У нас в гостях был певец Сергей Волчков.
Мы говорили о сочетании веры и творчества, а также об ощущении присутствия Бога в жизни.
Ведущие: Игорь Цуканов, Кира Лаврентьева
И. Цуканов
— Добрый вечер, дорогие друзья. Это «Вечер воскресенья» на радио «Вера». Как обычно, в это время у микрофона моя коллега Кира Лаврентьева...
К. Лаврентьева
— Здравствуйте.
И. Цуканов
— Меня зовут Игорь Цуканов. И сегодня у нас в гостях Сергей Волчков.
С. Волчков
— Добрый вечер.
И. Цуканов
— Добрый вечер. Певец, победитель второго проекта «Голос», в 2013 году который проходил. Очень много вы сейчас гастролируете, вот мы буквально за несколько минут до эфира это обсуждали.
С. Волчков
— Да, я недавно пытался посчитать, сколько городов я проехал...
И. Цуканов
— И сколько вышло?
С. Волчков
— Ну где-то за триста, наверное, сольных концертов.
И. Цуканов
— Сергей, вот ну я, если позволите, начну как бы сначала.
С. Волчков
— Давайте, конечно.
И. Цуканов
— Вы родились, как я понимаю, через два года после Чернобыля.
С. Волчков
— Да, в 88-м году.
И. Цуканов
— И вот город Быхов, где вы — это вот Могилевская область, он, как я понимаю, входил в зону ну вот заражения.
С. Волчков
— К сожалению, да.
И. Цуканов
— Когда люди живут в какой-то такой, ну ходят, скажем там, по грани, какой-то очень опасной, и иногда в них проявляются какие-то качества, разные, да. Это могут быть как какие-то отрицательные качества, так и, наоборот, может что-то лучшее просыпаться. Я просто думаю, что мы дальше поговорим, как вот вы стали верующим человеком, но вот повлияла ли вот эта окружающая обстановка?
С. Волчков
— Нет, я не могу сказать, что это повлияло. Повлияло, наверное, мои школьные годы — у нас первый преподаватель, ну до 5 класса, она пела на клиросе, то есть она чтецом была, и она пела. И она, конечно, это все прививала с 1 класса, и у нас в классе это все слышалось, про Господа Бога. А так как я жил на 5 этаже, она жила на 3 этаже, то я еще и ходил в воскресную школу, потому что меня пригласили, мне это очень понравилось.
И. Цуканов
— Воскресная школа была на 4 этаже, видимо.
С. Волчков
— Нет. Это у нас был небольшой храм в городе Быхове. И да, мне было интересно очень, и я ходил каждое воскресенье. Потом, когда уже начал взрослеть, как-то уже церковь оставалась не раз в неделю, а там раз в два месяца. Ну потому что выходные — футбол и все остальное, как все мальчишки. И я помню очень прекрасно, дома, когда не было таких возможностей трансляций на Пасху из Иерусалима — это сейчас мы можем посмотреть прямой эфир, и как это все снято. А раньше, я помню, у нас был видеомагнитофон, и вот Надежда Львовна, так ее зовут, она приходила, приносила видеомагнитофон, кассеты, мы собирались на Пасху и смотрели, значит, как Благодатный огонь сходил.
И. Цуканов
— Схождение Благодатного огня.
К. Лаврентьева
— Сергей, вот этот огонек веры, который поселился в вашем раннем детстве в вашем сердце, как он развивался в вашей жизни в переходном возрасте, в юношеские годы, в те годы, когда вы стали уже известным? Это все так или иначе все же кризисы.
С. Волчков
— Очень такой, знаете, отрезок: семь лет и 25 лет — это определенная была пустота. Ну не семь, десять лет. Потому что я всегда верил в Господа Бога, но в церковь мы забегали только на Пасху, либо еще на какой-нибудь большой праздник, на Вербное воскресенье. Всё. И в этот промежуток от восьми или девяти лет до 25 лет я не исповедовался и не причащался. Причем что с 21 года по 26 лет я работал в храме, я пел на клиросе, я был знаком с множеством батюшек, и с нашим Святейшим, с Патриархом тоже знаком, к великому счастью, и с многими владыками. Но нет, ну вот не было у меня внутри. Я как думаю: я в храме, я читаю молитву «Отче наш», перекрестился — вот, Господь со мной. А наступил такой момент в жизни переломный, когда я встретил свою супругу будущую в храме — я пел на клиросе, она была прихожанкой. Эту историю я рассказывал уже не раз. И она не заставляла меня, но мне в тот момент почему-то захотелось позвонить своему троюродному брату, помириться, своему другу, с которым там все детство, может быть, я был прав, а может быть, и не прав в той ссоре, но неважно, я хотел вернуть это. И исповедовался, через неделю нашего знакомства я исповедовался и причастился. И причем это является моим духовником отец Александр, он служит в Петра и Павла, и тот человек, с которым мне было легко, легко рассказать про все мои грехи. Потому что мне казалось, что если я пойду к другому батюшке, ну я не расскажу все то, что у меня есть. А багаж грехов у меня огромный за эти годы. И зачем тогда идти на исповедь, когда ты половину рассказал, а половину нет. И вот я пришел к этому. И, знаете, когда я пошел участвовать в «Голосе», каждый мой успех — я шел, исповедовался и причащался. И не зря, наверное, так вот Господь Бог мне дал, как я говорю, аванс в жизни — я стал победителем проекта в 2013 году. Это первое. Второе я хотел сказать, что и выходя на сцену теперь, я не могу выйти на сцену, не прочитав молитвы «Отче наш». И если иногда это все, мы торопимся, и я забываю, не представляете, какая у меня первая песня, у меня паника в голове. Потом я пытаюсь там отвернуться к барабанам, что-то сделать, но быстренько прочитать про себя молитву «Отче наш», перекреститься, и дальше продолжить свой концерт. Объясню: это не какой-то обряд, а это внутреннее понимание, что все будет хорошо, как бы ни было. Вот у меня в Питере выключился микрофон, но я нашел выход и обыграл это так, что это еще и был как отдельный номер, можно сказать. То есть вот я думаю, ответил вам, определенно. Сейчас мне 32 года, не могу сказать, что я сейчас каждый день в храме, я не являюсь, наверное, сейчас опять таким воцерковленным человеком, но у меня есть домашний вот этот храм, который Наташа, моя жена, ни одного воскресенья не пропускает, и дети всегда причащенные — это главное для нее, чтобы дети. Даже лето, мы сейчас, во время пандемии, очень ждали, для нее это была огромная потеря, что она не может детей причастить. И вот мы вчера даже разговаривали, говорит, я когда первый раз причастила детей и себя, я расплакалась, потому что так мне этого не хватало. И даже в Испании мы умудрились найти православный храм, где вот когда мы отдыхали раньше по три месяца в Испании, и там такая же история.
К. Лаврентьева
— Сергей, вы очень рано повзрослели, вы стали рано зарабатывать деньги на жизнь, вы стали довольно известным, да не довольно известным, известным, очень рано женились.
С. Волчков
— По нынешним временам, да, в 25 лет — это уже рано.
К. Лаврентьева
— И вы уже с Натальей создали малую Церковь, семью.
С. Волчков
— Но я вам открою тайну, что я женился второй раз. Ну первый раз это было все просто на бумажке, была красивая свадьба, мне был 21 год. Но венчался уже и полноценная свадьба с Натальей, да, это было 25 лет. По-моему, 25 а может, 24. Я все даты очень хорошо помню, но вот это было 2012 год.
К. Лаврентьева
— В 24 все-таки, ну в общем-то, да.
С. Волчков
— Все верно.
К. Лаврентьева
— И каково это, сохранять вот внутреннее памятование христианское, когда ты проходишь этап, ну если можно так выразиться, медных труб — когда ты знаменит, когда тебя узнают, когда у тебя явный успех? Он заслуженный, он заработанный, но тем не менее это все равно искушение для верующего человека — искушение славой, искушение узнаваемостью, людьми.
С. Волчков
— Опять же я вот скажу вам так: у меня есть очень много плохих примеров людей, которые возгордились и которые упали. Которые резко взлетели и поменялись вообще в корне. И я человек, иногда да, я, как и каждый из нас, учимся на своих ошибках. Но здесь такие явные были примеры, что я понимаю, что нельзя так — ну от тебя просто отвернутся самые близкие люди, и ты будешь потом говорить: да они все просто плохие, не понимают меня.
К. Лаврентьева
— Завидуют.
С. Волчков
— Ну грубо говоря, так. То что меня иногда заносило, но у меня есть Наташа, которая может сказать: э, стоп, стоп, стоп — она так. А ты же со стороны иногда не видишь свои поступки, что ты делаешь. И вот, наверное, это мне и помогло. Потому что, вы знаете, я благодарен Господу, Богу, я благодарен свои родителям, я благодарен своей жене и своим детям, что они рядом. И благодарен своим друзьям, благодарен людям, которые с которые со мной вместе очень долгое время. И лишаться этого — ну как бы это ну неправильно. И я это, мне кажется, собирал так долго. Мне 32 года, кто-то слушает: да у него вся жизнь впереди еще... Я вам скажу, ну я тоже не знаю, что, может быть через десять лет, может быть, у меня реально будет какое-то помутнение, которое мне скажут: ну все, Сергей стал не тем. Ну не хотелось бы стать другим. Лучше делать свое дело, заниматься музыкой. Как можно, взлетев, да, стать другим и приумножить свою аудиторию. Ну это невозможно. Нужно быть честным перед самим собой, перед своим зрителем, слушателем, перед своими вообще коллегами и людьми, которые рядом.
К. Лаврентьева
— В гостях у «Вечера воскресенья» Сергей Волчков, певец, музыкант, победитель проекта «Голос-2», лауреат международных конкурсов. У микрофона мой коллега Игорь Цуканов и я, Кира Лаврентьева. Сергей, но все же в продолжение предыдущего вопроса. Тамара Ильинична Синявская в свое время сказала вам о том, что ваш баритон очень напоминал ей Муслима Магомаева, и она по этой причине не смогла стать вашим педагогом.
С. Волчков
— Вы знаете, это немножко когда-то интерпретировало другое СМИ. А я, чтобы на радио «Вера» уже было правильно...
К. Лаврентьева
— Да, давайте из первого источника.
С. Волчков
— Я вам скажу, когда я поступил в ГИТИС, она была в приемной комиссии. И сказали, чтобы мальчики, ребята, не писали в ее класс по желанию — ну было там пять педагогов, к кому мы хотели бы попасть. И я такой твердолобый иногда бываю, я написал все-таки: Тамара Ильинична Синявская, и больше другого варианта никакого из пяти педагогов. Потому что мне очень хотелось попасть. Мне казалось, чтоб она больше всего знает, как должен исполнять баритон, прожив всю жизнь с великим Муслимом Магомаевым. И что вы думаете, меня взяли в этот класс. Я был счастливым, я просто думаю: ну как это так? Оно так получилось, я пришел на первое занятие, а пришли все, ну кого взяли, там четыре девчонки и меня взяли, взяла Тамара Ильинична Синявская. И вот, значит, первое занятие, оно было совместное, каждый выходил, пел арию и было знакомство такое между собой. И я вышел, исполнил арию «Ich grolle nicht» — «Я не сержусь», которую, конечно же, исполнял Муслим Магомаев. Ну а мне очень тяжело что-то исполнить, что он не исполнял из баритонового классического репертуара. На что она опустила голову, и продолжилось как-то, я увидел реакцию: ей было очень...
К. Лаврентьева
— Болезненно.
С. Волчков
— Ну тяжело. Потому что это полгода после ухода Муслима, вот это вот все происходило. И потом она мне позвонила, я смотрю, номер, наверное, она улетела в Азербайджан. И в воскресный день она мне звонит и говорит: Сергей, нам нужно встретиться, и я тебе все объясню. Приди, пожалуйста, в понедельник. Я прихожу в понедельник в кабинет, она говорит: ты знаешь, я не смогу с тобой заниматься. Но я тебе нашла очень хорошего педагога — Петра Сергеевича Глубокого, из Большого театра. Он преподает в Консерватории, он будет приходить в мой класс (у нее отдельный класс) и будет преподавать здесь, чтобы тебе не обидно, и ты можешь всегда приходить на мои занятия. И чтобы ты понимал, мне будет просто тяжело заниматься. Ты не похож на Муслима, просто мне будет тяжело заниматься тем репертуаром, который пел Муслим Магомаев. И еще самый главный урок по жизни, я говорил, что и когда я уже уходил, она говорит: знаешь, Сереж, вот и никогда не старайся быть вторым Муслимом Магомаевым. Ты должен стать первым Сергеем Волчковым. И для меня это вот те слова — я сейчас действительно иногда слышу ребят там, баритонов, которые полностью там подражают, жесты и вот играют в это, программу точь-в точь, только в жизни, — и я всегда вспоминаю те слова. И я действительно, мне кажется, потихонечку становлюсь, я уже являюсь Сергеем Волчковым с детства, но я с каждым годом стараюсь приблизиться к большому артисту, чтобы тоже меня так полноценно уже: Сергей Волчков.
И. Цуканов
— Сергей, вот уже упомянули Тамару Ильиничну Синявскую, да, и вот про Петра Сергеевича Глубокого вы сказали. И было еще несколько у вас ведь преподавателей.
С. Волчков
— Да, я, вы знаете, иногда обидно, когда кого-то... Конечно, потом я учился, когда Петр Сергеевич ушел, у Мироновой Ольги Федоровны, которой безмерно благодарен.
И. Цуканов
— Ну вот мне хотелось спросить, помимо такого профессионального мастерства, вот было ли что-то, связанное, скажем, с мировоззрением, что вы у них переняли у кого-то из них?
С. Волчков
— Мировоззрение?
И. Цуканов
— Какой-то взгляд на жизнь. Ну так бывает, что ты учишься вроде бы одному, а потом как-то начинаешь и на мир смотреть тоже, когда человек симпатичен, как-то вот хочется.
С. Волчков
— Ну я вам скажу, что, конечно, я же не учился там в заборостроительном, где учили только строить заборы, и то там душа есть, чтобы построить забор. Так а в ГИТИСе это всегда присутствовало — педагоги передавали ту любовь, то отношение, иногда беседы были, как выйти из ситуации, например, в которой, неприятной. Да и вообще жизнь, она как-то, знаете, меня очень закаляла. И вот я сейчас анализирую и понимаю, что не только у педагогов учился, а вообще от ситуаций каких-то. Я в свое время хотел попасть в Сретенский хор. Я два месяца звонил Никону, у Никона не получалось, у них были гастроли, потом у них были службы. Потом он позвонил: ладно, говорит, приезжай...
И. Цуканов
— Никон — это тут надо, наверное, пояснить.
С. Волчков
— Никон Жила, дирижер Сретенского хора. Я приезжаю, значит, на прослушивание, и как-то утром все не звучит. Он: ну читка с листа, говорит, неплохая, но надо бы подтянуть. Ну я хоровое закончил до этого тоже, колледж. А вот солистов, говорит, у нас места нет, ну и у нас как-то так. Ну если что, звоните в сентябре. Ну и я, а это было где-то, наверное, апрель месяц. Ну я расстроился такой, сел в машину, думаю: а, так мечтал попасть в Сретенский хор, один из любимых моих хоров. Потом поехал — Центральный пограничный ансамбль ФСБ России набирал солистов. И я приехал туда, было три человека передо мной, потом вышел я, исполнил. Всем очень понравилось, как я исполнил, со мной сразу начали беседу. Трех человек тех не взяли, а меня, значит, в основной, все. Говорят: Сергей, супер, расскажите про себя. Говорю: ну я родился в Быхове, маленький город, Белоруссия. — Стоп, как так? И ты без гражданства? — Да. — Ну мы тебя не сможем взять, у нас полеты, у нас такая структура. И я еще больше расстроился. Это все, грубо говоря, в три-четыре дня все эти прослушивания. Думаю: ну что же такое, ну хочется что-то стабильное, работать. Говорят: ну не разочаровывайся, мы тебя возьмем в наш концерт, который будет в Кремле проходить 28 мая. И я помню, я исполнил тогда, 28 мая, «Синюю вечность» в Кремлевском дворце. Зал весь скандировал на бис, я ушел, еще минут пять, наверное, мне аплодировали. И я помню, я стоял, я был самым счастливым человеком. И я ухожу, и подбегает ко мне уборщица Кремля и говорит: Сергей, Сергей, как вы поете! Ну я надеюсь, что через несколько лет вы у нас, сольный концерт у вас будет. Я думаю: ну какой сольный концерт, какой, где я там, студент ГИТИСа, сольный концерт. Чтобы вы понимали, как жизнь повернулась. Два года назад я со Сретенским хором проехал больше двадцати городов, я был солистом. Понятно, что у них там есть и Мишка Миллер, и Миша Туркин. И я, Сергей Волчков, был приглашенным солистом Сретенского хора, ездил с ними вот так вот.
И. Цуканов
— Мечта ваша реализовалась.
С. Волчков
— Да, Центральный пограничный ансамбль ФСБ России шесть раз со мной играл на сцене БКЗ «Октябрьского» в Санкт-Петербурге — я их вывожу с собой целый вагон, они едут со мною. И два Кремлевских дворца, под управлением народного артиста Капралова Андрея, Центральный пограничный ансамбль работал со мной на этой сцене. Вот как в жизни: я не попал, но они всегда рядом со мной, и я понимаю, что вот так. А они всегда шутят, Никон говорит: вот, молодец, что не позвонил тогда, в сентябре. Может, все по-другому было бы. Я говорю: ну да.
И. Цуканов
— А вот как раз сейчас у нас есть возможность, Сергей, послушать одну из ваших песен. И ну, наверное, я хотел попросить вас представить, что это будет за песня и почему именно она.
С. Волчков
— Давайте кратенечко расскажу про нее. Ну так как мы затронули и Сретенский хор, и мы затронули тему ГИТИСа, я бы хотел, чтобы вы услышали песню, которую я пел и на госэкзамене, и которая вошла в мой диск романсов. И, конечно, песня, которая занимает определенное такое место в моей жизни, произведение, которое я безумно люблю. Называется она: Свиридов, «Богоматерь в городе».
К. Лаврентьева
— Давайте послушаем.
И. Цуканов
— Это была песня «Богоматерь в городе», Сергей Волчков. И мы вернемся в студию буквально через несколько секунд. Пожалуйста, не переключайтесь.
К. Лаврентьева
— Еще раз здравствуйте, уважаемые радиослушатели. «Вечер воскресенья» на радио «Вера». У нас в гостях Сергей Волчков, певец, музыкант, победитель проекта «Голос-2», лауреат международных конкурсов. У микрофона мой коллега Игорь Цуканов и я, Кира Лаврентьева. Сергей, мы совершенно с замиранием послушали эту песню, никакие эпитеты здесь не подойдут, потому что потрясает до глубины души.
С. Волчков
— Спасибо
К. Лаврентьева
— Мощнейшая музыка, стихи и, конечно, ваш баритон. И здесь напрашивается вопрос: когда ты несешь такой талант (а иначе как несешь, ну наверное, не подойдет другое слово, другое выражение), когда ты несешь этот талант по жизни, тебе надо его взрастить, тебе надо его преумножить и отдать Богу, по-христиански, да, как Господь рассказывает притчу от талантах в Евангелии. Как правильно это сделать христианину? Как вы это видите для себя, эту задачу?
С. Волчков
— Как это все долгий период жизни пронести?
К. Лаврентьева
— Ну знаете, не искусство ради искусства, не искусство ради себя, не талант только себе на славу и на пользу, а Богу отдать.
С. Волчков
— Знаете, мне нужно быть, опять же повторю, быть честным. И самое интересное, вот если ты занимаешься этим делом, его любить, нести, как вы говорите. Потому что, как Александра Николаевна Пахмутова моя любимая, как она, мы часто встречаемся и разговариваем, она говорит: Сергей, как только ты поймешь, что ты работаешь ради денег только, что это только меркантильная вся история, и у тебя не будет этого огня — не продолжай ты, не занимайся этой профессией. Займись другой тогда. Ну этой профессией нужно жить. Вот я когда вижу Александру Николаевну Пахмутову, Николая Николаевича Добронравова...
К. Лаврентьева
— Добронравова, да. Такие люди.
С. Волчков
— Да, вот им 91, 92 года там, и я вам скажу, как они до сих пор живут своим любимым делом. Они принесут Господу Богу вот эту вот чистую, настоящую музыку, и в этой музыке, их музыка будет пропитана любовью. Так как и я хочу, чтобы мое творчество, оно несло любовь. В нашей жизни и так грязи очень много, от которой хочется помыться, отмыться и все остальное. Хочется нести что-то светлое, и чтобы люди верили вот в лучшее. Вот ну вот как-то я может неправильно ответил на вопрос, но вот мне кажется, вот такое мое видение: только любовь к этому делу, к творчеству, оно и приведет к высшему.
И. Цуканов
— Вот я как раз хотел задать вопрос на похожую тему. Вы помимо того, что поете, вы ведь еще и продюсер и, так сказать, режиссер собственных выступлений.
К. Лаврентьева
— Сам себе режиссер.
И. Цуканов
— Ну отчасти это такой бизнес, получается. Вот как не стать все-таки бизнесменом от музыки, как сохранить это живое чувство?
С. Волчков
— Отличный вопрос. И хочу сказать, что я являюсь, знаете, есть просто ребята, которые работают на продюсеров, которым говорят, что нужно делать, где спеть, что спеть, как выглядеть, как не выглядеть и все остальное. Здесь я решаю все сам.
И. Цуканов
— То есть это, наоборот, вам в помощь.
С. Волчков
— У меня всегда есть люди, с кем я советуюсь — это первое. Что касается бизнеса — у меня есть замечательный директор Тимофей, мой помощник, правая рука, директор, по-разному его можно называть — это человек, который рядом и решает вопросы. Потому что иногда мне разговаривать с организаторами и торговаться, либо там продавать себя, либо ну а иногда и организаторы не все такие открытые люди, и с ними ругаться — мне это не нужно. Потому что это будет отображаться на моем пении. Как-то, я отвлекусь, я записывал песню, буквально полтора-два года назад к фильму «Крепкая броня», песня называется «Курская дуга», и написала ее Александра Николаевна Пахмутова и Николай Николаевич Добронравов. Так вот в этот момент, когда мы репетировали, я приезжал, я делал ремонт в квартире, и у меня там две трубки не достает обоев, и там плитка, там что-то не получатся. Я приезжаю такой весь на репетицию, и я пою, и Николай Николаевич (а он знал, что я ремонт делаю), такой: Сергей, замечательно, но думаешь ты сейчас про обои. Я говорю: да. Он говорит: а надо вот... И тогда, когда я уже мысленно от всего, и он говорит: вот это теперь сейчас, как надо. То есть вот понимаете, о чем я говорю: если я буду думать, вот это мне нужно этому... Да, у меня очень много задач, но я их перегружаю, у меня есть брат родной, который занимается административными какими-то вещами, ресурсами, ведением моей группы, там в Инстаграме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации) я сам личными страничками, и то никогда не успеваю всем ответить. Но каждый должен заниматься своим делом. И я занимаюсь своим делом. Если что касается глобальных каких-то проектов, записи дисков, то здесь я полностью контролирую, договариваюсь там с оркестрами. Но вся организационная часть, как даже вот сейчас я ехал на радио, он по телефону решил какие-то там вопросы, задачи, и я спокойно приехал, меня встретили, и я сижу сейчас в студии.
И. Цуканов
— Вот эта история, да, про то как перестать думать про обои, она ведь важна и для христиан в том числе. Потому что очень часто, мы когда молимся, например, мы тоже думаем «про обои», ну в кавычках.
С. Волчков
— Да, да.
И. Цуканов
— Вот, может быть, есть у вас какой-то там не скажу рецепт, конечно, но какой-то метод, как все-таки сконцентрироваться на главном, там будь то выступление, если у вас сейчас выступление, будь то молитва, будь то вот что-то еще, на чем нужно сконцентрироваться.
С. Волчков
— Но это опять же, понятно, что нужно абстрагироваться от всех вещей, которые, да, окружают тебя, и даже и внутренне вот это. Ну не знаю, я говорю, мне очень помогает молитва «Отче наш» перед концертом. И иногда за 15 минут до концерта что-то случается, какие-то там глобальные вопросы, там что-то отменяется или переносится, особенно сейчас, в эту пандемию, и у тебя настроение падает, а ты должен выйти на сцену. Как мой наставник, мой педагог в ГИТИСе говорил, что ну нельзя на сцену выйти, чтобы люди видели твою проблему, что тебя что-то заботит, ты должен, наоборот, выйти с таким, с температурой 40 градусов, и чтобы тебя прямо разрывало от этого — вот так должен выходить артист на сцену. А не то что я выхожу, ну у меня вот сейчас тут плохо. Я иногда, знаете, в таком состоянии, в больном, ну очень, и температура, и все, а я понимаю, что я не могу отменить этот концерт, я уже здесь, мне нужно выходить. И я выходил на сцену, мозги мои перебирались туда, когда мне было хорошо, и я пел. И знаете, я не только себя, я вспоминаю всегда Зельдина, и я видел, как он работал. Я когда его видел за сценой — ему было 98 лет, и я его видел, когда он сидел на стульчике за сценой — он выглядел очень больным, тяжелом человеком или ну взрослым, можно сказать, уже старичком таким. И как только объявляли его на сцену, ну его выход, так он выходил на сцену, как будто ему 50 лет — он танцевал, он пел живьем, он помнил все стихи и песни. Потом он возвращался опять за кулисы, и его под ручку тогда увели. Ну необъяснимо, это внутренняя какая-то...
К. Лаврентьева
— Самодисциплина.
С. Волчков
— Да, внутренне вот это вот собраться. И у меня так тоже, я не могу. Но в храме немножко по-другому, ты не можешь собратья: так, сейчас я буду... Здесь, наоборот, нужно успокоиться. Убрать уличный темпоритм и успокоиться. И сама молитва батюшки, пение в храме, оно тебя приведет туда. Ну то есть я, знаете, тоже помню, раньше пришел в храм, первый год, и меня попросили спеть «Утверди, Боже» — концерт там был. Я, значит, своим баритоном: «Утверди, Боже...» — ну это грубо говоря, меня там раздувает от эмоций, это все...
К. Лаврентьева
— Опера.
С. Волчков
— Только аплодисментов, грубо говоря, не хватало. И мне так батюшка пришел потом уже, в конце, говорит: Сергей, все очень хорошо, но очень много страсти. Это не сцена, это не концерт. И вот после того я уже понимаю, как петь духовную музыку. И хоть мне и хочется иногда после концерта так дать, на публику, как говорится, чтобы произвести впечатление, чтобы это все звучало. Но здесь другое, здесь молитва. И внутренне, в храм приходя, нужно переключить свою голову полностью, когда переступил вот порог.
К. Лаврентьева
— Творческий человек, человек, который поет такого плана песни, когда душа нараспашку, когда ты себя отдаешь полностью людям, ты живешь эти два часа в этих песня, в этих словах...
С. Волчков
— А то и три иногда.
К. Лаврентьева
— Высоченного какого-то полета, вот этих словах о любви, о чистоте, о целомудрии, о любви к родине — ты не можешь, наверное, оставаться при этом каким-то очень закрытым человеком, черствым, который может абстрагироваться от всего, чего угодно. Естественно, вы скорее всего чувствительный человек, я так думаю.
С. Волчков
— Во время пандемии, мне кажется, еще больше стал чувствительный.
К. Лаврентьева
— Вот. Насколько вам, как человеку творческому, чувствительному, наверняка эмпатичному, насколько вам удастся в жизни вот так взять себя в руки в сложные моменты, когда нужно, чтобы разум возобладал над чувствами. Очень часто это в семье необходимо, это с детьми необходимо. Насколько этот навык выхода на сцену, когда нужно забыть про свою температуру 40, и просто вот сейчас отработать, от всей души. Насколько это применимо в вашем ежедневном быту, в вашей бытовой жизни?
С. Волчков
— Ну как каждого человека, у артиста, когда ты выходишь на сцену, ты действительно должен максимально быть открытым. Понятно, что первые там произведения, они могут из-за волнения, человек видит, что ты еще как-то где-то подзажат. Понятно, что сейчас, когда ты ездишь уже из города в город, у тебя этого уже нету, ты с первой песни уже можешь открыться. Потому что, как говорила опять же Тамара Ильинична Синявская, можно глазами, можно улыбкой, можно мимикой человека обмануть, а вот тембром голоса — тембр не врет, там сразу слышно, где ты там. И также вот песня, ты должен полностью, и публика тоже не глупая, она чувствует это. Когда она чувствует эту отдачу, она тоже открывается, она дарит свои аплодисменты, крики браво, и вот эта эмоция идет из зала. А когда ты понимаешь, что вот усталость и не додаешь это, и ты также ответной вот этой реакции ждешь. А в жизни, в жизни нужно быть разным. На сцене нужно быть разным, как и в произведении, потому что не все же песни о любви, о патриотизме, есть и боль, драма, где-то лирика, где-то еще что-то. Так и в жизни бывает, бываешь в компании с друзьями — ты открыт, в компании незнакомых людей — ты закрыт. Дома ты совершенно другой человек, потому что дома тебя вообще любым поймут, примут и какой ты есть. А где-то, где ты понимаешь, что там начальство или что-то — волнение замкнутость. Ну то есть определенным нужно быть, как кто-то там говорил, да, что жизнь театр и все мы в ней актеры, но как-то тоже в этой есть фразе доля правды.
К. Лаврентьева
— Я поясню, почему я задала этот вопрос. Наверняка с творчески талантливым человеком очень непросто жить. И здесь я спрашиваю от женской половины человечества, насколько вам все же...
С. Волчков
— Непросто.
К. Лаврентьева
— Удается быть семьянином, удается ли вам так же собраться?
С. Волчков
— Полноценным семьянином я был, наверное, во время карантина. Это 24 часа, ну понятно, что некоторые люди на работу ходят и домой приходят, а когда на протяжении шести с половиной лет там я дома был очень редко, я летал. И Наташа, моя жена, она очень мудрая, и она очень прекрасно понимает и прекрасно понимала, за кого она выходит замуж. Потому что я всю жизнь, когда мы познакомились, она видела, что я хочу быть большим артистом. И понимание, что семья и творчество, это у меня они находятся на одной ступени. Что без творчества я не буду Сергеем Волчковым, но и без семьи я не буду Сергеем Волчковым, то есть вот это понимание, что мне это необходимо. Ну и начнем с того, что я же и не альтруизмом еще занимаюсь, а зарабатываю деньги — это быт, это уют, это жизнь. И она понимала, что это будет так. Так что я не думаю, что ей тяжело. Она когда познакомилась со мной, она испугалась, конечно, моей профессии, потому что она тоже всю жизнь связана с актерами, она работает на «Кинотавре». И когда она узнала, что я, и она очень долгое время убегала, наверное, от знакомства с артистами, а потом встретила меня и тут опять артист. Но я ее постарался убедить, что я не сумасшедший артист, а очень адекватный, стоящий на земле и понимающий, что я делаю. Так что я не думаю, что с артистами, многие пары есть примеры, и у вас, наверное, не раз был Дима Певцов — пожалуйста, вот вам пример, Дима Дюжев — вот вам пример, да и много можно говорить. А есть, наоборот, антипримеры. Но самое интересное, мне понравился Дима Дюжев, мы были еще, я был на канале «Спас» тоже, и у него спросили, говорят: ну а почему вот так много артистов, вот с ними нелегко, наверное, жить, они разводятся, вот посмотрите, куда ни глянь, вот артисты всегда разводятся. А Дима говорит: а вы про трактористов слышали, что они разводятся? Так они же тоже там разводятся, и другие, из другой сферы люди, просто их не показывают по телевизору, и СМИ не интересуются ими. А здесь, конечно, когда все выведено напоказ, вот там о нас и говорят, ну там об артистах. Так что все мы люди, и у каждого вот своя судьба.
К. Лаврентьева
— Как по-вашему, существуют какие-то незыблемые правила, ТОП-3 правил счастливой семейной жизни?
С. Волчков
— ТОП-3 счастливой семьи? Я думаю, что это первое — доверие, уважение... Ну даже не три, я бы много назвал. Конечно же, это все то, что я сейчас скажу, три — это и есть любовь. Вот по мне, как бы это составляющие любви. Любовь без доверия — ну это тогда какая-то влюбленность, вспышка. Там, например, без понимания — ну как не понимать, как, помните, песня: с полуслова, с полувзгляда понимать любимых надо — по-моему, так там звучит фраза из песни, которую пел Александр Борисович Градский. А вот, мне кажется, много есть вещей, которые вот так любовь. Но для меня вот, говорю, доверие — это очень-очень главное. Потому что, если ты не доверяешь человеку, постоянно засматриваешь за плечо там, в телефоне копаешься, как многие делают, разваливают себе потом семьи, еще много причин, которые иногда вот. В семье нужно вот так: спокойствие, вера, ну конечно, дети. Потому что дети — это счастье. Это счастье — детский смех, детские слезы, детская радость, первые слова, первые шаги. Ну это все, это семья.
И. Цуканов
— Я напоминаю, что это «Вечер воскресенья» на радио «Вера». И сегодня у нас в гостях Сергей Волчков, певец, музыкант, лауреат международных конкурсов и, в том числе, победитель проекта «Голос-2».
С. Волчков
— Да.
И. Цуканов
— Я хотел, Сергей, вас спросить, вот собственно говоря, когда мы все смотрели «Голос» вот тот, где вы участвовали, ну было очевидно как-то так, что вы такой, немножко другой. То есть вы очень сильно отличались, конечно, от тех, с кем вместе вот вы выступали в этом проекте. Ну и то как вы выглядели, и то как вы себя держали. И вот то, что вы накладывали крестное знамение перед тем, как выйти на сцену, это ну как-то вот бросалось в глаза. И я хотел спросить вас: вот сейчас, вы когда общаетесь с людьми, ну с коллегами, с какими-то вот людьми, с которыми вы общаетесь по роду вашей деятельности, вы как-то сразу даете им понять, что вы человек верующий, что для вас вот там важно, чтобы была возможность или нет?
С. Волчков
— Ни в коем случае. Я и тогда, когда я перекрестился, и это схватила камера, я тоже делал не то что...
И. Цуканов
— Не на камеру.
С. Волчков
— Все это видели, чтобы все это знали: вот я такой, пожалуйста. Нет, но многие знают. Кто не знает, ну...
И. Цуканов
— Тот не знает.
С. Волчков
— Тот не знает. Ну как бы у меня нет опять же пропаганды себя, либо что я вот, значит, вот такой, а вам нельзя вот это, потому что вас Господь Бог накажет или там вот поучениями я тоже не занимаюсь. Ну я могу со своими близкими друзьями, мы разговариваем иногда на эти темы. У нас иногда даже, вы знаете, любимые споры за столом — политика, вера — это всегда всю жизнь останется. И некоторые затрагивают эту тему, и у меня есть моя позиция, о которой я могу сказать, если речь зашла. Либо если меня спросили, я могу ответить свою позицию, как это все выглядит. И с женой у нас бывают иногда разговоры, она говорит про это, а я ей говорю про другое. И у нее правда, и у меня, правда. Но мы, Господь Бог, Он один, а вот есть моменты, которые там, например, ситуация, почему людей там отталкивает Церковь, а почему, наоборот, не отталкивает. Я говорю, потому что есть люди, которые делают это. Ну и все, вот это разговор — да. А так, чтобы это вслух — да нет, зачем это. Господь Бог в сердце, в моей вере.
К. Лаврентьева
— Сергей, я с самого начала нашей программы сразу запланировала задать этот вопрос. Сейчас очень модно говорить из каждого утюга о личных границах и о том, как важно соблюдать личные границы, как важно не позволять людям топтаться у тебя в душе, и это далеко не смирение и, в общем, как важно не путать понятия смирения и собственного достоинства, как это важно все не переплетать. И глядя на вас, на человека, вокруг которого постоянно люди, и наверняка кто-то постоянно хочет ворваться в ваше личное пространство. Но при этом вы христианин, и вы не можете агрессивно и гневливо себя вести. И вы воспитанный человек, вы в принципе, наверное, не можете просто вот взять и сделать так: ну давай, до свидания, мне сейчас вот неудобно или не хочу разговаривать, не походите там, не звоните, не пишите — это я сейчас совершенно с потолка беру примеры. Но это важный вопрос, особенно сейчас, в наше время, когда ну любой человек может задать тебе бестактный вопрос, дать непрошеный совет, спросить что-то, сказать ненужные вещи. И как, сохраняя в себе вот эту христианскую составляющую, в общем-то, держать свое личное пространство публичному человеку?
С. Волчков
— Главное в неудобные вопросы не включать агрессию, а относиться к этому с иронией. И вот иногда меня и оскорбляют какие-то вещи, и были какие-то и большие форматы, когда много журналистов задавали не по делу, задавали как-то меня, ну затрагивающие струны души там, и я всегда выходил, мне кажется, красиво из этой ситуации. Дело в том, что я либо с улыбкой переходил на другую тему. И когда я прихожу на другие радио, модные, как вы сказали — это мое самое нелюбимое слово, потому что, когда я делал ремонт, у меня стилист говорит: это модно. Я говорю: ну мне не нравится это, я хочу, чтобы это было красиво. — Нет, ты не понимаешь, это модно. Вот слово «модно» это, ну я говорю, просто оно мне уже, наверное, после ремонта режет слух. Потому что когда приходишь: вы не понимаете, это модно. Ну вот я понимаю, вот мне нравится красный — значит, мне нравится. Но это не модно в этом сезоне. Ну как не модно? Ну всю жизнь мне нравится красный цвет, ну что значит. И выходить из таких вот моментов, в которых неудобно, нужно делать это с достоинством, но при этом у тебя должен быть стержень. И человек, который задает этот вопрос, чтобы он не смог опять же как-то обойти. И я говорю, прихожу на радио, мне говорят: а какие вопросы вам не задавать, вот которые вы бы не хотели разговаривать? Вот у меня сейчас есть одна тема, но я ее не скажу. Если бы вы задали мне по этой теме, то я бы вышел бы из ситуации и как бы это все сгладил бы, и мы перешли бы на другую историю. Если бы мы продолжали говорить, и вы настаивали бы, ну я бы, наверное, сказал: ну не для этого вы меня звали. А мог бы просто встать и спокойно, тихонечко уйти.
И. Цуканов
— Сергей, вот вы несколько раз за сегодняшнюю нашу беседу уже упомянули о пандемии там и о этом периоде, когда все сидели по домам. И для вас это был, как я понимаю, период, в общем, даже отчасти радостный, потому что вы были дома с семьей.
С. Волчков
— Радостный...
И. Цуканов
— Ну, понятно, да, со всеми.
С. Волчков
— Ну что касается работы, конечно, радости мало, и когда у тебя близкие болеют, в разных стадиях, кто-то легко, а кто-то не очень, радости мало. Ну что касается я был все время дома, с семьей, и я понял, что такое прямо семья-семья, дети постоянно. И я понял, что это не все так просто.
И. Цуканов
— Вот я хотел спросить, какие вы для себя, ну может быть, даже для себя лично, может быть, сделали выводы из всей этой истории с пандемией. Ну потому что очень много разных мыслей, и просто интересны вот ваши размышления, ну как человека, как христианина, да, на что, на какие мысли навело.
С. Волчков
— Она, пандемия-то продолжается, и мысли иногда меняются. И когда с нами что-то происходит впервые, конечно, это ты начинаешь анализировать и ценить, что было раньше. Как некоторые говорят: а, это раньше было плохо? Ну шуток очень много по поводу и пандемии этой. И что лично меня, семьи — я понимаю, что быть мамой это не так просто и сидеть дома с детьми вот на протяжении 24 часов — это огромный труд. Огромный труд. Это и эмоционально, и вообще, и физически — эту тему, допустим, закрыли. Что касается пандемии — это ну вот эти ценности, потому что вот для моей жены, я привел пример, это храм, когда закрыли храмы. Ну она говорит: а как, как я без причастия? Для нее это было огромная паника. Ну мы не скрываем, у нас всегда законы иногда нарушают, и какие-то храмы пускали, и это хорошо, слава Богу, я не буду, конечно, выдавать, какие...
И. Цуканов
— Показывать пальцем.
С. Волчков
— Да. Но и это было счастье для Наташи, что ну что понятно, что это не во время прямо самого карантина, когда это начало спадать как бы и все остальное. Меня научило это, с одной стороны, знаете, я любитель планировать. Многие люди живут вот одним днем, я всегда живу как-то наперед — и на год вперед, и на полтора, это всегда было так. А сейчас я радуюсь сегодняшнему дню, я радуюсь, надеюсь, ничего не произойдет с такой этой историей, и тоже будет все хорошо. Да вообще все будет хорошо, то есть внутренне вот это. Раньше один концерт там по одним причинам отменялся — все, расстройство на целую неделю. А сейчас вот вчера отменили 14 концертов, перенесли в ноябре месяце, и я такой думаю: ну что...
И. Цуканов
— Дело житейское.
С. Волчков
— Как-нибудь справимся. И также брат мой реагирует. Когда брат мой, помню, у нас недобросовестный прокатчик появился там три года назад, у нас отменили шесть концертов. Не то что, они в продажу даже не вышли, просто даты были закрыты, потом он — раз, и пропал куда-то. И у нас была такая как-то, ну вообще просто камень, ну мы ходили, мне кажется, об этом еще говорили полгода. А вот сейчас вот, поверьте, я вчера, позавчера в Самаре я был — я разочаровался, а когда уже улетали, думаю: ну вот так вот. И никто уже ничего, паника, пандемия, наверное, нас как-то немножко в этом плане...
И. Цуканов
— Учитывать волю Божию учит.
С. Волчков
— Да, возможно.
И. Цуканов
— Приспосабливаться. Сергей, вы как-то сказали в интервью, что вот когда вы приходите в храм, то приходите не просить, а благодарить. А вот почему? Просить не о чем, или просить как-то неудобно о себе, или все-таки благодарность действительно перевешивает?
С. Волчков
— А что просить? Ну я благодарен Господу Богу, что мои родители живы, я благодарен Господу Богу за работу, за семью, за детей. Благодарен, что у меня брат, и что у нас нормальные человеческие с ним отношения, братские отношения, а не дележка, которыми некоторое занимаются при жизни еще даже своих родителей. Я благодарен, что у меня есть друг. Хотя у меня их много, но у меня, представляете, я еще счастливый человек, что у меня не один, а их много, которых я считаю своими настоящими друзьями, с которыми я могу поделиться. Ну я, конечно, говорю Господу Богу, что спасибо, не забирайте, пожалуйста, этого, то что имею, я буду стараться, я буду делать, я буду... Ну я благодарен, спасибо, спасибо. А все то, что попросить — я как бы сам стараюсь достичь, с Его же помощью.
И. Цуканов
— Сергей, спасибо большое за этот вечер воскресенья, проведенный с нами.
С. Волчков
— Вам спасибо.
И. Цуканов
— Мне кажется, мы закончили на какой-то очень важной и такой оптимистичной ноте.
К. Лаврентьева
— Жизнеутверждающей.
И. Цуканов
— Жизнеутверждающей, да. Но у нас есть еще время, чтобы послушать еще одну песню. И я хотел вас попросить рассказать несколько слов о ней.
С. Волчков
— Спасибо большое, что люди услышат сегодня ее на радио «Вера». Песня, которую я безумно полюбил, эта песня родилась... Если есть минутка, я расскажу: когда был у меня концерт в 18-м году, в Кремлевском дворце, на нем присутствовал Иосиф Давыдович Кобзон. Когда закончился концерт, я через два дня поехал к нему на дачу и хотел поговорить по поводу концерта. И то что он сказал, ну много чего, но он сказал: Сергей, в твоем репертуаре не хватает красивой песни о России. И я такой подумал, вот говорит, вот нужна. Через два года эта песня родилась, вот как будто он мне оттуда, Иосиф Давыдович, послал хорошую песню. И Валерий Парамонов написал песню «Я Россию люблю». Я ее исполнил на студии, записывал ее к 12 июня. Первый раз в жизни, когда я пел песню, и у меня слеза пошла просто по щеке. Я говорю: спасибо вам огромное за такое произведение. И буквально недавно я ее смог исполнить для людей на сцене. И очень надеюсь, и очень хочу, чтобы эта песня стала великой, хорошей о нашей стране, потому что там золотые слова. И там есть и слова, как: «Меня как-то спросили, где ты силы берешь? Я ответил: в России, если сердцем живешь». «Я Россию люблю». Давайте послушаем.
И. Цуканов
— Спасибо большое.
К. Лаврентьева
— Спасибо большое.
И. Цуканов
— Мы тогда слушаем песню «Я Россию люблю». Ну я напоминаю, что мы сегодня беседовали с Сергеем Волчковым, певцом, христианином, отцом двоих детей. И мы прощаемся с вами. Сегодня у микрофона, как обычно, моя коллега Кира Лаврентьева, меня зовут Игорь Цуканов. И песня «Я Россию люблю», Сергей Волчков.
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер