Поделиться
Грузовой отсек поезда Курск-Москва был заполнен людьми до отказа. На нарах и прямо на полу сидели и лежали изможденные мужчины, женщины, дети. Они бежали в столицу от голода, накрывшего Кубань, Украину, Поволжье в 1923 году. Молодой крестьянин Таврической губернии Степан Наливайко выглядел беднее других пассажиров. Одежда его обветшала, в кожу въелась дорожная пыль. Странник уже больше месяца находился в дороге. Он держал путь не в поисках пропитания — преодолевал версту за верстой, чтобы поклониться московским святыням. Паломника отличала радостная бодрость, которую странно было видеть в унылом полусонном пространстве телячьего вагона. Степан громко рассказывал случайному попутчику.
— Я двенадцати лет в Григорие-Бизюковский монастырь поступил, в училище. Там в ту пору настоятелем был архиепископ Таврический Димитрий, из княжеского рода Абашидзе. Это, я тебе доложу, человек! Человечище! Он-то мне и помог постичь всю мощь, всё величие богослужения нашего православного и жизни святой красоту. Потом пришлось в родительский дом вернуться, в хозяйстве помогать — у отца в ту пору и корова была, и две лошадёнки. В Германскую на фронт призвали, послужил, в плену побывал. Как вернулся — женился, дочка родилась. Так бы и жил, да тут большевики к власти пришли. Сталиони ядом безбожия народ травить — душа восстала против такого беззакония! И положил мне тогда Господь на сердце мысль подвигом Ему послужить — в столицу на богомолье отправиться.
Собеседник испуганно сторонился откровенного соседа — разговоры про безбожное правительство, да еще в людном месте, могли для обоих обернуться бедой. Но Степана это, как будто, совсем не смущало. Он пребывал в иной системе координат, где власть всецело принадлежала Христу. По прибытии в столицу странник поселился в Даниловом монастыре, исповедовался, причастился Святых Тайн. Через несколько дней православный люд собрался на Ваганьковском кладбище, чтобы помолиться об упокоении патриаршего архидьякона Константина Розова. Накануне похорон верующие нескончаемой вереницей тянулись в храм, где стоял гроб клирика. Тишину скорбной процессии прервал Степан Наливайко.
— Трудное время настало, братья и сестры! Но Господь послал нам это испытание, чтобы исцелить от греха. Прошу вас — не забывайте Бога, живите по совести. И Христос избавит нас от богоненавистников!
Когда Степан выходил из храма, у дверей его уже дожидался наряд милиции. Пилигрима доставили в отделение.
— Наливайко Степан Пименович, правда ли, что вы уничижительно высказывались о советской власти?
— Истинная правда! Ваша власть безбожная.
— То есть, вы признаётесь в террористических намерениях?
— Я воин Христов, и борьба моя не оружием, но словом правды Божией!
Степан продолжал проповедовать Христа в камере Бутырской тюрьмы. Он не отказался от своих убеждений и в Соловецком лагере, за что к трем годам на севере ему добавили семь лет ссылки в Казахстан. Во время заключения проповедник перенес цингу, паралич ног. Он заново научился ходить, но здоровье было утрачено навсегда. Вернувшись в родную Константиновку, Степан восстанавливал церковную общину, управлял хором. Он наотрез отказался вступить в колхоз, и вскоре вновь отправился в ссылку — на это раз во Владивосток.
По возвращении Наливайко поселился в Симферополе. К сорока годам Степан окончательно стал инвалидом, но сохранил бесстрашие, с которым всю жизнь нёс свидетельство о Христе. Он по-прежнему без опаски, открыто говорил всем и каждому о том, как важно молиться и соблюдать заповеди Господни. И власть опять сочла эту проповедь преступлением. В апреле 1940 года Наливайко арестовали в четвертый раз. Приговор оказался суровым — пять лет в исправительно-трудовом лагере в Норильске. Зимой 1945-го родным сообщили, что Степан Пименович умер от голода.
Много лет власти пытались заставить мученика замолчать, но их усилия наносили урон лишь его плоти. Тело воина Христова истончилось, истаяло в тисках безбожной машины, но дух его не угас, и голос его звучит в небесном хоре свидетелей Божией правды.
«Журнал от 09.05.2025». Алексей Соколов, Арсений Федоров
Поделиться
Каждую пятницу ведущие, друзья и сотрудники радиостанции обсуждают темы, которые показались особенно интересными, важными или волнующими на прошедшей неделе.
В этот раз ведущие Константин Мацан и Наталия Лангаммер, а также Исполнительный директор журнала «Фома» Алексей Соколов и заместитель Главного редактора Радио ВЕРА Арсений Федоров вынесли на обсуждение темы, связанные с 80-летием победы в Великой Отечественной войне.
Ведущий: Константин Мацан, Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Журнал
Единственная
Поделиться
В давние времена жили в деревушке две семьи. В одной был сын— звали его Шан, в другой — дочь по имени Мэйли, что значит «прекрасная слива». Дети дружили с малолетства, а когда выросли — полюбили друг друга и поклялись никогда в жизни не разлучаться.
Пошёл Шан в дом к любимой девушке свататься, но родители отказали юноше из-за его бедности. Хотелось им отдать дочь с выгодой, за Вана-богача.
Наступил день свадьбы. Громко заиграли трубы, носильщики подняли украшенный цветами свадебный паланкин и понесли Мэйли к дому жениха. Сидит она в паланкине, горько плачет. Полпути прошли, вдруг что-то зашумело, засвистело, поднялся сильный ветер, паланкин с невестой в воронку закрутило, и унесло неведомо куда.
Узнал об этом Шан и решил во что бы то ни стало найти Мэйли.
— Зачем тебе чужую невесту искать? Как бы самому не пропасть, — уговаривали его друзья, — В деревне и других красивых девушек много...
— Мэйли для меня — единственная, — сказал Шан, и отправился в дальний путь.
Много дорог он прошёл, но никто нигде не слышал о пропавшей девушке. Печаль одолела однажды юношу: сел он у дороги и заплакал.
Вдруг откуда ни возьмись явился перед ним белобородый старец.
— Отчего ты плачешь, юноша? Кто тебя обидел?
Рассказал ему Шан про свою печаль, а старец ему в ответ:
— Пойдем со мной. Я знаю, где она.
Шли они, шли, и повстречали ещё одного путника. Спрашивает его старец:
— Кто ты и куда путь держишь, юноша?
— Зовут меня Ван Лан, я ищу свою невесту, которая исчезла в день свадьбы.
— Идём с нами. Я знаю, где она, — сказал старец.
Пошли они дальше втроем: Шан, Ван Лан и белобородый незнакомец. Привёл старец юношей к большому дому и пригласил войти, чтобы немного подкрепиться и передохнуть.
Хозяйка дома для гостей богатый стол накрыла, усадила всех за стол, и говорит:
— Хочу я с вами заодно, юноши, об одном деле потолковать. Муж мой давно умер, живу я вдвоём с дочкой. Вот и решила я в дом зятя принять, чтобы кормил меня на старости лет. Кто из вас двоих хочет здесь остаться?
Вышла из-за ширмы девушка — нарядная, красивая как цветок ириса. Понравилась она сразу Ван Лану, да и богатый дом приглянулся.
— Я останусь, — обрадовался он. — Такая невеста мне подходит.
— А я должен свою Мэйли найти, — сказал Шан.
Говорит ему тогда белобородый старец:
— Иди домой, там тебя твоя невеста ждёт. Тысячи лет живу на земле, а всё никак не могу к человеческим слезам привыкнуть... Уж так она в паланкине слезами обливалась, что я её похитил, чтобы проверить, кто из вас её по-настоящему любит...
— Кто ты, дедушка? — спросил Шан.
Но волшебник ничего не ответил и исчез. Зато он помог соединиться двум любящим сердцам.
(по мотивам китайской сказки)
Все выпуски программы Пересказки
Псалом 124. Богослужебные чтения
Поделиться
Вы никогда не задумывались, почему горы — такие манящие? Причём любые: и совсем невысокие, до километра, и пятитысячники — не говоря уже о самых высоких, недостижимых для неподготовленного вершинах. Как сказал поэт, «Сколько слов и надежд, сколько песен и тем // Горы будят у нас — и зовут нас остаться!» 124-й псалом, который сегодня звучит в храмах за богослужением, многократно обращается именно к глубокой символичности гор для верующего человека. Давайте послушаем этот псалом.
Псалом 124.
Песнь восхождения.
1 Надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек.
2 Горы окрест Иерусалима, а Господь окрест народа Своего отныне и вовек.
3 Ибо не оставит Господь жезла нечестивых над жребием праведных, дабы праведные не простёрли рук своих к беззаконию.
4 Благотвори, Господи, добрым и правым в сердцах своих;
5 а совращающихся на кривые пути свои да оставит Господь ходить с делающими беззаконие. Мир на Израиля!
Нет ничего удивительного в том, что уже на самой заре человечества гора воспринималась как особое, священное пространство, где происходит соприкосновение небесного и земного. На горе Синай Моисей получает от Бога заповеди; на горе Фавор преображается Христос перед учениками; да и про Олимп как не вспомнить.
Сама по себе гора очень многозначительна: с одной стороны, её огромное, мощное основание — «подошва» — придаёт ей устойчивость, непоколеблемость. С другой стороны, тонкая, словно игла, вершина, буквально впивается в небо. Тот, кто хотя бы раз в жизни стоял на такой вершине, никогда не забудет абсолютно ни с чем несравнимого ощущения одновременной устойчивости — и воздушности, невесомости — когда перед твоим взором открываются величественные горизонты.
Удивительная вещь: казалось бы, когда мы летим на самолёте, мы видим ещё более далёкий горизонт — а всё же это вообще не то: только стоя ногами на вершине, ты испытываешь исключительный, всеобъемлющий восторг особого предстояния перед бытием.
Для многих древних культур гора — это axis mundi, космическая ось мира, соединяющая высшие и низшие миры. И именно поэтому на вершинах гор строились храмы, организовывались те или иные святилища.
Если мы вспомним самые древние жертвенники, о которых повествует книга Бытия, — это тоже будут «микро-горы», сложенные из камней — на вершинах которых и совершались жертвоприношения.
Прозвучавший сейчас 124-й псалом ещё глубже развивает тему символизма горы: он говорит о том, что «надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек». Гора для верующего становится не только внешним образом духовного вдохновения, но и наглядным примером того, как может ощущать себя сам человек, когда его голова, его мысли — всё то, что и отличает его от животного, — устремлены к Небу. И неспроста греческое слово «ἄνθρωπος» — состоит из двух основ: ἄνω означает «вверх» и θρώσκω — «смотреть, устремляться, прыгать». Смотря на гору, мы словно бы снова и снова задаём себе вопрос: а есть ли во мне задор подняться на вершину — или я всего лишь хочу так и остаться распластанным у её подножия?..
