«Совет по делам религии в советское время». Дмитрий Журавлев

Мы беседовали с научным руководителем Института региональных проблем, доцентом Финансового Университета при Правительстве, государственным советником РФ третьего класса, кандидатом политических наук Дмитрием Журавлевым.

Наш собеседник поделился своими воспоминаниями о работе в Совете по делам религий при правительстве РСФСР в 80-е годы прошлого века. Дмитрий рассказал, какие цели и задачи стояли перед Советом, кто в него входил, и какая деятельность, на самом деле, им проводилась.

Ведущие: Алексей Пичугин, Ксения Толоконникова.

А. Пичугин

— Дорогие слушатели, здравствуйте. Это «Светлый вечер» на светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин. Сегодня четверг и, как всегда в это время, в эфире наша совместная программа с музеем, исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова, директор музея...

К. Толоконникова

— Добрый вечер, друзья.

А. Пичугин

— И наш собеседник сегодня — Дмитрий Анатольевич Журавлев, научный руководитель Института региональных проблем, доцент Финансового университета при правительстве, кандидат политических наук и государственный советник Российской Федерации 3 класса. Здравствуйте.

Д. Журавлев

— Добрый вечер.

К. Толоконникова

— И сегодня мы поговорим о совсем таком позднесоветском периоде и о Совете по делам религий при Совете министров РСФСР, который не надо путать с Советом по делам религий при Совете министров Советского Союза, который существовал уже много-много лет, с 40-х годов начиная. А Совет по делам религий при РСФСР был образован лишь в ноябре 86-го года. И во многом для того, чтобы несколько, как можно понять, ослабить влияние Совета по делам религий при Совете министров СССР. И наш сегодняшний собеседник, Дмитрий Анатольевич, как раз застал этот период, придя работать в Совет... Дмитрий Анатольевич, в каком году?

Д. Журавлев

— По-моему в 88-м.

А. Пичугин

— То есть вы были совсем молодым человеком.

Д. Журавлев

— Я закончил университет, проучился год в аспирантуре — я 63-го года. И после года аспирантуры, потому что тогда на госслужбу брали долго, это было дело серьезное, я пришел на работу в православный отдел Совета по делам религий при Совете министров РСФСР.

К. Толоконникова

— А как это вообще получилось?

Д. Журавлев

— А я закончил философский факультет МГУ, и тогда только на философском факультете читали всерьез что-то о религии. Называлось это научный атеизм, но, как обычно в СССР, критика любых учений сводилась к их описанию.

А. Пичугин

— А вы, судя по времени, с отцом Андреем Кураевым должны были учиться примерно в одно время.

Д. Журавлев

— Нет, он старше.

А. Пичугин

— А, он старше.

Д. Журавлев

— Я с ним знаком, когда я шел в Совет, я с ним разговаривал на эту тему. Но он уже был диаконом к тому моменту, когда я еще заканчивал университет и шел в Совет по делам религий.

К. Толоконникова

— А это было ваше личное желание?

Д. Журавлев

— Ну, во-первых, вы поймите, тогда, в советское время, это был резкий скачок в карьере. Я — мальчик из маленького подмосковного города, у меня вариантов было немного. У меня не было папы генерала и дедушки маршала.

К. Толоконникова

— Да, у маршала свои внуки.

Д. Журавлев

— А во-вторых, всерьез интересно, понимаете. Для обычного молодого человека советского прийти вот в такую организацию было резким скачком, да, это был прыжок наверх. Но кроме того это было просто интересно, потому что перед нами был живой организм, о котором нам что-то рассказывали все-таки в университете, то есть не абсолютный черный ящик. А с другой стороны, этот организм, очевидно, мне казалось, и как мне думается, эта моя гипотеза подтвердилась, что этот организм, он может принести очень много полезного тогдашнему обществу. Потому что это же был перелом, это была эпоха, когда одна идеологическая схема была практически отменена, да, а другой еще не возникло. И в этой ситуации, как и в любой кризис, Церковь играет большую роль, чем в обычной ситуации. Помните, когда церкви наполнились при советской власти? Во время войны. Да, тогда даже жесткие вот эти репрессивные меры не мешали — люди шли в церковь, все — и рядовые и начальники, и церкви были полны, по крайней мере в центральной части.

К. Толоконникова

— Ну да, ну существует даже такое расхожее выражение, что на войне атеистов не бывает. А насколько вот вы вообще представляли себе, какое-то имели представление о жизни Церкви к тому моменту, когда вы пришли в Совет?

Д. Журавлев

— Институциональное довольно большое — то есть я понимал, как это организовано, я понимал какие-то идейные вещи, ну в определенных пределах.

А. Пичугин

— В силу образования и того корпуса знаний, который давали при учебе в университете.

Д. Журавлев

— Да, в силу образования. Да, и опыта, потому что поступил в университет я очень не сразу, и какой-то жизненный опыт, очень маленький, но все-таки был. И поэтому я мог сопрягать с каким-то жизненным опытом, я не из школы поступил в университет, что естественно опять же для мальчика из маленького города. Из школы поступали в основном люди с уважаемым фамилиями. У нас выбирали двенадцать человек на факультет каждый год, не больше. А все остальные вот по каким-то вот спец... Сто человек в действительности было, но по какими-то спецгруппам, спецприемам, национальным кадрам и так далее. Поэтому поступить было очень трудно, но за это время у тебя складывался какой-то опыт. Но внутренней жизни Церкви я, конечно, не знал и мог о ней судить только теоретически. Я, конечно, не был, как некоторые чиновники, вот у нас был чиновник — очень милый и очень умный, кстати, человек, делал очень много пользы — искренне верил, что сначала в семинарию берут, а потом крестят. До такой степени незнания я, конечно, я знал больше, я понимал, что сначала крестят, а потом в семинарию берут.

К. Толоконникова

— А вы сами были крещеным к тому моменту?

Д. Журавлев

— Нет. Вы знаете, у нас в семье это через поколение. Вот моя бабушка была убежденной атеисткой, а ее мама, моя прабабушка, я ее застал, она жила очень долго, она была убежденной верующей. Поэтому я так подозреваю, что моя мама была крещеная — об этом никогда в семье не говорилось. Моя старшая тетя — их было четыре сестры, — точно была крещеная, а мы... Крестят же бабушки, понимаете, не родители.

К. Толоконникова

— Ну естественно, да.

Д. Журавлев

— А мои уже бабушка с дедушкой были активные комсомольцы. Они, кстати, ни он, ни она не были коммунистами, в партию не вступали, по разным причинам, порой чисто житейского плана, но они искренне верили вот в советскую идеологию. И нас не крестили. Вот мое поколение уже не крестили — ни моего старшего брата, ни меня, ни младшую сестру. Двоюродные у меня брат и сестра, мы уже оказались вне этого.

К. Толоконникова

— То есть вам уже предстояло сделать какой-то самостоятельный выбор в этом отношении.

Д. Журавлев

— В любом случае самостоятельный выбор происходит, даже если вас крестят в раннем детстве, все равно осознание приходит.

А. Пичугин

— Да, это же вера родителей тех людей, которых крестят в ноль лет, это вера родителей. Все что происходит там до их самостоятельного становления, пока они не начнут представлять как-то эту жизнь по собственным убеждениям, они уже дальше делают свой выбор.

Д. Журавлев

— Ну поэтому в некоторых вариантах христианства была мысль, что нужно креститься взрослым, помните? Если мы говорим о древнем христианстве.

А. Пичугин

— Да.

Д. Журавлев

— Вот. Это не значит, что так надо. Я думаю, что то установление, которое Церковь сделала, то и должно быть. В данном случае авторитет важнее всего. Но в принципе и эта позиция ведь тоже существовала.

А. Пичугин

— Что такое Совет по делам религий был в то время, когда вы туда пришли? И какой функционал, какой круг обязанностей был у вас и какой функционал был у Совета?

Д. Журавлев

— Ну смотрите, Совет по делам религий — вот вы сказали, несколько противопоставили союзный Совет и республиканский — это и так, и не так. республиканский Совет, конечно же, был более либеральным, хотя бы потому, что он формировался в более позднее время. Не потому, что он был, вот специально подбирали суперлибералов. Но каждому поколению свойственен свой взгляд на мир. Кроме того, очень много было молодых людей в республиканском Совете. Но при этом, при том, что мы гораздо более комплиментарно к Церкви относились, чем чиновники союзного Совета, в целом нельзя нас противопоставлять, потому что мы были единой цепочкой. Какие-то вопросы мы просто отправляли в союзный Совет. То есть нам присылали уполномоченные, мы принимали свое решение и отправляли его все равно на утверждение в союзный Совет. Мы могли с этим утверждением соглашаться или не соглашаться, другой вопрос, что была бюрократическая процедура. И советская бюрократическая была сильна тем, что остановить движущийся поезд фактически невозможно: если процедура запущена, она будет закончена. И в этом смысле у нас была возможность повлиять на союзный Совет.

А. Пичугин

— Простите, вы говорите, что более комплиментарно относились к Церкви, а как к вам относились люди Церкви — священнослужители, миряне, работавшие в Церкви? Какое это было, так скажем, психологически зримое отношение, как они это проявляли?

Д. Журавлев

— Вы знаете, люди везде разные, конечно же, да. Но вот мне повезло очень в хороших отношениях с владыкой Гедеоном Ставропольским. В прекрасных отношениях я был еще с рядом священнослужителей и архиереев. Причем это были именно человеческие отношения. Это не были отношения начальника и подчиненного, к которым подчиненный должен изображать хорошее отношение к начальнику, потому что он начальник. Мы старались не изображать из себя начальников, понимаете. Мы с самого начала, хотя это не говорилось, не было какого-то документа, но мы с самого начала воспринимали себя не как административный орган, а как орган дипломатический. Мы были структурой, по сути, административной — сейчас мы к этому перейдем. Вы говорили о функционале, но мы видели себя как институт постоянного взаимодействия государства и Церкви. Вот союзный Совет — не потому, что они были хуже, а потому что просто были раньше — он и должен был себя воспринимать как орган управления, да. Господин Карпов, первый глава Совета, человек совершенно легендарный, он воспринимал всех как своих подчиненных. У нас был другой подход. Но при этом функционал какой был? Напомню вам, что Церковь в советское время не имела юридического лица. Вы знаете об этом?

К. Толоконникова

— Подождите, а к существующему, к тому моменту уже таки имела.

Д. Журавлев

— Нет, права собственности не имела. Вся собственность епархии находилась на нашем балансе.

К. Толоконникова

— И молитвенные помещения передавались общинам верующих в пользование.

Д. Журавлев

— Во-первых, общинам. Смотрите, общинам. Священник официально... Еще одно замечание, о котором мы говорили перед эфиром и которое, я думаю, должны услышать наши слушатели: документ, которым регламентировалась работа государства с Церковью — это постановление СНК и ВЦИК еще 20-х годов — было для служебного пользования. То есть формально мы даже священнослужителям, даже руководителям Церкви не имели права его показывать.

А. Пичугин

— Но неформально, конечно, они были с ним знакомы.

Д. Журавлев

— Ну нет, они взрослые люди, они в этом всю жизнь. Они это знали бы, даже если мы вообще им ничего не показывали, потому что из жизни бы все вывели. Но мне просто нравилась сама схема, при которой документ, регламентирующий деятельность людей, является для них секретом. Это вот своеобразие — чтобы вы поняли, что такое Совет по делам религий — это немножко система, вставшая на голову. Вся собственность была Совета, включая не только молитвенные здания, но и автомобили, помещения — все принадлежало Совету. В этих условиях, сами понимаете, каким влиянием обладал Совет над деятельностью епархии. Во-вторых, мы не вмешивались формально в административную деятельность — то есть в назначения, рукоположения, — это все внутрицерковные дела. Но понятно, что архиерей...

А. Пичугин

— Ну это уже в те годы.

Д. Журавлев

— Да. Но архиерей как-то должен был взаимодействовать с уполномоченным Совета по делам религий. И личные дела священнослужителей находились у уполномоченного, а не в епархии. Понятно, что это не наш, не республиканский Совет так решил, это было со времен товарища Карпова, но это было. Поэтому у Совета было очень много функций — и хозяйственные, фактически кадровые, хотя юридически ее не было, и взаимодействие с органами власти в регионах. Вот каждый работник православного отдела, ему был нарезан кусок России, за который он отвечал.

К. Толоконникова

— И у вас был какой?

Д. Журавлев

— А у меня было все, что за Уралом и Ленинград.

К. Толоконникова

— Странная какая-то нарезка.

Д. Журавлев

— Да. Вот у моего непосредственно начальника была Москва и юг. А у третьего сотрудника была вся остальная Россия, без столицы.

А. Пичугин

— Я напомню, что сегодня программа «Светлый вечер», как всегда по четвергам, совместная с музеем, исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Сегодня вместе с нами и с вами Дмитрий Анатольевич Журавлев, научный руководитель Института региональных проблем, в 80-е годы сотрудник Совета по делам религий при правительстве РСФСР.

Д. Журавлев

— Фактически чем мы занимались больше всего, вот подавляющее — мы открывали новые приходы.

К. Толоконникова

— Ну конечно — это 88-й год, 89-й.

Д. Журавлев

— Это был сложный бюрократический процесс, который требовал кучу бумажек от местных властей, заключение уполномоченного, заявление двадцатки — именно двадцатки. Вот я сам себя перебил и немножко отошел от этого, а ведь тогда структурной единицей был даже не приход, а община. Священник считался наемным работником у общины. Формально главным был глава общины. Это делалось еще со времен Карпова, для того чтобы в Церкви ослабить церковную составляющую. Потому что всегда можно было там как-то противопоставить одного другому...

К. Толоконникова

— Ну да, разделяй и властвуй.

Д. Журавлев

— И тут много чего можно было наделать. Вот шел поток документов, огромный. При этом в подавляющем большинстве уполномоченные не хотели открывать приход, они всеми возможными средствам тормозили этот процесс. А ведь процесс бюрократический: забудь одну бумажку в пакет положить — и вот ты на месяц процесс остановил.

К. Толоконникова

— А за это время еще какие-нибудь остальные справки протухли, и надо их собирать заново.

Д. Журавлев

— Да. Ну, понимаете, как ни парадоксально, но мы чем занимались? Мы звонили уполномоченным и говорили: мужик, быстро, немедленно, отдельным пакетом сейчас присылай вот это, вот это и вот это. А у них там неправильно заполненные заявления — так ты их собери и пусть они при тебе перепишут, и ты нам отправь. То есть мы были фактически толкачами за Церковь.

К. Толоконникова

— А уполномоченные, как вы сказали, в большинстве своем сопротивлялись открытию новых храмов. Хотя это уже эпоха, ну мы называем ее новейшей — это то что происходило после праздника Крещения Руси.

Д. Журавлев

— Такая поздняя перестройка, я ее называю революционной перестройкой. Вы понимаете, в чем дело, кто такой уполномоченный Совета? Это в основном крупный региональный чиновник — это то что сейчас называется федеральный чиновник — он получал зарплату из Москвы, формально местным властям не подчинялся. Подчинялся партийным властям, поскольку был членом партии, и только. И на это место обычно выдвигали крупных региональных чиновников, немолодых, да, которые выслужили себе это место. Иногда это были сотрудники органов, но далеко не всегда — это иллюзия, что там были одни только сотрудники органов. Кстати, и что в Совете были одни сотрудники органов. Я был гражданским служащим. Но это были люди старой школы. Был один уполномоченный, как потом выяснилось, я с его сыном вместе учился. Мы через много лет случайно выяснили, что это связанные вещи, что мы, оказывается, знакомы все трое. Был абсолютно честным человеком, но он был убежденным коммунистом. Он много раз просил себя освободить от этой должности — что это не мое, я атеист, я ну не могу я с Церковью работать, не мое это. Но местные власти стояли, как пуговицы — помните Жванецкого?

А. Пичугин

— А у нас вообще есть, Дмитрий Анатольевич, такое представление, что сотрудник Совета, оно, наверное, неверное — вернее даже без «наверное» —неверное. Но есть такое представление у людей, которые хоть что-то слышали про уполномоченных по делам Церкви, что это должны быть на сто процентов атеисты, хотя это не так.

Д. Журавлев

— Это не так, и уполномоченные были разные. Вот я уже запамятовал, старенький архиерей рассказывал, как он был молодым, только начинающим, правда, епископом викарным в Петербурге, в Ленинграде. И как там оказался в одном из регионов вот этого суперрегиона, да, — не в Питере, а то ли в Карелии —уполномоченный очень, вежливо говоря, ограниченный товарищ. И как руководство Совета союзного, который ну никак нельзя обвинить в несоветской позиции, вынужден был его, интеллигентно говоря, жестко поправить. Поэтому всякие были люди. Тогда вообще все вообще чиновники должны были по должности быть атеистами. Мы все, даже непартийные люди, не члены партии, были либо членами ВЛКСМ, либо людьми, которые собирались войти в партию. Потому что непартийный человек в советской системе власти существовать долго не мог.

А. Пичугин

— Ну тогда не было бы вот этих ночных крещений в подмосковных храмах.

Д. Журавлев

— Я был абсолютно беспартийный человек. Мне сказали, секретарь парткома мне сказал: знаешь, мы тебя журналистам будем показывать, ты у нас беспартийный сотрудник — ты у нас явление историческое. Хотя в действительности таких явлений было, наверное, трое в Совете. ну вот в явление меня назначили. Понимаете, и поэтому этот атеизм был очень внешний. Вы поймите: то, что должно быть обязательным, сразу становится внешним. А что под ним было — у некоторых было реальный атеизм, совершенно искренний, честный. У некоторых была какая-то вера, чаще всего такая, знаете, ощупью, вера ощупью, когда не все понятно...

К. Толоконникова

— Аморфная такая: «что-то есть».

Д. Журавлев

— Да, когда понимания явно не хватает. Вот вы очень точную фразу сказали: «что-то есть» — мир несколько сложнее, чем атеистическая схема. Сейчас это скорее воспринималось бы как атеизм, когда религия стала массовой, а тогда это скорее воспринималась как комплементарная позиция по отношению к религии. Все же от времени.

А. Пичугин

— Очень интересно, конечно. 88-й год — это вот год тысячелетия Крещения Руси, вы отвечали за все, что происходит за Уралом...

Д. Журавлев

— Грубо, у меня была образование — то есть все семинарии, открытые в этот период, открывались с моим участием.

А. Пичугин

— Но смотрите, мы уже в наших программах в разное время говорили о том, что происходило накануне тысячелетия Крещения, как проходил сам праздник в больших городах и даже за границей — у нас был разговор...

К. Толоконникова

— В Аргентине.

А. Пичугин

— В Аргентине, да, с отцом Геннадием Героевым. А вот как это было в российской советской провинции, за Уралом — это, конечно, безумно интересно. И вы, безусловно, в этом принимали участие.

К. Толоконникова

— Да, потому что как раз вот Сибирь — это очень показательный здесь пример. Потому что в некоторых регионах Сибири в такое глубоко советское время оставалось буквально по одному храму открытому на область.

Д. Журавлев

— Я не могу точно вспомнить, все-таки много лет прошло, но, по-моему, почти во всех регионах Восточной Сибири и Дальнего Востока было по одному храму. Когда священник на самолете летал вот по тем дальневосточным и сибирским расстояниям служить, из региона в регион. Потому что держать его в одном регионе было просто не на что еще. Но вот там, понимаете, все-таки, что касается Сибири и Дальнего Востока, мне священник, кстати, один рассказывал: ты понимаешь, говорит, у нас фронтирная психология — у нас народ такой ковбойский, он в первую очередь надеется на себя. И поэтому отношение к религии не отрицательное, но очень своеобразное. И там не только советская власть, которая не строила храмы и закрывала храмы — закрывать-то не так много было где: значительная часть Дальнего Востока, сами понимаете, обживалась уже в 30-е, там храмы просто не строили, в том же Комсомольске их быть не могло. Там была фронтирная психология. Но праздник все равно проходил. Потому что, с одной стороны, это вызвало огромный интерес у людей, потому что кто-то верил, кто-то готов был поверить, кто-то воспринимал это как историческое событие.

К. Толоконникова

— Да, и ощущение перемены, оно тоже ведь было.

Д. Журавлев

— Ощущение перемены и, как ни парадоксально, консерваторы-то помогали празднику даже больше, чем люди перемен. Потому что им приказ из Москвы пришел, а приказ надо выполнять. Консерваторы, они же инструментарии, они же стараются. Я сам консерватор сейчас, в 60 лет, да. Вот там в 20 не был консерватором, сейчас консерватор. Консерваторы стараются не ломать систему. А не ломая систему, они объективно в той ситуации работали на Церковь. Они могли про себя при этом там быть не удовлетворены, но работать, поскольку раз власть сказала надо, значит надо. Поэтому праздник проходил. Другой вопрос, что сами понимаете, проводить его было не очень, и с инфраструктурой были сложности. Потому что одно дело — Красноярск, но вот уже на Сахалине был, по-моему, один храм. А попробуй-ка на остров заехать...

К. Толоконникова

— И к чему в этих условиях праздник сводился?

Д. Журавлев

— Ну как — к богослужению, Библия вот новая появилась, многотомная, да, она пошла. Хотя, кстати, это почти сразу же превратилось в бестселлер. Помните, такие черные тома?

К. Толоконникова

— Конечно.

Д. Журавлев

— Проповеди, конечно, священников. Понятно, что первые секретари обкомов, а именно они были тогда губернаторами, в церковь могли зайти только свечку подержать — их еще и называли «подсвечники». То есть власть всего лишь демонстрировала свою лояльность. А в основном работала, церковная структура как таковая, она еще откровенно маленькая была, она не охватывала основного населения регионов. Она в лучшем случае была в столицах регионов, и то в лучшем случае по одному храму. По-моему, ни одного монастыря восточнее Тюмени не было.

А. Пичугин

— Нам надо прерваться сейчас буквально на минуту Я напомню, что сегодня в программе совместной с музеем, исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди», мы говорим с Дмитрием Журавлевым. Дмитрий Журавлев научный руководитель Института региональных проблем, доцент Финансового университета при правительстве, кандидат политических наук и государственный советник Российской Федерации 3 класса. А в давнем прошлом, в 80-е годы — уже давнем прошлом, представляете! — был сотрудником в Совете по делам религий при правительстве РСФСР. И вот об этом времени сегодня мы и говорим. Ксения Толоконникова, я Алексей Пичугин. Через минуту вернемся.

А. Пичугин

— Мы продолжаем нашу программу, друзья. Напомню, что она, как всегда по четвергам, совместная с музеем, исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Дмитрий Анатольевич Журавлев, научный руководитель Института региональных проблем, доцент Финансового университета при правительстве, государственный советник Российской Федерации 3 класса, кандидат политических наук. И в 80-е годы сотрудник Совета по делам религий при правительстве РСФСР. С нами сегодня Ксения Толоконникова, я Алексей Пичугин. И мы продолжаем.

К. Толоконникова

— Дмитрий Анатольевич, мне кажется, очень точно сказал о психологии людей, живущих в Сибири и на Дальнем Востоке, и я сама это имела возможность наблюдать это в свое время. Вы сказали о фронтирной психологии, в которой, так сказать, религиозность занимает, ну будем так выражаться, не первое место, да. Но тем не менее ведь было же, наверное, много очень обращений в это время об открытии храмов, да?

Д. Журавлев

— Да. Как раз, ну правда, еще Урал, конечно же, тоже где нет такой жесткой фронтирной психологии, как в Сибири, давал определенное количество. Но Сибирь росла очень быстро, и обращений было много. А в процентном отношении к имеющимся храмам там просто были тысячи процентов. Другой вопрос, что сами понимаете, специфика. Это же, понимаете, времена доцифровые, поэтому организовать этот процесс было очень непросто. У меня на пальце была мозоль — это я по телефону звонил уполномоченным как раз дальневосточных регионов. Причем в связи с разницей во времени возможность дозвониться была очень небольшая, и им это очень нравилось.

А. Пичугин

— Ну я подозреваю.

Д. Журавлев

— Не дозвонился — ну что делать, мы же не знаем, что там ошибка. А эти же ошибки можно было посылать дозированно. Вот сейчас одну ошибку исправили — а там еще одна... а вот еще одну ошибку исправим. Этот бюрократический процесс, чем он дальше от Москвы, тем он был тяжелее. Но ведь была и другая сторона. По тогдашним законам, кстати, гораздо более позитивным в отношении Церкви — не буду специально комплиментарным — любое здание, принадлежавшее Церкви, должно быть передано Церкви.

А. Пичугин

— Это вот 90-го года был закон, подписанный Борисом Ельциным, если не ошибаюсь.

Д. Журавлев

— Нет, это еще был закон Горбачева. При Горбачеве было решение какое-то, официальное законодательное о передаче.

К. Толоконникова

— Любого здания, не обязательно молитвенного.

Д. Журавлев

— Да, о котором Церковь может доказать, что оно когда-либо ей принадлежало.

А. Пичугин

— Ну это своеобразный закон о реституции, о котором сейчас многие говорят, а тогда он уже был, в общем, принят.

Д. Журавлев

— Он фактически работал. Но смотрите, там где было что передавать. эти же здания редко пустовали в 80-е годы. Они в 30-е годы пустовали, да, потом в них делали какое-нибудь зернохранилище. А в 80-е годы они все были заняты.

А. Пичугин

— А ведь чаще всего, простите, если уж мы об этом заговорили, очень часто, если это не города, а провинция, здания церковные, выяснялось, что не числятся ни на чьем балансе, они нигде, ни в каких реестрах не значатся.

Д. Журавлев

— Это в деревнях, вы имеете в виду.

А. Пичугин

— Ну это деревенские, да, в основном.

Д. Журавлев

— Они практически были колхозные. И просто у меня мой начальник непосредственный был историк профессиональный, да, и он был как раз верующий человек.

К. Толоконникова

— И при этом партийный и верующий?

Д. Журавлев

— Он членом партии не был. Он был на пределе комсомольского возраста, но у него папа был академик, ему было легче.

К. Толоконникова

— А откуда вы знали, что он верующий? Об этом вообще не принято было говорить.

Д. Журавлев

— Мы же общались, мы сидели в одной комнате втроем в течение лет, представляете, там можно переговорить обо всем. Кроме того, наш непосредственный начальник, заместитель главы Совета, Кудрявцев Александр Евгеньевич, он потом в администрации президента курировал религиозные вопросы при Ельцине. И, кстати, и при Путине многие годы, потом просто по возрасту уже ушел. Он был партийный, он был функционер партийный, он работал в обкоме Сибири. При этом он был очень лояльный, более чем лояльней по отношению к Церкви и церковным делам. Но понимаете, в чем дело, это вот здания, которые находились в деревнях, чаще всего зданиями являлись формально: крыши там не было, я уж не говорю о колокольне, еще о чем-то. Там в основном что было: либо зерновой склад, либо клуб в 20–30-е годы. А потом, что получилось: либо это здание вообще забрасывали, потому что оно стоит где-то там на горке, неудобно, либо в нем продолжали хранить зерно. Поэтому это передавать было не то что сложно, это было невозможно поднять. Вы понимаете, епархии же были бедные. Чтобы восстановить здание, от которого остался один фундамент... Здания целые, здания технологически пригодные были в городах, но в них как раз кто-то уже был. Вот в Высоко-Петровском монастыре, например, сидел ансамбль «Березка».

К. Толоконникова

— Да, у них там, по-моему, как раз в трапезном Сергиевском храме был репетиционный зал.

Д. Журавлев

— Да. А в Перми в здании епархии бывшем было военное училище. А закон был так сформулирован, что передается, но при этом местные власти должны подобрать, что логично, тем кто был там раньше, другое помещение. Местные власти говорили: ребята, нету...

К. Толоконникова

— И вот как раз на этом месте все и...

Д. Журавлев

— Мы-то «за». «Мы приятных перспектив никогда не супротив», — как у Федота-стрельца, да? Региональным властям это было не нужно. Им казалось, что это не так уж важно.

А. Пичугин

— Ну с этим проблемы никогда не было, а тут она возникла, естественно.

К. Толоконникова

— Головная боль, да.

Д. Журавлев

— Идеологического желания помочь-то, в общем, не было, потому что — мы говорили — они как консерваторы выполняли приказ. А приказ по поводу помещения, он был так сформулирован, сложным образом: передать, но при этом найти помещение тем, кто там был раньше. И поэтому исполнять его можно было очень по-разному. А мы с вами говорим о Дальнем Востоке, а там и передавать нечего. Мы же говорим: Дальний Восток, Хабаровск. Юг Дальнего Востока — там еще были храмы, потому что эти города были построены при царе батюшке. А дальше-то что? Что ты будешь передавать, я вот сказал, в том же Комсомольске, да, или на Чукотке?

А. Пичугин

— А надо найти и передать.

Д. Журавлев

— А надо что-то либо передать, либо построить. Потому что, простите, ну не наездится священник все время из Владивостока на Чукотку. У нас вот весь Дальний Восток был одна епархия в те годы, просто одна, да. Вот весь нынешний вот этот округ, со столицей в Хабаровске, был одной епархией. Да, было не так много священников, я же говорю, они жили в самолете. Они служили — там же, вы понимаете, формально это можно сделать, хотя очень тяжело. А фактически как? Службы же — это не только религиозное таинство, это и психологическое таинство, то есть священник должен быть своим для паствы, он должен тут всегда быть. А он на самолете прилетает, потому что по-другому он не может. Он не может бросить один регион и заниматься только другим, да. А вот он один, ну точнее их пятеро, а регионов больше. Вот так и жили, и предавать-то особо было нечего, понимаете, я имею в виду, в этой части страны. Значит, надо строить. А если приходов мало, на какие деньги ты будешь строить? Церковь отделена от государства.

К. Толоконникова

— Вот как раз для этого времени характерен энтузиазм людей. Очень многое делалось силами самих верующих.

Д. Журавлев

— Конечно, но при этом, вы понимаете, они не безграничны. Потому что масштаб задачи был гигантский. Церковь все больше и больше превращалась в огромную строительную площадку. Потому что регистрировать-то мы регистрировали, а куда? Потому что, в принципе, мы же должны зарегистрировать, при этом этим же решением предоставить храм. Вот при сталинской системе это было автоматически. То есть обычно не регистрировали. Но если уж регистрировали, то Совет сам и храм находил, говорил: вот, пусть им отдадут, это наш приказ. А здесь-то потоком пошло. А что мы будем отдавать? Нам местные власти сами ничего не отдают, им не хочется. А в некоторых случаях, как я говорил, и нечего. Да, был энтузиазм огромный, были дикие усилия. Архиерея и священнослужители подвиг совершали по созданию этих храмов.

А. Пичугин

— А вам приходилось ездить по тем регионам, за которые вы отвечали?

Д. Журавлев

— Как ни парадоксально, чаще приходилось ездить на юг, потому что я отвечал еще за образование. А южные епархии — я имею в виду Ставрополь, Краснодар, Северный Кавказ — они очень активно развивались при строительстве семинарий.

К. Толоконникова

— И какие семинарии вот в этот период были открыты на вашей памяти?

Д. Журавлев

— Ну их было что-то штук семь. Но вот точно я помню, как мы открывали семинарию в Ставрополе.

А. Пичугин

— Это какой год?

Д. Журавлев

— Это 89-й год. У владыки Гедеона. Это было очень интересно. Потому что он, понимаете, у южных архиереев было даже своего рода соревнование: то есть считалось, что если ты себе смог открыть либо семинарию, либо духовное училище — у кого на что кадров хватало — то, значит, ты успешен в своей работе. И это правда. Потому что вопрос, который мы еще не поднимали, да, — это вопрос о кадрах. Вот мы открываем десятками приходы, а кто там служить будет? То есть, во-первых, где служить, а во-вторых, кто служить. И на юге, где епархии были более сильными, где традиции были порушены гораздо меньше, чем в Центральной России и в Сибири, и на Урале, естественно, они были сильнее, чем на Дальнем Востоке, где их фактически не было — там создавались семинарии. Детей учили... Ну обычная советская система предполагала, что в семинарию студент идет после армии. Вот к тому времени уже понемножку это правило стало нарушаться, потому что ребята приходили и после школы.

К. Толоконникова

— А как происходило это открытие? Вы говорите, что это очень интересно.

Д. Журавлев

— Ну как, смотрите. Мы приезжаем. Ведь опять же решение об открытии принимает Совет по делам религий, не епархия. Причем не уполномоченный, а Совет. Вот в том же Ставрополе уполномоченный был очень такой заинтересованный человек. Я двух уполномоченных помню — вот в Перми и в Ставрополье — два человека, которые боролись за Церковь так же, как и архиереи. Не тормозили, а наоборот, отбивали.

А. Пичугин

— И в Перми был тоже хороший пример: там был владыка Афанасий, который действительно много всего делал еще в советские годы, когда ничего не говорили о том, что скоро откроют.

Д. Журавлев

— Ну да. Нет, если мы перечисляем архиереев, то их будет много.

А. Пичугин

— Да, нет, но когда в тандеме с таким уполномоченным, естественно, им удавалось сделать больше.

Д. Журавлев

— Да, но уполномоченный, который работает за Церковь — это было исключительное явление, потому что, я говорю, там в основном были консерваторы. Вот человек отсидел в обкоме 20 лет — ему вроде как пора на покой, а семью кормить еще надо. Вот его делали уполномоченным в Совет по делам религий. То есть это были люди из предыдущий эпохи. Не потому, что они были плохие, это были очень часто умные, талантливые и очень хорошие организаторы, но люди с другой идеологией. А здесь было так: вот мы приезжаем — значит, мы должны посмотреть, способна ли — тут не мы передавали, тут епархия должна была показать, что она вообще способна это потянуть. Да, мы, конечно же, не инспектировали преподавателей, потому что ну мы не теологи, оценивать знания предметов, в которых мы сами не являемся специалистами, было бы просто глупо. Но технологическую сторону мы, конечно же, должны были отследить...

К. Толоконникова

— Материально-техническую базу.

Д. Журавлев

— Да, материально-техническую базу. И подписать что она есть, и что мы, так сказать, согласовываем открытие семинарии или духовного училища. Потом надо было идти в крайком, и говорить крайкому: да, мы «за». А крайком говорил: а может не надо? Может, все-таки не стоит? Ну зачем нам этот рассадник религии? Причем вот на юге, своеобразие юга именно в том, что, с одной стороны, там были крепче религиозные традиции, но там же были крепче и партийные традиции. Самые такие жесткие партийцы были на юге. Хотя был единственный случай, вот мы когда открывали эту семинарию в Ставрополье, нас повезли куда-то в район показать — ну мы все равно же приехали, да. И нас принимал благочинный и секретарь райкома, правда, молодой парень. Ну как молодой? Там тридцать, наверное, тридцать лет. Не девятнадцать, не двадцать, не двадцать пять. И вот этот секретарь райкома сказал — я до сих пор помню эту фразу: мы с отцом Иоанном здесь все вопросы легко решаем, мы работаем вместе.

А. Пичугин

— Ну отец Иоанн тоже, видимо, молодой человек.

Д. Журавлев

— Нет, вы знаете, нет. Ну точно уже ему хорошо было за сорок. Вы сами понимаете, специфика облачения, специфика этой бороды — тут я зуб не дам. Но то что ему было, что он был точно старше сорока — это да. Вы понимаете, тогда, как ни парадоксально, священники были гораздо более широких взглядов. Ну не взглядов, взгляды-то всегда одни и те же. А вот они понимали, что нужно договариваться.

К. Толоконникова

— Обладали житейской гибкостью — назовем это так.

Д. Журавлев

— Да, житейской премудростью, я бы это назвал. При этом уровень вот самопожертвования был значительно выше, чем сегодня.

А. Пичугин

— Я напомню, что мы сегодня беседуем с Дмитрием Журавлевым, человеком, который в 80-е годы работал в Совете по делам религий при правительстве РСФСР. Сейчас Дмитрий Журавлев научный руководитель Института региональных проблем, доцент Финансового университета при правительстве.

К. Толоконникова

— Мне кажется, у нас складывается какой-то очень интересный разговор об этом противоречивом таком времени. Вот мы сейчас говорили об открытии первых семинарий, ну за исключением трех существовавших уже, да, — Московской, Ленинградской и Одесской. И семинария семинарией, а вот первые воскресные школы тоже в это время стали появляться.

Д. Журавлев

— Да.

К. Толоконникова

— Какое вам приходилось принимать участие в их открытии?

Д. Журавлев

— Слава Богу, воскресные школы не требовали федеральных решений, да, республиканских. Причем Одесская семинария в нашу епархию (извините за каламбур) не входила. У нас были только Петербург и Москва. Владыка Алексий, тогда митрополит Петербургский.

А. Пичугин

— Ленинградский.

Д. Журавлев

— Да, но он всегда как-то, по-моему, тяготел к слову «Петербургский». Человек очень интересной судьбы, человек в действительности, хотя он был далеко не старик, с дореволюционным воспитанием. И для него революция не относилась к добрым событиям в истории России. Поэтому воскресные школы открывались на местах. Другой вопрос, что если этому мешали, то мы могли вмешаться. Но опять же мы вмешивались чисто административно. Да, все то же «по звоночное» право, и оно никуда не девалось, оно работало. Вот мы могли там звонить и говорить: ребята, вы чего? Почему вы запрещаете? Кто вам, в законе нигде не написано ни разрешить, ни запретить. Документы-то были конца 20-х годов — законодательство-то было рассчитано на страну, в которой нет никаких воскресных школ и быть не может. Их невозможно запретить за отсутствием объекта запрета. И поэтому то законодательство, принятое при раннем Сталине, оно не запрещало воскресные школы — никому в голову не приходило, что это нужно сделать. И мы этим пользовались. Но ведь воскресные школы — это в первую очередь работа священника и немалые материальные затраты, это даже не административные рогатки. Потому что ну работает она там при храме. Если уполномоченный человек очень энергичный — он это заметит. А если не очень, да еще и в возрасте — да не пойдет он, он же не будет как бы тайными тропами пробираться и смотреть, ходят дети или не ходят. Тем более что свои воскресные школы создавали ведь не только православные и не только христиане. А поскольку была установка максимально поддерживать православие и как-то вот выводить на регистрацию протестантов — причем это советская установка, не перестроечная, но она продолжала свое существование до самого прихода Бориса Николаевича.

А. Пичугин

— А кстати, это очень интересно, что было с другими религиями, конфессиями в стране. Ведь Совет-то отвечал не только за Православную Церковь, но также и за мусульман, за иудеев, за буддистов, за христиан.

К. Толоконникова

— За другие христианские деноминации.

Д. Журавлев

— Что касается буддистов и мусульман, то они пользовались поддержкой Совета. Более того, отчасти — это, слава Богу, не была моя епархия, потому что это была очень тяжелая сфера. Хадж первый как появился — он же появился при поддержке российского Совета в первую очередь. Ну и союзного, потому что международные дела были, конечно, в епархии союзного Совета. Я помню толпы кавказских мусульман, не поволжских, которые стояли возле Совета и говорили, что вот, скажите нам, куда бежать, когда, где чего расписываться и как делать. Да, это в некотором смысле была, конечно, недоработка тогдашних муфтиятов кавказских, потому что понятно, что это они им должны были все объяснять. Но вот люди к нам пришли с этим вопросом. Буддизм — вы знаете, ну, наверное, я не могу себя считать большим знатоком буддизма — его главный лозунг: вы нам не мешайте. Не помогите, а вы нам не мешайте. Другое восприятие жизни, другое восприятие действительности. Что же касается неправославных конфессий христиан...

А. Пичугин

— А иудаизм? Вот с ним, наверное, было сложнее.

Д. Журавлев

— С ним было сложнее, да. Иудаизм же не предполагает прозелитизма. Иудаизм не предлагает ураганного расширения, просто в силу своих религиозных основ, да. Но при этом фактически-то росли иудейские... объединения — я не знаю, как корректно их назвать, потому что это явно не приходы. Но там-то как раз советская схема, где мне уже в более позднее время, когда я работал в ПФО советником по религиозным вопросам, приходилось сталкиваться с иудаизмом в Приволжском федеральном округе — там ключевую роль играли не раввины, там ключевую роль все-таки играли как раз главы объединений, да, гражданские люди. И в этом смысле и это, как я понимаю, для иудаизма ведь в некотором смысле естественно, да. Есть, конечно, духовный авторитет, но и гражданское объединение не менее значимо. Кроме того, раввинов очень мало было российских. Вот был и, надеюсь, и сейчас жив еще господин Коган, да, еще был целый ряд людей. Но раввины вновь появляющиеся, в основном были иностранцы, и не очень хорошо говорили по-русски, а то и самостоятельно в этой системе координат не очень-то могли и разобраться. Они туда вписались, но это требовало время.

К. Толоконникова

— А вы проработали в Совете до его до 90-го года, до того, как он был упразднен.

Д. Журавлев

— Да. И ушел в Верховный Совет. А ребята в основном ушли в администрацию президента. Я ушел раньше, поэтому я попал в Верховный совет, а они ушли чуть позже, и их трудоустроили в администрацию президента.

К. Толоконникова

— Как вот этот вот последний период в существовании Совета, чем вам запомнился? Был ощущение какого-то перелома?

Д. Журавлев

— Ну вы понимаете, ощущение перелома было, когда мы пришли. А здесь скорее было ощущение слома, причем не Совета, а слома вот советской власти. Потому что вот это суперадминистрирование — это же признак советской власти: администрировать все, что есть в стране — есть государство, и мы, как государство, сами себя контролируем. Другой вопрос, что на мой взгляд, тогда Церковь (а это была ее позиция) слишком активно избавлялась от Советов. Я имею виду и союзный, и российский. Отчасти понять это возможно, потому что Совет все время воспринимался как орган властвующий, контролирующий. Как раз в этот момент Церковь получила право юридического лица, она стала заниматься активно экономическими вопросами, потому что иначе вот это великое строительство нельзя было ни начать, ни закончить. Но убрав Совет, в какой-то момент Церковь оказалась в ситуации, когда ее с властью связывали только прямые контакты Патриарха с президентом. Знаете, один большой бизнесмен сказал тут года три назад: мне не нужна HR-служба, я с президентом в одном кабинете сидел. Да, вот он ошибался.

А. Пичугин

— Это ошибочная позиция, безусловно.

Д. Журавлев

— Да. Вот с Советом то же самое, понимаете. Вот Совет как администратор был не просто не нужен, он противоречил всему — и позиции государства, и позиции Церкви. Но оставить некий орган, который обеспечивал бы каждодневный контакт власти с Церковью, нужно было.

А. Пичугин

— Ну такой орган есть — вот вы говорите, ваши коллеги ушли в администрацию президента —такой орган до сих пор существует внутри администрации президента.

Д. Журавлев

— Тогда его не было, понимаете. Тогда эту роль отчасти играло Министерство юстиции, куда вот ушел господин Кудрявцев, потому что он юрист по образованию. Никто из нас в Министерство юстиции уйти не мог, потому что там юридическое образование обязательно. Но Министерство юстиции занималось регистрацией — это очень важная составляющая, но не более. А в администрации на тот момент те, кто туда ушли, они же, администрация, простите, была маленькая, она обеспечивала скорее аналитическую работу президента, да, доклады писала. И в результате что случилось: на местном уровне приходил архиерей к главе региона, а глава региона говорил: ты знаешь, мужик, ни у меня, ни у моих замов, ни у кого в служебных полномочиях тебя нет. Мы к тебе хорошо относимся, мы, может быть, тебе поможем, но ничего от нас требовать ты не можешь, потому что у нас нигде не написано, что тобой заниматься должны. Потом это выправилось, конечно же. Авторитет Церкви рос, и в какой-то момент Церковь уже сама больше понадобилась власти, чем власть Церкви.

А. Пичугин

— Ну это было уже сильно после.

Д. Журавлев

— Но это было сильно после. А в тот момент возник провал. Я об этом писал тогда много, пытался достучаться и до Патриархии, и до правительства, что, ребята, зря вы это делаете. Может быть, не получилось, потому что ушел я именно в Верховный Совет. Предполагался пост вице-премьера по религиозным вопросам, да, но тогдашний председатель Комитета по свободе совести Верховного Совета решил на это место не идти. А потом был 93-й год.

А. Пичугин

— Это уже совсем другое время. К сожалению, и нашей программы тоже время подошло к концу. Спасибо вам большое, было очень интересно. Это вот тот аспект, который мы хотели давно осветить в наших программах музейных, и этот пробел мы постепенно закрываем. Надеемся, что, может быть, у нас будет повод с вами этот разговор продолжить. Дмитрий Анатольевич Журавлев, научный руководитель Института региональных проблем, доцент Финансового университета при правительстве, государственный советник Российской Федерации 3 класса, кандидат политических наук, а в 80-е годы сотрудник Комитета по делам религий при правительстве РСФСР, был нашим собеседником. Ксения Толоконникова, директор музея «Советский Союз: вера и люди».

К. Толоконникова

— Мы благодарим нашего гостя. Мы благодарим наших слушателей, которые были с нами. И призываем вас писать нам: podspudom@yandex.ru — это музейный адрес.

А. Пичугин

— info@radiovera.ru — это адрес нашей редакции. Пишите, ждем ваших писем, и уже делали программы по ним. Надеемся продолжить. Спасибо. Я Алексей Пичугин. Всего доброго. До свидания. Будьте здоровы.

Другие программы

Богослужения вечера

Тексты богослужений праздничных и воскресных дней. Всенощное Бдение. 21 декабря (вечер 20 декабря) 2025г.

Вечер 20.12.25

Неде́ля 28-я по Пятидеся́тнице, святы́х отцо́в.

Прп. Пата́пия.

Глас 3.

ВСЕНО́ЩНОЕ БДЕ́НИЕ

Вели́кая Вече́рня

Диакон: Воста́ните!

Хор: Благослови́.

Иерей: Сла́ва Святе́й и Единосу́щней и Животворя́щей и Неразде́льней Тро́ице всегда́, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Священнослужители в алтаре:

Прииди́те, поклони́мся Царе́ви на́шему Бо́гу.

Прииди́те, поклони́мся и припаде́м Христу́ Царе́ви на́шему Бо́гу.

Прииди́те, поклони́мся и припаде́м Самому́ Христу́, Царе́ви и Бо́гу на́шему.

Прииди́те, поклони́мся и припаде́м Ему́.

Псало́м 103, предначина́тельный:

Хор: Благослови́, душе́ моя́, Го́спода./ Благослове́н еси́, Го́споди./ Го́споди, Бо́же мой, возвели́чился еси́ зело́./ Благослове́н еси́, Го́споди./ … / Вся прему́дростию сотвори́л еси́./ Сла́ва Ти, Го́споди, сотвори́вшему вся.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

Вели́кая ектения́:

Диакон: Ми́ром Го́споду помо́лимся.

Хор: Го́споди, поми́луй. (На каждое прошение)

Диакон: О Свы́шнем ми́ре и спасе́нии душ на́ших, Го́споду помо́лимся.

О ми́ре всего́ ми́ра, благостоя́нии Святы́х Бо́жиих Церкве́й и соедине́нии всех, Го́споду помо́лимся.

О святе́м хра́ме сем и с ве́рою, благогове́нием и стра́хом Бо́жиим входя́щих в онь, Го́споду помо́лимся.

О вели́ком Господи́не и Отце́ на́шем Святе́йшем Патриа́рхе Кири́лле, и о Господи́не на́шем, Высокопреосвяще́ннейшем митрополи́те (или: архиепи́скопе, или: Преосвяще́ннейшем епи́скопе) имяре́к, честне́м пресви́терстве, во Христе́ диа́констве, о всем при́чте и лю́дех, Го́споду помо́лимся.

О Богохрани́мей стране́ на́шей, власте́х и во́инстве ея́, Го́споду помо́лимся.

О гра́де сем (или: О ве́си сей), вся́ком гра́де, стране́ и ве́рою живу́щих в них, Го́споду помо́лимся.

О благорастворе́нии возду́хов, о изоби́лии плодо́в земны́х и вре́менех ми́рных, Го́споду помо́лимся.

О пла́вающих, путеше́ствующих, неду́гующих, стра́ждущих, плене́нных и о спасе́нии их. Го́споду помо́лимся.

О изба́витися нам от вся́кия ско́рби, гне́ва и ну́жды, Го́споду помо́лимся.

Заступи́, спаси́, поми́луй и сохрани́ нас, Бо́же, Твое́ю благода́тию.

Пресвяту́ю, Пречи́стую, Преблагослове́нную, Сла́вную Влады́чицу на́шу Богоро́дицу и Присноде́ву Мари́ю, со все́ми святы́ми помяну́вше, са́ми себе́ и друг дру́га, и весь живо́т наш Христу́ Бо́гу предади́м.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Я́ко подоба́ет Тебе́ вся́кая сла́ва честь и поклоне́ние, Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Блаже́н муж:

Хор: Блаже́н муж, и́же не и́де на сове́т нечести́вых.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Я́ко весть Госпо́дь путь пра́ведных, и путь нечести́вых поги́бнет.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Рабо́тайте Го́сподеви со стра́хом и ра́дуйтеся Ему́ с тре́петом.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Блаже́ни вси наде́ющиися Нань.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Воскресни́, Го́споди, спаси́ мя, Бо́же мой.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Госпо́дне есть спасе́ние, и на лю́дех Твои́х благослове́ние Твое́.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

И ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

Ектения́ ма́лая:

Диакон: Па́ки и па́ки ми́ром Го́споду помо́лимся.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Заступи́, спаси́, поми́луй и сохрани́ нас, Бо́же, Твое́ю благода́тию.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Пресвяту́ю, Пречи́стую, Преблагослове́нную, Сла́вную Влады́чицу на́шу Богоро́дицу и Присноде́ву Мари́ю, со все́ми святы́ми помяну́вше, са́ми себе́ и друг дру́га, и весь живо́т наш Христу́ Бо́гу предади́м.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Я́ко Твоя́ держа́ва, и Твое́ есть Ца́рство и си́ла и сла́ва, Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Го́споди, воззва́х, глас 3:

Хор: Го́споди, воззва́х к Тебе́, услы́ши мя./ Услы́ши мя, Го́споди./ Го́споди, воззва́х к Тебе́, услы́ши мя:/ вонми́ гла́су моле́ния моего́,/ внегда́ воззва́ти ми к Тебе́.// Услы́ши мя, Го́споди.

Да испра́вится моли́тва моя́,/ я́ко кади́ло пред Тобо́ю,/ воздея́ние руку́ мое́ю/ – же́ртва вече́рняя.// Услы́ши мя, Го́споди.

Стихиры воскресные, глас 3:

На 10. Стих: Изведи́ из темни́цы ду́шу мою́,// испове́датися и́мени Твоему́.

Стихира: Твои́м Кресто́м, Христе́ Спа́се,/ сме́рти держа́ва разруши́ся,/ и диа́воля пре́лесть упраздни́ся,/ род же челове́ческий, ве́рою спаса́емый,// песнь Тебе́ всегда́ прино́сит.

Стих: Мене́ ждут пра́ведницы,// до́ндеже возда́си мне.

Стихира: Просвети́шася вся́ческая/ Воскресе́нием Твои́м, Го́споди,/ и рай па́ки отве́рзеся,/ вся же тварь восхваля́ющи Тя,// песнь Тебе́ всегда́ прино́сит.

На 8. Стих: Из глубины́ воззва́х к Тебе́, Го́споди,// Го́споди, услы́ши глас мой.

Стихира: Сла́влю Отца́ и Сы́на си́лу,/ и Свята́го Ду́ха пою́ власть,/ неразде́льное, несозда́нное Божество́,/ Тро́ицу Единосу́щную,// ца́рствующую в век ве́ка.

Стих: Да бу́дут у́ши Твои́// вне́млюще гла́су моле́ния моего́.

Стихира: Кресту́ Твоему́ честно́му покланя́емся, Христе́,/ и Воскресе́ние Твое́ пое́м и сла́вим.// Ра́ною бо Твое́ю мы вси исцеле́хом и́.

На 6. Стих: А́ще беззако́ния на́зриши, Го́споди, Го́споди, кто постои́т?// Я́ко у Тебе́ очище́ние есть.

Стихира: Пое́м Спа́са от Де́вы вопло́щшагося./ Нас бо ра́ди распя́тся,/ и в тре́тий день воскре́се,// да́руя нам ве́лию ми́лость.

Стих: И́мене ра́ди Твоего́ потерпе́х Тя, Го́споди, потерпе́ душа́ моя́ в сло́во Твое́,// упова́ душа́ моя́ на Го́спода.

Стихира: Су́щим во а́де сшед Христо́с благовести́:/ дерза́йте, глаго́ля, ны́не победи́х,/ Аз есмь Воскресе́ние, Аз вы возведу́,// разруши́в сме́ртная врата́.

На 4. Стих: От стра́жи у́тренния до но́щи, от стра́жи у́тренния,// да упова́ет Изра́иль на Го́спода.

Стихира: Недосто́йно стоя́ще в пречи́стом дому́ Твое́м,/ вече́рнюю песнь возсыла́ем,/ из глубины́ взыва́юще, Христе́ Бо́же:/ просвети́вый мир тридне́вным воскресе́нием Твои́м,// изми́ лю́ди Твоя́ от руки́ враго́в Твои́х, Человеколю́бче.

Стихиры прп. Патапия, глас 1, подобен: «Всехва́льнии му́ченицы…»:

Стих: Я́ко у Го́спода ми́лость, и мно́гое у Него́ избавле́ние,// и Той изба́вит Изра́иля от всех беззако́ний его́.

Стихира: О́тче Пата́пие,/ пло́ти стремле́ния воздержа́нием увяди́в разжже́ние,/ в пусты́ню всели́лся еси́,/ я́ко Или́я дре́вле,/ ум очища́я непреста́нными к Бо́гу моли́твами./ И ны́не моли́ дарова́ти душа́м на́шим// мир и ве́лию ми́лость.

На 2. Стих: Хвали́те Го́спода вси язы́цы,// похвали́те Его́ вси лю́дие.

Стихира: О́тче Пата́пие,/ лико́м по́стническим причи́слился еси́,/ безстра́стием украша́яся,/ и всели́лся еси́ во оби́телех преподо́бных,/ иде́же Свет незаходи́мый,/ иде́же есть дре́во жи́зни./ И ны́не моли́ дарова́ти душа́м на́шим// мир и ве́лию ми́лость.

Стих: Я́ко утверди́ся ми́лость Его́ на нас,// и и́стина Госпо́дня пребыва́ет во век.

Стихира: О́тче Пата́пие,/ свети́льник из Еги́пта возсия́л еси́,/ просвеща́я подсо́лнечную чуде́с светлостьми́,/ душетле́нных неду́г отгоня́я мрак,/ де́монов охужда́я тьму./ И ны́не моли́ Христа́/ дарова́ти душа́м на́шим// мир и ве́лию ми́лость.

Догматик, глас 3:

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Догматик: Ка́ко не диви́мся/ Богому́жному Рождеству́ Твоему́, Пречестна́я?/ Искуше́ния бо му́жескаго не прие́мши, Всенепоро́чная,/ родила́ еси́ без Отца́ Сы́на пло́тию./ Пре́жде век от Отца́ рожде́ннаго без ма́тере,/ ника́коже претерпе́вшаго измене́ния,/ или́ смеше́ния, или́ разделе́ния,/ но обою́ существу́ сво́йство це́ло сохра́ншаго./ Те́мже, Ма́ти Де́во Влады́чице,/ Того́ моли́ спасти́ся душа́м,// правосла́вно Богоро́дицу испове́дающих Тя.

Вход с кади́лом:

Диакон: Прему́дрость, про́сти.

Све́те Ти́хий:

Хор: Све́те Ти́хий святы́я сла́вы Безсме́ртнаго Отца́ Небе́снаго, Свята́го, Блаже́ннаго, Иису́се Христе́! Прише́дше на за́пад со́лнца, ви́девше свет вече́рний, пое́м Отца́, Сы́на и Свята́го Ду́ха, Бо́га. Досто́ин еси́ во вся времена́ пет бы́ти гла́сы преподо́бными, Сы́не Бо́жий, живо́т дая́й; те́мже мир Тя сла́вит.

Диакон: Во́нмем.

Иерей: Мир всем.

Хор: И ду́хови твоему́.

Проки́мен воскре́сный, глас 6:

Диакон: Прему́дрость во́нмем. Проки́мен, глас шесты́й: Госпо́дь воцари́ся, в ле́поту облече́ся.

Хор: Госпо́дь воцари́ся, в ле́поту облече́ся. (На каждый стих)

Диакон: Облече́ся Госпо́дь в си́лу, и препоя́сася.

Стих 2: И́бо утверди́ вселе́нную, я́же не подви́жится.

Стих 3: До́му Твоему́ подоба́ет святы́ня, Го́споди, в долготу́ дний.

Диакон: Госпо́дь воцари́ся.

Хор: В ле́поту облече́ся.

Ектения́ сугу́бая:

Диакон: Рцем вси от всея́ души́, и от всего́ помышле́ния на́шего рцем.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Го́споди Вседержи́телю, Бо́же оте́ц на́ших, мо́лим Ти ся, услы́ши и поми́луй.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Поми́луй нас, Бо́же, по вели́цей ми́лости Твое́й, мо́лим Ти ся, услы́ши и поми́луй.

Хор: Го́споди, поми́луй. (Трижды, на каждое прошение)

Диакон: Еще́ мо́лимся о Вели́ком Господи́не и Отце́ на́шем Святе́йшем Патриа́рхе Кири́лле, и о Господи́не на́шем Высокопреосвяще́ннейшем митрополи́те (или: архиепи́скопе, или: Преосвяще́ннейшем епи́скопе) имяре́к, и всей во Христе́ бра́тии на́шей.

Еще́ мо́лимся о Богохрани́мей стране́ на́шей, власте́х и во́инстве ея́, да ти́хое и безмо́лвное житие́ поживе́м во вся́ком благоче́стии и чистоте́.

Еще́ мо́лимся о блаже́нных и приснопа́мятных созда́телех свята́го хра́ма сего́, и о всех преждепочи́вших отце́х и бра́тиях, зде лежа́щих и повсю́ду, правосла́вных.

Еще́ мо́лимся о ми́лости, жи́зни, ми́ре, здра́вии, спасе́нии, посеще́нии, проще́нии и оставле́нии грехо́в рабо́в Бо́жиих настоя́теля, бра́тии и прихо́жан свята́го хра́ма сего́.

Еще́ мо́лимся о плодонося́щих и доброде́ющих во святе́м и всечестне́м хра́ме сем, тружда́ющихся, пою́щих и предстоя́щих лю́дех, ожида́ющих от Тебе́ вели́кия и бога́тыя ми́лости.

Иерей: Я́ко Ми́лостив и Человеколю́бец Бог еси́ и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Сподо́би, Го́споди:

Хор: Сподо́би, Го́споди, в ве́чер сей без греха́ сохрани́тися нам. Благослове́н еси́, Го́споди, Бо́же оте́ц на́ших, и хва́льно и просла́влено и́мя Твое́ во ве́ки. Ами́нь.

Бу́ди, Го́споди, ми́лость Твоя́ на нас, я́коже упова́хом на Тя. Благослове́н еси́, Го́споди, научи́ мя оправда́нием Твои́м. Благослове́н еси́, Влады́ко, вразуми́ мя оправда́нием Твои́м. Благослове́н еси́, Святы́й, просвети́ мя оправда́нии Твои́ми.

Го́споди, ми́лость Твоя́ во век, дел руку́ Твое́ю не пре́зри. Тебе́ подоба́ет хвала́, Тебе́ подоба́ет пе́ние, Тебе́ сла́ва подоба́ет. Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Ектения́ проси́тельная:

Диакон: Испо́лним вече́рнюю моли́тву на́шу Го́сподеви.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Заступи́, спаси́, поми́луй и сохрани́ нас, Бо́же, Твое́ю благода́тию.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Ве́чера всего́ соверше́нна, свя́та, ми́рна и безгре́шна у Го́спода про́сим.

Хор: Пода́й, Го́споди. (На каждое прошение)

Диакон: А́нгела ми́рна, ве́рна наста́вника, храни́теля душ и теле́с на́ших, у Го́спода про́сим.

Проще́ния и оставле́ния грехо́в и прегреше́ний на́ших у Го́спода про́сим.

До́брых и поле́зных душа́м на́шим и ми́ра ми́рови у Го́спода про́сим.

Про́чее вре́мя живота́ на́шего в ми́ре и покая́нии сконча́ти у Го́спода про́сим.

Христиа́нския кончи́ны живота́ на́шего, безболе́знены, непосты́дны, ми́рны и до́браго отве́та на Стра́шнем Суди́щи Христо́ве про́сим.

Пресвяту́ю, Пречи́стую, Преблагослове́нную, Сла́вную Влады́чицу на́шу Богоро́дицу и Присноде́ву Мари́ю, со все́ми святы́ми помяну́вше, са́ми себе́, и друг дру́га, и весь живо́т наш Христу́ Бо́гу предади́м.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Я́ко Благ и Человеколю́бец Бог еси́ и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Иерей: Мир всем.

Хор: И ду́хови твоему́.

Диакон: Главы́ на́ша Го́сподеви прикло́ним.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Бу́ди держа́ва Ца́рствия Твоего́ благослове́на и препросла́влена. Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Лития́: (В приходской практике может опускаться)

Поется стихира храма [1] , затем:

Богородичные стихиры Павла Аморрейского, глас 7, подобен: «Днесь бдит Иу́да…»:

Стихира: Ми́лостива, благопребы́тна мне, Де́во,/ и благопослу́шна яви́ся призыва́ющу Боже́ственную Твою́ благода́ть/ во всех вои́стинну случа́ющих ми ся:/ всю бо наде́жду души́ моея́ возложи́х к Тебе́,/ и во всех упова́ю на Боже́ственный про́мысл Твой,/ Ты и бу́дущия мя сла́вы,// и живота́ Боже́ственнаго сподо́би.

Стихира: У́глие во мне, Богоро́дице, страсте́й мои́х возгоре́шася,/ от гне́ва же и я́рости,/ от пия́нства и блуда́,/ от сребролю́бия и же́стости се́рдца,/ умерщвле́ния лю́таго,/ от уны́ния и смуще́ния,/ от тщесла́вия же и попра́ния со́вестнаго,// от ни́хже изба́ви ду́шу мою́, молю́ся, Влады́чице, и спаси́ мя.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Стихира: Вси чи́стою со́вестию Богоро́дице припаде́м,/ вопию́ще непреста́нно от среды́ серде́чныя:/ Влады́чице Свята́я, спаси́ всех от гне́ва и озлобле́ния, бед и паде́жей:/ я́ко Тебе́ стяжа́хом сте́ну, и утвержде́ние,// Тобо́ю спаса́еми под кров Твой притека́юще.

Диакон: Спаси́, Бо́же, лю́ди Твоя́ и благослови́ достоя́ние Твое́, посети́ мир Твой ми́лостию и щедро́тами, возвы́си рог христиа́н правосла́вных и низпосли́ на ны ми́лости Твоя́ бога́тыя, моли́твами всепречи́стыя Влады́чицы на́шея Богоро́дицы и Присноде́вы Мари́и, си́лою Честна́го и Животворя́щаго Креста́, предста́тельствы честны́х Небе́сных Сил безпло́тных, честна́го, сла́внаго проро́ка, Предте́чи и Крести́теля Иоа́нна, святы́х сла́вных и всехва́льных Апо́стол, и́же во святы́х оте́ц на́ших и вселе́нских вели́ких учи́телей и святи́телей, Васи́лия Вели́каго, Григо́рия Богосло́ва и Иоа́нна Златоу́стаго, и́же во святы́х отца́ на́шего Никола́я, архиепи́скопа Мирлики́йскаго, чудотво́рца, святы́х равноапо́стольных Мефо́дия и Кири́лла, учи́телей слове́нских, святы́х равноапо́стольных вели́каго кня́зя Влади́мира и вели́кия княги́ни О́льги, и́же во святы́х оте́ц на́ших: святи́теля Михаи́ла, пе́рвого митрополи́та Ки́евскаго, первосвяти́телей Моско́вских и всея́ Руси́: Петра́, Алекси́я, Ио́ны, Мака́рия, Фили́ппа, И́ова, Ермоге́на и Ти́хона, митрополи́тов Моско́вских Филаре́та, Инноке́нтия и Мака́рия. Святы́х, сла́вных и добропобе́дных му́чеников, новому́чеников и испове́дников Це́ркве Ру́сския: Влади́мира, митрополи́та Ки́евскаго, Вениами́на, митрополи́та Петрогра́дского, Петра́, митрополи́та Крути́цкаго, Иларио́на, архиепи́скопа Вере́йскаго, святы́х ца́рственных страстоте́рпцев, преподобному́чениц вели́кия княги́ни Елисаве́ты и и́нокини Варва́ры, преподо́бных и богоно́сных оте́ц на́ших, преподо́бных оте́ц ста́рцев О́птинских, святы́х пра́ведных Иоа́нна Кроншта́дтскаго и Алекси́я Моско́вскаго, святы́х блаже́нных Ксе́нии Петербу́ржския и Матро́ны Моско́вския, святы́х и пра́ведных богооте́ц Иоаки́ма и А́нны (и свята́го имяре́к, егоже есть храм и егоже есть день), и всех святы́х. Мо́лим Тя, многоми́лостиве Го́споди, услы́ши нас, гре́шных, моля́щихся Тебе́, и поми́луй нас.

Хор: Го́споди, поми́луй. (40 раз)

Диакон: Еще́ мо́лимся о Вели́ком Господи́не и отце́ на́шем Святе́йшем Патриа́рхе Кири́лле, и о господи́не на́шем высокопреосвяще́ннейшем митрополи́те (или: архиепи́скопе, или: Преосвяще́ннейшем епи́скопе) имяре́к и о всем во Христе́ бра́тстве на́шем, и о вся́кой души́ христиа́нстей, скорбя́щей же и озло́бленней, ми́лости Бо́жия и по́мощи тре́бующей; о покрове́нии гра́да сего́, и живу́щих в нем, о ми́ре, и состоя́нии всего́ ми́ра; о благостоя́нии святы́х Бо́жиих церкве́й; о спасе́нии и по́мощи со тща́нием и стра́хом Бо́жиим тружда́ющихся и служа́щих оте́ц и бра́тий на́ших; о оста́вльшихся и во отше́ствии су́щих; о исцеле́нии в не́мощех лежа́щих; о успе́нии, осла́бе, блаже́нней па́мяти и о оставле́нии грехо́в всех преждеотше́дших оте́ц и бра́тий на́ших, зде лежа́щих и повсю́ду правосла́вных; о избавле́нии плене́нных, и о бра́тиях на́ших во слу́жбах су́щих, и о всех служа́щих и служи́вших во святе́м хра́ме сем рцем.

Хор: Го́споди, поми́луй. (50 раз)

Диакон: Еще́ мо́лимся о е́же сохрани́тися гра́ду сему́, и свято́му хра́му сему́, и вся́кому гра́ду и стране́, от гла́да, губи́тельства, тру́са, пото́па, огня́, меча́, наше́ствия иноплеме́нников и междоусо́бныя бра́ни; о е́же ми́лостиву и благоуве́тливу бы́ти благо́му и человеколюби́вому Бо́гу на́шему, отврати́ти вся́кий гнев на ны дви́жимый, и изба́вити ны от належа́щаго и пра́веднаго Своего́ преще́ния и поми́ловати ны.

Хор: Го́споди, поми́луй. (Трижды)

Диакон: Еще́ мо́лимся и о е́же услы́шати Го́споду Бо́гу глас моле́ния нас, гре́шных, и поми́ловати нас.

Хор: Го́споди, поми́луй. (Трижды)

Иерей: Услы́ши ны, Бо́же, Спаси́телю наш, упова́ние всех конце́в земли́ и су́щих в мо́ри дале́че, и ми́лостив, ми́лостив бу́ди, Влады́ко, о гресе́х на́ших, и поми́луй ны. Ми́лостив бо и человеколю́бец Бог еси́, и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, Отцу́, и Сы́ну, и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно, и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Иерей: Мир всем.

Хор: И ду́хови твоему́.

Диакон: Главы́ на́ша Го́сподеви прикло́ним.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Влады́ко многоми́лостиве, Го́споди Иису́се Христе́, Бо́же наш, моли́твами всепречи́стыя Влады́чицы на́шея Богоро́дицы и Присноде́вы Мари́и, си́лою Честна́го и Животворя́щаго Креста́, предста́тельствы честны́х Небе́сных Сил безпло́тных, честна́го, сла́внаго проро́ка, Предте́чи и Крести́теля Иоа́нна, святы́х сла́вных и всехва́льных Апо́стол, и́же во святы́х оте́ц на́ших и вселе́нских вели́ких учи́телей и святи́телей, Васи́лия Вели́каго, Григо́рия Богосло́ва и Иоа́нна Златоу́стаго, и́же во святы́х отца́ на́шего Никола́я, архиепи́скопа Мирлики́йскаго, чудотво́рца, святы́х равноапо́стольных Мефо́дия и Кири́лла, учи́телей слове́нских, святы́х равноапо́стольных вели́каго кня́зя Влади́мира и вели́кия княги́ни О́льги, и́же во святы́х оте́ц на́ших: святи́теля Михаи́ла, пе́рвого митрополи́та Ки́евскаго, первосвяти́телей Моско́вских и всея́ Руси́: Петра́, Алекси́я, Ио́ны, Мака́рия, Фили́ппа, И́ова, Ермоге́на и Ти́хона, митрополи́тов Моско́вских Филаре́та, Инноке́нтия и Мака́рия. Святы́х, сла́вных и добропобе́дных му́чеников, новому́чеников и испове́дников Це́ркве Ру́сския: Влади́мира, митрополи́та Ки́евскаго, Вениами́на, митрополи́та Петрогра́дского, Петра́, митрополи́та Крути́цкаго, Иларио́на, архиепи́скопа Вере́йскаго, святы́х ца́рственных страстоте́рпцев, преподобному́чениц вели́кия княги́ни Елисаве́ты и и́нокини Варва́ры, преподо́бных и богоно́сных оте́ц на́ших, преподо́бных оте́ц ста́рцев О́птинских, святы́х пра́ведных Иоа́нна Кроншта́дтскаго и Алекси́я Моско́вскаго, святы́х блаже́нных Ксе́нии Петербу́ржския и Матро́ны Моско́вския, святы́х и пра́ведных богооте́ц Иоаки́ма и А́нны (и свята́го имяре́к, егоже есть храм и егоже есть день) и всех святы́х. благоприя́тну сотвори́ моли́тву на́шу, да́руй нам оставле́ние прегреше́ний на́ших, покры́й нас кро́вом крилу́ Твое́ю, отжени́ от нас вся́каго врага́ и супоста́та, умири́ на́шу жизнь. Го́споди, поми́луй нас и мир Твой, и спаси́ ду́ши на́ша, я́ко благ и человеколю́бец.

Хор: Ами́нь.

Стихи́ры на стихо́вне:

Стихиры воскресные, глас 3:

Стихира: Стра́стию Твое́ю, Христе́,/ омрачи́вый со́лнце/ и све́том Твоего́ Воскресе́ния,/ просвети́вый вся́ческая,// приими́ на́шу вече́рнюю песнь, Человеколю́бче.

Стих: Госпо́дь воцари́ся,// в ле́поту облече́ся.

Стихира: Живоприе́мное Твое́ воста́ние, Го́споди,/ вселе́нную всю просвети́,/ и Твое́ созда́ние истле́вшее призва́./ Те́мже кля́твы Ада́мовы изме́ншеся, вопие́м:// Всеси́льне Го́споди, сла́ва Тебе́.

Стих: И́бо утверди́ вселе́нную,// я́же не подви́жится.

Стихира: Бог сый неизме́нен,/ пло́тию стражда́ измени́лся еси́,/ Его́же тварь не терпя́щи ви́сяща зре́ти,/ стра́хом прекланя́шеся,/ и стеня́щи пое́т Твое́ долготерпе́ние:/ соше́д же во ад, тридне́вен воскре́сл еси́,// жизнь да́руя ми́рови, и ве́лию ми́лость.

Стих: До́му Твоему́ подоба́ет святы́ня,// Го́споди, в долготу́ дний.

Стихира: Да род наш от сме́рти, Христе́, изба́виши,/ смерть претепе́л еси́:/ и тридне́вен из ме́ртвых воскре́с,/ с Собо́ю воскреси́л еси́,/ и́же Тя Бо́га позна́вших:/ и мир просвети́л еси́.// Го́споди, сла́ва Тебе́.

Богородичен воскресный, глас 3:

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Стихира: Без се́мене от Боже́ственнаго Ду́ха,/ во́лею же О́тчею зачала́ еси́ Сы́на Бо́жия,/ от Отца́ без ма́тере пре́жде век су́ща:/ нас же ра́ди, из Тебе́ без отца́ бы́вша,/ пло́тию родила́ еси́,/ и Младе́нца млеко́м пита́ла еси́./ Те́мже не преста́й моли́ти,// изба́витися от бед душа́м на́шим.

Моли́тва свято́го Симео́на Богоприи́мца:

Хор: Ны́не отпуща́еши раба́ Твоего́, Влады́ко,/ по глаго́лу Твоему́, с ми́ром;/ я́ко ви́деста о́чи мои́ спасе́ние Твое́,/ е́же еси́ угото́вал пред лице́м всех люде́й,/ свет во открове́ние язы́ков,// и сла́ву люде́й Твои́х Изра́иля.

Трисвято́е по О́тче наш:

Чтец: Святы́й Бо́же, Святы́й Кре́пкий, Святы́й Безсме́ртный, поми́луй нас. (Трижды)

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Пресвята́я Тро́ице, поми́луй нас; Го́споди, очи́сти грехи́ на́ша; Влады́ко, прости́ беззако́ния на́ша; Святы́й, посети́ и исцели́ не́мощи на́ша, и́мене Твоего́ ра́ди.

Го́споди, поми́луй. (Трижды)

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

О́тче наш, И́же еси́ на Небесе́х, да святи́тся и́мя Твое́, да прии́дет Ца́рствие Твое́, да бу́дет во́ля Твоя́, я́ко на Небеси́ и на земли́. Хлеб наш насу́щный даждь нам днесь; и оста́ви нам до́лги на́ша, я́коже и мы оставля́ем должнико́м на́шим; и не введи́ нас во искуше́ние, но изба́ви нас от лука́ваго.

Иерей: Я́ко Твое́ есть Ца́рство и си́ла и сла́ва, Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Тропа́рь, глас 4:

Хор: Богоро́дице Де́во, ра́дуйся,/ Благода́тная Мари́е, Госпо́дь с Тобо́ю:/ благослове́на Ты в жена́х/ и благослове́н Плод чре́ва Твоего́,// я́ко Спа́са родила́ еси́ душ на́ших. (Трижды)

Благослове́ние хле́бов:

Диакон: Го́споду помо́лимся.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Иерей: Го́споди Иису́се Христе́ Бо́же наш, благослови́вый пять хле́бов и пять ты́сящ насы́тивый, Сам благослови́ и хле́бы сия́, пшени́цу, вино́ и еле́й; и умно́жи сия́ во гра́де сем и во всем ми́ре Твое́м; и вкуша́ющия от них ве́рныя освяти́. Я́ко Ты еси́ благословля́яй и освяща́яй вся́ческая, Христе́ Бо́же наш, и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, со Безнача́льным Твои́м Отце́м, и Всесвяты́м, и Благи́м, и Животворя́щим Твои́м Ду́хом, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь. Бу́ди И́мя Госпо́дне благослове́но от ны́не и до ве́ка. (Трижды)

Псало́м 33:

Иерей: Благослове́ние Госпо́дне на вас, Того́ благода́тию и человеколю́бием, всегда́, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

У́треня

Шестопса́лмие:

Хор: Сла́ва в вы́шних Бо́гу, и на земли́ мир, в челове́цех благоволе́ние. (Трижды)

Го́споди, устне́ мои́ отве́рзеши, и уста́ моя́ возвестя́т хвалу́ Твою́. (Дважды)

Псало́м 3:

Чтец: Го́споди, что ся умно́жиша стужа́ющии ми? Мно́зи востаю́т на мя, мно́зи глаго́лют души́ мое́й: несть спасе́ния ему́ в Бо́зе его́. Ты же, Го́споди, Засту́пник мой еси́, сла́ва моя́ и вознося́й главу́ мою́. Гла́сом мои́м ко Го́споду воззва́х, и услы́ша мя от горы́ святы́я Своея́. Аз усну́х, и спах, воста́х, я́ко Госпо́дь засту́пит мя. Не убою́ся от тем люде́й, о́крест напа́дающих на мя. Воскресни́, Го́споди, спаси́ мя, Бо́же мой, я́ко Ты порази́л еси́ вся вражду́ющия ми всу́е: зу́бы гре́шников сокруши́л еси́. Госпо́дне есть спасе́ние, и на лю́дех Твои́х благослове́ние Твое́.

Аз усну́х, и спах, воста́х, я́ко Госпо́дь засту́пит мя.

Псало́м 37:

Го́споди, да не я́ростию Твое́ю обличи́ши мене́, ниже́ гне́вом Твои́м нака́жеши мене́. Я́ко стре́лы Твоя́ унзо́ша во мне, и утверди́л еси́ на мне ру́ку Твою́. Несть исцеле́ния в пло́ти мое́й от лица́ гне́ва Твоего́, несть ми́ра в косте́х мои́х от лица́ грех мои́х. Я́ко беззако́ния моя́ превзыдо́ша главу́ мою́, я́ко бре́мя тя́жкое отяготе́ша на мне. Возсмерде́ша и согни́ша ра́ны моя́ от лица́ безу́мия моего́. Пострада́х и сляко́хся до конца́, весь день се́туя хожда́х. Я́ко ля́двия моя́ напо́лнишася поруга́ний, и несть исцеле́ния в пло́ти мое́й. Озло́блен бых и смири́хся до зела́, рыка́х от воздыха́ния се́рдца моего́. Го́споди, пред Тобо́ю все жела́ние мое́ и воздыха́ние мое́ от Тебе́ не утаи́ся. Се́рдце мое́ смяте́ся, оста́ви мя си́ла моя́, и свет о́чию мое́ю, и той несть со мно́ю. Дру́зи мои́ и и́скреннии мои́ пря́мо мне прибли́жишася и ста́ша, и бли́жнии мои́ отдале́че мене́ ста́ша и нужда́хуся и́щущии ду́шу мою́, и и́щущии зла́я мне глаго́лаху су́етная и льсти́вным весь день поуча́хуся. Аз же я́ко глух не слы́шах и я́ко нем не отверза́яй уст свои́х. И бых я́ко челове́к не слы́шай и не имы́й во усте́х свои́х обличе́ния. Я́ко на Тя, Го́споди, упова́х, Ты услы́шиши, Го́споди Бо́же мой. Я́ко рех: да не когда́ пора́дуют ми ся врази́ мои́: и внегда́ подвижа́тися нога́м мои́м, на мя велере́чеваша. Я́ко аз на ра́ны гото́в, и боле́знь моя́ предо мно́ю есть вы́ну. Я́ко беззако́ние мое́ аз возвещу́ и попеку́ся о гресе́ мое́м. Врази́ же мои́ живу́т и укрепи́шася па́че мене́, и умно́жишася ненави́дящии мя без пра́вды. Воздаю́щии ми зла́я возблага́я оболга́ху мя, зане́ гоня́х благосты́ню. Не оста́ви мене́, Го́споди Бо́же мой, не отступи́ от мене́. Вонми́ в по́мощь мою́, Го́споди спасе́ния моего́.

Не оста́ви мене́, Го́споди Бо́же мой, не отступи́ от мене́. Вонми́ в по́мощь мою́, Го́споди спасе́ния моего́.

Псало́м 62:

Бо́же, Бо́же мой, к Тебе́ у́тренюю, возжада́ Тебе́ душа́ моя́, коль мно́жицею Тебе́ плоть моя́, в земли́ пу́сте и непрохо́дне, и безво́дне. Та́ко во святе́м яви́хся Тебе́, ви́дети си́лу Твою́ и сла́ву Твою́. Я́ко лу́чши ми́лость Твоя́ па́че живо́т, устне́ мои́ похвали́те Тя. Та́ко благословлю́ Тя в животе́ мое́м, о и́мени Твое́м воздежу́ ру́це мои́. Я́ко от ту́ка и ма́сти да испо́лнится душа́ моя́, и устна́ма ра́дости восхва́лят Тя уста́ моя́. А́ще помина́х Тя на посте́ли мое́й, на у́тренних поуча́хся в Тя. Я́ко был еси́ Помо́щник мой, и в кро́ве крилу́ Твое́ю возра́дуюся. Прильпе́ душа́ моя́ по Тебе́, мене́ же прия́т десни́ца Твоя́. Ти́и же всу́е иска́ша ду́шу мою́, вни́дут в преиспо́дняя земли́, предадя́тся в ру́ки ору́жия, ча́сти ли́совом бу́дут. Царь же возвесели́тся о Бо́зе, похва́лится всяк клены́йся Им, я́ко загради́шася уста́ глаго́лющих непра́ведная.

На у́тренних поуча́хся в Тя. Я́ко был еси́ Помо́щник мой, и в кро́ве крилу́ Твое́ю возра́дуюся. Прильпе́ душа́ моя́ по Тебе́, мене́ же прия́т десни́ца Твоя́.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

Го́споди поми́луй. (Трижды)

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Псало́м 87:

Го́споди Бо́же спасе́ния моего́, во дни воззва́х, и в нощи́ пред Тобо́ю. Да вни́дет пред Тя моли́тва моя́: приклони́ у́хо Твое́ к моле́нию моему́, я́ко испо́лнися зол душа́ моя́, и живо́т мой а́ду прибли́жися. Привмене́н бых с низходя́щими в ров, бых я́ко челове́к без по́мощи, в ме́ртвых свобо́дь, я́ко я́звеннии спя́щии во гро́бе, и́хже не помяну́л еси́ ктому́, и ти́и от руки́ Твоея́ отринове́ни бы́ша. Положи́ша мя в ро́ве преиспо́днем, в те́мных и се́ни сме́ртней. На мне утверди́ся я́рость Твоя́, и вся во́лны Твоя́ наве́л еси́ на мя. Уда́лил еси́ зна́емых мои́х от мене́, положи́ша мя ме́рзость себе́: пре́дан бых и не исхожда́х. О́чи мои́ изнемого́сте от нищеты́, воззва́х к Тебе́, Го́споди, весь день, возде́х к Тебе́ ру́це мои́. Еда́ ме́ртвыми твори́ши чудеса́? Или́ вра́чеве воскреся́т, и испове́дятся Тебе́? Еда́ пове́сть кто во гро́бе ми́лость Твою́, и и́стину Твою́ в поги́бели? Еда́ позна́на бу́дут во тьме чудеса́ Твоя́, и пра́вда Твоя́ в земли́ забве́нней? И аз к Тебе́, Го́споди, воззва́х и у́тро моли́тва моя́ предвари́т Тя. Вску́ю, Го́споди, отре́еши ду́шу мою́, отвраща́еши лице́ Твое́ от мене́? Нищ есмь аз, и в труде́х от ю́ности моея́; возне́с же ся, смири́хся, и изнемого́х. На мне преидо́ша гне́ви Твои́, устраше́ния Твоя́ возмути́ша мя, обыдо́ша мя я́ко вода́, весь день одержа́ша мя вку́пе. Уда́лил еси́ от мене́ дру́га и и́скренняго, и зна́емых мои́х от страсте́й.

Го́споди Бо́же спасе́ния моего́, во дни воззва́х, и в нощи́ пред Тобо́ю. Да вни́дет пред Тя моли́тва моя́: приклони́ у́хо Твое́ к моле́нию моему́.

Псало́м 102:

Благослови́, душе́ моя́, Го́спода, и вся вну́тренняя моя́ и́мя свя́тое Его́. Благослови́, душе́ моя́, Го́спода, и не забыва́й всех воздая́ний Его́, очища́ющаго вся беззако́ния твоя́, исцеля́ющаго вся неду́ги твоя́, избавля́ющаго от истле́ния живо́т твой, венча́ющаго тя ми́лостию и щедро́тами, исполня́ющаго во благи́х жела́ние твое́: обнови́тся я́ко о́рля ю́ность твоя́. Творя́й ми́лостыни Госпо́дь, и судьбу́ всем оби́димым. Сказа́ пути́ Своя́ Моисе́ови, сыново́м Изра́илевым хоте́ния Своя́: Щедр и Ми́лостив Госпо́дь, Долготерпели́в и Многоми́лостив. Не до конца́ прогне́вается, ниже́ в век вражду́ет, не по беззако́нием на́шим сотвори́л есть нам, ниже́ по грехо́м на́шим возда́л есть нам. Я́ко по высоте́ небе́сней от земли́, утверди́л есть Госпо́дь ми́лость Свою́ на боя́щихся Его́. Ели́ко отстоя́т восто́цы от за́пад, уда́лил есть от нас беззако́ния на́ша. Я́коже ще́дрит оте́ц сы́ны, уще́дри Госпо́дь боя́щихся Его́. Я́ко Той позна́ созда́ние на́ше, помяну́, я́ко персть есмы́. Челове́к, я́ко трава́ дни́е его́, я́ко цвет се́льный, та́ко оцвете́т, я́ко дух про́йде в нем, и не бу́дет, и не позна́ет ктому́ ме́ста своего́. Ми́лость же Госпо́дня от ве́ка и до ве́ка на боя́щихся Его́, и пра́вда Его́ на сыне́х сыно́в, храня́щих заве́т Его́, и по́мнящих за́поведи Его́ твори́ти я́. Госпо́дь на Небеси́ угото́ва Престо́л Свой, и Ца́рство Его́ все́ми облада́ет. Благослови́те Го́спода вси А́нгели Его́, си́льнии кре́постию, творя́щии сло́во Его́, услы́шати глас слове́с Его́. Благослови́те Го́спода вся Си́лы Его́, слуги́ Его́, творя́щии во́лю Его́. Благослови́те Го́спода вся дела́ Его́, на вся́ком ме́сте влады́чествия Его́, благослови́, душе́ моя́, Го́спода.

На вся́ком ме́сте влады́чествия Его́, благослови́, душе́ моя́, Го́спода.

Псало́м 142:

Го́споди, услы́ши моли́тву мою́, внуши́ моле́ние мое́ во и́стине Твое́й, услы́ши мя в пра́вде Твое́й и не вни́ди в суд с рабо́м Твои́м, я́ко не оправди́тся пред Тобо́ю всяк живы́й. Я́ко погна́ враг ду́шу мою́, смири́л есть в зе́млю живо́т мой, посади́л мя есть в те́мных, я́ко ме́ртвыя ве́ка. И уны́ во мне дух мой, во мне смяте́ся се́рдце мое́. Помяну́х дни дре́вния, поучи́хся во всех де́лех Твои́х, в творе́ниих руку́ Твое́ю поуча́хся. Возде́х к Тебе́ ру́це мои́, душа́ моя́, я́ко земля́ безво́дная Тебе́. Ско́ро услы́ши мя, Го́споди, исчезе́ дух мой, не отврати́ лица́ Твоего́ от мене́, и уподо́блюся низходя́щим в ров. Слы́шану сотвори́ мне зау́тра ми́лость Твою́, я́ко на Тя упова́х. Скажи́ мне, Го́споди, путь во́ньже пойду́, я́ко к Тебе́ взях ду́шу мою́. Изми́ мя от враг мои́х, Го́споди, к Тебе́ прибего́х. Научи́ мя твори́ти во́лю Твою́, я́ко Ты еси́ Бог мой. Дух Твой Благи́й наста́вит мя на зе́млю пра́ву. И́мене Твоего́ ра́ди, Го́споди, живи́ши мя, пра́вдою Твое́ю изведе́ши от печа́ли ду́шу мою́. И ми́лостию Твое́ю потреби́ши враги́ моя́ и погуби́ши вся стужа́ющия души́ мое́й, я́ко аз раб Твой есмь.

Услы́ши мя, Го́споди, в пра́вде Твое́й и не вни́ди в суд с рабо́м Твои́м.

Дух Твой Благи́й наста́вит мя на зе́млю пра́ву.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

После Шестопсалмия