Гость программы — кандидат политических наук, доцент Московского государственного института культуры Артур Атаев.
Мы говорили об отношении к вере и о судьбах семей советских политических лидеров.
Ведущий: Дмитрий Володихин
Все выпуски программы Исторический час
- «Переяславская рада». Дмитрий Володихин
- «Кючук-Кайнарджийский мирный договор»
- «Образы эпохи в романах Ф.М. Достоевского»
Д. Володихин
— Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И тему, которую сейчас я вам обозначу, придется рисовать через некое отступление и множество сложных теоретических рассуждений. Тема эта — семьи тех вождей, которые правили страной в советский период, ну прежде всего от Сталина до Брежнева. И мы говорить об этом будем не с точки зрения политики. Своего рода символ образа действий радио «Вера» состоит в том, что мы не против кого, мы против греха. Но очень важно понимать, что мировидение советского времени, оно ведь видно и в действиях, и в судьбах тех людей, которые выходили на первый план истории, и здесь семья советская видна через семьи вождей Советского Союза. Очевидно, эта тема, она никогда не перестанет быть актуальной. Ведь семьи крупных исторических деятелей, они прежде всего очень хорошо изучены, а все те, кто входят в эти семьи, находятся под пристальным вниманием внешних наблюдателей, от них остаются разнообразные мемуары, кинохроника, традиция устная и так далее. Особенно когда, в общем, эти семьи ушли в небытие еще совсем недавно или кто-то еще остается в живых. Сведений очень много, есть о чем поговорить. Но вопрос ведь прежде всего в том, чтобы поговорить об этом с христианской точки зрения, под углом веры. А для того, чтобы поговорить об этом всерьез, по-настоящему, мы пригласили в нашу студию замечательного политолога, доцента Московского государственного института культуры, Артура Викторовича Атаева. Здравствуйте.
А. Атаев
— Здравствуйте, Дмитрий Михайлович.
Д. Володихин
— Ну что ж, мы начнем как раз с аспекта, который связан с религиозным мировидением. Собственно, вот, конечно же, нетрудно понять, что политическая элита Советского Союза, она должна быть достаточно далека от христианства, мировидение марксистско-ленинское, материалистическое, оно, в общем, совершенно в другую сторону. Но все-таки для того, чтобы очистить совесть и поговорить, так сказать, сделав все приличествующие случаю оговорки, хотел осведомиться у вас: из числа семей советских вождей кто-то все-таки так или иначе проявлял склонность к вере, какие-то элементы принадлежности к христианской конфессии или каким-либо другим?
А. Атаев
— Ну наиболее комплиментарным, на мой взгляд, генеральным секретарем, руководителем СССР, в отношении Русской Православной Церкви как института, и в целом в отношении христианской православной веры был, наверное, Леонид Ильич Брежнев. Здесь во многом сыграла роль его мама, которую, по словам отца Андрея Ткачева, отпевали в Елоховском соборе, и даже свидетели этого...
Д. Володихин
— То есть отпевали публично и все об этом знали?
А. Атаев
— Публично отпевали. И вот недавно выступал отец Андрей Ткачев, я к нему подошел после эфира, попросил дать развернутый комментарий на эту его реплику, и он подтвердил, что есть священнослужители, священники, которые были или алтарниками в то время, или как-то вот участвовали в этом событии. Но опять-таки это прослеживается и в политике, и фотохроника того времени — официальные приемы, которые были в Кремлевском дворце съездов, которые были посвящены наиболее значимым событиям советской эпохи, на них обязательно присутствовал Святейший Патриарх Московский и всея Руси, обязательно, и не стеснялись уже. Да, на это очень ревностно смотрел Михаил Андреевич Суслов, главный идеолог страны. Ну вот еще один факт, вы знаете, он больше из мифов.
Д. Володихин
— Факт из области мифов — будем осторожны.
А. Атаев
— Да, Сталин на полях, он же много комментировал на полях книг, он много, как и Ленин, пытался спорить с авторами. И вот историк Владимир Михайлович Лавров как-то поведал о том, что работал с библиотекой Сталина и обнаружил там такую фразу: «Они не знают Бога». Ну другое дело, что и супостат может знать Бога, но и здесь тоже...
Д. Володихин
— Знают и трепещут.
А. Атаев
— Знают и трепещут, да, совершенно верно.
Д. Володихин
— Ну а, допустим, из последних советских вождей, Горбачев? При нем же вроде бы в 1988 году, к тысячелетию Крещения Руси, Церкви дали невероятно много, чего ранее советская власть не давала — возвращались монастыри, дали возможность расшириться в кадровом смысле.
А. Атаев
— Михаил Сергеевич Горбачев был явным, открытым, очевидным, атеистом. И он это четко декларировал.
Д. Володихин
— То есть для него это скорее политический маневр, а не предмет веры.
А. Атаев
— Я думаю, для него это даже объективная реальность: общество уже созрело к тому, чтобы вот тысячелетие Крещения Руси было бы естественным образом отпраздновано и на государственном уровне, потому что это событие века. По поводу Михаила Сергеевича еще одна ремарочка. Вот если посмотреть хронику похорон Раисы Максимовны Горбачевой на Новодевичьем кладбище — ее отпевали, но крестное знамение налагала на себя дочь Горбачева. Михаил Сергеевич подошел, поклонился, простился, но крестное знамение не накладывал
Д. Володихин
— Это вроде бы тонкие вещи, почти незаметные. Но вы понимаете, когда руководитель вершит судьбы сотен миллионов людей, такая мелочь влияет на все. И, конечно же, у нас, собственно, и в дореволюционный период вера императора или императрицы решала судьбы тысяч и тысяч людей, прежде всего судьбы духовенства, насколько она крепка или насколько она ослаблена. В советское время все было также, с тем только ограничением, что веру вообще сложно было найти в этих людях. Но вот мне говорили, что Маленков в этом смысле оказался мягче к христианству, чем кто-либо еще.
А. Атаев
— Георгий Максимович Маленков, как мы знаем, в 1953 году он был, пожалуй, ну если брать статусно, вот официальным преемником Сталина, потому что он как раз таки возглавил Совет министров.
Д. Володихин
— Да, какое-то время он действительно был главой государства.
А. Атаев
— Поэтому и те разногласия, которые в триумвирате — Берия, Хрущев, Маленков — складывались, они именно самым жестким образом ударили по нему. Мы знаем, что он был сослан в Казахстан, потом в Казахстане он работал на самых тяжелых производствах, восстанавливал локальные такие организации, связанные с гидроэнергетикой и с ГЭС, а потом ему было разрешено вернуться в Москву.
Д. Володихин
— Но уже никем фактически.
А. Атаев
— Уже никем. И вот будучи пенсионером, он стал прихожанином одного из московских храмов — он жил на Фрунзенской набережной, — и посещал вот регулярно литургическое богослужение. Его там видели, мало кто его уже узнавал, ну вот он действительно уверовал. Уверовал или вернулся к вере, исходя из того, что у него довольно очевидные такие православные черногорские корни.
Д. Володихин
— Ну что тут скажешь, это напоминает судьбу Меньшикова, который был соратником Петра в добре и зле, доходил порой до страшных вещей. Был после смерти Петра полудержавным властелином при Екатерине I и какое-то время при Петре II, пока не был сослан в Березов со всей семьей. И кого-то его фигура привлекает как деятельного, энергичного человека, кого-то отталкивает, как вот, используя современную лексику, коррупционера и личность достаточно жестокую. Но в Березове он...
А. Атаев
— Сам своими руками, да, из сруба построил церковь.
Д. Володихин
— Да, построил церковь и, кроме того, он и в выражениях своих, и в поведении оказался человеком, который после все этих государственных дел, кафтанов, треуголок европейских вернулся к русским корням.
А. Атаев
— Именно.
Д. Володихин
— Говорит, что верит в Бога. Говорит, что не будет унывать. Говорит, что ну горе послал ему Бог, вероятно, за грехи. И, как бы это сказали, наверное, какой-нибудь священник, наблюдая его жизнь, сказал бы, что он исправился. Вот Маленков — это Меньшиков XX столетия.
А. Атаев
— Да. И тут, наверное, можно вспомнить известный библейский постулат: а собственно, кто первым вошел в рай?
Д. Володихин
— Покаявшийся разбойник.
А. Атаев
— Да. И Меньшикова башня, кстати, тот храм, который является украшением центра Москвы, вот находящийся между Архангельским переулком и Покровским бульваром, это прекрасное произведение архитектурного зодчества. Это уникальная, конечно, церковь, уникальный храм, который фактически является ну в определенном смысле и символом эпохи и памятником, в том числе отображающим особый уклад, особый стиль Меньшикова.
Д. Володихин
— Да, это верно. Жизнь его кидала в разные стороны, но, наверное, все-таки веру в Бога он в душе хранил. Иногда был деятельным помощником своей стране, иногда ее разрушителем, но не был безбожником. Уже во всяком случае стоит сказать нечто положительное об этом человеке. Дорогие радиослушатели, поскольку мы говорим о семье в советское время на примере семей и веры вождей, думаю, правильным будет, если сегодня у нас в передаче будут звучать мелодии, связанные с семьей, с детством, с юношеством, любимые в позднем СССР и с политической точки зрения абсолютно безобидные, а для людей приятные. «Прекрасное далеко». Исполняет Татьяна Дасковская и Большой детский хор.
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это светлое радио. И те из вас, кто родился в 60-х, может быть, даже в 70-х, вот по этой песне получили свою порцию света, я надеюсь. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный политолог, доцент Московского государственного института культуры, Артур Викторович Атаев. Мы говорим о семьях советских вождей, о том, до какой степени они были наполнены христианским мировидением, и к чему приводило отсутствие этого мировидения. Ну вот мы прошлись по самим вождям, а теперь, собственно, по людям из ближнего круга. Вы уже помянули о дочери и о матери Брежнева — там было мягче все, видимо, чем у других советских вождей. Но есть и другие члены их семейного круга — матери, дочери, сыновья, отцы — всех остальных крупнейших деятелей партии и советского государства, как с этим обстояло дело?
А. Атаев
— Вот если изучать биографию потомков Андропова Юрия Владимировича, то прежде всего можно сказать о сыне, который долгое время работал в качестве дипломата, возглавлял дипломатическую миссию России, уже России, в Греции. Вот он, опять-таки если опираться на конкретные, скажем так, свидетельские показания, то вот он искал — искал Бога, искал вот того самого состояния, которое близко к покаянию. Он приходил к одному из митрополитов регулярно на прием, пытался исповедоваться, пытался входить в литургическое богослужение в качестве не захожанина, а прихожанина. Вот это такое свидетельство о нем сохранилось. Дочь Сталина...
Д. Володихин
— Какая? Светлана Аллилуева?
А. Атаев
— Светлана Аллилуева, она тоже крестилась, но это настолько тяжелая судьба вот у этой женщины...
Д. Володихин
— Ну достаточно поздно, я так понимаю.
А. Атаев
— Да. Это настолько больно. Во-первых, ну она два раза находила прибежище в монастыре в Швейцарии.
Д. Володихин
— Сейчас мы об этом поговорим, важный момент. Ну вот вы так рассказываете о членах семей, что получается вот как: вот россыпь камней, и вы ее переворачиваете несколько раз, пытаясь найти хоть какой-нибудь самоцвет, от которого исходит сияние веры. То есть, если я правильно вас понял, то сын Андропова, дочь Сталина, там родня Брежнева — это исключения. А в основном это пустыня веры.
А. Атаев
— Ну если брать высший советский ареопаг — членов Политбюро ЦК КПСС, некоторых ключевых секретарей ЦК, то это, безусловно, еще раз, к сожалению, безусловно, это люди, которые далеки от веры, далеки от понимания, что такое христианство, что такое заповеди.
Д. Володихин
— А те, кто понимают, будут от этого еще и отталкиваться.
А. Атаев
— Но хотя вот один из последних руководителей, живших еще до недавнего времени — Долгих, — это кандидат в члены Политбюро, ближайший соратник Брежнева, он регулярно посещал мероприятия, организованные Святейшим Патриархом Московским и всея Руси, он был на там заседаниях Всемирного русского народного собора, ну вот он был как-то близко к Церкви. Но для них, для людей, которые вот воспринимали Советский Союз, как и советские социалистические идеалы, как ключевую доминанту жизни, для них было, я представляю, что для них очень тяжело было переступить порог церкви.
Д. Володихин
— То есть это, в общем-то...
А. Атаев
— Это измена, это измена, это отход от присяги. Поэтому это, знаете как, с другой стороны, это ж внутренний мир какой-то особый...
Д. Володихин
— Это как будто самому себе сделать трепанацию черепа.
А. Атаев
— Ну наверное, да. Вот представьте, вот Михаил Сергеевич Соломенцев, председатель Совета министров РСФСР — жил в историческом центре Москвы, в окружении храмов. Там прекрасный храм в Брюсовом переулке, 11, где служил владыка Питирим, да, там недалеко ну россыпь храмов XVI, XVII, XVIII веков. Но вот зайти, наверное, было тяжело. Устинов в том же доме, Дмитрий Федорович. Ну Устинов-то умер уже в советский период, в 84-м году.
Д. Володихин
— То есть, иными словами, то что вы говорите, означает: подавляющее большинство, как вы выразились, советского политического ареопага, оно жило рядом с Церковью, но было от нее отделено так, как будто между ними была непробиваемая стена из брони.
А. Атаев
— Наверное, к сожалению, вы правы, да, именно так.
Д. Володихин
— Ну что ж, давайте по очереди посмотрим на семьи действительно величайших вождей Советского Союза. Попробуем начать со Сталина. То есть там, если говорить о Ленине — то какое там христианство, там сплошное антихристианство, и как бы вокруг него ни искали, ничего не найдете. И уж тем более не найдете детей, потому что их нет. Но вот посмотрим, о Сталине разговоров больше, и в этом смысле, может быть, интереснее посмотреть. Я почему стараюсь приблизиться к конкретике? Видите, у меня сложилось впечатление, что отсутствие христианского мировидения очень дорого стоило прежде всего семьям. Это в какой-то степени не только тяжелые судьбы, это отсутствие смысла в человеческом жизненном пути. Вот, на мой взгляд, такой отпечаток беспутья, он лежит на жизнях многих представителей семейного круга советских вождей. Ну давайте посмотрим, что там от времен Сталина и его семьи до наших дней дошло.
А. Атаев
— 1932 год. Надежда Аллилуева — глубоко, сильно больная дама, женщина...
Д. Володихин
— Жена Сталина.
А. Атаев
— Да. Ее встречают на Красной площади знакомые, которые еще несколько лет назад восторгались ее красотой — там смешение кровей, там и немецкая и цыганская кровь, — и обращают внимание на крайне болезненный вид, на крайне удрученный вид, уныние и печаль, которая постоянно доминировали в этой женщине. И вот в ноябре 32-го года, тридцатиоднолетняя Надежда Аллилуева совершает самоубийство. Совершает самоубийство, и это довольно сильный удар по двум детям — по сыну, который старше Светланы на пять лет, Василий Иосифович Сталин, и Светлана Иосифовна. Тяжелейший удар. Вот знаете, я вот как-то...
Д. Володихин
— Давайте назовем четко. Есть грех самоубийства, грех тяжелый, и мы не будем там разбираться, что пало на души детей, но во всяком случае на их судьбы удар распространился очень серьезный.
А. Атаев
— И на судьбу мужа, безусловно. И он об этом говорил. Вот знаете, последнее интервью Светланы Аллилуевой, которое она дала, уже находясь в Висконсине, в штате, она была в доме престарелых, она именно там умирала в забытьи, одна, и она говорит: для меня было сильнейшим ударом смерть матери, от которого я не оправилась. И для нее был сильнейшим ударом смерть Сталина, отца, от которого она тоже не оправилась. Вот ей не удалось прийти в себя после этого сокрушительного такого сотрясения мозга и сердца. Дело в том, что много было рассуждений, почему Надежда Аллилуева совершила этот акт, одна из версий, что вот на нее повлияло очень много, ну не раз совершенных абортов.
Д. Володихин
— Ох, вот мы на нашем христианском радио касаемся таких вещей, которых надо касаться с содроганием. Вы нас простите, дорогие радиослушатели, но просто опять-таки история была такой, какой она есть, не вычеркнешь, не забудешь. И мы говорили о том, что семья неблагополучная и связывали это с тем, что в ней отсутствует христианское мировидение. Ну мы подтверждаем это — вот вам самоубийство, вот вам аборты, вот вам несчастье, которое коснулось родителей и перешло к детям.
Д. Володихин
— Да, именно так. Потому что еще, повторюсь, некоторое время назад это была цветущая, жизнерадостная женщина. Если обращать внимание на детей, на сына Василия, то это человек, который четырежды женат, у него четыре жены, и не было счастливого брака. Ну, может, за исключением последнего, когда уже он действительно умирал — это был 61-й год, и медсестра вот из Казани, у которой не было жилья, у которой было две дочери, две дочери берут его фамилию, вот она вышла за него замуж. А сестра его, Светлана Иосифовна, она пять раз выходила замуж, и тоже вот разрыв с детьми.
Д. Володихин
— По сути дела, получается так, что много браков — это ведь никакой семьи.
А. Атаев
— Да. Вот именно опять-таки, когда мы вспоминаем ну такое известное изречение, когда семья укрепляет город, а город государство. Чтобы разрушить государство, и чтобы разрушить город, нужно бить по семье. Вот что сделали большевики: сокрушая имперскую красивую, православную, христианскую семью, они ударили по себе. Они выбили вот этот стул равновесия из-под себя.
Д. Володихин
— Ну, естественно, мы говорим об этом достаточно откровенно по одной причине: мы говорим о том, до какой степени на судьбы государств и народов влияет наличие и отсутствие веры или силы веры. Была вера и вера была загнана в подполье фактически. И что? И вот те, кто ее загоняли, получили своего рода отмщение по своим поступкам.
А. Атаев
— Да, потому что был рожден образ такой привлекательный — привлекательным образом для большевиков была власть. И вот когда они пришли к власти, они думали, что это уже тот уровень, тот базис, который даст все. Оказалось, что тыла нет, что нет стены, на которую ты можешь опереться в трудный для тебя период времени.
Д. Володихин
— Ну вы хотите сказать, что пока ты где-то там, сражаешься за якобы счастливое будущее, ты чувствуешь себя нужным, и все хорошо. Пришел домой — дома холодно.
А. Атаев
— Да, и когда ты потерял, дом, ты потерял семью, ты теряешь и страну. И вот факт: 67-й год, Светлана Аллилуева везет прах со своим четвертым мужем в Индию, он был индусом — Сингх. И она везет это в Индию и пытается остаться там. 8 марта 1967 года она получает... Нет, она заявляется в посольство США — в посольстве США нерабочий день, но она требует встречу с консулом. И консулу, доводят до его сведения, кто его ожидает. И она получает таким образом возможность переехать в Швейцарию. В Швейцарии некоторое время она живет в монастыре, потом она получает политическое убежище в Соединенных Штатах. Дочь Сталина, автора проекта восточного агрессивного, противостоящего западному блока, такого, фактически создавшего предпосылки для организации Варшавского договора — вот его дочь уходит в Соединенные Штаты и получает там политическое убежище. Разочарование в семье, в государстве, разочарование фактически в советской нации.
Д. Володихин
— Отсутствие смысла в жизни — вот это, наверное, прежде всего. Говорил как-то мне игумен Иоанн (Ермаков): не оставляйте пустоты в своей душе. А там, очевидно, она была. Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И буквально через минуту мы продолжим нашу беседу, а сейчас удаляемся на недолгий перерыв.
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы с замечательным политологом, доцентом Московского государственного института культуры, Артуром Викторовичем Атаевым продолжаем разговор о семьях советских вождей. Ну что, пока мы видим трагедию, трагедия семьи Сталина очевидна. И здесь речь идет не только о самом Сталине и его супруге Надежде Аллилуевой, но также о их детях, которым, в общем, тяжело жилось на этом свете и у которых семьи не складывались. Ну вот следующий крупный знаменитый деятель советского государства, партии, совершенно противоположного во многом образа действий по сравнению со Сталиным, Никита Сергеевич Хрущев. У него-то как?
А. Атаев
— Вы знаете, Никита Сергеевич Хрущев — это действительно принципиально другого типа руководитель. Если Сталин начинал свой рабочий день в полдень, а заканчивал его далеко-далеко за полночь — он мог позвонить какому-нибудь там наркому машиностроения в три часа ночи и под утро, таким образом под его рабочий график подстраивалось все политическое руководство страны. Более того, не только политическое, но и экономическое руководство страны. То Никита Сергеевич Хрущев обязал исполнительные органы власти начинать работу в 9–10, а заканчивать строго в 18.00. Он любил приезжать домой, он любил быть с детьми и с любимой супругой.
Д. Володихин
— Ну то есть, казалось бы, по внешней видимости здесь все должно быть хорошо: хороший семьянин, в своей семье, человек, привязанный к семье — все должно быть ну если не идеально, то как надо.
А. Атаев
— Ну более или менее вот в плане семьи у Никита Сергеевича сложилось, более-менее нормально. Да, он был женат вторым браком, первый брак — у него жена рано скончалась, был сын и была дочь. Сын погиб во время Великой Отечественной войны. А вторым браком от Нины Кухарчук у него был сын тоже, Сергей Никитич и жена Аджубея, известного журналиста, главного редактора, довольно долго проработавшего на должности главного редактора газеты «Известия», жена Аджубея, Рада Аджубей. Но в то же время произошел раскол, разрыв, семья не дала корни здесь, в России. Сергей Никитич уехал, как и Светлана Аллилуева, в Соединенные Штаты.
Д. Володихин
— Давайте еще раз, важный момент. Отец, скажем так, советский царь, у него все хорошо в смысле настроя на семью: он семью любит, голубит, он готов проводить с ней время, он тепло относится к своей второй супруге, он тепло относится к мальчику и девочке, которые от нее появились. И все равно не складывается.
А. Атаев
— Да. Потому что, вы знаете, если ты заходил в этом политическое антирелигиозное поле...
Д. Володихин
— А Никита Сергеевич был антирелигиозен в высшей степени.
А. Атаев
— В высшей степени.
Д. Володихин
— Чуть не больше, чем Иосиф Виссарионович.
А. Атаев
— Ну Иосиф Виссарионович работал более филигранно, да, конечно. Ну закрывал монастыри он беспощадно и нещадно, преследовал митрополитов, да, действительно, и обещал к 1980 году — эту крамольную цитату попытаюсь воспроизвести: «показать советскому обществу последнего попа» — дословно примерно так звучало его обещание. Да, но тем не менее, вы знаете, семья, она не дала вот серьезной почвы в России.
Д. Володихин
— Не дала серьезной почвы в России для детей Хрущева?
А. Атаев
— Вот дети начали работать, ну прежде всего сын, конечно, Сергей Никитич, он уехал в Соединенные Штаты, получил там гражданство.
Д. Володихин
— Когда это произошло?
А. Атаев
— Это произошло в позднесоветский период, уже во времена перестройки. Раньше это было невозможно сделать, потому что он работал в области ядерной физики, да, но читал он в американских вузах курс по советологии.
Д. Володихин
— Короче говоря, он ушел, еще когда Советский Союз не кончился, но многие двери распахнулись.
А. Атаев
— Да, он довольно талантливый физик, и сравнительно недавно ушел из жизни, похоронен, также как и Никита Сергеевич, на Новодевичьем кладбище, буквально могилы рядом. Та же могила известная, композиция Эрнста Неизвестного. Но вот я не могу сказать, что семья была предметом гордости для Никиты Сергеевича. Потому что коммунист не может уделять время семье в достаточном количестве, несмотря на то что он целенаправленно сократил свой рабочий день.
Д. Володихин
— Ну хорошо, а девочка, Рада Аджубей? С сыном получалось как-то так, что он следовал в канве идеологии и наследия отца, пока просто перед ним не открыли дверь, в которую можно было из всего этого выйти. Помахать рукой, попрощаться: до свидания папа, до свидания партия, страна, до свидания, я наконец поживу, как я хочу.
А. Атаев
— А Рада Аджубей, она вот, знаете, классическая интеллигентная советская женщина, которая всю жизнь проработала в редакции журнала «Наука и жизнь». Ну вот она занимала такую четкую нишу, очень демонстративно отделяла себя от всего политического, не высказывалась. Даже вот в фильмах, посвященных, а фильмов снято о Никите Сергеевиче таких документальных, интересных, очень немало.
Д. Володихин
— И кое-что и художественное снято.
А. Атаев
— Да. В отличие от Сергея Никитича она пыталась очень так нейтрально высказываться и о советском строе, и о предшественниках Никиты Сергеевича, и о соратниках. В отличие от Никиты Сергеевича, она не критиковал ни Сталина, ни Брежнева. Так ну если высказывалась, то очень так нейтрально. Ну и, в отличие от Сталина, от внуков Сталина, здесь не было самоубийств. Да, вот тут нужно сказать, что еще у Василия Сталина и сын совершил акт самоубийства, ему было 23 или 24 года.
Д. Володихин
— О, Господи!
А. Атаев
— Да, он пристрастился к наркотикам. А супругой Василия, мамой вернее — тоже Василий Васильевич был, — была дочь Семена Тимашенко.
Д. Володихин
— Ну что вам сказать, мне кажется, что в отсутствие смысла смысл ищут в чем ни попадя, ну, например, в наркотиках. Ничего в этом доброго нет и быть не может. Но, в общем, мне кажется, что христианское мировидение, если у тебя есть в голове и сердце, оно как-то хорошие барьеры поставит между тобой и наркотиками.
А. Атаев
— Именно так. Даже знаете как, если в семье один христианин, верующий, воцерковленный, это мне так кажется, то он все-таки вытягивает других членов семьи.
Д. Володихин
— Ну хоть как-то.
А. Атаев
— Да. Вот семья Никиты Сергеевича, семья Иосифа Виссарионовича, она, по-моему, была в какой-то степени этого лишена. Вот единственное, говорят про маму Сталина, что она была как-то приобщена к вере, она была воцерковлена, она посещала храм. И когда она спросила Сталина в 32-м году: кем ты работаешь? Он сказал: ты царя помнишь? Она сказала: да. Вот я работаю царем. И она ему ответила: лучше бы ты стал священником.
Д. Володихин
— Ну что ж, мы возвращаемся к детям Никиты Сергеевича. Какова судьба Рады Аджубей и ее семейства, что там произошло?
А. Атаев
— Там, вы знаете, вот эта семья, которая довольна закрыта от публичного такого восприятия.
Д. Володихин
— После падения Никита Сергеевича им несладко пришлось.
А. Атаев
— Им несладко пришлось, им сладко не могло, да, быть уже по определению. Ну больше всех, наверное, пострадал Сергей Никитич и его семья. Потому что фактически он уже был лишен возможности научного творческого роста. Здесь советский ареопаг не был заточен на то, чтобы не мстить за ревизионизм, за ту политику, которую осуществлял Никита Сергеевич в отношении изменения экономической матрицы, с введением совнархозов — ему до сих пор не могут простить это, ему не могут простить, что он отменил артельный принцип. Конечно, это политика, которая была далека от церковной. Но семья, кстати, вот у Никиты Сергеевича, если брать его потомство, оно было, наверное, из всех потомств наиболее успешным.
Д. Володихин
— Ну вот семья журналистов, Аджубей и Рада, им тоже ведь пришлось несладко, потому что потеряли же должности?
А. Атаев
— Нет, Аджубей был лишен должности сразу, буквально моментально. Какие-то минуты прошли после октябрьского пленума ЦК КПСС, он был снят и лишен всякой такой...
Д. Володихин
— Перспективы.
А. Атаев
— Не то что перспективы...
Д. Володихин
— Возможности реализоваться.
А. Атаев
— Да, вот на каком-то уровне. А Аджубей был одним из тех, кто больше всех пострадал в семействе Хрущева тоже, как и Сергей Никитич. Да, и это факт, и тоже очень указывающий на то, что он никакой интерпретации политики в религиозно-смысловом значении вообще не было. То есть то, что было или то, что, возможно, трактовалось бы как возлюби врага или возлюби ближнего — от этого всего было очень далеко советское общественное мнение в целом.
Д. Володихин
— Ну чисто прагматизм был.
А. Атаев
— Да, и прежде всего политическое руководство советского государства и советского правительства.
Д. Володихин
— Ну что ж, я думаю, что будет правильным, если мы после вот этих достаточно тяжелых историй семейных перейдем к чему-то такому, что оставляет в душе несколько больше света. И еще одна мелодия, которой переболело, по-моему, все населения Советского Союза. «Крылатые качели», исполняет Елена Шуенкова.
Д. Володихин
— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это светлое радио, и оно ставит для вас светлые мелодии. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях известный политолог, доцент Московского государственного института культуры, Артур Викторович Атаев. Мы ведем разговор о семьях советских вождей, пока счастья там что-то немного. Но вот мы приступаем к тому, что было в наибольшей степени благополучно. Во всяком случае к тому, о чем значительная часть аудитории вспоминает порой с ностальгией. Понимаете, Советский Союз, он был разный. 20–30-е годы — ужасающие, 40-е — героические, 50-е — ищущие, странные, довольно благополучные 70-е, и крушение в 80-х начало 90-х — это ведь как будто разные страны, во всяком случае разные эпохи в культурном отношении. И перед нами несколько последних вождей — это Леонид Ильич Брежнев, это Юрий Владимирович Андропов, это Черненко — и, пожалуй, вот на нем поставим точку, потому что не хотелось бы затрагивать судьбы тех, кто жив, я имею в виду членов семьи. Ограничимся тем, что ушло. Так вот, собственно, впечатление ваше оттого, до какой степени ближайшее окружение вождей последнего периода в судьбе СССР было благополучным.
А. Атаев
— Леонид Ильич Брежнев очень любил свою Викторию Петровну Денисову. Он очень любил ее, он ласково называл ее «Витя», да, он так к ней обращался. Она штопала ему сорочки, она любила гладить его рубашки, она готовила его к выходу в люди. Даже западные журналисты обращали внимание, что у Леонида Ильича Брежнева очень хорошо подобраны галстуки. И действительно вот она даже любила готовить. Вот известная дача в Заречье, которая считалась не очень такой...
Д. Володихин
— Не очень роскошной.
А. Атаев
— Да, именно не очень роскошная была, даже с советской точки зрения. Но вот там царил до определенного времени дух любви и благополучия. До определенного времени, до того времени, пока не выросла и не состоялась в качестве уже такой светской львицы Галина Леонидовна Брежнева, дочь.
Д. Володихин
— Ну тут, скажем так, целое созвездие слухов, сплетен, что правда, что нет, мы не будем разбираться. В основном что мы видим?
А. Атаев
— Да, в основном, это тоже несколько браков и таких очень неудачных.
Д. Володихин
— И скажем очень вежливо, предельно корректно: некоторое количество междубрачных историй.
А. Атаев
— Да, ну вот туда как бы не хотелось бы точно заходить. Ну вот первый брак, он был для Леонида Ильича наиболее приемлемым, потому что ну хотя и довольно большой разрыв возрастной был, но вы знаете, вот и сегодня жива правнучка Леонид Ильича, которая имеет крайне незавидную судьбу. Она тоже лечилась в психиатрической больнице, как и ее бабушка, Галина Леонидовна.
Д. Володихин
— Даже называть не будем. Ну с той точки зрения, пока люди живы, мы, пожалуй, пережевывать их судьбы не станем.
А. Атаев
— Да, к сожалению, вот Галина Леонидовна закончила жизнь именно в таком учреждении. Виктория Петровна, когда закончился период правления Леонида Ильича Брежнева, в ноябре 1982 года, сразу была лишена дачи. Ее чуть ли не на носилках выселили и переселили в квартиру по улице Кутузовский проспект, дом 26, — там была квартира Леонида Ильича Брежнева, сейчас она потеряна. Потомки потеряли все имущество. Это несколько квартир, которые принадлежали семье Брежневых.
Д. Володихин
— Ну это своего рода традиция советская — антитрадиционность.
А. Атаев
— Да, к сожалению, в глубокой такой печали и унынии заканчивается жизнь Галины Леонидовны и Виктории Петровны.
Д. Володихин
— А с ней-то что?
А. Атаев
— Виктория Петровна умерла от диабета. У нее была тяжелая форма диабета, она лечилась практически каждый день еще во время жизни Леонида Ильича, она ездила к врачам в центральную клиническую больницу.
Д. Володихин
— Ну а в семейном плане?
А. Атаев
— В семейном плане крайне неудачно у Галины Леонидовны, и крайне неудачно у дочери. Дочь воспитывалась Галина Леонидовны, Виктория, воспитывалась дедушкой и бабушкой. Она, ну мягко так скажем, не полюбила маму.
Д. Володихин
— Ну в общем, возможно, там были серьезные причины для этого, исходя из того, что мы вам сейчас вот рассказывали, дорогие радиослушатели.
А. Атаев
— Да. И сын Леонида Ильича, Юрий Леонидович, несмотря на то что занимал высокий пост — он был первым заместителем Патоличева (Патоличев — это такой бессменный очень влиятельный министр, союзный министр внешних экономических связей), у него тоже появились проблемы с алкоголем. И он тоже заключительные годы, завершающий период своей жизни, довольно в тяжелом состоянии, в плане физическом и духовном, провел, видимо. По крайней мере на это указывают и свидетельства очевидцев, и свидетельства, которые имеют такую более серьезную источниковую базу. Ну скажу следующее: научная биография Леонида Ильича Брежнева, такая полномасштабная, серьезная написана и издана совсем недавно, и издали ее немецкие ученые. Вот да, это не наш плод творчества, довольно серьезный труд. И вот сейчас если так брать отечественную историческую науку и отечественных политологов, которые занимаются периодом Брежнева, они только сейчас начинают активно, серьезно изучать биографию семьи Брежнева.
Д. Володихин
— То есть материал просто недостаточно изучен.
А. Атаев
— Материал недостаточно изучен, да, это точно. Но вот все-таки Брежнев — это такое потепление, это связь с Русской Православной Церковью.
Д. Володихин
— Обозначим это так: хоть какая-то связь с Русской Православной Церковью.
А. Атаев
— Да, это даже, знаете как, он инициировал определенную процедуру взаимодействия (против чего крайне и очень жестко выступал Михаил Андреевич Суслов), он инициировал взаимодействие на уровне первого секретаря обкома партии крайкома партии с местным митрополитом.
Д. Володихин
— Ну с местным архиереем.
А. Атаев
— Да. Этого не было в союзных республиках некоторых. Но я даже обращаю внимание, что некоторые приходы, они прямо зацвели. Вот известный храм Архангела Михаила в городе Грозном, вот я общался как-то со священником, настоятелем храма, не нынешним, а прежним, даже до прежнего. Он рассказывал, что вот изучал историю этого храма и обнаружил, что все вот таинства, все требы совершались вот прямо по таком классическому канону, по классическом чину, что в принципе было невозможно в ряде регионов страны центральной полосы.
Д. Володихин
— Ну там служили с определенными сокращениями.
А. Атаев
— Да, а здесь вот прямо все было в той ипостаси, в которой нужно было это делать по канону, по требованию. Вот это прямо приятно было слышать, и это был период Брежнева, да, как раз.
Д. Володихин
— То есть, условно говоря. советская власть не перестала держать Церковь за горло, но немного ослабила хватку, больше воздуха стало проходить к церковным легким.
А. Атаев
— Да, уже не срывали крестики, уже пионеров и комсомольцев не исключали из пионерии и из комсомола за то, что они посмели посетить литургию и участвовать в богослужении там в качестве прихожан. Вот за это не было наказания. И публичной порки за это не вводилось.
Д. Володихин
— Ну в духовном смысле порки. Да, это так, в общем, но, знаете ли, это смотря на кого из руководителей нарвешься. А по-прежнему все-таки склонность к вере, она и в молодые годы, и в зрелые могла человеку стоить дорого. Несмотря на то, что борьба с христианством не была выражена так страшно и выпукло, как при Никите Сергеевиче Хрущеве или как в 30-е годы, при Сталине, тем не менее при Брежневе власть все равно оставалась и атеистической, и богоборческой, но только как-то неуверенно и умеренно богоборческой, скажем так.
А. Атаев
— Да, вот при Брежневе был такой случай в одной из областей РСФСР. Внука третьего секретаря этого обкома областного комитета партии покрестили. И покрестили его в храме, не проинформировав об этом дедушку, который занимал довольно высокий пост. Через некоторое время до дедушки, может, как-то доходит, в общем, эта информация о том, что внук у него крещен.
Д. Володихин
— Оперативно доходит.
А. Атаев
— Он, соответственно, приходит в храм и просит местного настоятеля «раскрестить» внука.
Д. Володихин
— Не могли бы вы обратно.
А. Атаев
— Да. Вот доходило и до такого, да. Но тем не менее, вы знаете, судьба семьи Леонида Ильича это был его крест, вот он это все сознавал. Мы знаем, что в Комитете государственной безопасности было два заместителя — это были ближайшие соратники Леонида Ильича Брежнева, и вот один из них, Цвигун, вот как раз таки наблюдал за Галиной Леонидовной. Ну не сам наблюдал, разумеется, он дал поручение одной из служб. И вот как-то он делился впечатлениями с Юрием Владимировичем Андроповым по поводу судьбы Галины Леонидовны, ну что вот делать, как быть. И тут, знаете, вот я думал, как-то так подошел, как исследователь, к этой проблеме, и думаю: что же могло побудить Галину Леонидовну так антагонистично, так жестко реагировать? Вы знаете, а был факт или попытка измены молодым Брежневым, вот еще в период войны, Виктории Петровне. И свидетелем этого разговора стала Галина, дочь. Вот если бы не было, возможно, вот этого вот факта, то Галина Леонидовна могла бы, это же травма детская, она же, как правило, произрастает, это то негативное зерно, которое дает негативные плоды уже в последующем.
Д. Володихин
— Ну вот какая штука. С осознанием греха человек тоже может впасть в грех, но не имея его, он впадет в него чаще и тяжелее. Наверное, так. Время нашей передачи постепенно подходит к концу. Мне хотелось бы сказать напоследок вот что, дорогие радиослушатели. Мы не пытались тут развенчивать советскую семью. Но постарались показать на примере вождей, лидеров советского общества, что чего-то очень важного не хватало в духовной атмосфере общества. Вера — это вещь, которая и в самые тяжелые часы твоей жизни, и в триумфальные часы предотвращает наиболее страшные движения твоей души. Она ставит перед тобой барьеры, которые должны перед ней стоять во имя Господа Бога и во имя того, чтобы ты сам не потерял образ Божий. И когда она отсутствует (а для политической элиты Советского Союза ясно, что отсутствие или почти полное отсутствие веры — это норма), тогда случаются вещи страшные и соблазнительные, к сожалению. Ну что вам сказать, дорогие радиослушатели, слава Богу, что сейчас не так. Мне остается от вашего имени поблагодарить Артура Викторовича Атаева.
А. Атаев
— Спасибо. И вам спасибо, Дмитрий Михайлович.
Д. Володихин
— Ну прежде всего нашим радиослушателям за внимание спасибо. И сказать вам: благодарим вас за внимание. До свидания.
А. Атаев
— Всего доброго.
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер