В гостях у программы Светлый вечер были председатель Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению епископ Верейский Пантелеимон и волонтёр Кирилл.
Мы говорили о том, как Церковь поддерживает болеющих коронавирусом в «красных зонах». Наши гости рассказали об открывшихся курсах при больнице святителя Алексия для добровольцев, желающих помогать в лечении и уходе за больными в московских госпиталях, о том, как обычно проходит день такого волонтёра, а также о том, как можно им стать.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан
— Светлый вечер на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. Наша сегодняшняя программа будет посвящена теме актуальной, злободневной животрепещущей — мы знаем, что в Москве, в частности в Москве, но не только, растет количество людей, заболевших коронавирусной инфекций COVID-19. Вот о том, как Церковь реагирует на эту проблему, отзывается, что делает, чтобы помочь больницам, мы сегодня и поговорим. У нас сегодня в гостях епископ Верейский Пантелеимон, председатель Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению. Добрый вечер.
Епископ Пантелеимон
— Добрый вечер.
К. Мацан
— И волонтер Кирилл, который уже не первый месяц регулярно работает как волонтер в «красной зоне». Добрый вечер.
Волонтер Кирилл
— Константин, добрый вечер.
К. Мацан
— Ну вот, два человека... Владыка, вы же тоже были в «красной зоне»?
Епископ Пантелеимон
— Бывал.
К. Мацан
— Два человека, которые, как сталкеры, бывали в зоне, и нам сегодня, мне, который не знает ничего про то, что там происходит, как это выглядит, не видел это своими глазами, вы нам расскажете.
Епископ Пантелеимон
— Да, спасибо, что назвали нас сталкерами, мы бы хотели действительно провести туда всех. И если там побываешь, как-то многое меняется в твоей жизни. Даже если ты не помогаешь и ничего не делаешь, а просто посмотришь, мне кажется, это может очень многих людей жизнь изменить. В лучшую сторону, я надеюсь.
К. Мацан
— Владыка, а у вас что-то изменилось в жизни вот после «красной зоны»? Учитывая ваш большой опыт, в принципе, работы, скажем так, в социальном поле.
Епископ Пантелеимон
— Да. Можно сказать, что даже у меня, можно сказать, изменилось.
К. Мацан
— Так, и что?
Епископ Пантелеимон
— Потому что, когда я был последний раз в одной из больниц — это был не ковидный госпиталь, а больница, и я поразился тому, сколько людей нуждается в помощи, сколько людей лежит, задыхается, сколько людей находится на грани жизни и смерти. Меня это просто потрясло. И я просто после этого как-то долго не мог прийти в себя.
К. Мацан
— То есть просто количество?
Епископ Пантелеимон
— Ну потому, что вот когда так представляешь себе там — 100 человек, 200 человек, 300 человек — ну как-то это понятно. А вот когда ты видишь эти голые тела людей, которые лежат там вперемежку — мужчины, женщины (стихотворение хорошее есть у Юрия Кублановского про реанимацию) — и вот ты видишь их глаза, когда видишь, что многие из них мучаются, страдают, просят о помощи, видишь как бегают доктора, как замотаны медсестры, какая там обстановка, то, конечно, как-то, знаете, ну не можешь это забыть.
К. Мацан
— Кирилл, а у вас схождение ощущения, у вас жизнь изменилась?
Волонтер Кирилл
— Ну прямо вся — так я бы не сказал, что жизнь изменилась. Но мне кажется, я стал больше любить и жену, и детей своих, и мягче к ним относиться, потому что видел много раз, как люди перед лицом смерти свое отношение и вообще к жизни, и к родственникам пересматривали. Какая-то женщина мне рассказывала: вот, говорит, я всю жизнь была ученым, там руководителем какой-то лаборатории научной, всю жизнь была с подчиненными очень строга, очень требовательна, а сейчас понимаю, что это зря. И она жалеет, что у нее нет ни семьи, ни друзей, потому что она всю жизнь как бы отдала этому служению. А сейчас вот жалеет, чтобы была такой строгой. И я тоже, когда после «красной зоны» приходил домой, смотрел и думал: а вот что, если бы сейчас мы попрощались последний раз с моей супругой, да, а дальше бы уже не увиделись, какие бы я слова ей сказал? И, мне кажется, я стал намного нежнее, спокойнее как-то терпимее. Ну еще плакать стал иногда, сейчас бывает. Ну я так-то вообще не из таких прямо сентиментальных особо юношей, да, обычный мужчина. А сейчас, когда я вспоминаю какие-то истории из «красной зоны», ну у меня начинает немножко голос срываться, это как бы тяжеловато. Я был сказал, что это достаточно травмирующий опыт там для неверующего человека или для человека без какой-то психологической подготовки, наверное, травмирующий вдвойне.
К. Мацан
— Я по-журналистски не могу не спросить: а что это за истории? Но это чуть позже сделаю. А сейчас вот, отталкиваясь от вашей фразы, Владыка, что вы хотите, как сталкеры, в зону больше и больше людей привести для помощи тем, кто там в помощи нуждается, вот давайте подробнее к этому моменту обратимся. 7 июля в Москве заработали курсы волонтеров «красной зоны» — курсы, которые организует больничная комиссия при Епархиальном совете города Москвы, то есть церковные курсы.
Епископ Пантелеимон
— Да, и больница святителя Алексия тоже.
К. Мацан
— Вот расскажите об этом: из чего эта идея выросла, что там человека ждет?
Епископ Пантелеимон
— Ну у нас в Москве, дорогие друзья, если вы не знаете, есть такая замечательная больница — больница святителя Алексия, которая за последние несколько лет преобразилась: там появились паллиативные отделения, появилась техника, там пришли замечательные специалисты, хирурги. Ее возглавляет Алексей Юрьевич Заров — замечательный врач, человек, замечательный просто. И вот за этот год — ну больше года мы уже находимся в этом новом времени, новой эпохе ковидной, и за это время больница, она оказалась таким эпицентром для всех церковных людей, которые туда обращаются за помощью. И незадолго до начала этих вот событий этого времени, в котором сейчас все живем, в больнице были организованы курсы — она получила лицензию на образование младшего медицинского персонала в больницах, их учат по особым программам — 144 часа, 72 часа. То есть вот те нянечки, которые раньше были без образования, сейчас они должны иметь сертификат, должны обучаться обязательно этому. Курсы эти заработали, на них обучались сестры милосердия, обучались сотрудники больницы. И вот сейчас мы решили, что эти курсы должны организовать специальную программу краткосрочную (ну поскольку война, и надо спешить, идти на фронт, люди нуждаются в помощи) и сделали такие краткосрочные курсы для тех людей, которые хотели бы поучаствовать в помощи больным. У нас вот состоялось открытие этих курсов. На открытии были руководитель Департамента социальной защиты города Москвы и представитель Департамента здравоохранения, и они, конечно, сказали, что курсы открываются не потому, что не хватает сотрудников в больницах, а потому что любви не бывает много, и когда человек страдает, умирает, ему нужна, конечно, забота от самых разных людей. А в реанимации все-таки люди отделены — там надо одевать костюм, чтобы туда заходить, надо соблюдать правила безопасности, туда не могут всех пускать. Хотя у нас сейчас многие реанимации открыты. Скажем, реанимация в больнице святителя Алексия открыта для всех. И врачи рады, когда приходят родственники, говорят: для нас этот больной — просто больной, а для вас он дедушка, папа, мама, брат, сестра, друг, и когда вы к нему относитесь с любовью, мы тоже этой любовью заражаемся, нам нужно, чтобы вы здесь были. Ну там, в ковидных зонах, конечно, это не так. И поэтому, когда приходят добровольцы с другим каким-то потенциалом внутренним, которые вот только начали ходить (наверное, врачи, которые работают полтора года, может быть, они уже не плачут, как Кирилл, и может быть, человек привыкает ко всему плохому и как-то относится к этому более-менее равнодушно, иначе может просто не выдержать душа, и не все имеют веру, не все могут совершать подвиги любви, может быть, как-то сердце ожесточается, не знаю), и поэтому, конечно, когда приходят новые люди, они очень нужны там. Тем более, что человеку нужно не только сделать какие-то медицинские манипуляции — конечно, это делают специалисты, — а нужно подушку поправить, нужно посидеть. Раньше была такая специальная сиделка — то есть у каждого больного могла быть сиделка: вот он лежит, а сидит рядом сиделка. И она не бездельничала, она вот там, как вот поэт там писал: подушку поправлять, что-то такое. Хотя вот этот уход за больным, по словам нашего великого русского поэта Пушкина, это занятие такое трудное и неблагодарное — «о, боже мой, какая скука...» там не помню, как там дальше...
К. Мацан
— «С больным сидеть и день и ночь, не отходя ни шагу прочь».
Епископ Пантелеимон
— Ну вот и все-таки больному это нужно очень, чтобы был кто-то рядом, за руку его подержал, что-то сказал, рассказал, отвлек его, может быть, внимание, мысли — вот это именно делают как раз наши добровольцы. Ну и попутно, конечно, помогают и в каких-то бытовых нуждах. Потому что кормить человека, который находится в маске, который дышит кислородом, очень сложно, он не может надолго маску снимать. И вот поэтому мы вот организовали эти курсы и на эти курсы приглашаем всех желающих.
К. Мацан
— Любой может прийти, без какой-либо подготовки?
Епископ Пантелеимон
— От 18 до 60 лет. Но обязательным условием сейчас является все-таки или вакцинация или наличие...
К. Мацан
— Антител.
Епископ Пантелеимон
— Антител, может быть. Потому что там работающие сдают обязательно ПЦР, так что это нужно обязательно сделать. Нужна адекватность, конечно, мы проверяем эту адекватность в беседах, проходит собеседование человек. И затем проходит небольшой курс совсем, этот курс состоит всего из 12 академических часов.
К. Мацан
— То есть три дня он длится.
Епископ Пантелеимон
— Да, три дня, три вечера — вечерами курсы проходят у нас, можно выбрать удобное время. Сейчас эти занятия проходят ежедневно, кроме субботы и воскресенья, в больнице святителя Алексия — то есть мы поставили на поток: первый поток, второй поток, в каждом потоке свои группы есть. Есть общая встреча, когда говорится о инфекционной безопасности, о духовных основах милосердия. А есть занятия по группам, когда группы, несколько там — 15–17 человек — учатся менять памперс, подавать судно, «утку», кормить больного — эти занятия проводят специально обученные наши сестры из нашего училища, из больницы. Надо сказать, что школа ухода в Москве, она в основном вот была создана именно в больнице святителя Алексия и в училище сестер милосердия, и там высокие профессионалы, которые делают с удивительным искусством вот все необходимые манипуляции. И после окончания этих курсов можно будет войти туда, куда приглашают нас главные врачи, старшие сестры, которые работают в ковидных госпиталях, и помочь хотя бы раз в неделю — четыре часа смена длится. Вот Кирилл ходит на две смены каждую субботу.
К. Мацан
— Сейчас расспросим Кирилла, да. На три даже.
Епископ Пантелеимон
— На три. Ну хотя бы на одну смену если человек может пойти. И у нас записываются очень разные люди.
К. Мацан
— А я вот к вопросу о разных людях. Посмотрел на сайте http://www.diaconia.ru/ — это сайт вашего Синодального отдела — там есть анкета для тех, кто захочет на курсы прийти, записаться. И там в том числе есть вопросы, связанные с религиозной идентичностью. Вот тут ценз какой-то есть? Или если нас сейчас слушает человек неверующий, он может к вам прийти?
Епископ Пантелеимон
— Ценз такой, что ты не должен плохо говорить о Церкви и не должен проповедовать свою ересь. Вообще не должен проповедовать. Если тебя спрашивают, ты можешь ответить, конечно, человеку, во что ты веришь. Но если тебя не спрашивают, лезть к нему вот в этот момент все-таки не стоит, он в очень тяжелом положении. Молиться — молись про себя. У нас нет задачи катехизировать этих людей. Там есть священники, которые приходят по вызову, если нуждаются люди в этом. Но мы приглашаем добровольцев не для катехизации, не обращения в православную веру перед лицом смерти всех, кто захочет там и кто не захочет то же самое, а для того, чтобы помочь. Поэтому мы принимаем всех людей. У нас уже записалось две католички на эти курсы. Есть люди неверующие, есть люди, которые в церковь вообще не ходят. Но они должны относиться толерантно к православной вере, потому что мы же от лица Церкви это делаем тоже, она является как бы соучастником, организатором процесса. И, слава Богу, пока мы не встречали таких оголтелых каких-нибудь атеистов или безбожников. Есть люди, которые находятся на пути, которые говорят, что я не знаю, есть ли Бог. Но это не требуется для того, чтобы ухаживать за больными. Интересно, что в Евангелии Господь приводит в пример человека другой веры иудеям, когда говорит о милосердии. Потому что милосердие, оно, к счастью, не сосредотачивается только в православных людях.
К. Мацан
— Кирилл, ну вот расскажите, вы бываете регулярно в «красной зоне», и это не сейчас началось, я так понимаю, с прошлой весны, когда был, видимо, карантин. Вы ходите в «красную зону» регулярно, причем как мы сейчас выяснили, не на одну смену, а на две или три даже, то есть вы целый день там проводите, по сути. Вот как это выглядит? Вот человек нас сейчас слушает, который ничего об этом не знает и вот он, может быть, даже боится или как-то его пугает неизвестность: вот я приду, вот пройду курсы, приду в больницу — что там вот меня ждет, куда я прихожу? Кто меня там встречает, кто меня что просит делать?
Волонтер Кирилл
— Да, как выглядит мой типичный день, скажем так. Просыпаюсь несколько позже, чем нужно. Потому что хотел прийти к десяти, а уже, наверное, проспал. Какое-то время пытаюсь себя немножко побороть, чтобы туда пойти, потому что и хочется, и все-таки там тяжеловато.
Епископ Пантелеимон
— Можно, Кирилл, я буду комментировать тоже, нет?
К. Мацан
— Обязательно.
Епископ Пантелеимон
— По ходу, так будет интереснее. Вы знаете, вот когда человек идет в больницу — туда, где страдания, где стоны, где смерть, — возникает часто очень барьер такой. И через этот барьер нужно перейти. Этот барьер знают все наши сестры милосердия и я это знаю. Сейчас у меня барьер как-то ниже стал, уже привык как-то к этому. Не знаю, как врачи с этим борются. Но когда ты переступаешь его, потом все будет очень хорошо. И даже ты рад, чтобы ты пошел. Но вот такой барьер, он бывает, наверное, всегда, да, ну часто.
К. Мацан
— Епископ Верейский Пантелеимон, председатель Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению, и волонтер Кирилл у нас сегодня в программе «Светлый вечер». Итак, мы продолжаем. Вот волонтерский опыт.
Волонтер Кирилл
— Буквально на минутку назад вернемся. Очень правильно то, про что говорил Владыка. Потому что я же до «красной зоны» еще работал в группе помощи бездомным, «Люди вокзалов» мы назывались, при храме. И вот регулярно так было, что не хочется. Хочется найти какую-нибудь другую вещь, которой ты сегодня займешься, более полезную и нужную. Ну вот еще ни разу не было, чтобы я вышел на смену — и в реанимации коронавирусной, и тогда, с бездомными, и пожалел, что вышел. То есть всегда, ты когда возвращаешься, думаешь: слава Богу, как хорошо, что я сходил, какой я был глупый, что не хотел идти. Так здорово, так легко на душе, радостно как-то, светло, появляются какие-то новые мысли, с которыми хочется дальше жить, что-то делать, какие-то интересные новые силы, какая-то радость. То есть это такое ну искушение что ли, которое надо немножко переступить. Ну тут оно у меня очень слабое, потому что я хожу с февраля. А на самом деле мысль о том, что надо туда пойти, что я должен быть там, у меня была вот еще с самого начала всей этой истории. Прямо у меня сердце болело, оно мне говорило: ты должен быть там, ты должен быть на передовой, там страдают люди, сейчас это самое важное, самое нужное, что ты должен делать. И вот где-то, наверное, год я пытался туда попасть, в конце концов попал. Сейчас очень рад и счастлив. Для меня это, во-первых, большая радость, во-вторых, большая честь, как бы я очень дорожу оказанным мне доверием помогать врачам и быть рядом со страдающими. Ну итак, поборол себя, быстренько умылся, побежал в больницу. Ну обычно я на машине еду, так быстрее. На входе КПП — я говорю, что я из церковной службы по списку, проверяют номер моей машины, меня, заглядывают в багажник, нет ли там бомбы. Проезжаю, ставлю машину на парковку перед 75-м павильоном, бодрым шагом захожу внутрь, прикладываю пропуск, надеваю маску на входе. Спускаюсь вниз и получаю первую свою «хирургичку» — это хлопчатобумажная одежда — низ, верх. Обычно у них есть немножко припасенных таких супер-длинных размеров, они мне их выдают с таким...
К. Мацан
— То есть вас ждут уже.
Волонтер Кирилл
— Ну не то чтобы ждут, у них есть такие припасенное, самое длинное, и мне с таким прищуром легким контрабандистским, что вот, для вас мы приберегли, пожалуйста, берите, возьмите побольше. Беру носки, одежду, захожу на минус первом в свой шкафчик, открываю его, переодеваюсь. У меня из вещей, которые были на мне, остаются, простите, только трусы, и все остальное больничное — носки одноразовые, вот эта вот одежда. Я вешаю на шею пропуск, ключи кладу в карман и еще вешаю на шею телефон в чехле водонепроницаемом. Бегу, быстренько завтракаю, в общей такой зоне отдыха там...
Епископ Пантелеимон
— Бесплатно.
Волонтер Кирилл
— Естественно.
К. Мацан
— Да, это важно. Дорогие радиослушатели, кто хочет быть волонтером, знайте, это еще и выгодно иногда в чем-то.
Волонтер Кирилл
— Точно.
Епископ Пантелеимон
— И можно съесть не одну порцию.
Волонтер Кирилл
— Да. Причем там везде висят портреты какой-то симпатичной девушки с телефоном ее мобильным, и написано, что за качество питания отвечает сегодня такая-то, по всем вопросам звоните. И действительно там кормят очень вкусно. Последний раз... ну не последний, а как мне запомнилось, что там была каша с грушей и семенами чиа. Вот у меня дома так...
Епископ Пантелеимон
— Вообще, конечно, там кормят замечательно, и все организовано просто потрясающе, я бы сказал. И, конечно, денег не жалеют — это белье каждый раз, носки, которые надо выкидывать, хлопчатобумажные носки каждому выдают. И все, конечно, сделано просто замечательно.
К. Мацан
— А если их не надевать, можно с собой унести, да?
Волонтер Кирилл
— А ну не надевать их нельзя.
К. Мацан
— А, то есть все-таки они остаются там.
Волонтер Кирилл
— Ты их прямо выкидываешь, да, в мусор.
К. Мацан
— Понятно. Так. Ну мы переходим к самой интригующей части: а что вы делаете как волонтер потом?
Епископ Пантелеимон
— Нет, Кирилл еще не сказал, как он одевается в защитный костюм.
К. Мацан
— А ну так да, в принципе, это важно, да.
Епископ Пантелеимон
— Он одевает не только нижний, а теперь он одевает защитный костюм.
Волонтер Кирилл
— Покушал, идешь в шлюз. На входе в шлюз пишешься — говоришь, кто, куда, пропуск показываешь, потом прикладываешь. Они записывают номер отделения там, время входа, и плюс пропуск фиксирует время входа. Заходишь в шлюз так называемый. А, на входе там еще сидит дяденька в СИЗе, то есть в костюме...
К. Мацан
— В средствах индивидуальной защиты.
Волонтер Кирилл
— Да, костюме в этом защитном, и он там все время сидит, каждый день. И на нем не написано, что за дяденька, но видимо, какой-то особист или безопасник, чтобы если что, наверное, туда забежать, в зону или как-то, я не знаю, но он все время сидит у входа. На нем не написано, что он охранник, такой просто дяденька, каждый день, все время разные, но кто-то сидит. Заходишь в шлюз — это такая типа переодевалка, там мужчины и женщины берут себе по списку шапочку, костюм, бахилы, две пары перчаток, респиратор, очки. Очки ты намыливаешь мылом, чтобы они не потели, а потом вытираешь. Во все это облачаешься, заклеиваешься обязательно. То есть там сначала молнию застегиваешь, потом липучку, проверяешь, чтобы нигде ничего не торчало, нигде не вываливалось. Тебе приклеивают скотчем вторые перчатки к костюму и подписывают тебя: кто ты, откуда. Ну некоторые подписывают там время входа, время выхода. Потому что в зоне ты же видишь только глаза у человека, очень легко спутать вообще, кто перед тобой. Еще медики на себя дополнительно скотч цветной наклеивают — это что-то вроде у них знаков различия или погон.
Епископ Пантелеимон
— Мы сейчас тоже сделаем специальные...
Волонтер Кирилл
— Сделаете, обязательно.
Епископ Пантелеимон
— Уже сделали специальные наклейки такие, которые там будет написано «Доброволец милосердия». Спереди и сзади будет такая эмблема, чтобы люди понимали, кто перед ними.
Волонтер Кирилл
— И у них есть, получается, синие погоны — это младший персонал, желтые — это средний, зеленый — это врачи и красный — это какой-то начальствующий состав. Вот они ходят, ну кто как погоны клеят: кто на грудь, кто на спину, кто вообще забивает. Ну обычно клеят только младшие и средние, остальные забивают. Все, я приклеил, посмотрел, чтобы у меня нигде ничего не болтается, потому что потом в зоне ты не сможешь...
Епископ Пантелеимон
— Ты не сам клеишь, тебя же там обслуживают люди. Там же люди, специально дежурят определенные люди, которые все это делают с тобой.
Волонтер Кирилл
— Да. Два или три или четыре человека там дежурят, очень юморные тетеньки обычно, веселые, говорят: вот, у нас сегодня норковые шапки завезли, берите норковую, а завтра будет бобровая, — ну это речь о шапочках просто одноразовых. Вот ты замотался, в смысле они тебя замотали, подписался. Подходишь к шлюзу, нажимаешь кнопку, там открывается дверь автоматически, замок. В шлюз не могут одновременно две двери быть открыты, ты входишь в низовое помещение...
Епископ Пантелеимон
— Ну как в тюрьме так тоже.
Волонтер Кирилл
— Не знаю.
Епископ Пантелеимон
— Ты не был?
Волонтер Кирилл
— Не знаю, я максимум...
К. Мацан
— Да, я был, я бывал. Там решетки такие.
Епископ Пантелеимон
— Нет, ты заходишь в шлюз, и пока ты одну дверь не закрыл, другая не откроется.
Волонтер Кирилл
— Да. Именно так, хотя... Ну ладно, не будем.
К. Мацан
— Не будем развивать аналогию. Так, шлюз открылся, закрылся.
Волонтер Кирилл
— Если все работает хорошо, шлюз открылся, закрылся.
Епископ Пантелеимон
— Ты зашел в зону.
К. Мацан
— И вот мы в зоне.
Волонтер Кирилл
— Это большое огромное помещение, даже так себе не представить, насколько огромное, больше, чем...
Епископ Пантелеимон
— Ну огромный павильон такой.
Волонтер Кирилл
— Целый город. Наверное, если его по кругу обойти, я думаю, это больше километра будет. Прямо город — высоченный потолок, и там люди как-то ходят, бродят по своим делам в одежде и довольно скорбного вида. И ходят эти инопланетяне, то есть мы, в костюмах. Но я иду не туда, я сворачиваю в маленький такой коридор, потому что мне нужно идти в реанимацию. У меня зона ответственности обычно — это две палаты по 13 коек, сейчас еще две дополнительные поставили, то есть по 15 коек, в итого 30, которые я рассчитываю со своих 10 утра до 10 вечера всех обойти, чтобы к каждому подойти. Чтобы не было такого, что человек, допустим, православный, он может — ну бывает, это реанимация, живут одним днем, — он может завтра умереть и он останется без встречи со священником, без исповеди, без причастия. Если это произойдет, я за это буду же как-то отвечать, что я в своей зоне ответственности это допустил.
Епископ Пантелеимон
— Да, у нас первые наши добровольцы, они приходили туда перед священниками, их было мало совсем, и старались спрашивать у людей, нужен ли им священник — вот это была их главная задача. Сейчас мы переориентировались, сейчас добровольцы пойдут не для этого туда (такие люди у нас уже есть, которые идут перед священником), а для того, чтобы помогать ухаживать. И Кирилл пока еще не прошел этих курсов обучения, хотя ходит в «красную зону» все время, но он уже там чему-то научился. А у нас теперь люди будут приходить не для того, чтобы спрашивать, а для того, чтобы просто помогать.
Волонтер Кирилл
— Ну да, это не главная моя цель, но одна из — я объясняю, почему я хочу всех обойти и не ухожу, пока... Ну стараюсь не уйти, пока ко всем не подойду. Я иду туда, как-то, может быть, где-то остановлюсь в уголочке или на ходу помолюсь, потому что...
Епископ Пантелеимон
— Ты еще забыл сказать, что, когда заходишь туда, ты слышишь пиканье этих аппаратов, вот эту музыку.
Волонтер Кирилл
— А это уже в реанимации. Когда я пока вот иду по этому коридорчику, молюсь кратко, прошу Бога меня направить к тем, кому нужнее всего, найти для них правильные слова, как-то помочь им настолько, насколько я могу. Ну даже вот сейчас стал просить быть Его руками, потому что говорят, что нет у Бога других рук, кроме человеческих. Это, с одной стороны, немножко как-то дерзко, а с другой стороны, перед лицом как бы смерти, на войне — ну нормально. Я иду сейчас туда, где кто-то может у меня на руках и умереть или там его переключат на ИВЛ — сейчас это почти то же самое, что умереть. Захожу туда, это помещение поменьше, там все время горит свет, там все время звуки медицинских приборов. Это звук и тревоги, и того, что прибор работает, он издает периодически такие тоны...
Епископ Пантелеимон
— Ну вот эти все звуки сливаются, и там такая...
Волонтер Кирилл
— Такая какофония слегка.
Епископ Пантелеимон
— Такая какая-то мелодия, типа современных композиторов, такая, в общем. И она, в общем, как-то очень действует, наверное, на психику и на тебя действует. Ты прямо входишь туда и чувствуешь: вот это реанимация.
К. Мацан
— Действует как? Ну в смысле тяжело?
Епископ Пантелеимон
— Тяжело, конечно, тяжело. Это очень неприятно действует. Ну это не Бах и не Моцарт, и даже не Чайковский. А что-то совсем другое.
Волонтер Кирилл
— Могу напеть: ту-ту-ту ту-ту, ту-ту-ту ту-ту...
Епископ Пантелеимон
— Ну петь ты можешь сколько угодно и все время по-разному — это будет как раз то самое. Потому что она не повторяется, она все время новая.
К. Мацан
— Ну и когда это десять часов подряд, если три смены...
Епископ Пантелеимон
— Нет, а больные лежат 24 подряд, три недели, скажем. Можно, Кирилл, я немножко тебя остановлю тоже? Ты знаешь, все-таки на ИВЛ, конечно, страшно попадать и, к сожалению, есть процент людей, которые после этого уходят в иной мир. Но так не надо пугать наших радиослушателей, потому что есть случаи, и не один такой случай есть — я не буду, не знаю проценты, они меняются, говорят, что улучшается сейчас уход за больными и можно быть на ИВЛ, и потом все-таки выжить. У нас есть владыка один, он четыре месяца был на ИВЛ и вернулся к жизни. Но, конечно, это страшно, потому что мы знаем, что многие, к сожалению, потом уже не возвращаются.
Волонтер Кирилл
— Ну да. Я, конечно, не хотел сказать, что если ИВЛ...
Епископ Пантелеимон
— Все погибают.
Волонтер Кирилл
— Да, это не так, несомненно. Но просто это есть такое и у врачей ощущение, и у нас...
Епископ Пантелеимон
— Они очень не хотят на ИВЛ, они оттягивают этот момент. Они на ИВЛ помещают человека, когда он уже задыхается, уже не сможет жить просто. Вот у нас наша Настя, которая погибла, к сожалению, вчера умерла Настя, ты слышал, да?
Волонтер Кирилл
— Нет.
Епископ Пантелеимон
— Ее несколько раз пытались посадить на ИВЛ, но откладывали. потому что врачи понимают, что это может быть дорога только в одну сторону.
К. Мацан
— Такие темы у нас сегодня очень болезненные, очень чувствительные, поэтому... Все равно скажу, что «Светлый вечер» на радио «Вера», и мы к свету, я думаю, что обратимся в нашей сегодняшней беседе, в следующей ее части. У нас сегодня в студии епископ Верейский Пантелеимон, председатель Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению, и волонтер Кирилл. Мы говорим о курсах для волонтеров, которые решились работать в «красной зоне». И мы к этому разговору вернемся после небольшой паузы. Не переключайтесь.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается, еще раз здравствуйте уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. А в гостях у нас сегодня, напоминаю, епископ Верейский Пантелеимон, председатель Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению, и волонтер Кирилл. Мы говорим о подготовке волонтеров для «красной зоны». Я напомню, что 7 июля в Москве открылись курсы трехдневные, три вечера, для всех желающих, кто хочет стать волонтером в «красной зоне», прийти, пройти обучение и потом быть прикрепленным к больнице и помогать тем, кто сегодня болеет коронавирусной инфекцией, COVID-19. И таких, к сожалению, в последние недели в Москве становится все больше и больше. И вот мы говорим, у нас сегодня в гостях, мы уже это сказали, два сталкера — два человека, которые бывали и бывают в «красной зоне», знают, как там все происходит, могут рассказать тем, кто заинтересуется, тем кто почувствует в себе силы и потребность пойти помогать, как это там бывает.
Епископ Пантелеимон
— Я хочу сказать, что курсы постоянно действующие. Они открылись 7 июля, но они не закончились, и они продолжаются. И у нас записываются сотни людей на эти курсы, мы готовы всех, кто запишется, обучить, помочь. И пока еще потребность есть, пока еще мы не наполнили больницы, которые хотели бы, чтобы им помогали волонтеры.
К. Мацан
— То есть эти курсы не закончатся в ближайшее время, они будут по потребностям работать, пока нужно.
Епископ Пантелеимон
— Конечно. Ну если приходит один волонтер — там четыре смены, помощь нужна круглосуточно в этих местах.
К. Мацан
— Я вот знаю, что к моменту открытия, то есть только к первому дню, записалось на курсы 450 человек.
Епископ Пантелеимон
— Да.
К. Мацан
— Это много или мало, как вам кажется?
Епископ Пантелеимон
— Я думаю, что это много. И причем очень хорошие люди. Я вот пытался начать работать. Кирилл, конечно, наш, он передовой наш отряд, он давно уже ходит. И люди самые разные. У нас есть подполковник полиции.
К. Мацан
— Вот как.
Епископ Пантелеимон
— У нас есть актер, который записывает всякие, так сказать, книги там. У нас есть один иеромонах, который хочет помогать как санитар. У нас есть врачи —врачи идут добровольцами работать, медсестры. Есть студенты, есть многодетные мамы. Есть люди, у которых умерли близкие и которые хотели бы помочь тем, кто вот сейчас живет. Ну самые разные люди, и люди очень хорошие. Есть верующие, есть неверующие, есть люди церковные, нецерковные, есть католики, есть православные. То есть ну очень хорошие, добрые люди.
К. Мацан
— Ну вот уникальный у нас сегодня разговор, потому что мы, повторюсь, путешествуем, как за сталкерами, вслед по «красной зоне». И вот в деталях нам начал Кирилл рассказывать о том, как это происходит, с чем сталкивается человек, который туда приходит, куда он идет, что он делает. Ну вот мы уже прошли путь от входа, от утреннего подъема даже, до, собственно, реанимации.
Волонтер Кирилл
— Да, мы с вами вошли в реанимацию — это одно большое помещение, где никогда не выключается свет, всегда светло. Так как там как бы нет отдельных помещений, это такие перегородки в человеческий рост, а помещение одно большое, то все звуки общие, каждый прибор у каждой кровати пищит, пиликает разными тонами — так он сообщает медперсоналу о том, что он работает или о том, что какая-то тревога. Эти палаты там по тринадцать — такое отделенное стенками помещение, с цветом и с номером, там есть в центре пост, по бокам стоит 13 кроватей, они общие, это и мужское, и женское. Если есть такая необходимость, иногда ставят такую ширмочку между мужчиной и женщиной, или если кто-то умер, или если ему будут сейчас проводить экстренные какие-то мероприятия, реанимировать, например, тоже отгораживаются ширмочками. В каждой палате видеокамеры везде висят, в центре на посту медперсонал. Я захожу туда, здороваюсь. Ну в моей палате — 7-й и в 11-й — меня уже знают многие, мы с ними уже даже как-то познакомились.
Епископ Пантелеимон
— Знают и любят, Кирилл, знают и ждут.
Волонтер Кирилл
— Да. «Кирилл, привет, рад тебя видеть, давай там, отлично...» — ну с мужчинами за руку здороваемся, с женщинами так: «привет — привет». Я спрашиваю...
К. Мацан
— А можно сразу вопрос уточняющий?
Волонтер Кирилл
— Конечно.
К. Мацан
— Подчеркнуто наивный, но все-таки для вот нас, тех кто со стороны на это смотрит и, может быть, не бывает регулярно в реанимации. Под словом «реанимация», как правило, ассоциируется слово с людьми, вообще не в сознании лежат там, они не могут реагировать. Кто с вами здоровается, вот сами больные?
Волонтер Кирилл
— Нет, здоровается персонал.
К. Мацан
— Персонал.
Волонтер Кирилл
— А сами больные в основном сознании, кроме тех, кто интубирован и лежит на инвазивной вентиляции легких. Вот у них — да, трубка в горле, они такие, немножко заплывшие...
Епископ Пантелеимон
— Но они могут тоже быть в сознании, эти люди.
Волонтер Кирилл
— Ну редко, но да, бывает. Бывают такие, да. Ну там, допустим, на отделение человека три без сознания, остальные в сознании, ну в разной степени этого сознания. Тот, кто под неинвазивной вентиляцией, у него такая маска, очень плотно прилегающая к лицу, она ему под давлением нагнетает воздух в легкие, чтобы легкие расправить слипшиеся и улучшить обмен. Но эти люди бывают часто все-таки, у них кислород уже там не 100 и не 90, а где-нибудь бывает там уже 87...
Епископ Пантелеимон
— Ну нормальная сатурация, это если сатурация ниже 93 — надо вызвать скорую помощь домой, если у тебя дома это случилось. Поэтому 87 — это, конечно, совсем мало уже.
Волонтер Кирилл
— И да, такие люди бывают, что, знаете, и в мерцающем сознании. Особенно если они ночью не спали, они как-то так немножко отключаются, потом опять просыпаются. Даже, бывает, во время разговора, но очень редко. То есть они, в отличие от обычной реанимации их сюда кладут, потому что (хотя я сейчас буду как медик рассуждать, я, конечно, не медик), ну так вот визуально кажется, что потому что им нужна кислородная поддержка, и в любой момент они могут резко ухудшиться. Поэтому они лежат подключенные ко всяким приборам и поэтому в реанимации.
Епископ Пантелеимон
— Нет, кислородную поддержку дают в обычных отделениях. Сейчас во всех отделениях, по-моему, есть кислород. Но это высокопоточный кислород. Мне кажется, нам лучше эти медицинские реалии...
Волонтер Кирилл
— Оставить специалистам.
Епископ Пантелеимон
— Ты, мне кажется, уже сделал несколько ошибок, когда рассказывал.
Волонтер Кирилл
— Может быть.
Епископ Пантелеимон
— Но это ничего, я думаю.
Волонтер Кирилл
— Простите, да, я совсем не специалист, не медик.
К. Мацан
— Сколько-то процентов врачей, которые нас сейчас слушают, может, конечно, они что-то заметили.
Епископ Пантелеимон
— Но они простят.
К. Мацан
— Да, они простят. А нам, простым людям, совершенно все нормально, мы ничего не заметили. Помните, как у Диккенса: я ничего не заметил, как сказал король, проморгав неприятеля.
Волонтер Кирилл
— Ну короче, люди в сознании, но встать с кровати они не могут.
Епископ Пантелеимон
— Но могут садиться некоторые.
Волонтер Кирилл
— Да, а некоторые могут даже рядом с кроватью встать.
Епископ Пантелеимон
— Есть такие. Но немногие, к сожалению.
Волонтер Кирилл
— Очень немногие, да. И они там лежат, и у многих еще под маской, потому что им тяжело это сопротивление воздуха нагнетаемого преодолевать, и они чуть что, начинается сильная одышка, их как бы плохо слышно, что они хотят сказать. Они, бывает, как-то поднимут руку...
Епископ Пантелеимон
— Ну мне вот эта Настя, которую мы упоминали сегодня, она исповедовалась — писала в телефоне, эсэмэски писала, я читал.
Волонтер Кирилл
— Это если телефон есть.
Епископ Пантелеимон
— Да, у некоторых есть телефон, у некоторых нет.
Волонтер Кирилл
— У некоторых забирают или зарядку могут забрать, или очки там останутся где-нибудь в пакете — без очков тоже, бывает, не видят. И вот я подошел, на посту поздоровался. Говорю: я буду вам сегодня помогать как младший медперсонал, что-то нужно сделать? Если прямо сейчас ничего не нужно, то я пойду, побеседую с пациентами. И по очереди подхожу к каждой койке, здороваюсь. Говорю: здравствуйте, я вот пришел вас навестить, поддержать, я доброволец от Русской Православной Церкви, можно к вам зайти? То есть я сначала спрашиваю разрешения, согласен человек, чтобы я к нему подошел. Он говорит: да, да, конечно, проходите.
Епископ Пантелеимон
— Ну зайти — это так, фигурально выражаясь.
Волонтер Кирилл
— Ну да, конечно, просто подойти к кровати. Но мне просто кажется, что в этих условиях у человека же остается очень мало какого-то...
Епископ Пантелеимон
— Личного пространства.
Волонтер Кирилл
— Личного пространства и выбора.
Епископ Пантелеимон
— Совсем нет.
Волонтер Кирилл
— Он ничто за себя не выбирает. И если хотя бы тут он может выбрать и разрешить тебе к нему не подходить, то это какое-то проявление уважения к нему, и ему будет от этого как-то, может, приятно.
Епископ Пантелеимон
— Конечно.
Волонтер Кирилл
— А то все врачи как бы, я думаю, все в основном без спроса же делают, все манипуляции.
Епископ Пантелеимон
— Ну у них и спешить им очень надо, конечно.
Волонтер Кирилл
— Ну да, к сожалению. И вот если больной или больная меня к себе пустила, я подхожу, говорю...
Епископ Пантелеимон
— А бывает, что не пускают?
Волонтер Кирилл
— Да, говорят: знаете, я фильм смотрю, мне не надо. Или там прямо: не-не-не, не надо ничего, не хочу, иди отсюда. Я говорю: да, простите, извините. Одна тетенька меня как-то раз поругала — вот до сих пор забыть не могу. Я вообще расстроился очень, целый день ходил, думал, нужен ли я там вообще. Она говорит: что это вы сюда пришли? Мама многодетная, православная, значит, на каком-то приходе, монументальный живописец, у нее дети, тоже трое детей, монументальные живописцы. Она сидела так...
К. Мацан
— Семья монументальных живописцев.
Волонтер Кирилл
— Да. Она сидела с грозными видом на кровати — такая, знаете, боярыня Морозова: у нее такая была длинная черная коса, нахмуренные брови. А мне медперсонал сказал: подойдите к ней, поговорите, кажется, она сходит с ума. Вот ей сейчас нужна ваша помощь. Я подошел, постарался максимально мягко. Она говорит: что это вы сюда пришли? Что это вы очень бодрый, очень веселый? У нас таких на приходе, знаете, таких вот как вы, у нас бы вас быстро, значит, смирили. Что это вы здесь прыгаете? У вас что, дети? Идите к своим детям, что вы сюда пришли? Вы здесь ничего не поможете, вы здесь не нужны. Я говорю: да, хорошо, извините. Но я, конечно, на нее внутренне очень разозлился как-то и обиделся.
К. Мацан
— Владыка, а как бы вы оценивали рассказ, по-пастырски просто?
Волонтер Кирилл
— А так ей сказал: дай вам Бог здоровья, хорошо, извините, простите. Целый день переживал, что вдруг я действительно здесь не нужен и фигней какой-то занимаюсь.
К. Мацан
— Ну просто у меня тоже был вопрос на самом деле, вот просто в продолжение того, что я вас, Владыка, спросил. Я думаю, что и для кого-то из наших слушателей тоже эта проблема стоит. Вот муж уходит в «красную зону» волонтером. Что может подумать там жена, дети? Во-первых, он уходит туда, где полыхает инфекция. Понятно, что защита, понятно, что все продумано, но никто не гарантирует никогда до конца. И, в принципе, часто звучащая мысль, что хочешь сделать добро, доброе дело — вокруг оглянись и к самым сначала ближним своим обратись — дети, семья, может, они в твоей поддержке нуждаются сейчас.
Епископ Пантелеимон
— Ну вот я, пользуясь случаем, хочу сказать нашим радиослушателям, что для того, чтобы стать добровольцем, нужно заполнить анкету на сайте Милосердие.ру и в этой анкете есть вопрос: согласны ли ваши близкие на то, чтобы вы стали волонтером или нет? И мы обязательно это спрашиваем. И если женщина говорит: вы знаете, я мужу не стала говорить, он будет против, —мы говорим: ну мы подумаем, пригласить вас или нет, но лучше все-таки у него спросить. Нужно обязательно, конечно, согласие близких в этом случае. Ну я не знаю, как Кирилл, как его жена реагирует на то, что он ходит в «красную зону».
К. Мацан
— Кирилл, как ваша жена реагирует?
Волонтер Кирилл
— Она говорит: ой, здорово, ты такой молодец, конечно, ты так давно хотел и мечтал об этом. Да, и она все, полностью меня поддерживает, на 100%. Она только всякие истории, которые я ей рассказываю — со всякой кровью, смертью и страданием, как кто-то там просил умереть, а мы ему не давали умереть, — она просит ей не рассказывать, потому что ей очень тяжело все это слушать.
К. Мацан
— Владыка, ну вот реакция этой женщины, которую Кирилл описал, этого монументального живописца, как она в вас отзывается?
Епископ Пантелеимон
— Ну также, как у Кирилла, конечно, неприятно. У меня были такие случаи, когда так вот меня не принимали, когда я приходил, их можно по пальцам пересчитать, их было совсем немного, на одной руке даже, может быть, меньше, чем пять пальцев, пять случаев, но было такое. Я приходил, говорю: здравствуйте, я вот епископ Православной Церкви, мы пришли как-то, нужна помощь какая-то? Нет-нет-нет, ничего... Я говорю: ну извините, пожалуйста, простите. Но таких случаев было совсем мало. Потому что люди, даже неверующие, даже люди другой веры, мы общались и с мусульманами, у нас лежали две таитянки, по-моему, или...
Волонтер Кирилл
— Да.
Епископ Пантелеимон
— Или они с Таити были, или с Гаити?
Волонтер Кирилл
— Из Таиланда.
Епископ Пантелеимон
— Простите, из Таиланда.
Волонтер Кирилл
— Австралиец.
Епископ Пантелеимон
— Ну австралиец, он христианин был, англиканин.
Волонтер Кирилл
— Его, кстати, выписали.
Епископ Пантелеимон
— Я знаю, я читал. У нас чат есть общий для всех добровольцев, где они обмениваются информацией — кто жив, кто умер, о ком помолиться просят обязательно. Я знаю про это, да. Но обычно люди, конечно, очень довольны и очень просят, и даже не отпускают от себя волонтеров. Я не знаю, Кирилл будет про это рассказывать или нет.
К. Мацан
— Расскажите, Кирилл.
Волонтер Кирилл
— Да, бывает. Ну если прямо оставаться с некоторыми больными и делать все, что они просят, то можно два, три часа сидеть.
Епископ Пантелеимон
— Ну то есть стать такой настоящей сиделкой.
К. Мацан
— А что они просят?
Волонтер Кирилл
— Говорят: слушайте что-то я, значит, задыхаюсь. Давайте подушку по-другому поправим. Да, давайте поправим. Потом, значит: а можно еще попить? А тут вот еще провод у меня правильно? Правильно. Хорошо. Я волнуюсь, посидите со мной просто, за руку подержите. Хорошо, посидим, подержим. Потом хочется, не знаю там, чаю. Потом человек сходил, простите, в туалет. Он не может встать с кровати, он ходит на судно, нужно убрать. Нужно записать, сколько из него вышло и сколько вошло, и вытереть его, естественно, чтобы было чисто со всех сторон. Или просто он тебе что-то может рассказывать. И из этих просьб может состоять два, три часа. Ну тоже редко, конечно. В основном, люди все-таки понимают, что ты не можешь целый день на них потратить и тебя отпускают. Но кто в тяжелом состоянии или паникуют немножко, такое бывает частенько, они тебя не отпускают.
К. Мацан
— Ну вот вы упомянули те истории, которые не хочет слушать ваша супруга. Может быть, самые кошмарные мы тоже не будем предлагать нашим радиослушателям. Но вы вначале программы сказали о том, что есть какие-то истории, которые встречаете в «красной зоне», которые по-новому как-то, по-другому заставляют смотреть на себя, на мир, которые переворачивают внутренне. Вот что-то можете рассказать?
Волонтер Кирилл
— Да, там такая специфика этого места, ну и нашего служения, что иногда через нас люди передают свои слова любимым, и эти слова часто оказываются последними, ну или там одними из последних.
Епископ Пантелеимон
— Ну не часто.
Волонтер Кирилл
— Ну хорошо, не часто. Но иногда бывает так, что через тебя происходит последний разговор с семьей. Потому что дальше потом уже надевают какую-то маску, или ты не в таком сознании, чтобы попользоваться телефоном, или у тебя просто нет телефона, а потом тебя интубируют, а потом, может быть, ты уже и умер. А лежишь, интубированный, ты без сознания. И вот сильнее всего меня трогали эти слова, которые через меня проходили, потому что в них часто... Ну нет, я, наверное, никак не характеризую, я, наверное, расскажу, как это было просто. Вот был дядечка-мусульманин, он был без телефона, он только что поступил, лежал под маской, у него была не очень высокая сатурация — то есть он как бы субъективно, по ощущениям, он чувствовал, что он задыхается, ему не хватает этого воздуха. Тем более, что он немножко паниковал. У него не было телефона, он попросил позвонить его родным, потому что они не знали, где он. Я снял с себя телефон, включил на громкую связь, набрал то что нужно. Для него было большое облегчение, и он стал говорить со своим сестрами. И этот голос из-под маски глухой, мне все время казалось, что это, знаете, немножко голос с того света, то есть какое-то письмо с подводной лодки «Курск». И он им говорил: «Мне очень тяжело... Я, наверное, не выберусь... Не выберусь... Сейчас очень тяжело...» — такими он как бы отрывистыми фразами говорил, а в перерывах он должен был немножко продышаться, чтобы это сказать. А я его держал в этот момент за руку и телефон рядом с ним держал. Он говорил: «Простите меня все... Простите, пожалуйста, простите... Я вас очень люблю... Передайте Лолите, что я очень люблю ее... Да, я, наверное, не выберусь...». А они с той стороны кричали ему, что ты выберешься, выберешься, Всевышний тебя не оставит, все будет хорошо. А он с ними как бы уже прощался. И он мне потом рассказал, и он, и многие другие люди, что как-то вот они оглядываются назад, и понимают, что слишком мало говорили любимым, что они их любят, ценят, ждут. И вот эта история, во-первых, сейчас, когда ее вспоминаю, как-то слезы наворачиваются на глазах. А во-вторых, после этого я тоже пришел домой и первым делом решил, что надо намного чаще всем своим людям близким говорить, что ты их любишь. Даже, я не знаю, позвонил своей первой школьной любви и рассказал ей, какая она замечательная и как хорошо к ней отношусь. И как-то у меня большой какой-то камень с души снялся — я из-за этого переживал. То есть эта история мне показала, что люди перед лицом смерти очень часто жалеют, что мало говорили другим людям, что они их любят, мало о них заботились, мало на них обращали внимания. И в последний момент только об этом вспоминают, а времени уже почти не остается. Поэтому лучше сейчас, пока я еще молодой, здоровый, каждый день говорить жене: «Какая ты у меня потрясающая! Как же можно быть такой потрясающей! Какая ты классная!» Ну и да, и детям, естественно, тоже, тискать их...
Епископ Пантелеимон
— То есть получается, что поход вот в эту «красную зону», он помогает не только людям, которые находятся в «красной зоне», и не только тому, кто туда идет, но и тем, с кем он потом встречается, выйдя в эту «зеленую зону» — в наш этот обычный мир.
К. Мацан
— Епископ Верейский Пантелеимон, председатель Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению, и волонтер Кирилл сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Мы говорим о волонтерах, которые работают в «красной зоне», о курсах, напомню, которые 7-го числа, 7 июля в Москве открылись и будут работать еще долго, до тех пор, пока необходимость в волонтерах будет. А сейчас она есть, сейчас все больше и больше людей в Москве, к сожалению, оказываются в больницах из-за коронавируса COVID-19. Вот о том, как Церковь отзывается на это, мы сегодня говорим. Ну вот одна деталь, может быть, делая шаг в сторону от погружения в сами реалии зоны, я бы хотел эту деталь обсудить. Я помню, что весной прошлой, когда только пандемия в России во всеуслышание о себе заявила, и начался карантин и домашний режим, мы, и радио «Вера» в том числе, обсуждали как проблему то, что трудно в «красную зону» войти даже священникам. При этом мы говорили, и вы, Владыка, говорили, что священники готовы там жить, соблюдая все необходимые нормы, то есть не выходя никуда из «красной зоны». Сейчас мы уже, сегодня — вот прошло больше года, мы обсуждаем, что волонтеры приходят и уходят из «красной зоны». То есть какие-то изменения в этом смысле произошли, да?
Епископ Пантелеимон
— Да.
К. Мацан
— Вот то есть теперь режим изменился — стали к этому более терпимо относиться, стало это менее опасно?
Епископ Пантелеимон
— Ну я думаю причина, во-первых, та, что, когда начался коронавирус, все испугались, и не зря, потому что вещь-то действительно страшная. И предприняли все возможные и невозможные меры по предотвращению, и решили, что самое лучшее просто закрыться и никого не пускать. Но потом, очевидно, осознали, что, во-первых, Церковь, священники, добровольцы, они не навредят, они помощники, они не те, кто внесут какую-то там сумятицу, что-то сделают плохое внутри зоны, нам стали больше доверять. И за это очень спасибо большое Департаменту здравоохранения московскому, который нам помог включить священников в число волонтеров-медиков. Это первое. А второе, что как раз эта беда, она заставила всех нас как-то объединиться. Ведь сейчас в реанимацию, в «красную зону», вошли не только волонтеры, туда вошел Департамент соцтруда и социальной защиты — и раньше не было таких совместных усилий. Сейчас ковидные госпиталя — там есть администрация, которая занимается организацией быта этого госпиталя, и к этому привыкают все люди из Департамента соцзащиты. И это замечательно совершенно, мне кажется, вот это единство двух департаментов, которые вместе сотрудничают, помогают друг другу и восполняют недостаток медиков. Потому что трудно найти людей, который бы охватывали все там, в этой зоне. И мы приходим туда, то же самое. И эта беда, она заставила нас объединиться, что, конечно, несомненная радость и несомненное положительное какое-то, ну нет худа без добра. И каждое испытание — это испытание, чтобы стало больше добра, а не для того, чтобы его уничтожить, и чтобы поднапрячься и можно победить это зло, любое зло на земле можно победить. И поэтому, конечно, это вот позволило как-то объединиться нам, и отношения сейчас замечательные сложились у нас с врачами, с медиками, с социальными работниками, с теми, кто работает в этих зонах. Так что это, конечно, такой несомненный успех.
К. Мацан
— У меня вопрос, который, может быть, он шаг в сторону от реалий зоны, но он все-таки связан с тем, о чем мы говорим — вот той важнейшей мыслью, таким лейтмотивом нашего сегодняшнего разговора, что, попадая в такое место как «красная зона», начинаешь по-новому на себя, на ближних смотреть. Думаешь о том, что нужно не только чаще о любви говорить, но и являть эту любовь в отношении с ближними. И когда мы такие потрясающие примеры слышим, я все время себя спрашиваю: а почему я, допустим, не могу к этому прийти иначе, чем через погружение себя в такую экстремальную ситуацию, как «красная зона»? Почему нужен такой какой-то вот мотив, чтобы, казалось бы, такую простую вещь, как любовь к ближним, являть. Владыка, вот это какой-то духовный закон есть?
Епископ Пантелеимон
— Ну конечно, есть. И вы все его знаете, дорогие друзья. Ведь когда человек потерял любовь, когда любовь исказилась в нем, стала самолюбием, неразумной любовью к чувственности, как говорят святые отцы и Максим Исповедник, тогда и был закрыт путь к древу жизни. Тогда и начались болезни, и смерть тогда пришла, именно поэтому. Именно для того, чтобы явилась опять эта любовь. И весь мир земной с его трудностями, испытаниями, тревогами, смертями, болезнями, пандемиями, катаклизмами, он и существует как напоминание о том, что должна быть эта любовь, как раз поэтому попущено зло. Конечно, причиной зла является не благость Божия, которая решила, так сказать, таким образом нас научить нас большей любви. Причина зла это, конечно, наше зло, внутри нас. Но Бог все может как-то вот изменить. И то, что было причиной зла, стало на самом деле, может стать на самом деле причиной добра, причиной любви. Вот это страдание и смерть, оно может быть путем к вечной жизни, к вечной радости, к любви совершенной.
К. Мацан
— Спасибо. Ну и тогда уже под занавес нашего разговора давайте мы нашим радиослушателям еще раз скажем, тем, кто, допустим, заинтересовался, захотел на эти курсы прийти, где искать информацию, на какой сайт заходить — Милосердие.ру, Диакония.ру — вот что делать?
Епископ Пантелеимон
— На сайте https://www.miloserdie.ru/ опубликована анкета, Гугл-анкета, которую нужно заполнить. И после заполнения обязательно позвонят наши сотрудники, пригласят на одно из собеседований, которые проходят у нас в Москве по вечерам, обычно часов в семь начинается оно. И по результатам собеседования человек будет записан в какую-то группу, в очередной поток слушателей наших курсов. И после трех занятий, которые 12 часов, после этого он будет приглашен в зону, где опытные инструкторы покажут ему, что можно делать, самое главное — научат, что нельзя делать ни в коем случае, и помогут ему приобщиться к этому подвигу сочувствия, сострадания тем людям, которые сейчас там находятся, страдают и болеют.
К. Мацан
— В какие больницы после этих курсов могут быть приняты добровольцы?
Епископ Пантелеимон
— Нас сейчас многие больницы просят о том, чтобы были волонтеры. Пока у нас их не так много, к сожалению. Волонтеры ходят и в 52-ю больницу, ходят на ВДНХ, есть запросы от госпиталя в Сокольниках. Мы думаем о том, чтобы сделать такую тоже службу и в 15-й, скажем, больнице — тоже руководство больницы обратилось к нам с просьбой такой о помощи. И другие тоже, я думаю, будут не против, если придут обученные специально добровольцы, которые помогут в несении вот этого трудного подвига врачам, медсестрам и тем, кто там работает.
К. Мацан
— Спасибо огромное за нашу беседу с нашими сегодняшними сталкерами, которые нас в зону провели. И мне кажется, я разрешаю себе надеяться, что вот та цель, о которой вы, Владыка, сказали вначале — чтобы за сталкерами больше людей пошли в «красную зону» помогать тем, кто сейчас там очень нуждается в помощи, — я надеюсь, что мы к этой цели по крайней мере приблизились сегодня, в нашем сегодняшнем разговоре. Епископ Верейский Пантелеимон, председатель Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению, и волонтер Кирилл были сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». У микрофона был Константин Мацан. Спасибо, до свидания.
Епископ Пантелеимон
— До свидания, дорогие друзья. Спасибо за организацию этой встречи.
Волонтер Кирилл
— Спасибо. Пока-пока.
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер