Главная › Программы › Светлый вечер › Седмица

«28-е воскресенье по Пятидесятнице и церковные праздники следующей недели». Прот. Федор Бородин

о. Фёдор Бородин

В нашей студии был настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке протоиерей Федор Бородин.

Разговор шел о смыслах богослужения в ближайшее воскресенье, а также о памяти святых великомученицы Варвары, святителя Николая Мирликийского, святителя Амвросия Медиоланского и святителя Иоасафа Белгородского.

Ведущая: Марина Борисова

Марина Борисова:

— Добрый вечер, дорогие друзья, в эфире программа «Седмица», в которой мы каждую субботу говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин.

Протоиерей Федор Бородин:

— Здравствуйте.

Марина Борисова:

— И с его помощью мы постараемся разобраться, что ждет нас в церкви завтра, в 28 воскресенье после Пятидесятницы и на наступающей неделе. Ну и, как всегда, по воскресеньям мы стараемся понять смысл богослужения, исходя из тех отрывков из апостольских посланий и Евангелия, которые прозвучат завтра в храме за Божественной Литургией. Мы услышим отрывок из послания апостола Павла к Колосянам из первой главы стихи с 12 по 18. Абсолютно поэтический отрывок. Там просто такой вот поэтический гимн Христу. Но в нём есть выражения, которые, может быть, в силу изменения смыслов в нашей культурной традиции не всегда понимаются. И кроме этого, чтобы, мне кажется, понять, зачем апостолу Павлу педалировать, казалось бы, вполне понятные нам сегодня вещи, почему ему понадобилось так подробно писать колоссянам, что там было в Колоссах и какие ереси процветали в тот момент, когда он писал это послание. А отрывок начинается со слов: «благодаря Бога и Отца, призвавшего нас к участию в наследии святых во свете, избравшего нас от власти тьмы и введшего в Царство возлюбленного Сына Своего», и дальше говорится о прощении грехов, о том, что «Сын Божий есть образ Бога невидимого, рождённый прежде всякой твари», и то, что «Глава Тела церкви» и «Начаток, Первенец из мертвых». Вот почему так важно для апостола Павла акцентировать эти понятия, и почему это так важно для нас сегодня?

Протоиерей Федор Бородин:

— Вообще слова апостола Павла прежде всего звучали в синагогах для евреев в рассеянии и для тех прозелитов, то есть принявших иудаизм, веру в единого истинного Бога, жителей городов, куда эти послания приходили. А это были люди, воспитанные совершенно в других традициях: и мыслительных, и философских, и с другим понятийным совершенно языком, одно и то же слово «бог», «боги» могло звучать совершенно по-разному в языческом мире и в мире монетеизма, и возникало очень много непонимания просто, просто очень много непонимания, которое потом уже после оформилось в то, что в истории церкви обычно называют различными толками, ересями гностицизма. Когда Христос воспринимался как один из посланников Божиих, один из ионов, одно из явлений Божества, и вот это такая как бы каша, как мы сейчас бы это могли назвать, богословская, которая была совершенно невыносима для слуха или для ума человека веры Ветхого Завета и веры Израиля. И апостол Павел поэтому говорит такие вещи, которые как бы опрокидывали, опровергали вот то непонимание, которое было в этой среде. Но ваш вопрос, Марина, прекрасный о том, чем это важно для нас сейчас, потому что тот контекст совершенно сейчас не актуален для нас. Мы уже две тысячи лет христиане из язычников, у нас совершенно другие проблемы, мне кажется, что в этом отрывке есть вещи, которые надо постоянно нам себе напоминать, потому что мы люди, которые обязательное покаяние христианское как святитель Игнатий Брянчанинов называет его фундамент духовной жизни, часто обращаем в полное разочарование в себе, в промысле Божьем, и даже в уныние, и даже в отчаяние. И вот для нас в этой ситуации важно очень прочитать, что мы благодарим Бога и Отца, Который призвал нас к участию в наследии святых, избавившего нас от власти тьмы, то есть от власти сатаны и его царства адского, введшего в Царство возлюбленного Сына Своего, в котором мы имеем искупление грехов, искупление кровью Его и прощение грехов, введшего в Царство возлюбленного Сына Своего. Прошедшее время совершенный вид. Мы введены в это Царство. Нам оно даровано. Мы избавлены от власти тьмы. Мы, если подпадаем под эту власть, то делаем это добровольно. Но мы имеем прощение грехов во Христе. Тогда, когда мы каемся, тогда, когда мы творим дела любви, тогда, когда мы изо всех сил стараемся поступать по заповедям христовым, мы прощены, и это было уже совершено Господом Иисусом Христом и через это прощение, через Его любовь, через Его крестную жертву мы вошли уже в это Царство, мы находимся в нем, и слова Христа: «Царство Божие внутри вас» вот с точки зрения послания колоссянам, они звучат по-другому и со значительно большей надеждой. И напоминать себе об этом надо, когда особенно мы, как люди, может быть, многие из нас, уже долгие годы живущие в церкви, когда мы все больше и больше в себе разочаровываемся, кто-то из нас начинает опускать руки и говорить: да ничего у меня не получается, да столько лет, да все одно и то же. Вот если ты Христа любишь, Христос любит тебя настолько, что ты уже в Его Царстве. Об этом забывать нельзя.

Марина Борисова:

— Обратимся теперь к отрывку из Евангелия от Луки, из 17 главы, стихи с 12 по 19. Я думаю, что этот эпизод большинству наших радиослушателей хорошо известен и памятен. Это рассказ о том, как в одном селении, входящего с учениками Спасителя встретили десять человек прокаженных и обратились к нему: «Иисус, Наставник, помилуй нас». И Он отослал их показаться священникам, и те по дороге очистились от проказы. Из десяти человек вернулся только один поблагодарить Христа за освобождение от недуга. И тогда Иисус сказал: «Не десять ли очистились, где же девять? Как они не возвратились воздать славу Богу, кроме сего иноплеменника». Дело в том, что вернувшийся был не иудеем, а самарянином. Мы неоднократно говорили о разнице между иудеями и самарянами, и для иудеев самаряне были действительно чужаки и абсолютно не принадлежащие к тому избранному Божьему народу, которым они считали себя. Вот в этом отрывке очень много смысловых акцентов. Мне кажется, надо на сегодня выбрать, может быть, самый актуальный,

Протоиерей Федор Бородин:

— Самый актуальный для каждого, наверное, свой. Я люблю очень этот отрывок. Мы перед поздней Божественной Литургией каждое воскресенье служим благодарственный молебен. Бога хочется благодарить больше и чаще. И читаем именно этот отрывок в нашем храме. Что важно? Во-первых, важно понять, почему Христос послал к священникам. Потому что от проказы могло исцелить только чудо Божие. Человек, заболевший проказой, был полностью обречен. И то, что проказа закончилась, должен был засвидетельствовать посредник в сане священнослужителя. Когда Христос им это говорил, они это понимали. И то, что их веры было достаточно для того, чтобы принять это повеление, не разочароваться, не сказать, ну, столько мы о Нем слышали, а Он нам просто сказал, идите вон там далеко, и каждый в свое селение, где есть священники, вот пошли и приняли исцеление. То есть веры хватило на то, чтобы пойти и быть исцеленными. Прекрасно. Но только один из них услышал: вера твоя спасла тебя. Вера этих людей была сильна? Была ли она спасительна для них? Остается под вопросом. Мы не знаем их судьбу и душу, только Господь это знает. А вот человек, который благодарит, его вера засвидетельствована чудесами Божьими или не засвидетельствована, это уже не так важно. Это человек, вера которого спасает, который спасается верой. Потому что благодарность есть необходимость человеческой жизни в Боге. Вот человек, который Бога не благодарит, даже тогда, когда на него сыпятся вот такие удивительные благодеяния, как на этих людей, этим показывает, что ему нужно Божие, а не Бог. Понимаете, вот не сам Господь. А этому человеку нужен был сам Господь. Когда ты был вычеркнут из жизни, когда ты знал, что ты больше никогда не подойдешь, не обнимешь жену, не поцелуешь детей, не благословишь внуков, не разделишь с ними трапезу пасхальную, никакую больше, и ты изгнан в пустыню, питаешься подаянием, тебя отовсюду гонят, и вдруг ты можешь вернуться. Вот, конечно, обычный человек бежит сказать: я исцелен, я снова с вами, любимые люди, обнять их, расцеловать их, но этому человеку нужен был Господь больше, чем, может быть, вполне законная радость жизни. Вот у этого человека все стояло на своем месте. Сначала Господь, а потом уже семья, вторая, данная чудом Богом жизнь, и именно поэтому вера этого человека была спасительная. Все, что мы имеем — это дар Божий, всё, что мы имеем. И если человек за это не благодарит, то, значит, человек эти дары не усвоил, не понял, не осмыслил, и фактически не принял, и не достиг той цели, ради которой Господь это дал. А человек, который благодарит, их усвоил и достиг цели Божественного промысла. И святые отцы говорят, что человек, который благодарен, причем благодарен всегда, и за малое, и за большое. Как мы в литургии читаем, что мы благодарим Бога о благодеяниях, которые знаем и которые не знаем. Это текст анафоры. И вот такой человек действительно спасается, и это есть на самом деле совершенно нормальное устроение человека. Благодарность. Причем интересно, что благодарность как правильное духовное устроение человека рождает правильное отношение к другим людям. Вот апостол Павел, в одном из его посланий есть такие слова, он говорит: «нам нужны вы, а не ваши». И он всегда это подчеркивал. Он, конечно, писавший, что труждающийся достоин пропитания, знав же эти слова Христа, мог питаться от трудов людей, допустим, в Эфесе, где он жил два года, и его просто готовы были носить на руках, огромная любящая его община. Но он специально, как мы знаем, делал палатки для того, чтобы никогда ничем не воспользоваться, чтобы никто не мог даже заподозрить его в том, что ему нужен не сам человек, а то, что он от него может получить. Вот когда человек к Богу относится именно так правильно, он и ко всем остальным так относится. И это, наверное, лучшая проповедь.

Марина Борисова:

— Но это воскресенье у нас отмечено ещё памятью очень важной для русских православных людей святой, святой великомучницы Варвары. Её начали почитать на Руси чуть ли не одновременно с принятием христианства. Почему история вот этой древней святой, которая пострадала от руки собственного отца, стала такой знаковой для русской православной церкви?

Протоиерей Федор Бородин:

— Святой мученице в Варваре всегда молились, чтобы человек не умер без Причастия и покаяния. А для христианина, наверное, это вообще самая главная молитва. Известно, например, что многие подвижники, ну, святитель Иннокентий Херсонский, например, всю свою жизнь, во время ектеньи просительной о христианской кончине живота делал земной поклон и истово молился. Имеется в виду, что такое христианская кончина? Это кончина с Причастием Тела и Крови Христовых, с примирением со всеми, в чистой совести и в покое. Вот благодать у этой великой святой такая. При этом почитается она особенно потому, что ей пришлось на себе, на своей судьбе увидеть исполнение слов Христа: «враги человеку домашние его». Отец, её родитель, был её главным мучителем, сам пытал её, сам обезглавил, потому что он был организатором в своей области гонений на христиан, и когда его дочь объявила себя христианкой, для него это был величайший позор. Он пришёл в лютую ярость и забыл о любви, о естестве отцовском, и о том, какая она была маленькая, как он ей радовался, и обо всём забыл. Но эта юная девушка оказалась крепка верой настолько, что никакие уговоры, никакие боли, пытки не смогли ее заставить отказаться от самого главного — от любви ко Христу, к ее Небесному Жениху. Вот мне кажется, что есть еще святые мученики, в мучениях и кончине которых принимали участие родственники, но настолько яркого воплощения вот этого пророчества Христова, своих последователей, наверное, нет ни у кого больше. И вот это умение во всём увидеть главное, то есть любовь ко Христу, юному христианскому русскому народу, была очень мила. Именно это, кстати, особенно поражало людей в подвиге Бориса и Глеба. Почему это были настолько почитаемые первые причисленные к лику святых русские люди, которые вот в той ситуации, в которой они были, сумели воплотить то, что мы иногда проскальзываем умом и вниманием в словах, допустим, пророка Давида. «Господи, научи меня оправданием твоим». То есть увидеть правду Божию в той ситуации, которая у тебя есть. Вот где сейчас правда Божия? Правда Божия не послушаться отца в этой ситуации. Страшно сказать. Нарушить пятую заповедь, которая известна всем христианам, это ветхозаветная заповедь. Христианин призван к большему исполнению заповедей, не к минимуму. Вот поэтому, я думаю, что этот великий человек так и почитался.

Марина Борисова:

— Напоминаю нашим радиослушателям, в эфире Радио ВЕРА еженедельная субботняя программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Фёдор Бородин. На этой неделе у нас один из таких всем известных, любимых и ожидаемых, в особенности Рождественским постом праздников — это Николин день, 19 декабря, память святителя Николая Мирликийского, и один из праздников так называемого рождественского цикла, 22 декабря — праздник Зачатия Пресвятой Богородицы. Мне хочется с него начать, потому что вообще праздник зачатия сам по себе уникален, мне кажется. Ну, рождение — да. Ну, рождение в вечность — да. Но праздник зачатия — это очень, мне кажется, важно.

Протоиерей Федор Бородин:

— Да, события эти не вошли в Священное Писание, они известны нам из древнего Предания церкви, которое опирается на такой апокрифический текст. Апокрифический не значит еретический, я напомню нашим слушателям. Так называемое «Протоевангелие Иакова», первое упоминание о котором относится ко II веку. Но это Предание Церкви опирается на то, что плод любви Иоакима и Анны, который стал дверью введения во Вселенную Бога, как бы вхождением, кивотом завета, открытым раем, лестницей, возводящей на небо, как мы хвалим Пресвятую Богородицу. Конечно, этот плод мог быть только плодом великой любви, великого смирения, великого терпения, молитвы и целомудрия. И вот само наличие праздника зачатия, мне кажется, опровергает тех людей, которые поныне есть, к сожалению, среди чьей-то русской православной церкви, которые относятся как к какой-то скверне к деторождению и к супружеской жизни, законных супругов. К сожалению, мы с этим сталкиваемся. Я помню, как мой соученик по семинарии, сейчас замечательный архимандрит, уже тоже весь седой, как он, когда узнал о том, что я подал документы на хиротонию, он мне сказал: «Федь, ну мы же понимаем, что белое духовенство — это не то». Я говорю: «Почему?» «Ну как почему? Вы же ведёте брачную жизнь». Я говорю: «Друг, а ты каноны церкви знаешь? Ты знаешь, что тот, кто гнушается браком, если он пресвитер, должен быть извержен, а если мирянин, отлучён»? Гнушается браком не ради воздержания, имеется в виду своё личное воздержание. Ты — да, для тебя — да, для тебя это скверна. Ты принял постриг, ты дал обет целомудрия. Вот, к сожалению, вот такое отношение оно есть. И празднование зачатия, оно должно опровергать это отношение и приводить людей к трезвому, взвешенному такому взгляду на жизнь.

Марина Борисова:

— Мне кажется, что весь рождественский цикл, он очень семейный. Вот даже все участники событий, они какие-то дальние, близкие родственники, всё переплетено в этой истории, и, мне кажется, она потому так воспринимается, тепло, и вот к ней человек тянется с детства, потому что эта история, она история семьи, идеальной семьи, которой, мне кажется, всем нам сильно не достаёт периодически.

Протоиерей Федор Бородин:

— Да, у нас семейных людей в лике святых значительно меньше, чем аскетов-монашествующих, что, наверное, для большинства чад Русской православной церкви немножко горько. Иоаким и Анна, Захария и Елисавета, святая Моника, Сепфора, мама Иоанна Златоуста и другие великие матери и жены, которые принесли своим плодом в мир величайших святых, они утешают и укрепляют нас, семейных людей.

Марина Борисова:

— Ну, а давайте теперь о нашем любимом святителе Николае Мирликийском поговорим. Ну, казалось бы, что мы знаем достоверно о святителе Николае? Ведь очень немного. Но такое ощущение, что он тоже нам всем родственник. Даже независимо от того... человек, может, его жития никогда не читал, но вот он в церковь приходит, первым делом он находит глазами икону святителя Николая, идёт свечку ставить. Это какое-то совершенно иррациональное влечение, которое, я не знаю, можно его объяснить, нельзя объяснить, но оно есть, вот эта сердечная тяга к святителю Николаю.

Протоиерей Федор Бородин:

— Его можно объяснить только тем, что святитель Николай жив у Господа, любит всех нас, и эта любовь явлена в огромном количестве свидетельств о его чудесной молитвенной помощи. Как известно, к пустому колодцу за водой не ходят. Святитель Николай и в моей жизни творил чудеса, и в жизни очень многих известных мне людей. И эти чудеса их в жизни христианской, прихода любого, можно просто записывать, настолько он близок каждому из нас. Дело, конечно, в том, что святитель Николай — это то, что мы называем «правило веры» в тропаре. Что такое правило? Правило — это образец. Вот там лежит в Париже метр какой-то... Он с камерой, по-моему, у них, я не помню, где. И это эталон. Вот это, по-славянски, это правило. Это то, почему, допустим, правило для весов, гиря, там, пуд в московской палате торговой, и все остальные гири меряются по этой гире. Вот это такое правило. Вот каким должен быть христианин? Вот таким. А каким он должен быть? А он должен любить людей, стремиться им помогать, молиться за них и приводить их в Царство Небесное. И это продолжает быть, это продолжает являться, и поэтому, опираясь на это, мы, сами по себе люди грешные, мало молящиеся, плохо кающиеся, мы обретаем в нем учителя, наставника, которому хотим подражать.

Марина Борисова:

— Вот удивительно, почему-то мы с радостью запоминаем все истории о его благотворительности, отсюда вся традиция рождественских подарков, вот эта история про трёх девушек, которым он тайно подложил приданное. Это мы запоминаем, но почему-то реже вспоминаем о том, что ведь он пострадал при Великом гонении, и он в темнице был, и что он был на Первом Вселенском Соборе. Об этом мы вспоминаем крайне редко. Это не так важно?

Протоиерей Федор Бородин:

— Вы знаете, если читать внимательно акафист святителю Николаю, даже там описывается его подвиг восхождения к созерцанию в молитве. И это был человек, правивший кафедрой города, но при этом человек, пребывавший внутри себя в безмолвном предстоянии Богу постоянно в молитве и созерцании. Как это получается у людей, мы не знаем, я не знаю. Я помню, как однажды в далеком девяносто первом году не приехал преподаватель Священного писания из Москвы, не смог. Его заменили одним игуменом из Лавры, которого вырвали после службы резко. Он пришел, сел за кафедру и говорит: какая тема? Не был готов совершенно человек. Ему говорят, такая-то. Такое-то послание апостола Павла, не помню, какое. Минутная пауза, и человек выдает интереснейшую лекцию. Интереснейшую лекцию с хода. При этом я сижу за первой партой и вижу, что его рука перебирает чётки. То есть человек читает лекцию, к которой не готовился, конспекта перед ним не лежит, при этом ум его творит молитву. Понимаете, вот святитель Николай был такой в совершенстве. И, конечно, это позволяло ему иметь столько, как мы сейчас говорим, ресурсов, что он стал действительно... это маленький заброшенный городок, где сейчас христиан нет вообще, в Турции. Там только остался храм, где он служил, греки раз в году приезжают, им разрешают служить, к сожалению. Но епархия этого человека распространилась на весь мир. Но о страданиях святителя нам стало достоверно известно уже в 20 веке, когда при тщательнейшем исследовании его мощей, хранящихся в Бари, в Италии, патологоанатомы сказали, что этот человек, во-первых, исходя из того, как сохранились плечевые суставы, поднимался на дыбу, а во-вторых, что он в течение долгого времени был в сыром, холодном помещении. Это стало известно по его костям. То есть, может быть, житие и не сохранило этого, но во время гонения святитель Николай претерпел и мучения, и страдания. Но в древней церкви называли мучениками только тех, кто погиб. Тех, кто претерпел, не называли. Может быть, поэтому этого не осталось в житии, но теперь мы это знаем, мы можем включить это в житие.

Марина Борисова:

— В эфире Радио ВЕРА программа «Седмица» в студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Фёдор Бородин. Мы ненадолго прервёмся, вернёмся к вам буквально через минуту, не переключайтесь.

Марина Борисова:

— Еще раз здравствуйте, дорогие друзья! В эфире наша еженедельная субботняя программа «Седмица», в которой мы каждую субботу говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья предстоящей недели. В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость — настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке протоиерей Федор Бородин. А на этой неделе у нас два памятных дня, которые дают возможность разобраться в том, что такое ересь Ария. Мы очень часто в житиях святых, в церковной истории сталкиваемся с этим именем и с этим понятием, но поскольку это всё дела давно минувших дней, преданье старины глубокой, для многих из нас непонятно, вокруг чего столько копий ломалось и столько крови человеческой было пролито. Мы 20 декабря будем вспоминать святителя Амвросия Медиоланского, а 21 декабря будем вспоминать 62 иереев и 300 мирян, которые пострадали от ариан в Африке. Вот, казалось бы, совершенно несвязанные вот такие события. Связаны они тем, что и Амвросий Медиоланский положил жизнь на борьбу с арианской ересью, и вот эти несчастные христиане в Африке, пострадавшие от вандалов, но благодаря тому, что вандалы использовали в своих политических, как сейчас мы сказали бы, целях именно арианскую ересь и возможность разделить христиан для того, чтобы было у них больше возможности утвердить своё господство, вот причём самым жёстким образом. Что такое арианская ересь, что за камень преткновения, а главное, почему она даёт себя знать как фантомная боль периодически и в наши дни?

Протоиерей Федор Бородин:

— Дело в том, что есть люди, которые не могут постичь Господа Иисуса Христа сердцем. Христос сказал: «Блаженны чистым сердцем, потому что они увидят Бога». Сердце этих людей нечисто. Нечисто не в смысле даже каких-то, может быть, там, очевидных грехов, но в силу того, что они горды. А как мы знаем из Священного Писания, нечист пред Богом всяк высокосердый. Такой человек пытается понять Бога своим разумом, причем не относится к этому как к тайне, не подходит к этому как с благоговением, не понимает, что есть вещи, о которых лучше молчать, как, например, святитель Иларий Пиктавийский, у него есть такие слова, удивительно, он говорит, только злоба еретиков заставляет нас говорить об этих тайнах. То есть просто так говорить о соединении воль и природ во Христе, как это иногда принято и как это иногда коробит в учебниках по догматике, например. Вот нельзя, понимаете? Но этим людям надо всё понять. И таким был Арий. Понять Господа Иисуса Христа невозможно. Это тайна. Это тайна, которая была от века, как говорит апостол Павел, но которая нам открыта. Понимаете, а тайна — это не загадка. Загадка — это то, в чём надо разобраться, как в такой интеллектуальной задаче. А с тайной надо научиться жить. Ты должен понять, что ты стоишь перед морем, которое нельзя вычерпать шлемом. Помните, это древний образ, да? Что значит вычерпать шлемом? Шлем кратен объёму человеческой головы. И вот древние наши отцы, они говорили, что нельзя вместить море в голову человека. К этому надо привыкнуть просто. Арий, как человек высокого образования, принадлежавший к эллинистической культуре, он пытался всё объяснить, и он не мог понять, как это Христос есть Богочеловек, как Он может быть Богом, и как Он может быть Богом вместе с Отцом и Святым Духом. И попытался это объяснить следующим образом, что это есть первое творение Божие и так далее. Я даже не хочу повторять все эти вещи, они действительно живы до сих пор, потому что люди пытаются себе это объяснить. Ну, например, есть современные сектанты, которые так, не хотим их называть здесь, которые так думают. Но Арий попытался это навязать всем остальным. Была поднята целая волна, было много епископов, которые его поддержали. Вроде бы на Первом Вселенском соборе ересь была осуждена, она потом дала о себе знать, но церковь в лице своих величайших богословов, она это отвергла. Как это происходит, это тоже тайна. Церковь никогда не ставила перед собой задачу написать учебник по догматике полный. В первый раз православная церковь сделала это руками Иоанна Дамаскина, то есть в восьмом веке, «Точное изложение православной веры». Церковь делала это в ответ на лжеучение. Она вглядывалась в молитве и в молчании внутрь себя, и какую-то новую попытку изложить христианство сравнивала с тем, что было принято от апостолов и неповреждённой хранится и поныне, и говорила: нет, это не та вера, которую мы приняли от апостолов. От апостолов мы приняли веру, что Господь Иисус Христос есть Бог. Поэтому все твои размышления, Арий, они нами не принимаются. Ариане кричали: ну как же, логично, понятно, нормально, давайте все это объясним. Нет. И тогда уже появлялись люди такие, как Амвросий Медиоланский, Афанасий Великий, Григорий Нисский, Григорий Богослов, которые боролись тоже с арианством. И они говорили на языке эллинистическом: нет, это вот так, вот так и вот так. Но всё равно это некоторая грань этой тайны, это всё равно не охват всего догматического учения. Вот в качестве примера могу привести знаменитое постановление 4-го Вселенского собора Халкидонского. И там «неслитно, неизменно, неразлучно, нераздельно». Четыре «не». То есть, вот это не так, не так, не так и не так. А как? Об этом орос собора не говорит, потому что это тайна, понимаете, потому что святой, он умеет жить с тайной, и это правильное отношение к Богу. Есть определенная ступень, грань, до которой тебя Господь допускает, и познавать Бога умом нужно, «пойте Богу разумно» — Давид говорит, до определенной степени, а дальше только сердце.

Марина Борисова:

— Вот удивительная штука. Церковь очень долго пыталась ариан убеждать. И на самом деле, ведь были и епископы ариане, и были правители ариане, и были миссионеры ариане. Собственно, откуда арианский извод верования христианского перешёл к вандалам?

Протоиерей Федор Бородин:

— К готам, да.

Марина Борисова:

— Это же миссионерские путешествия. И очень долго существовало как бы два таких течения, которые пытались друг друга в чём-то убедить. Почему не было желания применить силу? Вот был Первый Вселенский собор, который, казалось бы, расставил все точки над «и», но ничего не...

Протоиерей Федор Бородин:

— Желание применить силу было, было со стороны ариан и императоров.

Марина Борисова:

— Да, было желание применить силу. Не только желание, но и осуществление.

Протоиерей Федор Бородин:

— Да, осуществившееся желание. А, к счастью, в то время христиане ещё понимали, что этого нельзя делать. Интересно, что именно во время жизни Амвросий Медиоланского впервые в Милане, то есть в Медиолане, как он тогда назывался, был казнен еретик. И это произвело... властями города без как бы санкции церкви, это было подобно разрыву бомбы просто. Этого делать нельзя. Понимаете, христиане не могут этого делать. Когда впоследствии это делалось, когда государство видело в еретиках для себя угрозу, вот, конечно, христиане-правители свою веру предавали. Максимум, наверное, это изгнание, чтобы уберечь от соблазна людей, но ни в коем случае не казнь. Это, к сожалению, повторялось в нашей истории со старообрядцами, когда государство так яростно их подавляло. Вот это беда, это неправильно. Вы знаете, я бы все-таки немножко поднялся повыше, сказал, потому что для нас это очень важно. У меня есть воспоминание, одно детское. Когда я, маленький ребенок, и папа приходит с работы, я вижу, что ему плохо. Я его спрашиваю: что такое? Он говорит, сыночек, я не могу тебе это объяснить. Но с удивлением смотрит на меня и понимает, что я понимаю главное, что ему плохо. Понимаете, вот любящее сердце ребенка, не интеллектом. Я, конечно, не мог понять, что у папы на работе там происходит. Это даже мне нельзя было объяснить в мои там семь лет. А сердце чувствует. Понимаете, любящее сердце познает Отца земного и Отца небесного. И когда человек сталкивается с лжеучением, а их сейчас тьма тьмущая, каждый во что горазд богословствует в кавычках очень часто, вот любящее Христа сердце, погруженное в молитву, имеющий личный опыт общения в молитве, оно безошибочно знает, где правда, где неправда. Совершенно потрясающий случай был рассказан нам покойным московским подвижником, отцом Глебом Калядой. Вот он нам рассказывал, я был еще молодым диаконом, они пошли в Бутырку, это первая тюрьма, в которую пустили священников. И было так много желающих поговорить о вере, что ему пришлось привлечь катехизаторов, что тогда было совершенно немыслимым делом. Это были миряне, давно воцерковлённые. Один из них был и по внешности, и по происхождению такой заиорданский казак. И когда он приходил в камеру и начинал говорить о Христе, это вызывало оторопь в течение первых одной или двух минут. А дальше уголовники, иногда приговорённые к смерти, слушали его внимательно и готовились к крещению. В это же время выбил себе разрешение приходить глава «Белого братства», там был такой Иоанн, это был такой красивый, русский, осанистый, с прекрасной бородой человек, который купил себе облачение в софринском магазине, посох, панагию, рясу, клобук. И приходил как с картины Корина. Проходило полторы-две минуты, и заключённые стучали изнутри, не скажу кельи — камеры, и пинками его оттуда выталкивали. То есть вот эти уголовники, которые искали Христа, они моментально чувствовали, где есть Церковь, а где нет Церкви. Вот этот случай меня совершенно поразил. И, конечно, Церковь, настоящая, молящаяся Церковь, особенно, поскольку арианство так было насаждаемо в Египте, это территория монашествующих тысяч и тысяч, там Антония Великого, Макария Великого, Евфимия Великого и прочих столпов молитвы, конечно, они их не принимали.

Марина Борисова:

— Напоминаю нашим радиослушателям, что в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», в которой мы каждую субботу говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами в студии я Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке протоиерей Федор Бородин. 23 декабря у нас церковь вспоминает святителя Иоасафа Белгородского. Мне кажется, замечательный повод, чтобы поговорить о том, что православная аскетика пренебрегает всеми обстоятельствами и находит себе возможность осуществиться тогда и там, где, казалось бы, никакой возможности быть не может по определению. Просто сам период жизни святителя Иоасафа приходится на время, когда казалось, что уже всё, монашество русское закончилось, можно поставить крест на нём и забить его гроб гвоздями. Потому что наши благоверные государи сделали всё возможное, начиная от Петра Первого и заканчивая Екатериной Второй, чтобы изничтожить монашество как класс, как говорили большевики. И в общем, это им вполне удалось, по крайней мере, сделать монашество не желанным уделом, а каким-то таким презренным занятием в восприятии огромного большинства своих подданных. Они успели, потому что уничижение людей, которые выбирают монашеский образ жизни оно на протяжении ста лет всячески внедрялось в общественное сознание, как бы мы сейчас сказали. И помимо того, что сама эпоха была такая, неблагоприятная для аскетики, но сама семья, само рождение будущего святителя само то, что он из рода гетмана Мазепы со всеми вытекающими последствиями, это же среда, в которой человек рождается и воспитывается, то всё, казалось бы, мешало тому, чтобы он просиял как святитель. Однако же происходит то, что происходит, как мы говорили в предыдущей части нашего разговора, по тому таинственному и непонятному, что вообще окружает всё христианство, самого Христа и Его святых, на которых мы смотрим и пытаемся подражать.

Протоиерей Федор Бородин:

— Да, святитель Иоасаф — это удивительный цветок, расцветший просто на снегу, потому что действительно монашество было презираемо и ненавидимо Петром Первым, он так и называл его — «гангреной общества». Мы знаем, что модель христианского мира, встраиваемого в государственную машину, он увидел на лютеранском западе, в Голландии прежде всего. Лютер, как известно, монашество отвергал, своё монашество отверг и вступил в брак, и для Петра Первого это были просто дармоеды, которых уничтожал не только таким образом, он те монастыри, которые оставались, обязал принимать и кормить так называемых негодяев, тогда не было такой коннотации этого слова. Негодяй — это тот человек, который негоден к труду. Это огромное количество инвалидов, без рук, без ног.

Марина Борисова:

— Тем более после войн.

Протоиерей Федор Бородин:

— Да, в петровских войнах. Куда их было девать? Они не могли работать. И чтобы затоптать монастыри, надо было этих людей, многие из которых спивались, их надо было привечать, умывать, кормить, покоить, вот он заставил их принять монастыри, он насильно заставил исполнять монахов заповедь о милосердии к страдающим ближним. Чего возможно они не ожидали, принимая постриг. В этом была такая рука Божья тоже. А ещё это было для того, чтобы в монашество шли и оставались только люди, которым это действительно нужно. А в монашество идут только люди, которые настолько любят Христа, вот из опыта моих соучеников по семинарии, что они отказываются от законного пути создания семьи, для того чтобы ничто не препятствовало общению с Господом. Это люди, которые хотят радикально исполнить христианство. Это не какое-то отдельное христианство. У ученика Антония Великого Исайи подвижника есть такие слова, он говорит: мы приходим в монастырь ни за чем другим, как за совершенным христианством. Вот просто совершенное христианство. Иоасаф Белгородский такой. И если вернёмся к тому, с чего мы сегодня начали, ему действительно были нужны люди, а не то, что они принесут. И когда он умер и выяснилось, что у него нет ни копейки.

Марина Борисова:

— Его хоронить не на что было.

Протоиерей Федор Бородин:

— Да, его не на что было хоронить. Стали искать эти запасы, никто в это не верил, потому что так не бывало. Пётр Первый помимо всего прочего ввёл знаменитый Табель о рангах, который приравнял архиерея по статусу чуть ли ни к губернатору, что очень сильно отдалило архиереев от народа, и народ от архиереев. Этот человек стал большой-большой начальник, который не мог ездить там на двойке лошадей, а только на четвёрке, ну и так далее. Можно Лотмана послушать на эту тему. Очень много лекций у него о чинопочитании послепетровском. Так вот святитель Иоасаф — наследник лаврской монашеской традиции, я напомню, что он был настоятелем Троице-Сергиевой лавры, то есть наследник традиций аввы Сергия. Человек вознесённый так высоко, остался искренним, глубоким, с горящим сердцем монахом. И это позволило ему не искуситься, не привязаться ни к каким возможностям, которые давал его сан, его чин. И рисковать вообще своей жизнью, когда он вступал в противоречие с государем, например, при освящении дворца в Воронеже, откуда он велел снять фигуры языческих богов. И сказал, что я не буду освящать, пока там Артемида, Геракл и прочие языческие боги. Имел такую смелость, ну а человек, который ни за что на земле не держится, а держится только за бога на небе, он такую смелость и дерзновение имеет. Вот такой удивительный святой.

Марина Борисова:

— Ну святые помимо того, что нам доносят их жития, имеют ещё и жизнь мощами, как говорится. Вот удивительная история с погребением святителя Иоасафа, он умер в декабре, а похоронить его не могли до середины января. И что поразительно тело его оставалось нетленным всё это время, хотя вряд ли его бальзамировали или ещё как-то сохраняли.

Протоиерей Федор Бородин:

— Да, дело в том, что Переяславский епископ Иоанн, который был назначен его отпевать, а должен был отпевать именно архиерей архиерея, такая неизменяемая традиция, не мог приехать из-за разлива рек. И все его послушно ждали. Я думаю, воронежцы чрезвычайно радовались этому разливу рек, потому что таким промыслом Божьим было явлено, что действительно мощи не тлеют, то есть знамение победы над смертью явлено в этом святом. С этого момента и началось его почитание, началось, потому что во время своего правления епархией многие очень воспринимали его как излишне строгого деспота. Когда он приехал в Белгород, вот во всем этом разорении, монашеском и приходском он начал наводить порядок. И, конечно, кто-то, да не кто-то, а многие считали его просто таким вот деспотом. А Господь явил, что это не так, что теперь у Воронежа есть свой небесный покровитель. В начале передачи мы вспоминали слова апостола Павла о благодарности Богу, который призвал нас к участию в наследии святых во свете, в Божьем Свете. Вот мы имеем наследие в том свете, в котором пребывает святитель Иоасаф, Амвросий Медиоланский, и другие святитель Николай Мирликийский, которого мы сегодня упоминали, великомученица Варвара. Мы имеем с ними наследие. Мы, как говорит апостол Петр, сограждане святым и присны Богу. И каждый раз, когда мы хвалим или молимся этим святым, вот святителю Иоасафу, восторгаемся, удивляемся, вместе со всей церковью изумляемся подвигам этих людей. Мы верим в то, что когда-то, если мы проживём жизнь правильно, мы с ними встретимся. И вот это наследие их святости, мы соприкоснёмся с ними лично. Дай нам Бог всем этой участи благой.

Марина Борисова:

— Спасибо огромное за эту беседу. В эфире была программа «Седмица». В студии были Марина Борисова и настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке протоиерей Фёдор Бородин. Поститесь постом приятным. Слушайте нас каждую субботу. До свидания.

Протоиерей Федор Бородин:

— До свидания.

Все выпуски программы Седмица

Другие программы

Дело дня

Храму Всех святых, в земле Российской просиявших, необходима помощь

Скачать

Храм Всех святых, в земле Российской просиявших, в городе Дубне объединяет много добрых сердец, поэтому и атмосфера в нём радушная. На приходе стараются помогать всем, кто нуждается. Здесь работает благотворительная столовая, где всегда накормят и обогреют тех, кто оказался в беде. Некоторые прихожане храма трудятся в православном сестричестве милосердия города Дубны. Они навещают стариков в доме-интернате «Рождественский», пациентов в больницах и немощных одиноких людей на дому.

Храм Всех святых, в земле Российской просиявших, ещё долгие годы может принимать, утешать и объединять людей для добрых дел. Только сейчас он оказался под угрозой разрушения. Сильно протекает крыша и появились трещины на несущих конструкциях. Необходим качественный ремонт. Собрать на него средства приходу помогает фонд «Мои друзья». Присоединиться к фонду и поддержать храм в городе Дубне может любой желающий. Сделать это просто – можно зайти на страницу «Моих друзей» my-friends.ru и оставить благотворительный взнос, либо передать для храма стройматериалы или помочь своим трудом.

По всем вопросам обращайтесь в фонд:

+7 (916) 165-82-77, e-mail: info@my-friends.ru

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов

Читать полностью

Другие программы

Светлый вечер

«Путь к священству». Священник Сергий Лабунский

Скачать

У нас в гостях был клирик Елизаветинского храма города Красногорска священник Сергий Лабунский.

Наш гость рассказал о своем пути к вере, о духовных поисках, которые сначала привели его в Католичество, как и почему позднее он пришел к Православию и выбрал для себя священническое служение.

Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.

Константин Мацан:

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии моя коллега, Кира Лаврентьева.

Кира Лаврентьева:

— Добрый вечер.

Константин Мацан:

— И я Константин Мацан. Добрый вечер. В гостях у нас сегодня священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска и еще множество есть регалий, как вас можно было бы представить, например, вы байкер.

Священник Сергий Лабунский:

— Да это так и есть.

Константин Мацан:

— Действующий или бывший?

Кира Лаврентьева:

— Или бывший католик.

Константин Мацан:

— Или бывших байкеров не бывает? Бывший католик.

Священник Сергий Лабунский:

— Бывший католик, да, это уже действительно бывший, здесь уже никаких сомнений. А байкер я действующий, да, действительно, я езжу на мотоцикле уже, пожалуй, восемь лет, как езжу на мотоцикле, и не собираюсь это бросать.

Константин Мацан:

— И член Императорского православного палестинского общества.

Священник Сергий Лабунский:

— Так и есть.

Константин Мацан:

— Много регалий, мы обо всем сегодня поговорим в том контексте, в котором мы обычно с Кирой эти беседы ведем. Я нашим слушателям напомню и вам, что мы говорим о пути человека к священству, к вере, в вере и к священству. То есть такой разговор о пути, о тех событиях, о тех вопросах, которые возникают на этом пути, о тех ответах, которые человек для себя находит. Нам кажется, что те ответы, которые, допустим, есть у вас как у человека, пришедшего к православному священству, могут так или иначе срезонировать с теми вопрошаниями, которые есть у нас радиослушателях, любого человека, который задумывается о своих отношениях с Богом и о своем пути. Вот об этом бы сегодня хотелось поговорить.

Священник Сергий Лабунский:

— Конечно.

Кира Лаврентьева:

— Отец Сергий, путь у вас извилистый, что уж греха таить.

Священник Сергий Лабунский:

— Весьма.

Кира Лаврентьева:

— Мы сегодня обязательно об этом поговорим. Но я предлагаю начать с интересной, поворотной точки вашей биографии, когда вы, поглотив буддистскую литературу, поглотив мусульманскую литературу, пришли к полной внутренней каше. И вывел вас из этой каши свет европейской истории, которую вы горячо любили, и благодаря ей, вы все-таки обратились к христианству, но в католичество.

Священник Сергий Лабунский:

— Да-а.

Кира Лаврентьева:

— Расскажите об этом, пожалуйста, поподробнее. Как вообще протекала вся ваша история религиозного поиска, и почему католичество и почему вы все-таки из католичества-то потом ушли? Вот очень нам интересно, отец Сергий.

Священник Сергий Лабунский:

— Да, я согласен, любопытная история. И, увы, не краткая совсем.

Кира Лаврентьева:

— Это хорошо. Это нам подходит.

Священник Сергий Лабунский:

— Я постараюсь короче. Дело в том, что в подростковость, как это у многих бывает, начался какой-то религиозный поиск. Вопросы, зачем я здесь, откуда я здесь, какой в этом вообще смысл существует. Мне кажется, что большинство людей с этим сталкиваются и, так или иначе, для себя на эти вопросы отвечают. В моем случае получилось так, что я из совершенно неверующей семьи, никто моим религиозным образованием никогда не занимался, и поэтому мир религии для меня был принципиально иным миром. Не тем, что я видел каждый день вокруг себя. И я прекрасно помню, как еще в детстве, в достаточно далеком детстве, в глубокие 80-е годы, в начале 80-х меня моя бабушка водила в храм Всех святых на Соколе. Водила она меня всего раза три за все мое детство, то есть она не была тоже воцерковленным верующим глубоко человеком. Но просто ей казалось, что надо это сделать хоть немножечко, хоть несколько раз. Тогда еще маленьким детенком я приходил в этот храм на Соколе и попадал буквально в сказку, я помню эти мерцающие лампадки в полутьме, я помню очередь людей на исповедь, эти строгие вдохновленные и спокойные при этом лица, я помню размеренный ритм богослужения. И все это настолько глубокое впечатление тогда на меня произвело, и произвело именно непохожестью на повсеместную, повседневную жизнь. Я это запомнил. Тогда, конечно, это никакого эффекта видимого не дало в моей жизни. Естественно, я был маленьким ребенком, что родители скажут, то я и делаю, пытаюсь, по крайней мере. А в последствие, когда в подростковый возраст пришел, подростковость наступила, возник этот религиозный поиск, возникли вопросы, зачем, откуда, и что, и куда. И я вспомнил вот эту радость от общения с Богом из того детства. Обычно в подростковость у человека формируется критическое мышление, человек отрицает все, что ему раньше говорили, пытается свою позицию выработать. И здесь это сыграло на руку, потому что, повторюсь еще раз, у меня семья была неверующая абсолютно, мы о религии, как правило, не говорили вообще. И мой бунт подростковый вылился в интерес к религии. Я сейчас обратное явление наблюдаю среди детей верующих родителей.

Кира Лаврентьева:

— Да, это интересно.

Священник Сергий Лабунский:

— Потому что у них как раз бунт выражается в отрицании религии. То, чем их кормили все детство, порой бывает даже чрезмерно, ломая их волю, принуждая их, и в подростковость их бунт выражается в поступках против религии. А у меня наоборот получилось, изначально не было никакой религиозности. Я прекрасно понимаю, что если бы мои родители были верующие и, не дай Бог, они бы пихнули меня в какую-нибудь воскресную школу... Вы знаете, что со школой у меня были тяжелые отношения в свое время, я ее не очень любил, она меня тоже, прогуливал активно. Даже само слово «школа», да еще и воскресная, когда вроде бы не должно быть никакой школы, а она есть, я думаю, меня бы очень сильно оттолкнуло.

Кира Лаврентьева:

— Несистемный вы человек, отец Сергий.

Священник Сергий Лабунский:

— Да. Слава Богу, что этого в моей жизни никогда не было. Возвращаясь к подростковости моей, к этому бунту моему, получается то, что мне стало интересно духовность, пока так общим словом назовем, без конкретики, без деталей, просто духовность. И действительно, прогуливая школу, я прогуливал ее в основном в библиотеке, потому что там тепло, сухо, можно было посидеть и никто не спрашивал, что я тут вообще делаю в середине буднего дня.

Константин Мацан:

— Читали или просто сидели?

Священник Сергий Лабунский:

— Нет, читал, а что там еще делать-то? Конечно, читал.

Кира Лаврентьева:

— Мыслить. Размышлять.

Священник Сергий Лабунский:

— Нет. Вначале началось все с каких-то таких легких книжечек, конечно же. Но потом они мне очень быстро наскучили, а интерес был — здесь мы подходим к вопросу истории — интерес был у меня всегда к европейской истории, мне она очень нравилась, как, наверное, всякому мальчишке нравятся солдатики, войнушки, и мне это тоже очень нравилось. А поскольку я очень любил, не знаю, помните вы — не вспомните, был такой в 90-е годы сериал «Горец» по телевизору с — Господи, как его звали-то? Фильм был с Кристофером Ламбертом, а сериал...

Константин Мацан:

— Я помню, да, был такой сериал, а актера тоже не помню.

Священник Сергий Лабунский:

— Сериал не помню кто, но там главного героя звали Курган Маклауд. Мне это безумно нравилось. Я обожал этот сериал, потому что в нем сочеталось и одно и другое, там замечательные флешбэки в историю, показывали, как они в истории бегали друг другу головы рубили, там была мистика, почему эти люди бессмертные и почему они продолжают рубить друг другу головы в двадцатом тогда еще веке. То есть здесь все сочеталось, и меня тогда этот сериал очень увлек. С него начался мой интерес к истории, именно к европейской истории, поскольку на ней был сфокусирован сюжет этого сериала. Я начал копаться и меня безумно увлекли крестовые походы, потому что это опять войнушка, мальчишки любят мечами махать. Крестовые походы. Сплав мистики и истории прекрасно здесь ложился в контекст военно-монашеских орденов, которыми я тоже увлекся, там тамплиеры, госпитальеры, меченосцы и прочие тевтонцы — военно-монашеские ордена. Конечно, это все привило мне огромную любовь к европейской старине. И вот эта европейская старина, вплотную связанная с христианской духовностью, естественно, в латинском его изводе, в латинском варианте, и привела меня в итоге где-то к концу 90-х к приходу в католическую церковь. То есть я тогда, когда читал все эти книжки в библиотеке по свободомыслию, даже по эзотерике, иудаизму, исламу, что там только не было, все в куче было. Но христианство для меня всегда было чем-то особенным. Во-первых, потому что была эта память из детства, переживание иного мира, прикосновение к иному миру через бытие в церкви. На самом деле разовое прикосновение, не постоянное, буквально разовое, три раза, может быть, четыре за все мое детство меня бабушка водила в храм, с одной стороны. И с другой стороны, это увлечение войнушкой, войнами, все как-то сложилось и вот вышло, получилось так.

Константин Мацан:

— А что заставило потом все-таки из католичества перейти в православие?

Священник Сергий Лабунский:

— В первую очередь, глубокое разочарование в католичестве, хотя бы просто потому, что когда католик живет в России, он на самом деле с католичеством в его бытовом виде никогда не сталкивается, никогда не видит этого. Он находится в неком стеклянном пузыре, отделенном от общего мира католического. Находясь в России, католичество находится под сильным влиянием Православной Церкви. Поэтому католичество в России достаточно консервативно. И, находясь в России, русский католик, как правило, не видит всего того ужаса обновленчества, которое на самом деле присутствует в католической церкви сейчас в той же Европе. Мне посчастливилось вплотную столкнуться с обновленчеством, потому что я некоторое время жил в посталантуре Доминиканского ордена в Фастове на Украине. Я некоторое время был в Польше и там — Польша это традиционная католическая страна — и там я сталкивался напрямую с бытовым католичеством. Не с каким-то его рафинированным изводом, которое здесь у нас в России есть под сильным влиянием православия, а именно с таким католичеством, каким оно вообще в принципе и является на бытовом уровне. И я видел все модерновые совершенно каких-то невообразимых конструкций храмы, которые от амбара сложно отличить. Я видел, как были изуродованы древние храмы под новый обновленческий манер, как старые алтари ломались. Это, кстати говоря, история нашей Москвы, для этого не нужно даже в Польшу ехать. В Москве католический храм святого Людовига, это старейший действующий католический храм на территории России, он не закрывался никогда в советское время. И там были прекрасные престолы, там были три каменных престола и один сбоку посвященный святому Иосифу деревянный престол. И когда 90-е годы пришли к нам сюда в Россию и когда рухнул железный занавес, когда появилась возможность коммуникации более свободной католиков в России с католиками европейскими, получилось, что этот деревянный престол — пришли веяния Второго Ватиканского Собора в Россию — это деревянный престол оказался никому не нужен, его разломали и выбросили на помойку.

Константин Мацан:

— А помимо отторжения католичества, какая была положительная мотивация перехода в православие для вас?

Священник Сергий Лабунский:

— Спасибо вам большое за этот вопрос, это очень правильно. В первую очередь, я считаю, что человек должен не уходить от чего-то, а приходить к чему-то.

Константин Мацан:

— Я поэтому спрашиваю.

Священник Сергий Лабунский:

— Да. Здесь тоже надо ввести определенную последовательность событий. Первое, был мой отказ от идеи монашества. Потому что в принципе в католичестве обязателен целибат для любого священника, поэтому по большей части без разницы, будешь ли ты монахом, будешь ли ты приходским священником.

Константин Мацан:

— Целибат — это обет безбрачия.

Священник Сергий Лабунский:

— Совершенно верно.

Кира Лаврентьева:

— Для священнослужителя.

Священник Сергий Лабунский:

— Да. Совершенно верно. Таким образом, не столь важно, будешь ли ты обычным мирским священником, будешь ли ты монахом, база одна и та же остается. Естественно, мне было интересно тогда попробовать себя не в приходском служении, а именно в монашеском ордене, я пошел в доминиканцы. В доминиканцы я пошел, потому что это один из известнейших орденов католической церкви, орден проповедников, он же занимался инквизицией в свое время. А вы уже знаете, что я любил Крестовые походы.

Константин Мацан:

— Я думал, вы скажете, что я любил инквизицию.

Священник Сергий Лабунский:

— Нет, инквизицию я, конечно, не любил, но это отдельная история, это целый отдельный пласт, отдельный часовой разговор. И первое, что послужило к моему уходу из католичества, во-первых, я решил, что монашество не для меня. А решил я это очень интересным таким способом. Я помню, что был тогда в Фастове в монастыре, по-моему в честь Воздвижения Креста, там монастырь Доминиканского ордена, и сидел смотрел во двор, а во дворе дети играли местных жителей, какой-то там частный сектор кругом, и с этого частного сектора детишки приходили поиграть во двор монастыря. Я сидел смотрел на этих ребятишек и понял, что я буду глубоко несчастлив, если я не увижу своих детей на этом свете, как они ходят своими ножками, топчут этот мир, как они радуются, улыбаются, возятся, дерутся в том числе.

Кира Лаврентьева:

— Но тогда вы могли бы стать прихожанином католической церкви, который бы создал семью. Это ведь не основная причина, конечно?

Священник Сергий Лабунский:

— Без сомнения. Конечно, нет. Мне всегда хотелось как можно глубже погрузиться в то, чем я занимаюсь. Мне в принципе не очень нравятся люди, которые сбивают только верхушки и не уходят на глубину какой-либо темы, которой они интересуются или занимаются. Поэтому когда я заинтересовался христианством, а здесь надо очень четко тоже это проговорить, что я пришел в христианство потому, что мне было интересно. Не потому что у меня случилось какое-то счастье или наоборот какая-то беда в жизни случилась, и это меня привело. Нет, мне просто стало интересно. Я взял книжки и читал, мне стало еще более интересно, я своими ногами пошел, мне стало еще более интересно. Я все более углублялся-углублялся-углублялся и доуглублялся до того, что пришел к идее священства, потому что это максимальное погружение, эта максимальная интеграция из всех возможных. Естественно, когда я стал католиком, для меня вообще вопроса не стояло, кем я буду, конечно, я буду священником. Монахом или приходским это уже другой вопрос, уже как я сказал, не столь принципиально в католичестве, потому что примерно все одно и то же. Монашество давало больше интересных возможностей, нежели приходское священство, возможность, в частности, в том числе прикоснуться к истории древнего ордена католического, Доминиканского в частности, куда я пошел.

Кира Лаврентьева:

— «Светлый вечер» на радио «Вера», дорогие радиослушатели. У микрофона Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы сегодня беседуем со священником Сергием Лабунским, клириком Елисаветинского храма города Красногорска. Да, отец Сергий, продолжайте. Про детей.

Священник Сергий Лабунский:

— Спасибо. И вот, сидя во дворе этого монастыря, я увидел детей, которые играли, и понял, что я буду глубоко несчастлив, если не увижу собственных детей. Это стало концом моего монашеского пути.

Кира Лаврентьева:

— Не став его началом.

Священник Сергий Лабунский:

— Не, я положил ему начало. Я был в постулантуре.

Кира Лаврентьева:

— То есть вы уже первую какую-то стадию...

Священник Сергий Лабунский:

— Послушник, по-русски это послушник. Я был в послушниках Доминиканского ордена, дальше я не продвинулся, никаких обетов я не приносил, то есть монахом я так и не был никогда, и слава Богу. Тем не менее, какие-то первые шаги были сделаны. В этот момент я понял, что все, монашество для меня закрыто, закрыто и католическое священство. Потому что я не могу быть с детьми католическим священником. Собственно говоря, и ладно, на этом я успокоился, спокойно уехал домой. Какое-то время, год или два во мне это еще оставалось, католичество, но я уже получил от него определенную прививку, потому что увидел обновленчество католической церкви, увидел не только на Украине, особенно в Польше, где это было очевидно, где это было просто вопиюще, я бы сказал.

Константин Мацан:

— Вы от этого отошли, а к чему вы пришли?

Кира Лаврентьева:

— Костя все хочет узнать, к чему вы пришли.

Константин Мацан:

— Я все хочу узнать, как вы отошли от католичества и пришли в православие.

Священник Сергий Лабунский:

— Так подождите, подождите, тут же длинная история, она на этом не начинается даже.

Константин Мацан:

— Хорошо.

Священник Сергий Лабунский:

— Подождите, пока предисловие. И когда я разочаровался в католичестве в том виде, в каком оно есть, прийти мне было особенно не к кому и не к чему. Надо еще отметить, что у католиков, особенно русских католиков, как людей, живущих, не скажу что во враждебном окружении, но тем не менее в каком-то окружении, от которого они себя отделяют, у них есть ощущение собственного элитизма. Мы некая элита, и спасибо Тебе, Боже, что я не как какая-нибудь бабушка в этой православной церкви, в э-той РПЦ. Это очень характерная черта для русских католиков, которую я сам неоднократно видел, да и, что скрывать, которой сам был заражен.

Константин Мацан:

— Вообще, я бы сказал, для русских интеллигентов.

Священник Сергий Лабунский:

— Да. Поэтому когда пришел к мысли, что мне в католичестве делать нечего и что мне нужно куда-то уходить, для меня возникла трудная проблема, я не мог переступить через себя и прийти в э-ту РПЦ.

Константин Мацан:

— Это уже интересно.

Священник Сергий Лабунский:

— Да, да. Представляете? Это состояние потерянности примерно год длилось, я пытался найти какие-то альтернативы, возможности, узнал, что существуют какие-то альтернативные православные, даже пришел к ним на службу, ужаснулся, честное слово, и больше никогда не приходил, и вам не советую, честное слово, это было ужасно. Это был патриархийный священник, который бросил свое служение в Русской Православной Церкви. Где-то кто-то, не пойми кто, его рукоположил в епископы. И он при живой жене — хотя формально он говорит, что с ней не живет, хотя они живут в одном доме — при живой жене стал епископом, у себя на участке построил церковь деревянненькую такую, типа шалашика.

Кира Лаврентьева:

— Он не слепой?

Священник Сергий Лабунский:

— Не-не-не, это был зрячий. Не знаю, может быть, сейчас что-то изменилось.

Кира Лаврентьева:

-Чего только нет.

Священник Сергий Лабунский:

— Там была какая-то церковь альтернативная, якобы православная, и он меня пригласил, приходи к нам на службу пасхальную. Пасхальная служба это была. Я пришел, выяснилось, что нет никого больше. К нему там еще должны были приехать другие иерархи этой церкви, но никто не приехал, он был просто один. Первый звоночек, что все иерархи альтернативной церкви проигнорировали пасхальное богослужение. Следующий звоночек, когда не нашлось никого, кому бы служить, он ко мне подходил, Сергей — я тогда еще не был, естественно священником, я был мирянин — Сергей, вы не хотите ли попономарить. — Слушайте, я вообще не в курсе, что делать, вообще никогда в жизни. Он говорит, да ничего, я там расскажу вам, все расскажу. Но я отказался тогда, никуда не стал идти. Я говорю, не-не, я тут постою. И третий звоночек был, когда в середине службы он ко мне выходил из алтаря и спрашивал, посылать ли за водкой сейчас или после службы? Ну, типа праздновать. Я, честное слово, настолько был глубоко разочарован всей этой альтернативщиной, что тоже оставил ее в стороне, даже не погрузившись в нее. Целый год я находился в каком-то состоянии потерянности, не знал, куда мне идти, вот так просто взять и прийти в Русскую Православную Церковь, для меня какой-то внутренний барьер существовал. Альтернатив, по сути, не было, а те, которые были, это было что-то страшное, упаси Боже. Целый год я был в каком-то вакууме, я прекрасно помню этот момент. Я тогда работал вебдизайнером, и мне надо было приехать на Китай-город к нашему клиенту что-то с ним обсудить. И я помню это свое тяжелое чувство от потерянности, от невозможности не то, что реализовать себя в духовном плане, а именно это было для меня всегда гораздо важнее, чем какая-либо светская работа, я всегда себя видел только служителем Церкви, в любом случае как-то с нею соприкасающимся плотно. И вот целый год этого у меня нет. Я помню это чувство потерянности, отчаяния, я иду и думаю, все хватит, мне надоело, просто первый храм, который я увижу, я туда зайду и останусь. Я выхожу из Китай-города, первый храм, который я вижу, это Никола в Кленниках на Маросейке.

Константин Мацан:

— Легендарный храм.

Священник Сергий Лабунский:

— Легендарный абсолютно храм.

Константин Мацан:

— Отца Алексея Мечева и Сергия Мечева потом.

Кира Лаврентьева:

— Надо же.

Священник Сергий Лабунский:

— Я туда захожу, там стоит отец Николай Чернышев, служит молебен. Я тогда еще не знал, что это так называется, думаю, ладно, постою. Как раз молебен у раки мощей праведного Алексея Мечева. После этого молебна я торможу батюшку, отче, мне очень надо исповедаться. Он говорит, ну, давай, ладно.

Кира Лаврентьева:

— Надо, так надо.

Священник Сергий Лабунский:

— Надо, так надо. И я два часа ему вот это все, что у меня накопилось, что у меня наболело, просто на него вываливаю. Пикантность ситуации еще заключается в том, что отец Николай Чернышев, не знаю, как сейчас, но на тот момент он был плотно связан с факультетом иконописи в Свято-Тихоновском институте. Как я потом узнал, ему в это время надо было ехать принимать экзамен или, по крайней мере, как-то участвовать в принятии экзамена в Свято-Тихоновском институте, а я его тут тормознул и два часа ему все это рассказывал. Надо отдать ему должное, он безропотно абсолютно меня выслушал, выдал несколько рекомендаций, и предложил еще приходить, дальше не отрываться, не уходить. А вы знаете, когда я исповедался, у меня было настолько прекрасное внутреннее состояние духа, я настолько воспарил буквально, я просто почувствовал себя дома, что наконец-то. Вот это длительное...

Кира Лаврентьева:

— Скитание.

Священник Сергий Лабунский:

— Спасибо. Вот это длительное скитание закончилось, я просто пришел домой, я выдохнул, мне не нужно с кем-то бороться, мне не нужно никому чего-то доказывать, я могу спокойно приходить в храм, причащаться и быть частью обычной общины христианской.

Кира Лаврентьева:

— Прекрасно.

Священник Сергий Лабунский:

— Без каких-то выпендрежей, без каких-то, не знаю...

Кира Лаврентьева:

— Изощрений.

Священник Сергий Лабунский:

— Да, без каких-то изощрений. Просто приходить и просто причащаться в окружении таких же христиан, таких же людей. Вот она, настоящая община молитвенная, которая собирается вокруг единой Чаши. Этого мне безумно не хватало, и это я получил в храме Николы в Кленниках, и до сих пор я себя считаю частью Маросейской общины. Потому что отец Николая стал моим духовным отцом, он же мне давал рекомендацию на поступление в семинарию несколько лет спустя. То есть все мое дальнейшее, уже православное воцерковление или, скажем, ревоцерковление после католичества происходило в храме Николы в Кленниках на Маросейке под водительством отца Александра Куликова, настоятеля, и вот отца Николая Чернышева, моего духовника.

Константин Мацан:

— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» священник Сергей Лабунский, клирик Елисаветинского храма в городе Красногорске. У микрофонов Кира Лаврентьева, я Константин Мацан. Не переключайтесь.

Кира Лаврентьева:

— «Светлый вечер» на радио «Вера» вновь приветствует вас, дорогие радиослушатели. В этом часе с нами священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска. У микрофона Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор о пути отца Сергия к священству, но не только к священству, дорогие радиослушатели, но также к католичеству, из католичества, к православию, к храму.

Константин Мацан:

— К байкерству.

Кира Лаврентьева:

— К байкерству. И мне кажется, много еще путей у отца Сергия откроется. Но что я хочу процитировать, дорогие радиослушатели и дорогой отец Сергий. «Сейчас с высоты прожитых лет я могу оценить свой путь как извилистый и тернистый. Но на этом пути мне помогал мой добрый предок, прапрадед священномученик Федор Крюков, который вымаливал меня и вытаскивал из очень многих жизненных передряг». Итак, мы открываем новую страницу великолепной книги, открываем новый узор переплетений тонких линий вашей жизни, и спросим вас, откуда взялся этот прекрасный священномученик, знали ли вы об этом с детства, и как он участвовал непосредственно в вашей жизни.

Священник Сергий Лабунский:

— Он участвовал молитвенно.

Кира Лаврентьева:

— Очевидно, это очевидно.

Священник Сергий Лабунский:

— Ох, откуда взялся. Честно сказать, я никогда в детстве не знал, что у меня кто-то есть в роду в священном сане, тем более в лике мучеников. Естественно, тогда он не был прославлен как новомученик, потому что в советское время это было принято скрывать. Меня крестили, к счастью, не на дому, в церкви, но все равно церковь выбирали как можно дальше от дома и старались, чтобы нигде никаких следов не оставалось от этого крещения. А тем более, у меня там всякие дедушки, бабушки, родители партийными работниками были, тоже было не так хорошо, чтобы кто-то у них на работе узнал о моем крещении. Естественно, все это скрывалось. Никто ничего не рассказывал. И я помню, что у моей прабабушке, дочери как раз отца Федора Крюкова всегда в комнате ее были иконы, но всегда они были в уголочке, завешенные шторой. То есть в том уголочке, где окно, на той же стене, где окно, шторы от окна раздвигались в стороны и полностью закрывали эту иконную полочку. Заходишь в комнату, ее просто не видно вообще, но стоит отодвинуть шторку и вот она замечательная классическая иконная полочка советского человека. Я прекрасно помню этот момент. Все это всегда скрывалось, это было не принято афишировать и, конечно, я в детстве ничего об этом не знал. Узнал я об этом, когда пошло мое... воцерковление не правильно сказать тогда, но какой-то повышенный интерес к религии, и вот тогда мне рассказали: а кто-то у нас был где-то там. Опять же родители у меня были неверующие особенно тогда были. В принципе, хорошо относились к церкви, но не сказать, что как-то... никогда верующими не были. Поэтому они тоже не могли мне рассказать деталей, подробностей, ничего, просто сказали, что-то у нас было такое. Я поинтересовался, что, где, кто был, откуда это известно.

Кира Лаврентьева:

— Что, где, когда?

Священник Сергий Лабунский:

— Выяснил, что вот так его звали, где он, что он. И дальше начал разыскивать любую информацию, какую только возможно. Это были уже двухтысячные годы, уже появился интернет, пусть в сравнительно зачаточном состоянии, но тем не менее, он уже был, уже можно было в интернете какую-то информацию искать. Я так нашел отца Ианнуария (Недачина), тогда он был, если я не путаю, настоятелем подворья Соловецкого монастыря в Москве. Затем он был благочинным храмов Соловецкого монастыря, сейчас, честно говоря, не знаю где. Но выяснилось, что мой предок, отец Федор Крюков дьяконом служил в одном храме с его предком, тоже новомучеником, вот этого игумена Ианнуария (Недачина). Я связался с отцом Ианнуарием, мы с ним пообщались, он мне рассказал немножечко, откуда он взял эту информацию. Благодаря его наводке я смог выйти на архив ФСБ по Смоленской области и через наш Центральный архив УФСБ в Москве на метро Кузнецкий мост. Там я уже ознакомился с подлинным делом расстрельным отца Федора. Специально для меня его привезли из Смоленска в Москву, меня пригласили в этот архив и я действительно сел наедине, тет-а-тет с этим расстрельным делом моего предка и посмотрел, полистал. Сложно сейчас передать те чувства, те эмоции, которые я испытывал, меня очень поразило, до сих пор это помню, как я листаю стенограммы допроса, и в конце стенограмм всегда стоит подпись допрашиваемого. И я вижу, что в начале рука твердая у отца Федора, а чем дальше я листаю, тем она все-е...

Кира Лаврентьева:

— Невозможно вообще смотреть.

Священник Сергий Лабунский:

— Ужасно, ужасно. Видно, что рука дрожит. Я понимаю, насколько ему тяжело было. Может быть, его били.

Кира Лаврентьева:

— Пытали.

Священник Сергий Лабунский:

— Пытали, издевались над ним, в каких условиях он содержался. И я понимаю, что этот кусочек живой истории, кровоточащей истории, моей истории, истории моей семьи — ничем не передаваемое ощущение. В этот момент я особенно глубоко влюбился в новомучеников, для меня подвиг новомучеников это, пожалуй, самая яркая страница вообще в церковной истории не только даже последних лет, но вообще в принципе в церковной истории, пожалуй, самая яркая страница. И может быть, она для меня такая потому, что есть вот эта связь, прикосновение, физическое буквально прикосновение, через это дело из архива ФСБ. Удивительная на самом деле история. И, конечно, отец Федор для меня стал путеводной звездочкой, его икона у меня стоит дома, у всех моих родных она теперь стоит тоже дома. Мы заказывали разным иконописцам, у нас несколько вариантов его икон рукописных есть, Конечно, я каждый раз молюсь ему обязательно и прошу его помощи и заступления. Даже когда я не знал о нем, и когда мои мытарства проходили через католичество и потом через пропасть неприкаянности моей после католичества, до того, как я пришел в православную церковь, я абсолютно уверен, что он меня вел, что он за меня молился перед престолом Божиим, и он меня вымолил. Потому что не было кого-то, кто бы за меня вздохнул и помолился. Наверное, мама, без сомнения, но она человеком была не особо верующим, поэтому, видимо ее молитва... Нет материнскую молитву не надо, наверное, сбрасывать со счетов.

Кира Лаврентьева:

— Конечно.

Священник Сергий Лабунский:

— Она меня тоже, я думаю, вымолила, хоть своими словами, может быть, не умея, не зная, но думаю, что она тоже вложила очень много своих молитв в меня. Вот она и отец Федор.

Константин Мацан:

— Так, хорошо, а байкерство священнику зачем?

Кира Лаврентьева:

— Новая страница.

Священник Сергий Лабунский:

— Новая странница, да. Байкерство. Это отдельная история, напрямую никак с церковью и священством не связанная, и связавшаяся с ней только под конец, потому что я два в одном, я и то и другое в одной личности. С подростковости опять же люблю мотоциклы, нравятся они мне, красивые, хорошие. Как-то никогда не вставал передо мной вопрос покупки собственного мотоцикла, хотя и хотелось, но это всегда было достаточно умозрительное желание, никогда не воплощаемое в действительности. Никогда у меня не было дядюшек с Явами, Планетами, Ижами, которые меня катали, ничего подобного у меня не было, это всегда было умозрительное увлечение. В конце концов, я уже став священником, познакомился с таким феноменом, как христианские мотоклубы. То есть мотоклубы, но состоящие из христиан, подчеркивающие свое христианство и использующие свое участие в этой байкерской среде для проповеди христианства. Насколько я знал, тогда уже существовал христианский мотоклуб, это орден Преображения в Кирове созданный, он тоже себя прямо не позиционировал как христианский мотоклуб, но он был создан священником еще в начале нулевых, двухтысячных годов. Но я о нем тогда ничего не знал абсолютно. И первый христианский мотоклуб, с которым я столкнулся, это God’s Squad, это зарубежный основанный, по-моему, в 1972 году мотоклуб, основан в Австралии был, и сейчас распространившийся по всему миру. К сегодняшнему дню у него, по-моему, больше пятнадцати стран открыто, где есть представительство этого мотоклуба, чаптеры они называются, как отделения этого мотоклуба. Я познакомился в первую очередь с ними, сдружился, с’общался, узнал, что на Украине есть чаптер, отделение этого мотоклуба. Раз они на Украине, значит, они говорят по-русски, я с ними связался, у нас пошло общение, мы подружились. Вот, собственно говоря, мои первые прикосновения к байкерской теме, физическое прикосновения. Не просто умозрительно, а буквально я прикоснулся физически, я увидел этих людей, я увидел эти мотоциклы, я увидел возможность не просто кататься на мотоцикле, проветривая свое лицо на подмосковных трассах, а я увидел за этим возможность какого-то делания, в том числе для Бога и ради Бога. Меня это очень вдохновило. Поэтому первое мое осознанное решение приобрести себе мотоцикл связано было именно с этим клубом. Я просто захотел в него вступить, я захотел быть частью этого движения, и я тогда впервые предметно задумался о покупке своего мотоцикла, и купил его себе на восьмое марта. Э-ге. Так получилось, совпали даты.

Кира Лаврентьева:

— Отец Сергей, а если немножко вернуться к тому моменту, когда вы оказались в храме, где находятся мощи праведного Алексея Мечева, в храме святителя Николая в Кленниках. Вы с радостью вошли в эту общину, мы начали развиваться, вы поняли, что вы дома. Все это очень откликается, такое с силой сказанное слово, ты всегда чувствуешь правду. Я думаю, наши радиослушатели также чувствуют ее, как мы с Костей. А момент священства? Вы также решили углубляться в православие, как вы углублялись в католичество, «во всем хочу дойти до самой сути». Вы и тут решили дойти до сути и стать священником. И как отнеслось к этому священноначалие, конкретно ваш священник, который вас исповедовал?

Священник Сергий Лабунский:

— Надо здесь сделать маленькую ремарку и сказать, что идея священства у меня появилась еще до того...

Кира Лаврентьева:

— Это мы уже поняли.

Священник Сергий Лабунский:

— ...как я воцерковился.

Кира Лаврентьева:

— А, это интересно.

Священник Сергий Лабунский:

— Когда мне в принципе стало это интересно, я понял, что вот, священство это наверняка то, что нужно. Мне сразу захотелось... Я тогда подростком был, сделайте на это скидку, пожалуйста, мне сразу захотелось все по-максимуму. Поэтому естественно, даже не зная, что это такое, еще не перейдя в католичество, я крещен-то было в православии, и в католичество я перешел уже, будучи в достаточно сознательном возрасте, не имея никакого опыта воцерковления. Но даже еще до этого перехода, когда я только задумывался об этом, когда мне это только стало интересно, когда я только начинал что-то читать какие-то книжки, я уже думал, что священство это наверняка, то, что нужно, я ничего про это не знаю, но мне это нравится. И я помню прекрасно момент, когда я пришел в ближайший к своему дому храм, это храм Сергия Радонежского в Гусиново, и с порога к батюшке. Я даже не знаю, что там за батюшка был, такой с рыжей бородой, не знаю, как его зовут. Я с порога к батюшке: отче, я хочу в семинарию поступать. А он меня первый раз видит, он как-то замялся, говорит: ну, ты знаешь, надо как-то на службы походить порегулярнее, у нас еще воскресная школа есть. Все, сразу тут для меня стояла точка, воскресная школа не рассматривалась в принципе. И все, это мимолетное прикосновение, первое мое высказанное желание стать священником, не зная еще ничего абсолютно, здесь закончилось. И дальше я немножко отступил назад, углубился в свои интересы в виде истории европейской и различной религиозной мысли. И тут постепенно начало выкристаллизовываться католичество потихонечку. Но я уже на тот момент хотел быть священником. Став католиком, естественно, а куда мне еще, конечно, священство. Поэтому уйдя из католичества в православие, идея священства никуда не делась, оно, как сияла для меня маяком, путеводной звездой, так оно у меня и сияло все это время. И со стороны, это любопытно тоже отметить, может показаться, что мой путь это какое-то метание из одной крайности в другую.

Кира Лаврентьева:

— Нет, нет. Не кажется так.

Священник Сергий Лабунский:

— А на самом деле, я хочу это подчеркнуть, всегда была очень прямая дорога, потому что всегда передо мной была вот эта путеводная звезда — служение Богу, служение именно с полной самоотдачей на полной глубине. Оно меня всегда вело. Да, я ошибался дверью в своей жизни, я заходил немножечко не туда. К счастью я оттуда вышел и пошел правильной дорогой.

Кира Лаврентьева:

— Священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска, байкер, член Императорского православного палестинского общества, бывший католик, вот так мы под конец вас представим по полной программе, отец Сергий, проводит с нами этот «Светлый вечер». Отец Сергий, могли бы вы сказать, что вы припали к долгожданному источнику, священству, вы таки достигли того, чего искали, углубились, спустились на глубину? Просто ведь священство это сложная вещь, это опаляющая вещь, это то, к чему надо быть готовым, как говорит Иоанн Шанхайский, иначе оно тебя просто сожжет как солому.

Священник Сергий Лабунский:

— Без сомнений. Я честно совершенно скажу, что я ощущаю себя абсолютно на своем месте. Абсолютно.

Кира Лаврентьева:

— Слава Богу.

Священник Сергий Лабунский:

— Мне настолько нравится то, чем я занимаюсь, я настолько искренне люблю свое дело, служение у престола. Даже когда меня раньше спрашивали, чего тебе от жизни надо, я говорил, мне нужны всего три вещи, это приход, матушка и борода лопатой. Вот только с бородой лопатой у меня не очень получилось, у меня совочек такой. Все остальное у меня все замечательно.

Кира Лаврентьева:

— Вы такой мыслитель, как-то борода лопатой сюда никак не цепляется.

Священник Сергий Лабунский:

— Нет, отнюдь, я искренне за.

Кира Лаврентьева:

— Да? Наоборот?

Священник Сергий Лабунский:

— Может быть, вид-то интеллигентный у меня достаточно, но на самом деле я очень даже...

Константин Мацан:

— А на самом деле...

Священник Сергий Лабунский:

— Промолчим о том, что я брутальный байкер, не надо, в частности я уже говорил вам еще до того, как начался эфир, что я увлекаюсь старым обрядом, мне очень нравится старина русская. Мне вообще нравится старина, осязать пыль веков для меня исключительно важно внезапно. И если я не чувствую связи с древностью, а древность как лакмусовая бумажка, которая позволяет отличить истину от наносного и временного, в церкви является вечность и прикоснуться этой вечности дорогого стоит. Когда я занимаюсь тем, что я люблю, занимаюсь служением у престола, мне интересно, а как это было раньше? И мне хочется прикоснуться и здесь тоже к какой-то старине. Так я пришел к интересу к нашим дореформенным обрядам, старым, принятым еще до патриарха Никона при первых пяти русских патриархах. И постепенно этот интерес еще с нулевых у меня зародился, развивался. И сейчас, я надеюсь, мы пришли к той точке, когда в рамках нашего прихода начнутся богослужения по старым обрядам. Честно скажу, что пока еще нет благословения правящего архиерея, но мой рапорт на столе у него уже лежит. Я надеюсь получить это ответ и надеюсь, что после Пасхи у нас начнутся эти службы. Это процесс, который длился ни один год, я, пожалуй, даже скажу, что не одно десятилетие.

Константин Мацан:

— Я бы хотел спросить еще немножко о байкерстве. Не о самом байкерстве, а о том, что, предвижу, что может быть, у наших слушателей ваш рассказ такой простой — захотелось купить мотоцикл, купил — может вызвать даже вопросы. Есть некоторое представление, может быть, стереотипное, то есть ложное и неверное, но все же оно есть, что вообще-то не должно священнику иметь мирские сильные увлечения. Ну ладно священник историк, археолог, ученый, а вот священник, который сердцем привязывается к какому-то яркому, страстному, в каком-то смысле, хобби, это что-то не то. Что бы вы таким критикам ответили?

Кира Лаврентьева:

— Константин, ну ты закрутил.

Священник Сергий Лабунский:

— Нет, а что? Очень интересный вопрос, вообще молодец.

Константин Мацан:

— Спасибо. Я стараюсь.

Священник Сергий Лабунский:

— Молодец. На самом-то деле я могу согласиться с этими критиками. Действительно, когда у человека возникает что-то, что излишне его увлекает, это может очень легко отвлечь его от главного дела его жизни, в частности в данном случае, от священства. И более того, у меня есть примеры таких священников перед глазами, которые излишне ушли в эту область. Я не единственный как вы понимаете, священник, который на мотоцикле ездит. На данный момент у нас есть сообщество в интернете, мы не можем порой встречаться физически, потому что география очень большая этого сообщества, но в интернете оно существует. Оно так и называется «Мотосообщество православного духовенства». На данном момент в нем состоит больше восьмидесяти человек. И туда принимают только в священном сане, ни один мирянин не может войти в это сообщество. Больше восьмидесяти человек в священном сане Русской Православной Церкви или других канонических церквей, в основном, конечно, Русской Православной Церкви, являются байкерами, являются мотоциклистами увлеченными. И конечно, среди всего этого сообщества есть примеры, когда человек переступал какую-то тонкую невидимую границу и уходил, излишне увлекался этой байкерской темой, стереотипной, подчеркну, байкерской темой. Знаете, как это обычно выглядит, когда что-то такое в коже, с кучей цепей, заклепок, с огромным или громким ревом двигателя, такое что-то нарочито брутальное.

Константин Мацан:

— Я себе воображаю картину, что по дороге несется Харлей-Дэвидсон мотоцикл, от него такая ряса развивается, на воздухе трепещется.

Священник Сергий Лабунский:

— Нет, нет, этого никогда не бывает.

Константин Мацан:

— Вы не в подряснике, нет, катаетесь?

Священник Сергий Лабунский:

— Ни в коем случае, нет. Не надо путать Божий дар с яичницей. В церкви надо в рясе, на мотоцикле в рясе не надо.

Константин Мацан:

— Какая яичница? Пост сейчас идет.

Священник Сергий Лабунский:

— Тем более. Нет, на мотоцикле в рясе, конечно, не нужно. Это, во-первых, просто банально опасно, если уж на то пошло, она может в колесо там куда-то залезть.

Константин Мацан:

— Да, да.

Священник Сергий Лабунский:

— С другой стороны, я предпочитаю все-таки разделять. Есть понятие уместности. В храме уместно быть в духовной одежде. На мотоцикле уместно быть в защите, в специальной дорожной защите. Я не умаляю силу веры, но ряса все-таки плохая защита.

Константин Мацан:

— Собственно, мой вопрос был о том, что когда у человека есть сильное увлечение, как правило, он в себе стремится лакуну заполнить. Со стороны кажется, ну, какая у священника лакуна может быть внутри? Перед престолом человек предстоит, его руками таинства совершаются. Какие еще увлечения нужны вообще? А с другой стороны все мы люди и священник не перестает быть человеком, и ничто человеческое ему не чуждо, и почему не может быть у священника хобби, увлечения и так далее? Я хочу, чтобы вы что-то об этом сказали.

Священник Сергий Лабунский:

— Конечно, может быть и хобби, и увлечения, и плохого в этом нет ничего. Оно не должно быть на первом месте, на первом месте всегда служба у престола, это однозначно, это не обсуждается и не может обсуждаться в данном случае. Всегда священство в основе, как в базе...

Константин Мацан:

— В приоритете.

Священник Сергий Лабунский:

— В приоритете, спасибо. Конечно, священство всегда в приоритете. Но хобби естественно, может быть. Главное, чтобы человек не увлекался темной стороной того мотоциклизма, байкерства. Потому что темная сторона в этом есть, без сомнения. И, кстати говоря, что мне еще нравилось в христианских мотоклубах, в них эта темная сторона отсекается. Я прихожу на мероприятие христианского мотоклуба, я понимаю, что здесь никто не будет в алкогольном подпитии, что не будет никакого мата, стриптиза и еще чего-то в этом роде. Это действительно, верующие, воцерковленные люди здесь собрались. И нам есть о чем поговорить, у нас общие интересы, у нас общие взгляды на жизнь. Естественно, что человек ищет себе подобных, с кем его взгляды совпадают, с кем его интересы совпадают. В байкерской среде есть, это удивительное, уникальное, по сути, сообщество православных мотоциклистов, которые собираются вместе и которые даже совместные проекты реализуют. Это не только благотворительные проекты, как мы недавно в 2018 году, например, выпустили благотворительный календарь, где несколько священников сфотографировались рядом со своими мотоциклами. И мы этот календарь выпустили, все вырученные деньги, которые мы за него получили, были отправлены на помощь малоимущим приходам, которые только восстанавливаются, реконструируются, нуждаются в помощи. И в принципе идея была в том, чтобы привлечь внимание людей к тому, что где-то рядышком, не где-то далеко, а буквально рядышком с тобой, есть храмы нуждающиеся, есть семьи священников, которые нуждаются, помоги им, пожалуйста. Может быть посильная помощь волонтерская. Это, может быть, и денежкой где-то помочь, поддержать. Это, может быть, где-то распространить информацию о том, что такой храм есть, и в чем он нуждается. Если не ты поможешь, то кто-то другой поможет, но ты хотя бы расскажешь об этом. Так или иначе, мы столкнулись в нашем «Мотосообществе православного духовенства», мы физически с этим лицом к лицу столкнулись, и у нас возникла идея как-то помочь, как-то решить эту проблему. Какими силами мы можем это делать? Конечно, священник на мотоцикле это определенный вау-эффект и мы решили его использовать. Мы выпустили этот календарь, где сфотографировались несколько священников рядом со своим мотоциклом, я естественно, тоже есть в этом календаре рядом со своим теперь уже прежним мотоциклом, я его продал, но тем не менее. Мы этот календарь распространяли, не было никаких спонсоров, никто нам не помогал, мы просто сами скинулись и сами выпустили, и просто раздавали всем желающим, всем, кто хотел. А они донатили, жертвовали на храмы, там целый список был этих храмов.

Константин Мацан:

— У нас мало времени остается, у меня последний вопрос. Но мне, правда, очень интересно задать его. Возвращаясь к вашему интересу к западной истории, средневековой, я очень, как мне кажется, понимаю этот интерес. Может быть, меня не интересовала история как таковая, но книги про мушкетеров, западная архитектура, замки, рыцари, живопись, готика — все это такое красивое, такая сокровищница, что, кажется, хочется к этой западной христианской культуре принадлежать. На этом фоне обращаешься на Восток в православие и думаешь, как-то скучно здесь, нет того размаха. Где мушкетеры, где рыцари? Какие-то иконы, старинные храмы и романтики нет. И нужно, чтобы какая-то зрелость была, не духовная, но какая-то жизненная, чтобы оценить красоту иконы, чтобы поставить Владимирскую икону даже чисто художественно в один ряд с шедеврами, не знаю, Рафаэля и понять, что это просто другое искусство, оно такое же захватывающее. Как вы это чувствуете? При вашем интересе к западной культуре обращение к культуре православной?

Священник Сергий Лабунский:

— Ох. Когда только происходил мой переход из католичества в православие, когда я начинал к нему прикасаться, мне, конечно, было очень тяжело. Я искренне люблю, подождите, я сформулирую это... Как есть человек визуал, ему важно как это выглядит, кто-то на слух лучше воспринимает. Я воспринимаю лучше глазами, и для меня искусство визуальное, осязаемое, видимое искусство, всегда играло большую роль. Я искренне люблю, например, готику. Я считаю, это просто вершиной архитектуры, абсолютной вершиной, и ничто до сих пор не поднялось до таких же высот и красоты, как готика. До сих пор мой любимый храм — готический храм. Да простят меня наши радиослушатели, но тем не менее. Это храм Архангела Михаила в Киеве, совсем недалеко от Московского вокзала, если пройти, очень люблю этот храм, он в неоготическом стиле, из красного кирпича и немножечко камня, потрясающе красивый, до сих пор один из любимых моих храмов. Конечно, когда я приходил в православие, мне было эстетически очень тяжело, потому что я привык к другому, я люблю другое. Поначалу мне было непонятно, как вообще можно молиться носом в стенку, я имею в виду иконостас. Ну как же, я же привык к тому, что алтарная часть открыта, что я вижу престол, что я вижу духовенство, я как бы соучаствую в том, что происходит. А тут я стою перед закрытой стеной с закрытыми дверями, и вот такая духовность. Конечно, мне поначалу было очень тяжело. Но на самом деле вы правы, нужна какая-то зрелость, если уж не духовная, то годами определенная, но на Востоке есть своя красота. Эта красота уникальна. Конечно, она отличается от западной, естественно, но она по-своему прекрасна, удивительна и завораживает не меньше, чем красота западная. Если западная красота во многом очень рациональна, то красота Востока христианского во многом очень субъективно переживаемая, и во многом очень мистична, я бы так сказал. Я надеюсь, вы меня понимаете, что я имею в виду.

Константин Мацан:

— Я надеюсь, что понимаю, думаю, что понимаю, и вспоминаю знаменитый афоризм отца Павла Флоренского, который, как известно, придумал свое эстетическое доказательство бытия Бога: «Есть Троица Рублева, значит, есть Бог».

Священник Сергий Лабунский:

— Прекрасно, золотые слова.

Константин Мацан:

— Потому что настолько совершенна эта икона, что не может не быть Того, Кто вдохновил иконописца.

Священник Сергий Лабунский:

— Да. А кстати, извините, я еще вас перебью немножечко. Но хотел бы еще здесь пять копеек довставить. О том, что Западная культура, Западная эстетика может быть православной. И есть, я, может быть, для кого-то из наших радиослушателей открою новый материк, тем не менее, есть православные общины Западного обряда. Это настоящие православные люди, исповедующие православное вероучение, но служащие по Западным обрядам, по старинной древней Римской мессе, которая помнит аромат катакомб. Вот эта старинная латинская месса помнит аромат катакомб, действительно, она из тех дальних времен идет. И папа Римский Григорий Первый, Двоеслов в православии, хотя на самом деле он не двоеслов, он беседник, потому что двоеслов это диалогос, неверно перевели.

Константин Мацан:

— Диалогос, да, да.

Священник Сергий Лабунский:

— Он же кодофицировал, то есть утвердил уже существующий до него чин мессы. Та древняя, не современная, я подчеркиваю, не обновленческая латинская нынешняя месса нового сорта, а та древняя, которую чаще всего называют Тридентской по более позднему собору, это подлинное православное наследие православного Запада. Это удивительно на самом деле, и я рад, что такие общины существуют. Я рад, что есть люди, которые любят латинскую эстетику, западную эстетику и при этом действительно вспоминают, что ее истоки в православии, а не расколе. И возвращаются к этим православным истокам. На Западе есть общины латинообрядные православных церквей. Это Антиохийской Православной Церкви, это достаточно много общин в рамках Русской Православной Зарубежной Церкви, еще нескольких поместных православных церквей, такие даже целые диоцезы тоже есть, благочиние даже есть западнообрядных приходов православных. Я считаю это прекрасно, потрясающе, что это есть. И на Западе это востребовано.

Константин Мацан:

— Интереснейшая тема, задел на большую передачу на будущее. Спасибо огромное за наш сегодняшний разговор. Священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма в городе Красногорске был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Программу вели Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Спасибо. До свиданья.

Кира Лаврентьева:

— Всего хорошего.

Священник Сергий Лабунский:

— До свиданья.

Читать полностью

Другие программы

Светлый вечер

«Истоки и современность православной журналистики: личный путь». Николай Державин

Скачать

У нас в гостях был заместитель руководителя пресс-службы Патриарха Николай Державин.

Мы говорили с нашим гостем об истоках и современности православной журналистики, а также об особенностях работы комментатора праздничных богослужений в прямой трансляции.

Читать полностью