«О духе празднословия». Священник Александр Сатомский

У нас в гостях был настоятель Богоявленского храма в Ярославле священник Александр Сатомский.

Мы говорили о смысле прошения молитвы Ефрема Сирина об избавлении от духа празднословия. Разговор шел о том, как понимать слова Иисуса Христа о том, что за каждое праздное слово придется дать ответ на Страшном Суде: когда общение с другим человеком становится празднословием, и чем оно, на самом деле, может быть опасно.

Ведущий: Александр Ананьев

---

А.Ананьев:

— «Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми! Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему. Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения, и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь», — молитва покаяния Великого поста.

Самые главные грехи, и самые главные добродетели. Так это, или — не так? Об этом, и многом другом, в этот Великий пост я говорю со своими гостями.

Каждый выпуск программы «Вопросы неофита» я посвящаю одному из прошений преподобного Ефрема Сирина.

Меня зовут Александр Ананьев.

Сегодня, если вы следите за тем, как выходят в эфир светлого радио программы «Вопросы неофита», очередь — празднословия. Невероятно интересная, вот, для меня лично, тема! Тема, над которой я задумываюсь очень часто.

Я, однажды, услышал фразу от одного замечательного священника, которая меня несколько обескуражила, и после которой я начал думать, а тем ли я занимаюсь... а так ли я это делаю?

«Мы говорим о Боге, вместо того, чтобы говорить с Богом». И в этом, по-моему, и есть квинтэссенция всего празднословия.

Вот, так это, или нет, я хочу поговорить сегодня об этом с настоятелем храма Богоявления в Ярославле, пресс-секретарём Ярославской епархии, замечательным священником, который очень часто становится участником программ на радио «Вера», Александром Сатомским.

Добрый вечер, отец Александр!

О.Александр:

— Добрый вечер!

А.Ананьев:

— Я, вот, сейчас... так... впроброс сказал, что — самые главные грехи и самые главные добродетели... и, вот, сразу задумался... Причём, я эту «шапку» к программе «Вопросы неофита» — я же её читаю каждую программу, и о ней не задумываюсь, вообще. А здесь, как-то, раз — глаз зацепился. Думаю, погодите... а так это, или нет? Ну, ведь, есть же ещё конокрадство, есть же ещё прелюбодеяние, сребролюбие, чревоугодие, убийство — упаси, Господи — наконец... Разве же это — самые главные грехи?

О.Александр:

— Наверное, нам принципиально важно иметь в виду, что текст, всё-таки, возникает не в вакууме, а возникает в совершенно конкретной среде. И, в этом плане — да, вне всякой иллюзии, текст преподобного Ефрема возникает, в общем-то, в среде монашеской. Поэтому, наверное, корректней сказать, что это не главные или неглавные, а вполне, вероятно, наиболее... скажем так... практические, наиболее регулярные вещи, с которыми сталкивается автор текста. То, что он видит, во-первых, в своей сердечной глубине, и то, что он хочет стяжать в эту свою сердечную глубину.

Церковь солидаризировалась с этим текстом потому, что видит его применимость... скажем так... практическую приложимость к жизни многих. Потому, что, опять же, мы же прекрасно представляем, что молитвенных текстов, относящихся к самым разным святым, самым разным духовным опытам — огромное множество. Но, вот, так — вынесенных, как бы, в заглавие целых периодов ( как, например, здесь — молитва преподобного Ефрема, в рамках Великого поста ) — таких, конечно, не много. Поэтому, здесь мы можем говорить о том, что, несмотря на то, что текст возникает в монашеской среде, всё-таки, он описывает опыт большинства. Поэтому, наверное — да, от «главных-не главных» здесь можно отойти, а, вот, о том, что — о регулярных, если мы говорим о грехах, и наиболее желательных, если о добродетелях, то, вот, это, наверное, будет большим попаданием.

А.Ананьев:

— То, с чем преподобный Ефрем сталкивается сам, говорите Вы, и это то, о чём думал я.

Правда, этот вопрос я хотел задать ближе ко второй половине программы, но задам сейчас.

Давайте, проведём параллель с живописью. Есть человек, который размышляет над тем, как передать дрожание капли росы на рассвете, вот с этим, вот... мягким розовым светом на длинной травинке осоки, и чтобы во всём этом была печаль...

А есть человек, который не умеет рисовать круг — это я. Ну... в своей христианской жизни. И есть — преподобный Ефрем, который размышляет о том, как бы добиться совершенства на том уровне мастерства — если говорить о живописи, — на котором находится он.

Вот, насколько мне применимы его размышления о том, как добиться совершенства в передаче света вот этого рассветного солнца в капле росы на траве осоки, если я... ну... я хочу, конечно, научиться, это моя задача — научиться, но я даже круг кривой рисую.

О.Александр:

— Ну... мне кажется, что нам принципиально важно не иметь иллюзий. Потому, что, когда мы говорим о святости, мы воспринимаем её, как безусловную безгрешность. Но, если почитать автобиографическую небольшую заметочку преподобного Ефрема о самом себе, то с ней мы можем солидаризоваться, как правило, ничуть не меньше, чем с данным его молитвенным текстом. Там про то, что — ленив, склонен к ссорам... там... далее, далее, далее... то есть, так вот... очень ёмко, лаконично, и — в цель.

А.Ананьев:

— Не верю я этому, отец Александр!

О.Александр:

— Напрасно, напрасно...

А.Ананьев:

— Вот, не верю! У меня жена, вот, тоже, всё время, говорит: «Ой, я такая плохая, я такая плохая...» — но, давайте, вот... будем откровенны... какая же она — плохая? Она же — совершенство!

О.Александр:

— Ну, конечно... кроме всего прочего, она же и слышит Вас! Это же... надо же... иметь в виду!

А.Ананьев:

— И я не понимаю, о чём можно говорить на исповеди полчаса, если у неё за душой — ничего, кроме света, тепла и любви!

О.Александр:

— Смысл в том, что... опять же, вот, как мне думается... что... ведь, меняется угол зрения, с течением времени. И, более того, наша... такая... регулярная ошибка... более того, мне даже кажется — это не просто ошибка, это — прямое искушение от дьявола, когда, по прошествии большого периода времени, у нас возникает мысль, что всё напрасно: «Смотри — вот, твой гнев, вот, твоя похоть, раздражение, любовь к деньгам, и всё остальное — они же никуда от тебя не ушли. Зачем?.. Если бы всё это время ты стагнировал перед телевизором... ну... или как-то иначе проводил это время, вот, в самом примитивном формате, ты достиг бы того же результата. Тогда, в принципе, всё это начинание — бессмысленно. Брось его, хотя бы, сейчас. Постагнируй, хотя бы, оставшийся период времени!» И глубокая ложь в этом именно, как раз... вот... в этом аспекте — в угле зрения. Что, с одной стороны, я, до сих пор, вижу в себе эти промахи. Но, если я, предельно трезво, смотрю на этот промежуток времени, я не могу не признать, что ряд вещей, которые совершались мною механически, аффективно, и на которых я не останавливал сознание ни на секунду — они были, как мне казалось, прямым проявлением меня, — теперь воспринимаются мною, как действительная страсть и падение. Я прилагаю усилия к тому, чтобы в моей жизни они не появлялись. И, слава Богу, с помощью Божией и Его благодатью, они, действительно, меня — в объёме — оставляют. Не оставляют — прецедентно. Да, время от времени, они, когда-то, всё равно, поднимают голову. Но это — совсем не то же самое. Это, как, условно, ситуация, что — в принципе, абсолютно здоровых людей нет, есть — недообследованные. Это — безусловно. Но мы понимаем, что дистанция между необследованным атлетом, бегающим марафон, и человеком, прикованным к инвалидному креслу — грандиозная. Хотя, в целом, болезни можно найти и у одного, и у другого.

А.Ананьев:

— Ну, если атлет серьёзно занимается тем, чем он занимается, он очень болен...

О.Александр:

— Ну, со здоровьем — тоже не очень...

А.Ананьев:

— ... у него со здоровьем — большая беда.

Прежде, чем мы очень предметно приступим к обсуждению празднословия — со всем своим празднословием — я хочу задать ещё один, очень короткий, вопрос... вернее, я надеюсь услышать от Вас очень короткий понятный ответ. Я этот вопрос задаю в каждой программе этого цикла.

В чём должна быть моя цель Великого поста?

О.Александр:

— Мне кажется, она абсолютно своя. То есть, двух одинаковых — не бывает.

А.Ананьев:

— Это... подождите. Есть один, наш общий, Великий пост. В нашей Церкви... и... вот... я не знаю... слово «правила» уместно или нет, но... правила... давайте, возьмём слово «правила» — правила для всех одинаковы. Как же может быть, что цели-то у всех разные?

О.Александр:

— Ну... мне кажется, это безусловно. Как советская школа, которая должна была вытачивать советского гражданина — вытачивала очень разных людей! Вот, прям-таки, радикально разных!

А.Ананьев:

— Какой неожиданный пример, отец Александр!

О.Александр:

— Хотя, подходы она исповедовала абсолютно системные.

Вот, мне кажется, точно так же и здесь. На самом деле — более того. Это же — наша ошибка, когда мы воспринимаем Великий пост, как безусловную общеобязательную единую схему. Вот, он и отличается от советской школы. Хотя, на самом деле, правды-то ради, надо сказать, что и там было подходов-то достаточно. Но... вот... если просто в формате сравнения, то... вот... как раз, между постной практикой, как формой внутренней работы, как формой внутреннего делания, и вот такими... как бы... казарменными темами, на самом деле, ничего общего нет. Совершенно ничего общего!

И, более того, если, в конечном смысле, мы, конечно, все объединены одной целью Встречи с Христом Воскресшим, то здесь, всё равно, есть несколько «но».

Потому, что, во-первых, Христос уже Воскрес. Это для нас, которые вовлечены в пространство и время, Церковь актуализирует в каждый какой-то период времени, одни и те же темы. Потому, что мы не можем держать их... как бы... в совокупности. Мы, всё равно, можем быть сосредоточены в один момент в чём-то одном. Поэтому, вот эта вся тема календаря и цикла — она совершенно нормальна и естественна.

Но, с другой стороны, как бы, вот, в рамках поиска этой Встречи, в рамках пути к Христу, мы понимаем, что мы идём, каждый, очень своеобразной дорогой, и, каждый, сталкиваемся с очень своеобразными вопросами и искушениями.

Вот, поэтому, период поста — это... ну... скажем так... вот... очень индивидуальное, очень личностное делание, где каждый должен найти вот ту точку, как бы, которая является для него опорной, и тот вопрос, который является для него самым проблемным.

И, мне кажется, вот, эти две константы из вида не упуская — вот, он и должен этот путь осуществить.

А.Ананьев:

— Человек способен сам сформулировать это — без помощи извне? Без помощи духовника?

О.Александр:

— Есть какие-то очевидные вещи.

То есть, с одной стороны, на каких-то этапах, эта помощь, безусловно, необходима. Но, в ряде случаев, так — как бы, мы понимаем, что что-то над нами настолько однозначно довлеет, что мы задыхаемся под этим грузом, мы не можем с ним жить ни дня. И, при этом, живём с ним — ежесекундно. Тогда — вопросов не возникает.

С другой стороны — про другие случаи говоря — у нас бывает ложное целеполагание. Когда нам кажется, что вот такая-то вещь — она столь ужасна в моей жизни...

А.Ананьев:

— Вот, вот, это то, о чём я говорю...

О.Александр:

— ... что — о, ужас, ужас! — вот, это первое, над чем мне надо трудиться и работать! А это — совершенно не так.

Ну, самый простой пример, самый штатный, из моей ничтожной священнической практики могу свидетельствовать. Люди ужасно переживают по поводу сексуальных грехов. Вот, это просто тема, которая выворачивает их наружу. И они не понимают, что за вот этим большим, но... таким... достаточно воздушным шаром, аккуратно притаились камни, стоящие в рядок. Их — не видно, но их удельный вес радикально больше, чем тот шарик, который ты видишь. И он пытается биться с ним, в то время, как там — всё оно мирно живёт, плодится, умножается. И, ему кажется, вот сейчас он достигнет этого счастливого момента — и всё станет хорошо. Потом этот шарик лопается, и оказывается, что за ним... мамочки мои... работа-то ещё и не начиналась!

А.Ананьев:

— Ну, это — если лопается.

О.Александр:

— А... или — да, или — он сопровождает его всю жизнь, и он находится в счастливой уверенности, что, кроме этого, в общем-то, у него — плюс-минус — всё хорошо.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— «Вопросы неофита» на светлом радио.

Сегодня на них отвечает настоятель храма Богоявления в Ярославле, пресс-секретарь Ярославской епархии священник Александр Сатомский.

Наверное, следовало бы переименовать программу «Вопросы неофита» в программу «Дух празднословия», поскольку мы говорим о празднословии. И, готовясь к программе, отец Александр, я вдруг осознал, как это часто бывает: что-то, там, читаешь, читаешь, снова и снова, и снова, и не зацепляешься глазом, а потом — раз, зацепился, и вдруг — понял. Вдруг увидел, вдруг прочитал, вдруг — дошло: о чём мы редко задумываемся, так это, действительно, о празднословии.

Для меня стало неприятным открытием, что — и это прописано, это не намёк, это прямо сказано — за каждое праздное слово нам придётся отвечать. И сам Господь Иисус Христос сказал, что за всякое праздное слово дадим мы ответ на Страшном Суде ( Евангелие от Матфея, гл.12, ст.36 ).

По-че-му? Чем опасно праздное слово? Это — всего лишь, слово! Это шевеление губ и звуковые волны, которые вот сейчас есть, а через полсекунды, когда они уже отразились от стен — их нет. Как и не было.

О.Александр:

— Мне думается, что ответ нам хорошо было бы поискать, в принципе... ну, в такой, может быть, неочевидной теме, как соотнесённость нашей антропологии ( нашего учения о человеке ) с нашей триадологией ( с нашим учением о Боге ).

У многих ранних экзегетов, и у апологетических авторов — у тех, кто отстаивает истины веры — встречаются такого рода размышления о Троице, что, вот, как, например, наш ум рождает слово, посредством дыхания, то, вот, примерно в похожей форме взаимодействия, со всеми оговорками, да, бытийствуют Лица Святой Троицы. То есть, в итоге, одно от другого неотделимо. Это всё рождает, в совокупности, изъявление ума. Вот, то, что там гнездится — в итоге, и обретает форму.

В этом смысле... так, как, в принципе, христианство — это про слово... то есть, понятно, что Бог — любовь, но Бог — явленный в Слове, и через Слово, и Бог — словесный, Бог — личность... поэтому, мы, мне кажется, и делаем такой большой акцент и упор на темы речи и молчания.

Ведь, опять же, если проводить какую-то параллель с учением о Боге, Бог Отец — невысказан, о Нём можно сказать — Великое Молчание. Все, ведь, те ветхозаветные фрагменты, в которых мы видим явление, откровение, теофании Божества, как минимум, с точки зрения отцов Церкви, являются явлениями и откровениями Сына. Они — не есть явления Отца.

А.Ананьев:

— Всё, что «и сказал ему Бог» — это всё...

О.Александр:

— Да, это всё — Бог Слово. То есть, все моменты, даже вплоть до встречи с Адамом в Эдемском саду — это встреча Слова.

Это, как бы, такой материал — на «подумать».

А.Ананьев:

— Но это — материал на «подумать» на десять жизней...

О.Александр:

— И, вот в этом плане — да, Отец — это Великое Молчание. Но это Молчание, которое рождает Слово. И, поэтому, такая большая ответственность и на нас за нашу речь. Потому, что, по-хорошему, высказанность — это очень важная, очень значимая категория.

То есть... наше общество, достаточно давно, утратило вот эту восприимчивость к ценности сказанного слова. Вот эта вся тема «слова чести»... там... и всего остального — воспринимается, как дикий атавизм, что «тут не о чем говорить». Но, вот, конкретно, в данной теме, вполне возможно, что традиционные общества были более верны, да... как бы... попадали «в точку» с этим вопросом. Почему, например, считалось, что немногословность для мужчины — это, вообще-то, нормальное и естественное качество и свойство. Потому, что каждое его слово — оно, действительно, наполнено.

В этом плане, конечно... такой... маленький фидбэк... что, в принципе, очень... так скажем... саркастично получилось, что сегодня Вы ведёте разговор о празднословии с пресс-секретарём...

Это тема, которая у меня, например, у самого озвучена и в голове, и у меня даже в одной из социальных сетей это стоит в заголовке — про то, что, на самом деле, лучше молчать и быть, чем говорить — и не существовать.

А.Ананьев:

— И оставшиеся 40 минут мы проведём в молчании...

О.Александр:

— Помолчим.

А.Ананьев:

— Да, это было бы — самое правильное. Но... почему же — саркастически-то, отец Александр? Ведь, как раз, работа пресс-секретаря — она заключается в том, что... по сути... Вы десять раз отмеряете, прежде, чем отрезать слово. То есть, для Вас, значимость произнесённого, написанного, отправленного слова в десятки раз выше, чем для любого другого человека. Вот уж кого нельзя упрекнуть в празднословии, так это — пресс-секретаря Ярославской епархии!

О.Александр:

— И не только Ярославской!

А.Ананьев:

— И не только Ярославской, безусловно, да! Но, то есть, это — человек, который, учитывая все сложности, все происходящие события, все трудности, имеет понимание того, насколько важно каждое, сказанное им, слово — здесь и сейчас.

О.Александр:

— Ну... кроме всего прочего. Потому, что, опять же — к сожалению, нами... опять же, в рамках общественного дискурса... утрачено понимание того, что, по ряду поводов, мы, объективно, можем только промолчать. То есть, это воспринимается, как провал, пробел и слабость. Но, например... вот... на материале ряда кризисных ситуаций, с которыми, в рамках своей рабочей деятельности, я сталкивался, я понимал, что... мы не можем об этом говорить... не можем. Хотя, это было бы хорошо, правильно, выигрышно, и поставило бы нас в очень красивую позицию. А, соответственно, тех, кто оппонирует нам в этом вопросе — вот, оно их-то бы, как раз, выставило в самом радикально неприглядном свете. Но, в данном случае, я понимаю, что... из самых примитивных моих христианских представлений, так делать нельзя.

Поэтому, вот это хождение по, на самом деле, очень тонкой струне — это большое и сложное дело. Поэтому, молчать и быть — лучше. Но... возможно ли это?

А.Ананьев:

— Я сейчас уточню, отец Александр. Для меня это очень важно.

Правильно ли я понимаю Вас, что всё, что не молчание — суть празднословие?

О.Александр:

— Отнюдь. Отнюдь, совершенно нет. Человек не может существовать вне вербальной среды, в невысказанности. Просто, вопрос в том, что, в каких-то ситуациях... да... как бы... и, мне кажется, в этом, собственно, суть всей темы — что мы не различаем ситуаций. Есть время говорить, и время молчать — это, если перефразировать Экклезиаста, да? Вот, про то, что разбрасывать камни, и собирать камни.

Неразличение духов в этом вопросе — оно часто и рождает, в том числе, вот эту греховную повреждённость. Рождает вот эту череду последствий, которые потом долго догоняют.

А.Ананьев:

— Как бы Вы сформулировали критерии, симптомы того, что речь — необходимая речь, повседневная речь — превратилась в празднословие, заболела празднословием?

О.Александр:

— Ну, во-первых, мне кажется, это — болезненная жажда излиться, высказаться. Когда тебя не спрашивают.

А.Ананьев:

— В этом — смысл семейной жизни!

О.Александр:

— Отнюдь, отнюдь... мне кажется...

А.Ананьев:

— Пойти, высказать всё, что у тебя на душе...

О.Александр:

— Ты — ждёшь. У тебя есть запрос на то, чтобы выслушать, ты хочешь принять это — это, как раз, совершенно другой тип процесса! Когда вторая половина пересекает порог квартиры, ты — хочешь общаться, ты — хочешь слышать.

То есть, про болезненность — это когда меня никто не спрашивал, от меня никто ничего не хотел, но я скажу. Вот, мне кажется, это — плохой признак.

А второй момент — это, наверное, уже про внешние проявления, да? То есть, если человек внимателен, он может просто понаблюдать — не тяготятся ли им? То есть, может быть, пора уже давно сворачивать вопрос? А такое, к сожалению, часто бывает, и я регулярно наблюдаю, когда человек поёт соловьём, в то время, как все уже утонули в гаджетах, и... вообще... пропали в безвестности... там... задние ряды начинают покрываться плесенью.

Вот, это... как бы... очень простое, очень, я бы даже сказал — примитивное, проявление празднословия, как такового.

А.Ананьев:

— Вот, я не хочу употреблять слово «поспорить»... но я хочу подискутировать с Вами на сей счёт.

Празднословие, ведь, может быть крайне привлекательным, крайне притягательным! Оно может втягивать тебя в это! И Вы, как человек, немало занимающийся, в частности, социальными сетями, понимаете, что втянуть человека в празднословную дискуссию очень легко! Нас очень легко — спровоцировать. На длинные полотна, на какие-то рассуждения, о которых ты завтра будешь жалеть... да, через пять минуть о них будешь жалеть, но кнопка «отправить» уже нажата!

Вот, об этом, и о многом другом, мы поговорим через минуту полезной информации на светлом радио — минуту, далёкую от празднословия.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— «Вопросы неофита» на радио «Вера».

На них сегодня отвечает настоятель храма Богоявления в Ярославле, пресс-секретарь Ярославской епархии священник Александр Сатомский.

Я — Александр Ананьев.

Вот, сейчас, формулируя симптомы празднословия — потому, что, всё равно, я сейчас чувствую, что все те, кто слушает радио «Вера», пытаются понять: «Вот, то, что я говорил сегодня, пять минут назад, сегодня утром, вчера вечером — это было празднословием, или нет?» — по сути... вот, я сейчас тоже слушал Вас, отец Александр, и думаю — наверное, всё, что я говорил вчера, было празднословием, за исключением одного — я сказал жене: «Я тебя люблю». И, вот, сразу: «А я сказал, вообще? Наверное, не сказал. А стоило ли тогда, вообще, что-то говорить, если ты этого не сказал?»

И Вы сказали, что празднословие — это, когда... ну, один из симптомов... это, когда ты говоришь, когда тебя никто не спрашивает, и ты говоришь, когда это уже никому не интересно. Но, ведь, нередко, бывает так, что... вот это вот... поток яркий, неоновый, глянцевый, пустой — он невероятно притягателен. Как... вот... ты, большим пальцем... я, уж не знаю, скоро уже — через 20 лет — у человека большой палец на правой руке будет в 5 раз длиннее — потому, что он им, всё время, картинки на смартфоне... вот так вот... проматывает. В них нет смысла... ну, как правило... у меня-то — точно, но вот почему-то очень нравится вот это вот... как серпантин разбрасывать, конфетти. То же самое, может быть, и с потоком слов другого человека, или и самого себя? Разве может быть критерием... как-то... внешний ответ со стороны человека? Разве содержание, смысл того, что ты говоришь, не первоначальный симптом того, что что-то пошло не так?

О.Александр:

— Ну... мне кажется... Ну... с одной стороны, я, конечно... да... преимущественно, соглашусь. Но, с другой стороны... ну... в виду... скажем так... того, что я постоянно присутствую в специфичной среде, я наблюдаю, как даже Слово Божие — слово Писания и слово Откровения — может легко стать почвой для примитивнейшей: а) графомании, б) празднословия.

То есть, в некотором смысле, тема насыщенности — она, конечно, важна. Но... это — достаточно тонкая вещь, она может много где, и, по-разному, выстреливать. Разве нам не известны примеры сорокапятиминутных-полуторачасовых проповедей? Ну, к примеру. Но, ведь, при всём при том, Златоустов среди нас — маловато. За которыми можно было бы следить, ловя каждое слово. Сознание слушающего начинает гаснуть, минуте на шестой, и, на двенадцатой, человек — уже давно в АШАНе, или ещё где-нибудь. Всё! Там... как бы... в глазах — стекло! Это же тоже — плохой признак. Невнимательность, нечувствительность к аудитории, непонимание того, а воспринимают ли говоримое, или это ты выговариваешься — это, мне кажется, плохой признак, плохой...

Я сужу очень... как бы... внутрикорпоративно. Понятно, что я рассматриваю, может быть, другой блок примеров. А, скорее... вот... те вещи, о которых Вы говорили — это, наверное, даже не про празднословие. Это — больше про праздность. Это — про желание не загружать себя. То есть, это же, ведь, кроме всего прочего — вот, этот вот свайп постоянный телефона — он же, вообще... как бы... с речью-то, ведь, никак не связан. Мы просматриваем контент, который, как правило, просто визуален. Если там встречаются пять слов на картинку, то это уже — очень насыщенное интеллектуальное произведение! Как правило, котики и без текстов хорошо заходят.

А.Ананьев:

— Иная речь достойна этим картинкам, отец Александр!

Мы, как-то раз, провели эксперимент. Я, пытаясь объяснить что-то одному своему знакомому, просто взял и расшифровал дословно, дозвучно — всё, что он говорит, и мы с ним, вместе, смеялись над этим потоком бессмысленных сочетаний слов, звуков, междометий... и, вообще, неизвестно откуда взявшихся, тонких и необъяснимых образов.

На одном из православных порталов я набрёл на формулировку, готовясь к сегодняшнему разговору. «Ефрем Сирин боится того, что язык может погубить его, — пишет неизвестный мне автор, — а эти несчастные болтуны всё мелют и мелют, и ничего не боятся». В принципе, всё соответствует нашей теме — теме празднословия. Но у меня, как у неофита, вопрос: погодите... а что конкретно нас может погубить? Где опасность?

Ну, мелют... но, до тех пор, пока это не вредит никому, пока это не является лжесвидетельствованием, оскорблением, попыткой абьюза какого-то, психологического насилия — ну, казалось бы... ну, пожалуйста... Если это бессмысленно... ну, и что, что бессмысленно? Мало ли бессмысленных вещей мы делаем! Опасности-то... нету здесь яда... или — есть?

О.Александр:

— Мне думается, что это, скорее, про... ну, скажем так... предвосхищение опасности.

В каком-то смысле — да. В пустом, может быть, даже никого не осуждающем, разговоре — да, действительно... в общем-то, там хорошего — ничего, но и плохого — ничего нет. Кроме одного «но». Празднословие становится... как бы... во-первых, воротами, которые впускают многие другие грехи, а, конкретно применимо к речи, оно... как бы... расслабляет нас внутренне. Это — как... знаете... употребление ненормативной лексики в разговоре. Оно, само по себе, не очень хорошо, а, с течением времени, развязывает нас в принципе.

А.Ананьев:

— Вот, очень хороший пример, да...

О.Александр:

— Вот, точно так же, и с празднословием. Я не говорю ничего критичного, но я не замечу того момента, когда от этого лёгкого, бессодержательного разговора я, ради вот этого самого «красного словца, не пожалею и отца» — я докину в эту речь того, что обрушит моего ближнего, что, как раз, может стать лжесвидетельством, и, вообще, всем, чем угодно.

Это, конкретно, разговор про собранность, в итоге. То есть, не про то, что говорить — плохо, а молчать — хорошо. А именно — про внутреннюю собранность. То есть, просто — посматривай, подумывай про то, что ты говоришь.

С каждым ли словом, сказанным тобой, ты согласен? Ты, действительно, это — так и думаешь? Ну, это, как минимум, вопрос, который мы точно должны себе задавать.

А.Ананьев:

— В размышлениях о празднословии, я пришёл к какому-то... даже не выводу, а предположению — что празднословие имеется в виду, только в отношении темы Бога, темы веры, темы религии. Вот, всё, что касается Бога, веры и религии — это не может быть празднословием. И мы сейчас, вот, проговорили, что вполне может быть.

А, вот, всё, что не касается этой темы — там лучше помолчать. Ну, или ограничиться... там... простыми фразами. «Будьте любезны, передайте за проезд...» — всё, и не надо пускаться в разговоры «а какая сегодня хорошая погода... и шляпка... и дети... а раньше было не то... а, вот, сейчас вот так вот...» — зачем это всё? «Передайте за проезд...» — и всё.

А, вот, когда ты, действительно, о каких-то важных вещах... или это не касается темы, отец Александр?

О.Александр:

— Ну... мне, всё-таки, кажется, что празднословие — это не про тему, а про формат. То есть, опять же, как мы с Вами сказали — пожалуйста, любая религиозно окрашенная беседа может стать прекрасным поводом для празднословия... вот... совершенно безо всякого внутреннего напряжения. Поэтому...

Ну, и, более того: никоим образом, мы не можем сказать, что наша обыденная речь является празднословием. Это — не так.

Мы говорим, именно, про пустую, бессмысленную, и, вот, в этой пустоте, расслабляющую, вводящую нас в пограничные состояния, речь.

Но то, что мы можем и должны говорить не только в рамках религиозной повестки — это безусловный факт.

А.Ананьев:

— Всё равно, немножко непонятно. А если тебе доставляет удовольствие пустой разговор? Он не делает тебя хуже, не делает тебя лучше. Ты едешь по весенней дороге, с женой, куда-нибудь в хорошее место, и вы говорите о том, о чём и не вспомните через пять минут, но этот разговор доставляет вам удовольствие, и дорога так быстрее проходит. Естественно, мы не говорим на какие-то глубокие евангельские темы — в этот раз, хотя, довольно часто у нас... там... возникают какие-то рассуждения. Но мы говорим о чём-то... я не знаю... даже не вспомню о чём... о динозаврах, о погоде, об одежде, о перламутровых пуговицах... я не знаю, что ещё... Но, вот это, ведь, не может же быть празднословием... то есть, у меня, внутренне, есть ощущение, что вот это — не может быть празднословием. Хотя, по всем критериям — оно пустое! И ты не стал лучше от этого, ты не запомнил, не вынес ничего... ты не можешь сказать о себе, что: «Да, отец Александр, я задумывался о каждом слове, я взвешивал каждую мысль прежде, чем облечь её в слова...» — да, ну, нет же! Ты ехал просто и болтал... вот — болтал!

О.Александр:

— Вы стали лучше. На самом деле, Вы стали лучше! Потому, что, в этот момент времени, Вы являли любовь, реализовывали её на практике.

Это же не принципиально проявляется только в том, что Вы вынесли супругу из горящей избы! Ну, тоже круто, конечно, но... слава Богу, редкая ситуация. А, вот, в этих, в маленьких, принципиально обыденных вещах, мы, на самом-то деле, и проявляемся. Потому, что события подвига, события прорыва — это, конечно, очень сильно, но в жизни большинства из нас — слава Богу — их вообще не происходит. Значит ли это, что мы проживаем жизнь впустую? Ни в коем случае! Это значит, что мы реализуем себя, вот, в этих малых вещах, в малом делании, и в этом нет ничего плохого.

Человек, который работает работу, получает зарплату деньгами, живёт в семье и пытается построить с Богом какие-то вменяемые, адекватные отношения — он не просто недалёк от спасения, он, собственно, спасением-то и занимается. Для этого не надо восходить на гору Кармил. Хотя, тоже, конечно — дело неплохое!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— «Вопросы неофита» на светлом радио.

На них сегодня отвечает настоятель храма Богоявления в Ярославле, пресс-секретарь Ярославской епархии священник Александр Сатомский.

Скажите, отец Александр, слово — материально?

О.Александр:

— Безусловно, нет. К сожалению, в рамках нашего... ну... скажем так... православного учительного дискурса — такого... направленного на самые широкие аудитории, мы, в ряде случаев, осуществляем очень опасные... прямо-таки... методического характера, ошибки.

В том числе, и вот эта тема про материальность слова, про энергетическое его наполнение, и ещё про что-нибудь, чем мы пытаемся, как бы, поставить преграду празднословию — мы, тем самым, вводим в нашу аскетику и душепопечение — эзотеризм. Чистейший! Ни в коем случае, так говорить, и даже думать, нельзя! Ну, или, как минимум, можно, но с православием это не связано.

Поэтому, когда пытаются рассказать о вреде мата — потому, что он меняет составы воды, и, наоборот, о пользе доброго слова — потому, что оно, опять же, см. п. ниже — меняет составы воды... да, пусть эта вода стоит уже, в конце концов, с тем составом, с каким она есть, или меняет его произвольно — с нашим словом это не связано никак! Слово — это именно высказанность. То есть, в хорошем, в глубоком смысле — это «от избытка сердца говорят уста». Вот, к этой бы ситуации... как бы... нам и нужно подходить, чтобы вот этот избыток реализовывался таким образом. То есть, ни о какой материальности, энергетичности, ещё раз повторюсь, и всех подобных штуках из арсенала Джуны мы говорить не можем.

А.Ананьев:

— А как же относиться к вот таким... житейским советам не произносить тех или иных фраз — потому, что они будут программировать тебя на неуспех, на уныние, на то, что у тебя... там... ну, вот... у нас в семье есть такая... то ли в шутку, то ли всерьёз, мы старательно избегаем фразы «ну, ничего себе!» — потому, что... ну... плохая фраза. Зачем, вот, ничего-то себе? Лучше себе — всё, во славу Божию! А зачем — вот это вот...

Вот, в этом смысле, действительно, от слова что-то зависит произнесённого, или же — это пустое?

О.Александр:

— Мне кажется, что это формат бытового суеверия.

Ну, то есть, на самом деле, как мы чуть ранее говорили, что даже молитвы, произнесённые впустую, ничего не значат...

А.Ананьев:

— Ага...

О.Александр:

— ... не «сработают» сами по себе. Сколько ни говори «сладко», сахара на языке так и не появится! Точно так же и с вот этими вещами, что «нельзя говорить вот этого», «нельзя желать удачи»... там... ещё какими-нибудь вот этими... своеобразными ходами. С реальностью это не связано никак.

То есть, мы понимаем, что в нашей жизни присутствуют две свободы — моя и Бога. Всё. То есть, никаких вот этих... скажем так... метафизических сил, которые существуют в каком-то, совершенно отдельном от этих двух свобод, ключе, и функционируют самостоятельно, и, соответственно, в функционирование которых я могу как-то вовлекаться, даже случайным образом, сказав то или иное, сделав то или иное действие — вот, это, как раз, и есть чистый такой формат магического сознания, и... магия паразитирует на религии. Причём, это — общая тема для любых религий. Но нам нужно видеть это, понимать это и сознательно этого избегать.

А.Ананьев:

— Я не думаю, что речь идёт об обете молчания, но есть какое-то послушание у монахов, когда они не говорят с людьми, которые приходят... там... вот, я прихожу, а они так хмуро на меня смотрят, и уходят, не сказав ни слова. Я понимаю, что это не невоспитанность, а это их послушание — то есть, они не должны со мной говорить.

Вот, это вот молчание, которого придерживаются люди, стремящиеся подняться вверх по ступеням духовного развития — это тоже попытка избежать празднословия? Или же — это что-то другое?

О.Александр:

— Мне об этом радикально сложно говорить — потому, что к этому опыту никакого касательства и отношения я не имею. Поэтому, оценить это со стороны — мне, объективно, никак невозможно.

Единственное... я, например, могу проиллюстрировать это примером фильма... не вспомню сейчас... это немецкий режиссёр... «Великое молчание». Три часа документальных съёмок цистерианского монастыря, где за всё это время не звучит ни слова. Это — про опыт молчания. То есть, насколько, в ряде случаев, мы переоцениваем речь.

То есть, это братство живёт в этом формате постоянно. То есть, они говорят в рамках храмового Богослужения. Но есть маленькое «но», которое в этом фильме, в общем-то, никак не обозначено. На самом деле, Воскресный день — это день прогулки и разговоров. Замечу — именно прогулки. То есть, братия просто гуляет по окрестностям и ведёт диалоги. Потому, что, кроме всего прочего, если постоянно натягивать струну, то, с какого-то этапа, она лучше звучать уже не будет, а лопнуть — может, абсолютно без проблем.

А.Ананьев:

— И, к тому же, пальцы посечёт.

Мне никогда не нравилась установка «молчи, за умного сойдёшь». Понятно, почему она порочна. Потому, что... ну... вообще, плохо пытаться «сойти» за кого-то, вместо того, чтобы быть собой.

С другой стороны, не молчать — значит, впасть в грех празднословия. Ну, вот, так получается. Потому, что говорить так, чтобы каждое слово было непраздным, не пустым... ну... это надо: а) обладать изрядным жизненным опытом — вот, таким, как у преподобного Ефрема; б) знаниями; и, в конце концов, в) уметь говорить. Потому, что это тоже искусство, в котором ни я, ни мои друзья — те, кого я знаю — не владеют в совершенстве.

Там... вот... если за Вами записать, отец Александр, получится связная, почти книжная, речь. В то время, как, если записать за мной — ну, получится какой-то бардак, и требует это всё редакторской работы изрядной.

Так, может быть, действительно, лучше — молчать? Не чтобы сойти за умного, а чтобы не оступиться, не впасть в это празднословие, мимо которого мы сейчас пытаемся проплыть?

О.Александр:

— Ну... с одной стороны, тезис про «сойти за умного» — это, в некотором смысле, также парафраз на Экклезиаста. Там есть несколько значимых фрагментов, которые рассуждают на темы речи и молчания. В целом, для... вот, например, ветхозаветного текста, очень любопытно, как эти темы соотносятся.

Но там мы видим, что, при всём при том, хотя иногда случается, что праведник в критических ситуациях безмолвствует — вот, как бы... как это ни странно — но на примерах... таких... пространных мы видим, что речь — важна.

«Израиль возопил», — и Бог услышал его, и произошли события Исхода. Причём, в данном случае, вот этот термин «возопил» — он, вообще, никак не связан с молитвой. Там нигде не говорится, что израильтяне обратились с плачем и покаянием к Богу, и Он над ними милосердовал. Нет. Израиль возопил от геноцида, от убийства детей — и Бог услышал этот плач. И, собственно, все эти дальнейшие события — это результат.

То есть, говорить о безусловном уходе от речи, в плане... скажем... формата исключительно прагматичных высказываний, вроде «дайте, пожалуйста», «хорошо», «спасибо», «до свидания», и в других таких вещах, на самом деле, мне кажется, в нашем случае, в нашей культурной ситуации — это совершенно неправильно.

Мы не видим этому прямого подтверждения в библейском тексте, и мы не видим к этому возможности в нашем культурном поле. Вы совершенно верно заметили, что угрюмо отворачивающийся и уходящий от Вас монах — он, во-первых, воспринимается, как невоспитанный человек.

А.Ананьев:

— И, вообще, молчание воспринимается, как невоспитанность.

О.Александр:

— И, соответственно, к молчанию — возникают вопросы. Оно может по-разному интерпретироваться, но, как правило, оно очень редко интерпретируется положительно. То есть: «Если он молчит, значит, он что-то задумал...»

А.Ананьев:

— В этом смысле... простите, перебью... я вспомнил, есть такое правило современного этикета — правило об «elevator tolk», о разговоре в лифте. Если ты заходишь в лифт с незнакомыми людьми — неважно, это лифт дома, или отеля, перед тобой — соседи, или китайские туристы, и ты не говоришь на китайском, а они — на русском, но ехать молча с человеком в лифте нельзя. С ним обязательно надо вести разговор, неважно о чём — о погоде, ещё о чём-то... вот, потому, что молчание — пугает. Особенно, в лифте. Молчание — напрягает, оно заставляет задуматься о нехорошем.

А празднословие, выходит, это — обезболивающее?

О.Александр:

— Ну... кстати, про тему празднословия, как обезболивающего, это — безусловный факт. Безусловный. И, на самом деле, даже правильно сказать, что не только празднословие — речь, как обезболивающее. Потому, что высказанность избавляет нас от боли, в ряде случаев. Ну, или позволяет притупить её. И, вот, в этом смысле, она тоже ценна — когда ты ничем не можешь помочь человеку, на самом деле, лучше ничего ему не советовать, а его послушать.

Когда... ну... это частый, кстати, камень преткновения в отношениях между мужчиной и женщиной. Когда женщина жалуется, мужчина начинает советовать, и оказывается неправ. Это потому, что, с его деятельной позиции, конечно, ситуация ужасна! Надо вот это брать, туда — нести, вот это — делать, тому — сказать.

А ей — ничего не надо! Ей надо, чтобы её послушали, может быть, согласились, может быть, даже и ничего не сказали — чтобы её вовлечённо послушали, покивали, при условии близких отношений — погладили по голове. Всё.

То есть, мужчина воспринимает такую речь, как запрос. Женщина — никакого запроса к этому не присовокупляет. Это — совершенно самостоятельный жанр.

Вот, поэтому — да, тема обезболивания с речью очень плотно связана.

А.Ананьев:

— Меньше минуты осталось у нас от программы. Закончить её я хочу цитатой: «Покаяние — это сосредоточение. Сосредоточение — это возможность посмотреть вглубь себя. Глубокий взгляд в себя возможен, когда ум и сознание человека не засорены суетой и безразличием». А, вот, суету и безразличие рождают четыре порока, о которых и говорится в этой части молитвы Ефрема Сирина: праздность, уныние, любоначалие и празднословие.

Суета и безразличие... Вы согласитесь с этим высказыванием?

О.Александр:

— Безусловно.

А.Ананьев:

— Тогда мы на нём и завершим.

Спасибо Вам большое за этот разговор!

Настоятель храма Богоявления в Ярославле, пресс-секретарь Ярославской епархии священник Александр Сатомский сегодня отвечал на вопросы неофита.

Я — Александр Ананьев. И — ровно через неделю мы перейдём к приятной части молитвы Ефрема Сирина. Начнём — с целомудрия, и я уже даже знаю, с кем мы будем говорить на эту тему. Это будет прекрасно!

Спасибо вам большое! Вернуться к нашему разговору вы можете на нашем сайте radiovera.ru. Пока!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».