В период великого поста мы говорили о том, зачем поститься молодым людям и подросткам, можно ли объяснить им, в чем ценность поста и как вообще говорить с молодежью о вере.
На вопросы Константина Мацана отвечали:
— настоятель храма Космы и Дамиана на Маросейке протоиерей Федор Бородин;
— писатель, психолог Александр Ткаченко;
— педагог, музыкант, солист ансамбля «ИХТИС» Адриан Гусейнов;
— журналист, писатель Анна Леонтьева.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. Наша сегодняшняя программа будет не совсем похожа на обычные «Светлые вечера» — в отличие от привычного формата, от часового интервью в студии, мы записали несколько бесед с разными людьми. А поговорим мы сегодня об отцах и детях, проблеме, через которую проходит любой родитель, когда дети входят в подростковый возраст и отношения с ними претерпевают изменения. Связаны эти изменения часто бывают и с вопросами веры и Церкви. Подросток, особенно если семья церковная, начинает осваиваться во взрослой жизни, отторгает то, что раньше было связано с семейными традициями и нередко проходит через период охлаждения, если не сказать бунта по отношению к Церкви и христианской вере. И бывает, что обостряются подобного рода проблемы как раз сейчас, в период Великого поста, когда разного рода ограничения, связанные с церковной жизнью, особенно явно заявляют о себе в жизни внутрисемейной. Об этом сегодня поговорим. И наш первый собеседник — настоятель храма Космы и Дамиана на Маросейке в Москве, протоиерей Федор Бородин, отец восьми детей.
Отец Федор, мы говорим сегодня об отношениях с подростками, о том, как общаться с подростками о вере, о Церкви, об этих важных вопросах. Но начать я хочу с такого, может быть, предварительного, хотя тоже важного вопроса. Сейчас идет Великий пост и это время, когда как-то особенно нормы церковной жизни, скажем так, входят в жизнь обычную внутрисемейную. И, наверное, с одной стороны, родители понимают, что давить на детей и подростков нельзя ни в какой ситуации, в этой тоже. С другой стороны, если человек верующий, он хочет и до детей донести мысль о важности поста как-то, донести то, что это не просто так, что это зачем-то нужно. Вот как вам кажется, как здесь искать родителю золотую середину в смысле поста для ребенка, если этот ребенок подросток?
Протоиерей Федор
— Мне кажется, надо попробовать из разных возможностей с вашим ребенком сейчас. Понимаете, вот, допустим, можно пригласить его на службу там, на одну службу на Великий канон, можно приехать с ним на какое-то время из Преждеосвященной. А можно, допустим, если он это отказывается, можно с ним почитать Евангелие. Если он отказывается, не хочет читать Евангелие, то можно попытаться найти что-то интересное в жизнеописаниях святых людей или даже взять какую-то книгу, не знаю там, «Робинзона Крузо», например, ведь это же очень религиозный роман, и поговорить об этом. То есть если мы предполагаем, что подросток вошел в такой сопротивляющийся период своей жизни, когда он всему сопротивляется, то надо просто искать, где вот Божие присутствие еще может коснуться его ума и сердца. Помолиться, во-первых, чтобы Господь открыл, да, и вот там с ним поговорить. То есть, допустим, вот я недавно был приглашен в один кадетский корпус в Москве, там в зале порядка восьмидесяти двенадцати-тринадцатилетних ребят и, значит, воспитатель ставит мне задачу: чтобы они лучше себя вели — ну такое утилитарное отношение к священнику. Я понимаю, что об этом говорить бесполезно и я начинаю пытаться их зацепить, они не хотят — это пятница, это конец учебного дня, они устали. И мы начинаем с ними говорить о каких-то вещах, и я нащупываю что их может зацепить. И выходим в конце концов на каких-то события, на первый взгляд, не имеющие отношения к Евангелию — например, гибель ярославской хоккейной команды. Вдруг оказывается, что капитан этой команды занимался — молодой парень, очень успешный — занимался масштабной благотворительностью. Об этом не знал никто, даже его жена, потому что только после его смерти оказалось, что последние транши в помощь больным детям на дорогостоящее лечение он осуществил прямо из терминала аэропорта и стали приходить благодарственные письма. Вот почему, а почему не сказал жене, а давайте думать, а какое есть этому основание? А пусть левая рука твоя не знает, что делает правая. И мы через какие-то такие вещи. Или, допустим, там ребенок очарован сейчас «Войной и миром», да. Почему Наташа Ростова сбрасывает свое имущество с саней и сажает неизвестных ей раненых солдат? Это в конце концов ее приданое, это то на что она имеет право, это ее лошадь, ее подвода — вот какие-то такие вещи. И вдруг ты понимаешь, что детей что вот это цепляет сейчас и, уже из этого исходя, ты можешь с ними поговорить. И осуществляется самое желанное и самое главное, да, благодать Божия касается ума и сердца ребенка, он хотя бы на какое-то время этому открывается. То есть надо поискать то, что сейчас вашему ребенку было бы интересно и завернуть в это какой-то евангельский смысл. Если он пойдет на службу — это прекрасно и, если он будет с вами молиться — это прекрасно. Например, объяснить ему молитву Ефрема Сирина, и добавить ее в конце вечерних молитв или просто ее одну хотя бы читать, если он другие молитвы с вами не привык читать.
К. Мацан
— А насколько вот этот принцип того, что вы сейчас описали, то есть зайти через интерес ребенка, есть принцип универсальный для того, о чем мы сегодня говорим, для общения с подростками о вере? Особенно в той ситуации, когда подросток проходит через, как вы говорите часто в выступлениях, пике, через некоторое охлаждение или даже бунт по отношению к Церкви. Вот это так же здесь работает?
Протоиерей Федор
— Да, именно так и работает. Дело в том, что, входя в переходный возраст, человек осваивает свободу, которая дана и задана ему Богом, но делает пока это уродливо и разрушительно для отношений с родными, для себя и может наделать кучу ошибок. Одна из характеристик этого периода это то, что он подвергает сомнению или полностью отвергает вообще все авторитеты, которые до этого у него работали — приходской священник, папа, мама, может быть, вообще даже вера. И принципиально важно, чтобы сохранились сердечные отношения с ним в этот период. Потому что беда в том, что вы ребенка продолжаете любить и вы знаете, что он вас продолжает любить, но сейчас он себе этого не может сказать и у вас нет никаких средств как-то им управлять и что-то до него донести. Вы как раз в зоне отвержения авторитетов первый, а сердечной связи не построено. Любовь есть — вот удивительное сочетание — а сердечной связи двусторонней не построено, понимаете. Поэтому к переходному периоду надо заранее готовиться построением этой связи, понимая, что эта связь не строится тем, что вы работаете, его кормите, обуваете, одеваете, да. Может быть, он вам будет благодарен — может быть, да, а может быть, и нет — когда будет пахать для того, чтобы прокормить своих детей. Он вспомнит свое детство и оценит ваши труды. Эта связь строится только на том, что ему интересно, в том материале. Почему? Потому что, если вы с ним общаетесь на том поле, на котором ему интересно, для него это свидетельство того, что он вам интересен, понимаете, что он вам друг и что он вам нужен. Вот такой трагический эпизод мне одна мама наша приходская описала, как ребенок целый день готовил подарок папе к вечеру — это был какой-то замок, вырезанный из разных кусков бумаги, разукрашенный, склеенный в какую-то такую объемную композицию. Может быть, она была не очень красивая, и не очень продуманная и интересная с точки зрения взрослого папы, но для ребенка это был труд целого дня. И вот папа входит с работы, рассеянный, на восторженный показ, вот этот вот показ ребенка кивает головой и говорит: да, как интересно... И проходит к себе в комнату. Ребенок плачет и маме задает вопрос: мама, а я что, папе совсем не нужен? Понимаете, он не спрашивает, что ему замок не нужен, да, для него это проявление того, что я не интересен. Поэтому то что мы ведем с детьми разговоры там о том, что нельзя переходить улицу на красный свет или учим с ними уроки — это не строит сердечной связи. Вот ее надо строить заранее, ее вы будете использовать во время переходного периода и она останется, как мы надеемся, до вашей гробовой доски. Потому что, когда тебе сорок, если у тебя есть сердечная связь с папой, которому там шестьдесят три, например, или шестьдесят пять, это же ведь тоже невероятно интересно и важно. Потому что ты прекрасно понимаешь, сравнивая себя с двадцатилетним, насколько папа больше знает о жизни. Это же нормально, когда ребенок не отгорожен от родителей. Потому что большинство детей отгораживается от родителей в переходном возрасте на всю последующую жизнь — это трагедия, это неправильно, так не должно быть. Вот и эти как раз вещи, что интересно — интересно чтение той книги, которая ему нужна, интересно... Самое, конечно, роскошное средство, вот которое я в своем арсенале использую — роскошное не просто потому, что я это так умею, а потому что оно дает такие возможности — это придумывание многосерийных приключенческих историй с ребенком, где есть герой, которого зовут похоже на него, чуть там — на год, на полтора постарше его, потому что ребенку хочется быть постарше, и он попадает в какие-то исторические перипетии — там в Варфоломеевскую ночь или он там высаживается с конкистадорами на территории ацтеков, там пираты, еще что-нибудь там, князья, король Артур или что-то еще. И ребенок возраста вашего сына или дочери в этом участвует. Вы просто вплетаете, как сейчас вот эти бесконечные сериалы делают, вы просто берете и вплетаете туда еще одну нитку. И ребенок понимает, что он вам интересен, понимаете, и за счет этого у вас появляется, во-первых, вы понимаете, что с ним происходит, да, от сердца к сердцу вы чувствуете, он не закрывается от вас, а во-вторых, он все-таки прислушивается к вам, даже когда он в этом пике. Ну это работает и если вы этого раньше не делали, просто это очень трудно пробиться. Ребенок не верит, что он может быть вам интересен, он односложно отвечает: мол, папа отстань. Но это тоже так, вот через литературу, через какие-то случаи из жизни, может быть, через истории жизни ваших родственников давно умерших, у которых были трагические какие-то, невероятные судьбы там в революции. Вот любой искать какой-то такой, что-то текстуально интересно, через что восстановить сердечную связь.
К. Мацан
— А приоткройте завесу, как вы эти сказки, о которых вы рассказали, создавали? Вот у вас даже книга недавно вышла под названием «Приключения будущих богатырей» — я так понимаю, как раз это сказки, которые вы сами же своим детям читали сочиняли. Но вы их как бы спонтанно, вечером на ходу придумывали или вы садились, готовились, обдумывали сюжет? «А вот сейчас я вам расскажу...» вечером — это было уже такое некое чтение того, что более-менее продумано?
Протоирей Федор
— Это, вы знаете, я сначала беру эпоху какую-то интересную и делаю в нее введение, для того чтобы заинтересовать ребенка — что такое деревенский мальчик XI века, что такое князь, что такое дружина. Если это мальчики, да, то конечно, я рассказываю там о войнах, об обучении ремеслу воинскому, о тех практиках, которые были, чтобы у них как бы загорелись глаза. Я придумываю какой-то сюжет введения, как простые мальчики могут попасть, допустим, в княжескую дружину. А началось все с моего сына Филиппа, которому я придумал героя, исказив его имя, по имени Липиф — мальчик, который никогда не ныл и много подтягивался — это такая началась сказка. А потом он попал через плен к королю Артуру, стал главой его личной охраны. И даже был такой анекдотичный случай, когда к нам приезжал митрополит Арсений, тогда архиепископ, он причащал наших прихожан. Вот супруга подносит Филиппа, тот складывает ручки. «Как тебя зовут, мальчик?» Он говорит: «Король Артур. —Как? — Король Артур». Он был уверен в этом тогда, что да, это его главное имя — то есть заинтересовать удалось. Самое главное, что там должны быть приключения, там должна быть интрига, там должны быть какие-то смешные вещи. Для этого лучше собирать приключения из жизни, конечно, это должно выглядеть очень жизненно, то есть должно случаться, как в жизни — не то, что ты предполагаешь. И должны быть какие-то антагонисты. И самое главное, для чего еще это делается, там должны быть достаточно сложные нравственные дилеммы, выбор — предательство, верность, дружба, любовь, пощада, да, вот умение слушать другого — вот эти все вещи вы просто обрушиваете на своего ребенка. А этот умеет слушать. А что такое уметь слушать? А что такое уметь дружить? А почему у этого мальчика, никто с ним не хотел дружить? Вот и вы то есть какой-то такой опыт своему ребенку передаете. И опыт о Боге, потому что там обязательно там есть монах, священник или епископ, который тоже попадает в какие-то перипетии, которого могут украсть пираты. Там надо отнестись благородно к врагу для того, чтобы его душа оттаяла. И вот какие-то такие вещи уже вы можете опосредованно, именно о христианском устроении души и поведении, вы можете передать вашему ребенку. Что можно посоветовать? Можете взять какой-нибудь фильм, какой-нибудь сериал или какой-нибудь роман и вплести туда вот эту нитку. У меня был такой период, когда я пересказывал уже с детьми достаточно долго своим детям сказку, взяв сюжет из китайского фильма «Герой» с Джетом Ли в главной роли — там боевые искусства, такой фильм интересный очень, старый. Они потом нашли, через много лет прибежали ко мне, значит: как ты мог? Оказывается, это не ты сам придумал. Я говорю: ну ребенка-то там нету. Но они это помнят, вспоминают с благодарностью. То есть в принципе если вашему ребенку там семь, восемь, девять, десять лет, любой родитель, взяв материал, может придумать интересный сюжет. В конце концов, у нас столько идет по телевидению сериалов, которые придумывают совершенно бездарные сценаристы, но почему-то все это проходит. А здесь просто как в жизни или возьмите какой-то роман и вплетите туда ребенка. То есть это не сложно, я не литератор никакой, понимаете, это просто механически созданная вещь, скажем так, да. Потом я эту сказку пересказывал в летнем лагере нашим приходским детям. И, кстати, те которым я рассказывал сказки, мне значительно легче с ними на исповеди, когда они выросли и когда они проходили через переходный возраст, у нас значительно больше понимания — ровно по тому же самому принципу: потому что когда-то они поняли, что вот этому бородатому дядьке в длинной черной юбке они нужны и интересны, потому что он пришел рассказывать сказку, от которой они переживают и смеются.
К. Мацан
— Это был протоиерей Федор Бородин, настоятель храма Космы и Дамиана на Маросейке в Москве.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается, и наш следующий собеседник — писатель и психолог Александр Ткаченко.
Александр, вы психолог и многодетный отец, прошедший на собственном опыте период общения с подростками, общения о вере, о Церкви, наверное, их какого-то самоопределения по отношению к церковности, к вере родителей. Вот для вас в этой теме из вашего опыта, где главный нерв бьется? Вот когда мы говорим: подростки и вера — для вас лично это про что?
А. Ткаченко
— Ну для меня это в первую очередь про подростков и про их отношения с родителями. Потому что подросток это, ну что самое главное в подростке, да, вот чем характеризуется этот период жизни человека — это отделение от родительской семьи. Это просто и биологическая задача, и социальная, и психологическая, в каком-то смысле, наверное, духовная тоже — определиться, как я верую, а не как родители меня научили веровать. И это очень сложный период, в первую очередь сложный именно в отношениях ребенка и его родителей. Потому что ребенок, с одной стороны, хочет отделиться, а с другой стороны, у него нет ресурса на это отделение, ему негде его просто взять, кроме как у родителей. Вот отсюда эта амбивалентность, когда подростки мечутся из крайности в крайность. В том числе и в отношении веры, да. Но у нас это было, наверное, как у многих тоже — с бесконечными разговорами о справедливости, да, вот почему Бог устроил мир так, а не иначе, почему Бог допускает столько зла в этом мире — ну обычная проблема теодицеи, она вообще подростковая, если разобраться. Это основная тема у нас была, и мы с каждым из сыновей сидели часами, там далеко за полночь, и вот это вот обсуждали. И они как бы нападали так на меня, да, ну в кавычках, конечно: а вот ты говоришь, Бог там милосердный, вот а как же Он, а откуда тогда войны, откуда насилие, а почему люди болеют, умирают, мучают друг друга? Ну и вот в таком ключе мы с ними дискутировали там.
К. Мацан
— А понятно, что тема неисчерпаемая про теодицею, про то как совместить в своем мировидении то, что Бог благ и милосерден, притом что есть зло, страдание, как рукотворное человеческое страдание, как войны, так и зло природное — катаклизмы, стихийные бедствия, уносящие жизни. И понятно, что финальных ответов нет. Но вот что все-таки отвечали, что вам в тот момент казалось с тем или иным ребенком наиболее уместным сказать. Может быть, если не убедительным, то по крайней мере то что может заинтересовать ребенка.
А. Ткаченко
— Знаете, я не считаю свой опыт эталонным в этом смысле. Сейчас я многое бы делал по-другому. Поэтому если можно, я отвечу, как я сейчас считаю, ладно? Сейчас я вижу просто, что на самом деле все эти вопросы, вся эта вот бурная дискуссия, переходящая в полемику, она была о другом. Потому что тут, ну как я уже сказал, очень тесно переплетается и духовное, и психологическое. И Бог —это ведь неслучайно Господь Его назвал Отцом в Евангелии — видимо, самая близкая аналогия, понятная и доступная человеку. Бога не видел никто и никогда, но все знают, кто такой отец земной наш. Ну и вот отец для детей, он такой бог с маленькой буквы. И, к сожалению, это бывает не только добрый и любящий бог, а бывает и злой бог, бывает и безразличный такой, знаете, деистический — сотворил и отошел в сторону — дальше это не мое дело, механизм запущен. И вот и в зависимости от того, какие отношения у папы с детьми, будут и разговоры с подростками о Боге в переходном возрасте. Поэтому мне кажется, что здесь не так уж важно, о чем ты будешь говорить с детьми, здесь главным, наверное, является возможность провести ревизию в своих отношениях с ними, понять, какой ты для них бог. Возможно, последняя, может быть, последняя возможность, последний вагончик, да, в который можно успеть еще заскочить. Понять, что что-то в твоих отношениях с детьми неправильно, что что-то их возмущает в тебе, а не в Боге. Потому что претензии к Богу о несправедливости, о допустимости зла там, происходящего вокруг — это ведь, по большому счету-то, претензии и к отцу тоже. Просто, может быть, до конца неосознаваемые. Но вот я сейчас это вижу отчетливо. И вот я благодарю Господа за то, что все-таки у меня хватило какой-то интуиции это понять и начать выстраивать со своими детьми в этом возрасте отношения по новому типу: не воевать с ними, не подавлять их, в том числе и в разговорах о Боге, а научиться их слышать, понимать, о чем они говорят, уважать их мнение, принимать это мнение, даже если оно категорически от моего отлично. В том числе и в отношении к вопросам Церкви, Бога, веры. Вот это для меня представляется сейчас самым важным в разговорах с подростками о Боге.
К. Мацан
— То есть в каком-то смысле для вас акцент даже не на том, уйдет подросток на время из Церкви или не уйдет, охладеет или не хладеет, а скорее на вашем состоянии как человека, христианина, отца. И вот общение с подростком в кризисе скорее для вас возможность себя перенастроить.
А. Ткаченко
— Да, можно и так сказать. Вы знаете, я однажды принимал участие в телепередаче, где вот вместе со мной там в экспертной группе была замечательная матушка, вырастившая, по-моему, восемь детей у них, да. И ее там спросили — тема была близкая к той, о которой мы сейчас говорим, ее спросили: а вот что вы будете делать, если ваш ребенок вдруг объявит, что он не верит в Бога и уходит из Церкви? Меня просто поразил тогда ее ответ — это вот как раз было в период, когда мои дети были подростками. Она так спокойно улыбнулась, сказала: я буду, говорит, любить его точно также, в моем отношении ничего не изменится. Для меня это вот был какой-то, в известном смысле один из поворотных моментов.
К. Мацан
— А вас ваши дети проходили период вот такой, охлаждения к Церкви, ухода из Церкви?
А. Ткаченко
— Ну да, конечно. Ну это, мне кажется, любой подросток так или иначе это проходит. Потому что ребенок ходит в храм на богослужения, на какие-то мероприятия не богослужебные, которые при храме там устраиваются, по инициативе родителей же, пока он маленький. А потом, в подростковый период он оказывается перед ситуацией, когда ему самому нужно делать выбор. Потому что подростка силком заставлять ходить в храм — это бессмысленное занятие. Мне кажется, просто нужно человеку, любому человеку побыть какое-то время, может быть, вот наедине с собой в этом смысле, послушать, что твое сердце говорит, нужно ли тебе это. Потому что ходить для папы, для мамы, для батюшки, для Господа Бога, если уж на то пошло, ходить в храм — это как-то, мне кажется, не совсем правильно, не по-взрослому. Для ребенка нормально. Но, понимаете, у моих ребят как было: у нас храм — это не только богослужение и не только воскресная школа. Там кружки всякие были, там походы летние, лагеря, там просто вот сплоченный детский коллектив был, там дружба, которая, сейчас вот им уже под тридцать, да, всем, а я вижу, что она не разрушается. Там, слава Богу, сформировалась какая-то компания вот у них, которая стала костяком их социализации вообще. Ну кто-то переженились уже из этой компании, детки растут. Поэтому тут даже если там происходит какое-то охлаждение именно к участию в богослужении, да, в такой соборной молитве, все равно на таком уровне эта связь остается и меня это очень радует.
К. Мацан
— А когда ребенок, подросток проходит этот период охлаждения по отношению к Церкви, родитель часто чувствует себя виноватым: я что-то сделал не так, там не так воспитал, — начинает кусать локти, наверное — я предполагаю, у меня еще этого опыта нет. Но я вот пытаюсь вообразить, что бы я, наверное, чувствовал: Корить себя начинаешь и пытаться спешно исправлять все, значит, что не так сделал, и это выливается тоже в какое-то назидание, насилие, хочешь, чтобы ребенок тут же исправился, чтобы тебя самого внутренне успокоить, что ты на самом деле все исправил и все нормально. Вот вы как психолог что в такой ситуации можете родителям посоветовать? Где найти какое-то внутреннее основание в себе, внутреннюю мотивацию, чтобы вот не грызть себя и в чувство вины себя не загонять? Или это нормально, с этим ничего не поделаешь?
А. Ткаченко
— Ну как психолог я могу сказать, что, когда человек себя грызет и загоняет в чувство вины — неважно, уже неважно, по какому поводу это делает — это генерализованное отношение к себе. И ситуация с подростком, который там охладел к Церкви — это лишь частное проявление этого синдрома. С этим надо разбираться с психотерапией, это уже проблемы родителей, а не ребенка. Но, к сожалению, да, вы правы, действительно часто родители ведут себя так. И я тоже — я вот почему не хочу свой опыт как-то здесь озвучивать как пример, да, — и у меня это тоже тогда было. Я понимаю, о чем вы говорите. Ну могу с уверенностью сказать, что из такого эмоционального состояния невозможно ничего позитивного ребенку дать. Потому что это состояние блокирующее, оно сориентировано в первую очередь на запрет: не разрешить ребенку делать то, что он хочет, чтобы как бы чего не вышло для меня — чтобы меня не обвинили, чтобы меня не стали стыдить, чтобы меня Господь на Страшном суде не уличил в том, что я плохой родитель там — ну там вот это вот все. Там, по большому счету, родитель не о ребенке думает, вот в чем проблема. Вот вы же так описали, что очень выразительнее состояние, что человек просто за себя очень боится, ему тревожно. Ему о ребенке думать там некогда и нечем. У него его детская часть в этот момент, травмированная, выходит на передний план и начинает руководить его действиями. А что может там наруководить травмированный ребенок? Да ничего хорошего. Поэтому ребенка надо лечить, своего внутреннего, я имею в виду. Тогда и со своими детьми родными будет проще общаться.
К. Мацан
— Есть еще одно измерение у этой же темы, о котором мне хотелось бы тоже чтобы пару слов мы сказали. Ну вытекающее логично о том, о чем мы говорим — это доверие Богу. Ведь чтобы не бояться, я так полагаю, вот согласиться со свободным выбором ребенка даже в сторону отхождения от Церкви или какой-то временной паузы (и мы никогда не знаем, станет она временной или длительной и насколько она будет постоянной), видимо, самому родителю нужно в себе найти какую-то силу довериться Богу, а это, видимо, непросто. И не получается ли так, что вообще вот эта тема доверия Богу и себя, и своего ребенка, она как-то ну вынесена на периферию такого мировидения обычного верующего человека? То есть в Бога мы верим, но доверять Ему требует каких-то внутренних сил и решимости, какого-то риска. Вот что вы об этом думаете?
А. Ткаченко
— Я думаю об этом ровно то, что я уже сказал. Вот это вот доверие Богу, способность довериться Богу в своей жизни, доверить ему жизнь своих детей, формируется у человека в детстве через опыт доверия к своим родителям, своему отцу земному, своей маме, назначенному взрослому, который тебя воспитывает. Если этот опыт доверия там не был сформирован, то ему просто неоткуда взяться и по отношению к Богу тоже. Поэтому мое мнение такое, что вот большинство духовных проблем на самом деле имеют под собой психологические причины. И когда эти психологические проблемы и конфликты оказываются решены — например, вот с вопросом доверия к родителям — проблема доверия к Богу просто уходит и ее нет.
К. Мацан
— Ее нет в том смысле, что человеку становится легко и естественно Богу доверять, доверяться.
А. Ткаченко
— Перед ним не стоит такой вопрос, да. Это, знаете как, вот хорошая аналогия такая, на мой взгляд: когда у человека нет проблем с органами дыхания, он не замечает, как он дышит. Он начинает обращать на это внимание, только когда какие-то перебои идут. Ну и с любой функциональной системой. Вот, мне кажется, то же самое и в отношениях человека с Богом: как только эти отношения нормализуются, там просто об этом перестаешь думать. Я с восторгом читал описание детства старца Силуана — вот знаменитая книга, знаете, эта вот, Софрония Афонского, где он рассказывает о своем отце. Это что-то невероятное просто. Для меня это эталон отцовства, и я понимаю, откуда тот тип святости, который явил собой старец Силуан, где его корни тоже. Я вижу, что у такого отца, конечно, такой сын только и мог вырасти.
К. Мацан
— Там, по-моему, есть потрясающая история про то, как они пошли в поле на какие-то работы — это же была крестьянская семья, и отец попросил сына принести ему поесть что-то из дома. И сын принес какое-то мясо или яйца — а был постный день, — и отец съел, не задумываясь. И только позже уже, когда эту историю вспомнил будущий старец Силуан, он изумился: как же так, почему отец не сказал ему ничего там, не знаю, не отругал его как-то, не указал на это? А отец просто не хотел смущать ребенка, хотел выразить благодарность и приятие.
А. Ткаченко
— Там немножечко иначе было. Они шли с сыном по дороге в поле и увидели разлагающийся труп то ли собаки, ну какого-то животного там, ну и там зловоние, естественно, — лето, жара, да. И отец увидел, что сын поморщился, да, так неприятно же, отвращение. И говорит: сынок, помнишь, ты принес мне там обед в поле? Да, говорит, в постный день. Вот я тебе честно говорю: я его ел, как вот эту падаль если бы ел. И когда сын потрясенный говорит: пап, почему ты не сказал мне? — Я боялся тебя огорчить. У меня слезы в глазах, когда я это слышу, понимаете. Вот как надо с детьми разговаривать о Боге, даже когда ты не о Боге говоришь. И тогда разговор о Боге-то даже не надо будет думать, как выстраивать. Все само получится.
К. Мацан
— Это был писатель и психолог Александр Ткаченко. Мы прервемся и вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Не переключайтесь.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. У микрофона Константин Мацан. Мы, напомню, размышляем сегодня о том, как общаться с подростками на темы веры и Церкви, как проходить родителям через период подросткового бунта в этом смысле. Наш следующий собеседник — педагог с многолетним стажем, а также музыкант, солист ансамбля «Ихтис», Адриан Гусейнов. Он делится опытом общения с подростками на самые острые темы — например, о брачных отношениях мужчины и женщины, но не только.
Адриан, у тебя большой опыт общения с молодыми людьми, ты преподавал и преподаешь, работаешь с этим возрастом. Вот как тебе кажется, то что в христианстве, в нашей вере наиболее востребовано подростками в их возрасте, это что? Вот какая, скажем так, часть церковного учения, не знаю, церковного мировоззрения им может оказаться наиболее интересна и полезна вот в этом бунтарском возрасте?
А. Гусейнов
— Да, интересный вопрос. Ну, конечно, как для любых людей, захватывает всегда какая-то мистическая сторона, да, когда мы рассказываем о духовном мире, о борениях там святых — это понятно, это всегда интересно в этом возрасте особенно. И всегда, конечно, как и всех, захватывает эсхатологическая сторона — когда мы говорим о последних временах, но не в смысле алармизма, который сейчас популярен, а в принципе, когда рассуждаем о последних временах. Нет, вообще, Костя, им в принципе интересны эти все темы, если им говорится это ну как-то на их языке, не в смысле вульгарном, но в принципе, на их языке живом говорить им то, что для тебя для самого актуально и живо, они это очень чувствуют. Если ты им говоришь то, что тебе самому неинтересно, все идет поверх голов, они ничего вообще не вбирают в себя. Если ты говоришь то, что тебе самому интересно и говоришь на языке, понятном им, им интересно все относительно духовной жизни, духовного мира и так далее. Абсолютно интересно все. Но, повторю, два условия: чтобы тебе самому было это интересно, актуально. И, во-вторых, чтобы ты говорил живым для них языком, актуальным для них языком — вот они впитывают это все. А если в принципе вот без этого, конечно, как все люди, всем интересно и ну типа эсхатология, антихрист, будущее — что-то там такое. И какие-нибудь мистика, там темные силы, противодействие — ну насколько, это особая опять тема.
К. Мацан
— Тебе приходилось наверняка сталкиваться с подростками в бунте, в протесте против Церкви. Может быть, это были дети из церковных семей, которые в какой-то момент стали переосмысливать свое мировоззрение. Вот было такое общение, как оно у тебя в сердце отзывалось?
А. Гусейнов
— Ой, ты знаешь, за двадцать почти пять лет, будучи педагогом, не только с этим не раз приходилось сталкиваться, но каждый случай уникален и каждый, наверное, свой выход находит. Я обычно, если это по поводу Церкви — я обычно стараюсь понять в доверительном разговоре, в чем дело, да, что именно не так. А потом я приоткрываю, что, в общем, не тебе мне рассказывать, что в Церкви у нас плохо, знаю такое, от чего у тебя просто волосы дыбом станут. Но меня мой духовный отец в свое время научил, что грехи, которые ты встречаешь в Церкви — не грехи Церкви, а грехи против Церкви. И он меня научил любить Церковь как мать свою. Если у матери есть какие-то дети недостойные, это не значит, что проблема в матери. Ну и как-то в этом духе я пытаюсь объяснить. Поэтому тут опять предельная откровенность — хоть о Патриархе, хоть о чем — и предельная честность. Ну и, конечно, церковный человек при этом. Они это тоже чувствует, когда они видят, что ты действительно любишь Церковь, что это твое, что бы ни говорили, ты готов защищать. Но все аргументировано должно быть, не просто потому что нельзя или потому что вот так.
К. Мацан
— А какие самые неожиданные вопросы ты от них слышал? Можешь вспомнить что-нибудь, вопросы, которые, может быть, тебя самого заставили задуматься и, что называется, о вере, о Церкви, о христианстве поразмышлять с какой-то, может быть, неожиданной для тебя стороны?
А. Гусейнов
— Ой, таких много вещей было. Ну поскольку у меня все-таки уроки нетривиальные, я стараюсь выстраивать так, чтобы было интересно. Не в смысле опять попсовости, или там перед ними выплясывать, а в смысле актуальности, иногда прямоты, иногда где-то жесткости формулировок — по-разному все бывает. Но бывают такие вопросы да, которые сходу так вот, я сейчас, правда, трудно сказать, но бывало такое, что опять же здесь надо честно. Я говорю: братцы, спасибо, вопрос очень крутой, не готов ответить. Подготовлюсь и с благодарностью на следующем уроке вам скажу. Бывало, бывало такое. Я вот сейчас, к сожалению, не могу прямо на память привести, но бывало.
К. Мацан
— Ты сказал вначале, что если ты говоришь им о том, что тебя самого не трогает, не волнует, что они поймут это и до них это не дойдет.
А. Гусейнов
— Знаешь, потому что слова, они должны быть наполнены. Вот это вообще последнее время, ну думаю не только последнее время, как-то расстраивает отношение христиан к слову. Вот, правда, к слову. Ну что это дар сам по себе и так далее, но что это огромный ресурс. И слова начинают обретать силу тогда, когда ты понимаешь, что это ресурс и, как сказать, сакральный дар, и тогда начинают слова потихонечку наполняться силой. Посмотришь — двое батюшек могут произнести одинаковую проповедь, но один говорит как-то все поверх голов, ничего в сердце не ложится, а второй — прямо в глубину сердце попадает. Почему? Потому что у него это наполнено силой, для него это актуально, он не формально это выполняет. А другой просто там выходит и говорит то, что должен говорить. То есть вот в этом смысле. Извини, я, наверное, перебил, ты вопрос до конца не задал.
К. Мацан
— Нет, это важные слова, которые ты о словах произносишь. Я как раз хотел спросить, что тебя сегодня наполняет, что тебя сегодня в этом смысле, скажем так, не тревожит, может быть, в хорошем смысле слова тревожит, заставлять размышлять о вере Церкви. Ты 25 лет в педагогике, и наверняка вот эти темы, они и в себе самом переживаются, и от года к году, от этапа к этапу в жизни меняются. Вот сегодня ты, как христианин и человек, в чем для тебя какая-то тема сокровенная, которой ты, не знаю, делишься, в последнее время делился со своими собеседниками?
А. Гусейнов
— А с юными или вообще?
К. Мацан
— С юными.
А. Гусейнов
— С юными у меня вот, допустим, последняя фишка, которая мне очень интересна, которую я как-то по-новому начал объяснять — это касается межполовых отношений, и это касается того, что очень многие православные христиане неправильно понимают, как происходит появление души новой на свет. Многие до сих пор считают — ну это у святых отцов, у меньшинства, встречается такое мнение, но все-таки учение Церкви, вот то что называется consensus patrum — согласие отцов, говорит о том, что душа зарождается вместе с телом прямо в момент зачатия. Но Бог ее не творит заново, она зарождается из души отца и матери, как Бог изначально благословил — то есть Бог не творит ничего нового, Он почил от Своих трудов. И душа зарождаться заново каждый раз — это только у людей. Ангелы не размножаются, животные размножаются — только плоть, а люди — я вот сейчас сам, я как раз ты спросил, лови, что называется...
К. Мацан
— Спасибо.
А. Гусейнов
— Самые сакральные мои сейчас мысли, переживания, которые очень ядерно прямо в каком-то смысле действуют. Потому что люди единственные, кто продолжают рождать бессмертную личность. И тогда, так Иоанн (Крестьянкин) говорил, тогда понятно, почему переходит порча первородного греха. Так было бы несправедливо, если бы Бог творил бы новые души чистые, а они попадали бы в темницу, по-платоновски, в темницу тела, да. А у нас тело — это часть личности и, соответственно, душа рождается от души отца и матери, самостоятельной личностью — то есть ее происхождение вот такое. И тогда становится еще кое-что понятно. Почему нельзя относиться, у нас сейчас (к сожалению, я, Кость, прости, я просто не знаю, как в этих понятиях заменить слово «секс» — ну можно близость там, еще чего-то), но у нас произошла полная десакрализация секса. Именно потому, что это очень ну в некотором святое понятие. И почему, именно вот потому, что я вот сейчас сказал: мы единственные, кто во вселенной продолжает рождать в мир новые бессмертные личности. И в этом смысле тогда становится понятно, почему биться за аборты и против абортов, почему десакрализация секса по полной, иди налево и направо. И почему, соответственно, нельзя, не нужно этого делать. Нельзя — не в смысле нельзя, а просто не нужно этого делать. Почему к этому надо относиться ну как действительно в некотором смысле к сакральности — к святыне не хочу сказать, но к сакральности особенно. Это ты спросил — это самые последние мои горячие такие вот мысли, которые молодежь понимает по-новому совершенно тогда, когда я им так объясняю все это.
К. Мацан
— Ну это как раз очень острая тема, ее едва ли возможно обойти в разговоре вообще с молодежью. Особенно если исходить из реальных, а не придуманных благочестивых интересов подростков. Я помню, меня в свое время поразили слова у владыки Антония Сурожского, как раз в том ключе, о котором ты говоришь. И его тоже спрашивали, почему христианство так уничижает, так пытается подавить, как-то принизить все, что связано с близостью отношений мужчины и женщины. И Владыка ответил, что все строго наоборот. Христианство, по сравнению со светским секулярным взглядом на близость мужчины и женщины, эти отношения возносит на небывалую высоту, ставит их под такой знак, под который ни одна светская идеология не ставит, он делает их тайной и таинством в каком-то смысле. В каком-то, может быть, не прямом, но действительно объявляет чем-то настолько важным, настолько принципиально значимым для мужчины и женщины, чем нельзя просто так вот размениваться и пренебрегать — это то, о чем ты говоришь. Но я о чем хотел спросить. Я вот читаю и думаю: какие слова прекрасные. Но тут же задаю себе вопрос: а вот реальные подростки, с которыми ты общаешься, они такой уровень, если угодно, аргументации готовы воспринять?
А. Гусейнов
— Здесь очень важный момент: то, что ты сказал сейчас в целом про митрополита Антония — все в десятку, но молодежь это не услышит, потому что нет аргументов. Есть только утверждение, нет аргументов. То, что я говорю — это не значит, что я круче митрополита Антония, величина такая, — но я имею в виду, что он наверняка мог бы расшифровать. Если просто им делать как бы сами по себе заявления, они неубедительны. Им надо вот то что я, как мне кажется (может, я в прелести, конечно), рассказываю по-новому эту схему — она им объясняет, почему. И это для них очень важно, им важно понимать, почему. Не просто нельзя — ну что, ну нельзя — ну да. Послушание, все такое — для них эти категории, они совсем не на первом плане. А вот когда они понимают — ну прости, Господи, механику — ну как бы суть, почему, да, тогда они по-другому относятся. Даже если они где-то потом пойдут супротив. Вот это очень важно. Не просто митрополит Антоний прав, короче не просто декларация или истинное утверждение, а именно суть.
К. Мацан
— Конечно, я все-таки просто пересказываю то, что помню, но у владыки Антония наверняка текст больше и более аргументированный. Ну вот смотри, я тебя спросил, какая тема для тебя сегодня так сокровенно важна в общении с молодыми, с подростками. А в общении со сверстниками, с твоими ровесниками, братьями-христианами тогда что в таком случае для тебя сегодня такое магистральное направление мыслей?
А. Гусейнов
— Ну смотри, если я общаюсь с церковными людьми, для меня главное каким-то образом все-таки, ну тем более раз мне доверяют, я объясняю, в общем, я на своем месте, насколько могу, пытаюсь развенчивать мифы, вот эти все — не мифы, а что о Церкви, гадость сейчас вся эта информационная. Они об этом, как правило, начинают говорит, спрашивать, я спокойно пытаюсь объяснить, почему это не так, а что так, а что очень правильно. Вот это меня волнует, все это информационное противодействие Церкви. С церковными людьми — ну меня беспокоит отношение к слову, люди перестали ценить слово — и данное слово, и слово как дар — вот просто это для меня сейчас как-то тоже актуально. И, с другой стороны, ну опять же сейчас получается, что я такой весь из себя правильный и умный — это далеко не так, но просто раз ты спросил, да, про мой круг. Я очень переживаю, когда в Церковь вползает психология. В не лучшем смысле этого слова, психологизмы всякие — вот объяснить это явление и так далее. Когда святоотеческое наследие, когда духовный опыт, который нам дан — я сейчас не про высокую аскетику, а даже про бытовые какие-то вещи, ну в смысле доступные нам как бы ,да, аскетику чисто такую мирскую — когда пытаются заменить психологией, это очень грустно.
К. Мацан
— Это был Адриан Гусейнов, педагог и музыкант, солист ансамбля «Ихтис».
К. Мацан
— Это «Светлый вечер» на радио «Вера». Мы продолжаем наш разговор. Наша коллега по радио «Вера», журналист, писатель Анна Леонтьева недавно выпустила книгу под названием «Я верю, что тебе больно! Подростки в пограничных состояниях». Анна, как и другие наши сегодняшние собеседники, многодетный родитель и проходила через период, когда ее дети самоопределялись по отношению к Церкви и вере. В какой-то степени этот период не закончился и сейчас. Анна поделилась с нами своим опытом.
А. Леонтьева
— Да, Костя, это очень больной для нас вопрос о том, что наши дети иногда, подрастая, в каком-то подростковом бунте, в каком-то своем исследовательском порыве они уходят из Церкви. От этого у нас возникает очень много чувства вины. Потому что может быть мы недостаточно как-то обаятельно верили в Бога, может быть, мы как-то слишком строго с них спрашивали, чтобы они там читали молитвы с нами, чтобы они постились или что-нибудь такое. Может быть, мы недостаточно своей жизнью являли какой-то пример истинной такой веры. Потому что ну передо мной всегда есть семьи, в которых дети не уходят из Церкви — иногда это семьи священников, иногда это просто такие очень дружные семьи, и у них ничего такого не происходит. А у меня, к сожалению, — да, такое произошло. Дети сейчас в духовном поиске, что называется. Но я такой счастливый человек — я журналист, и я очень много могу задавать вопросов очень-очень интересным людям. И вот какую информацию я узнала, как журналист. У меня младший сын, например, он очень любит со мной поспорить, в том числе и про веру в Бога. Он мне приводит теорию эволюции, он мне приводит какую-то такую очень детскую, я бы сказала, аргументацию — ему 21 год, но он такой очень детский человек. И вот я с ним очень люблю поспорить, потому что я всегда побеждаю, у меня всегда аргументация гораздо весомее, и я всегда могу ему рассказать про то, что какие-то исторические факты, про то, что мощи нетленны, про какие-то чудеса, которые он старается оспорить. Потом мы приходим к истории вообще христианства — тут я вообще больше него знаю. Ну, к сожалению, да, я больше него знаю, он уже этим не интересуется. Но в конце он говорит: ну тебя, мам... И уходит из комнаты. Поэтому ну наши дискуссии, они ничем таким вот продуктивным особенно не заканчиваются. И вот одна из героинь моей передачи рассказала мне, что батюшка сказал ей, что каждому человеку нужно какое-то время побыть атеистом. И это меня очень, конечно, укрепило. Потому что я очень надеюсь, что это вот такое время, это просто такое время. А вторая героиня — замечательный психолог, которую ты тоже знаешь, Татьяна Воробьева, она сказала: не нужно спорить о Боге. И она так сказала это категорично, что я ну вот сразу ей поверила: не нужно спорить о Боге. И, в общем-то, ты знаешь, я прекратила свои дискуссии с младшим сыном. Потому что я понимаю, что то что я больше него знаю и то что я больше него пережила, и то что я найду аргументы, это никак не воздействует на его мировосприятие. А вот что-то другое, таинственное может на это воздействовать. И, конечно, очень хочется что-нибудь мудрое сказать, типа — не столько детям о Боге, сколько Богу о детях — ну вроде как помолитесь побольше за них. Но это такие вещи очевидные, и ну это само собой, это как бы даже не обсуждается, мне так кажется, что ну молиться за детей — это единственное, что вообще возможно сделать. Но у меня еще один есть аргумент. У меня есть муж — я вышла замуж три года назад, после своего вдовства, и это был такой, мне кажется, Божественный какой-то, Божественное действие. Мой муж работал на тот момент тем, кто называется в Церкви параэклизиарх. Он был бизнесменом, с образованием, но он вот в свое время все бросил и стал работать в Церкви. И он такого энциклопедичного ума человек, он очень много знает. У него есть взрослая дочь. И для меня очень много значит, что у них с дочерью очень теплые, очень близкие, доверительные отношения. Они вот каждый день почти разговаривают, разговаривают там часами. И муж уходит, чтобы поговорить с ней, куда-то уединяется. И дочь точно такая же, как мои дети — она немножечко постарше моего старшего третьего ребенка, но она также как бы вроде как во что-то верит и вроде как в церковь не ходит, и у нее тоже такие соображения современных людей, что там в Церкви там все — там деньги, там что-то вот такое вот. И мой муж очень подробно, каждый раз, когда с ней говорит, рассказывает ей про святых, которых память празднуется, про какие-то места из Библии, которые почти наизусть знает и он может ей привести эти аргументы. И он это рассказывает. Это как бы, я не знаю, на какую почву это падает — она говорит: хорошо, папочка, хорошо папочка, я поняла, папочка. Но она это все слушает. И муж мой говорит: нет, мы должны им все это рассказывать, в любом случае мы должны им это рассказать. И, может быть, так оно и есть, может быть, мы должны рассказывать. Вот он рассказывает, у него такой подход. Я не знаю, кто из нас прав, потому что вот мне рассказывать не особенно дают. Иногда у детей бывает такое ощущение — они мне о нем тоже рассказывают — что очень хочется куда-то обратно. Вот «куда-то обратно» — это куда-то к вере, куда-то в Церковь. И я, конечно, встаю на дыбы и сразу им вываливаю кучу какой-то, как мне кажется, полезной информации, там скидываю им на Ватсап, на почту и так далее — какие-то лекции, книги — не знаю, насколько это работает. Потому что я думаю, что, когда вот совсем захочется обратно, должно сработать. Я, в частности, знаю такого замечательного богослова, Евгения Авдеенко — он очень-очень глубокий человек, он знаток — ну ты тоже, наверное, его знаешь, — он знаток древних языков, он замечательно, лучше всех на свете, кого я знаю, толкует Бытие, Евангелие, какие-то даже житейские ситуации. Он очень с какой-то вот очень глубокой, глубочайшей точки зрения рассказывает — густо, насыщенно. Я вот слушаю его лекции по много-много раз, думаю, что каждый раз я что-то новое там узнаю, потому что ну уж очень густое идет повествование. И вот когда дети хотят что-то такое от меня услышать — что что бы им почитать, что бы им послушать — я им скидываю эти лекции. Я не знаю, послушают они их когда-нибудь, не послушают. Я говорю: ребята, просто послушайте для общей культурности, чтобы знать, о чем там вообще, чтобы не быть ну такими олухами, как очень часто бывают современные люди, которые толкуют Евангелие или какие-то цитаты не к месту приводят, вообще не о том и как бы недосказанные, и с другим смыслом. Вот просто послушайте. Вот я всем рекомендую послушать Евгения Авдеенко, он замечательный. И таким образом вот разговор о религии, о вере даже, не о религии — это совсем, наверное, разные вещи, — разговор о вере я просто стараюсь подкреплять своими какими-то знаниями. Они у меня очень ограниченные. Несмотря на то что я очень много лет хожу в церковь, вот сейчас думаю: почему же я так мало знаю? И стараюсь узнать больше, когда у меня хватает на это времени. А время мне как-то лукаво всегда не хватает. Поэтому вот, к сожалению, современному человеку и современным детям часто, наверное, через какие-то вот умные вещи, через какие-то лекции, через умных людей можно что-то, приблизиться вот к тому, что мы таинственно называем верой. Но у меня, к сожалению, нет — вот я столько слов сегодня сказала, Костя, но у меня нет каких-то рекомендаций, как именно доказать людям, что они должны верить в Бога и как самому к этому относиться спокойно. Для меня это... ну моя боль. И, наверное, немножко моя вина, что я, как я уже вначале сказала, делала это недостаточно обаятельно.
К. Мацан
— Это была Анна Леонтьева, журналист, писатель, ведущая программ на радио «Вера», автор книги «Я верю, что тебе больно! Подростки в пограничных состояниях». На этом мы заканчиваем наш сегодняшний разговор. У микрофона был Константин Мацан. До свидания. Берегите себя и друг друга.
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер