического. А собеседники говорят об очень простых вещах, казалось бы: выйди погуляй, развейся. Это не значит, что нужно всю жизнь теперь беспечно гулять, но вот когда накатывает, бывает, такое и, может быть, ты и молиться пока не можешь, сейчас сил нет. Как сегодня модным словом это выражается — ты не в ресурсе. И вот у нас тоже был собеседник на эту тему, который говорил, что его духовник научил: унываешь — выходи на люди. Ну вот как-то с кем-то поделись. Хорошо, если есть духовник или друг, или просто развейся на полчаса, чтобы хоть как-то себя переключить. Сразу вспоминаешь Амвросия Оптинского: где просто — там ангелов до ста. Вот есть иногда от очень наших больших заморочек простые, ну, не лекарства, которые их коренным образом изменят, — тут, наверное, нужно большую духовную работу проводить, — но вот снять симптом здесь и сейчас. И это тоже духовная вещь.
Свящ. Алексей Дудин:
— Конечно, потому что человек, находясь в таком состоянии, не может даже обратиться к Господу. Поэтому надо скорее из этого состояния выходить. Конечно, у каждого своя духовная практика. Я много молитв слышал кратких, но есть молитва, которая, по моему мироощущению и опыту, может звучать вообще абсолютно из любого духовного состояния. Это молитва «Помилуй, Боже, падшее создание Твоё!» — вот эту молитву я мог произнести всегда, уж как бы я ни уставал, как бы ни унывал, чтобы там в жизни ни приключалось. И вот по моему опыту — вполне можете попробовать взять её себе на вооружение. Да, если ты находишься в таком тяжелейшем состоянии: «Помилуй, Боже, падшее создание Твоё!» — вот она идёт, даже и когда никакого уже вроде и ресурса нет.
К. Лаврентьева:
— В гостях у «Светлого вечера» священник Алексей Дудин, настоятель храма равноапостольного князя Владимира в городе Коммунар Гатчинской епархии — это Ленинградская область. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Отец Алексей, вам хватает вообще времени на семью? Мы не говорили сегодня об этом, потому что это тема, конечно, другой программы. Но не секрет, что у вас есть реабилитационный центр, где вы помогаете людям с зависимостями — и прямо ещё как помогаете. Это такая колоссальная занятость — и храм, и послушания эти, и помощь людям, и, в общем-то, не простая жизнь получается. А у вас, на секундочку, дорогие радиослушатели, у этого молодого — я позволю себе фамильярность — священника восемь детей. Вот как вы находите время? Я даже процитирую вас, позвольте: «Отпуск каждый проводит по-разному, зависит это от внутренних потребностей человека и от имеющейся у него возможности эти потребности реализовать. Но в итоге всё сводится либо к отдыху и развлечениям, либо к смене рода деятельности. А вот отпуск священника — тема одиозная. Священник ведь не профессия — это пожизненное состояние человека во Христе. Сними ты с себя рясу, крест, сбрей бороду — священником быть не перестанешь. Где бы ты ни был, ты продолжаешь служение, но если, конечно, архиерей не отправит под запрет, или болезнь не прикуёт к кровати. Священник просто не может не служить Литургию. Быть у престола Божия — не наша привилегия, а Его милость. Поэтому отпуск священника — это смена места или мест службы. Служу в храмах по пути следования и в том храме, недалеко от которого отдыхает моя семья. Это счастье, это награда. Слава Богу за всё!»
Свящ. Алексей Дудин:
— Да, действительно, Господь мне дал возможность путешествовать и служить во многих храмах, в том числе даже за границей. Так получалось, что, пока не началась эта пандемия, мы все моей немаленькой семьёй выезжали, например, к Николаю Чудотворцу в Бари. Мы садились на автобус, проезжали Белоруссию, Польшу, Германию — в Баварии останавливались, у меня там много знакомых, и доезжали до Николая Чудотворца. И Господь давал возможность послужить. И в том числе, даже находясь в Баварии, там совершалась Божественная Литургия. Одно время там не было священника штатного, я даже нескольких человек там крестил и одного даже лютеранина миропомазал в православие.
К. Лаврентьева:
— Ничего себе. Так — по пути.
Свящ. Алексей Дудин:
— Да, это было всё так — по пути, в рамках отпуска.
К. Лаврентьева:
— Отец Алексей, знаете, я о чём, скорее, спрашиваю? Вот вы приехали в какой-то город. Вот ваши дети, наконец, радуются, что папа с нами, матушка радуется, что муж с ней. А муж в это время ищет православный приход и думает, где бы ему поскорее Литургию послужить. Вот как это воспринимает семья, дети? Нет ли какого-то ропота? Их всё-таки восемь, и они разновозрастные: кто-то, скорее всего, подросток, кто-то, скорее всего, входит в подростковый возраст. Нет ли такого: опять храм? Пойдёмте лучше на каруселях покатаемся или в кино сходим, или на море покупаемся. Как этот баланс соблюдается в священнической семье?
Свящ. Алексей Дудин:
— Что касается детей, то я стараюсь, чтобы они и на каруселях покатались, и искупались. И, в общем-то, мы всегда как-то договариваемся. Но для них в храм пойти в воскресный день — это обычное дело. И как-то я не слышал от них какого-то ропота, наоборот. У меня сейчас старшие дети подрастают. И я обычно всегда служу позднюю Литургию у себя, а вот им нравится, например, сбегать на раннюю — вот такая некая уже самостоятельность. Или почитать Апостол, Часы, помочь батюшке.
К. Лаврентьева:
— Вы читаете им Евангелие, молитесь вместе? Что-то вы делаете из того, что делают благочестивые отцы и матери?
Свящ. Алексей Дудин:
— Да, но я обычно стараюсь, поскольку забот очень много, их переложить на других окружающих меня людей.
К. Лаврентьева:
— На жену, например?
Свящ. Алексей Дудин:
— Нет, в общем-то, не на жену, потому что у неё забот хватает. Но Евангелие, например, в нашей семье читают старшие дети по очереди. Они читают обычно какую-то определённую главу Евангелия и потом своими словами наизусть её рассказывают, и мы её обсуждаем. Но это обычно у нас происходит в воскресный день. И вот у нас такая традиция семейная есть.
К. Лаврентьева:
— Но они охотно на это соглашаются?
Свящ. Алексей Дудин:
— Когда уже выучили — да. А когда надо, в общем-то, близко к тексту учить — это, конечно, определённый труд. Но я как отец говорю: «Давай, уже пора».
К. Лаврентьева:
— Это какой возраст?
Свящ. Алексей Дудин:
— У меня старшему 16 лет, сейчас 17 будет, а второму 14 лет, сейчас будет 15. Сейчас пока у нас второй. У нас в зависимости от того, какое Евангелие мы учим, — вот сейчас от Луки заканчивается, а вот будет от Иоанна — я старшему передам, потому что оно более сложное, богословское. И будет уже он докладывать на всю семью. А так обычно у нас относительно небольшое семейное правило — буквально мы молимся в течение пяти минут. Поём простые молитвы: «Отче наш», «Богородица», Символ веры. Поминаем живых и усопших, молимся о каких-то простых своих нуждах и кладём 1-2 земных поклона — и всё, в общем-то. После этого меня просят, всегда кричат: а помазаться? И я всех помазываю священным елеем, который у нас там есть. Обычно очень любят от Спиридона Тримифунтского — оно очень так благоухает. Кстати, тоже у Спиридона были, но это с матушкой только. И так обычно день проходит. Большой нагрузки я никогда не даю детям молитвенной, потому что ни в коем случае, не приведи Господь, чтобы перегрузить ребёнка и отбить у него вкус к духовному. Очень дозировано, очень по чуть-чуть, очень понемногу. И старшие уже, конечно, читают... самый старший уже читает последование ко Святому Причащению. И я ему один канон говорю читать на выбор.
К. Мацан:
— А старшему сколько?
Свящ. Алексей Дудин:
— 16 лет. А который помладше, тот пока только Последование ко Святому Причащению читает.
К. Лаврентьева:
— А каноны, молитвы ко Святому Причащению, когда лучше начинать давать ребёнку читать?
Свящ. Алексей Дудин:
— Смотря, насколько ребёнок развит. Можно лет в 12 уже вполне. Но я первые разы прочитывал сначала вместе со своими детьми. Потом они сказали: «Папа, мы лучше сами». Ну, сами — так сами, что ж делать. И читают потихонечку, да.
К. Лаврентьева:
— Что для вас самое радостное в священстве?
Свящ. Алексей Дудин:
— Служение Божественной Литургии, потому что это всегда обновление жизни, обновление души. Это вот просто новые этапы, это каждый раз обращение к Богу с тем, чтобы Господь исправил те ошибки, которые ты сделал. И вот новые силы, новые возможности. Прям каждый раз, когда служишь Божественную Литургию, ты снова с новой силой встаёшь на путь христианского делания.
К. Лаврентьева:
— 4 года мы ведём с Костей эту программу — «Путь к священству». И большинство, абсолютное большинство наших гостей-священнослужителей отвечает именно так: служение Божественной Литургии. Это, с одной стороны, ожидаемо, а с другой стороны, каждый раз для нас с Костей это пасхальная радость. Вот ты слышишь — и каждый раз, как первый раз. И ответ такой у каждого свой, пояснения к этому у каждого батюшки своё, как и общение с Богом у каждой души совершенно, абсолютно уникальное и индивидуальное. Спасибо огромное за эту программу, дорогой отец Алексей. Мы очень рады, благодарим вас за этот откровенный, добрый очень разговор. Дорогие радиослушатели, в этом часе с нами был священник Алексей Дудин, настоятель храма равноапостольного князя Владимира в городе Коммунар Гатчинской епархии Ленинградской области. У микрофона был мой коллега Константин Мацан. Я — Кира Лаврентьева. Мы прощаемся с вами: всего вам доброго и до свидания.
К. Мацан:
— До свидания.
Свящ. Алексей Дудин:
— Спаси, Господь.
Все выпуски программы Светлый вечер
Послание к Ефесянам святого апостола Павла
Поделиться
Рембрандт (1606—1669) Апостол Павел
Еф., 233 зач., VI, 10-17
Комментирует священник Антоний Борисов.
Когда молодые монахи однажды спросили святого Антония Великого, какую добродетель нужно прежде всего просить у Бога, тот ответил — рассудительность. Именно так. Здоровая, освящённая Господом рассудительность способна помочь нам принять правильные решения, сделать верные выводы и избежать вредных крайностей. Теме рассудительности, среди прочего, посвящён отрывок из шестой главы послания апостола Павла к Эфесянам, что читается сегодня утром в храме во время богослужения.
Глава 6.
10 Наконец, братия мои, укрепляйтесь Господом и могуществом силы Его.
11 Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских,
12 потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных.
13 Для сего приимите всеоружие Божие, дабы вы могли противостать в день злой и, все преодолев, устоять.
14 Итак станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности,
15 и обув ноги в готовность благовествовать мир;
16 а паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого;
17 и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть Слово Божие.
Возникновение Церкви Христовой в день Пятидесятницы, то есть на пятидесятый день после Воскресения Христова, когда на апостолов сошёл Дух Святой, стало огромным по значению событием для всего человечества. Но, как известно, даже самый обильный дар благодати, от Бога исходящей, не упраздняет человеческой свободы. Не только в том смысле, что человек может принять или отвергнуть этот дар, но и в том, как человек способен использовать благодать Божию. Во благо или во осуждение.
Об этом и рассуждает апостол Павел в прозвучавшем отрывке из послания к христианам Эфеса. Перед этими людьми, обратившимися из язычества, стояли два рода искушений. Первый заключался в том, чтобы лукаво совместить христианскую веру с прежним образом жизни. На практике — быть только внешне членами Церкви, а на самом деле оставаться язычниками, прикрываясь соблюдением некоторых обрядов и правил. Такое лицемерие апостол Павел нещадно обличает, прямо говорит о невозможности служить одновременно Богу и идолам — не столько внешним, осязаемым, сколько внутренним, замаскированным.
Существовал и другой тип крайности. То, что можно было бы назвать духовным радикализмом, который заключался в поиске причин каких-то нестроений исключительно в людях, во внешнем. Опасность такого видения заключалась в том, что человек начинал заботиться не столько о своём духовном мире и покаянии, сколько принимался бороться с другими людьми. Часто по причине того, что себя и свои убеждения считал по умолчанию идеальными. И апостол Павел призывает эфесских христиан не увлекаться поиском врагов, расклеиванием ярлыков — кто праведник, а кто нет.
Павел, в частности, пишет: «наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных». Таким образом, апостол призывает читателей сохранять чистый, искренний, праведный образ жизни. Только благочестие, основанное на любви к Богу, и является единственным средством победы над тёмными силами, над злом, которое, к сожалению, по-прежнему влияет на мир. И апостол пишет: «Итак, станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности».
Только целостность веры и жизни способна приблизить человека к Господу. И одним из признаков этого приближения становится освящённая Богом мудрость, способная отделять людей от их ошибок. Что очень важно. Потому что, с одной стороны, мы признаём — человек хорош, но не сам по себе, а потому что Богом сотворён. С другой стороны, мы не ставим знака равенства между человеком и его образом жизни. Ведь человек далеко не всегда правильно распоряжается своей свободой. И мы не должны закрывать глаза на творимое людьми зло. Но обличая зло, мы не имеем права унижать кого-либо, оскорблять, презирать. Это не христианское поведение, о чём и призывает помнить апостол Павел, сам умевший здраво, без лукавства и озлобленности, в согласии с заповедями Божиими рассуждать. А именно, различать человека и его ошибки, человека благословляя и поддерживая, а его промахи в хорошем смысле обличая и, что более важно, помогая исправить. Чему и нам, безусловно, стоит постоянно учиться.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Псалом 10. Богослужебные чтения
Поделиться
Не раз в Священном Писании говорится о том, что Бог любит правду и ненавидит ложь. О какой именно правде идёт речь? Ответ на этот вопрос находим в псалме 10-м пророка и царя Давида, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Псалом 10.
Начальнику хора. Псалом Давида.
1 На Господа уповаю; как же вы говорите душе моей: «улетай на гору вашу, как птица»?
2 Ибо вот, нечестивые натянули лук, стрелу свою приложили к тетиве, чтобы во тьме стрелять в правых сердцем.
3 Когда разрушены основания, что сделает праведник?
4 Господь во святом храме Своём, Господь, — престол Его на небесах, очи Его зрят на нищего; вежды Его испытывают сынов человеческих.
5 Господь испытывает праведного, а нечестивого и любящего насилие ненавидит душа Его.
6 Дождём прольёт Он на нечестивых горящие угли, огонь и серу; и палящий ветер — их доля из чаши;
7 ибо Господь праведен, любит правду; лицо Его видит праведника.
Когда Давид был юношей, он спасался бегством от царя Саула, который по причине зависти и ревности хотел его убить. Когда Давид сам стал царём и достиг зрелого возраста, он спасался бегством от собственного сына, Авессалома, который поднял против отца мятеж и стремился отнять у него не только власть, но и жизнь. Одним словом, Давид не понаслышке знал, что такое спасать свою жизнь бегством.
А потому только что прозвучавший псалом, который, видимо, написан по поводу очередного социально-политического потрясения, начинается со слов недоверия, которое Давид высказывает своим советникам: «как же вы говорите душе моей: "улетай на гору вашу, как птица"?» Богатый жизненный и духовный опыт подсказывал царю, что в конечном счёте спасают не быстрые ноги и не тайные, скрытые от посторонних глаз убежища. Спасает Господь. Поэтому и начинает он словами: «На Господа уповаю». Иными словами, теперь я не побегу. Теперь я не вижу в этом смысла. Теперь я отдам всё в руки Божии.
Глубокая мудрость скрывается в этих словах. Очевидно, что у всякого из нас есть такой период в жизни, когда мы просто учимся выживать в этом мире. И на протяжении этого времени все средства, которые мы используем для выживания, как нам кажется, хороши. Мы решаем свои проблемы так, как можем. Зачастую, не особо советуясь со своей совестью. Наша задача проста — выбить своё место под солнцем, обойти конкурентов, забраться как можно выше, просто не быть съеденным злопыхателями. Мы не особо внимательны к себе. Не особо задумываемся о мотивах и последствиях своих поступков. Мы не желаем видеть правду о самих себе. И Бог терпит это. Он по милости Своей даёт нам время.
Однако неизбежно каждый из нас приходит к той точке, когда мы оказываемся перед выбором: или убежать и спрятаться, то есть закрыться от проблемы своими привычными словами и поступками и потерять окончательно своё достоинство, или остановиться и встретиться лицом к лицу с тем, от чего бегал всю жизнь. А потом на свой страх и риск поступить по-новому. С упованием на Творца и с доверием Ему. Поступить по Его закону.
По словам Давида, те потрясения, которые выпадают на нашу долю, — это каждый раз приглашение к такому мужественному поступку. Поэтому и говорит Давид сегодня: «Господь испытывает праведного». И с каждым разом этот призыв всё настойчивей. Так Бог напоминает, что всякому из нас неизбежно придётся пойти на этот шаг.
Только мы сами можем ответить себе на вопрос «чего я боюсь, от чего бегу», выражаясь словами прозвучавшего псалма, от чего и почему каждый раз «улетаю на гору, как птица». Увидеть это — уже огромный шаг на пути духовного взросления. Но увидеть это однозначно придётся. Потому что, как пишет Давид, «Господь праведен и любит правду». И лишь тогда, когда мы признаём эту правду, наши отношения с Богом становятся по-настоящему полноценными. И для каждого из нас это в первую очередь правда о себе самом.
Псалом 10. (Русский Синодальный перевод)
Псалом 10. (Церковно-славянский перевод)
«Вера в Бога и познание себя». Игумен Дионисий (Шлёнов)
Поделиться
Гость программы — Игумен Дионисий (Шлёнов), наместник Андреевского ставропигиального мужского монастыря.
Ведущий: Алексей Козырев
А. Козырев
— Добрый вечер, дорогие друзья. В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи» и с вами ее ведущий Алексей Козырев, сегодня мы поговорим о вере в Бога и познании себя. У нас сегодня в гостях наместник Андреевского монастыря, игумен Дионисий (Шлёнов). Здравствуйте, батюшка.
о. Дионисий
— Здравствуйте, Алексей Павлович. Очень радостно принимать участие в таком философском мероприятии с богословским смыслом.
А. Козырев
— Я напомню нашим радиослушателям, что, хотя отец Дионисий сегодня в гостях у нашей передачи, мы в гостях у отца Дионисия, поскольку студия Радио ВЕРА находится в Андреевском монастыре на берегах Москвы-реки, а это один из старейших московских монастырей, где уже в XVII веке была школа ученого монашества. Как я говорю: это родина русского просвещения.
о. Дионисий
— И не только в XVII веке. Конечно, в XVII веке несомненный перелом, 1648 год — год, когда, кстати сказать, была издана в Москве же «Книга о вере», которая потом получила такую свою дальнейшую судьбу среди старообрядцев, но издана еще до раскола, это год воссоздания Андреевского монастыря царским окольничим Федором Ртищевым, в достаточно молодые для себя годы он это делал, а идея была еще несколькими годами ранее им же сформулирована, но Андреевский монастырь существует с XIII века, как известно, нет письменных тому свидетельств, и был посвящен Преображению, а Преображение — это очень монашеский и очень богословский праздник, потому что богословие святителя Григория Паламы XIV века — это апогей византийского, апогей святоотеческого православного богословия, и здесь с XIII века тем самым монахи воспринимали Преображение как свой престольный праздник.
А. Козырев
— А вот вера Бога, она преображает человека или необязательно? То есть вот человек сначала ищет чего: он ищет какого-то изменения, или он сначала находит веру, а потом через веру меняется?
о. Дионисий
— Вера бывает разная, сначала она маленькая, потом, от веры к вере, духовное восхождение, и по мере усиления, по мере укрепления веры, вера все более и более преображает человека, но без стремления к преображению, без стремления к очищению самого себя, без стремления к настоящему самопознанию, которое не эгоистичное самопознание, а жертвенное самопознание, невозможно обрести такие важные добродетели, как веру, надежду и любовь, из которых, по аретологии апостола Павла, больше — любовь. Получается, что вера — это, с одной стороны, причина, а с другой стороны, следствие. И, как причина она описывается апостолом Павлом, если дословно перевести 1-й стих 11-й главы из Послания к Евреям, то получится такой перевод: «вера есть основание надежды», в этом дословном переводе вера оказывается причиной надежды.
А. Козырев
— Как в синодальном: «уповаемых извещение».
о. Дионисий
— Да, «уповаемых извещение», но в Синодальном переводе определённая интерпретация данного места духовно значимая и полезная, но такая, не абсолютная. Если мы посмотрим в традиции экзегезы, как святые отцы понимали это место, то мы найдём определённый такой средний лейтмотив. Святые отцы, когда будут говорить о взаимосвязи веры, надежды и любви, и о значимости веры, как той добродетели, которая предшествует надежде, они будут использовать часть этого стиха как самодостаточную максиму и вкладывать в эту формулировку очень конкретный смысл о глубокой взаимосвязи веры и надежды при определённом доминировании любви, потому что Григорий Нисский и ряд других святых отцов, они проводят такую необычную для нас мысль, что в Царствии Небесном вера и надежда будут не нужны, потому что там человек окажется перед Богом лицом к лицу, а любовь, как большая из всех, она там останется. Из самой этой мысли можно сделать умозаключение о некоторой относительности веры и надежды, но если мы будем так мыслить, то мы немножко обесценим веру и надежду, и мы не имеем на это право, получается, они абсолютны, но святые отцы, тем не менее, подчеркивают определённую значимость, высоту любви в этой аретологической цепочке.
А. Козырев
— Я вспоминаю почему-то вот Хомякова, его учение о цельном разуме, где вратами является тоже вера, то есть сначала человек верит в то, что познаваемое им есть, то есть он располагает себя к тому, что он хочет познать, потом волей он постигает это, хочет понимать, ну и, наконец, рассудком он укладывает это в какую-то логическую структуру понимания, но вера, опять-таки, является вот теми вратами.
о. Дионисий
— Но врата, понимаете, они бывают разными. Есть врата, которые вводят в город, есть врата, которые вводят в храм, есть врата, которые вводят в монастырь, а есть врата, которые вводят в алтарь. И вот со святоотеческой точки зрения рай, он имеет врата. И ряд добродетелей, которые считаются добродетелями на новоначальном этапе особо важными, как, например, добродетель смирения, эта добродетель преподобным Никитой Стифа́том описывается как врата рая, а любовь— и это парадоксально, описывается им же, — как врата рая, но с диаметрально противоположной стороны. И тогда и вера, как врата, может восприниматься как врата, которые ведут в очень возвышенное пространство, и для того, чтобы прийти в это возвышенное пространство, с точки зрения святоотеческой мысли, сама вера — это очень высокая добродетель, та добродетель, который требует, с одной стороны, духовного подвига, а с другой стороны, она даёт силы для этого духовного подвига. И преподобный Максим Исповедник в одном из вопросоответов к Фала́ссию, он отождествляет веру и Царствие Небесное, и говорит, что «вера — это и есть Царствие Небесное», «Царствие Божие внутрь вас есть», он говорит, что это вера. Но дальше он поясняет, что «вера является невидимым царствием, а царствие является божественно приоткрываемое верой». Такие глубочайшие слова, которые показывают какое-то очень тонкое различие, то есть что вера, как невидимое царствие, как некое семя, как некое начало, как некий призыв, а Царствие Божие, оно начинает божественно приоткрываться в душе по божественной благодати, и так человек через веру идет путем спасения, где всё очень диалектично, где нельзя сказать, что вера — это начало, а потом будет что-то другое, она есть всегда. И эта вера, сама отождествляемая Царствием Божиим, все сильнее и сильнее приоткрывается в той душе, которая ищет Бога, которая идет путем преображения.
А. Козырев
— То есть это как крылья такие, на которых человек летит, и если он теряет веру, то он теряет крылья и падает.
о. Дионисий
— Но, вот если вспомнить того же преподобного Никиту Стифата — просто мне всю жизнь приходится им заниматься, я с академической скамьи начал переводить его творения, сейчас многие переведены, и диссертация была ему посвящена в Духовной академии, и мысль прониклась именно образами преподобного Никиты. Так вот, преподобный Никита, так же, как и другие отцы, например, преподобный Иоанн Дамаскин, считает, что он был знаток философии, но современные исследователи пишут, что преподобный Иоанн Дамаскин черпал философские знания даже для своей «Диалектики» из вторичных источников, то есть уже из неких антологий, сложившихся в христианской традиции. И преподобный Никита Стифат так же, он был монахом, ему некогда было изучать Платона, Аристотеля, но он был знаком, тем не менее, с какими-то максимумами Филона Александрийского, откуда-то он их брал, и вот преподобный Никита Стифат пишет о смирении и любви, как о крыльях, как вы сказали. Ну и, конечно, так же и вера, как утверждение надежды или извещение надежды, это тоже в его системе присутствует. Так же, как и в самой святоотеческой мысли вера в Бога, она описывается, например, как что-то непостижимое, неосязаемое, недосягаемое, то есть вера описывается так, как Бог, вера описывается так, как Царствие Божие, но в конце концов оказывается, что человек, для того, чтобы верить в Бога, он должен разобраться в себе, то есть он должен исправить самого себя.
А. Козырев
— В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи», с вами её ведущий Алексей Козырев и наш сегодняшний гость, наместник Андреевского монастыря, игумен Дионисий (Шлёнов), мы говорим сегодня о вере в Бога и познании себя. Вообще, вот эта идея познания себя, она ведь пришла из античной философии, семь мудрецов говорили: «познай самого себя» и, по-моему, это было написано на храме Аполлона в Дельфах, на языческом храме, на портике этого храма, человек подходил и вот читал: «познай себя», а как познать себя — ну, прийти к Богу, то есть вот ты пришёл в храм и, наверное, получил какую-то надежду познать себя, сказав: «Ты есть, ты Еси», другая надпись на другом портике этого храма, вот если ты не сказал «Ты еси» Богу, то ты и не познал себя. То есть что же получается, уже для античного человека, для язычника, который не имел ещё Откровения, уже вот эта связь веры и познания была?
о. Дионисий
— Несомненно, она присутствовала, просто, поскольку богов в античной традиции было много, то и такая форма звучала: «познай самого себя, чтобы познать богов». И эта взаимосвязь между самопознанием и богопознанием, она имела место, но, может быть, она у стоиков выражена сильнее, чем в предшествующей до стоиков традиции. Действительно, эта античная максима очень сильная, она, можно сказать, является первоистоком для философского дискурса, и она является первоистоком для богословской мысли, и не просто для богословской мысли, а для богословско-аскетической мысли, потому что святые отцы, они не отказались от этого принципа самопознания, но они его углубили, они его связали с образом Божьим, то есть они обозначили объект этого самопознания, и объектом этого самопознания оказывается образ Божий. Так же святые отцы прекрасно понимали, что сама формула «познай самого себя», она античная, она отсутствует в Священном Писании как таковая, и они пытались найти аналоги для того, чтобы поместить эту античную максимуму о самопознании на богословскую почву, и тогда, конечно, и книга «Исход»: «внимай самому себе», и Климент Александрийский, и ряд других христианских писателей, они отождествили: «познай самого себя и внимай самому себе» и, по сути дела, на святоотеческом языке это было одно и то же. Но когда святые отцы говорили «познай самого себя», они пользовались античным инструментарием, когда они говорили «внемли самому себе», они пользовались библейским инструментарием. Это закончилось тем, что в известнейшем слове святителя Василия Великого на «внемли самому себе» толковании, это слово завершается: «внемли самому себе, чтобы внимать Богу», то есть такая чисто библейская формула, по сути дела, это формула о самопознании, которая связывает воедино самопознание и Богопознание.
А. Козырев
— А вот «внемли» — это что? Понятно, что слово «внимание» здесь: надо услышать что-то, голос Бога услышать в себе? Когда мы говорим «внемли проповеди», я должен услышать проповедь, проповедника, а вот «внемли себе» — это слух, это какое свойство?
о. Дионисий
— Это внутренний слух, это духовный слух, то есть это внимание мы переводим, как «внимать», и мы говорим на службе: «премудрость вонмем», вот это слово «вонмем», то есть мы внимательно относимся к мудрости. Это не только слуховое внимание, это такое всестороннее внимание, то есть это молчание, такая концентрация сил души, беспопечительность, попытка проникнуть в смысл. Может быть, это такой ключевой призыв к понятию, которое мне лично пришлось обозначить в изысканиях, связанных с преподобным Никитой Стифатом, как «преображение чувств», потому что в пифагорейской традиции было представление о соответствии внешних чувств таким определенным аналогам, силам ума, так скажем. Например, зрение соответствует разуму, есть и другие соответствия. И в самой святоотеческой традиции это соответствие, когда Ориген, он не святой отец, даже осужден, но важен для христианского богословия...
А. Козырев
— Учитель Церкви.
о. Дионисий
-... он брал выражение библейское «десятиструнная псалтирь» и соотносил с этой десятиструнной псалтирью внешние и внутренние чувства. Тема очень такая сильная, ёмкая, она присутствует у разных святых отцов, в частности, у святителя Афанасия Александрийского, и в этой теме как раз вот слово «внемли» или внимать«, то есть, возможно как такое переключение, когда человек отключает внешние чувства и включает внутренние чувства, но эта кнопочка, она не материальная, она не механистическая, а она связана с духовным подвигом и в этом внимания столько заложено. То есть, получается, это и знание или попытка познать, и в то же самое время это знание, соединенное с действием, то есть это не бездеятельное знание, и по сути дела, это соответствует античному представлению о любомудре — о философе, потому что кто такой философ с точки зрения самой античной традиции и потом, конечно, еще в больше степени с точки зрения христианской традиции — это любомудр, то есть тот, у кого дело не расходится со словом. Ну, христиане очень обрадовались, потому что они в идеале любомудра получили то, что и нужно было получить — идеал аскета, который при этом ищет истину и наполнен словом, некий ученый-монах любомудр, но в очень широком смысле, то есть любой человек, даже не монах и даже не ученый, он может быть любомудром, если у него слово не расходится с делом, а дело не расходится со словом.
А. Козырев
— А для этого нужно внимание. То, что вы говорите, меня наводит на мысль, что у нас вообще в обществе нет культуры внимания. В школе учительница говорит детям: «вы невнимательны». Но не только дети в школе невнимательны — люди вообще невнимательны, невнимательны к Богу, невнимательны к себе, невнимательны друг к другу, и как бы никто не учит, вот, может быть, Церковь учит вниманию, служба учит вниманию, а по сути дела, никто не учит вниманию.
о. Дионисий
— Ну вот когда человек стоит на молитве, то на него нападает рассеяние, то есть ему приходится сражаться со своими помыслами. И вот всё было хорошо, он вроде забыл о многих мирских проблемах, но вот встал на молитву, и на него обрушивается поток помыслов, и духовная жизнь, она описывается святыми отцами и в традиции Церкви во многом как борьба с помыслами, но сами эти помыслы, они первоначально могут быть прилогами, потом хуже, хуже, хуже, становятся страстями, и в древней традиции, идущей от Евагрия Понтийского, но подхваченной, развитой, углубленной святыми отцами, помыслы равны страстям, равны демонам, и очень важно их преодолеть. Конечно, внимание — это именно преодоление этих помыслов, но само по себе это, может быть, не совсем самостоятельный инструмент, то есть внимание — это результат молитвы, результат безмолвия, уединения, результат добродетельной жизни. То есть это такой не самостоятельный инструмент, это скорее метод, как познай самого себя, то есть обрати внимание на самого себя. А как ты познаешь самого себя? Ты должен себя очистить, и здесь уже возникают другие категории, которые помогают понять, что происходит. Современный греческий богослов, ну, относительно современный, протопресвитер Иоанн Романи́дис, написал книгу «Святоотеческое богословие», в этой книге он оперирует тремя понятиями, он сводит православие к трем понятиям: это очищение, озарение и обожение. И он усматривает эти три понятия везде, и в античной традиции, как в преддверии христианства, и в Ветхом Завете, и в Новом Завете, и во всей святоотеческой традиции, и расхождение Востока и Запада связано у него с тем, что на Западе неправильно понимали эти три категории, то есть буквально три слова описывают православие. Я очень детально читал его книгу, и, можно сказать, делал черновой перевод, который пока не издан, и я задумался: а в действительности как дело обстоит? Можно ли так свести православие к этим трём словам? Тогда я взял греческие термины и стал изучать понятия «очищение» — «кафарсис», «озарение» — «эллапсис», там два понятия: «эллапсис» и есть ещё «фатизмос» — «освящение» — это более библейское слово, которое используется в библейских текстах, а «эллапсис» — более философское слово, которое не используется в библейских текстах, но при этом является доминирующим в Ареопагитиках, и потом у святителя Григория Паламы. И я как-то через изучение этих терминов пришёл к таким ключевым текстам святых отцов, где действительно эти понятия имеют очень большое значение, но всё-таки так прямолинейно обозначить тремя терминами всю православную традицию — это несколько обедняет.
А. Козырев
— Ну, кстати, можно перевести, может быть, я не прав, но и как «просвещение», да?
о. Дионисий
— Да, да.
А. Козырев
— То есть не только озарение, а просвещение нам более понятно. Вот «Свет Христов просвещает всех» написано на храме Московского университета, на Татьянинском храме.
о. Дионисий
— Но здесь надо всё-таки смотреть на греческие эквиваленты, то есть вот «Свет Христов просвещает всех», слово «просвещение», если мы поймём, какой там греческий термин — простите, я всё время настаиваю на греческих терминах, но они позволяют более математически точно отнестись к той святоотеческой традиции, часть которой представлена древнегреческими, так сказать, византийскими текстами, и тогда, оказывается, да, можно перевести как «просвещение», но в сути вещей это не эпоха Просвещения и это не сверхзнание, а это духовное просвещение, то есть очень высокий духовный этап.
А. Козырев
— Мы сегодня с игуменом Дионисием (Шлёновым), наместником Андреевского монастыря в Москве, говорим о вере в Бога и познании себя. И после небольшой паузы мы вернёмся в студию и продолжим наш разговор в эфире Светлого радио, Радио ВЕРА в программе «Философские ночи».
А. Козырев
— В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи», с вами ее ведущий Алексей Козырев и наш сегодняшний гость, игумен Дионисий (Шлёнов), наместник Андреевского монастыря в Москве. Мы говорим сегодня о вере в Бога и познании себя, и в первой части нашей программы мы выяснили, что познание себя, внимание себе — это и есть попытка разглядеть внутри нас образ Божий. А подобие?
о. Дионисий
— Образ и подобие, они, если мы вспомним лекции, которые читались в духовной семинарии, то согласно общепринятой подаче материала есть две точки зрения, они восходят к самой святоотеческой традиции, то есть часть святых отцов учит о том, что образ Божий — то, что дано всем, а подобие надо приобрести через добродетельную жизнь. А некоторые святые отцы отождествляют образ и подобие и говорят, что нельзя говорить о подобии без образа и нельзя говорить об образе без подобия, то есть фактически они тождественны, и тогда нет этого шага от образа к подобию, но есть при этом понимание, что образ может быть омрачён, тогда и подобие будет омрачено. Если мы очистим свой образ, то и подобие, которое сокрыто в этом образе, оно раскроется. Тогда можно спросить, наверное, говорящего, то есть меня самого: к какой точке зрения можно склоняться? И та, и другая точка зрения, по-своему они передают определенную динамику, то есть задачу человека не стоять на месте, находиться в движении, и в святоотеческой традиции очень важно представление об этом движении, о пути, (простите, еще одна тема, но она очень взаимосвязана с этой) это тема пути или тема царского пути, то есть царский путь, как неуклонение ни направо, ни налево, это не только царский путь в догматике, где, например, православие шествует царским путем между крайностями монофизитства и несторианства, к примеру, но это и царский путь в аскетике, когда христианин следует царским путем, например, между невоздержанностью, с одной стороны, и предельным воздержанием, которое проповедовал Евстафий Севастийский, это духовный наставник семьи святителя Василия Великого, в противовес чему святитель Василий Великий сформулировал аскетику весьма строгую, но не такую строгую, как у Евстафия Севастийского. Вот царский путь, и тогда и образ Божий, который в нас, мы пытаемся через ряд духовных предписаний, через жизнь по заповедям Божьим, через послушание Богу, через послушание Церкви, через жизнь в Церкви мы пытаемся исправить свой образ Божий, из мутного зерцала сделать его более чистым зерцалом. В святоотеческой традиции было, насколько я понял, а я это понял через изучение антропологии святителя Иринея Лионского, но эту антропологию пришлось изучать сквозь призму последующей традиции, то есть была попытка понять, а как учение Иринея Лионского об образе Божьем, как об образе образа, есть такое выражение: «образ образа», такое сильное выражение, и оно заставляет задуматься: я являюсь «образом образа», что это вообще значит, это что такое, какой-то святоотеческий неологизм, который просто Ириней Лионский использовал, и потом он повис в воздухе, или эта мысль, она потом была подхвачена отцами, в зависимости от Иринея Лионского, или, может быть, независимо от него?
А. Козырев
— У Платона была идея: «подобие подобий», он так называл произведения искусства, портреты. Может быть, человек — это в каком-то смысле тоже произведение искусства, только в хорошем смысле этого слова, если он работает над собой.
о. Дионисий
— Да, но здесь еще появляется библейская почва, потому что, по-моему, у апостола Павла в Послании к Евреям в 1-й главе используется выражение «образ ипостаси», и, собственно, Христос Спаситель — вторая Ипостась Святой Троицы, Он именуется «образом», и когда Ириней Лионский говорит об «образе образа», то он имеет в виду, что образ Божий нам дан, но мы являемся образом образа, то есть образом Христа Спасителя, который сам именуется образом, получается, образ — это одно из божественных имен Христа Спасителя. И действительно, если мы посмотрим на такие антропологические концепции первых святых отцов и христианских писателей, то мы увидим, что они часто соотносили образ, который в нас, не с тремя Лицами Святой Троицы, это такая классическая схема, которая появляется в антропологии святителя Афанасия Александрийского, может быть, у кого-то раньше, но после святителя Афанасия Александрийского это очень такая устойчивая параллель, которая присутствует в святоотеческой традиции. До святителя Афанасия Александрийского святоотеческой мысли было свойственно исходить из понятия «образ образа», то есть видеть в человеке образ Христа Спасителя. Но, собственно говоря, этот идеал никуда не делся, он остался, наша жизнь должна быть христоподражательной или христоцентричной, мы должны подражать Христу Спасителю, и в позднем византийском богословии это сравнение тоже оставалось. Но у святителя Афанасия Александрийского мы находим: Бог Отец — и в соответствии с первой Ипостасью Троицы человек наделён разумом, Бог-Слово, Бог Сын — и у человека есть логос-слово, Бог-Дух Святой — и человек обладает духом. Такая трёхчастность Троицы отражается в образе Божьем, тогда и задача перед человеком стоит немалая, то есть он должен иметь эти три части в правильном состоянии, его разум, его слово, его дух, они должны стремиться к Богу, они не должны омрачаться грехом, и потом святоотеческая антропология, да и не обязательно потом, я здесь не могу сейчас выстроить такую чёткую хронологию, но представление о разуме, как о главенствующем начале, и трёхчастная схема души по Платону: разум, гнев и гневное начало, и желательное начало, три, в святоотеческой антропологии эта платоновская схема была очень важна, можно сказать, она была такая школьная, хрестоматийная, то есть, возможно, были другие представления, было представление о том, что у души много сил, но эта трёхчастность души, она была такой базовой, и в этой базовой трёхчастности роль разума, как ведущего начала, очень велика.
А. Козырев
— То есть всё-таки в церковном учении разум чего-то стоит, да? Потому что иногда говорят: «надо совлечь с себя разум, наш греховный разум», вот юродство, есть такой тип.
о. Дионисий
— Ну, здесь разум или ум, иногда у славянофилов были такие разделения...
А. Козырев
— Рассудок.
о. Дионисий
— Есть рассудочное такое, земное, а есть разумное, умное, духовное. Но в самой святоотеческой мысли есть представление об уме-разуме, который является высшей силой души, а сама по себе душа — это высшая сила человека. Ну, конечно, у Филиппа Монотро́па всё по-другому в «Диоптрии» XI века, где не душа даёт советы телу, а тело даёт советы душе, плоть советует душе, почему? Потому что душа помрачённая, несовершенная, в своём несовершенстве она оказывается ниже плоти, и плоть, как менее павшая, чем душа, или совсем не павшая, она советует душе..
А. Козырев
— Я думаю, тут ещё такой жанр византийского сатирического диалога, где служанка учит госпожу.
о. Дионисий
— Ну, не в этом суть, вот основная схема — это господство разума, власть разума, сила разума, но внутреннего духовного разума, который, по сути, тождественен духу, тождественен духовной жизни и является источником духовной жизни, это не рациональный разум какого-то там доктора математических наук, а это разум подвижника.
А. Козырев
— Мудрость, да? Если можно так сказать.
о. Дионисий
— Ну, можно так.
А. Козырев
— Мудрый разум, то есть разум, который нацелен на то, чтобы как-то человеку правильно жить, правильно постичь образ Божий в себе.
о. Дионисий
— Но этот разум, он является высшей частью этого образа Божия, и когда он правильно руководит душой, а душа правильно руководит телом, то в таком случае человек идёт путём спасения, идёт царским путём, идёт путём приближения к Богу, постепенно восходит от одного барьера к другому, поэтапно.
А. Козырев
— Царский путь — это же путь для царей, а мы же не цари. Обычный человек, простой, он же не царь, как он может идти царским путём?
о. Дионисий
— «Царский путь» — это такое выражение, которое в «Исходе» встречается, когда Моисей просил царя Эдомского: «Разреши нам пройти царским путём», была система царских путей, а он сказал: «Нет, не разрешаю». И вот этот вопрос Моисея с отрицательным ответом стал основанием для Филона Александрийского, чтобы сформулировать уже такое духовно-нравственное учение о царском пути, а потом для святых отцов, чтобы святые отцы воспользовались образом царского пути для того, чтобы вообще сформулировать принципы христианского вероучения. Душа — да, она трёхчастна, она должна быть очищена, и образ Божий по-своему трёхчастен, но именно трёхчастность образа Божия сравнивалась святыми отцами с тремя лицами Святой Троицы. Трёхчастность души платоновская — я не помню, чтобы святые отцы именно с ней проводили такую троечную параллель.
А. Козырев
— А можно сравнить царский путь с золотой серединой Аристотеля, или это всё-таки разные вещи, вот избегать крайностей?
о. Дионисий
— Я думаю, что можно, но просто золотая середина — это более статичное понятие, а царский путь — это более динамичное понятие. Но, собственно говоря, сочетание статики и динамики, и такое диалектическое сочетание, оно очень свойственно святоотеческой традиции. Я всё, простите, у меня Никита Стифа́т в голове, потому что его читал, переводил, искал к нему параллели и получается, этот автор научил меня как-то так ретроспективно обращаться ко всей святоотеческой традиции. Ну вот у преподобного Никиты Стифата нахожу две категории: «стасис» — стояние, и «кинесис» — движение. Получается, это те категории, которыми пользовался автор Ареопагитик и, по сути дела, преподобный Никита, он где-то повторяет, где-то пользуется уже так более свободно этими категориями, он описывает приближение души к Богу, как приближение к Богу ангельских Небесных Сил, и они находятся в движении, и в то же самое время цель их в том, чтобы оказаться рядом с Богом и застыть рядом с Богом в таком священном стоянии, в священном восторге, в священном безмолвии. А церковная иерархия, у Ареопагита было шесть чинов церковной иерархии, а преподобный Никита Стифат увидел, что нет полной параллели, что девять небесных чинов, и только шесть церковной иерархии в Ареопагитиках, он тогда еще три чина добавил, получилось девять чинов небесной иерархии и девять чинов церковной иерархии, так сформировалось у самого Стифата в XI веке. И смысл чинов иерархии по Ареопагитикам, как такое приближение к Богу, уподобление к Богу, движение, приближение и стояние, и путь души, потому что в трактате «О душе» он описывает, как идет душа, и он использует для этого пути термин «васис», а «васис» — это «база», то же слово, что «база», происходит от слова «вэну» греческого, а «вэну» — это не просто шагать, а это «шагать твердым шагом», то есть когда человек идет, вот он совершает шаг, и он твердо на него опирается, то есть в самом слове «движение» заложена идея не только движения, но и стояния, мы говорим: «база», это что-то твердое, это основание, но это не просто основание, а это результат движения. И вот такая диалектика присутствует не только у одного автора и не только у нескольких авторов, это не просто интеллектуальная конструкция, которую святые отцы придумали для того, чтобы пофантазировать или чтобы выразить результат своих фантазий на бумаге, а это, собственно говоря, суть жизни православного христианина, и действительно, когда наши прихожане или братия обители, каждый индивидуально, сам, когда он живет без движения и без подвига, без труда, без напряжения, поддается обстоятельствам, делает то, что внешне важно, но не придает значения внутренним смыслам или откладывает эти смыслы на потом, или суетливо молится, или пропускает молитву и думает: «завтра помолюсь, завтра буду внимательно относиться к тому, чему сегодня не внимаю, сегодня я не почитаю Священное Писание, а уж завтра почитаю и пойму сполна». А завтра он думает о послезавтрашнем дне, а когда начинает читать, то читает очень невнимательно, в одно ухо влетает, в другое вылетает, потом идет учить других тому, чего не знает и не умеет сам, становится лицемером и привыкает даже к своему лицемерию, пытается себя самооправдать, и вместо того, чтобы смиренно двигаться вперед, он гордо двигается назад.
А. Козырев
— Как и все мы.
А. Козырев
— В эфире Радио ВЕРА программа «Философские ночи», с вами ее ведущий Алексей Козырев и наш гость, наместник Андреевского монастыря в Москве, игумен Дионисий (Шлёнов). Мы говорим о вере в Бога и познании себя, и вот этот ваш образ статики и динамики, у русского философа Владимира Ильина была такая работа: «Статика и динамика чистой формы». А Алексей Фёдорович Лосев (монах Андроник) говорил, используя неоплатонический термин, о «единстве подвижно́го покоя самотождественного различия». Не говорит ли нам это о том, что надо иногда делать остановки в нашей жизни, то есть надо двигаться, пребывать в движении, но всё-таки иногда задумываться о том, куда мы движемся, и создавать себе какие-то минуты такого покоя, подвижно́го покоя, чтобы не оказаться вдруг невзначай там, где не нужно?
о. Дионисий
— Здесь мы должны провести такое чёткое различие, то есть то движение, о котором писали святые отцы, это такое духовное положительное движение, которое не противоречит покою. Но есть другое движение, естественно, — это суета нашей жизни, и ход нашей жизни, который часто бывает достаточно обременён суетой, и несомненно, при этом втором варианте очень нужно останавливаться. Если нет возможности совершить длительную остановку, то хотя бы ту краткую остановку совершить, какая только возможна, остановиться хоть на две секунды, хоть на минуту. Это действительно очень важная тема, и очень актуальная, я думаю, для современного человека, потому что люди так устроены, что они хотят как можно больше всего успеть, и набирая обороты, набирая скорость в житейских делах, они иногда могут остановиться, но не хотят останавливаться, или они останавливаются внешне, но они не останавливаются внутренне, а для Бога, для веры спешка не нужна. Один из афонских монахов, очень высокой жизни человек, известный духовный писатель Моисей Агиорит, он выступал с разными докладами духовными в Греции в своё время, и оставил жития афонских подвижников, приезжал в Духовную академию, и в Духовной Академии он услышал слово «аврал» и сказал: «У нас, среди монахов, нет авралов», то есть этим он констатировал, что в жизни присутствует даже не просто остановка, что если человек живёт по заповедям Божьим размеренно, то может, у него вся жизнь такая духовная остановка. Но для современного человека очень важная, такая животрепещущая, актуальная тема, и для тех, для кого она актуальна, очень важно останавливаться. Остановка предполагает исполнение призыва апостола Павла к непрестанной молитве, апостол Павел говорит: «непрестанно молитесь», монахи с трудом исполняют это предписание, миряне благочестивые стремятся, не у всех получается, но те, у кого не получается, они не должны унывать, они должны знать, что они остановились душой и помолились, то есть они эту остановку сделали для Бога, такая остановка, в которой мы забываем о себе и помним о Боге. Надо сказать, что в максимах более поздних, византийских, там была формула не только «познай самого себя, чтобы познать Бога», но и «забудь самого себя, чтобы не забыть Бога». В одном произведении агиографическом есть такая формула.
А. Козырев
— То есть надо забыть себя, но помнить о Боге?
о. Дионисий
— Да, чтобы помнить о Боге, то есть такая память. Это разными мыслями выражается, например, святитель Герман II Константинопольский, это уже же второе тысячелетие, толкуя слова «отвергнись себя и возьми крест свой, и за Мною гряди», известные слова об отречении, призыв Христа Спасителя к своим ученикам после некоторого колебания и сомнений со стороны апостола Петра. И святитель Герман говорит: «Отречься от самого себя и взять свой крест — это означает вообще раздвоиться, то есть выйти за пределы самого себя, относиться к самому себе, как к человеку, который стоит рядом с тобой». Вот до такой степени напряжение, преодоление своего греховного «я» и несовершенства, и это, конечно, необходимо делать во время такой духовной остановки, потому что, когда человек очень спешит и пытается успеть все на свете, то в этот момент он занят внешними делами, у него нет времени для внутреннего сосредоточения.
А. Козырев
— То есть вот движение медленных городов, которое сейчас существует, медленные города, вот Светлогорск у нас в этом движении участвует, где образ черепахи, никуда не спешить, вот это не то, это такая секулярная, светская экологическая параллель, к тому, о чём мы с вами говорим, то есть надо не медленно что-то делать, а делать осмысленно прежде всего.
о. Дионисий
— Все эти образы, в том числе образ остановки, они имеют духовное значение, то есть можно по-разному остановиться, кто-то набрал скорость, и он должен трудиться до конца и без остановок двигаться вперёд, потому что остановка в какой-то ситуации будет тождественна или эквивалентна движению назад, и не всегда можно останавливаться, но для Бога нужна остановка, как и движение для Бога, то есть тот процесс, который происходит не для Бога, а для мира или в соответствии с принципами мира, может быть, сам по себе он нейтральный, не обязательно плохой, но он недостаточен, и поэтому надо всеми силами стараться хранить в своей жизни память о Боге непрестанно или хотя бы время от времени, но не думать, что если мы не можем непрестанно выполнять призыв апостола Павла, тогда мы вообще ничего не делаем и вообще не молимся, всё равно мы стремимся к тому, чтобы память о Боге проникала жизнь. Нельзя сказать, что память о Боге — это то, что только на остановке может позволить себе православный христианин, она всё равно должна проникать всю жизнь, и этим отличается, может быть, верующий человек, действительно, от маловерующего: тем, что у него сильнее живёт вера в душе, и он уже живёт вместе с этой верой, это уже неотъемлемая часть его жизни, и он не может от неё отречься ни на одно мгновение.
А. Козырев
— Как в Ветхом Завете сказано, по-моему, в книге пророка Иеремии: «Пойдём и не утомимся, полетим и не устанем».
о. Дионисий
— Да, так.
А. Козырев
— Меня всё время не покидает мысль, отец Дионисий, что в Андреевском монастыре возвращаются какие-то древние традиции, поскольку здесь всегда с особой чуткостью относились к греческому языку, к греческой богословской традиции. Действительно ли вы сейчас пытаетесь возродить эту традицию учёного монашества, которая в Андреевском монастыре была, и он славился, об этом в начале передачи говорили?
о. Дионисий
— Само понятие учёного монашества, оно не совсем однозначное, потому что, если есть учёное монашество, значит, есть «не учёное монашество», и те, которые будут именовать себя «учёными монахами», у них будет такая почва для гордости, тщеславия, надмения. Да и кто назовёт себя обладающим чем-то, потому что всё большее знание приводит к пониманию своего всё большего незнания. Но, действительно, исторически Андреевский монастыре был воссоздан Фёдором Ртищевым как училищный монастырь. В середине XVII века по трёхчастной схеме «филология, философия, богословие» здесь вёлся такой преподавательский цикл. Фёдор Ртищев — ктитор монастыря, как известно из его жития и жизнеописания, приезжал по вечерам в Андреевский монастырь для того, чтобы брать уроки греческого у монахов, и мне очень радостно, что сейчас мне, как наместнику монастыря, удаётся, я не скажу: возродить ту традицию, которая была, но привнести определённую лепту в то, чтобы Андреевский монастырь стремился к тому, чтобы продолжать оставаться и в то же самое время приобретать что-то новое, как училищный монастырь. Здесь проводятся семинары, занятия аспирантов Московской духовной академии, мне приходится также руководить аспирантурой. Здесь, через изучение греческого языка, через уроки греческого удаётся услышать это живое слово святоотеческой традиции при подготовке к проповедям. Я время от времени открываю греческие первоисточники и нахожу там те толкования, те святоотеческие мысли, которые можно простыми словами, без такой научной детализации, донести до слуха прихожан и чувствую определённый отклик, если прихожанам нравится такое святоотеческое богословие, им нравится святоотеческая аскетика. Прихожане — это очень тонкие люди, вне зависимости от тех специальностей и профессий, которыми они занимаются, и кажется, как будто бы такая аскетика Максима Исповедника для избранных, но она, и не только она из святоотеческом богословия, находит отклик, и это утешает, радует. Мы видим, что сама богословская наука, она очень глубоко взаимосвязана с духовным просвещением, и, может быть, принципы духовного просвещения, они даже сильнее связаны с принципами науки, чем может показаться на первый взгляд. Часто у нас существует отрыв, то есть учёные занимаются такой сухой наукой, и мы это наукообразие видим в разных научных журналах, статьи прекрасны, труд огромный, чтобы их написать, чтобы их издать, но круг читателей этих статей всегда очень узок, даже тогда, когда эта статья имеет очень широкий спектр смыслов и значений, но она написана таким языком, который доступен не всем, а просвещение, знание, образование — это, если хотите, внимание себе, то есть это повторение одного и того же. Например, чем отличается проповедь от научной статьи? Научная статья, она в систематическом виде излагает какую-то систему смыслов, взглядов, а проповедь, она берёт один стих Священного Писания, «да возьмет крест свой», и даже части этого стиха, двух слов, достаточно для того, чтобы сказать проповедь. Но это же не просто повторение, как ликбез, это повторение с углублением. Получается, что проповедь, в отличие от научной статьи, она даже глубже раскрывает тот смысл, который заложен, например, в этих двух словах: «да возьмет крест», она имеет своё духовное значение, и теория, практика...
А. Козырев
— Но проповедь тоже имеет древнюю структуру, то есть это же не просто романтическое какое-то описание, да?
о. Дионисий
— Это такой призыв к душе, обращение к душе, покаяние, то есть проповедь о покаянии, об исправлении, такие духовные смыслы. В Андреевском монастыре в XVII веке, так и говорится в описаниях, была возрождена традиция древнерусской проповеди, потому что после татаро-монгольского ига проповедь уменьшилась.
А. Козырев
— Ну вот «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона — прекрасный образец.
о. Дионисий
— Да, но это древнерусская проповедь, до татаро-монгольского ига.
А. Козырев
— Да, да.
о. Дионисий
— И получается, что эти монахи, которые здесь были, они не просто исправляли тексты, они занимались разными трудами. Епифаний Славине́цкий, он переводил святых отцов, исправлял переводы, составлял духовные гимны, братия Андреевской обители потом пополнила преподавательский состав Славяно-греко-латинской академии, которую создали иеромонахи Софроний и Иоанникий Лиху́ды. Много несли разных трудов, но в XVIII веке Андреевская обитель стала сходить на нет, и в 1764 году, на волне секуляризации Екатерины Великой, она была просто закрыта и превращена в приходские храмы. Но и до 1764 года множество таких тяжелых, драматичных событий, которые, в общем-то, свидетельствуют так или иначе об упадке обители, а основной центр переместился в Славяно-греко-латинскую академию, но самый первый училищный монастырь был устроен здесь, в Андреевской обители. Сейчас, спустя огромное количество времени, я через любовь к греческому языку особо, может быть, как-то пытаюсь ощутить, понять, что же здесь происходило раньше и что мы можем сделать сейчас. То есть мы не должны копировать то, что было раньше, сейчас совершенно другие обстоятельства, в духовных академиях ведется учебный процесс, но, тем не менее, само значение языка, как первоисточника для святоотеческой традиции, оно очень важно.
А. Козырев
— Хочется поблагодарить вас за очень интересный глубокий научный, и в то же время пастырский рассказ о том, как через веру в Бога мы можем познать себя, и пожелать вам помощи Божией в тех делах духовного просвещения, о которых вы говорите, потому что огромное богатство святоотеческого наследия, во многом еще не переведенное, а если и переведенное, то не прочитанное вот таким обыденным прихожанином через вас, через ваши труды становится доступным, открывается людям. Поэтому помощи Божией вам в этом служении, и спаси вас Господи за эту интересную и глубокую беседу. Я напомню нашим радиослушателям, что в гостях у нас сегодня был наместник Андреевского монастыря, игумен Дионисий (Шлёнов). До новых встреч в эфире Светлого радио, Радио ВЕРА, в программе «Философские ночи».
Все выпуски программы Философские ночи
