У нас в гостях был помощник ректора по воспитательной работе Смоленской духовной семинарии, ключарь семинарского храма Покрова Божией Матери Дмитрий Гамиловский.
Мы говорили с нашим гостем о христианском взгляде на построение счастливой семьи и с какими вопросами сталкиваются молодые люди, в частности семинаристы, готовясь вступить в брак.
Ведущие: Алла Митрофанова, Александр Ананьев
А. Ананьев
— Добрый вечер, дорогие друзья! Вы слушаете Светлое радио, радио «Вера». В студии за семейным столом, как обычно в это время, каждый вечер по субботам встречаются Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— Александр Ананьев.
А. Ананьев
— И мы говорим о том, как построить отношения, как сохранить отношения, как быть счастливыми мужу и жене в семье, как воспитать счастливых детей и вообще как быть счастливым. И сегодня мы пригласили для обсуждения этой интереснейшей темы помощника директора по воспитательной работе Смоленской Духовной семинарии священника Дмитрия Гамиловского. Добрый вечер, отец Дмитрий!
Д. Гамиловский
— Добрый вечер, уважаемые ведущие и дорогие радиослушатели!
А. Ананьев
— Здравствуйте. Часто ли Вам приходится отвечать на вопросы о том, как быть счастливым? Или даже я перефразирую: часто ли Вам приходится говорить о том, как не быть несчастным? Потому что статистика показывает, что несчастных людей просто в разы больше, чем людей счастливых. У Вас вообще есть статистика о том, сколько счастливых людей, а сколько несчастных в отношениях?
Д. Гамиловский
— Вы знаете, такая статистика только у Господа Бога, наверное.
А. Митрофанова
— Логично! (Смеется.)
Д. Гамиловский
— Потому что по внешнему признаку человека оценивать трудно. Бывает, человек сконцентрирован, серьезен, а на самом деле внутри у него радость или даже благодать, и он несет ее тихо, спокойно, не желая соприкасаться с внешним миром, чтобы ее пронести и донести до кого-нибудь или сохранить как можно большее время. А бывает, человек радостный, но внутри у него грусть. И он пытается своей внешней радостью, весельем как-то это спрятать, завуалировать, отойти от этого скорбного состояния. Поэтому думаю, что этой статистики нам никто не даст.
А. Митрофанова
— Но Вы же священник, Вам должно быть чуть-чуть больше видно, чем нам, простым смертным!
Д. Гамиловский
— Вы знаете, в храм приходят, в основном, со скорбями. Но, конечно, приходят и с радостями. Но чаще — за помощью. К источнику воды живой приходят для того, чтобы напиться и удовлетворить жажду, поэтому приходят в храм.
А. Митрофанова
— Тут надо еще сделать пояснение. У нас сегодня в гостях молодой священник. Отец Дмитрий, Вы выпускник Смоленской духовной семинарии, сейчас уже там преподаете, и Вы общаетесь с людьми, которые, ну, несущественно многим младше Вас. Допустим, это могут быть люди 20 лет, 22 лет. И Вы с ними примерно, наверное, во многих взглядах, оценках, мироощущении совпадаете. Вот если об этих людях говорить, какие для них, с Вашей точки зрения, самые актуальные вопросы, касающиеся создания семьи? С чем приходят, за какими советами? И с какими, ну, скажем так, запросами, что ли?
Д. Гамиловский
— Вы знаете, как сказал Тертуллиан, душа каждого человека по природе христианка. И каждая душа каждого человека стремится к воссоединению, к восполнению, к нахождению для себя супруга или супруги для того, чтобы в любви пройти этот земной путь и отойти ко Господу. Проблема здесь заключается в том, что все уже известно.
А. Митрофанова
— В каком смысле? (Смеется.)
А. Ананьев
— Все предопределено? (Смеется.)
Д. Гамиловский
— Какой должна... Нет. Предопределение — это не догма, вот это мнение Блаженного Августина. Сказано в Священном Писании о том, какой должна быть семья. Об этом говорит апостол Павел, об этом говорит апостол Петр, Спаситель. И мы видим, на какую высоту христианство подняло семейные отношения.
А. Митрофанова
— На какую? Ну Вы поясните, пожалуйста. Потому что это может быть не всем очевидно. У апостола Павла там сказано: «Жена да убоится мужа», например. О какой тут высоте-то речь идет?
Д. Гамиловский
— Дело в том, что «убоится» — здесь дело не в подчинении, а дело в уважении. У того же апостола Павла сказано: «Мужи, относитесь к своим женам как к немощнейшим сосудам», понимаете? И Христос, возлюбив Церковь, был за нее распят так же, и муж, как глава семьи, и как Христос — глава Церкви, сравнивается со Христом, и он должен распинаться ради своей семьи.
А. Митрофанова
— Ну, вот этот второй пример — он, наверное, очень непростой сам по себе. Он, может быть, более даже понятен современному человеку, чем слова апостола Павла про то, что женщина — это «немощной сосуд».
А. Ананьев
— Подожди, я бы не стал утверждать, Алечка, что вот так вот — раз! — и сразу все понятно. А у меня есть ощущение, отец Дмитрий, что мы, жители XXI века, стали страшно расчетливы. Мы не так давно общались с великолепной Любовью Казарновской. Она очень опытная, очень счастливая в браке женщина. И она говорит: «Я удивляюсь. Мои помощницы...»...
А. Митрофанова
— Да, это всемирно известная, естественно, оперная дива, да.
А. Ананьев
— Всемирно известная оперная певица, да. У нее есть помощницы — девушки 20-22 года... Естественно, не случайные девушки, которых она выбирала по какому-то духовному соответствию, по интеллектуальному, умственному. Она говорит: «Я на них смотрю и поражаюсь. Они сидят и говорят: «Так, выйти замуж... Угу, Вася Петров... А что я с этого получу?».
А. Митрофанова
— (Смеется.)
А. Ананьев
— Мы, жители XXI века, вдруг стали искать свою выгоду во всем, искать свое. И вопрос: «А что я с этого получу?» очень важен. И вот сейчас нас слушает гипотетический 19-летний парень — хороший парень. И ему говорят: «Так, хорошо, вот ты должен... Ну, ты найдешь свою семью, ты найдешь свою жену, чтобы жертвовать, чтобы распинаться ради своей семьи». И он такой: «Вау, вау, вау, погодите! Моя задача — быть счастливым! И вот только если я буду счастливым, рядом со мной будет счастливая жена, и счастливые дети, и счастливый лабрадор. А если я буду несчастным, а если я все пожертвую, если я все отдам, разве я буду счастливый?».
Д. Гамиловский
— Счастье, или, по-христиански, радость — она достигается тем, что мы любим другого человека. Потому что Бог есть любовь. И когда есть любовь между двумя, там присутствует Христос и во всем помогает. И невозможно взять оттуда, куда не положил. Сначала нужно отдать. В этом парадокс...
А. Митрофанова
— (Вздыхает.) В теории-то все понятно, да... Положил и так далее... А вот когда практика начнется... Вот, вот когда... Да, теория — это только начало практики. Может быть, на этом все и остановится. Вы знаете, я просто, может быть, если позволите, хотела бы спросить о Вашем личном опыте. Я, когда мы с Вами знакомились, спросила о Вашей жене, и Вы моментально просияли и сказали, что вот Вы три года женаты, а при этом знакомы Вы с ней уже шесть лет. И я посмотрела на Ваше лицо и поняла: это лицо человека, который свою жену очень любит. Но при этом у Вас молодая семья. И вот этот опыт молодой семьи — он тоже, как мне кажется, может быть, невероятно важен, потому что, прожив совсем немного времени вместе, молодые люди начинают уже, там, как-то в жизни разочаровываться и в друг друге, и прочее. А по Вашему лицу я этого совершенно не заметила. Расскажите, пожалуйста, вот Ваша жена — она какая?
Д. Гамиловский
— Э-э... С радостью расскажу. Но надо сказать, что это обеспечилось знанием теории.
А. Митрофанова
— (Смеется.) Хорошо!
А. Ананьев
— Вот это очень важно. Это очень важно, я потом уточню, почему. Да, мы слушаем.
Д. Гамиловский
— Мы познакомились в храме. И мы встречались три года. Третий год я был в армии.
А. Митрофанова
— И Вы встречались, пока были в армии? Или переписывались?
Д. Гамиловский
— Нет, мы два... На протяжении первых двух лет нашего общения мы не позволяли себе ни дня провести друг без друга.
А. Митрофанова
— А расписание жизни семинариста — простите, что перебиваю — позволяет вот так встречаться с девушкой?
Д. Гамиловский
— Конечно. Было свободное время, и иногда приходилось отпрашиваться, иногда — по телефону. Я помогал ей по учебе, она училась на юриспруденции...
А. Митрофанова
— Ого!
Д. Гамиловский
— ...в Смоленском государственном университете. Однажды даже написал статью о ювенальной юстиции, с которой она выступила. Ювенальная юстиция тоже ведь затрагивает какие-то нравственные моменты. И она заняла первое место.
А. Митрофанова
— (Смеется.)
Д. Гамиловский
— А она мне помогала тем, что приносила различные угощения...
А. Митрофанова
— (Смеется.) Очень женское занятие.
Д. Гамиловский
— И, таким образом, мы встречались два года и каждый день общались. Звонки, SMS, прогулки. Примерно через десять месяцев я познакомился с ее родителями. Я пришел... Как это произошло — у нее был день рождения, 29 сентября. У меня 9-го, у нее 29-го. И мы провели целый день вместе, затем попрощались, она ушла домой, я подождал, пока стемнело, и сделал ей салют перед окном.
А. Митрофанова
— (Смеется.) Прекрасно!
Д. Гамиловский
— А мой нынешний тесть сказал, что: «Это Дима?» — «Да». — «Я выйду, с ним познакомлюсь». Мы вышли и познакомились, он пригласил домой. И когда я пришел домой уже к ним, я сразу начал называть не по имени-отчеству, а «мамой» и «папой» их.
А. Митрофанова
— А они как на это отреагировали?
Д. Гамиловский
— Они отреагировали положительно, потому что радость для отца своей дочери, что будущий ее жених имеет твердое намерение и не сомневается.
А. Митрофанова
— То есть Вы уже тогда, спустя десять месяцев после знакомства...
Д. Гамиловский
— Да, да.
А. Митрофанова
— ...все для себя решили и поняли?
Д. Гамиловский
— Конечно.
А. Ананьев
— Или раньше?
Д. Гамиловский
— Вы знаете, легко... Можно облегчить молодому человеку или молодой девушке выбор. Прежде, чем найти свою половину, молодой человек должен изучить себя, понять, каков он и какой характер ему нужен. Понять спокойно, без эмоций, рассудительно. Но не расчетливо, не в материальном плане, а именно в духовном каком-то соработничестве, чтобы было легко с будущей супругой. И понять, какой человек должен быть. И когда он будет об этом думать, он не пропустит, когда встретит. И, встретив, не отпустит.
А. Ананьев
— Часто ли мы хотим то, что нам действительно нужно? Вы, как священник...
Д. Гамиловский
— Нечасто мы хотим то, что нам действительно нужно...
А. Ананьев
— Вот.
Д. Гамиловский
— Часто есть какие-то суррогаты любви. Вы понимаете, это на русском звучит «любовь», «любовь», «любовь», мы многое называем любовью, обесценивая этот высокий термин. У греков, например, несколько терминов любви — эрос, сторге, филиа и агапе. Эрос — любовь как страсть, сторге — дружеская любовь, филиа — высшая любовь, которой может достигнуть человек, и подобна она любви матери к ребенку, и агапе — та любовь, которой нас возлюбил Бог. То есть любовь — она разная. И главное — отличать ее. Не думать, что на страсти можно построить крепкие семейные отношения. Вовсе нет.
А. Митрофанова
— Ну, да, это тоже очень важная вот эта вот часть теории, которую хорошо бы усвоить. А вместе с тем, мне бы хотелось вернуться к Вашему тезису о необходимости изучить себя и, знаете как... На языке психологии, наверное, это звучит «сформулировать запрос». То есть Вы, получается, алгеброй гармонию поверили — Вы расписали самого себя и сформировали некий портрет девушки, которая стала бы для Вас идеалом, максимально подходящей по целому ряду параметров. Вот отправили, так сказать, этот запрос Господу Богу и через какое-то время получили ответ.
Д. Гамиловский
— Понимая Ваш вопрос, скажу, что, конечно, Дух Божий линейкой не измеришь, но Бог наш — Бог красоты и порядка, и математики в этом мире очень много — и в музыке, и в живописи, то есть в пропорциях, и в физике — везде присутствует математика. И если человек желает получить восполнение себя как целостного человека, конечно, он должен понять, каков он, чтобы найти свою вторую половину. Нельзя сказать, что вот на одном конце страны рожден один человек, а на другом — другой, и они должны встретиться. Нет. Это все обеспечивается в процессе, понимаете?
А. Ананьев
— Я, скажу откровенно, не до конца понимаю. Я сейчас поясню. Во-первых, глядя на Вас и слушая Вас, я вдруг четко понимаю, вдруг понял, что такое порядочность. Порядочность — когда у человека внутри порядок, такой — с точной математической точностью. Вот. А во-вторых... Ну, я сейчас задам этот вопрос.
Вы слушаете «Семейный час» на радио «Вера». У нас в гостях помощник ректора по воспитательной работе Смоленской Духовной семинарии священник Дмитрий Гамиловский. И мы продолжаем говорить о том, как встретить своего человека, как построить отношения со своим человеком, как быть с этим человеком счастливым. Вы произнесли слово «очаровываться». Вы были очарованы. Я, откровенно говоря, в свой 41 год очень боюсь слова «очарован».
Д. Гамиловский
— Я тоже боюсь этого слова.
А. Ананьев
— Есть в нем что-то... что-то, что теряет твою связь с реальностью...
Д. Гамиловский
— И твою свободу.
А. Ананьев
— ...что застилает твои глаза. И каждый очарованный человек рано или поздно будет разо-чарован. Как встретить своего человека, но при этом избежать о-чарования?
Д. Гамиловский
— Нужно понимать, что святых людей нет, нет человека, который жил бы, да не согрешил. А также нужно понимать, что достойны ли мы святого человека? Легко ли жить с праведным человеком? И почему мы вдруг решили, что мы достойны именно такого человека, хорошего и правильного, когда таковыми не являемся?
А. Ананьев
— Вы сейчас, мне кажется, просто отрицаете само явление влюбленности. Любовь — да, о ней можно говорить много, и это конечная цель нашей влюбленности.
Д. Гамиловский
— Если мы говорим о нашей влюбленности...
А. Ананьев
— Если мы говорим о влюбленности. Вы ее отрицаете, получается?
Д. Гамиловский
— Нет, я ее не отрицаю. Она присутствует, и я думаю, что каждый человек, живущий на земле, ее ощущал — влюбленность, очарование.
А. Ананьев
— Это вот... Да-да-да-да. Это то, чего мы немножко так побаиваемся с Вами.
Д. Гамиловский
— Хорошо. Я понял Ваш переход. То есть мы спустились немножко от высокого чувства любви к очарованию. Здесь главное — целомудрие. Можно влюбляться, можно общаться. Можно постигать друг друга нравственно, морально, делиться опытом общения — это же замечательно. И пусть это будет дружеская любовь.
А. Митрофанова
— А много Вы знаете людей, которые удерживаются на вот этой границе?
Д. Гамиловский
— Я не знаю людей, которые удерживаются на этой границе. Я знаю людей, которые находятся в процессе познания друг друга, и потом, когда они разберутся, они примут решение. И вот этот процесс может и должен быть. Главное, с точки зрения Церкви, чтобы он был целомудренным. На самом деле, к целомудрию в современном мире относятся с недостаточным вниманием, а зря, потому как когда два человека, желающих создать брачный союз, но не создавшие его, нарушают целомудрие, происходит перекос.
А. Митрофанова
— Это очень сложная тема. Очень сложная и, наверное, для отдельного большого разговора — возможно ли в нашей мире, если это не 17-летние дети, которые, действительно, еще пока, ну, полудети, скажем так. А если это человек, которому, скажем, 30+ и которому, там, даже 25 или 27+, вот на этой самой грани, которую я имела в виду, удерживаться, чтобы отношения были исключительно платоническими... В теории — да, на практике вот я таких примеров знаю мало, к сожалению. Не знаю, ну вот так.
Д. Гамиловский
— Вы знаете, проблема современного общества в том, что тенденции, тренды иные. Общество говорит: «Пробуй, не зажимайся в себе». Человек, который хранит целомудрие, представляется нам — ну, обыденному нашему человеку — зажатым, закомплексованным, не познавшим что-то, что может его раскрыть и обогатить.
А. Ананьев
— Ограниченным.
Д. Гамиловский
— Да, ограниченным. Но на самом деле это обман.
А. Ананьев
— Я бы не стал сужать рамки целомудрия до каких-то узких, там, платонических отношений. Целомудрие ведь может касаться всего — отношение к работе, отношение к себе, отношение к — элементарно — еде после десяти вечера. Что такое целомудрие вот в исконном понимании, в Вашем понимании, в христианском понимании?
Д. Гамиловский
— Целомудрие — это, прежде всего, стремление к сохранению целостной личности. Целомудрие — это верность Богу и заповедям Его. Но принято понимать под целомудрием именно телесную чистоту.
А. Митрофанова
— Ну это сужение понятия...
Д. Гамиловский
— Не в иудейском понятии телесную чистоту, а именно вот в физиологическом.
А. Ананьев
— Вспоминаю по этому поводу прекрасную сцену из фильма «Гений». Не знаю, смотрели Вы или нет...
Д. Гамиловский
— Нет, не смотрел, к сожалению.
А. Ананьев
— О творческом становлении одного знаменитого американского писателя. Герой возвращается домой, его восемнадцатилетняя девушка прыгает к нему на шею, обнимает, говорит: «Папочка, папочка, я влюбилась!», на что он хмуро смотрит на нее и говорит: «Рано тебе влюбляться, тебе всего восемнадцать лет», на что она смутилась несколько и спрашивает: «А когда можно?». — «В сорок». Имея в виду, что только к сорока годам человек уже становится сам собой, разбирается, получает ответы на все свои вопросы. И я знаю лично примеры людей, которые только к сорока годам понимают, кто они, чего им нужно. Раньше, по-моему, практически, нереально. Общество, несмотря на то, что оно стремительно развивается, обрастает мобильными телефонами, кнопками, информацией, Гуглами и всем остальным, оно становится еще при этом страшно инфантильным. И любая попытка построить отношения воспринимается нами часто как какой-то, простите меня, деловой проект: «Давайте попробуем! Получится — хорошо, не получится — тоже ничего!».
А. Митрофанова
— Ну, или квест такой.
Д. Гамиловский
— Мы возвращаемся снова к теории — какова теория. Если теория у человека нехристианская по отношению вот к видению брака, то, конечно, он будет пробовать, будет искать до сорока лет. А если теория христианская, почему бы и не в 18? Ведь никто не будет спорить, что молодому человеку куда проще привыкнуть к стесненным бытовым условиям, потому что молодой человек альтруистичен, он готов... Он оптимистичен еще. Куда проще в молодом возрасте изменить свой характер, свои привычки.
А. Митрофанова
— А Вы меняли себя?
Д. Гамиловский
— Да, я менял себя.
А. Митрофанова
— А могли бы Вы рассказать, что было самым сложным в этих переменах? Когда Вы женились и когда привели молодую жену в Ваш дом, как это все?.. И тут — раз! — и бытовые вот эти всякие вопросы. И с этим надо что-то делать. И каким-то образом и себя самого тоже менять, от чего-то отказываться.
Д. Гамиловский
— Конечно, это совершенно нормальный взаимный процесс, который обязательно лежит в цели быть одной плотью и одним духом.
А. Митрофанова
— А что самое сложное было для Вас лично?
Д. Гамиловский
— Самое сложное? Наверное... Думаю, что для каждого человека в семейной жизни самое сложное — справиться с эмоциями. Потому как перед близким человеком (муж и жена близкие друг другу люди) человек своих эмоций не скрывает. Ведет себя естественно, потому что знает, что каждый день он с ним видится и успеет попросить прощения, сказать: «Ну, я погорячился».
А. Митрофанова
— А вот очень боюсь, что не успею. А вдруг что? Понимаете, ну кирпичи же падают на головы людям.
Д. Гамиловский
— Нет, дело даже не в этом, дело даже не в этом. Дело в том, что когда мы позволяем своему мнению проявляться через какие-то, может быть, не любвеобильные эмоции, тогда мы человека можем зацепить или сделать ему больно. Ну, как апостол Павел сказал: «Относитесь к жене как к немощнейшему сосуду». Можно сказать по сути и смыслу то же, только в другой форме, понимаете? Главное — чтобы с любовью было.
А. Митрофанова
— Как себя проконтролировать в тот момент, когда эмоции кипят? Вы как научились с этим справляться?
Д. Гамиловский
— Ну, главное — смотреть. Вы знаете, если заходит расстроенный или злой супруг или супруга, она обычно, когда предъявляет, не смотрит на него. Но если она обратит свой взгляд (или он), посмотрит в глаза, что-то у нее остынет. И, конечно, здесь тоже нужна самодисциплина. Человек должен себя к этому подготавливать: не делай ошибок, не руби с плеча, разберись, начни с другой темы. Спроси: «Откуда у тебя эта привычка? Почему ты так делаешь?». А потом уже скажи: «Ты знаешь, вот родители меня воспитывали по-другому, и давай договоримся, как мы с тобой все-таки будем делать». Понимаете?
А. Митрофанова
— То есть правило разговаривать — оно объективно в любом случае?
Д. Гамиловский
— Конечно, в любом случае.
А. Ананьев
— Ой, какой я сейчас менторский, педагогический тон услышал в Вашем голосе, отец Дмитрий! Не всякая супруга вынесет вот этот вот учительский взгляд, как мне кажется. Представляешь, я вот прихожу домой: «Так... Давай разберемся!».
А. Митрофанова
— (Смеется.) Я постеснялась об этом спросить.
А. Ананьев
— Вот. А я не постесняюсь, для меня это очень важно. Муж и жена вот в отношениях — они, действительно, получаются, как вот Вы говорите, учитель и ученица?
Д. Гамиловский
— Нет, ни в коем случае. Они соработники.
А. Ананьев
— Партнеры?
Д. Гамиловский
— Я бы не сказал, что партнеры. «Партнеры» — слово с негативной коннотацией.
А. Ананьев
— Ну почему? Партнеры по общему делу.
Д. Гамиловский
— Ну, в семье партнеры, понимаете, это люди, которые соединяются для общего дела, а потом расходятся по своим делам. Вот это партнеры. А супруги — они 24/7 в делах друг друга.
А. Митрофанова
— В одной упряжке.
Д. Гамиловский
— Да, в одной упряжке. Поэтому... А что касается тона... Не важно, какая форма, в принципе — учительская или еще какая-то. Главное — чтобы чувствовалась любовь, понимаете? И чтобы это было искренне. Не так, что ты посадил свою жену напротив себя и начинаешь ее точить, точить, точить. А она не чувствует любви, не чувствует тепла. Можно как угодно говорить, понимаете? Главное, чтобы было это с любовью, чтобы она это чувствовала.
А. Ананьев
— Вот какой вопрос... Вот особенно то, о чем мы с Вами сегодня говорим, это, фактически, начало, вот это вот самое... самое светлое, самое радостное и, по сути, самое непростое... непростая часть пути у молодой семьи — начало вот этих вот отношений. Изменить себя, как бы это ни казалось трудно, но это возможно. В конечном итоге, цель наша как христиан — это изменить себя, изменение своего ума.
Д. Гамиловский
— А изменение человека происходит всегда.
А. Ананьев
— Серьезно?
Д. Гамиловский
— Вопрос... Конечно. Что-то на него влияет, и он меняется.
А. Ананьев
— Ну, я знаю немало людей, которые с загоревшимися глазами ответят Вам: «Отец Дмитрий! Но нет! Мужики не меняются! Отец Дмитрий! Женщины — они — ха-ха! — да они никогда не меняются! Они всегда такие же!». Человек не способен измениться. Он может бросить или приобрести какую-нибудь дурную привычку, сменить работу, сменить стиль в одежде, но по сути он остается тем же. И если он однажды совершил какой-то проступок, он его повторит вновь.
Д. Гамиловский
— Если Вы говорите о чем-то глобальном, о мировоззрении человека, о мироощущении человека, то, конечно, это меняется трудно и не в один день. И что-то должно глобально произойти, чтобы человек своему мироощущению изменил. Но привычки, видение, отношение к чему-то — они меняются довольно часто и, притом, что иногда, к сожалению, без нашего на это контроля и разрешения порой. Иногда встречаешь человека, которого не видел два года, например, и он к тебе относится как к тому человеку, который был два года назад. Ничего не меняется, и тебе неловко. И поэтому нету ничего, наверное, удивительного, что друзья через какое-то время перестают быть друзьями. Потому что люди меняются.
А. Митрофанова
— Ну, если они только не меняются синхронно, когда идут по одному пути и...
Д. Гамиловский
— Да. Но меняет их среда. То есть вот два друга учатся в одном учебном заведении. У них одна жизнь, одна среда. Потом они расходятся по разным путям, погружаются в разную среду, меняются, и уже они друг друга, может быть даже, не понимают. Может быть, нет такого единодушия. И они не общаются для того, чтобы не портить ту память, тот опыт, который был. Чтобы оставить и запомнить того человека.
А. Ананьев
— Как сказал один мудрый человек, нет более чужих друг другу людей, чем двое бывших друзей, встретившихся случайно через десять лет в торговом центре.
А. Митрофанова
— (Смеется.)
Д. Гамиловский
— Очень мудро, конечно.
А. Ананьев
— Вот уж кому нечего сказать друг другу.
А. Митрофанова
— Не знаю, насчет влияния среды — я бы все-таки не стала преувеличивать ее значение. Мне кажется, гораздо больше от нас самих зависит, и... Это я все Белинского вспоминаю, Вы уж меня простите, когда он, там: «Социальность, социальность или смерть». Вот эти вот, помните, его высказывания, когда он говорит: «Человек рождается прекрасным, совершенным, там, белым, пушистым, невинным, а потом общество делает его дурным». Я каждый раз, когда читаю эти строки или вижу их, я думаю: «Мама дорогая, ну что ж такое-то, ну... А общество тогда — это что? Это некая абстракция, которая нависла над нами и посылает нам какие-то сигналы, которые мы неизбежно ловим?». Нет!
А. Ананьев
— По Белинскому, общество — это система пороков и искушений.
А. Митрофанова
— (Вздыхает.) Так общество — это люди. Это те же самые мы, только в данном случае нас больше. И... Не знаю... Вы знаете хотя бы одного человека, кроме Христа, который родился бы на свет вот без этого внутреннего надлома? По-моему, Белинский как-то очень сильно передергивал. Поэтому насчет среды — не знаю. Вы — священник, Вам виднее. Но вот здесь вот...
Д. Гамиловский
— Я знаю, что среда меняет человека. Если человек живет в одних обстоятельствах, а затем переходит... Ну, скажем, живет в общежитии-семинарии или приходит в армию, и тут он сталкивается с тем, что существует новый порядок, новые правила, новые критерии и новые примеры. И новые авторитеты — может быть даже, абсолютно противоположные тем авторитетам, которые были до этого.
А. Ананьев
— Мы вернемся к этому разговору ровно через минуту: о том, как изменить себя и, возможно, отец Дмитрий, изменить свою супругу.
А. Митрофанова
— (Смеется.)
А. Ананьев
— Вы слушаете «Семейный час» на Светлом радио. В студии Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— ...Александр Ананьев.
А. Ананьев
— И мы продолжаем разговор о построении счастливых семейных отношений с помощником ректора по воспитательной работе Смоленской Духовной семинарии священником Дмитрием Гамиловским. Итак, мы поговорили немножко о том, как важно и как трудно изменить себя, и вот Вы, демонстрируя нам возможный диалог мужа и жены, натолкнули меня вот на какую мысль: а нет ли необходимости (или опасности), пытаясь построить отношения и изменить себя, взяться еще и за изменение супруга? Ну просто ты понимаешь, что ты-то, в общем-то, хорош, у тебя все правильно, а вот то, что она делает, она делает неправильно. И вот это белье вот это вот, вот эти носки вот у мужа, и вот эти его привычки — вот эта рыбалка, и вот эти вот танки в компьютере... Вот давайте его поменяем! И вот она начинает систематическую работу над изменением мужа.
Д. Гамиловский
— Вы знаете, это неправильно. Нужно любить, а не изменять человека. Потому что чтобы человека изменить, нужно для него стать авторитетом, чтобы привить ему свои взгляды, свое видение. А для того, чтобы стать авторитетом, нужно полюбить, нужно сделать себя нуждающимся для своего... для человека.
А. Митрофанова
— А как это сделать? Вот как, если, к тому же, допустим, человек самодостаточен и у него, в принципе, уже своя система привычек и взглядов сформировавшаяся? Ну, и вот просто для того, чтобы рядом кто-то был, вот он женится, там, или она выходит замуж.
Д. Гамиловский
— Человек самодостаточен в плане того, что ему не нужен супруг или супруга?
А. Митрофанова
— Нет, почему? Ну хорошо, когда рядом кто-то есть. Еще лучше. Но система взглядов у него уже своя.
Д. Гамиловский
— Думаю, что каждый человек нуждается в восполнении. Потому что Господь сотворил человека и в его человеческую — мужскую или женскую — природу вложил это стремление к восполнению. Человек может какой-то период быть самодостаточен. Он, может быть, даже стремится к самодостаточности из-за того, что у него был негативный опыт и он хочет остаться один. Но радость он обретет именно в этом восполнении. Ну, здесь немножко затронем монахов, которые способны возлюбить Бога так, чтобы посвятить Ему всю жизнь. И, как говорят, вот монахини — «Христовы невесты». Но они тоже нуждаются в восполнении — в восполнении Христом. А люди, которые живут семейной жизнью, они должны восполнять друг друга любовью, взаимопомощью и тяготы друг друга носить. И тогда брак будет содействовать ко спасению — именно так, как и задумал Бог.
А. Митрофанова
— А у Вас так получилось, что Вы и женились, и были рукоположены примерно, там, ну, с небольшим интервалом, да? То есть Вы сразу начали осваивать новые для себя роли и мужа, и священника?
Д. Гамиловский
— Слава Богу, что Господь сподобил меня сделать так, как я и желал, как я представлял, что будет правильным. Три года мы встречались, и я прекрасно понимал, что более трех лет встречаться нельзя, нужно жениться. И как-то вот на своем опыте и на опыте своих близких я определил, что минимум — год, максимум — три года, дальше — женись, все. Не оставляй...
А. Ананьев
— Так-так-так, сейчас, секунду, вот это очень важный момент.
Д. Гамиловский
— Да.
А. Ананьев
— Я очень боюсь конкретики в таких вопросах. Вот когда мы познакомились, я как-то понял, что это вот сразу я понял. И меньше года прошло с момента знакомства до момента как бы венчания.
А. Митрофанова
— Угу. Ты еще тогда сказал, что... Я говорю: «А мы не спешим?», а ты говоришь, что «мы неприлично затянули».
А. Ананьев
— Мы неприлично затянули, да. И тут Вы говорите, что минимум — год, максимум — три года.
Д. Гамиловский
— Я говорю на своем собственном опыте и на опыте своих близких. Я оговорился. Я не говорю о том, что лучше бы было бы делать это для каждого, понимаете? Почему год? Ну, мой возраст — я женился в 22 года, а познакомились мы, когда мне было 19 лет. То есть шесть лет мы знакомы. И для молодого человека в 19 лет очень важно выдержать год, чтобы избавиться, как Вы говорите, от очарования, правда? И понять суть. Понять, что все — пена ушла, осталась суть. И, конечно, период этот крайне важен. Потому что это фундамент будущей семьи. Зачастую лучше, чем до свадьбы, после свадьбы не бывает.
А. Митрофанова
— А Вы к такой выдержке и к такому взгляду на начало отношений самостоятельно пришли, под влиянием родителей или под влиянием семинарии?
Д. Гамиловский
— Вы знаете, все-таки под влиянием христианской истины. Потому что молодой человек, когда погружается в церковную среду, он видит очень хорошие примеры, которых, к сожалению, меньше сейчас в мире светском, мирском. Он видит священников с матушками, он видит прихожан и прихожанок, супругов, и это для него является примером. И увидев это, поняв эту красоту, он захочет сделать так же. Тем более, когда в семинарии ему преподают теорию.
А. Митрофанова
— (Смеется.) Вернулись к вопросу о теории.
А. Ананьев
— До крещения у меня тоже вот... Я тебе говорю: до того, как я пришел в Церковь... А я крестился в 40 лет, можете себе представить?
Д. Гамиловский
— Все грехи были омыты крещением до 40.
А. Ананьев
— Да я даже не о своих многочисленных грехах, прости меня, Господи. Я, скорее, о вопросе, который мне задавали: «А ты вообще знаешь хоть одну счастливую семью?». И я до крещения, отец Дмитрий, вот клянусь Вам, я отвечал: «Нет. Я не знаю ни одной счастливой семьи. Правда». Сейчас у меня перед глазами такое обилие действительно счастливых, крепких, настоящих семей, что я с трудом смогу назвать кого-то несчастным из тех, кого я знаю. То есть, полностью перевернулся мир вокруг меня — он полностью изменился, обновился, и какое-то счастье абсолютное вокруг. И только одно мне горько — что вот у меня есть другая работа, например, светская радиостанция, и там люди — они все разведены и несчастны. И мне хочется вот им как-то: «Слушайте, давайте я Вам покажу вот, как можно. Давайте, я покажу, как бывает, Вы же не знаете». Говорят: «Ой! Иди отсюда! Ты опять своим занимаешься!». (Смеется.)
А. Митрофанова
— (Смеется.)
Д. Гамиловский
— Может быть, люди не хотят быть хуже других? Не хотят видеть этих примеров (нрзб.)?
А. Ананьев
— Я не знаю, почему люди могут не хотеть идти в Церковь. Это тема для отдельной беседы. Меня, скорее, заинтересовало другое. Вы сказали сейчас страшную вещь. Вы поняли, какую страшную вещь Вы сказали?
Д. Гамиловский
— Нет, я не понял.
А. Ананьев
— А я Вам напомню. «Лучше, чем до свадьбы, после свадьбы быть не может».
Д. Гамиловский
— Зачастую. Я оговорился снова.
А. Ананьев
— (Смеется.) «Зачастую». Хорошо. Зачастую. М-м... Нам всем хочется верить, что сейчас хорошо, а дальше будет лучше. А дальше будет еще лучше. У нас есть один общий знакомый — не будем называть его по имени. Он говорит: «Мы женаты 25 (30) лет (не помню), мы с каждым годом становимся все счастливее с женой». У них много детей, у них крепкая семья. Он говорит: «Мы с каждым годом становимся все счастливее». Поэтому я и зацепился ухом за эту фразу.
Д. Гамиловский
— Да, Вы знаете, Вы правы. Брак, который совершается, производится, и затем супруги вместе живут в любви и трудятся над любовью своей, они привыкают друг к другу, делает это любовь спокойнее, выдержаннее, красивее, тише. И все происходит естественно. Что подразумевал — то, что до свадьбы лучше, чем после свадьбы не будет? Я подразумевал вызовы, перед которыми стоит семья. Вот вызовов после свадьбы меньше не станет. Поэтому не станет и легче. Когда молодые люди встречаются, они хотят себя показать в лучшем свете. Они скрывают свои желания, которые могут помешать будущему супругу, да, когда они встречаются. Они скрывают какие-то свои негативные проявления, чтобы показаться лучше.
А. Митрофанова
— Тогда так: к чему...
Д. Гамиловский
— Тем самым переживают вызовы.
А. Митрофанова
— Да, к чему готовым, в таком случае, надо быть молодому человеку, что вот сейчас он женится, или сейчас она выйдет замуж, и... И начнется тогда вот эта вот та самая «другая жизнь», которой все пугают, что будет только хуже...
Д. Гамиловский
— Нет. Нет. Начнется просто другая жизнь, где вызовов будет больше, но все зависит от супругов. Вы знаете, это замечательный момент — свадьба сама по себе и венчание. Тема, наверное, венчания — отдельная тема и очень обширная. Но хотелось бы сказать об одном: они под общей темой проходят. Закрывается дверь, назад пути нет. И вот главное — чтобы люди это осознавали. Когда люди сожительствуют, но не расписаны даже, они понимают, что «у меня есть возможность — дверь открыта, и без обязательств». А когда они расписаны, когда они, тем более, венчаны — даже вот по ощущению человека, закрывается дверь: все, только вперед и только вместе. Понимаете? И это очень важное чувство у человека — что нет на этом корабле шлюпки, чтобы тебе вдруг спуститься и отъехать, когда он будет тонуть, отплыть. Поэтому вот, наверное, хотел акцентировать внимание на этом моменте.
А. Ананьев
— Ну, да. Единственное, меня ключ вот этот вот эмоциональный... (Смеется.) «Дверь закрыта, выхода нет — добро пожаловать!»
А. Митрофанова
— (Смеется.) На подводную лодку!
А. Ананьев
— Выхода нет. Э-э... Вы произнесли еще одну удивительную вещь. Знаете, на всех вредных вещах пишут: «Осторожно, вызывает привыкание». И привыкание — это нечто очень плохое, на самом деле. Привычка — это что-то плохое.
А. Митрофанова
— Нет...
А. Ананьев
— Есть... велика ли опасность, что близкий человек рядом станет привычкой? Что ты к нему привыкнешь?
Д. Гамиловский
— Конечно, есть опасность. Конечно. Более того, он может стать неинтересным.
А. Митрофанова
— Но у Вас за Ваш трехлетний опыт семейной жизни, я так понимаю, этого не произошло?
Д. Гамиловский
— Нет, не произошло.
А. Митрофанова
— Как, каким образом...
А. Ананьев
— Как не стать привычкой?
А. Митрофанова
— Да, как Вы этого избежали?
Д. Гамиловский
— Здесь несколько плоскостей. Наверное, самая простая плоскость — это социальная, когда мужчина исполняет свою роль по своей природе, женщина — свою. Так как у современного священника практически не бывает выходных...
А. Митрофанова
— И свободного времени тоже...
Д. Гамиловский
— ...да, то супруга с радостью ждет его дома. Но здесь важно не забывать, что семья — это малая Церковь, и никто, кроме тебя и Бога, об этой Церкви не позаботится. Эту ответственность нужно осознавать. Супруга должна всегда, даже где бы ты ни был и где бы ты ни служил, она всегда должна чувствовать, что ты рядом с ней — в молитве, в мыслях, поддерживаешь ее. И если она позвонит и скажет: «У меня беда», ты придешь и поможешь ей. А не так, что «нет, работа у меня на первом месте, а вот после шести я приду к тебе». Нет.
А. Митрофанова
— А как у священника получается?.. Ну, Вы же не можете себе позволить вот этого... соблюдения этого правила, что работа у Вас на втором месте, а семья — на первом. У Вас же работа — это же служение. Богу, людям.
Д. Гамиловский
— Это же совместное служение. Ведь и два супруга, которые познали христианскую теорию о браке, они же понимают, что их семья — это совместное служение Христу. Потому что Бог есть любовь, а любовь без семьи — это суррогат, это мука. И когда еще супруг служит Богу при совершении таинств, это же великолепно. Это же еще больше обогащает.
А. Митрофанова
— А как Вас жена встречает дома? Вот Вы возвращаетесь уставший после... У Вас и храм, и семинария, и миллион всяких забот. И Вы приходите домой. Что там обязательно она Вам постарается подготовить, устроить?
Д. Гамиловский
— Э-э... Первая, кого я встречаю, свою двухлетнюю дочь, которая бежит мне навстречу. Ну и, соответственно, супругу. То есть моя дочь скучает. Вы же знаете детей в этом возрасте, какие они замечательные. И здесь уже происходит по правилам дочери: она начинает что-то показывать, куда-то вести, что-то просить. Она обычно просит почитать. Несет книгу и говорит: «Читай».
А. Митрофанова
— Читаете?
Д. Гамиловский
— Нравится разглядывать картинки и слушать вот этот ритм стихов. Да, я читаю. И тем самым отдыхаю, понимаете? Хотя не всегда. Вы знаете, бывает очень трудно. Бывает трудно.
А. Митрофанова
— Переключиться, Вы имеете в виду?
Д. Гамиловский
— Не то, что переключиться трудно, а бывает такое тяжелое состояние... Я думаю, у каждого человека такие моменты бывают, когда просто хочется прийти, и лечь, и чтобы было свое какое-то пространство, четыре стены. Но ведь любовь в этом и заключается и позволяет супруге понять состояние своего супруга и взять ребенка на себя, отвлечь на какое-то время его, понимаете — сладкой конфеткой, мультиком, — только чтобы супруг восстановился, ну, в течение, там, скажем, 30 минут (просто как пример рассказываю, не догму), и вышел уже к семье.
А. Митрофанова
— А Ваша жена — она чувствует вот эти Ваши состояния, когда Вам нужно «в норку»?
Д. Гамиловский
— Конечно, чувствует. Конечно, чувствует.
А. Митрофанова
— Да?
Д. Гамиловский
— Конечно. По интонации, по взгляду, по жестам, по тому, как ходишь по комнате или по квартире, по ответам на вопросы.
А. Митрофанова
— А когда это нужно ей, Вы чувствуете?
Д. Гамиловский
— Э-э... Конечно.
А. Ананьев
— А как Вы это понимаете? Вот сейчас мне интересно.
Д. Гамиловский
— Как я понимаю?
А. Ананьев
— Да.
Д. Гамиловский
— Наверное, э-э... больше молчание.
А. Ананьев
— То есть если она молчит, ей нужно побыть одной?
Д. Гамиловский
— Не то, что побыть одной. Просто ей нужно сейчас помочь. Вот ты пришел... А ведь те, у кого есть дети, они прекрасно понимают, что у детей бывают очень трудные дни. Они бывают целый день очень капризными. И капризный ребенок, особенно если он один... Тяжело, когда в семье один ребенок, когда ему не с кем поиграть, с братьями или сестрами. Вот он капризничает — и все время к маме, все время к маме. А маме нужно и приготовить, и прибраться, и первое, второе, третье, понимаете? И женщина может так умотаться за этот день, что когда ты придешь, она просто даст тебе ребенка и скажет... и ничего не скажет, и все, понимаете? И в этот момент, конечно, нужно понимать, что здесь необходимо помочь. Это и есть любовь. Вот в эти моменты любовь всегда вытягивает.
А. Ананьев
— Продолжаем разговор с помощником ректора по воспитательной работе Смоленской Духовной семинарии священником Дмитрием Гамиловским о построении счастливых отношений, особенно в первые годы супружеской жизни. В студии Алла Митрофанова и Александр Ананьев, и мы заговорили сейчас о персональных границах, о личных границах — должны ли они быть в семье. Такая территория, где муж скажет: «Так, дорогая, вот это — мое, не трогай, не переступай». При этом он должен понимать, что а вот там — ее, и туда он тоже не должен лезть.
Д. Гамиловский
— Я думаю, конечно, такое пространство должно быть, обязательно. Потому как все равно необходимо соблюдать внутреннюю свободу семьи. Но это личное пространство не должно противоречить любви в семье и взаимному соединению двух личностей. То есть если это пространство никак не противоречит любви, пожалуйста, я буду только рад, если ты отвлечешься. Это же замечательно. Если тебе нужно пространство, чтобы отдохнуть — но это же тоже понятно. Не может человек постоянно сообщаться, он не может быть постоянно среди людей целый день и все дни в неделю. Ему нужно время, чтобы побыть одному, помолиться, подумать, просто отдохнуть. Конечно, оно должно быть.
А. Ананьев
— Принято считать, что... Вот есть такое, знаете, поверье (вот именно так — поверье), что самый первый год — он самый трудный, следующий критический этап — три года, следующий критический этап — семь лет. И вот если прожить год, можно выдохнуть и еще два года жить спокойно. Три года — опять опасность. Прожили — дальше четыре года можно жить спокойно. Это правда или это домыслы?
Д. Гамиловский
— Я думаю, это психологическая система, которая выстроена по тому, какие особенности человек в каком возрасте имеет. И вот по прошествии какого опыта он имеет эти точки кризисные. Я твердо убежден в том, что семья может прожить всю жизнь и не иметь кризисного года.
А. Митрофанова
— Хм!
Д. Гамиловский
— Потому что... И трудно предугадать, когда наступит кризис, понимаете? Если взять эту планку и нести ее, и ничем не очернить, то есть не добавить в эту замечательную кристальную воду чистого брака каких-то примесей определенных, то, конечно, можно пронести. И затем будет легче, легче и легче. Только эту планку надо взять. Если не взять эту планку, то может быть тяжело, конечно.
А. Ананьев
— К Вам, как к священнику, наверное, я полагаю, обращаются вот именно такие молодые люди, которые испытывают трудности первых лет совместной жизни. Какие ошибки, по Вашим вот этим вот выводам, по Вашим умозаключениям, чаще всего мы совершаем в самом начале пути?
Д. Гамиловский
— Скажу, что да, я много тружусь с семинаристами, и пока они учатся, они заняты вопросом семейных отношений. Но так как моя компетенция касается части воспитательной, то я не могу исповедовать студентов — это дело духовника, эти понятия разводятся. Духовник — одно, воспитатель — другое. И, наверное, это звучит на исповеди. Но, конечно, могут прийти за советом. И все-таки главная проблема в том, что человек думает, что может быть лучше. Ведь когда люди знакомятся, они раскрываются перед другом, и раскрываются не только в хороших, но и в плохих чертах.
А. Митрофанова
— Вы имеете в виду, может быть лучше, чем сейчас?
Д. Гамиловский
— Чем с этим человеком.
А. Митрофанова
— «Встречу еще кого-то, кто будет круче?».
Д. Гамиловский
— «Встречу еще лучше». Круче, лучше или... Вообще лучше. И вот это, наверное, может являться проблемой у молодых людей, понимаете?
А. Митрофанова
— «Понял он, что лучше Таньки нету, только Танька замужем уже», да? По-моему, такая песня была в моем детстве! (Смеется.)
Д. Гамиловский
— Да, да, да. Наверное, такой опыт у меня с молодыми людьми. Но у меня... Но я духовник прихожанам, которые в нашем храме и которых я исповедую. И там возраст более серьезный — то есть, там, 45+, 40+. И там главная проблема — когда мужчина отдаляется от семейных проблем, когда мужчина уходит, когда мужчина перестает быть опорой. Женщина сотворена в восполнение мужу. Любая женщина не может без опоры. Отец, брат, муж — не важно, у нее должна быть опора. И она стремится к этой опоре. Но вот счастливый брак, мужчина привыкает, мужчина приспосабливается, и он уже считает, что «мы друг к другу привыкли, она сама сможет справиться со своими трудностями», и отходит от решения семейных проблем. Вот это самая большая проблема, я думаю.
А. Митрофанова
— Часто, да, встречается, судя по тому, что Вы говорите?
Д. Гамиловский
— Конечно. Конечно.
А. Ананьев
— То есть, физически оставаясь рядом на одной кухне?..
Д. Гамиловский
— И физически, и уходя физически, и оставаясь физически. Главное, что он уже не является опорой для своей жены, семьи. Соответственно, он не является главой семьи, по сути. Хотя может командовать, раздавать поручения различные. Но здесь именно вопрос решения проблем. Если ты глава — решай. Тебе препоручена власть быть главой семьи — значит, тебе препоручена ответственность. Решай, держи ответственность, неси ее, тащи ее, перетаскивай — не важно, но не сдавайся. А когда уходит мужчина в другую семью... Ну, разные могут быть причины. Мы не будем об этом рассуждать. Я не хочу осуждать людей, ни в коем случае, которые по какой-либо причине, уйдя, разрушили свой брак. Но вот это, конечно, катастрофа для семьи и катастрофа для детей.
А. Митрофанова
— Я слушаю Вас и понимаю, что, конечно, если мы про теорию говорим, женщина сотворена в... как это...
Д. Гамиловский
— ...в восполнение.
А. Митрофанова
— ...в восполнение мужчине, как попутчица, и нам требуется опора, и прочее... Реальность нашей жизни такова, что сейчас так много сильных женщин, что вот эта опора необходимая в лице мужчины нередко — не знаю, к счастью, или, для меня — к сожалению, — формируется внутри самого женского организма. И тогда рядом с этой женщиной мужчине уже места не остается. И если она замужем, например, но она внутри себя вот эту собственную опору имеет, мужу рядом с ней бывает очень непросто. Я сейчас не в оправдание говорю. Потому что мне просто кажется, что ни в одном споре, конфликте не бывает ответственности только на одном человеке. Это всегда сообщающиеся сосуды.
Д. Гамиловский
— Нет, не бывает, я согласен.
А. Митрофанова
— Вот.
Д. Гамиловский
— Но, говоря о том мужчине уходящем, он оставляет свою ответственность. А он должен ее нести, так же, как и несет женщина. То есть не должно быть такого: они оба несут-несут, один оставил и ушел в сторону. Нет. Очень понимаю Ваш вопрос про сильных женщин. Но думаю, что женственность женщины прямо пропорциональна мужественности мужчины.
А. Митрофанова
— То есть Вы думаете, что здесь все-таки вот это вот наше женское сформировалось как следствие?
Д. Гамиловский
— Конечно, конечно. Если... Зачем женщине быть сильной, когда рядом сильный мужественный мужчина? Она лучше пойдет по своей природе. Но есть исключения, конечно же, и есть и хорошие исключения, и слава Тебе, Господи. Потому что в этом многообразии — богатство.
А. Митрофанова
— Мне хочется сейчас вернуться к началу нашего разговора, где Вы рассказали нам, как сформировали для себя тот набор необходимых качеств, которые хотите увидеть в Вашей жене. А что для Вас в ней как в Вашей жене самое главное? Вот какие качества, которые Вы тогда загадывали, формулировали для себя, а сейчас вот видите в ней?
Д. Гамиловский
— Богобоязненность.
А. Митрофанова
— (Пауза.) Это самое главное?
Д. Гамиловский
— Для священника это самое главное. Жена должна быть более богобоязненна, чем муж. Жена даже должна быть более трепетна, чем муж. Вот это мужа спасает.
А. Митрофанова
— Интересно.
А. Ананьев
— Но на самом деле вот то, что Вы сейчас сказали, отец Дмитрий, это... Я очень боюсь универсальных каких-то попыток сформулировать универсальные рецепты счастья или универсальные критерии поиска или определения, там, будущей жены или мужа. Но то, что Вы сейчас сказали, вот за этот час, это очень и очень похоже на работающие, действующие правила, следовать которым если, все будет хорошо. Ну и, конечно же, учить теорию.
А. Митрофанова
— Матчасть! (Смеется.)
А. Ананьев
— Учить матчасть!
Д. Гамиловский
— Ну, вот посмотрите. Господь сотворил этот мир и вложил в него законы физические, которые мы не можем преодолеть, — законы всемирного тяготения, притяжения. Но Он также вложил в этот мир законы и духовные. Знаем мы о них, не знаем, соблюдаем, не соблюдаем, но они на нас влияют.
А. Митрофанова
— Ну да, и незнание этих законов не освобождает нас от их действия, собственно говоря. Спасибо Вам за этот разговор!
А. Ананьев
— Спасибо Вам большое! Мы желаем... Как Вашу дочку зовут?
Д. Гамиловский
— Вера.
А. Ананьев
— Вера. Мы желаем Верочке много-много братьев и сестер, чтобы было с кем играть и читать книжки с картинками.
Д. Гамиловский
— Спаси Вас Господи, благословение Божие да пребудет со всеми нами!
А. Ананьев
— Сегодня мы в нашем «Семейном часе» беседовали с помощником ректора по воспитательной работе Смоленской Духовной семинарии священником Дмитрием Гамиловским. В студии была Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— ...Александр Ананьев.
А. Ананьев
— Учите матчасть, друзья! Всего доброго!
А. Митрофанова
— (Смеется.) До свидания!
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер