У нас в студии был филолог, переводчик, научный сотрудник Общецерковной аспирантуры и докторантуры, преподаватель Института классического Востока и античности Высшей Школы Экономики Максим Калинин.
Разговор шел о том, как сирийские монахи-аскеты 7-8 веков оценивали важность чтения Священного Писания, и как размышления над ветхозаветными и новозаветными текстами могут влиять на молитву. Максим объяснил, почему, по мнению сирийских монахов, без чтения Священного Писания трудно сосредоточиться на молитве и понять замысел Бога, Его волю. Наш гость также ответил, как Писание может помогать в борьбе человека со страстями. Максим поделился, что христианами первых веков Священное Писание рассматривалось как история человеческого взросления, которая продолжается до настоящего времени.
М. Борисова
– «Светлый вечер» на светлом радио. Здравствуйте, дорогие друзья. В студии Марина Борисова. И наш сегодняшний гость, который проведет этот час с нами, Максим Калинин, филолог, переводчик, научный сотрудник Общецерковной аспирантуры и преподаватель Института классического Востока и античности Высшей школы экономики.
М. Калинин
– Добрый вечер.
М. Борисова
– Максим, вот вы всю жизнь занимаетесь таким достаточно специальным направлением знаний – это творческое наследие монахов-аскетов, да еще таких отдаленных от нас по времени, живших в VII–VIII веках, а уж территориально как отдаленных – это древняя Сирия, Месопотамия, в общем, какие-то задворки Римской империи. Казалось бы, это, конечно, очень интересно, но какое это имеет отношение к нашей сегодняшней жизни, жизни мирян православных в XXI веке?
М. Калинин
– Ну я бы не сказал, что настолько территориально отдаленных. Я помню, когда ездил вместе с профессором Сергеем Лёзовым в Эрбиль на конференцию в 2012 году – это город на территории Иракского Курдистана, это Северный Ирак, и я как-то не осознавал, что с Москвой у Эрбиля один часовой пояс, но как-то я не осознавал, что мы это такой тоже вполне себе Восток. Но так-то да, конечно, территориально расстояние немалое. Однако, знаете, часто, читая Священное Писание, читая какие-то работы по истории, мы понимаем, что какие-то вещи в человеке не меняются, какие-то вещи в человеке остаются постоянными. И любят люди вспоминать часто, не знаю, как переводить какие-нибудь древнеегипетские тексты о том, какая плохая молодежь, чтобы показать, что все повторяется и отношения людей остаются спустя века более-менее теми же самыми. И в этом смысле опыт людей, которые детально изучали природу человека, детально изучали человеческое сознание, детально изучали человеческие страсти и возможности человеческой природы, когда она устремляется к Богу, опыт этих людей может быть востребован. Более того, насколько я понимаю, наука о сознании находится все равно сейчас в начальной стадии развития. Мне как филологу, который в первую очередь занимается интерпретацией текстов мистиков, потому что они писали достаточно трудным языком, и плюс тут накладываются еще культурные обстоятельства, и я свою задачу вижу не только в переводе этих текстов, но и в объяснении их смысла, в том, чтобы выделить важнейшие понятия для этих авторов. И вот я как филолог-интерпретатор задавал вопросы людям, которые занимаются изучением сознания, психологам, и я понял, что только-только в начале пути стоит эта наука, и я думал: а смотрите, какие у нас здесь описания человеческого сознания, может быть, и здесь что-то полезное исследователи смогут для себя найти. Ну вот, например, в 2019 году кафедра богословия Санкт-Петербургской духовной академии провела конференцию по научному и богословскому изучению сознания. Ну собственно, я к чему это говорю, что в описаниях этих мистиков, этих людей, которые описывали свой опыт созерцания Божественных тайн и описывали то, что они поняли о природе человека, много лет проводя в безмолвии – эти подробные описания, и они уникальные по своей подробности в восточно-христианском культурном пространстве, эти описания могут дать многое, независимо от века, потому что человеку свойственно желание узнать больше о себе самом, а возможность погружаться в глубины своего собственного моря со всей их красотой и со всем их ужасом далеко не у всех есть.
М. Борисова
– Мне кажется, что начать можно хотя бы с того, что наши нынешние священники очень часто говорят нам, что, когда у вас возникают вопросы, читайте Писание, открывайте Евангелие и ищите прежде всего ответа на свои вопросы там. И, собственно, ваши любимые авторы сирийские говорят о том же самом. Больше того, они говорят, что молитва без Писания, как тело без души. Вот почему так важно все время помнить о том, что основа основ все-таки это Евангелие, ну и Священное Писание Ветхого Завета, которое в Евангелии часто и много раз упоминается, там очень много отсылов и очень многие места из Евангелия, из Апостольских Посланий трудно понять, не чувствуя вот эту живую связь с ветхозаветным текстом. И почему так важна для нас вот эта мысль сирийских аскетов о том, что без Писания очень трудно молиться или вообще невозможно?
М. Калинин
– Я, пожалуй, бы начал с того, что для христианской традиции Библия – это ответ Бога человеку. То есть в молитве человек обращается к Богу, ну и вот мы на одной из наших прошлых встреч говорили о том, что Исаак Сирин различает молитвы, содержащие прошения, когда человек обращается к Богу, еще не задумываясь вполне о Его величии, испытывая какую-то свою потребность, может быть, даже имея наивное представление о Боге, и есть молитва, которая переходит в чувствование Божественного присутствия. Вот <термин на сирийском> по-сирийски – мы об этом вспоминали в связи с учением Исаака Сирина о разных этапах молитвы, но вот пока человек еще остается на уровне слов, на уровне просьб, когда он остается на уровне сложности, он пока он еще не имеет такого чувствования Божественного присутствия, ему в помощь есть Божественный голос, записанный людьми, которые Божественное присутствие чувствовали, такими же человеческими словами, простыми и сложными, в любом случае многообразными. И получается, что человек вначале имеет Священное Писание в качестве того текста, который нужно изучать, чтобы получить ответ на свои вопросы. Но и Исаак Сирин, и другие сирийские мистики – а напомню нашим слушателям, что речь идет в первую очередь об авторах VII–VIII веков, среди них самый известный это преподобный Исаак Сирин, и также это его старший современник Афнимаран, его земляк, тоже из Бет-Катрайи родом, Дадишо Катрайский, и Симеон Благодатный, и позднее Иосиф Хаззайя и Иоанн Дальятский – в первую очередь этот круг авторов приходит в голову, об этом круге авторов мы в первую очередь говорим. Так вот восточно-сирийские мистики VII–VIII веков не ограничиваются тем, о чем я сказал, что Писание – это записанный голос Бога. Они говорят, что Писание может стать еще инструментом, который способен человеков привести к этому самому чувствованию Божественного присутствия. Писание способно так совершенствовать молитву человека, что он обретет возвышенные представления о Боге, благоговение по отношению к Богу и в конце концов чувствование его Божественного присутствия. Вот от этой мысли сразу несколько направлений получается, я тогда постараюсь все эти направления охватить, да, вот каким образом Священное Писание для сирийских мистиков способно человека к этому состоянию привести. Начну сначала с более простого. Библейский текст вызывает у нас много вопросов, но уже этим библейский текст способен привлечь наше внимание. Я вот слышал, удивительно, от разных людей, незнакомых между собой, я слышал об их первых попытках читать Священное Писание еще в советское время, и вот буквально один и тот же рассказ я слышал: открыл я в одном месте, вижу – кто кого родил, открыл в другом месте – там тоже родословная. Действительно в Библии много родословных, в Книге Бытия много родословных в 3-й, 4-й Книге Царств подробно приведены родословные Израильских и Иудейских царей. В книгах Паралипоменон много родословных, Евангелие от Матфея начинается с родословной и так дальше. А если еще взять книгу Левит с описанием обрядов и книгу Числа с описанием того, где какие колена живут, и опять же там длинные тоже списки, это вызывает множество вопросов, и люди в итоге закрывали Библию. Бывает, открывали ее уже спустя достаточно большое количество лет и потом только обретали библейскую глубину. То есть вот, например, один из таких людей моя мама, которая, обретя для себя Библию заново, перечла ее несколько раз подряд, и Ветхий Завет, и Новый. Еще один человек совершенно в других условиях вырос и тоже вот спустя несколько лет после такого же опыта с родословными, он говорит: я теперь читаю Евангелие, понимаю вот, что это больше, чем раньше мне казалось. Причем сначала я понял пять процентов, потом, перечитывая, уже понимаю десять процентов, перечитываю, уже понимаю пятнадцать. То есть библейский текст, он вроде бы и прост, но поскольку он создавался в разных обстоятельствах, и потому что не всегда Библия дает прямой ответ на вопрос, а побуждает человека к работе, в силу этого библейский текст захватывает наше внимание. То есть эти люди, о которых я рассказывал, они, может быть, они ее и закрыли, но то, что они открыли их на родословных, они запомнили на всю жизнь. И потом, вернувшись к Библии, они только с большей горячностью стали читать текст, когда его поняли. И вот уже в силу этого, в силу того что мы верим, что Библия это ответ Бога на наши вопросы, но часто непонятно, как к ней подступиться – уже это для сирийских мистиков служило той зацепкой, которая помогает ум сосредоточить на молитве. И в этом отношении есть такое интересное правило, в уставе Авраама Кашкарского, Авраам Кашкарский – это один из реформаторов монашества Церкви Востока. В сирийской традиции было самобытное монашество, точнее даже не монашество, а самобытная форма аскетизма – вот «сыны Завета» и «дочери Завета» – городские общины, которые посвящали себя полному исполнению апостольских заповедей. А в VI веке Авраам Кашкарский учредил Великую Лавру на горе Изла в нагорье Тур-Абдин, и в 571 году был принят его устав, в июне 571 года, устав, который отражал традиции египетского монашества. И вот там есть такое интересное замечание: вот братия пребывает по кельям – то есть в отдельных постройках за пределами монастыря, кельях, не рядом расположенных, за пределами монастырских стен, пребывает, значит, в средоточенном делании, друг с другом не сообщается, и под воскресенье братия в монастырь собирается. И понятно, что тут есть соблазн – увидеть, поговорить, все же соскучились друг по другу. И устав Авраама Кашкарского предписывает такое правило: кто приходит в церковь раньше других, должен начать читать Священное Писание – то есть подразумевалось, что монахи умели читать, это было не тривиальное умение, не все знали классический сирийский язык, это был ученый язык. И он должен читать Писание, чтобы все собирались в храм, и ум их захватывался тем, что они слышат, и они не болтали между собой.
М. Борисова
– Максим Калинин, филолог, переводчик, научный сотрудник Общецерковной аспирантуры и преподаватель Института классического Востока и античности Высшей школы экономики, проводит с нами этот «Светлый вечер». Насколько я помню, если мне память не изменяет, то в киновии Пахомия Великого вообще в уставе было правило, что те, кто не умеют читать, заучивают Священное Писание со слуха, то есть все должны были знать тексты Священного Писания. Я не думаю, что это было такое бессмысленное упражнение, я думаю, что именно те же самые соображения привели к тому, что Пахомий Великий своим ученикам дал именно такое правило.
М. Калинин
– Да, и мы в разных монашеских традициях находим понятие, которое называют иногда Lectio Divina – получается, «духовное чтение», «Божественное чтение» –когда монах имеет возможность повторять тексты Священного Писания для того, чтобы занимать ими свой ум, для того чтобы свой ум на них сосредотачивать. И это как раз вот продолжение той темы, о которой я сказал: то есть вот, с одной стороны, Священное Писание, даже вызывая вопросы, уже сосредотачивает ум, и кроме того человек, когда он повторяет снова и снова библейские тексты и находит что-то близкое себе, когда что-то сразу захватило его, а в отношении чего-то он ощутил радость, что наконец-то понял этот текст, повторяя эти тексты, человек может сохранить свой ум от рассеяния. И вот мы в одной из прежних встреч говорили о понятии чистой молитвы у Исаака Сирина, то есть такой молитвы, которая, хотя еще и совершается человеком на уровне слов, потому что духовная молитва для Исаака Сирина уже выше уровня слов, хотя она и совершается на уровне слов, но она становится свободна от посторонних порывов, смущающих молитву и от нее отвлекающих. И как раз для Исаака Сирина чтение Священного Писания, повторение каких-то слов Писания, которые захватили тебя, это способ собрать ум, сосредоточить и очистить его от посторонних воспоминаний, то есть это как раз вот еще один момент, вытекающий из первого – создание такой ограды из текстов, которые повторяются время от времени. И интересно, что Исаак Сирин даже в том случае, когда человека обуревают страстные помыслы, например, когда его обуревает чувство вожделения (это актуально не только для монашествующих, это актуально для любого взрослого человека), Исаак Сирин советует вот даже не бороться с этим помыслом, не принимать его, конечно же, а он советует вот не просто ему противостоять, а обращать ум свой к стихам из Священного Писания. И если стих из Священного Писания вызывает у тебя радость, если он возжигает твое сердце воодушевлением и восторгом, то твое ощущение вожделения уходит туда. Вот сирийские мистики и исходили из того, из античного деления души на несколько частей, на три части. Вот есть вожделетельная часть, которая отвечает, с одной стороны, за вожделение плотское, а с другой стороны, за любую увлеченность человека – вот они исходили из такой антропологической схемы, и они считали, что, если вожделетельная часть начинает болезновать, ее можно направить, исправить стихами из Священного Писания. Ты испытал некое изумление перед стихом Писания, и уже твоя душа занялась, твоя сила вожделения естественного получила направление уже к Божественному, а не к тому, что ведет тебя к духовной погибели. В этом смысле есть очень красивый фрагмент у Иосифа Хаззайи (мы публиковали его на православном портале «Иисус») – о двух видах вожделений, можно найти его вот под этим названием. И там Иосиф Хаззайя говорит, что вожделение – плохое ли, хорошее ли – ненасытимо, что человек, не знаю, если у него есть вожделение к деньгам, он не насытится, чем бы он ни обладал, даже если бы он обладал всеми мирами существующими, только смерть пресечет его вожделение. Точно также и вожделения духовные: сколько бы миров он ни познавал через духовное созерцание, это вожделение не насытится, и насытится оно только, если с той стороны смерть, то с этой стороны – видение Иисуса Христа Господа нашего, вот видение света Христова, который оказывается вершиной созерцания для сирийских мистиков. И вот Исаак Сирин уверен в том, что если человек испытывает вожделение греховное, то Священное Писание, его повторение и размышление о том стихе, который тебе близок, способен его сердце направить. Вот такое интересное есть наставление у преподобного Исаака Сирина. Более того, вот он говорит еще о том, что когда человек просто борется со страстями, он остается на уровне борьбы. А когда он думает о Божественном величии, о Божественной красоте, о Божественном замысле, он становится выше уровня борьбы. То есть он не просто копается в себе и страдает от того, что все время внутри него противоречия, а он поднимается выше, изумляясь Богом. Это может быть даже не всецелое изумление на вершине духовного опыта, а частичное изумление, которое охватывает человека, когда он думает о Священном Писании. И вот по мнению преподобного Исаака, Писание, оно как раз красноречиво описывает Божественное величие и Божественные действия в этом мире. И вот тут я бы хотел к следующему аспекту перейти – к представлению о Божественной педагогике в восточно-сирийской традиции. Священное Писание – это ведь история мира, от его творения до его конца. В восточно-сирийской традиции не было книги Апокалипсис в библейском каноне, однако все равно в Евангелии говорят неоднократно о конце света, и апостол Павел говорит, и, соответственно, те библейские книги, которые были в распоряжении восточно-сирийских авторов, тоже охватывают всю историю мироздания от начала и до конца. И вот глазами восточно-сирийского богослова Священное Писание – это последовательно, тщательно продуманная Божественная педагогика. Так что, глядя даже на какие-то неприглядные вещи, описанные в Библии – чьи-то грехи, чьи-то ошибки – восточно-сирийский автор видел в первую очередь путь человечества, которое учится в Божественной школе. И вот в этом смысле идея школы мне очень нравится. Наверное, вот для русскоязычных слушателей слово «школа» – ну есть, конечно, понятие «школа молитвы», или говорят «моя школа» в смысле там или там «старая школа», имея в виду что школа – это некая традиция обучения, но вообще, в широком смысле слова, «школа» – у нас возникает ассоциации с тем, куда детей нужно побуждать ходить, заставлять, где есть много, не знаю, школьники для нас не образец каких-то вот таких белых, пушистых, порядочных людей, а со школой у нас связывается очень много человеческой грязи, которую, значит, юноши и девушки часто выносят или вносят туда. Там или говорят, вот, ребенок пошел в школу и там испортился от одноклассников, или вот там жалуется десятилетняя девочка, что уже ее одноклассницы говорят на запретные темы. То есть школа – это человеческий плавильный котел, где есть много приглядного и неприглядного. Однако мы все понимаем, что школа это в первую очередь место, где люди выходят во взрослую жизнь. Мы этот школьный опыт оцениваем как нечто ценное, для нас воспоминания о школе это в первую очередь воспоминания о нашем росте, о том, как мы, даже через ошибки, что-то понимали. И вот для восточно-сирийских авторов Священное Писание, даже когда оно наполнено описаниями каких-то вот кровожадных вещей или каких-то беззаконий, которыми особенно полон Ветхий Завет, Священное Писание это в первую очередь история человеческого взросления, которое продолжается до сих пор. И человек, читавший Священное Писание, через эту призму оценивал свои ошибки и свое собственное взросление, и в конце концов свой рост на пути к Богу. Об этом в следующем блоке хотел бы подробнее поговорить.
М. Борисова
– Максим Калинин, филолог, переводчик, научный сотрудник Общецерковной аспирантуры и преподаватель Института классического Востока и античности, проводит с нами этот «Светлый вечер». В студии Марина Борисова. Мы ненадолго прервемся и вернемся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.
М. Борисова
– «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается, еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость Максим Калинин, филолог, переводчик, научный сотрудник Общецерковной аспирантуры и преподаватель Института классического Востока и античности Высшей школы экономики. И мы говорим о том, что мы можем полезного для себя почерпнуть в творческом наследии сирийских аскетов VII–VIII веков.
М. Калинин
– Да, вот мы остановились на представлении о мире как школе в восточно-сирийской традиции, и вот я хотел продолжить это сравнение. Педагог часто может использовать какой-то прием для того, чтобы объяснить что-то лучше своим ученикам, и сами ученики могут до конца этого не понимать. Ученик не понимает, что педагог находит к нему подход, он может оценить это уже потом, когда вырастет и вспомнит. И вот для традиции толкования Писания восточно-сирийской, и она во многом была наследницей антиохийской традиции толкования Писания. А задача толкователя как раз в том, чтобы глубже понять Божественный замысел, стоявший за историей творения. Вот часто можно слышать, и кому-то из радиослушателей, возможно, встречалось это утверждение, кто интересовался историей Церкви, что есть александрийская школа толкования Библии, есть антиохийская. Александрийская искала духовный смыл и толковала Библию аллегорически, а антиохийская толковала буквальный смысл и подход ее был в первую очередь филологический. И в самом деле, вот антиохийская традиция и восточно-сирийская традиция исходила из того, что Писание нужно понимать буквально, не отвергать историчность того, что там написано, но это не означало, что она ограничивалась этим буквальным смыслом. Точнее буквальный смысл оставался, но вот как я сказал, если Писание это история Божественной педагогики, то толкователь стремился глубже и глубже понять замысел педагога, то есть Бога, а замысел этот неисчерпаем. И именно этим приглашает своих учеников и заниматься Исаак Сирин: отталкиваясь от текста Писания, принимая его буквально, все глубже, и глубже, и глубже погружаться в Божественную мысль. И Исаак Сирин был убежден, что при молитвенном чтении Священного Писания постепенно это проникновение в Божественную мысль открывается. Есть один мой любимый пример того, как сирийцы читали Священное Писание между строк, я где-то о нем рассказывал, и, возможно, кто-то из слушателей и слышал, а кто-то впервые услышит. Я хотел бы повторить, это вот такой классический момент, который проходит через сирийские толкования на книгу Бытия. Кстати, Юлия Владимировна Фурман написала об этом замечательную диссертацию, доступную онлайн, вот по «Истории временного мира» Йохананна бар Пенкайе. Там речь идет о том, что Бог, казалось бы, нелогично описывается в Книге Бытия творение мира, что вот сначала Бог сотворил небо и землю, земля была безвидна и пуста, тьма над бездною – не говорится о творении, то есть не говорится о том, как Бог сотворил бездну, как Бог сотворил воду и не говорится о том, что Бог что-то говорит при творении. А потом, в третьем стихе Книги Бытия, говорится: да будет свет и стал свет. Почему сначала говорится о творении в безмолвии, как бы Бог творит мир и не говорится, что он что-то произносит, а потом вдруг Бог начинает творить словом? А Феодор Мопсуестийский дал такой ответ на этот вопрос: Бог начал творить голосом, когда появилось кого учить, а это были ангелы. Пока не были сотворены ангелы, Бог не нуждался в помощи слова. Точнее Бог творит мир, Отец через Сына, через Божественный Логос, но Бог не нуждался в том, чтобы звучал какой-то голос. А когда появляются ангелы, Бог ради научения ангелов каким-то таинственным образом произносит нечто, то есть являет им знание о Себе. И ангелы видят свет, изумляются его красоте и начинают понимать, что у них самих есть Творец. То что ангелы сначала в мир вводятся, как дети в пеленках, не понимающие, кто они и откуда, а потом перед ними разворачивается картина мира, свет воссиявает, отделяется от тьмы, земля обустраивается, светила появляются и они изумляются тому, что происходит и начинают обретать знание о Боге. А потом Бог творит человека, дает ему заповедь, дает ему закон и тоже его учит. А вершина знания о Боге для ангелов и для людей оказывается Боговоплощение. То есть ангелы и люди сидят за одной партой в этой школе, просто вот одни старшие товарищи, другие младшие товарищи. То есть вот к чему я привел пример из Феодора – он понимает текст буквально: сотворил Бог небо и землю – все стихии, все Бог создал, и вот теперь Бог говорит голосом. И даже голос Бога понимает буквально он и последующие авторы – не в том смысле, что Бог материальный или нуждается в голосе, а в том, что это было некое Богоявление, которое ангелы воспринимали, которые они слышали. То есть все эти авторы – и Феодор, и преподобный Исаак –принимают буквально, но они читают между строк. Они начинают разгадывать Божественный замысел, который между этими строками зашит, что вот, видимо, значит Бог ангелов учил, хотя об ангелах там не сказано. Вот сначала Бог учил ангелов, а потом Бог учил людей, и начинают они постигать Божественный замысел. И преподобный Исаак Сирин, соответственно, призывал своих читателей тоже размышлять о Писании и просить у Бога открыть ему более глубокий смысл, который за Писанием стоит. А сам преподобный Исаак Сирин – это самый яркий проповедник и певец Божественной любви, ничем не обусловленной, ничем не ограниченной, постоянной и предвечной. Как говорит Исаак Сирин, хотя было, когда мира не было, но не было, чтобы у Бога не было любви к миру, потому что Бог мир замыслил предвечно. И, соответственно, преподобный Исаак Сирин приглашает своих читателей занять свое сердце и свой разум тем, чтобы в Священном Писании открывать эту Божественную любовь. Даже иногда, когда Бог кажется строгим Судией, понять, что на самом деле Бог любит всех Своих детей и вот прозреть эту Божественную любовь через слово Священного Писания. И вот по мысли Исаака Сирина молитва помогает человеку прозреть этот замысел, стоящий за Писанием. И наоборот, когда человек углубляется в Священное Писание, его ум собирается, очищается его разум, и тогда он приближается к состоянию чистой молитвы. Так что одно дополняет другое, пока подвижник не поднимается на такую ступень, когда его молитва и размышление о Писании становится одним целым.
М. Борисова
– Но в то же время тот же Исаак Сирин говорил о том, что бессмысленно просто читать Писание. Что если при этом не размышлять, то вот его слова: «Если человек многозначащие стихи читает, не углубляясь в них, то и сердце его остается бедным, и угасает в нем святая сила. И во всем, что встретится тебе в Писании, доискивайся цели слова, чтобы проникнуть тебе в глубину мысли». То есть не только некое толкование, но еще как бы то, что трудно выразить словами. Но как выразить словами глубину мысли, как мы можем проникнуть в глубину мысли авторов Священного Писания?
М. Калинин
– Да, разумеется, то есть это не рациональное объяснение, а вот как мы уже говорили не раз, предел молитвы – это чувствование. Не в смысле ощущение разгорячения, а в смысле подлинность переживания присутствия. И в Писании, соответственно, тоже задача обрести это переживание любви. То есть здесь на самом деле и разум задействован, но он не распыляется, как это происходит, когда тексты заучиваешь просто для тренировки ума. А он, наоборот, собирается и в конце концов поднимается выше уровня слов, когда человек уже начинает какие-то уровни понимать сверхрационально, когда какие-то приводят его в изумление, какие-то вещи вызывают у него удивление. То есть действительно речь идет не только о рациональном осмыслении. Разум здесь собирается в попытке, ну вот как я сказал, в попытке прозреть этот замысел, у Исаака Сирина есть термин <термин на сирийском> – «воззрение», когда в конце концов человек этот Божественный замысел постигает, прозревает, помимо чисто рационального осмысления, то есть здесь задействованы разные стороны человека, в этом опыте. И вот в цитате, которую вы привели, здесь очень хорошее слово «цель». Сирийское слово <термин на сирийском> означающее «цель», несколько значений имеет важных для нашего разговора. Это, с одной стороны, знамя – то есть то, что ты видишь издалека, и ты понимаешь в какую сторону тебе идти. Да, соответственно, цель – как направление, куда ты движешься. С другой стороны, намерение и смысл. И вот намерение и направление – здесь два важных понятия. Потому что вот мы не раз говорили о преображении повседневности, о том, чтобы повседневную жизнь посвящать Богу, но не сказали как раз, что здесь сирийские мистики используют понятие <термин на сирийском> – цели, намерения – то есть важное, ради чего ты делаешь нечто. Преподобный Исаак Сирин говорит, что если ты берешь на себя тяжелые телесные подвиги, но ты не понимаешь, какой цели ты должен достигнуть в духовной жизни, то это будет напрасно. И точно также и в повседневной жизни, когда ты делаешь это с каким-то намерением, ради Бога, тогда ты сообщаешь нужный вектор твоему делу, тогда оно становится уже делом ради Бога, и ты тем самым Богу посвящаешь свою жизнь. И в случае с библейским текстом, в случае со Священным Писанием, ты, с одной стороны, понимаешь, вот ты видишь ткань истории, видишь многообразные человеческие добродетели и страсти, и вместе с тем ты постигаешь Божественную цель, и одновременно сам учишься к этой цели двигаться. И вот как я сказал, предел для Исаака Сирина это Божественная любовь, а Божественная любовь постигается не рационально, а как раз таки Божественная любовь постигается в духовном опыте. Божественная любовь постигается для Исаака Сирина из опыта покаяния, когда ты сокрушаешься сердцем за свои проступки и чувствуешь от Бога, что Бог возвращает тебе помилование, что на сердце твоем становится легче. И именно изнутри опыта покаяния ты начинаешь понимать, что каждый человек этот опыт может получить и ты каждому человеку желаешь прощения от Бога. И в этом опыте ты постигаешь Божественную любовь. То есть о любви нельзя говорить теоретически, рационально, Исаак Сирин отвергает такую возможность. А о Божественном всепрощении можно думать только изнутри покаяния. И если Божественная любовь это главная цель, стоящая за библейскими словами, то только в покаянной молитве, читая Писание, ты и можешь эту цель в себе ощутить.
М. Борисова
– Максим Калинин, филолог, переводчик, научный сотрудник Общецерковной аспирантуры и преподаватель Института классического Востока и античности, проводит с нами этот «Светлый вечер». И продолжая разговор об отношении сирийских мистиков VII–VIII века к изучению, чтению и пониманию Священного Писания, вот все-таки что наиболее близко нам сегодня, мирянам XXI века, с вашей точки зрения, как специалиста по их наследию?
М. Калинин
– Я думаю, что сказанное сирийскими мистиками о Божественной любви – это неоскудевающая тема. И в наших обстоятельствах, бывает, мы не чувствуем эту любовь, или сомневаемся в этой любви, или начинаем испытывать страх наказания. И когда ты читаешь мистиков, их переживание этого опыта – а все равно, когда человек пишет искренне, ты чувствуешь, что это написано искренне. У Иоанна Дальятского, восточно-сирийского мистика VIII века, есть рассуждение о том, что когда человек пишет из своего духовного опыта, Дух услаждает его слово, и его слово приятно читать, и хочется читать. И я приглашаю слушателей обратиться к текстам сирийских мистиков – преподобного Исаака, Иосифа Хаззайи, Симеона Тайбуте – вот эти тексты постепенно появляются доступными онлайн. Вот, например, на странице Григория Михайловича Кесселя, выдающегося сиролога, на сайте Academia.edu можно его переводы найти, вот я выкладываю переводы. Я предлагаю просто прочитать эти тексты и почувствовать, я думаю, что многие из вас почувствуют эту искренность, с которой они говорят о Божественной любви. Им начинаешь верить, даже если сам испытываешь какую-то холодность в себе. Их свидетельство о любви, о том как они пережили Божественную любовь предвечную, и о том, как в себе они ощутили любовь к каждому человеку, когда ты никого не разделяешь, не выделяешь, ни лучшего, ни худшего, а каждого хочешь обнять, как об этом пишет Иосиф Хаззайя в отрывке о пяти знамениях действия Святого Духа, это свидетельство остается значимым и для монашествующих, и для мирян во все времена.
М. Борисова
– А почему сирийских мистиков часто как-то в разговорах, в объяснениях соединяют с именем преподобного Силуана Афонского, что их роднит?
М. Калинин
– А преподобный Силуан – это удивительный случай такой ситуации, когда люди совершенно в разных условиях, в разное время возросшие обнаруживают глубочайшее сходство. Вот то что из книги схиархимандрита Софрония Сахарова мы узнаем о преподобном Силуане, во многих отношениях напоминает опыт и Исаака Сирина, и Иоанна Дальятского. Причем если преподобный Исаак, вот его первый том творений, переведенный на греческий, был знаком, например, старцу Софронию, и опять же на горе Афон есть традиция чтения, переписывания преподобного Исаака Сирина, и старец Силуан мог воспринять какие-то вещи, то Иоанн Дальятский был неизвестен практически к тому времени, его сирийские тексты не были изданы. Кстати, молитва: «Владыка Христе Боже, Иже страстьми Своими страсти мои исцеливый...», которыми заканчивается Покаянный канон к Иисусу Христу, эта молитва восходит к Иоанну Дальятскому. Если вы откроете 68-е слово в русском переводе Исаака Сирина, вы найдете там похожую молитву, но это 68-е слово, оно изначально представляет собой текст Иоанна Дальятского. Вот как раз таки немногие тексты, которые попали в корпус Исаака Сирина и в греческой традиции были известны. Но в целом наследие сирийских мистиков практически не было известно к этому времени, и какие-то глубочайшие точки соприкосновения между старцем Силуаном и Иосифом Хаззайей, или между словами преподобного Серафима Саровского и вот опять же наставлениями Иосифа Хаззайи или Иоанна Дальятского, или, как я уже говорил, между преподобным Максимом и преподобным Исааком Сириным, современниками, которые не могли пересекаться – когда ты их находишь, ты понимаешь, что есть истина, которая постигается людьми опытно, и люди достигают ее в разных культурных контекстах. Если вот сейчас к теме еще Священного Писания возвращаться, я хотел бы в оставшееся время еще о такой интересной форме взаимодействия с Писанием в восточно-сирийской традиции рассказать. Вот то что я говорил о помощи Священного Писания в молитве, Исаак Сирин выразил в таких словах: «Есть слово, облеченное веществом, но не отпечатывающееся в материи, не погруженное в материю. А есть слово, необлеченное веществом, но погруженное в него. А есть слово и не облеченное, и не погруженное, потому что оно простое. И когда простое слово поднимается в молитве, оно охватывает облеченное слово и поднимается к Тому, Кто не имеет предела и Сам все охватывает и ограничивает». Вот вы можете услышать и сказать: что это? Разве это тот преподобный Исаак, которого мы знаем из «Слов подвижнических»? А это его «Главы о ведении» – текст, который еще полностью на русский язык не переведен, и который остается в рукописи доступен исследователям, потому что сирийский текст его еще не издан. И многие восточно-сирийские авторы писали главы о ведении, подражая здесь Евагрию Понтийскому. И сам Евагрий Понтийский в IV веке, в послании к своему другу Анатолию говорил, что он в главах о ведении хочет выразить духовные тайны закрытым языком, сокровенным языком. И вот видите, Исаак Сирин, оказывается, писал загадки. И загадки даже не для того, чтобы отсеять читателя, скорее наоборот, чтобы читателя увлечь. Потому что подвижник, который находится в келье, который может и уныние испытывать, он нуждается в том, чтобы свой ум занять. И вот преподобный Исаак писал такие загадки, как еще один способ сосредоточить человеку свой ум, чтобы настроить его на молитву, чтобы он не рассеивался. И теперь давайте эту загадку разберем. Долго я с ней мучился, обсуждал ее на семинаре по сирийским мистикам, и в конце концов, как представляется, прояснился ее смысл. Вот облеченность в материю – здесь понятно, когда у нас слово произносимое или записываемое, оно облекается в материю. И вот он говорит, что есть слово, которое облечено в материю – то есть имеет вид текста или произносимый вид, но при этом в материю не погружено. У Алексея Макарова есть анализ этого понятия погружения и понятия печати у Исаака Сирина. В общем, речь идет о том, что слово стоит выше материального мира, этому материальному миру непричастно, оно содержит нечто, поднимающееся над нашей повседневностью, и это как раз есть Священное Писание – оно облечено в материю, но оно не погружено в материю, потому что Божественный замысел, отраженный в Писании, он предвечный, потому что Сам Бог в материю не погружен. То есть Он дал Свое откровение в Писании, но чем глубже мы погружаемся в Библию, тем дальше мы уходим за пределы нашей повседневности – это и есть библейское слово: облечено в материю, но не погружено в нее. А наши с вами помыслы, которые постоянно в нас крутятся, они-то как раз в материю не облечены, потому что они мысли, но они в материю, в бытовую рутину, повседневность погружены всецело. И вот преподобный Исаак говорит о том, как в чистой молитве достигать такого состояния, когда наши помыслы становятся свободными от повседневности, от тревог, от страстей, от воспоминаний, когда наши помыслы становятся простыми и выше материи. И вот как раз те самые три слова, о которых преподобный Исаак говорит, да: облеченное слово, но не погруженное в вещество – то есть Священное Писание, необлеченное, но погруженное в вещество – наши повседневные помыслы. И есть простые помыслы, которые в чистой молитве приходят в движение. И вот как как раз он говорит, когда простые помыслы, простое слово, не облеченное, не погруженное, поднимается в молитве, оно охватывает слово Священного Писания, потому что именно Библия становится той помощницей, которая помогает человеку прийти в изумление и достичь уже вершин молитвы, когда человек начинает ощущать Божественную бесконечность. И вот когда человек достигает уже вершин и чувствует присутствие Самого Бога, тогда уже в чтении Писания он не нуждается, потому что в это время он уже чувствует присутствие Самого Бога. И преподобный Исаак очень глубоко описывает это переживание Божественной бесконечности. Вот тогда уже Священное Писание охватывается этим опытом. Получается очень красивый смысл, который вытекает из учения преподобного Исаака. Но он его выразил очень хитро в категориях «облеченного» слова и «погруженного», чтобы человек, с одной стороны, мог сосредоточиться на этой загадке, а с другой стороны, оценивать свои мысли – погружены они в материю или не погружены, и обращался к Священному Писанию как к тому, что помогает подняться ему до изумления Богом. И вот такой жанр загадок не единственный в восточно-сирийской традиции. Есть малоизвестный старший современник Исаака Сирина – Афнимаран. Ну вот сейчас мы с моим коллегой, Александром Преображенским, немало материалов про Афнимарна подготовили, и уже вы поиском можете найти про этого мистика информацию, есть видеозаписи наших семинаров, где мы разбираем его тексты, и есть статьи, посвященные ему. Но на удивление, пока мы этим не занялись, ни одной специальной статьи ни на одном языке мира не было посвящено этому мистику, он упоминался где-то вскользь, вот он оказался забыт практически. И в сирийской традиции и научная традиция только-только вот сейчас начинает к нему обращаться. На удивление, пока мы не занялись, не стали писать про этого автора, он не привлекал, не было ни одной статьи на каком бы то ни было языке, которая была бы ему посвящена. При том что, судя по имеющимся источникам для своего времени, это был очень авторитетный человек. И опять же его переписывали в разных традициях, мы нашли свидетельства того, что монашествующие люди читали Афнимарана от Египта до Северного Ирака, но потом он пришел в забвение и в сирийской традиции, и внимание научного сообщества только-только к этому автору начинает обращаться. И вот он интересен тем, что он писал загадки, похожие на загадки преподобного Исаака Сирина, но очень насыщенные библейскими образами. То есть монах, который читал, должен был не только некий вывод о духовной жизни сделать, но он еще и должен был узнать тексты Священного Писания и обрести какое-то глубокое их понимание. То есть опять же вот был такой способ интересный в восточно-сирийской традиции – чтобы занять ум библейским текстом, составлять загадки, в которых человек мог опознать какие-то библейские образы. Некоторые загадки совсем непростые. Например, вода непригодная для питья и струны непригодные для пира взрастили древо, восходящее до небес. В общем, к счастью, сохранилось толкование, что речь идет, оказывается, о том, как женщина омыла слезами ноги Христа и отерла их волосами. Воть эта вода непригодная для питья и струны непригодные для пира, и они даровали, значит, этой женщины дар небесного света – дар света Христова. Или, например, человек, которого было легко ввести в заблуждение от его рождения, вместо двух обрел четыре – это говорится про слепца, который с рождения не видел, который зависел от других людей, и когда Христос дал ему два глаза, Он ему еще открыл сердечные очи. То есть, с одной стороны, человек должен был поразмыслить – и в этой мысли он и от уныния избавлялся, и на Писании сосредоточивал внимание, а вместе с тем должен был и обрести некое мистическое знание – думая об отверзении сердечных очей, человек, читатель вспоминал наставления отцов об отверзении сердца и о видении света Христова. Или, например, назорей нечистой костью и нечистых побросал в кучи – вот про Самсона, который нечистой с ритуальной точки зрения челюстью осла победил филистимлян. И тут человек должен был вспомнить и Священное Писание и одновременно задуматься о том, что и в духовной жизни человек через одну страсть побеждает другую страсть. Допустим, из боязни там, из тщеславия побеждает свои блудные помыслы или, наоборот, испытывая блудные помыслы, думает: чего же я думаю о себе так высоко? И побеждает тем самым свое тщеславие. И вот сохранилась 91 загадка Афнимарана на такую тему, где, значит, учение о Божественном откровении раскрывается, где каким-то намеком говорится о Вознесении Христа, или какие-то евангельские чудеса вспоминаются, или говорится о тридцати связках лет, которые подвижника ввели в первое наследство – и речь идет о Енохе. Или, например, одиннадцать не усомнились, а один усомнился и в усомнении был на пользу прочим – про уверение Фомы. То есть какие-то загадки легко считываются, а какие-то загадки требуют действительно такого постоянного усильного размышления.
М. Борисова
– Вы знаете, Максим, вот мне, как человеку невежественному в этой во всей истории, кажется близким современному человеку вот эта игровая форма. То есть когда мы говорим о высоких материях, нам кажется, что это все вот очень такое строгое, вот без всякого юмора, а тут вот просто игра, это как вот викторина. И это не просто игровая форма, а то что необходимо для того, чтобы восходить на какие-то высокие степени духовного развития. И я думаю, что нам, может быть, тоже не хватает вот этого ощущения естественности – не легкости, а естественности вхождения в какие-то тексты Священного Писания.
М. Калинин
– Да, согласен полностью с этим комментарием. В самом деле ведь получается, что это и игра, это такой кроссворд или викторина, как вы сказали. И при этом, когда разбираешь эти тексты, то понимаешь, что они связывают очень многие пласты учения между собой и выводят на глубины. То есть, получается, что глубокие серьезные подвижники умели и в игровой форме доносить что-то, и умели быть естественными и для того, чтобы благую весть уметь в XXI веке рассказать таким языком, чтобы показать ее значимость неоскудевающую. Ну вообще я думаю, что достаточно вашего, Марина, комментария, да, про игровую форму и естественность. Вот всем нам этого очень хочется пожелать.
М. Борисова
– Спасибо огромное за беседу. Максим Калинин, филолог, переводчик, научный сотрудник Общецерковной аспирантуры и преподаватель Института классического Востока и античности Высшей школы экономики, был сегодня гостем программы «Светлый вечер». В студии была Марина Борисова. До свидания, до новых встреч.
М. Калинин
– Большое спасибо. До новых встреч.
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер